До 1448 г. московские политические и церковные дела были в беспорядочном состоянии, и власть Евфимия над новгородской церковью была практически беспредельной. Новый митрополит Иона вначале был неуверен в своей собственной власти (будучи непризнанным патриархом константинопольским) и потому не предпринимал решительных попыток ограничения прав внутри церкви. Он обратился с двумя посланиями к Новгороду – одним к архиепископу Евфимию и другим к новгородцам в целом, увещевая их воздержаться от распространенного обычая кулачных боев, которые часто заканчивались кровопролитием и убийствам. Послания Ионы были выдержаны в форме совета, а не повелительного приказа. 5 [См.: Макарий. История русской церкви, 7, 123-125]. В целом же период пребывания Евфимия II в сане был отмечен быстрым ростом духа свободы и самостоятельности как в новгородской церкви, так и в новгородском обществе. Наследник Евфимия архиепископ Иона (умер в 1470 г.) следовал этой традиции.
Среди литературных произведений, поддержанных Евфимием был цикл повествований, основанных на жизни и деяниях двух дальних предшественников Евфимия – архиепископа Ивана (Иоанн, около 1170 г.) и архиепископа Моисея (1325-1329 и 1351-1359 гг.). Их целью было прославление новгородских святых и таким образом увеличение влияния новгородской церкви. Во времена Ивана, гласила одна из историй, суздальские армии, ведомые многими князьями под командованием Андрея Боголюбского, напали на Новгород. По совету Ивана, новгородцы взяли почитаемую икону Богоматери из храма, которому она принадлежала, и поместили ее на стене напротив врагов, надеясь, что последние воздержатся от нападения. Суздальцы, однако, продолжали посылать стрелы, и несколько попало в икону. Из глаз Богоматери, по преданию, покатились слезы. Суздальцы были поражены слепотой и бежали от Новгорода. Мотив этого повествования был использован в композиции иконы Знамения Богородицы конца XV в. 6 [Hamilton, plate 54B]. Автор повествования с горечью жаловался, что объединенные силы князей, напав на Новгород, предали поруганию единство русских людей и христианскую веру.7 [Гудзий, с. 456].
Идея единства русских людей легла в основу новгородской исторической литературы XV в. При Евфимии (около 1446 г.) была предпринята попытка написания на основе более ранних русских летописей (как новгородских, так и иных) целостной истории России. В наши дни это произведение известно как «Новгородско-софийский свод».8 [См.: Лихачев. Русские летописи, с. 312-316]. Новой чертой его является включение исторических, географических и юридических примечаний, среди которых и «Список русских городов», упомянутый выше. «Свод» не был сохранен как целое, но части его остались в некоторых новгородских летописях меньшего размаха – в четвертой новгородской летописи и первой софийской летописи. «Перечень», равно как и свидетельства аналогичного характера, были также включены в вариант первой новгородской летописи, 9 [Первая новгородская летопись, с. 475-477] где мы обнаруживаем также «Список русских митрополитов». Последнее имя в этом перечне – Герасим, возведший в сан Евфимия. Среди иных примечаний в этой части кодекса – перечень русских великих князей (от Рюрика до Василия II) и перечень новгородских князей, глав города (посадников), тысяцких и архиепископов.
Другой вид деятельности Евфимия проявляется в его интересе к архитектуре. Он поддерживал строительство церквей и дворцов в Новгороде; многие из этих церквей были построены в стиле XII века. Очевидно, что Евфимий пытался возродить древние традиции новгородской архитектуры.10 [Лихачев. Русские летописи, с. 341, Изображения новгородской архитектуры XII в. смотри у Гамильтона, илл. 8 и 9; XV в. представлен у Грабаря, I, 212-214. См. также Грабаря (2-е изд., 30-40, 63-71, текст и иллюстрации)]. Насколько мне известно, не существует свидетельства личного интереса Евфимия к живописи, но его время, тем не менее, видело расцвет новгородской иконописной школы.
2. Между Москвой и Литвой
Благосостояние Новгорода и расцвет его культуры зависели от свободы, равно как и принадлежности к русскому миру. В соответствии с этим, политическая программа Новгорода состояла из двух основных положений – сохранения новгородских институтов и возрождения русского единства. Большинство новгородских политических лидеров понимали, что Новгород может выжить лишь в сообществе русских земель.
Был ли достижим этот идеал? Обстоятельства были против этого, поскольку в середине XV в. два больших государства – великие княжества Московское и Литовское – поглотили большинство прежде самостоятельных русских княжеств. Если бы Новгород был мощным в военном отношении, на равных с Москвою и Литвой, он мог подумать об основании федеративного объединения трех главных государств – Новгородского, Литовского и Московского, – в котором могли принять участие и малые государства (Псков, Тверь и Рязань). Однако Новгороду никогда не удавалось создать сильной армии, и это в дальнейшем оказалось для него роковым.
При сложившихся обстоятельствах единственной надеждой на спасение Новгорода было сохранение превосходства Московии над Литвой и препятствие объединению в этих государствах. Поддерживая отношения с Литвой, новгородцы пытались сохранять дружеские связи с некоторыми меньшими князьями дома Гедимин; в особенности, киевскими. В отношениях с Москвой, в борьбе между Василием II и его дядей Юрием (и после сыном Юрия Дмитрием Шемякой) в 1430-х и 1440-х гг.11 [См. Монголы и Русь], новгородцы поддерживали соперников Василия. Василий совершенно естественно ненавидел их, и после победы в отместку попытался урезать новгородские свободы.
По очевидным причинам новгородцы боялись силы великого князя московского и централизации московской армии и администрации; в то же время они не могли понять внутреннюю цель московской политики и поддержку ее значительной частью московитов. Москвичи устали от гражданской войны. И что еще более важно, они страдали от постоянного ожидания татарских нападений, поэтому в полной мере осознавали необходимость сильного руководства и создания боеспособной армии. Это была борьба за выживание, и люди чувствовали, что им прежде всего нужна безопасность. Соперник Василия II Дмитрий Шемяка однажды попытался использовать против Василия одновременно Новгород и Казанское ханство. В глазах московитов новгородские симпатии Шемяки были связаны с его дружбой с татарами. Над Новгородом не довлела угроза татарских набегов, поскольку он был защищен от татар Московией. Немногие новгородцы осознавали это, и еще меньшее их число понимало влияние постоянной угрозы нападения татар на московскую политическую программу.
Поскольку Литва была конституционной монархией и русские земли, подчиненные власти великого князя литовского, имели значительную автономию, Новгороду следовало гораздо меньше бояться политического объединения с Литвой, нежели признания власти великого князя московского. С экономической точки зрения Новгород был теснее связан с Московией, нежели с Литвой. В первую очередь, новгородские земли не давали достаточно зерна для населения, и поэтому Новгород покупал большую часть зерна в залесских городах. Любой конфликт с Московией означал недостаток хлеба и голод. Да и главный путь на восток по реке Волге контролировался Москвой, и новгородские купцы могли получать восточные товары, имеющие большую ценность на Западе, в основном через Московию. Что же касается балтийской торговли, западнорусские и литовские города имели собственные выходы на Балтику и были в определенном отношении соперниками Новгорода.
Более того, отношения между Новгородом и Литвой были осложнены объединением Литвы и Польши. Верно, что между 1447 и 1567 гг. это объединение существовало только на уровне правителей. За немногими исключениями Польша и Литва избирали на собственные троны одного и того же человека, известного как «король» Польши и «великий князь» литовский. Внутренне Литва была отдельным государством, но литовская политика не могла игнорировать польские интересы. С этим была тесно связана религиозная проблема, поскольку Польша была главным оплотом католицизма в Восточной Европе.
Согласно условиям первого договора об объединении Польши и Литвы (1385 г.) римский католицизм официально стал государственной религией Великого княжества Литовского, и лишь католики могли обладать политическими правами. В результате литовцы были обращены в римский католицизм. Западнорусская знать, однако, резко возражала на любую попытку своего обращения в римско-католическую веру или отмены ранее имевшегося политического статуса. В 1432 г. великий князь литовский должен был пойти на уступки своим русским подданным и отменить статью, лишавшую их политических прав. Таким образом получило косвенное признание существование в Литве греческой православной церкви. (Казнь митрополита Герасима в 1435 г., упомянутая ниже, была обусловлена политическими, а не религиозными соображениями).
Вслед за Флорентийской унией была предпринята попытка подчинить западнорусскую церковь власти папы. Следует отметить, что после избрания Ионы митрополитом (1448 г.), Казимир – великий князь литовский с 1440 г.; король Польши с 1447 г. – признал власть Ионы над западной русской церковью. Десять лет спустя в Риме греческий униатский патриарх в изгнании Григорий Мамас по совету кардинала Исидора (бывшего митрополита московского) возвел ученика последнего Григория (болгарина) в сан митрополита Руси. Папа Пий II утвердил Григория и послал его к Казимиру. Король Польши Казимир не нашел возможным отклонить волю папы и принял Григория в качестве митрополита «Киевского и Всея Руси». Московские власти отказались принять его, а западнорусские епископы неохотно согласились сотрудничать с ним. Лишь один из них отказался признать Григория и бежал в Московию. Фактически никто из западнорусских епископов не принял от всего сердца унию, а общины были прямо против нее. После десяти лет безуспешных попыток укоренить идею унии среди своей паствы Григорий, наконец, сдался и в 1469 г. отправил посланника в Константинополь, прося о благословении греческого православного патриарха. Последний подтвердил должностные полномочия Григория и отправил послания в Москву и Новгород, прося о признании Григория митрополитом Всея Руси. Московские власти отказались это сделать. С другой стороны, некоторые новгородцы, как мы увидим, были склонны согласиться с требованием патриарха. Результатом спора было разделение русской православной церкви на две половины: автокефальную Московскую церковь и Киевский диоцез Константинопольского патриархата.
Религиозная проблема была тесно связана с общим положением русских в Великом княжестве Литовском. Численно русские составляли большинство населения великого княжества. Политически, однако, их положение было ослаблено после объединения Литвы с Польшей и обращения литовцев в римский католицизм. Как указывал украинский историк Михаил Грушевский, несмотря на «Привилеи» 1432 г. лишь немногие русские были допущены к какому-либо высокому посту в государстве. Хотя римско-католические епископы играли важную роль в раде (палате знати), мы не обнаруживаем там ни одного греко-православного епископа.12 [Грушевский. История Украины-Руси, 4, 225-226]. С другой стороны, литовские магнаты не могли исключить мирян из правящего слоя великого княжества, поскольку литовцы нуждались в их поддержке то против Польши, то против Москвы. В 1441 г. Казимир должен был признать своего дядю Свидригайло, популярного среди русских, князем Волыни, а своего двоюродного брата Александра (Олелько) князем киевским.13 [Там же, с. 200]. Эти уступки были результатом слабого положения Казимира в начале его царствования и существования претендентов на трон. Позднее Казимир и литовские магнаты попытались воспрепятствовать подъему русского движения в великом княжестве, что создало оппозицию по отношению к Казимиру со стороны многих защитников прав русских.
Взаимным интересом русских как в Великом княжестве Литовском, так и в Новгороде была координация своей политики. Новгородцы попытались это сделать, но без большого успеха.
3. Конституция
Новгород был политически связан с Москвою правлением князя, который обычно был одновременно и великим князем московским. Князь в Новгороде, однако, обладал совершенно иным статусом, нежели в Москве. Прежде всего, пост князя в Новгороде был выборным. Во-вторых, новгородский князь имел лишь ограниченную власть. Каждый князь после избрания должен был дать особую клятву и подписать договор, в котором он обещал сохранять новгородские институты и ограничивать свои действия строго определенной сферой полномочий. Если новгородцы невзлюбят князя, они имели право устранить его – «указать ему дорогу прочь».
Главной причиной потребности новгородцев в князе была военная. Во многих случаях их собственные силы оказывались недостаточными для отражения нападения врагов – немцев, литовцев и шведов. Другой важной функцией князя была судебная; как чужеземец он должен был быть беспристрастным. Он находился в высшей администрации Новгорода, хотя его права были жестко ограничены договорами. Князь мог действовать лишь во взаимосвязи с новгородскими властями. В каждом княжеском договоре с Новгородом мы обнаруживаем выражение, адресованное князю: «А бесъ Посадника ти, Княже, суда не судити, ни волостий раздавати, ни грамотъ ти даяти». Далее предусматривалось, что князь может действовать в качестве князя новгородского лишь во время пребывания в Новгороде; никакое решение по поводу новгородских дел не могло быть принято в период его проживания в другом княжестве (Владимире или Москве). Напротив, новгородские официальные лица могли и реально действовали без совета князя, и новгородское городское собрание (вече) могло и создавало новые законы и документы (вечные грамоты) без одобрения князя. Он должен был пообещать не торговать с немецкими купцами в Новгороде, делать это только через новгородцев. Он не имел права закрывать Немецкий двор или посылать туда своего пристава.14 [Новгородские договора с великими князьями Владимира и Москвы опубликованы в ГНП. Смотри также: Соловьев. Об отношении Новгорода к великим князьям. О Новгороде в целом см.: Н.И. Костомаров. Северорусские народоправства, 1, 2; Никитский. История экономического быта Великого Новгорода, ЖМНП, 145 (1869), 294-309 и ЖМНП, 150 (1870), 201-234; Ключевский. Курс русской истории, 2; Порфиридов. Древний Новгород; Очерки, 2].
В качестве вознаграждения за свою службу князь должен был получать ежегодный дар от волостей за пределом Новгорода, но не от основной территории Новгорода (пятины). В дополнение князь получал часть судебных штрафов и некоторое количество охотничьих и рыболовных угодий для собственного пользования, все его доходы проверялись новгородскими чиновниками.
Новгородцы принимали все возможные меры для предотвращения возрастания роли князя в Новгороде. Он воспринимался чужаком.
Его присутственное место и отданные для его проживания дома находились за пределами города, в месте, известном как Городище. Ему, его семье и свите запрещалось иметь земельную собственность в пределах Новгорода и покровительствовать новгородским крестьянам или ремесленникам.
Из сказанного явствует, что новгородский князь не правил Новгородом; он был наемным официальным лицом с ограниченными полномочиями. Фактически Новгород был республикой – Господином Великим Новгородом. Собор Св. Софии являлся его духовным центром, и существовало поверие, что Новгород охраняется «Божественной Премудростью» (Sancta Sophia).
Высшей властью обладало городское собрание. Этот орган выбирал городского главу, тысяцкого и других высших должностных лиц, которые действовали от имени Новгорода. Вече собиралось звоном особого колокола – главного символа новгородской свободы. Канцелярия веча располагалась на так называемом «Ярославовом Дворище», где организовывалось и собрание.
В нем имели право принимать участие все новгородские граждане мужского пола, и в каждом случае требовалось «единодушное» решение, что означало принятие решения по любому вопросу большинством голосов. Если же образовывались две равные по количеству группы людей, отстаивающих разные мнения, то дело часто кончалось кулачным боем. В критической ситуации в качестве примирительной силы выступал архиепископ, а если ничто не срабатывало, то решение откладывалось. Не следует думать, однако, что собрание было аморфной толпой. Люди располагались на площади в соответствии с городским делением. Как уже упоминалось, город Новгород представлял собою объединение пяти коммун, или самоуправляемых городков, известных как концы. Каждый конец состоял из двух сотен; каждая сотня из нескольких улиц; каждая улица из нескольких рядов. Меньшие коммуны были похожи на ассоциации соседей. Обычно ремесленники одной профессии и люди схожего статуса или профессии селились в одной части города, так что некоторые коммунальные группы напоминали ремесленные гильдии.
Большинство важных дел до поступления в вече обсуждалось в отдельных коммунальных сообществах. В наибольшем числе случаев на уровне самоуправляемых городков должно было достигаться предварительное соглашение. На собрании веча люди каждого самоуправляемого городка держались вместе, и внутри городка каждая меньшая группа обладала собственным местом. Когда все самоуправляемые городки были единодушны, вече могло без труда прийти к конечному решению. Лишь когда между городками были разногласия, вече разрывали противоречия.
Работе веча также помогало наличие его специальных комитетов, совета господ, который возглавлялся архиепископом и который собирался в его дворце. Он состоял из высших официальных лиц города – старшего городского головы (степенного посадника), помощников такового (кончанских посадников), тысяцкого, а также старост концов и сотен. Это был совет, включавший около пятидесяти членов.15 [Смотри: Никитский. «Очерки из жизни Великого Новгорода». Что касается новгородских глав города (посадников), то в научной литературе обычно подразумевается существование одного главы (степенного посадника); другие главы упоминаются как «старые», не находящиеся официально у власти. По моему мнению, в Новгороде было несколько городских голов в каждый момент времени. Старший именовался «степенным посадником»; другие известны как просто «посадники». «Степенный» производно от «степень», «помост», с которого делались официальные объявления]. Совет готовил материалы для обсуждения веча и поддерживал преемственность в новгородской политике. Следует дополнить, что высшие должности в администрации судебных органов заполнялись путем выборов кандидатов из социального слоя, группировавшегося вокруг совета.
Политические конфликты в Новгороде были часто окрашены социальными эмоциями, возникавшими из расхождения интересов различных классов новгородского населения. Новгородское общество не было феодальным. В Новгороде не существовало «сословий» в западном понимании, не было Stande в немецком смысле (соответствующий русский термин имперского периода – «состояние» или «сословие»). Различия среди социальных классов в Новгороде основывались на экономическом положении – большем или меньшем богатстве.
Основное социальное противоречие в Новгороде существовало между богатыми и бедными, говоря словами С. М. Соловьева, между потребителями белого и ржаного хлеба. 16 [Соловьев. История России с древнейших времен, 5, 19]. Первая группа была численно меньше, нежели последняя, но пользовалась большим экономическим и политическим влиянием. В богатом классе было два слоя. Высшую группу составляли бояре; следующую – «житъи люди» (достойные люди). Люди низшей группы – едоки ржаного хлеба – именовались «молодшие люди» и «черные люди». В Новгородской судной грамоте 1471 г. мы обнаруживаем шкалу наказаний за нападение на любого из новгородских высших официальных лиц или судей. Согласно этой шкале, за нанесенное оскорбление боярин должен был платить штраф в пятьдесят рублей; житий человек – двадцать рублей; молодший человек – десять рублей.17 [Vernadsky. Medieval Russian Laws, p. 84 (art. 6)]. Эта шкала не отражает точного распределения богатства между высшими и низшими классами в Новгороде, поскольку действительное различие было значительно больше.
Два основных источника богатства новгородских высших классов составляли торговля и земельные угодья. Следует отметить, что земельный режим в Новгороде не был феодальным. Земля свободно продавалась и покупалась, и граждане любой социальной группы могли владеть ею. Фактически наиболее крупные земельные владения принадлежали боярам, но некоторые из житьих людей так же обладали значительными имениями. Поскольку резкий климат и бедная земля не позволяли получать высокие урожаи, ценность земельного владения в окрестностях Новгорода определялась возможностью использования естественных ресурсов лесов и озер: в производстве дегтя и золы (производные поташа), выделении и выплавке железа, изготовлении соли (через выпаривание), охоте и рыбной ловле. Среди сельхозпродуктов высоко ценился лен. Все, что производилось, постоянно востребовалось на рынке. Поэтому можно сказать, что в Новгороде крупные землевладельцы ориентировались на торговлю.
Купцы в Новгороде не составляли отдельной группы; многие бояре и житьи люди были вовлечены в торговлю. Купец мог рассматриваться как боярин или как житьий человек в зависимости от количества его капитала. Существовала профессиональная организация, гильдия Св. Иоанна, вступительный взнос в которую был высок (50 серебряных гривен в XII в.; цифра для более позднего периода неизвестна). Это, очевидно, была корпорация богатых оптовых торговцев. Более мелкие розничные торговцы были организованы в ассоциации, известные как «сотни». Именно эта низшая группа торговцев, именуемая купцами, упоминается в Новгородской судной грамоте 1471 г. после житьих людей.
Люди церкви в Новгороде составляли особую социальную группу, и эта группа была очень влиятельна. Во главе ее стоял архиепископ Новгорода. Следующим за ним по значимости был новгородский архимандрит (титул настоятеля монастыря Св. Георгия). Большой вес также имели духовные лица собора Святой Софии и настоятели основных монастырей. Не только духовные лица, но и некоторые миряне на службе архиепископа активно участвовали в делах церкви и города. Все люди, связанные с церковью, находились под особой юрисдикцией архиепископа. При всем этом духовенство не составляло в Новгороде закрытого сословия. Любой новгородский гражданин мог быть рукоположен, и не существовало закона, направленного против духовного лица, даже монаха, возвращающегося в ряды мирян. Церковь была богата. Епархия архиепископа, равно как и основные монастыри, обладали большими земельными владениями и промысловыми угодьями. Прямо или косвенно архиепископ новгородский контролировал значительную часть новгородского национального дохода.
Низшие классы государства состояли из ремесленников и подмастерьев. Труд был основным источником их дохода.
До сих пор мы говорили о новгородском обществе в собственном смысле слова, как о населении самого Новгорода, состоящем из полноправных новгородских граждан. Некоторые из них жили вне города, в меньших городках (пригородах) или в сельских хозяйствах, но они обладали правом участвовать в вече, если они могли присутствовать на его собраниях. Однако кроме граждан существовали и некоторые другие группы, которые мы можем назвать «субъектами», но не «гражданами». В первую очередь, на основной территории Новгорода жила группа крестьян – поселенных на государственной земле, – которые, хотя и были лично свободными, не имели политических прав. Они известны как смерды (терминология осталась от киевского периода).
Кроме того, мы не должны забывать о провинциях (волостях) и обширной Новгородской империи, простиравшейся на восток к Уральским горам. Население этих регионов управлялось наместниками и, не обладая голосом в вече, не могло влиять на новгородскую политику в обычные времена, хотя в периоды кризиса – в особенности во время борьбы с Москвой – отношение этих людей к метрополии становилось особенно важно: они могли либо всецело поддержать Новгород или же отказать в помощи. В последнем случае они до определенной степени действительно стали инструментами Москвы.
Наконец, следует отметить, что в Новгороде, равно как и в иных русских землях, рабство было признанным институтом. Рабами в основном владели бояре и богатые торговцы. В Новгороде было больше рабов, нежели в Московии, но и московское общество являлось рабовладельческим, и поэтому Москва в принципе не желала проводить какой-либо антирабовладельческой политики. Отдельные недовольные рабы новгородских бояр использовались агентами Москвы как информаторы.
Социальный раскол между богатыми и бедными в Новгороде не мог не затронуть политики, особенно в кризисное время. Хотя бедные составляли большинство веча, богатые контролировали совет господ, и когда районные коммуны не могли прийти к соглашению между собой, мнение совета должно было преобладать на вече. Более того, бояре обладали различными путями прямого или косвенного влияния на общественное мнение. Если иные пути воздействия не помогали, для принятия необходимой боярам политической линии применялся подкуп простолюдинов. Для боярской партии было достаточно обеспечить поддержку даже одного или двух концов, с тем чтобы сломить единство веча.
Другой стороной новгородского правления, в котором преобладала власть богатых, была юридическая. Новгород, равно как и Псков, обладал хорошо сбалансированной системой судов и жестко устанавливал процедурные правила. Все граждане были равны перед законом и судимы одинаково. Однако судьи избирались в основном среди богатой части населения, бедные во многих случаях жаловались на отсутствие справедливого суда. В конечном итоге эта ситуация дала возможность великому князю московскому увеличить свои судебные прерогативы и таким образом вбить еще один клин между новгородской аристократией и простолюдинами.
Первоначальная новгородская политическая программа имела, как упоминалось, два главных направления – поддержание свободы города и возрождение русской федерации; исходя из существующих свидетельств, мы можем полагать, что эта программа поддерживалась большинством граждан, независимо от их принадлежности к той или иной социальной группе. Однако, когда план федерации оказался невыполнимым, и когда в жестокой политической борьбе Новгород вынужден был выбирать между Литвой и Москвой, новгородцы пришли в замешательство и между ними начался разброд.
Бояре стояли за союз с Литвой, поскольку полагали, что свобода Новгорода так будет защищена наилучшим образом. Большинство же духовенства колебалось в решении присоединения к Литве, поскольку боялось возможности римско-католического давления на новгородскую церковь. Многие простолюдины имели схожие сомнения. Кроме того, хорошие отношения с Москвой означали дешевый и обильный хлеб. К тому же, некоторые люди низших классов не были против предоставления великому князю московскому дополнительных полномочий в новгородских судах. В целом можно сказать, что пролитовская партия в Новгороде поддерживалась в основном боярами, а промосковская партия – частью низших сословий. Большинство граждан не могло принять решения и предпочло воздерживаться как можно дольше.
Уже упоминалось, что основная слабость Новгорода состояла в военной организации. Традиционно новгородцы рассчитывали на защиту города со стороны избранного ими князя. Великий князь московский не мог – и не хотел – постоянно проживать в Новгороде. Кроме того, ему возбранялось иметь в Новгороде постоянное войско. Ожидалось, что он пошлет туда свою армию в случае нападения на город шведов или ливонских рыцарей. Это казалось новгородцам не совсем достаточным, поскольку войска великого князя не могли всегда вовремя прибыть в Новгород. Для обеспечения обороны город нуждался в немедленном использовании войск, и поэтому время от времени нанимал «служилых князей». Некоторые князья принадлежали к дому Рюрика, другие – к дому Гедимина. Каждый должен был привести с собой свою свиту, хорошо обученных всадников. Но новгородцам нужны были собственные вооруженные силы. Новгородская церковь согласилась сформировать кавалерийское подразделение, известное как «владычный стяг» (знамя владыки), и в случае тревоги все граждане могли быть мобилизованы в армию под командованием тысяцкого. В результате этой подготовки Новгород был в состоянии при необходимости собрать большую армию, но без единого командования и с плохо вооруженными и обученными солдатами. Подобные силы оказались несопоставимыми с московскими.
4. Конфликты с Москвой, 1456 и 1470-1471 гг.
Политическая программа Москвы, подобно новгородской, основывалась на сплочении русского народа. Ее методы достижения единства весьма отличались от новгородских. Москва предложила русским людям единство путем их подчинения политической и военной власти великого князя. Вся Россия рассматривалась в Москве как вотчина великокняжеской короны. Итак, в противовес республиканской идее свободной русской федерации (поддержанной новгородцами), Москва выдвинула монархическую идею централизованного русского государства. Вследствие подобного расхождения в основных политических целях, конфликт между Новгородом и Москвой оказался неизбежным.
Хотя московские великие князья, подобно суздальским и тверским, заверяли в сохранении новгородских свобод в соответствии со «стариной» (древними обычаями), им хотелось постепенно увеличить свою власть над Новгородом, предлагая свое собственное понимание «старины». Со времени правления сына Даниила Московского – Ивана I (Калиты) – новгородцы, за некоторым исключением, всегда выбирали великих князей московских (потомков Ивана I) на должность новгородских князей. Предпочтение, отдаваемое ими Москве, может быть объяснено желанием иметь лучшую защиту от врагов. Но настало время, когда сама Москва стала угрозой. В особенности это проявилось после победы Василия II над своими врагами. Василий учитывал тот факт, что многие его предки были новгородскими князьями, и для него это был предлог усиления власти Москвы над Новгородом. Такой была его трактовка «старины» в московско-новгородских отношениях, и поэтому он настаивал, чтобы новгородцы принесли заверения в сохранении великокняжеской власти «честно и грозно».
Когда после окончательного поражения (1452 г.) основной соперник и враг Василия Дмитрий Шемяка сбежал в Новгород, и новгородцы предоставили ему убежище, Василий воспринял это как нарушение новгородцами верности. В следующем году Шемяка был тайно отравлен московскими агентами. Новгородцы устроили ему официальные похороны в монастыре Св. Георгия, которые были расценены Василием II как очередное оскорбление. Ему также не понравилось, что новгородцы приняли в качестве своего служилого князя одного из князей суздальского дома – Василия Гребенку Шуйского, состоявшего ранее на его службе. Более того, Василий II пожаловался новгородским властям, что они не выплачивают ему регулярно его долю судебных штрафов. Не получив удовлетворительного ответа из Новгорода, Василий II повел свои войска против мятежного города. Небольшой отряд под командованием князя Ивана Васильевича Стриги-Оболенского и «боярского сына» Федора Басенка захватил и разграбил богатый город Рузу, к югу от озера Ильмень. Новгородцы послали пятитысячный кавалерийский корпус для освобождения Рузы. Всадники были облачены в тяжелые пластинчатые доспехи и вооружены длинными копьями. Их кони, однако, защищены не были. По сообщениям, лишь две сотни воинов были готовы к встрече новгородцев, остальные же отправились назад к основной части армии со своей добычей. По мере приближения новгородцев московиты направили свои стрелы на коней, а не на всадников. Большое количество всадников попадало, другие обратились в паническое бегство, и битва завершилась полной победой московитов.18 [ПСРЛ, 12, 111].
Новгородцы не могли далее оказывать сопротивление и послали архиепископа Евфимия в лагерь великого князя, прося о мире, который был дарован, но на тяжелых условиях. Их, тем не менее, приняли (1456 г.), и заключили новый договор от имени Василия II и его сына Ивана III, который был тогда шестнадцатилетним мальчиком.19 [Текст договора 1456 г. см. в ГНП, с. 39-43]. Этот мастерский удар московской дипломатии дал позднее Ивану возможность объявить Новгород своей «отчиной» (родовым владением). На новгородцев наложили штраф в размере 8500 рублей, кроме того великий князь мог теперь собирать с некоторых новгородских провинций специальный налог, так называемый «черный бор», остаток монгольской дани. Вече было лишено древнего права принимать договорные грамоты независимо от князя. Печать великого князя должна была присутствовать на всех Договорных грамотах. Новгородцы обязывались не допускать в Новгород сына Шемяки (который бежал в Литву после смерти своего отца), а также кого-либо из других врагов Василия II («лиходеев»). Тем самым новгородцы не только отошли от своего древнего правила давать убежище любому просящему его, но также приняли политический контроль Москвы над их отношениями со всеми русскими князьями, не подчиненными власти великого князя московского. Более того, этим пунктом договора было введено новое понятие в отношениях между Москвой и Новгородом – «предательство». Любой союз новгородцев с врагом великого князя мог теперь рассматриваться московскими властями как политическое преступление против князя, который сам решал что считать предательством, а что нет. Ему одному теперь принадлежала власть наказывать за действия, которые он трактовал как преступные. Ничего не говорилось об участии новгородских официальных лиц в политических процессах.
Договор 1456 г. оказался серьезным ударом по новгородской свободе. Он означал, что первый этап борьбы с Москвой был проигран. Это подготовило почву для похода Ивана III на Новгород пятнадцать лет спустя.
История московско-новгородского конфликта 1470-1471 гг. известна нам в основном из московских источников. Лишь отрывок из новгородских записей событий сохранился в четвертой новгородской летописи. Некоторая дополнительная информация может быть получена из псковских летописей. Московские описания естественным образом тенденциозны в пользу Ивана III, и некоторые из них звучат как политические памфлеты, разъясняющие московскую доктрину церкви и государства. Без сомнения памфлеты подобного рода писались также и в Новгороде, с тем чтобы объяснить и защитить новгородскую политическую программу, но ни один из них до нас не дошел.
По понятным причинам трудно было ожидать от новгородцев окончательного принятия условий договора 1456 г.; они были готовы избавиться от унизительных условий договора при первой же возможности. Влиятельная группа новгородских бояр теперь искала помощи у Литвы. Во главе этой группы стояла женщина – Марфа Посадница. Марфа Борецкая была без сомнения одной из наиболее замечательных русских женщин этого периода. По закону, она не являлась городским головой (посадником) – лишь мужчины могли выбираться в Новгороде на эту должность. Но она была вдовой посадника и матерью посадника, и ее влияние на новгородскую политику, в особенности на политику боярской партии, было значительным. К сожалению, известно о ней немного, поскольку после падения Новгорода архивы Борецких, равно как и большинства новгородских бояр, были уничтожены или конфискованы. Часть государственных документов из архивов Борецких увезли в Москву, а частную переписку, скорее всего, уничтожили.
Московские летописи говорят о Марфе с очевидной предвзятостью и ненавистью. Они утверждают, что Марфа и ее сыновья были «научены диаволом». 20 [ПСРЛ, 12, 126]. Они уподобляют ее Иезавели, Далиле, Иеродиаде и византийской императрице Евдокии, которая преследовала Св. Иоанна Хризостома. 21 [Четвертая новгородская летопись, с. 503; ПСРЛ, 6, 5]. Они утверждают, что она хотела порушить греко-православную веру и обратить новгородцев в римский католицизм. Более того, они обвиняют ее в личном тщеславии и утверждают, что она намеревалась выйти замуж за литовского вельможу, которого Казимир должен был послать в Новгород как своего представителя, и таким образом управлять Новгородом от имени Казимира. Последнее обвинение звучит абсурдно, поскольку Марфа была уже пожилой женщиной. В это время Марфе было, вероятно, лет 65, если не больше. Ее муж Исаак Андреевич Борецкий стал важным новгородским официальным лицом уже в 1426 г. В 1439 г., будучи новгородским посадником, он подписал договор с немецкими купцами. 22 [ГНП, с. 113]. Умер до 1459 г. Их старший сын Дмитрий стал новгородским посадником в 1471 г.
Хотя Марфа и была активна в политике, но не упускала из виду семейное благополучие. Борецкие являлись наибогатейшими землевладельцами. Они имели огромные угодья в различных частях Новгородской земли и в других местах – на побережье Белого моря напротив Соловецких островов. После смерти своего мужа Марфа управляла имуществом семьи твердой рукой. Она была главой; ее сыновья лишь помогали ей. Относительно обвинений в предательстве Марфой греческого православия, следует отметить, что по крайней мере два раза она дарила ценные земельные угодья с рыболовными местами Соловецкому монастырю. Одно из них было даровано между 1459 и 1469 гг.; другое – в 1469-1470 гг. 23 [ГНП, с. 242-243, 300].
Интересно отметить, что память об этом хранилась среди поморов (населения побережья Белого моря) вплоть до недавнего времени. Около 1908 г. один рыбак сообщил писателю Михаилу Пришвину, что соловецкие монахи имеют очень давние права на рыболовные места – фактически «со времен Марфы Посадницы». 24 [М. Пришвин. Избранное (Москва, 1946), с. 23].
В соответствии с новгородскими политическими традициями, боярская партия сначала собиралась иметь дело не с великим князем литовским, а с неким младшим князем из дома Гедимина, который бы представлял русское население в Великом княжестве Литовском. Соответственно, где-то в 1470 г. они пригласили князя Михаила Олельковича (сына Олелько, т.е. Александра) в Новгород со своей свитой в качестве «служилого князя».
Отец и дед Михаила были князьями Киевскими, а его старший брат Симеон занимал киевский трон около 1454 г. Симеон был весьма популярен в Пскове, и, предположительно, в Новгороде. По случаю его кончины в 1470 г. псковский летописец отмечал, что он с честью защищал свою родную вотчину, Киев, от Золотой Орды и других татар, и его имя было высоко чтимо как на Руси, так и в зарубежных землях. 25 [ПСРЛ, 4, 236]. Следует заметить, что мать Симеона и Михаила была сестрой Василия II, и, следовательно, они были двоюродными братьями Ивана III.
Михаил принял новгородское предложение и прибыл со своей свитой в Новгород 8 ноября 1470 г. 26 [ПСРЛ, 4, 235]. В Никоновской летописи говорится, что король Казимир (великий князь литовский) послал его в Новгород. 27 [ПСРЛ, 12, 126. Базилевич (с. 91) говорит, что псковская летопись также рассматривает Михаила как агента Казимира, цитируя фразу «от королевской руки». Это недоразумение. Фраза относится не к прибытию Михаила в Новгород, а к утверждению Казимира Олелько и его рода на киевском троне (ПСРЛ, 4, 235)]. В четвертой новгородской летописи зафиксировано, что Михаил «приехал в Новгород». 28 [Четвертая новгородская летопись, с.446]. В действительности отношения между Казимиром и Олельковичами (сыновьями Олелько) отнюдь не были сердечными, и Олельковичи могли надеяться укрепить свое положение путем договора между Киевом и Новгородом. И случись это, Казимир вряд ли был бы счастлив.
Вместе с Михаилом в Новгород прибыло много киевских купцов, среди них несколько евреев. 29 [В Великом княжестве Литовском этого периода как евреи талмудистской традиции, так и караимы именовались «евреями». Вопрос о том, были ли Захария и его спутники последователями талмудизма или караимами, станет предметом обсуждения в 5 т.]. Один их них, Захария (Схария), был ученым человеком, хорошо знакомым с философией и астрономией; в своих беседах с новгородскими учеными он посеял на Руси зерна интеллектуального течения, которое впоследствии стало известно как «ересь жидовствующих».
Предположительно Михаил Олелькович или кто-то из его свиты организовал путешествие новгородских художников в Краков (Польша). Им принадлежит стенная роспись «Последний ужин» в часовне Святого Креста в Краковском соборе, датируемая 1471 г. 30 [См. ее воспроизведение у Грабаря, 6, 261].
Московское правительство не могло не интересовать прибытие Михаила Олельковича в Новгород. Политическая напряженность между Москвой и Новгородом усугублялась религиозными трениями. За три дня до появления Михаила в своем дворце скончался архиепископ Иона, и через десять дней после его кончины вече собралось на площади у Святой Софии для избрания нового архиепископа. Единодушного решения достигнуто не было. Выдвигались три кандидата, все монахи, тесно связанные с покойным Ионой, а именно: исповедник Ионы Варсанофий, управитель архиепископа Пимен, глава церковного совета Феофил. Избрание архиепископа решилось жеребьевкой: был избран Феофил.
Следующим шагом стало извещение Москвы о выборах и запрос о разрешении московскими властями поездки Феофила в Москву с целью возведения в сан митрополитом Филиппом. Московское правительство согласилось принять Феофила без каких-либо колебаний. Однако, когда это сообщение достигло Новгорода, там началось волнение. Боярская партия возражала против подчинения новгородского архиепископа митрополиту московскому и настояла, чтобы избранный архиепископ ехал в Киев принять благословение митрополита киевского Григория. Феофил твердо отказался от возведения в сан греко-униатским патриархом и римским папой, и лишь позднее (в 1469 г.) был благословлен греко-православным патриархом. Феофил, очевидно, сомневался в искренности обращения Григория в православие. Московские власти, как мы знаем, отказались признать Григория.
Однако Пимен, бывший вместе с Феофилом кандидатом на архиепископскую должность, хотя на него и не пал жребий, заявил, что он готов отправиться в Киев для принятия благословения Григория. Пимен, который был управителем архиепископского дворца, контролировал крупные денежные суммы и, согласно московским летописям, позволил Марфе Борецкой использовать часть денег для подкупа людей в пользу боярской партии. Князь Михаил Олелькович, скорее всего, был в тесной связи с Марфой и Пименом. План возведения Пимена в сан главы Новгородской епархии был нарушением новгородских законов, поскольку Феофил был уже провозглашен вновь избранным архиепископом и не мог быть смещен без участия веча. Итак, в Новгороде должно было возникнуть значительное возмущение среди простого люда против действий боярской партии. Огромная толпа прорвалась в архиепископский дворец: Пимен был схвачен и избит, а часть архиепископской казны, как говорит летописец, была «разграблена» (возможно, укрыта для предотвращения дальнейшего использования на нужды боярской партии).
Несмотря на этот эпизод, боярская партия все же решила рекомендовать вечу формальное соглашение с Литвой, дабы направить ее действия против Москвы. Согласно московским летописцам, в целях обеспечения поддержки бояре подкупили столько людей, сколько смогли. После шумных дебатов вече проголосовало за заключение договора с королем Казимиром (в качестве великого князя литовского). Затем к Казимиру была отправлена посольская миссия, и состоялось подписание договора на весьма приемлемых для Новгорода условиях. 31 [Текст новгородского договора с Казимиром (1470 г.) см. в ГНП, с. 130-132]. Общая форма соглашения следовала типу предшествующих новгородских договоров с русскими великими князьями, но сфера полномочий, гарантированная Казимиру, была более узкой, нежели данная русским великим князьям, даже во времена до правления Василия II. В тексте договора новгородцы называли себя «мужами вольными». Существовали некоторые новые пункты, предусмотренные религиозными соображениями. Казимир обещал не наносить вреда православной церкви в Новгороде и разрешить новгородскому архиепископу рукополагаться в сан там, где того желали новгородцы. Представителем Казимира в Новгороде должен был быть православный христианин. Казимир также обещал не строить на новгородской земле римско-католические соборы. Наиболее важным для новгородцев было, конечно, военное соглашение. Казимир и литовские вельможи обязывались защищать Новгород от Москвы всеми силами литовской армии. Договор был подписан в начале 1471 г., возможно, в феврале.
В договоре 1471 г. вопрос о том, где и кем должен возводиться в сан архиепископ новгородский, оставлялся на усмотрение новгородцев. Это показывает, что хотя бояре и преуспели в достижении своих политических целей, они должны были найти компромисс с Феофилом в церковных делах. И только при этом условии Феофил одобрил договор и согласился на упоминание своего имени в его преамбуле.
Заключение новгородского договора с Казимиром не могло удовлетворить Михаила Олельковича. Он имел свои собственные политические планы и, очевидно, не хотел оставаться в Новгороде лишь в качестве пешки Казимира. Старший брат Михаила князь Симеон Киевский умер в декабре 1470 г., и Михаил надеялся занять его место. Однако Казимир под воздействием литовцев отказался отдать Киев Михаилу или сыну Симеона Василию и назначил вместо них одного из могущественнейших литовских вельмож – Мартина Гаштольда – своим наместником в Киеве. Согласно польскому летописцу Длугошу, киевляне проявляли сильное недовольство изменением статуса Киева с княжества на управляемую наместником территорию, и по религиозным соображениям возражали против назначения римского католика в качестве их «губернатора». Более того, клан Олельковичей был популярен в Киеве, и киевляне хотели видеть Михаила своим новым князем.32 [Грушевский. История Украины-Руси, 4, 224-225].
Свидетельства отношений между Новгородом и Михаилом Олельковичем скудны. Можно предположить, что Михаил ожидал от новгородцев помощи в получении киевского княжества и настойчивости на переговорах с Казимиром, но подобный пункт не был включен в соглашение с Казимиром. 15 марта 1471 г. Михаил покинул Новгород и увел свою свиту в Литву. По пути его вассалы разграбили богатый город Рузу и несколько деревень.33 [ПСРЛ, 4, 237].
Обидев Михаила и разрешив ему вернуться в Литву, новгородцы лишили себя способного военачальника и хорошо обученных воинов. Разумеется, взамен они ожидали получить поддержку всей литовской армии. В этом, как показали будущие события, им пришлось горько разочароваться.
Новгородцы считали, что их договор с Казимиром не противоречил «старине», согласно которой Новгород имел право выбирать своего князя по желанию. С другой стороны, по мнению московитов, Новгород был связан с Москвой и договором и ходом событий. Своим договором с Казимиром новгородцы, как полагали московиты, порвали со «стариной» и совершили предательство. И поскольку Казимир был римским католиком, новгородцы, приняв его в качестве князя, подвергли опасности целостность греко-православной веры и, таким образом, подорвали религиозную «старину» в дополнение к политической. Основываясь на этих двух посылках Иван III организовал моральное давление на новгородцев, которое подготовило почву для политических, а затем и военных действий. Митрополит Филипп всецело поддерживал великого князя и направил новгородцам множество посланий, призывая их быть верными православию.
Возможно в апреле 1471 г. Иван III обратился за советом к своей матери, митрополиту и крупным боярам. На небольшом совете в принципе было принято решение о войне с Новгородом. Вслед за этим Иван разослал приглашения приехать в Москву своим братьям и всем епископам, малым князьям, зависимым от него, боярам, воеводам и «воинам» («вси вои своя») – т.е., как мы можем полагать, всем «боярским сынам» и дворянам, находившимся на его службе.34 [ПСРЛ, 12, 129]. Это была по существу национальная ассамблея церковных и государственных лидеров, аристократии и дворянства. Хотя в дискуссиях не были приглашены участвовать ни купцы, ни крестьяне, этот сбор может быть назван прототипом земского собора XVI и XVII веков. Он собрался в Москве в мае, и решение начать войну против Новгорода было подтверждено без обсуждения. Единственным обсуждаемым вопросом было время похода. Из-за особенностей природы новгородской земли – обилия озер, рек и болот – зима, а не лето обычно рассматривалась как подходящее время для похода на Новгород. Однако после продолжительного обсуждения было решено начать поход немедленно. Митрополит Филипп и все присутствующее духовенство благословили данное решение.
Дипломатическая почва была подготовлена предварительно. Псков, Тверь и Вятка согласились поддержать Ивана III. Новгородцы надеялись на союз с Псковом, и новость о союзе Пскова с Москвой была для них тяжким ударом. С помощью псковичей они надеялись выстоять против московских армий до прибытия сил Казимира. Теперь они стали просить Казимира послать литовскую армию для их спасения как можно скорее, и посылали письмо за письмом к Казимиру, но Казимир не отвечал.
Его бездействие объяснялось различными причинами. Во-первых, он, очевидно, не хотел порывать с Псковом. Единственным путем для достижения Новгорода литовской армией в обход Пскова была дорога через владения ливонских рыцарей. Казимир обратился к магистру ливонцев за разрешением на проход литовских войск, но магистр после долгой проволочки отказал. Более того, согласно польскому хронисту Длугошу, Казимир ожидал помощи Польши. 35 [Dlugosz, 14, 698. См.: Базилевич, с. 98-99]. Согласно Нешавскому статуту 1454 г., король Польши нуждался в одобрении провинциальных ассамблей шляхты (сеймиков) для мобилизации польских армий. 36 [О Нешавском статуте см.: Wojciechowski. Etat Polonais, pp. 254-256, 290]. Это означало еще одну задержку. Наконец, в это время Казимир был занят чешскими и венгерскими делами. 37 [См.: Базилевич, с. 99]. Сложилось так, что Новгород остался без союзников, и новгородцы зависели только от самих себя.
Трагическим для Новгорода было и то, что в этот судьбоносный час жители не могли договориться между собой. Бояре целенаправленно готовились к обороне. Но духовенство и многие простолюдины были приведены в смятение религиозным разногласиями, и многие из них находились под впечатлением посланий митрополита Филиппа. Вновь избранный архиепископ Феофил отказался послать свое конное войско («архиепископское знамя») против Ивана III и разрешил использовать его только против псковичей.
Московская армия была укреплена татарской кавалерией, приведенной вассалом Ивана III царевичем Даньяром, и в июне несколько частей московских и татарских войск с трех сторон вторглись на новгородскую землю. Сам Иван выступил из Москвы 20 июня в сопровождении царевича Даньяра. Они достигли Торжка 29 июня. Там к ним в июле присоединились тверские войска, а псковская армия начала кампанию 10 июля.
Война фактически была комбинацией отдельных кампаний. Было несколько столкновений и битв. Позднее летописцы попытались рассказать о войне, исходя из отдельных описаний, и картина выглядит довольно противоречивой. В любом случае точно, что решающая битва состоялась на берегах реки Шелонь, на юго-западе от Новгорода. Описание этой битвы в Никоновской летописи 38 [ПСРЛ, 12, 133-135] существенно отличается от описания в новгородских источниках.39 [Четвертая новгородская летопись, с. 446-447]. Согласно Никоновской летописи, бояре собрали в Новгороде 40000 ремесленников и торговцев, посадили их на коней и направили против московского передового отряда в 5000 человек, бывшего под командованием князя Михаила Холмского (тверская княжеская ветвь). Малые, но хорошо обученные московские кавалерийские силы легко разбили неподготовленный новгородский конный отряд. Двенадцать тысяч новгородцев, по сообщениям, были убиты, а две тысячи захвачены в плен.
Согласно четвертой новгородской летописи новгородцы в этой битве совсем не имели кавалерии, вследствие отказа вновь избранного архиепископа послать свое «знамя» против московитов. Тем не менее, новгородцам удалось оттеснить московские войска назад через реку Шелонь, но в этом месте им подготовили засаду татары Даньяра, и их постигло тяжелое поражение. Многие были убиты, некоторым удалось бежать, другие же были схвачены. Точных цифр не приводится.
Как видно, существуют два главных расхождения между московскими и новгородскими повествованиями: (1) Никоновская летопись, в противовес четвертой новгородской летописи, не упоминает об участии татар в Шелоньской битве; (2) четвертая новгородская летопись вопреки Никоновской летописи утверждает, что новгородцы не имели в этой битве кавалерии.
Новгородское описание хода битвы более достоверно, нежели московское. Последнее кажется воспроизведением описания сражения при Рузе в 1456 г. Что же касается результата, то источники обеих сторон сходятся в том, что новгородцы проиграли и их потери были очень велики, а также и относительно того, что среди новгородских пленных был один из сыновей Марфы Борецкой, Дмитрий Исаакович Борецкий, и несколько других новгородских бояр.
Иван III рассчитывал, что новгородцы запросят мира. Но новгородская боярская партия настаивала на продолжении борьбы. Новгородец Упадыш, который оказался агентом Москвы, был казнен. Начались беспорядки и, как отмечает хронист, «и хлебъ дорогъ, и не бысть ржи на торгу в то время ни хлеба, толко пшеничный хлебъ, и того по оскуду (т.е. в недостатке) 40 [То же, с. 447]. В несчастьях люди начали обвинять бояр. Тем временем были получены известия, что московские и тверские войска одолели новгородские силы в двинской земле и в районе Печоры. Разрушалась вся новгородская земля.
Для действий Ивана III настало подходящее время. Чтобы запугать боярскую партию, он приказал казнить Дмитрия Борецкого и трех других новгородских бояр. Другие пленные бояре и житьи люди были увезены в Москву и заключены под стражу. Пленники из молодших людей были освобождены и получили разрешение вернуться в Новгород. Это был умелый психологический ход, который укрепил промосковскую партию в Новгороде. В итоге «едоки ржаного хлеба» взяли там верх над «едоками пшеничного хлеба», и вече поручило архиепископу Феофилу отправиться в лагерь Ивана, расположенный в устье реки Шелонь, для заключения договора о мире.
Мир был дарован на условиях менее жестких, чем можно было ожидать в сложившейся ситуации. Новгородцы должны были выплатить штраф в размере 15500 рублей и разорвать свой договор с Казимиром. В договоре от 11 августа 1471 г. были повторены наиболее важные статьи договора 1456 г. 41 [Текст договора 1471 г. см.: ГНП, с. 45-51]. Новгородцы также торжественно заверяли в том, что никогда не будут искать защиты у короля (великого князя) Литвы и никогда не примут служилых князей из Литвы. Более того, новгородцы должны были повторить обещания, данные ими отцу Ивана III в 1456 г. – никогда не принимать любого из потомков Шемяки или любого из «врагов» великого князя.
Новгородцы все еще называли себя в тексте договора «свободными людьми», но должны были признать Новгород «отчиной» (родовым владением) великого князя московского. Новгородская судная грамота должна была быть переделана от имени великого князя и скреплена его печатью.42 [Фрагмент уточненного текста Новгородской судной грамоты см.: Владимирский-Буданов. Хрестоматия, 1, 172-185; ПРП, 2, 212-218; английский перевод см.: Vernadsky. Medieval Russian Laws, pp. 83-92].
Иван вернулся в Москву 1 сентября 1471 г. Феофил прибыл в Москву из Новгорода 30 ноября и 15 декабря был торжественно возведен в сан митрополитом Филиппом. В честь этого события все новгородские пленники и получили разрешение вернуться домой.
5. Капитуляция, 1478 г.
Результаты войны 1471 г. были ужасны для Новгорода. Многие из его провинций были опустошены. Новым договором подтверждались не только наиболее унизительные статьи договора 1456 г., теперь новгородцы должны были также признать постоянную зависимость Новгорода от Москвы. При этом Новгород оставался полуавтономным государством, и если бы новгородцы смогли теперь объединиться в защиту оставшегося от их древних институтов, они могли бы попытаться предотвратить дальнейшее посягательство Москвы на их права, хотя бы на время. К сожалению, разногласия среди новгородцев не прекратились, и боярская партия все еще думала о восстании против Ивана III при первой же возможности.
Престиж бояр значительно упал в связи с ужасным провалом их политики в 1470-1471 гг. В это время житьи люди поддерживали бояр, и лишь низшие классы (молодшие люди) старались воспротивиться соглашению с Литвой. Теперь же в Новгороде новый режим Ивана III приняло большинство житьих людей, и даже некоторые бояре задумывались о том, чтобы прекратить сопротивление Москве.
Знатные бояре более не решались открыто демонстрировать свою враждебность Москве на собраниях веча. Вместо этого они пытались получить твердый контроль над хотя бы некоторыми «уличанскими коммунами». Там, где увещевание или взятка не срабатывали, они применяли силу. Осенью 1475 г. посадник Василий Ананьин в сопровождении восемнадцати других бояр и их слуг организовал нападение на жителей, принадлежавших к двум «уличанским коммунам» (улиц Славковой и Никитиной). Они избили, а некоторых до смерти, многих членов названных коммун и разграбили их собственность, ущерб насчитывал 1000 рублей. Приблизительно в это же время староста Федоровской «уличанской коммуны» Памфил, в сопровождении двух бояр (принадлежавших к группе поддержки посадника Ананьина) напал на дом двух непокорных бояр – братьев Полинарьиных – и разграбил его. Ущерб насчитывался в 500 рублей. 43 [ПСРЛ, 12, 163].
Мотив в каждом случае очевиден – запугивание противников боярской партии. Однако на примере бояр Полинарьиных мы видим, что некоторые из бояр отказались следовать своим предводителям. С другой стороны, можно заключить, что староста коммуны Федоровской улицы был на стороне бояр. Эта коммуна должна была управляться боярской партией, как, возможно, и некоторые другие. Большинство городских коммун, должно быть, неохотно признало руководство бояр. Боярская партия, конечно, играла в опасную игру, поскольку ее противники теперь могли обратиться к Ивану III, как к судье в споре, и действительно поступили именно так. Люди среднего класса (житьи люди) и низшие классы (молодшие) послали жалобщиков в Москву, чтобы искать справедливости у Ивана III. [Соловьев. История, 5, 23].
22 октября 1475 г. Иван III отправился из Москвы в Новгород с большой свитой. 45 [Об этом см.: ПСРЛ, 6, 200-205 и 12, 158-168; Четвертая новгородская летопись, с. 449]. В Вышнем Волочке его приветствовал посланец архиепископа Феофила, везший дары. Одновременно свои жалобы представили новгородские граждане, оскорбленные боярами. Затем Иван медленно направился в Новгород. На его пути ему передавали иные жалобы на бояр. Разумеется, существовало множество разных обид, нанесенных боярами кроме двух, зафиксированных летописями и описанных выше.
За 40 верст до Новгорода Ивана III встретили новгородцы, в их числе были архиепископ Феофил, служилый князь Василий Гребенка Шуйский, посадник Ананьин и многие другие знатные люди. 21 ноября все они достигли Новгорода, и, в соответствии с древними договорами, Иван III остановился на Городище. Многие новгородцы поспешили представить свои жалобы. Но им сказали, чтобы они подождали несколько дней. 23 ноября Иван посетил город Новгород, присутствовал на службе в соборе Святой Софии, а затем отобедал у архиепископа. Он получил щедрые дары.
26 ноября Иван устроил заседание верховного суда на Городище для рассмотрения двух упомянутых выше случаев боярского насилия, действуя совместно с архиепископом Феофилом и посадниками. Посадник Ананьин не имел, естественно, возможности быть членом суда, поскольку сам был в роли обвиняемого. Как потерпевшие, так и обвиняемые были приглашены для изложения своих жалоб, и суд признал справедливость иска потерпевших. Их предводители, включая Ананьина, были арестованы; другие же были выпущены под залог. До этого момента Иван III действовал в границах полномочий, установленных договором 1471 г., и не посягал на новгородское представление о «старине».
После заседания трибунала Иван III приказал взять под стражу двух бояр, Олферия Офонасова и его сына (не бывших среди обвиняемых) за связь с Казимиром Литовским. Это действие было незаконным с точки зрения «старины», поскольку приказание Ивана III не было поддержано новгородскими официальными лицами.
Иван III считал, что договоры 1456 и 1471 гг. дают ему полную власть действовать по своей собственной воле, тем более в случаях предательства. И только теперь новгородцы осознали полное значение политических пунктов тех судьбоносных договоров.
Три дня спустя архиепископ Феофил и городские главы попросили Ивана простить арестованных бояр и освободить их. Иван III не только отказался удовлетворить их просьбу, но и приказал перевезти посадника Ананьина и трех его сообщников в Москву и заключить там в тюрьму. Это было, конечно же, нарушение «старины», но новгородцы не могли противиться этому. Через несколько дней Иван III согласился простить менее провинившихся обидчиков, которые до этого были выпущены под залог. Однако они должны были возместить убытки пострадавшим, а также выплатить Ивану III судебные штрафы. Вместо Ананьина был избран новый посадник, и новгородские бояре устроили в честь Ивана III несколько щедрых пиров, на каждом из которых ему преподносили богатые дары. Среди благородных людей была вдова Настасья Ивановна Григорьева – «славная, богатая», как называют ее некоторые летописцы.
26 января 1476 г. Иван III покинул Новгород и 8 февраля возвратился в Москву. В соответствии с договорами на пути назад он не требовал подарков от местного населения.
Пребывание Ивана III в Новгороде значительно увеличило его популярность среди средних и низших классов, и даже многие бояре, кажется, были под благоприятным впечатлением от его действий. Те новгородцы, представившие после отъезда Ивана III свои жалобы в суд и неудовлетворенные решением, были склонны обратиться к Ивану III. Согласно «старине», великий князь московский мог судить новгородцев лишь во время пребывания в Новгороде и не имел права принимать какие-либо жалобы, находясь в Москве. Вероятно, многие неудовлетворенные новгородцы просили его вновь прибыть в Новгород, чтобы устроить еще одну «сессию верховного суда», но Иван не изъявлял какого-либо желания предпринять еще одну поездку сразу же после первой; поэтому нетерпеливым новгородцам оставалось только представлять свои дела для рассмотрения в Москву.
В феврале 1477 г. новгородский глава Захар Овин и многие недовольные новгородцы явились в Москву, дабы найти там справедливость. Поступив таким образом, они посягнули на одну из наиболее важных основ своей собственной старины. «Того не бывало от начяла, как и земля их стала», – отмечал летописец. 45 [ПСРЛ, 12, 169]. Вскоре после этого несколько других бояр, житьих людей и мелких землевладельцев также преступили древнее установление, приехав в Москву. Боярин Василий Никифоров поступил на службу к Ивану.
В марте произошел эпизод, который до сих пор остается до некоторой степени покрытым тайной. Два мелких новгородских служилых лица, Подвойский Назар и некто по имени Захария (не следует путать его с посадником Захаром Овином), который называл себя вечевым дьяком (хотя очевидно, что он был лишь мелким чиновником), прибыли в Москву и подали Ивану петицию, в которой обращались к нему как к новгородскому господарю (государю) вместо традиционной формы господин. В Никоновской летописи 47 [ПСРЛ, 12, 169 - 170] говорится, что Назар и Захария были официально посланы в Москву «архиепископом Феофилом и всем Великим Новгородом», но этого нельзя принять, учитывая низкое положение как Назара, так и Захарии в новгородской администрации. Конечно, для миссии такого порядка должны были быть выбраны более значимые люди. Скорее всего, поездка Назара и Захарии была подготовлена каким-либо московским агентом в Новгороде, возможно, по заданию Москвы.
Как и следовало ожидать, в Москве миссия Назара и Захарии была принята официальной. 24 апреля Иван III послал в Новгород посольство, состоявшее из двух московских бояр и дьяка (государственного секретаря) Василия Долматова, одного из наиболее способных помощников Ивана III. Они появились на вече и, ссылаясь на новгородское принятие Ивана III как господаря, объявили его новые условия: великий князь должен иметь полную судебную власть в Новгороде, и новгородские официальные лица не должны вмешиваться в осуществление его судебных решений; представительство великого князя в Новгороде должно быть на Ярославском Дворище, а не на Городище 48 [Карамзин. Примечания, № 147 к т. 6]. Новгородцев это ошеломило. Архиепископ Феофил «и весь Великий Новгород» немедленно заявили, что Назар и Захария не имели поручения предлагать Ивану суверенное господство над Новгородом и открыто назвали версию московских послов о миссии Назара и Захария ложью.
Весь город был в смятении. Друзья Москвы были обвинены в предательстве Новгорода. Боярин Василий Никифоров, пошедший на службу к Ивану III, был вызван на собрание веча, приговорен к смерти и немедленно убит. Городской голова Захар Овин (первый явившийся в Москву с жалобами) был убит во дворе архиепископа. Многие новгородцы выступали за то, чтобы обратиться с просьбой о защите к Казимиру. Предложение Пскова о посредничестве было отвергнуто. Посланцы Ивана III, однако, не пострадали и после шестинедельной задержки получили разрешение вернуться в Москву с официальным ответом Новгорода Ивану III: Новгород признает Ивана как господина, а не как господаря и принимает управление на основе договора 1471 г.
После получения новгородского ответа Иван III объявил, что сами новгородцы предложили ему государеву власть и теперь называют его лжецом, что показывает их неверность и клятвопреступление. 30 сентября Иван послал в Новгород свое объявление войны. 49 [Об этом см.: ПСРЛ, 6, 207-221; 12, 171-179]. 9 октября он начал наступление. Как касимовские татарские всадники, так и тверские войска присоединились к московской армии. Когда Иван достиг Торжка, его встретили два новгородских боярина, братья Клементьевы, которые просили Ивана принять их на свою службу – прямое указание на отсутствие единства и растерянность новгородцев.
Иван достиг окраин Новгорода 27 ноября. Укрепив город, новгородцы отказались сдаться. Со своей обычной осторожностью Иван не стал пытаться штурмовать его, а плотно окружил его своими войсками, надеясь, что отсутствие продовольствия вскоре сломит дух защитников. Несколько раз новгородцы посылали парламентеров к Ивану III, каждый раз предлагая все большее число уступок. Иван отвергал все предложения и настаивал на признании своей полной суверенной власти. В особенности, он требовал роспуска веча и ликвидации вечевого колокола, уничтожения поста посадника; признания той же власти великого князя в Новгороде, что и в Москве. 29 декабря новгородцы приняли условия Ивана III, и 13 января 1478 г. новгородские знатные люди дали клятву верности своему государю. Новгородский служилый князь Василий Гребенка Шуйский отказался от своей клятвы Новгороду и заявил о верности Ивану. После принятия клятвы новгородские вельможи попросили Ивана III огласить свои «предпочтения» народу новгородскому. Иван разрешил князю Ивану Юрьевичу Патрикееву быть выразителем его воли. От имени великого князя князь Патрикеев заявил, что вследствие полного подчинения Новгорода, великий князь сменил свой гнев на милость и готов благожелательно отнестись к новгородцам. После этого все жители Новгорода приняли клятву в каждом его конце. 18 января новгородские бояре и житьи люди попросили Ивана III принять их на свою службу.
Для управления Новгородом Иван назначил двух наместников. Это были два князя из рода Оболенских – Иван Васильевич Стрита, известный полководец, и его брат Ярослав, – которые немедленно разместились на Ярославовом Дворище. Новгород лишился своих юго-восточных владений, и новгородцы были вынуждены сдать великому князю все сельские районы Торжокской (Новоторжской) волости; архиепископ передал десять сельских районов, принадлежавших его епархии. К тому же, население сельских районов, оставшихся новгородскими пятинами, должно было платить дань великому князю. Иван согласился, однако, что сами новгородцы могли собирать эту дань и передавать ему оговоренную часть поступлений.
Перед тем как покинуть Новгород Иван III приказал взять под стражу и отправить в Москву несколько новгородских бояр, конфисковав всю их собственность. Среди них была Марфа Борецкая и один из ее внуков. 17 февраля Иван покинул город и прибыл 5 марта в Москву. Новгородский вечевой колокол привезли в Москву и повесили на одной из колоколен.