“...Вся жизнь моя отмечена Тобою...”
I. ВСТРЕЧА* [* Стихотворные циклы выделены Л. Г. Яцкевич]
Для чего не раньше и не позже
На дорогу вышел Ты?
Жизнь была б бесцветнее и проще,
Как платок невышитый.
Я брела с посильными вопросами
По тропинке утлой.
Встретила Тебя на перекрестке —
Сбилась и запуталась.
Как охотник, одиноко тонущий
На глазах у зверя,
Я боюсь и жажду Твоей помощи,
Жажду и не верю...
* * *
Сырая прядь... Вечерний город
В прозрачной капельке висит.
Не говори мне, что он горд,
Насмешлив, дерзок, некрасив...
Я вижу это и сама,
И принц мне сказочный не снится.
Но этот блеск из-под ресницы
Его бесстрашного ума!
Из его блокнота
“Ах, и здесь, в Череповце,
На Шексне,
Солнце бьет свирепо в цель —
Быть весне.
Может, все весеннее —
Просто чушь,
Только я в пленении
Этих луж.
С блещущей до вечера .
Синевой
Я сегодня встрече рад,
Как с тобой...”
* * *
Вдоль улиц тепел
Вечерний свет.
Цветущий тополь
Роняет цвет.
День был и не был,
Не смог остыть.
Ночного неба
Тона чисты.
Со мною рядом
Не знаю — Кто.
С лукавым взглядом.
В простом пальто.
Рукой дотронусь —
И будто боль...
Это — влюбленность
Или любовь?
* * *
Под березой пахнет свежим веником
И высокой влажною травой.
И дрожит, как пальцы неврастеника.
Остывающий июльский зной.
День прошел, томительный и жаркий.
Будет вечер краток и хорош.
Ты меня опять, наверно, за руки
Без улыбки ласково возьмешь...
* * *
Ошеломив и ослепив,
Роняя сдержанную маску,
Ты вдруг принес мне свой порыв,
Свою стремительную ласку. _
Я так богата, так полна!
И встреча каждая все краше...
И только будущее наше —
Сплошная темная стена.
* * *
В моем небе, небе неприветном.
Неприветном, облачном,
Небывало яркая Комета
Появилась полночью.
Брызнут блики, просверкают жгуче
Световые нити. И уйдет, пронизывая тучи,
По крутой орбите.
А травинке, замершей под кленом.
Буря стебель сгорбит
И осыплет зонтик опаленный
Пеплом вечной скорби.
2. РАЗЛУКА
Знаю — будет вечер. Синим ядом
Ночь совсем зальет заката бронзу.
Ты придешь с таким неловким взглядом.
На меня не глядя, как на солнце.
Тронешь календарную табличку.
Деланно уставишься на “среду”
И, ломая в пепельнице спичку.
Скажешь:
— А вы знаете? Я еду...
И уйдешь в сгустившиеся тени.
Может быть, я буду улыбаться...
И не упаду к твоим коленям.
Плача и моля тебя — остаться.
* * *
Заломились скорбно руки стрелок
Над двумя чертами и крестом.
Я на уходящего смотрела
Через скудный новогодний стол.
Надо мною тикали минуты.
Черный год заглядывал в окно.
Над повисшей деланностью шуток
Притворялись оба. что смешно.
Капали секунды. Не жалея.
За моей спиной незримый рок
Будущих скребущих юбилеев
Насовал в дорожный мой мешок...
Откачнулась в ледяную груду
Подступивших к горлу темных лет. —
Будете писать?
— Смогу — не буду... —
И поземка заровняла след.
* * *
Ночь и снег. Подъезды, тропки, плиты
Затянула белая рубаха.
Во дворе, хозяином забыта,
Все скулит озябшая собака.
Острой крыши белый снежный кокон,
Поздний час и запертые двери;
Слабо-синий отсвет верхних окон —
И упрямство преданного зверя...
Стекла плотно затканы морозом.
Пес припал к порогу головою.
Что-то есть похожее на слезы,
В перепадах жалобного воя.
В чем же дело, сторож мой печальный?
Верность стоит холода и дрожи?
Почему хозяин этой спальни
Всех на свете для тебя дороже?
Он в тепле и сыт, ему не слышно...
Может быть, он слышит и не встанет:
Ждет, что ты, некормленный и лишний.
Как-нибудь к прохожему пристанешь?
Я-то вижу: утром будет трупик,
Если ночью вдруг мороз рассердится,
И жена хозяина наступит
На собачье маленькое сердце.
Если было бы только можно
Взглядом след оставлять, хоть малый
Через этот лесок и пожни
Я давно б тропу протоптала.
Там пройдет ли кто, будет пусто ли.
И не дрогнет вода болота —
Я бродила б по ней без устали:
Чтобы жить, надо ждать чего-то...
* * *
Я брожу по белому свету,
Еще долго бродить, быть может.
Да все лучше Тебя нету.
И такого, как Ты, — тоже...
Я хожу, отворяю двери,
Оседают года на плечи.
Часто кажется: даже верю,
Что не встречу Тебя, не встречу!
Начинается третье лето,
И не слышит тепла тело.
Удивляюсь белому свету:
Да за что он зовется “белым”?
* * *
Вся в тусклом золоте
сентябрьская аллея.
Зелено-синие
разводы в вышине.
...Порою кажется:
я все “мечту лелею”
невероятную,
что встретишься Ты мне;
что гений злой
устало крылья сложит
и ветер добрый,
зелень теребя,
на берег мой покинутый,
быть может,
десятым валом
вынесет Тебя!
* * *
Я была и сильней, и чище,
И хотела сделать так много —
И какой же осталась нищей,
Неустроенной и убогой!
За безвременные заботы
Всю свою нескладную юность
Я ждала впереди чего-то,
Как смычка ожидают струны.
Я ждала, как грешник — причастья,
Как зари — солдат на кордоне.
И лишь раз жемчужина счастья
У меня была на ладони...
3. РЕКВИЕМ
Неведомого моего читателя,
постоявшего со мною у надгробия,
не спрошу,
что думает он,
обнажил ли голову,
положил ли цветы —
просто благодарю его за то,
что он остановился...
* * *
Тебя — молодого и сильного,
веселого и серьезного —
не могу представить себе
больным, измученным и ослабевшим.
Неужели исхудалый, застывший,
брошенный в застиранном белье
в промерзлую братскую могилу —
это Ты, прекрасная Звезда моя?!
* * *
Недвижна, бела, широка
Под нетронутым снегом река.
И горят вдоль нее фонари
До неласковой зимней зари.
А в неведомом дальнем краю —
Тундра, темень и бури поют
Над сугробом, над жухлой
травой,
Над застывшей Твоей головой.
* * *
Вы, подружки мои,
Вы придите ко мне,
Посидите со мной
За накрытым столом.
Поднимите со мной
Чару хмельна вина,
Помяните со мной
Мила друга мово.
Помяните со мной
Мила друга мово:
На чужой стороне
Заклевали его...
“Я живу с твоей карточкой...”
Б. Пастернак
Поздно я домой иду сегодня.
Был и стихнул ветер небольшой.
Мир встречает вечер новогодний,
Мир бесцветный, с вынутой душой.
Город бьет сплошным каскадом окон.
Близок час. В проулке ни души.
Может, и на кладбище далеком
В этот час снежок не порошит...
Меня дома встретят только тени.
И в душе моей — толпа теней.
Я тихонько встану на колени
Перед светлой памятью Твоей!
Все в гостях, и нет звонка угрозы.
Как тогда, со мною только Ты.
Сквозь тяжелые, непролитые слезы
Я смотрю — смотрю в Твои черты.
Дождь
По мокрым плитам мы идем —
То дальний океан
Пролился медленным дождем
Из тучи дальних стран.
Обмыв наш смех и нашу боль,
Пройдет к другим пластам
И терпкую земную соль
Легко оставит там.
Соль высохшей моей слезы
Попутный ветерок
Несет для будущей грозы
Куда-то на восток.
Там петли брошенных дорог,
Затянутых травой;
Колючих проволок клубок.
Где зябнул часовой.
Там пуст дощатый монастырь.
Не освещен барак.
За ним заброшенный пустырь.
Могилы и овраг.
Там в дни коричневой зимы
Немало их снесли
Под безымянные холмы
Безрадостной земли.
Дождя раздробленный хрусталь,
Холодное питье,
Снеси в тот край мою печаль,
Пролей над Ним ее!
* * *
А. Солженицыну
На новогодье книжку ты мне даришь,
Заглавье отчеркнув наискосок.
Не все еще рассказано, товарищ,
Написано-прочитано не все...
...Промерзшие от века скулы скал.
Торосистые дали океана.
Бора, неодолимо, как тоска,
Сменяет многодневные туманы.
Лениво черств придирчивый конвой.
Полусогнув костлявые колени,
Поникнув обреченной головой,
Бредут занумерованные тени.
Колонка цифр, прозрачных, как бумага.
Безмолвный список отнятых имен
Со свистом дышит со второго шага.
К “расходу” исподволь — приговорен.
С Большой земли привет к ним не придет.
За годом год вокруг стеною стынет
Тупого зла материковый лед.
Бесчувственней арктической пустыни.
Март. Радио ли донесло с квартир
Начальнических, сквозь базары птичьи.
Сквозь тошнотворный фимиам Величью. —
Мучительно рождающийся мир?
Двадцатое. А что-то от весны!
Не сырость ли обычная теплее?
Пустые и отброшенные сны
В сознанье оживляются и тлеют...
...Да, холодно. Но нами Север вырос.
Да, голодно. Но все сыны Твои
Недоедают и ведут бои,
Но, Родина —
весть от моей семьи
Во вред Тебе?!
Они остановились.
— Кто хочет жить — работает.
Направо!
Стреляю....
Стой!
— Сто Пятый, говори!
....простого человеческого права
На письма близких! Мы не бунтари...
На скорпионьи ножки пулемета
Летят снежинки, все наперечет.
Оборванная “номерная” рота
И час. и два глядит в его зрачок.
Иззяб конвой в нагольных полушубках.
Стучит ногой охрипший лейтенант.
Растерянный майор, ругаясь — в трубку:
— Никто направо. Мерзнут, а стоят!
В обед — полковник.
— Р-разгоню! Потворство!
В штрафной — на фронт! Мятеж!
Военный год...
Слепой от безнаказанности, черствый,
Беспомощный перед людскою горсткой,
Тупой приказ
толкнулся в пулемет...
... Последняя при сумеречном свете
Прошла машина по ущелью вниз.
Там после с месяц белые медведи
С песцами пировали и дрались....
Я пропустила следствий протоколы
И на процесс клеветников не шла.
Заметки о свершенье приговора
Садисту-конвоиру не прочла.
За подлость, за медузину ухмылку
Не требовала выкуп головой —
Придумала наивную могилку
И возле — колокольчик полевой...
Как ни был бы наказан виноватый.
Ни времени, ни сил вернуть живым
Не сможет Справедливость.
А Сто Пятый?
Ей никогда не рассчитаться с Ним!
Да, я ценю: ты мужественно даришь
Журнал, который страшно и открыть...
Но — все скажи (я взрослая, товарищ!)
И сделай все.
чтоб то не повторить...
* * *
Никогда я Тебя не найду:
Мне и мертвого не отдадут.
И двадцатого марта, в пургу,
Я Тебя навестить не смогу.
Но в тетради моей — лист на лист -
Возведу я Тебе обелиск
И листы эти ветру отдам,
Чтоб разнес по семи городам.
Там. читая стихи, погрустят
Семь простых, незнакомых людей —
Это семь негасимых лампад
Я зажгла у могилы Твоей.