Творчество Нины Михайловны Ивановой-Романовой (1909—1995 гг.) — поэтическое свидетельство о судьбах молодой русской интеллигенции 20-х—30-х годов двадцатого века. В первом выпуске альманаха “Череповец” (Вологда: ВГПУ изд-во “Русь”, 1996. С. 349—373) была напечатана статья О. В. Шеляпиной “С низким поклоном милому городу”, в которой дан краткий очерк жизни и творчества Н. М. Ивановой-Романовой, а также опубликован последний цикл ее стихов “Полустолетие”, написанный в 1979 году и посвященный родному городу. Новое поэтическое имя привлекло внимание многих читателей глубиной и искренностью стихотворений, трагической судьбой лирических героев, романтическим и одновременно мудрым восприятием мира. Поэтому мы вновь обращаемся к творчеству поэтессы, в большей своей части еще не опубликованному и не изученному.
Своеобразие творческого наследия Н. М. Ивановой-Романовой заключается в том, что все оно, несмотря на богатство тем, мыслей и чувств, посвящено одному лирическому герою, прототипом которого был Александр Афанасьев. Александр учился в Московском университете и был сослан в Череповец в 1929 году за участие в студенческом оппозиционном движении. В дальнейшем он прошел крестный путь ссылок, тюрьмы и погиб в лагере в годы войны. Это была незаурядная личность и одна из жертв политического террора, охватившего Россию в послереволюционные годы. Встреча юной Нины Ивановой с Александром определила ее дальнейшую судьбу — ив личной жизни, и в поэзии. В конце своей жизни она пишет:
Освещена
и скована обетом,
Вся жизнь моя —
в болезнях и борьбе —
Горит свечой
перед Твоим портретом.
Перед воспоминаньем о Тебе.
Как бы предвосхищая будущее, Нина Михайловна обращалась к своим неведомым читателям:
Пройдут десятилетия,
и люди будут перерывать архивы,
чтобы узнать что-нибудь о трагической тени Твоей.
Меня не будет уже в живых,
но я пойду навстречу и протяну им тетрадку свою...
Вы нашли только скудные вехи
Его жизни,
а я знала, какого цвета были
горячие глаза Его.
В трагической судьбе поэтессы и ее Героя отразилась судьба многих их современников, а ее стихи и роман “Книга жизни” донесли до нас живые чувства: их любовь, горе вечной разлуки и их мужественную победу над обстоятельствами. В стихотворении “Мысли без оглядки”, посвященном Анне Ахматовой, Нина Михайловна писала:
Чаруя прелестью творений,
Не угасая ни на миг,
Горел людской бессонный гений
И раскалял страницы, книг.
Чтоб не ползти подобно слизню.
Непримиримый человек
Порой расплачивался жизнью
За свой немыслимый разбег.
И не один смельчак такой
Зачах на каторжных работах.
Спекалась кровь на эшафотах.
Свыкались узники с тюрьмой.
Как ты ошибся, человек!
Ты торопил себя безмерно
Не в этот ли двадцатый век.
Кровавый, грубый, лицемерный?
При жизни Н. М. Ивановой-Романовой был напечатан только роман “Книга жизни” в журнале “Нева” (1989. № 2—4), да и то с большими сокращениями. Стихи почти не публиковались, хотя ею предпринимались немалые усилия дойти до читателя. В стихотворении “Неизвестный поэт” автор сетует:
... Если некуда податься
Той, с кем сухи до предела
Дяди радиоредакций,
Тети редиздатотделов...
Не справляйся и не рыскай.
Не ищи по белу свету:
Им не ставят — обелисков
“Неизвестному поэту”...
Во многих стихотворениях Нины Михайловны раскрывается драма неизвестного поэта, которому есть что сказать миру. Да, нет пророков в своем отечестве. Вот одно из таких стихотворений, посвященных маленькому человеку с большим сердцем и умом:
Век свой младшей средь малых живешь,
И вершения до боли безлики.
А дилемма твоя, словно нож,
Приставлялась и к горлу великих...
Рядом с ними ничтожно мала.
Так легко я их здесь догнала.
В одиночку, удач не узнав,
Натыкаться на те же торосы:
Без родства и наследственных прав
Получить их больные вопросы;
Те же бури встречать на пути:
Без поддержки, питаясь росою,
По каменьям обочин босою
Крестный путь их бесславно пройти...
Тем не менее Нина Михайловна вела в своих стихах искренний доверительный разговор со своим воображаемым читателем и неоднократно утверждала, что писать стихи — это ее долг, причем долг гражданский:
Неведомый читатель мой.
Далекий, маловероятный!
Уже сегодня мне понятно:
Ты завтра будешь строг со мной.
Дыша свободно, споря бурно.
Ты упрекнешь мой бедный прах
В семи грехах литературных.
В ста политических грехах.
Лишь в горе будучи невеждой,
Когда тетрадь мою найдешь.
Любовь без пищи и надежды
Ты под сомнение возьмешь.
И, может, в каждом приговоре
Ты прав для века своего.
Я ни о чем с тобою спорить
Не буду.
Кроме одного.
Вот протопопу Аввакуму
Ты в мужестве не отказал?
В музее, погруженный в думу,
Перед Морозовой стоял ?
Минуют дни. Остынут страсти.
История, идя вперед,
С ослабевающим пристрастьем
Ошибки наши разберет.
Суди меня с суровой силой,
Но не срывай, читатель мой,
С Его ненайденной могилы
Венка, положенного мной!
Меня ж ведет не “вдохновенье”,
Не жажда славы, не корысть.
— Нет! Только вырвать из забвенья
Одну загубленную жизнь...
Не дать судьбе былое скомкать,
В тугие списки нанизать
Нет — современникам, потомкам
О незапятнанном,
негромком.
Но честном имени — сказать!
* * *
Хотя произведения Н. М. Ивановой-Романовой не печатались, но у нее были свои многочисленные читатели и почитатели ее таланта — широкий круг друзей и знакомых. Она умела дружить, любить людей, была живым, интересным собеседником. Ее роман и толстая папка со стихами ходили по рукам в “самиздате” в Ленинграде, Москве, Череповце, Пензе, Гомеле и других городах. Об этом я пишу с полной уверенностью, поскольку была знакома с Ниной Михайловной с 1964 года. И мне хотелось бы, в меру своих сил, создать портрет Нины Михайловны — поделиться своими воспоминаниями о наших встречах.
Личному знакомству первоначально предшествовало заочное. Как-то зимним вечером 1964 года к нам (на Советский проспект, д. 78) пришла моя тетя — Кира Александровна Тихомирова, заслуженная учительница, человек редкой доброты. Она принесла толстую папку, в которой находи лись напечатанные на машинке стихи и роман ее подруги по педучилищу, тогда еще мне неизвестной Нины Ивановой. Кира Александровна пришла разделить с нами свое восхищение перед мужеством и талантом Нины, поскольку знала, что у нас в семье любят поэзию, а некоторые и сами пишут стихи. Мне тогда было двадцать лет, то есть столько же, сколько было Нине Михайловне в 1929 году — в том году, когда начался ее трагический путь женщины и поэта. Стихи и роман потрясли меня глубиною чувств, суровой судьбой героев, красотой романтического, необыденного восприятия жизни. После их чтения я повзрослела. На многое открылись глаза, и родной город Череповец предстал в ином измерении. Я стала задумываться над смыслом женской любви и поняла, что это подвиг особого рода — тот крест, который приносит через страдания светлую радость. У Нины Михайловны есть такие строки:
Редко-редко, меж дождем и градом,
Спазмой горла, горьким жестом рук —
И ко мне заглядывает Радость.
Словно лето за полярный круг.
Но лицо Ее всегда такое,
Что глядишь в него и, как во сне.
До конца, страшась и беспокоясь.
Все не знаешь: Радость или нет?
Эта светлая радость верной любви — та духовная сила, которая преодолевает и мировые катастрофы, и мелкие жестокие неурядицы повседневного быта:
О, как хотела б верить я
В разумный мир за дверью гроба:
Какие светлые края
С Тобой мы выстрадали оба!
Летом 1965 года Нина Михайловна приехала в гости к Кире Александровне, и мы познакомились. Я очень ждала этой встречи, но вначале была разочарована: романтический образ молодой влюбленной девушки и поэтессы и вид пожилой деловой женщины как-то не гармонировали друг с другом, не соединялись в одно целое. Но очень скоро это противоречие исчезло: Нина Михайловна была умным, просвещенным собеседником. И хотя она всегда говорила привычным для нее учительским тоном, но подкупала искренностью и доверием к собеседнику, даже молодому и неопытному. Она умела увлечь, заставить сопереживать. А главное — я почувствовала так редко встречающееся в людях естественное слияние повседневной жизни и поэзии. Поэзия была ее жизнью. И хотя реальность была сурова, все окружающее ее в этом мире было одухотворено. Об этом она очень глубоко и очень просто написала в стихотворении “Сестры”, в котором символически используется евангельский сюжет о Марфе и Марии.
Сестры
То потаенно.
Почти незримо,
то всем — как вызов,
заметно,
остро,
давно,
упорно,
непримиримо,
неутомимо
враждуют сестры.
Победа чаще за круглолицей:
гремит посудой, сестру ругая.
И в стены кухни
Плененной птицей
годами бьется, без слов —
другая.
И нет виновных, и нет предательств,
свободны двери,
но как преграда — неумолимый замок из “надо”,
решетки окон из “обстоятельств”.
И — добровольнейшие вериги,
тугие тонны святого долга...
На схватку смотрят немые книги,
без дел стареющие на полках.
И ни насилья, ни криминала!
Кто здесь поможет? Какая сила?
Что им за дело,
большим и малым,
что спят и сохнут мои чернила?
Что на ржавеющую мою арфу
пеленки вешаются сырые...
Всю жизнь
держала крутая Марфа
меня за горло!
А я — Мария...
Другие наши встречи относятся к 1966—1969 годам. В те годы я училась в аспирантуре в Ленинграде, а Нина Михайловна жила под Ленинградом — в Стрельне. Хотя она жила в маленькой комнате коммунальной квартиры, но для меня (я думаю, и для других ее посетителей) комната эта казалась необыкновенной, поскольку напоминала литературный музей: полки с интересными книгами, рукописи, большой старинный письменный стол, пианино, картины небольшого формата, написанные самой Ниной Михайловной или ее друзьями. Когда она начинала рассказывать о русских поэтах, читать свои и чужие стихи или играть на пианино и петь романсы, казалось, что границы этой маленькой комнаты расширяются и открываются необъятные просторы, где легко и радостно дышится.
Н. М. Иванова-Романова была мужественным хранителем русской поэзии: в 60-е годы она не боялась держать у себя и читать своим знакомым стихи Владимира Соловьева, Николая Гумилева, “Реквием” Анны Ахматовой и другие “запретные” стихи.
Нина Михайловна всегда была бодра духом и телом. Она любила дальние прогулки и очень много для ее преклонного возраста ходила пешком в прекрасных пригородах Ленинграда. Мне особенно памятны две наши совместные прогулки. Однажды мы гуляли по осеннему парку в Стрельне, вечерело, с моря веяло прохладой, шуршали листья. Нина Михайловна рассказала о прошлом этого замечательного парка, о царской семье и читала наизусть стихи великого князя Константина Романова. Мои ровесники поймут, что для меня все это в далеком шестьдесят седьмом году было откровением...
Вспоминается и другая наша совместная прогулка. Теплым июньским днем путешествовали мы из Стрельны в Петергоф по тропинкам, пролегающим вдоль дороги и заросшим кустарником, особенно шиповником и акацией. Нина Михайловна обнаружила прекрасное
знание трав и цветов, каким-то образом соединенное с их поэтическим одухотворением. Такое восприятие природы как чего-то родного и в то же время романтически-прекрасного характерно и для ее поэзии, например в таких стихах:
Добрый день, дорогой мой, здравствуй!
Ну, куда мы сейчас пойдем?
Благодатным зеленым царством
Окружен мой временный дом.
Неподвижно прозрачен воздух,
Тонок запах мха и смолы,
И ромашек белые звезды
Величавы и тяжелы.
Я тихонько ушла из дома,
Окуная ноги в росу,
И на вытянутых ладонях
Свою ношу опять несу.
* * *
В 1970-е—1980-е годы мы редко встречались с Ниной Михайловной, поскольку в то время я жила вдали от Ленинграда — в Белоруссии. Однако и эти редкие встречи были для меня памятны. Она всегда читала мне при встрече свои новые и старые стихи и даже была так щедра, что подарила мне один из экземпляров машинописного текста своего романа “Книга жизни” и две книги стихотворений: “Женщина — имя тебе...” и “Баллада середины века”, в которых содержится около 400 стихотворений.
В начале 80-х с Ниной Михайловной случилось несчастье: она получила тяжелую травму ноги и перенесла две сложные операции. В это время я приехала по делам в Ленинград и, узнав о случившемся, навестила ее в больнице. Обстоятельства в очередной раз не сломили ее. Она поразила меня своим неугасимым интересом к новинкам литературы, высказывала свои суждения, всегда незаурядные. Так, зашел разговор о произведениях Валентина Распутина, которого она очень любила. Но и о любимом писателе она могла отозваться критически, если что-то в его творении нарушало ее представления об истине и красоте. Запомнились ее сетования на то, что в русском языке для пожилой женщины нет достойного названия. Слово “старуха”, по ее мнению, оскорбительно по содержанию и употреблению, поэтому для нее казалось неприемлемым то, что в хорошей повести “Последний срок” Распутин этим словом называет свою героиню чуть ли не в каждом предложении, начиная с первого: “Старуха Анна лежала на узкой железной кровати возле русской печки и дожидалась смерти...”. Нина Михайловна сообщила тогда мне, что написала о своих размышлениях на эту тему знаменитому писателю. Не знаю, получила ли она ответ, но вот ее стихотворение, написанное по этому поводу, на мой взгляд, интересно и заставляет нас задуматься о многом:
1
Все заметнее жесткие клещи,
Все колючей и уже просвет...
Изменяют знакомые вещи,
И изменам удержу нет.
То коварней уступы дороги,
То на гладком споткнешься слегка —
И твои безотказные ноги
Вдруг откажутся от прыжка.
Круче марши исхоженных лестниц.
Что ни день, что ни час — чудеса:
Не желают запомниться песни,
Забываются адреса...
Вот и зеркало дерзость бросает,
И прохожий глядит над тобой.
Вот и школьницы место в трамвае
Успупают наперебой.
То капризничает безбожно,
Затевая с лекарством спор,
Неэаменный. привычно надежный,
Унаследованный мотор...
Ты не любишь тревожить кого-то
И скрываешь недуг от семьи.
Только щедры и просят работы
Руки преданные твои!
2
Незаметно ушла твоя сила
В поросль новую в общем саду.
Отшвырнув предрассудок “спасибо”.
По газонам твоим идут.
Поговорки, стишки, прибаутки
Про старуху, тещу, свекровь
С беспощадным лукавством шутки
Попадают тебе не в бровь...
Вот и дом твой. так трудно взлелеян.
Стал на просьбы твои глуховат,
Пропускает твои юбилеи
И звонку твоему не рад.
Второпях даже “доброе утро”
Забывают тебе уронить.
Но прочна твоя горькая мудрость.
Только дрогнет стальная нить.
Никому невдомек, что ты —
В поединке последнем суровом
И что в нем тебе доброе слово
Драгоценней живой воды...
Последняя наша встреча состоялась в июле 1987 года. Тогда Нина Михайловна жила в отдельном номере пансионата для деятелей науки и культуры в городе Пушкине. Ей было уже 78 лет, она еле передвигалась на костылях по комнате и полностью зависела от санитарок и медсестер, обслуживающих ее. Но, как и прежде, сила духа и чувство прекрасного были с ней. Ее по-прежнему вдохновляла красота мира, та красота, которую часто не замечают здоровые и благополучные люди. Удивительно — от этой последней встречи остались самые светлые воспоминания, а в них выделяются две темы — тема детства и тема музыки.
Я пришла к Нине Михайловне не одна, а с десятилетней дочерью Леной. У них сразу же завязался интересный разговор, а потом, достав рукопись, Нина Михайловна прочла фантастический рассказ, который очень понравился моей дочери.
На стене комнаты висела балалайка. При переезде в пансионат Нине Михайловне позволили взять с собой все вещи, кроме пианино. Пришлось купить балалайку, на которой она играла в самодеятельном оркестре пансионата. С детства и до старости сохранила она любовь к музыке, еще со времен учебы в череповецком педучилище умела играть на различных музыкальных инструментах. Неудивительно, что ее стихи так музыкальны, а многие и по своему лирическому сюжету связаны с темой музыки. Ниже приводится несколько таких стихотворений.
Музыкальное мгновение
Не встреченная на вокзале,
Я вечером, устав от шума.
Разгадывала у рояля
Причудливую чью-то думу.
И вот звонок! Еще не веря,
Тетрадь отбросила волнуясь,
И — хлынувшая из-за двери
Над нами музыка сомкнулась...
Качая веер нот помятых,
Рояль дрожал еще от скерцо,
И било солнечной сонатой
Из переполненного сердца.
* * *
Был вечер тих, залив — без ряби,
Желтела блеклая трава.
Ни слов, ни жеста. Только Скрябин
Обоим сердце надрывал.
Как звук — стремительные пальбы.
Как зов — знакомое туше...
И лишний, вымученный панцирь,
Лежащий камнем на душе.
* * *
Спасибо вам за светлую улыбку —
Мой вынужденный труден мне приход
Таинственная, вкрадчивая скрипка
С недавних пор весь день во мне поет.
Весь день я слышу мягкое адажьо,
Как в роще родниковую струю.
И если Вас я выдумала даже —
Спасибо Вам за выдумку мою!
* * *
Н. М. Иванова-Романова не знала, кто же будет ее издателем в будущем. Я думаю, что часть произведений поэтессы бережно хранится у ее друзей и ждет своего времени. В моем архиве сохранилось “Несколько слов от автора” — предисловие к роману в стихах “Баллада середины века”, которое заканчивается следующими пожеланиями автора: “Настоящий, последний “юбилейный” вариант рукописи — самый полный и представляет собой сегодня, может быть, и не книгу, а лишь — материал к книге, так как вкусы, запросы, издательские возможности и общественную погоду того легендарного будущего, когда книга, может быть, выйдет, — и предусмотреть сегодня невозможно и предусматривать бесполезно.
Поэтому от редактора-составителя — он, возможно, еще не родился — жду в приближающемся новом веке вкуса и проникновенности и за эти качества предоставляю ему свободу — делать купюры, перестановки, изъятия, перекомпоновку текста, если это будет служить его лучшему звучанию и пониманию”.
Я благодарю автора за доверие, но оправдала ли я его... При публикации стихотворений в составе нашего текста (см. выше) некоторые из них приводились в сокращении. Ниже публикуются стихотворения, извлеченные нами из двух поэтических книг, включающих в свой состав более 400 поэтических произведений. Публикуемые стихи мы разделили тематически на несколько небольших циклов.