Нет, я не беженец, и я не эмигрант... (И. Северянин. Наболевшее... 26 октября 1939 г.).
После написания этой строки ему оставалось жить всего два года. Внутренний голос уже звал его домой, в Россию, он и рад был бы вернуться домой, но боялся, что не поймут его там. Как объяснить, почему он столько лет "был в бегах", "от счастья творческой работы в стороне"? Да и где его дом? И помнят ли его там? Ему уже пятьдесят два. Родился в Петербурге, в семье поручика Первого железнодорожного батальона Василия Петровича Лотарева. Мать - Наталья Степановна - из дворян, вдова генерал-лейтенанта Г. И. Домонтовича. Она из старинного рода курских дворян Шеншиных. За Василием Петровичем вторым браком. С девяти лет Игорь жил и воспитывался в Новгородской губернии. Так распорядилась судьба, что его творческой колыбелью стал не Петербург, а наша северная земля.
I. Встреча со Вселенной
Шексна моя, и Ягорба, и Суда,
Где просияла первая любовь,
Где стать поэтом, в силу самосуда.
Взбурленная мне предрешила кровь[1].
Надо иметь определенную смелость, чтобы уже в начале поэтического пути громоподобно заявить о себе: "Я, гений Игорь-Северянин*[ * Игорь-Северянин - псевдоним Игоря Васильевича Лотарева. Сам поэт, как указывает доктор филологических наук В. А. Кошелев, всегда писал свой псевдоним через дефис. С течением времени приложение "Северянин" стало восприниматься как фамилия поэта и писаться без дефиса]..."[2]. А потом, в другой раз, не менее самоуверенно добавить: "Я - композитор: в моих стихах чаруйные ритмы"[3].
Но, зная творчество Северянина, кто смеет возразить? Все это правда. И сию истину как никто другой понимал сам поэт. А главное, где и на чем взлелеяны его гениальность и музыкальность.
В стихах он много раз называл точный адрес своей поэтической колыбели.
О, Суда! Голубая Суда!
Ты внучка Волги, дочь Шексны!
Как я хочу к тебе отсюда
В твои одобренные сны![4]
И какими только словами не ласкал свою судьбоносную реку: "лучезарная Суда", "русло моего пера", "моя незаменимая река", "прозрачно-струйная"... За стремительность течения он сравнивал Суду с быстроногим оленем. Северянин любил ее олесенные берега, но знал он и Суду-трудягу:
С утра до вечера кошовник
По Суде гонится в Шексну...
или:
За ними "тихвинки" и баржи
Спешат стремглав вперегонки...
или:
И вновь, толпой людей рулима,
Несется по теченью вниз,
Незримой силою хранима,
Возить товары на Тавриз
По Волге через бурный Каспий,
Сама в Олонецкой родясь...
Но где же "эпицентр" тех мест, куда он стремился потом всю жизнь? Вопрос не праздный: в ответе на него - ключ к пониманию многих стихов поэта, его жизненных уроков в университете отрочества. Без знания этого как понять истоки творчества Игоря Северянина?
Существует расхожее мнение, что "колыбельным местом" является Владимировка, усадьба Михаила Петровича Лотарева, дяди поэта. Это красивое место на правом берегу Суды при впадении реки Кемзы, где открыт ныне литературный музей и установлена памятная доска Игорю Северянину. Сюда едут гости со всей округи и из Других мест России, здесь проходят встречи любителей поэзии в се-верянинские дни. И теперь даже в солидных изданиях утверждается, что упоминаемая в стихах Северянина усадьба "Сойвола" - это и есть Владимировка, что именно здесь юный Игорь провел отроческие годы[5].
Но верно ли это? Исследователь творчества поэта литературе. вед В. Кошелев в свое время отмечал историзм и бытовую точность описаний в поэзии Игоря Северянина, особенно в "мемуарных" стихах и поэмах. Эти "странички", по мнению Кошелева, постоянно соотносятся поэтом с заново переживаемым обликом России. Вот подтверждение важности вопроса о "колыбели". Жаль только, что В. Кошелев не заметил еще одну особенность северянинской музы - чуть ли не фотографическую краеведческую точность стиха. Именно благодаря этой особенности его поэзии мы можем сегодня по-новому прочесть "странички" детства и юности, прежде всего поэму "Роса оранжевого часа".
До девяти лет Игорь в неге и ласке жил в Петербурге. Поздний ребенок, он купался во внимании все прощающей ему матери и добрых бонн, француженок и англичанок, на дачах имел свой игрушечный домик с детской обстановкой, в котором вел "взрослую" жизнь. До девяти лет успел трижды влюбиться: в тридцатипятилетнюю Аделаиду Константиновну, затем почти в ровню по возрасту Варюшу Селинову, с которой даже "обвенчался" тайно в будуаре матери, и еще - в сверстницу Марусю Дризен...
Но как же Лотаревы попали на северную Суду?
Первой обосновалась здесь старшая сестра отца поэта Елизаве та Петровна, выйдя замуж за купца А. И. Журова, владевшего обширными земельными угодьями в северных краях Новгородской губернии. В этих же краях по примеру мужа обзавелась землей, а затем и небольшой бумажной фабрикой на реке Андоге и сама Елизавета Петровна Журова. И когда в 1896 году ее младший брат Василий Петрович поссорился с женой Натальей Степановной и принял решение уехать из Петербурга, она приютила "беглецов" на Андоге. Этот переезд был подкреплен сговором брата и сестры строить на паях новую бумажную фабрику. Так родилось на севере Новгородской губернии новое предприятие - "Товарищество, Е. П. Журовой и В. П. Лотарева".
Почему же отец решил увезти сына из столицы в глухие северные края в самый ответственный момент жизни, когда Игорю предстояло пойти учиться?
Сам Игорь всю жизнь был склонен считать виноватым в разлуке с матерью мужа старшей сестры Илью, который, мол, наговорил на него отцу и разлучил его с матерью. Биографы поэта склоняются к мнению, что виной всему легкое, мягко сказать, отношение к жизни Василия Петровича Лотарева, который не отказывался, мол, от "стопок приятельских", от кроваток Джульетт и Мариш, от путешествий и кутежей. Якобы такое поведение мужа надоело Наталье Степановне, и они расстались...
По-бытовому легко и просто. Но тут же возникает вопрос: почему состоятельная светская дама Наталья Степановна отдала свое любимое чадушко на воспитание "легкомысленному" папочке? И невольно задумываешься, что причина столь скорого отъезда отца и сына из столицы в глухомань кроется в чем-то другом. Впрочем, догадаться нетрудно. Илья, друг отца и свидетель вольной жизни Игоря под оком матери, видимо, раскрыл глаза Василию Петровичу. Пассивная и мягкая в отношениях мама, как видел зять, не могла сладить с подрастающим бунтарем, который к тому же не терпел мужа своей сестры, любимицы Зои - "тончайшей души" человека. "Чужака" Игорь воспринимал "мрачным, злым и антипатичным". "Тихая война" между своенравным юным Игорем и "объявившимся вдруг" мужем Зои началась, видимо, после ее замужества. Антипатия была взаимной. Наталья Степановна просто не в силах была справиться с шалостями сына, который в свои восемь лет, по его же собственному признанию, "стал совсем ни се ни то: избаловался, разленился, отбился попросту от рук". Выход был один - немедленно разлучить сына с матерью.
Так закончилось безоблачное детство Игоря, и после горьких жгучих слез началось отрочество в чужом "манерном теткином доме". Жизнь явилась в "свете совсем ином", как отмечал сам поэт уже в зрелом возрасте.
Завод картонный тети Лизы
На Андоге. в глухих лесах,
Таил волшебные сюрпризы
Для горожан, и в голосах
Увиденного мной впервые
Большого леса был призыв
К природе. Сердцем ощутив
Ее, запел я; яровые
Я вскоре стал от озимых
Умело различать; хромых
Собак жалеть, часы на псарне
С борзыми дружно проводя,
По берегам реки бродя,
И все светлей, все лучезарней
Вселенная казалась мне...
Шалости среди веселой дворни, гумно, конюшня, лошади, вечерние хороводы дворовых девушек, проказы в каретнике с Гришкой-однолеткой, сыном рыжей скотницы Евгеньи, - все это были Уроки жизни, которые дали знаний "не меньше, чем учителя".
С той поры сохранилась детская фотография: Игорь в матрос. ском костюмчике стоит рядом с коляской на железном ходу. С полной определенностью можно сказать, что снимок сделан в имении тети Лизы на Андоге. Посмотрите, в какой независимой позе стоит будущий "король поэтов" - настоящий принц!.. Почти год прожил Игорь на Андоге, за детскими играми познавая и нужды фабричных рабочих, слушая, как режут воздух свистки темных корпусов фабрики-махины на правом берегу. Слышал, как тетка и отец вели бесконечные разговоры о строительстве новой фабрики на Суде, о продаже старой, убыточной.
Она решила паровую
Построить фабрику верстах
В семи от прежней, на паях
С отцом, и, славу мировую
Пророча предприятью, в лес
Присудский взоры обратила...
II. Встреча с Судой
Отец, военный инженер, взял на себя хлопоты по строительству современной бумажной фабрики и имения "Сойвола".
Название усадьба получила от речки, по берегам которой размещались приписанные фабрике леса. Дом для новой усадьбы, громадный, двухэтажный, закупили в помещичьем имении на реке Колпи, сплавили его в разобранном виде. Поставили на высоком берегу Суды, после стремительного изгиба реки, где далее начинался длинный прямой плес.
На восходе солнце заливало оранжевым светом верхний этаж, где чаще всего и спал Игорь. Позднее он вспоминал, что утро воспринимал как избавление от ночных ужасов. Дело в том, что вместе с домом перекочевали с Колпи и страшные легенды о прежних хозяевах. Взрослые шептались, будто в нем когда-то жили семь "шаловливых" сестер-помещиц, "они детей своих внебрачных бросали на дворе в костер, а кости в боровах чердачных муравили". А позже в доме обосновалась молодая помещичья чета. И рыдания загубленных детских душ довели обоих до самоубийства: "зарезался в безумьи муж в белоколонном верхнем зале" (в том самом, где приходилось спать Игорю. - В. М.); жена повесилась... Надо ли говорить, какой ужас сковывал по ночам детскую душу, когда он один на один оставался с призраками?
...Шел наверх, где плаха
Ночного ужаса ждала
Ребенка: тени из угла
Шарахались, и рукомойник,
Сливая пятна на руке
Кровавые, стонал... В подушку
Я зарывался с головой,
Боясь со столика взять кружку
С животворящею водой.
О, если б не тоска по маме
И не ночей проклятых жуть,
Я мог бы, согласитесь сами,
С восторгом детство помянуть...
Как же проводил время юный Игорь в "присудской Сойволе своей"? Конечно, катался зимой на лыжах, скользил по льду реки, иногда садился на гнедого Спирютку и отправлялся в путешествие по окрестностям. Но приглядывался и к жизни фабричных рабочих. Следующее свидетельство самого поэта очень важно для понимания его мировоззрения и характера.
Ходил на фабрику, в контору,
И друг мой, старый кочегар,
Любил мне говорить про пору,
Когда еще он не был стар.
Среди замусленных рабочих
Имел я множество друзей,
Цигарку покурить охочих,
Хозяйских подразнить гусей.
Со мною взросло покалякать
О недостатках и нужде,
Бесслезно кой о чем поплакать
И посмеяться кое-где...
Конечно, такое общение не проходило бесследно для впечатлительной юной души.
III. Реалии реального
Строительство фабрики на Суде шло полным ходом, выписывались заграничные материалы, устанавливались картоноделательные машины. Здесь "целый день трудились люди, согбенные от нош дугой".
Военный инженер Василий Петрович Лотарев взялся за строительство новой древесно-картонной фабрики со всей энергией, на какую был способен. Сын был под строгим присмотром. Конечно, отец волновался за разумность своего решения, переживал, что мальчик растет без матери. И только потому через два года, решив что сын повзрослел и набрался ума (все-таки учился уже во втором классе реального училища в Череповце), пригласил Наталью Степановну приехать в Череповец, снял для них просторную квартиру и разрешил матери жить с сыном.
Мать и сын рыдали от счастья. Целый день прислуга возила мебель с пристани и расставляла ее в обширной квартире. А дальше пошло все по-старому.
Юный реалист, почувствовав прежнюю сладкую свободу, опять пустился в шалости. "Проказ, проказ-то было сколько, - вспоминал впоследствии поэт о минувшем времени. - И шалостей заклятый круг!". Было даже такое: однажды со своим другом Колькой они купили на рынке за три с полтиной жеребенка и затащили его на второй этаж.
Для шалостей и проказ нужны были соучастники. И друзья по училищу, "меняя на проказы класс, сбегались" к ним. А что же дальше?
Я про училище забыл.
Его не посещая днями;
Но папа охладил мой пыл:
Он неожиданно нагрянул
И несмотря на все мольбы,
Меня увез. Так в Лету канул
Счастливый час моей судьбы!
А мать, в изнеможеньи горя,
Взяв обстановку и людей,
Уехала, уже не споря,
К. замужней дочери своей.
Второй класс реального училища был завален. Игоря оставили на второй год. Не помогли ни его начитанность, ни развитость. Отец вынужден был нанять учителей и заняться домашним образованием сына.
"...Копала мама сыну ямы, не видя вовсе этих ям", - так горько оценил этот урок воспитания уже много позднее сам поэт. Видимо, была еще очень важная причина, объясняющая решение отца увезти Игоря из столицы в присудские края на воспитание к тетке Елизавете Петровне. Василий Петрович привез сына не просто к своей старшей сестре. Он привез Игоря на воспитание к крестной матери. При крещении его во Введенской церкви лейб-гвардии Семеновского полка Елизавета Петровна Журова, жена шуйского купца, была названа восприемницей, духовной матерью новорожденного[6]. И когда начались проблемы в семье младшего брата, который к тому же еще с детства не блистал здоровьем, имел слабое зрение, Елизавета Петровна поспешила пригласить Василия Петровича с сыном в свое имение. Она понимала, что ему помочь некому. У другого брата, Михаила Петровича, к этому времени было шестеро детей и начались проблемы с работой. А она жила в имении уже без мужа, старший сын Сергей жил самостоятельно, а второй, Виктор, учился в Московском университете.
Очень жаль, что крестная мать тоже не смогла найти пути к сердцу подрастающего и взрослеющего племянника.
IV. Инженер Василий Лотарев
Так что же построил на Суде военный инженер Василий Пет рович Лотарев? Что представляло собой "заводское дело", в кото рое вложили свои состояния Василий Петрович и потомственная по четная гражданка Елизавета Петровна Журова?
Надо думать, что состояние это было немалое по тем меркам" если Елизавета Журова, помимо Андогской фабрики, имела земельные владения - 3348 десятин[7], да и от мужа что-то осталось в наследство: у А. И. Журова было около 2500 десятин земельных угодий. По "Списку населенных мест" Череповецкого уезда Новгородской губернии мы видим, что к 1896 году земельные владения потомственных почетных граждан Е. П. и А. И. Журовых были раскиданы по всему уезду - пашни, сенокосы, леса, пастбища. За № 369 в "Списке населенных мест" за купцом А. И. Журо-вым числятся, например, "отхожие сенные покосы, приписанные к деревне Сафоновой и деревне Старине" - 229 десятин[8]. Именно на этом голом месте на берегу Суды, на "отхожих сенных покосах", новое предприятие - "Товарищество Е. П. Журовой и В. П. Лотарева" - в 1897 году и начало строительство древесно-картонной фабрики и усадьбы "Сойвола".
Они мечтали построить самую современную фабрику. Денег не жалели. Материалы и оборудование заказывали за границей, в основном в Германии. Их не смущало, что стройка раскинулась вдали от дорог - до губернского города было 567 верст, а до ближайшей железнодорожной станции (Вологды) - 165. Зато рядом река - стремительная Суда с выходом в судоходную Шексну. Было и еще одно приятное обстоятельство - рядом шло строительство железной дороги Петербург - Вологда... Если бы могли предугадать...
Если бы знал Василий Петрович, что впереди будут "овраги"... И даже родной сын скажет о нем, что отец "влез в невыгодную сделку" и потерпел "крушение в заводском деле".
Почему "спустя четыре года" все распалось? Может, не за свое дело взялся инженер В. П. Лотарев?
Судя по образованию и послужному списку выпускника Николаевского инженерного училища Василия Лотарева, этого никак не скажешь. За успехи по службе его даже рекомендовали на учебу в Инженерную академию. Правда, экзамены не выдержал - женитьба закрутила, но после опять продолжал служить исправно, был произведен в штабс-капитаны, отмечен орденом Святого Станислава третьей степени.
В поэме "Роса оранжевого часа", вспоминая об отце, поэт подчеркивает его всестороннюю образованность. Василий Петрович был "великолепнейший лингвист, и образован, и начитан". Он говорил по-немецки, любил иногда помечтать, был заядлым театралом, лжи не выносил. Но уживался в его характере вместе с несомненными достоинствами и русский бунтарь. Что и говорить - натура широкая. Видимо, многое взял от отца и поэт - тоже большой любитель музыки, оперы, театра, увеселений.
Но все это, видимо, не мешало Василию Петровичу строить фабрику. И он построил такую фабрику, что она изменила облик всей округи, положила основание новому поселку рабочих. Потом, уже при советской власти, ей даже присвоили очень громкое название - "Фабрика имени ВЦСПС". Но и это не помогло устоять фабрике перед гигантской волной рукотворного Рыбинского водохранилища...
К счастью, были в то далекое время добросовестные статистические работники земских управ, которые знали свое дело. Они и рассказали нам, что построил инженер Василий Лотарев. В библиотеке Череповецкого музейного объединения сохранился любопытный документ - статистический отчет земской управы Новгородской губернии за 1901 год. Называется он "Материалы для оценки фабрик и заводов..." Череповецкого уезда[9]. В нем дается точное описание всего, что было построено к тому времени на древесно-картонной фабрике "Товарищества Е. П. Журовой и В. П. Лотарева".
На первом листе этого исторического документа, как водится, указано местонахождение фабрики - это Череповецкого уезда Нелазской волости те самые отхожие сенные покосы деревень Сафонове и Старина, ранее принадлежавшие А. И. Журову. Указаны и владельцы фабрики - "Товарищество Е. П. Журовой и В. П. Лотарева". Фабрика застрахована в обществе "Саламандра" на пятьдесят тысяч рублей, а общая сумма оценки фабрики определена в 61 657 рублей. По тем временам это очень большая сумма.
Далее идет самое интересное. На второй странице отчета нарисована схема фабричных построек и дана конкретная их оценка. Каждое строение на общем плане пронумеровано. Правда, самой барской усадьбы "Сойвола" нет на плане, усадьба не входила в фабричную оценку, но на плане указана дорога в усадьбу. Она пересекает план, разделяя территорию фабрики на две части, и ведет прямо на берег Суды. Выходит, усадьба "Сойвола" находилась буквально рядом с фабрикой. Это именно тот огромный двухэтажный дом, в котором собиралась большая родня Журовых - Лотаревых в ту пору и в котором прошли отроческие годы будущего поэта. Дом стоял в живописном месте, окружен был липами и вязами, напротив - синелесье правого берега Суды.
Самое грандиозное строение новостройки - это главный корпус фабрики. Он протянулся по берегу реки на несколько десятков метров. Каменные фундаменты прочно удерживали двухслойные стены (наружные - каменные, внутренние - деревянные) двухэтажного здания. Главный корпус был построен под железной крышей; отапливался паром с помощью чугунных батарей (98 штук). В каменных подвалах размещались машинные залы. Вода для нужд производства качалась насосами прямо из реки (подвалы и заборные трубы сохранились до сих пор). Главный корпус был буквально начинен современным по тому времени импортным оборудованием (в основном - немецким), которое Василий Петрович, знавший немецкий язык, видимо, сам ездил заказывать за границу. Сорок тысяч рублей пошло у "Товарищества" на закупку уникального оборудования. Электропилы, динамомашины, лифты для подъема древесины, мельница для размола древесины, три картонные машины, паровые насосы, древесно-массная машина, паровая горизонтальная машина "Компаунд", линия трансмиссии - это далеко не все оборудование главного корпуса.
Добросовестный новгородский статист все оборудование записал и оценил в рублях, благодаря чему мы можем сегодня определить практический вклад инженера В. П. Лотарева и его компаньона в строительство фабрики.
Но мы еще не сказали о том, что было построено вокруг главного корпуса. А были там и столовая для рабочих, и приемный покой, и четыре жилые казармы, и кузница, и амбары для картона, и жилые дома для рабочих и служащих. Только вдуматься: 1901 год - и столовая для рабочих, приемный покой... Лотаревы были, видимо, не из тех капиталистов, которые последние соки выжимали из рабочих. В их семье был известен факт, когда владелец лодзинских текстильных фабрик уволил технического директора Михаила Петровича Лотарева только за то, что тот поддержал рабочих, требовавших улучшения условий труда. При этом фабрикант вынужден был заплатить неустойку в 13 тысяч рублей за нарушение контракта, но даже это его не остановило.
При строительстве фабрики Лотаревы выложились, что называется, до последнего рубля, надеясь поправить свои дела после пуска фабрики. Но приближающийся кризис 1905 года лишил их этих надежд.
Фабрика ушла с молотка почти за бесценок. Ее купил фабрикант новой формации - предприимчивый купец Афанасий Судаков. Он и "снял сливки" с заводского дела Лотаревых. Старожил тех мест Николай Алексеевич Гришин, у которого вся родня "шла по бумаге", до сих пор помнит рассказы дедов, как за копейку они гнули спины на Судакова: и дядя Саша, и Палька, и Тимошка, и Андрей.
Но все это было потом.
V. Присудская "Сойвола"
Где же находилась усадьба "Сойвола"? Ныне на Суде есть поселок Сойволовское, где раньше и было бумажное производство с громким названием "Фабрика имени ВЦСПС". Теперь это дачное место. Может быть, где-то здесь размешалась и усадьба Лотаревых? Самое время вспомнить о краеведческом характере поэзии Северянина. Одну из координат мы уже упоминали - "в верстах семи" от Андоги. В другом месте поэмы "Роса оранжевого часа" поэт "привозит читателя" из Череповца в свою любимую "Сойволу" в каретном возке. Во второй главе он пишет:
Сажусь не в городские санки.
А в наш каретковый возок,
И, сделав ручкой черепанке,
Перекрестясь на образок,
Лечу на сумасшедшей тройке
Лесами хвойными, гуськом,
К заводской молодой постройке,
С Алешей, сверстником-князьком!
Уже проехали Нелазу,
За нею Шулому, и вот,
Поворотив направо сразу,
Тимошка к дому подает...
За сто лет дорога не изменилась, только названия деревень звучат несколько иначе: Нелазское, Шулма, Сойволовская. Выходит, "Сойвола" и Сойволовская - одно и то же?
Но Северянин дал еще и поэтические приметы своей духовной колыбели. Рассказывая об усадьбе, он говорит, что "был правый берег весь олесен". В описываемом месте Суды таковым он остается до сих пор. И еще, плес реки здесь расположен с запада на восток, так что огромный шар утреннего солнца, выкатываясь из-за леса, заливает оранжевым светом и зеркальную водную гладь, и прибрежные луга в каплях росы. Такую картину наблюдал юный рыбак Игорь Лотарев. Вот откуда поэтический образ - "роса оранжевого часа", позже давший название главной "колыбельной" поэме. Сегодня можно только восхищаться наблюдательностью и поэтической точностью автора.
В то время усадьбы дяди Михаила Петровича еще и в помине не было, ее начали возводить только в 1899 году, на что в стихах Северянина есть прямое указание. Молодежь иногда отправлялась на лодке вверх по Суде, где верстах в двух от "Сойволы" дядя затеял строительство дачной усадьбы (заметим, даже названия нет). А "Сойвола" в то время уже несколько лет была своеобразной Меккой для большого рода Лотаревых - Журовых. Именно эти годы и стали, пожалуй, самыми значительными в формировании поэта.
Весною в Сойволу съезжались
На лето гости из Москвы:
Отец, кузины, дядя Миша,
И шестеро его детей...
Затем две пары инженеров,
Три пары тетушек и дядь...
Вся эта дружная семья отправлялась в соседний лес, на пикник, прихватив с собой телегу снеди. "В лесу грибы, костры, крюшоны и русский хоровой напев...". А еще были импровизированные спектакли, и опять песни и песни...
Отголоски этих лесных праздников неожиданно докатились и до наших дней. В Сойволовской я однажды разговорился о Северянине, о поэме "Роса оранжевого часа" с Надеждой Николаевной, в девичестве Швалевой. Она старожил этих мест, дочь бывшего заведующего подсобным хозяйством Судской бумажной фабрики Николая Ивановича Швалева (позднее лотаревская бумажная фабрика еще называлась и Судской. - В. М.). Дом Швалевых, в котором ныне живет одиноко Надежда Николаевна, до сих пор самый видный в Сойволовской, окнами на широкий плес Суды. Рубил дом сам хозяин, человек мастеровитый и хозяйственный. Ему помогали Егор Баютин из Михайлова (родовая деревня Е. П. Журовой, где на деревенском кладбище и нашла вечный покой бывшая владелица земель. - В. М.) да местные мужики Марк Семичев и Федор Си-ницын. Добрый получился дом, всем на загляденье. А проект дома рисовал тоже местный мастеровой человек - последний директор Судской бумажной фабрики Иван Петрович Тугаринов, он же и консультировал строительство дома. Видите, все тут крутилось вокруг фабрики...
Надежде Николаевне уже за семьдесят. Она рассказывает историю поселка, родного дома, а сама держит на коленях томик со
стихами Игоря Северянина.
- Мне племянник из Москвы подарил эту книжку, - говорит она, - тут и про наши реки много стихов, и поэма "Роса оранжевого часа".
- Надежда Николаевна, после войны Вы какое-то время жили
в Новгороде, а по какому адресу посылали письма домой? - спрашиваю я.
- Просто, - отвечает она. - Станция Суда, почтовое отделение фабрики имени ВЦСПС, Швалевым.
- А каким вы помните поселок в детстве?
- Красивым! И веселым. Дома вдоль реки были даже двухэтажные. Их еще очень интересно называли: "Нью-Йорк", "Небоскреб", "Золотой якорь", "Ударник". В последний поселяли лучших рабочих фабрики. А тот, который стоял на берегу, пожалуй, самый старинный. Вокруг него липы вековые росли. Я еще маленькой была, так соседка Харитина рассказывала, что в том доме в прислугах была.
- Подождите, какая Харитина?
- Жила прежде у нас в поселке Харитина Селяничева, ей уже тогда было много лет. А однажды мы с ней в лес за ягодами ходили. Пойдем, говорит, я тебе Журихин бор покажу, там раньше много ягод было. Когда в прислугах была, в тот бор с барыней и гостями на пикники ездила. У Журихи в бору лесной домик стоял, там они гуляли, в театры играли, песни пели, а девки ягоды и грибы собирали, жарили, парили. Вот мы и пошли с Харитиной, долго шли, пришли в бор, а он весь оранжевым светом залит, как будто солнцем напоен. Это и был Журихин бор, правда, от домика лесного лишь раскиданные бревна остались. Всю жизнь теперь в глазах стоит этот солнечный бор. Но, говорят, в войну вырубили...
- Может, и вырубили, только бор стоит живехонек, - успокоил я Надежду Николаевну. - Столько лет прошло - заново вырос, я тоже ходил на днях туда за ягодами, но не знал, что это
Журихин бор.
- Правда?! - встрепенулась она. - Вот наберусь сил и обязательно схожу туда, очень хочется увидеть снова оранжевый бор...
Удивительно, как неожиданно вдруг ожили северянинские строки о фабрике, о Суде и лесных прогулках.
В литературном музее во Владимировке хранится фотография большого сбора семейства Журовых - Лотаревых. До последнего времени считалось, что снимок был сделан во Владимировке, где тоже иногда гостило много родни, но уже со стороны хозяйки усадьбы - Екатерины Николаевны. Фотограф заснял все большое семейство - старших, средних и младших - на крыльце веранды большого дома. Веранда действительно чем-то напоминает веранду дома Михаила Петровича Лотарева во Владимировке. Но только напоминает. Снимок, без сомнения, сделан в усадьбе "Сойвола", куда Михаил Петрович приезжал погостить несколько лет подряд со всем своим большим семейством, пока не надумал строить свой дом выше по Суде. Он, видимо, так любил "Сойволу", что при строительстве своего дома во Владимировке использовал некоторые элементы оформления веранды. Можно подумать, что и лиловый цвет покраски своего дома он выбрал тоже не случайно...
А групповая фотография, правда, очень любопытная: здесь и реалист Игорь, и "лильчатая Лиля", в которую был влюблен юный поэт, и братья Виктор и Сергей Журовы. Сергей к тому времени уже зрелый, преуспевающий в жизни человек, это видно и по его позе, и по тому, как жена положила ему руки на плечи; а Виктор еще молод, всего лишь студент Московского университета. Он пошел по стопам старшего брата, поступил на юридический факультет. "Слишком артист душой своей", Виктор не стал юристом после окончания университета, а вышел на сцену и стал оперным певцом, а затем режиссером итальянского театра "Ла Скала". Игорь и Виктор, несмотря на восемь лет разницы в возрасте, очень дружили в "Сойволе". Их сближали поэтичность натур и одинаковая страсть к рыбалке. Позднее поэт признается: "Благодаря, быть может, Вите и я - заправский рыболов". Этой страсти, как и поэзии, он остался верен всю жизнь.
VI. Прощание с Судой
...Плавно и широко течет ныне Суда. "Сойвола" стала дачной стороной. Ушли под воду берега, на которых любил сидеть юный рыбак. Перед затоплением земель Рыбинским водохранилищем на Судской бумажной фабрике в Сойволовской был "поставлен крест": ее решили перевезти в Кадуй, но по дороге многое растерялось. Барский дом, в котором после революции жили семьи фабричных рабочих, тоже разобрали и увезли куда-то (а его обитателей выселили под открытое небо). Долго еще стояла заводская труба, но и ее взорвали в 1947 году. Теперь "о заводской молодой постройке" Лотаревых напоминают лишь завалы бетонных машинных залов, ржавые конструкции да разбросанные в округе многотонные жернова бумажной фабрики.
Чуть в стороне виден мощный добротный фундамент, на котором, видимо, и стоял памятный двухэтажный дом, где формировался духовный строй молодого человека. Здесь юный поэт провел главные весны в своей жизни, здесь он испытал "любовь двенадцатой весны" к кузине Лиле, Елизавете Михайловне Лотаревой.
Объяснение молодых людей состоялось в "Сойволе", на втором этаже дома Лотаревых, в белоколонном зале. Лиля смотрела на правый берег Суды и рассеянно думала о чем-то, затем, вслушавшись в слова брата о "слиянии тел", испугалась:
...Так ты любить меня не можешь...
Не смеешь... ты не должен... ты
Напрасно грезишь и тревожишь
Себя мечтами: те мечты,
Увы, останутся мечтами.
Я не могу... я не должна
Тебя любить... ну, как жена...
Эта ранняя любовь чуть не обернулась трагедией, когда в 1903 году проездом с отцом из "Сойволы" в порт Дальний Игорь попал на свадьбу своей Лили и едва не покончил жизнь самоубийством... Но он и в зрелом возрасте называл ее нежно и ласково: "присудская моя лоза", "восторга пламенный поток", "лильчатая Лиля". Образ тоже не случаен: тихая лесная речка Сойвола, в честь которой и была названа усадьба, где, конечно, бывал поэт, летом покрывается белоснежными лилиями...
Напротив старого фабричного фундамента за рекой стоит севе-рянинское "синелесье". Его-то и вспоминал поэт в Эстонии, когда писал: "Ах, если мне пришлось бы здесь жить всегда!"...
Не пришлось... За год до начала русско-японской войны отец увез сына на Квантун. Но горькой оказалась жизнь на чужбине. За месяц до начала боевых действий повзрослевший сын взбунтовался и, бросив отца, уехал к матери в Петербург. В стихах он признался:
Я виноват, и нет прощенья
Поступку этому вовек.
Различных поводов скрещенье.
Лик матери, и голос рек,
И шумы северного леса,
И шири северных полей
Меня толкнули в дверь экспресса
Далекой родины моей,
Чтоб целовать твои босые
Стопы в деревне у гумна,
Моя безбожная Россия,
Священная моя страна!
"Сойвола" научила поэта так чувствовать и столь близко к сердцу принимать родину. Но сюда он больше не вернулся. К тому времени не осталось в "Сойволе" ни Журовых, ни Лотаревых. Ушла с молотка фабрика. Елизавета Петровна перебралась жить в только что построенную усадьбу брата во Владимировку. Туда же перед революцией, видимо, наведывался уже ставший знаменитым "коронованным" поэтом Игорь Северянин. Не мог он жить без своей Суды.
VII. "Как свежи будут розы..."
Результаты первых поисков "Сойволы" были опубликованы мною в газете "Речь" от 8 сентября 2000 года. И вскоре эта газета через краеведа и литературоведа О. В. Шеляпину попала в Москву к родственникам Игоря Северянина, к внучатой племяннице поэта Ирине Владимировне Лотаревой. У Ирины Владимировны хранятся в семейном архиве многие материалы о поэте, есть интересные фотографии. На одной из них - юная Лиля, Елизавета Михайловна Лотарева, сидящая на подоконнике[10]. Ей десять лет, и она еще не знает, что судьба уготовила ей роль музы поэта. Ирина Владимировна, перебрав фотографии семейного архива, написала письмо О. В. Шеляпиной [11]:
"Нашла старую фотографию двухэтажного дома, до сего дня этим домом никто не интересовался, а около него люди, такие мелкие фигуры, что лица невозможно рассмотреть даже в увеличительное стекло. Лишь только по платью смогла узнать на этой фотографии Лидию Михайловну, сестру моего папы (двоюродная сестра поэта. - В. М.). Сравниваю рисунок деревянной резьбы террасы во Владимировне, он совсем другой, а вот с домом в "Сойволе" рисунки совпадают. Так что групповая фотография в газете, которую Вы прислали, была сделана в "Сойволе". Большинство групповых фотографий, где присутствует Игорь Северянин, было сделано в "Сойволе". По-моему, Владимировка не "Сойвола""...
Старый двухэтажный дом, которым "до сего дня никто не интересовался", видимо, и есть родовое поместье Лотаревых в Сойво-ловской, знаменитая северянинская "Сойвола"[12]. И. В. Лотарева подтвердила версию, выдвинутую автором статьи, что "Сойвола" - это не Владимировка, как утверждается в примечаниях книги "Стихотворения и поэмы" (издательство "Современник").
В своем ответе Ирина Владимировна Лотарева высказывает еще одно мнение. Она цитирует письмо Риммы Ивановны Спириной, мать которой некогда служила во Владимировке в усадьбе Михаила Петровича Лотарева. Спирина писала еще в 1995 году И. В. Лотаревой: "Когда читаю о И. Северянине и усадьбе М. П. Лотарева, недоумеваю, почему усадьбу называют "Сойвола". Хотелось бы знать, почему усадьбе в д. Владимировка дано название другого населенного пункта, находящегося в нескольких километрах от этого дома, вниз по течению реки Суды. Пока были живы старые люди, узнавала. Никто из них не слышал, чтобы усадьба М. П. Лотарева называлась "Сойвола". А моя мама, работая у вашего деда почтальоном, заявляла, что, когда приходили письма на имя Лотарева, то на конверте был указан адрес: "Новгородская губерния. Череповецкий уезд, станция Суда, усадьба Владимировка, его сиятельству ин-женеру-технологу М. П. Лотареву".
Теперь можно сказать, что истина восстановлена.
Отхожие покосы деревень, на которых стояли усадьба "Сойвола" и древесно-картонная фабрика "Товарищества Е. П. Журовой и В. П. Лотарева", ныне по-прежнему по утрам сверкают оранжевой росой. Высокие травы прибрежных лугов дурманят запахом разноцветья. Словно не было событий, трагически отразившихся на судьбе целых поколений. Лишь как памятники о минувшем лежат на берегу в Сойволовской огромные железобетонные жернова фабричной мельницы древесной массы. И теперь я точно знаю, что до этих жерновов дотрагивалась рука инженера Василия Петровича Лотарева, а может быть, и самого поэта. Ведь он любил бывать на фабричном подворье и в цехах фабрики.
Но остается еще вопрос: когда и сколько раз поэт Игорь Северянин бывал во Владимировке? Почти с полной определенностью можно сказать, что в юные годы в гостях у дяди Миши Игорь не бывал. Да и как это могло быть, если сам Михаил Петрович приезжал в гости в "Сойволу" со всем семейством, если усадьбу свою он начал строить лишь в 1899 году? Строительство дачи во Владимировке началось с небольшого одноэтажного дома. Это уже позднее был построен двухэтажный просторный особняк со всеми хозяйственными постройками и красивым садом[13].
А вот после возвращения из порта Дальнего - другое дело. В поэме "Падучая стремнина" Игорь Северянин вспоминает[14]:
К концу Поста приехал из именья
В столицу дядя Миша по делам.
Он пригласил меня к себе поехать
Встречать совместно Пасху,
Вся
Семья, за исключеньем дочери замужней,
Моей кузины Лили, собралась
В усадьбе. Я любил край Новгородский,
Где отрочество все мое прошло.
И с радостью поехать согласился...
Уже шел апрель 1906 года. Видимо, это и было первое посещение Владимировки поэтом, так как в поэме он дает даже описание местности, по которой они ехали от станции Суда к усадьбе: "...верст семь, не более, в именье дяди при впаденьи Кемзы в мою незаменимую реку". Больше, как утверждают и литературоведы, Игорь Северянин в своем творчестве нигде не вспоминает ни Владимировку, ни какой-либо свой приезд в нее. А такой поездки на "свою" реку он никак не мог бы пропустить в своих стихах. Он описывал каждый миг встречи со своей судьбоносной рекой.
Можно высказать еще одно предположение. Из книги воспоминаний "Уснувшие весны"[15] мы узнаем, что после 1913 года Северянин много и охотно выступал на своих поэтических концертах, считая, что никто лучше автора не донесет его стихи.
Позовите меня, - я прочту вам себя,
Я прочту вам себя, как никто не прочтет...
И в длинном ряду залов, где проходили с большим успехом его авторские поэзоконцерты, вдруг встречается очень знакомое - "в Соляном городке". Что это? Уж не наш ли это череповецкий Соляной сад? Если предположить, что И. Северянин приезжал во Вла-димировку (в период с 1913 по 1918 год) уже знаменитым претендентом на звание "Короля поэтов", то он обязательно отметился бы публично в своем городе - городе юности и отрочества. Но этот факт еще ждет уточнения.
...В 2001 году исполнилось шестьдесят лет со дня смерти поэта. Игорь Северянин умер в оккупированном немцами Таллине. Еще весной 1941 года в Ленинграде готовились к публикации в ленинградском альманахе несколько сонетов поэта[16]. Альманах со стихами Игоря Северянина находился уже в производстве, когда Ленинград подвергся бомбовым ударам. Издательство сгорело в первые дни блокады... Известно, что поэт хотел в начале войны эвакуироваться из Таллина, обращался с этой просьбой в правительственные учреждения[17], но болезнь помешала ему вернуться самостоятельно, а помощи он не получил. Он умер в полной нищете (по разным источникам) 20 - 22 декабря 1941 года. Исследователь таллинского периода жизни поэта Юрий Шумаков также пишет в своей статье[18], что Игорь Северянин умер в декабре 1941 года и похоронен на таллинском Александре-Невском кладбище. На могильной плите выбиты строки из его стихотворения "Классические розы":
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!
О пребывании поэта в Эстонии еще напоминает памятная стела в Тойле, на которой на двух языках (эстонском и русском) выбиты слова: "Здесь жил и работал в 1918-1936 гг. русский поэт Игорь Северянин. 1887-1941".
Видимо, пришло время увековечить память русского поэта в деревне Сойволовской - в его поэтической колыбели. Ведь здесь бьется родник его поэзии[19]. Пусть это будут розы Родины.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Северянин И. Сияет даль...// Стихотворения и поэмы, 1918- 1941. М.: Современник, 1990. С. 280.
2Ceвepянин И. Эпилог // Стихотворения. М.: Сов. Россия, 1988. С. 190.
3. Северянин И. Я - композитор // Там же. С. 228.
4Ceвepянин И. Роса оранжевого часа: Поэма детства в 3 ч. // Стихотворения и поэмы, 1918-1941... С. 284-335. Далее по тексту цитируются поэтические строки поэмы из этого издания.
5.Шyмaкoв Ю. Роса оранжевого часа. Ч. 2. Прим. 11 // Северянин И. Стихотворения и поэмы, 1918-1941... С. 474.
6Дoкyмeнтoвa Н. Т. О генеалогии И. Северянина // Череповец. Краеведческий альманах. Вып. I. Вологда: ВГПУ, изд-во "Русь". 1996. С. 154.
7 Там же.
8 Список населенных мест: Череповецкий уезд Новгородской губ. Новгород: Типогр. А. Федорова, 1896. Хранится в библиотеке Череповецкого музейного объединения.
9 Материалы для оценки фабрик и заводов: Череповецкий и Демянский уезды / Стат. отд-ние Новгор. губ. зем. управы. Новгород: Губ. типогр., 1901. Хранится в библиотеке ЧерМО.
10 Фото из домашнего архива О. В. Шеляпиной.
11 Лотарева И. В. Письмо О. В. Шеляпиной. 2 октября 2000 г. Хранится в архиве О. В. Шеляпиной.
12. Северянин И. Из книги воспоминаний "Уснувшие весны" // Стихотворения и поэмы, 1918-1941... С. 382.
13. Рогозина М. Г. Дом на Суде // Культура Русского Севера. Традиции и современность. Череповец, 1990. С. 73-75.
14. Северянин И. Падучая стремнина: Роман в 2 ч. // Тост безответный. Стихотворения. Поэмы. Проза. М.: Республика, 1999. С. 416-432.
15. Северянин И. Из книги воспоминаний "Уснувшие весны" // Стихотворения и поэмы, 1918-1941... С. 383.
16 Бетлина Е. К. Вступительная статья // Северянин И. Избранное. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.
17 Кошелев В. А. Поэт с открытой душой // Северянин И. Стихотворения. М.: Сов. Россия, 1988. С. 5-26.
18 Шумаков Ю. Игорь Северянин в Эстонии // Северянин И. Стихотворения и поэмы, 1918-1941... С. 430-439.
19. Северянин И. VICTORIA REGIA. 4 кн. поэзъ. М.: Наши дни, 1915.