Сруб жилища устанавливали углами на основания, что, хотя и является широко известным приемом домостроительства у русских, на территории Вологодской области применялось не повсеместно. Нередко в отдельных местностях сруб укладывали прямо на землю, не заботясь о подкладках под углы. В районе же Шимозерья «при строительстве домов обязательно под углы камни подкладывали, а около крыльца всегда плоский камень положат. У церкви (у входа) даже плоский камень положен»60. Камни, положенные у входа, нам удалось наблюдать при сохранившихся • старых избах. Назначение их очевидно — создать твердую поверхность на участке, где с наибольшей вероятностью должны возникнуть лужи и грязь, и таким путем уменьшить загрязнение жилища в период распутицы.
В деревнях по Ундозеру срубы домов устанавливали как на камни, так и на «стулья» — вертикально зарытые короткие бревна. Под углы дома подкладывали камни или обугленные деревья: «Обугленное, оно не огниёт долго». Другой защиты сруба от влаги не применяли. Нижние венцы сруба делали из того же дерева, из которого сооружали весь сруб. В качестве строительного материала могли применяться как сосна, так и ель: «Для сруба дома без разницы, какие [сосновые или еловые] бревна добывать, лишь бы по толщине подходили».
Рис. 1. План заброшенного дома в д.Фоминская (Конец), местность Шимозеро.
В планировочной структуре — в соединении дома и двора — как у вепсов, так и у русских наблюдалась так называемая однорядная планировка, или изба брусом. Однако у вепсов Шимозера при наличии двух изб (летней и зимней) она могла усложняться и переходить в Г-образную. Соединение летней и зимней изб, как мы имели возможность наблюдать, было не очень удачное: один из скатов кровли зимней избы выходил в соединительные сенцы между избами. При этом утрачивалось основное достоинство покатой крыши, при котором вода стекала с нее, нигде не задерживаясь, и дождевая вода начинала скапливаться на месте стыка — над сенями.
Крыши и в Шимозерье и в Ундозерье крылись преимущественно тесом. Тёс изготовлялся вручную с помощью топора и имел специальную выпукло-вогнутую форму. Такой слабовогнуто-выпуклый тес на крыше располагался в два слоя: верхние тесины перекрывали стык между нижними (рис. 2).
Рис. 2 Укладка теса на крыше.
В Шимозере местные жители уверяли, что у них никогда не покрывали крыши соломой. Однако во время экспедиции в Шимозере мы обнаружили дом, крытый дранкой (щепой), а покрытие дранкой, более позднее по времени распространения, приходило на смену соломенным, но не тесовым крышам. В Ундозерье также большинство опрошенных старожилов заявляло, что соломенных крыш не было, хотя покрытие дранкой встречалось нередко. Наряду с этим в Ундозерье удалось найти свидетельство того, что соломенная кровля изредка, но встречалась: «Крыши крылись не шифером, а тесом. Тес пилили и дорожили. Дранку драли и крыли ей крыши колхозных и своих дворов и изб. У нас в деревне Пан-телеево дранкой была покрыта изба. Соломой тоже крыли, но не избы, а только дворы. У нас двор был соломой крыт, так когда весной корма не хватало, то солому снимали с крыши и скармливали скоту»61.
Соломенные двухскатные крыши, крытые под жердь, сюда, должно быть, проникли с более южных территорий — с Верхней Волги и ее притоков, где данный тип кровли местами господствовал. В предшествующие века влияние данной традиции, в XX веке с трудом проявляющееся в Вытегорском районе, достигало и более удаленных северных территорий. Так, в работе Н. Я. Озерецковского приводится гравюра с карельской избой конца XVIII века, крыша которой имеет типичные черты соломенного покрытия62.
В избах Шимозерья встречались севернорусская и западнорусская внутренние планировки (рис. 1, 3), а также планировка с центральным положением печи, которую считают поздней по времени появления. Печи в домах даже у вепсов Шимозерья строились по весьма типичному для разных районов России образцу (наверху с лежанкой), так называемые «русские печи». Такие печи до сих пор можно наблюдать в сохранившихся старых домах. На Шимозере и Ундозере к началу XX века сооружали уже не глинобитные, а кирпичные печи, сложенные из самодельного (но обожженного, а не сырцового) кирпича: «Печки делали из кирпича. Кирпич сами делали из красной глины, мешали ее с песком. Каждый сам себе печь делал, [а] кто[-то] в помощь соседей брал»63. Такая традиция заменила прежние цельноглинобитные печи, о которых сохранились уже только смутные воспоминания: «Говорят, у моей бабки печь били из глины»64.
Сараи (и под ним двор)
Рис. 3. План дома М.Ф. Омшева, расположенного в д. Пелкасская
(Пелкасска), местность Шимозеро
Для топки печей могли использовать самые разные дрова, но считали, что «самые лучшие дрова березовые, да и тепла они дают больше. Много здесь было березового леса, и дров березовых много заготовляли»65
Усадебные постройки
Набор усадебных построек был довольно типичным для разных территорий Русского Севера. Можно привести описание, которое, хотя и относится к соседнему Каргопольскому уезду Олонецкой губернии, почти полностью аналогично крестьянским усадьбам в описываемой местности: «...дома новые из толстых крепких бревен, почти все «пятистенки», крыты тесом, с чердаками на крыше и с большими светлыми окнами. Под одной крышей с домом находятся и другие постройки — дворы, хлева, а над ними сарай. Сбоку обычно пристраивают «зимовки», в которой заручевлянин проживает добрую половину года. За сараем и хлевами, немного поодаль от них, идут амбары, каретники, бани, а в конце огорода, саженях в 40—50 от сараев, находится гумно»66
В пределах территории южного Вытегорья среди усадебных построек различия между Шимозерьем и Ундозерьем можно отметить лишь в постройках, предназначавшихся для сушки снопов. В Шимозерье для данной цели использовались риги, традиция сооружения которых, должно быть, занесена сюда с запада, а в Ундозерье — овины, по своим особенностям совпадающие с типичными для более восточных районов Вологодской области.
Некоторое различие между данными территориями наблюдается и в устройстве погребов (ям). Обычно овощи хранили в подполье под избой и только в случае высокого уровня грунтовых вод сооружали отдельно стоящие погреба. При строительстве погребов, пожалуй, отчетливей, чем в других постройках, проявлялся учет местных природных условий и микрорельефа местности. По воспоминаниям жителей Ундозерья, «отдельные от изб ямы строили на южную сторону, чтобы картошку не замораживало. Внутрь ямы ставили сруб, чтобы земля не обваливалась. Делали двойные двери, чтобы могли ходить и зимой. Но не каждый день ходили — набирали сразу на неделю. Сверху сруба сооружали настил-потолок, над ним еще двухскатную крышу и деревянную трубу — вывод. Если тесу не было, то на один год крышу ямы закрывали хвоей [лапником еловым]. Если ее правильно сделать, то будет дождь стекать. Хвою нужно менять каждый год».
Особые погреба, в которых хранили картошку и репу, сооружались в районе Шимозера. Отличительной особенностью их было более простое устройство. Они имели и иное предназначение — сохранять овощи на протяжении всей зимы: «Яму копали, затем обшивали ее деревом [досками] и делали внутри сусеки; положат овощи, а сверху земли навалят. До весны не открывали этот погреб, а то, что оставляли на зиму для собственного потребления, помещали в подполье»67.
Временные жилища
Временные жилища сооружались на удаленных от деревни сенокосах, чтобы можно было переночевать несколько ночей и не затрачивать каждый день много времени на дорогу туда и обратно. Из-за своего временного назначения они сооружались на скорую руку и предоставляли самые минимальные удобства для жизни. Наиболее простые из них — шалаши (рис. 4, 5) — предоставляли защиту только от дождя и от ветра. Более основательные — срубные избушки (станы) — позволяли еще согреться в холодную погоду. Общей особенностью для временных построек были их небольшой размер и простое устройство. Временное жилище предназначалось только для ночевок, и большие размеры для него были излишни.
Рис.4. Шалаш в Шимозерье.
Рис. 5. Шалаш на Ундозере.
В Шимозерье из временных жилищ строились только своеобразные шалаши: «Когда на сенокос ходили, шалаши делали; три стенки и крыша навесом. Покрывали их корой еловой или сеном, стенки тоже из подсобных материалов. Передней стенки не было. На месте нее костер разводили. Если далеко сенокос от деревни, то всей семьей могли неделю жить в таком шалаше»68.
На Ежозере встречались в качестве временных жилищ шалаши и станы — низенькие срубные избушки с земляным полом. По воспоминаниям Анны Абрамовны (1914 г. р.), жительницы деревни Ежозерский Погост, выбор типа временного жилища определялся следующими обстоятельствами: «В лесу, если далеко от дома, то шалаши делали из веток и сверху травой накрывали. Если пахали в лесу далеко от деревни, то станы, срубленные специально, очень низенькие, только на корячках заползти туда».
Подобное положение с временными жилищами проявляется и в традициях Ундозерья, как это можно видеть из рассказа Розы Георгиевны, жительницы деревни Ундозерский Погост: «На сенокосах делали стан из теса. Стан очень невысокий — там иногда стоять нельзя было. Крыша на нем была односкатная — поменьше работы. У входного отверстия была дверца. Посредине стана жгли костер, а над ним размещалась труба (для вытяжки дыма). С боков размещали доски, а на них сено для лежанок. Шалаши тоже сооружали».
Юг Вытегорского района, таким образом, относится к ареалу временных жилищ севера Вологодской области, который совпадает с ареалом встречаемости длинных стогов-зародов. Примечательно, что на юге Вологодской области временные жилища на сенокосах сменяются сенными сараями, использовавшимися населением и для ночевок. В рассматриваемом районе сенные сараи на удаленных от деревни пожнях не встречались, что в целом характерно для ареала встречаемости зародов и станов на сенокосах.
Одежда и обувь
Традиционная народная одежда в районе экспедиционного исследования изготовлялась самими крестьянами из имевшихся у них материалов — льняной и шерстяной пряжи, а для зимней одежды использовали овчину, получаемую от собственных овец. Одежда защищала преимущественно от холода и от ветра и не была рассчитана на защиту от дождя (особенно проливного). Однако летом в дождь, когда нельзя заниматься сельскохозяйственными работами, местное население, несмотря на незначительные водоотталкивающие качества одежды, ходило в лес по грибы или ягоды.
Традиционная обувь отличалась единообразием во всех посещенных нами районах. Зимней обувью были валенки, изготовленные специалистами-катальщиками из шерсти, полученной крестьянами от собственных овец. Аетней обувью являлись берестяные лапти или сапоги из кожи, получаемой крестьянами от своего скота. Впрочем, чаще всего летом ходили босиком. Вот как описывают сами местные жители бытовавшую в районе Ундозерского Погоста обувь: «Лапти делали из бересты. Лыковых не делали и других тоже. Одни лапти носились не меньше месяца, а то и все лето. Хватало одной пары. В нашей деревне только один пожилой мужчина делал лапти. Кожаную обувь делали — кожаные сапоги. Кто богатый, сошьет себе сапоги высокие — до паха. В школу бегали босиком и летом и осенью. Погреешь ноги и далее бежишь».
У вепсов в Шимозерье наблюдалось фактически то же самое: «Лапти плели только из бересты. Нарезали бересту для них тонкими лентами. Лапти в основном в лес ходить бабушка надевала. В мое время в лаптях уже не ходили. В них удобно на сенокос ходить: вода сразу вытекает, если попадет внутрь. Дети больше босиком ходили, а зимой в валенках»69. Использование в районе исследования только берестяных лаптей резко контрастирует с традициями расположенного недалеко от него Пестовского района Новгородской области, где бытовали липовые и лыковые (из ивового лыка) лапти, но берестяные были совершено неизвестны.
Транспортные средства
В традиционной культуре особенности транспорта прямо обусловлены природным окружением. Это проявляется как в наличии определенных типов транспортных средств, так и в их конструкции. Кроме того, на появление того или иного транспортного средства, а также на его конструкцию значительное влияние оказывает материал, идущий на его изготовление (как правило, разные породы дерева).
В южной части Вытегорского района сложился преимущественно приозерный тип расселения, в связи с чем особое значение приобретают разнообразна лодки. В Шимозерье до второй половины XX века сохранился старый тип долбленной из осины лодки, который в Ундозерье не встречался уже в конце XIX века. Однако подобные долбленые лодки сохранились не только у вепсов, но и у русских в разных районах Вологодской, Новгородской и Архангельской областей. В частности, в северном Белозерье (Вашкинский район Вологодской области) они не только сохранялись, но и продолжали сооружаться до 1980-х годов. Подобное же длительное сохранение традиции изготовления долбленых осиновых лодок было зафиксировано нами в Пестовском районе на востоке Новгородской области.
Рис. 6. Лодка – цевешка.
В Ежозерье в начале XX века еще использовались «руганы» — тихоходные и маломаневренные транспортные средства, которые представляли собой две выдолбленные наподобие корыта деревянные колоды, скрепленные вместе. Лодки же были уже современные, сколоченные из теса, двух типов: 1) собственно лодки (по названию) — длинные, вытянутые и заостренные с обоих концов, они выдерживали до шести человек; 2) цевешки — маленькие, треугольные, с несколько уплощенным дном, которые выдерживали только двух человек. Цевешки имели прогулочное значение, а для всех остальных целей использовались лодки. По свидетельству Анны Абрамовны, жительницы деревни Ежозерский Погост, «лодки каждый не делал самостоятельно, покупали. Делали их в Лундозере».
Руганы упоминаются и на Ундозере, где также не было долбленных из осины лодок, а нормальные лодки были сшитые (сколоченные) из досок (теса). «Руганы — долбленые лодки. Они использовались в деревне Лесы, которая находилась в 10 километрах от деревни Бараново, и на Салозере. Два корыта выдалбливали, соединяли вместе и рыбу с них ловили. В деревнях Бараново и Пантелеево только на собранных из теса лодках плавали»70. Интересно, что подобное же плавсредство из выдолбленных и соединенных попарно колод было известно в XIX веке в Грязовецком уезде Вологодской губернии, где оно использовалось для переправы через реки. Однако, выясняя пути возникновения подобного транспортного средства, параллели можно провести не только с юго-восточными территориями. Как оказалось, у вепсов Шимозерья нередко использовались сходные долбленые колоды (неясно, правда, соединялись ли они попарно). А у соседних с ними вепсов, проживавших в верховьях Ояти (Озерецковское общество), такие долбленые колоды носили даже название ругача71.
Следующими по значению среди транспортных средств можно поставить сани. Обилие болот и плохие грунтовые дороги, непроезжие значительную часть года, определили значительную роль зимнего транспорта. Зимой, когда морозом схватывало насыщенную с осени влагой землю, замерзали болота и реки, появлялась возможность установить прямые дорожные пути, чего нельзя было сделать в другое время года. Из-за продолжительной зимы эти дороги оставались функциональными весьма долгий промежуток времени. Впрочем, сани нередко использовались и летом, так как из-за широких полозьев они могли пройти там, где телеги просто увязали в грязи. Поэтому в некоторых местностях Вологодской области население телег вообще не заводило. А в Шимозерье и в Ундозерье использовались только четырехколесные телеги, двухколесных крестьяне у себя в хозяйстве не имели.
В районе, прилегающем к Ундозерскому Погосту, «сани назывались дровнями. Сани были не одного типа. Дровни — это сани с прямым кузовом, не расширяющиеся к заду. А если за сеном ездили, то брали сани-розвальни: у них перед уже, а зад шире, так как приплетены ивовые прутья и можно больше сена складывать. Бывает, кузов [верх. — А. Ж.] сплетут из веток и на дровни установят»72. Как уже было отмечено, за сеном на удаленные сенокосы ездили на санях, и до наступления зимы сено оттуда было не вывезти.
Полозья для саней и лыжи делались самими крестьянами из березы. На скользящую поверхность лыж ничего не приклеивали и не прибивали: «Лыжи все делали из березы, сами загнут. И к саням делали полозья из березы. Лыжи не обивали ничем, а дровни обивали — приколачивали узенькие железные шины»73.
Послесловие
По своим природным условиям юг Вытегорского района не является столь экстремальным для жизни людей, как, скажем, Крайний Север, поэтому здесь менее отчетливо проявляется обусловленность развития человеческой культуры от окружающей природной среды, хотя и таких примеров мы находим немало. После проведенного исследования можно сказать, что житель Вытегорской земли стремился сгладить физиологически трудно переносимые особенности местной природной среды (например, низкие температуры зимой), но на мелкие неудобства старался не обращать внимания, предпочитая их перетерпеть. В частности, в народной культуре данной местности остались обойденными вниманием средства, отгоняющие комаров и прочих кровососущих насекомых. Местная народная одежда также не имела приспособлений для пребывания под дождем.
В то же время мы можем не заметить в народной культуре множества функциональных элементов, предназначенных для сохранения благоприятных для жизни условий в жилище и для предохранения от порчи запасов продовольствия. В повседневной жизни крестьянин использовал местные природные особенности, дабы облегчить транспортировку грузов. При сооружении построек учитывался микрорельеф местности и особенности грунта. Обеспечение продуктами питания было прямо связано с условиями среды.
И все же влияние природной среды на человеческую культуру не следует преувеличивать. Культура населения формируется под влиянием соседских заимствований, привнесений новых традиций переселенцами и эволюционного саморазвития. Особенности природной среды влияют на сортировку (выборку) элементов культуры и приводят к отбору из них наиболее подходящих, хотя, может быть, далеко не идеальных, так как отбор происходит из того, что есть в наличии. Влияние природной среды на этническую культуру происходит и еще по одной причине. Природные материалы, которые берет человек из окружающей среды для своих конструкций, во многом определяют форму последних. Таким образом, какие бы элементы традиционной культуры мы ни начали анализировать, почти везде проявится влияние природной среды.
Понимая свою зависимость от природы, сельский житель стремился не снижать, а, по возможности, повышать ее продуктивность. В частности, это видно на примере рыболовства. В настоящее время хищнический вылов рыбы и хищническая охота-браконьерство, которые ведутся на данной территории заезжими лицами, связаны с независимостью последних от этой территории. Если природные богатства территорий оскудеют, на жизни браконьеров это никак не отразится. Они, проживая в другой местности, могут даже не заметить последствий своей деятельности. Поэтому, на наш взгляд, распространение браконьерства во многом связано с исчезновением на данных территориях постоянного населения. Впрочем, прежнего быта сейчас не вернешь, да и не стоит его идеализировать.
Современная проблема масштабной рубки лесов для местностей, где работала наша экспедиция, в XIX веке еще не возникала, поскольку не представлялось возможности для вывозки леса. Подсечное земледелие и случавшиеся на протяжении столетий лесные пожары не идут ни в какое сравнение с современной лесозаготовкой. С лесозаготовкой связана и еще одна проблема, имеющая инфраструктурное и социальное значение, — это дороги. Когда начинают разработку лесных массивов, лесозаготовители подновляют дороги, чтобы иметь лучший доступ к лесу. Однако к тому моменту, когда лес заканчивается, дороги настолько разбиваются лесовозными машинами, что оказываются даже в худшем состоянии, чем были раньше. В свою очередь это усиливает изоляцию и без того неблагополучных населенных пунктов глубинки, какими являются поселения юго-западного Вытегорья.
ПРИМЕЧАНИЯ
10сновной исследовательский состав был представлен преподавателями и студентами Вологодского государственного педагогического университета, проводившими изучение местной природной среды (изучением особенностей ландшафтов занимались Г. А. Воробьев — руководитель экспедиции, А. Г. Воробьев и студенты — Николай Котов, Михаил Борисов, Екатерина Лабардина; изучением фауны — А. А. Шабунов, Н. Л. Болотова, С. В. Барсукова, студенты — Ирина Пименова, Александр Некрасов, Александра Гоменюк; изучением флоры — А. Н. Левашов, студенты — Евгения Барсов-кина и Анна Аминова).
г Для удобства далее в тексте будут использоваться названия местностей по центральному озеру, хотя подразумеваться будет территория, прилегающая и к соседним озерам. Под Ундозерьем иногда подразумевается не только район озер Ундозерской группы, а также Куштозерье и Ежозерье. Все эти территории расположены достаточно близко от Ундозера (не далее 10—15 км), и жители их поддерживали непосредственный контакт между собой. Шимозерье же удалено от них на более значительное расстояние, в связи с чем и культура населения там имела некоторое своеобразие.
3 Список селений в Олонецкой губернии с обозначением числа домов и жителей //
Олонецкий сборник. Вып. 3. Отд. 3. Петрозаводск, 1894. С. 427—522 (по данным на
1873 г.).
4 По сообщению Матвея Федоровича Омшева (1914 г. р.), род. в д. Пелкасская
(8 км отд. Шимозеро), на юго-западе Вытегорского района.
5 Фондовые данные за 2001 год отдела народонаселения Вологодского областного
комитета государственной статистики.
6 В 1929 году в д. Пелкасская появился колхоз имени Ленина.
7 По сообщению М. Ф. Омшева.
8 Урожай до середины XIX века определялся в самах — умножением количества
высеянного зерна (сам) на показатель в самах // Практические задания и литература по
исторической метрологии, хронологии и русской палеографии. Вологда: ВГПИ, 1979.
С. 9.
'Шустиков А. А. Тавреньга Вельского уезда // Живая старина. 1895. Вып. 2. С. 185.
10 Там же.
11Ч е л и щ е в П. И. Путешествие по Северу России в 1791 году. СПб., 1886. С. 14-17.
12 И с п. Ф. Крестьянский тупик (Село Куштозеро) // Вестник Олонецкого губер
нского земства. 1912. № 10. С. 5 (так в источнике: Исп. Ф.).
13 Слово косарь происходит от слова коса, и по внешнему виду лезвие этого орудия
очень напоминает лезвие косы-горбуши. Косарь — это (если искать аналогию в современ
ном мире) своеобразный вид мачете — большого тяжелого ножа для рубки кустарника и
мелкого леса, но лезвие его загнуто в сторону режущего края, как это характерно для
серпов и кос.
14 Аншпугами в той местности называли простое деревянное орудие, изготовлявшее
ся специально для подготовки подсеки и состоявшее из жерди с перекладиной на конце.
15 После посева ржи это уже будет четвертый год, так как рожь как озимую культуру
убирали только на третий год, когда все сроки посева яровых злаков уже прошли. По-
видимому, хотя система земледелия и называлась трехпольем, реально «полей» должно
быть четыре.
16 Великий Андомский водораздел. Петрозаводск: КНЦ РАН, 2000. С. 49.
17 Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. 2. Ч. 2. Олонецкая гу
берния / Составитель капитан Циммерман. СПб.: Тип. Департамента Ген. штаба,
1853. С. 89.
18 По сообщению Анны Николаевны Киричевой (1923 г. р.), родом из д. Пантелеево
(сейчас не существующей), живет в д. Бараново (1 км от бывшей д. Пантелеево) на
Ундозере.
19 М а й н о в В. Н. Приоятьская чудь. (Весь—Вепсы). (Антропологический очерк)
// Древняя и новая Россия. Т. 2. СПб.: Хромолитография и типография В. И. Грациан
ского, 1877. С. 133-134.
20 Там же. С. 133.
21 Малиновская 3. П. Из материалов по этнографии вепсов // Западнофин-
ский сборник. Труды комиссии по изучению племенного состава населения СССР и со
предельных стран. Т. 16. Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1930. С. 183.
22 М а й н о в В. Н. Указ. соч. С. 133.
23 По сообщению Екатерины Гавриловны Ефимовой (Шимозеро, д. Фоминская),
«щавель на лугах рос и около кустарников. Ходили его собирать. Варили щи из щавеля».
24 «Щавель лесной собирали и солили про запас. Использовали его потом в суп, на
салаты, в пироги». О сборах дикорастущего щавеля упоминается и в воспоминаниях
А. Н. Киричевой, проживавшей на Ундозере в д. Пантелеево.
25 Военно-статистическое обозрение... С. 72.
26 М а й н о в В. Н. Поездка в Обонежье и Корелу. СПб.: Тип. В. Демакова, 1874.
С. 52 - 53.
"Дашков В. Описание Олонецкой губернии в историческом, статистическом и этнографическом отношении. СПб.: Типография министерства внутренних дел, 1842. С. 172 -173.
28 По сообщению М. Ф. Омшева.
29 По сообщению А. Н. Киричевой.
30 По сообщению Владимира Тимофеевича Богданова, родом из д. Шимозеро, живет
значительную часть года там же.
31 По сообщению Е. Г. Ефимовой (в замужестве Беляковой, 1936 г. р.), родом из
Шимозерья, д. Фоминская.
32 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
33 По сообщению Алексея Дмитриевича Пудрова (Ундозеро, д. Пантелеево).
34 По сообщению М. Ф. Омшева.
35 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
36 По сообщению А. Н. Киричевой.
37 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
38 Военно-статистическое обозрение ... С.101.
39 По сообщению А. Д. Пудрова (1930 г. р.) родом из д. Пантелеево, последние
40 лет живет в д. Баранове (1 км от старой деревни).
40 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
41 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
42 По сообщению Клавдии Николаевны Исаевой, с 1947-го года живет в Ундозер-
ском Погосте.
43 М а й н о в В. Н. Указ. соч. С. 134.
44 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
45 По сообщению М. Ф. Омшева.
46 По сообщению А. Н. Киричевой.
47 Военно-статистическое обозрение ... С.101.
48 По сообщению А. Д. Пудрова.
49 По сообщению М. Ф. Омшева.
50 По сообщению М. Ф. Омшева, «...мясо вывешивали вялиться на чердаке, но окошко
было открыто все время, чтобы проветривалось».
51 По сообщению М. Ф. Омшева.
52 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
53 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
54 О с ь к и н А. Ундозерское жизнеописание (Воспоминания жительницы д. Унд
озеро на конец XIX - начало XX в.) // Север. 1988. № 12. С. 92 -104.
55 Окошки в подполье (в подызбице) были маленькие, высотой в толщину бревен
сруба, наподобие старинных волоковых окон.
56 По СООбщеНИЮ Е. Г. ЕфИМОВОЙ.
57 По сообщению М. Ф. Омшева.
58 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
59 По сообщению А. Н. Киричевой.
60 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
61 По сообщению А. Н. Киричевой.
62Озерецковский Н.Я. Путешествие по озерам Ладожскому и Онежскому. Петрозаводск: Карелия, 1989. С. 83.
63 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
64 По сообщению А. Д. Пудрова.
65 По сообщению М. Ф. Омшева.
66Забавнин И. ДеревняЗаручавьеЛодыгинскойволости Каргопольскогоуезда (Домашний быт и экономическое состояние крестьян) // Вестник Олонецкого губернского земства. 1910. № 7. С. 17.
67 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
68 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
69 По сообщению Е. Г. Ефимовой.
70 По сообщению А. Н. Киричевой.
71 Малиновская 3. П. Указ. соч. С. 179.
72 По сообщению К. Н. Исаевой (Ундозерский Погост).
73 По сообщению К. Н. Исаевой.
Д. Е. Севрин
ВЫТЕГОРСКАЯ ЛЮБИТЕЛЬСКАЯ ОХОТА
Охота по праву считается древнейшим занятием и промыслом. Издавна человек добывал диких животных, обеспечивая свое существование, поэтому на протяжении веков сложился целый комплекс способов охоты, приемов, обрядов.
Но в XX веке старинная русская любительская охота постепенно сменилась спортивной. Лишь старые охотники еще знают приемы добычи животных и связанные с ними обряды, умеют изготовлять самодельные орудия пассивного лова, знают способы причинения наименьшего вреда лесным обитателям и растительности.
В конце XIX — начале XX века серьезным подспорьем для крестьян Вытегорского уезда являлись занятия рыболовством и охотой. Правда, охоту трудно было назвать промыслом в собственном смысле этого слова, потому что занимались ею крестьяне в свободное от основных работ время.
Охоту в Вытегорском крае называли лешней или ловитой (пассивный лов животных), а охотников — полисниками, полесниками, ловцами. Велась охота по трем направлениям: для добычи мяса, ради пушного промысла, для защиты домашних животных от хищников. Добывали белку (векшу), лису, куницу, зайца, лося, медведя, волка, при случайных встречах —барсука (язвеца), рысь, выдру, росомаху. Били рябчика, тетерева, глуя, утку, гуся.
Сроки охоты были традиционны для всего Русского Севера: на хищных зверей (волков) — круглый год; на боровую дичь — с мая до Петрова дня (12 июля) и с августа до марта; охота на птиц при помощи петель и силков — с Ильина дня (2 августа) по апрель; на перелетных птиц — весной и осенью; на пушнину — с ноября до конца зимы; на белку — во время листопада; на медведя — с августа в течение всей осени и зимы; на лося — зимой, с установлением наста; на оленей, которые водились еще в начале
XX века вдоль Онежского озера, на границе с Карелией, — зимой.
Период осенней охоты продолжался до первых снегов и редко длился больше трех-четырех недель. Успех охоты во многом зависел от подготовки к ней. В снаряжение охотника входили: топор, нож, трехпалые рукавицы, роговая или кожаная пороховница (к шомпольным ружьям), мерка для пороха, 3—4 холщовых мешочка для пуль и дроби, дробь1, пыжи, запас которых подвешивался к ремню, надеваемому через левое плечо, ружье, камусные лыжи2, орудия пассивного лова (кляпцы, ступки, петли, давки, олонецкая пасть, плашки, силки). Для охоты на птиц использовали чучела — чучалки (чучелки)3 и манки4. Охотничье снаряжение и одежду хранили в хлеву или на дворе: в доме хранить их было нельзя, поскольку они считались нечистыми.
Тесная связь с лесом, таинственным и мрачным, выработала у охотников множество суеверий и обрядов. Перед охотничьим сезоном ходили к колдунам за охотничьим «отпуском», или именным заговором, который зашивали в охотничью одежду или шапку. В «отпуске» указывалось количество зверя или птицы, разрешенного к добыче5, а также назывался ряд запретов для охотника (сбор ягод, общение с женщиной, бритье и т. д.). Вот пример такого заговора, сохранившийся у одного из вытегорских охотников.
Именной охотничий заговор
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Встану я, раб Божий Михаил, благословясь, пойду перекрестясь, одеваюсь светом, опояшусь зорями, покроюсь оболоками, из дверей в ворота, из ворот в восточну сторону под полумесяц, под часты звезды в чистом поле. В чистом поле том три дуба стоят.
На первом дубе лежит царь Вавилон. Поклонюсе, помолюсе царю Вавилону: «Отпусти ты меня, раба Божьего Михаила, в темный лес, в белые березняки, в зеленые ельники, в Христову пазушку, своей тропой, своей лыжницей. Дай мне, рабу Божьему Михаилу, ставить свои ловушки и поставушки. Божьих зверей ловить, тварь лесную.
В темном лесу под вторым дубом стоит Мать Пресвятая Богородица. Пречистая Матерь Божья, научи меня ловить и промышлять разных зверей: красных, черных, белых, бурых, всяких ловетских зверей.
В темном лесу под третьим дубом сидят Егорий Хоробрый с Зосимой и Саватием Соловетскими чудотворцами. Егорий Хоробрый берет от меня, раба Божьего Михаила, веревки, давки, туги луки снимает и становит, и сам Святым Духом показывает: «Ой, ecu, звери лесные и тварь всякая Божья, подите, бежите от тридевяти ловцов, от тридевяти полисников к рабу Божьему Михаилу по своим тропам продольным и noneречным, из-под вычелу не видать и ловушек, давок, ни подхода его. Ушком не кивните, глазом не моргните, на сторону не скачите, назад не воротитесь, души ваши — сквозь ловушку, а туши ваши — в ловушку. А если мимо пробежите, падет на вас огненное пламя с небес, спалит все кругом, не будет вам оттуда уходу ни в гору, ни в воду, а все только в мои тенета беспопятно на всякий день, на всякий час.
К моему к этому слову ключ и замок брошу в Океян-Море.
На Океяне-Море остров лежит, а на берегу бел-горюч
камень Алатыр. Под этим камнем щука поглотит мой ключ
с замком. Кто кругом Окияна-Моря обойдет, воду из
Окияна-Моря выпьет, кто ту щуку добудет, ключ с замком
возьмет, тот мой промысел спортит. Аминь.
Если «отпуска», или именного заговора, у колдунов не брали, то перед охотой читали другой заговор.
Заговор на удачу
Стану благословясь, пойду перекрестясь из дома в ворота, с ворот в поле. Стоит столб, на столбу птица — охотника девица, к ей все идут, сбегаютце: зайцы с тетерами, лисы с соболями, птица с куницей, белка с тетеркой. Так бы и ко мне, к рабу Божьему (имя), все светлое слеталось, на глаза показалось, под ружье ставалосъ. Аминь.
После покупки нового ружья надо было его пристрелять (убить ворона), чтобы ружье впоследствии било без промаха, а чтобы ружье не пришлось вновь пристреливать, никогда не стреляли чужими патронами.
Ружье окуривали дымом от шерсти ранее убитых животных или от перьев убитых птиц6. Все орудия пассивного лова отваривали в хвойном растворе. В таком же растворе вываривали одежду, используемую для охоты, которую дополнительно окуривали дымом от можжевелового (фересового) костра7, а сами охотники прыгали через него, чтобы уничтожить все посторонние запахи и «все худое».
Собираясь на охоту, и охотники и рыбаки молились святому Николаю Угоднику и давали мысленное обещание принести в церковь или часовню мясо убитого зверя или птицы.
Перед охотой нельзя было спрашивать охотника, куда он пошел8. Никому не давали дотрагиваться до ружья, а женщине запрещалось прикасаться и к запасам провизии, и к снаряжению. Перед охотой и на охоте нельзя было пить спиртное (зверь почует перегар за 3—4 километра и будет издеваться). Накануне охоты обязательно ходили в баню, надевали чистое нательное белье, но не брились и не стриглись (уйдет удача). Сапоги всегда обували с левой ноги, чтобы угодить хозяину леса.
Из дома охотника никто не провожал, и дверь за ним не запирали (дорогу запрешь). Обычно на охоту пробирались задворками, опасаясь встретить женщину, кошку, священника, человека с худым взглядом: удачи не будет. Услышав крик филина, возвращались обратно (филин выкричал всю добычу), то же самое делали, если заяц перебежит дорогу9. Встретив | другого охотника, за руку не здоровались (через руку можно передать удачу), не давали ему прикуривать и не угощали махоркой.
Магическим пожеланием удачи было: «Ни пуха, ни пера!» — на что следовало отвечать: «К черту!». Для первого посещения леса брали как можно больше хлеба, остатки которого надо было принести домой, чтобы в будущем с охоты не приходить пустым. Если первый выстрел был неудачен, возвращались обратно домой: зря время потеряешь — удачи не будет10.
Не ходили на чужой гон и на чужой лай — таков был негласный уговор охотников. Чтобы не растерять удачу, при охоте на крупного зверя мелких зверей и птиц не стреляли, а из убитого зверя вынимали дробинки и по одной клали в новый заряд. Для удачи же задабривали и лешего: на росстани (перекрестке) лесных тропинок на пне оставляли хлеб и махорку. Если зверь все же не попадался, выворачивали наизнанку шапку.
Обычно у каждого охотника был свой путик — чуть заметная тропка с пассивными орудиями лова (петлями, волосяными и конопляными силками, капканами), которые сотнями расставляли на протяжении нескольких верст. Обход каждого путика занимал от одного до трех дней. Нередко охотник держал несколько путиков, использование которых продолжалось десятки лет и даже переходило по наследству.
Путики могли быть рассчитаны для охоты только на один вид птицы или зверя, например, на рябчика, тогда петли и силки расставляли, руководствуясь знанием привычек и мест обитания рябчиков. Чаще путики были смешанными. В этом случае путик выбирали так, чтобы на пути были и речки, и ручьи, и места, где водятся разные звери и птицы. На тропах ставили ловушки на норку, куницу, рябчика, на ручьях и речках — на выдру и ондатру, по берегам водоемов — на горностая и бобра.
Если путики тянулись на десять верст и более, охотники (чаще всего близкие родственники) объединялись в небольшую артель, но это было скорее исключение, чем правило. Одну-две птицы или зайца обязательно оставляли в ловушке — в дар лешему11. Обратно возвращались тем же путем, которым шли на охоту. Добычу показывали всем домашним, при этом запрещалось говорить, что убил зверя, надо было сказать: взял, добыл, поймал.
Охотились с собакой, чаще всего с карело-финской лайкой. Чужому человеку запрещалось гладить собаку, и детям нельзя было играть с ней, чтобы «не пристал призор». «Запризорную» собаку хозяин вылечивал сам. Для этого он должен был убить в лесу белку и скормить ее лапки собаке. Собака могла и «задичиться», то есть перестать слушаться хозяина. Считалось, что такая собака наступила на след лешего. Ее уводили в лес, оставляли и издали трижды кликали: если она не прибегала к хозяину, уезжали, так как считалось, что собака перешла в служение к лешему и «с нее толку не будет»12.
Отсутствие надежного огнестрельного оружия было причиной распространения в нашем крае большого разнообразия ловушек и способов пассивного лова. Способы добычи животных хранили в тайне от других, передавая их только родственникам из поколения в поколение.
Широко распространена в Вытегорском крае была охота на птиц. Невдалеке от глухариного тока, который находили по прочерченному крыльями насту и разбросанному помету, за месяц — два до начала тока делали шалашку (шалаш), чтобы птицы к ней присмотрелись и не боялись. Во время тока в шалашке и ждали прилета глухарей. Нередко на токах сооружали ступки (рис. 1): клиновидные колья (широкой частью вверх) ставили по кругу, в середину вбивали кол с веревкой и привязывали жердь, на которую подвешивали сноп из овса, привлекавшего птиц13. По закону старых охотников на зимнем и весеннем току запрещалось бить глухарку, так как к осени от нее будет 7—8 глухарят14.
Рис. 1 Ступка на глухаря. А – вид с боку, Б - вид сверху.
Летом на тетеревином порхалище настраивали очеп с петлей и деревянным сторожком (рис. 2). Птица наступала на сторожок, петля затягивалась и подтягивала ее за лапку вверх15. Зимой двое охотников, высмотрев днем места тетеревиных ночевок в вырытых в снегу ямках, приходили к этому месту поздно вечером с сетями. Первый, освещая снег зажженной лучиной, отыскивал углубления в снегу, а второй осторожно прикрывал ямки сетью и вынимал дичь.
Рис. 2. Очеп с петлей на тетерева.
Для пассивной охоты на рябчиков устраивали петли (жердки)16: срубленную и положенную на пенек елочку очищали, оставляя только два сучка, из которых делали колечко. С двух концов ствола укладывали кисти ягод калины. Рябчик по жердочке бежал к калине и попадал в петлю, подвешенную к еловому колечку (рис. 3).
Рис. 3. Жердка на глухаря, тетерева.
Охотились и на водоплавающую птицу — чернеть хохлатую, свиязь, крякву, красноголового нырка. Имитируя утиный выводок, на водоемах ставили по восемь-девять чучалок17. На крупных зверей тоже использовали средства пассивного лова. Давящие средства у нас называли «давки» или «олонецкие пасти» (рис. 4).
Рис. 4. Олонецкая пасть (давка).
Срубленное дерево раскалывали не до конца на две плашки. Недоколотый конец туго обматывали веревкой, а расколотый раскрывали, как пасть, вставив сторожок (палочку). Такие давки ставили на небольшой возвышенности, в «пасть» клали мясо. Зверь, пытаясь схватить приманку, ронял сторожок, и его придавливало верхней плашкой18. На лосей ставили петли. На лосиной тропе между двух больших деревьев находили осину. Надрубали ее, оставляя комель в полтора метра, так, чтобы осина, упав, осталась на комле. С каждого дерева подвешивали к осине по металлической петле диаметром около метра, замаскировав петли ветками. Лось, сдирая кору с упавшей осины, попадал в петлю. Но охотиться на лося боялись, даже поговорка была распространена среди вытегоров: «На медведя идешь — готовься к постели и боли, на лося — к смерти». Распространена была охота при помощи капканов (кляпцев). Ковали капканы в кузницах. Не каждый кузнец мог выковать хороший капкан, поэтому охотник обычно «держал» своего кузнеца. Рассчитывались за изготовление капканов мясом добытых зверей. Технология изготовления кляпцев на различных зверей в принципе была одинаковой: капканы различались только по размерам и весу. Самыми легкими были капканы на куницу. Для добычи лисы, рыси и выдры годились капканы другого вида, более массивные, чем на куницу. Вес капкана на волка равнялся пяти — семи килограммам, а вес капкана на медведя — почти пуду (16 килограммам). На лисицу и рысь кляпцы ставили «под след», там, где заметят следы. На выдру капканы ставили в воде, в излучине реки или ручья. На куницу и волка охотились на куньих и волчьих тропах. Барсука чаще ловили петлями у норы или на барсучьей тропе, чем капканами. Около воды у обрывистого берега в траве ставили рамки с петлями на горностая (рис. 5)19 .
Рис. 5. Рамка на горностая.
На белку (векшу) охотились обычно вдвоем и непременно брали собаку, чаще всего карело-финскую лайку. Собака «спаивала» белку, после этого помощник (бухальник — в Вытегре, подтомарник — в Андоме) стучал обухом топора по дереву, чтобы спугнуть зверька. Белка начинала прыгать с дерева на дерево, а охотник бил по ней из ружья, стараясь попасть белке в рот. Если промахивался, то отыскивал на ели третий «сорок» (третий сверху ряд ветвей) и стрелял наугад, так как белка, испугавшись, обычно прячется именно в третьем «сороке»20.
Охота на волка в Вытегорском крае имела сезонную специфику. Летом нередко ловили волка в петлю, которую на тропе на высоте человеческого колена ставили на растяжку между деревьями. Иногда брали волка на приманку. Рыли яму двухметровой глубины (рис. 6), в ее середину вбивали кол, на который подвешивали приманку. Сверху яму прикрывали тонкими прутьями и травой, волк шел к приманке и проваливался в яму21. Самым сложным сооружением для поимки волка был частокол (рис. 7). По кругу в два ряда, на расстоянии 50 сантиметров между кругами, вбивали колья высотой 120 сантиметров. Между двумя кругами из кольев получался коридор. В центре внутреннего круга клали приманку, во внешнем круге делали дверь. Дверца открывалась только внутрь круга. Волк, забежав в калитку, бегал по узкому кругу, а выйти из коридора не мог, поскольку ему, в силу специфического строения скелета, было не возможно развернуться..
Рис. 6. Яма на волка.
Рис. 7. Частокол на волка. А – вид сбоку, Б – вид сверху.
Зимняя охота на волка была весьма остроумна. Ночью запрягали лошадь, в сани клали поросенка, которого во время езды толкали под бока. На визг волки выбегали на дорогу на расстояние ружейного выстрела22. Облавой же волков не добывали.
Но, пожалуй, самой опасной, но и самой любимой была в наших краях медвежья охота.
Зимой на охоту ходили группой от 4-х до 6 человек, вооруженных топорами, рогатинами, кольями и ружьями. Сначала делали обход лежащего в берлоге медведя, затем двое ставили в отверстие берлоги колья крест-накрест, а третий просовывал внутрь кол и, нащупав медведя, начинал его тревожить. Рассвирепевший зверь бросался к отверстию, но натыкался на колья. Поэтому ему приходилось лезть потихоньку, просовывая между кольями голову. Как только голова медведя показывалась из отверстия, четвертый охотник стрелял в зверя. Если стрелок промахивался, тут уж шли в ход ружья других артельщиков, а также рогатины и топоры23. Ближе к весне выманивали медведя на приманку. Убив и разделав лося, его внутренности оставляли невдалеке от берлоги и прятались в засаде. Медведь, в это время года голодный и спящий очень чутко, учуяв приманку, выходил из берлоги, где его и били24.
Летняя охота на медведя — это охота со специальных (рис. 8), сооруженных на ветвях деревьев или на вкопанных в землю столбах на высоте двух метров помостов — лабазов (лавазов). Лабаз обычно устраивали около зарезанной зверем скотины или рядом с попорченным овсяным полем. Ходили на такую охоту от трех и более человек. Один из них, дойдя до лабаза, сразу же возвращался домой, при этом на протяжении всего пути по лесу он должен был аукаться. Оставшиеся на лабазе ему не отвечали. По убеждению охотников медведь, слышавший удалявшееся ауканье, должен был воспринимать это как полный уход всех охотников из леса. Поэтому аукающийся считался также полноправным участником охоты и получал равный с другими пай25. Но некоторые охотники не признавали охоты с лабазов, они караулили зверя в кустах, а чтобы тот шел не к лабазу, а к их засаде, охотники ставили недалеко от лабаза свои пахучие метки. Чуя запах, медведь уходил от лабаза и попадал в засаду.
Обилие медведей в лесах издавна привлекало в наши края любителей медвежьей охоты. В шимозерские леса приезжали охотиться высокопоставленные особы из Петербурга и даже заграничные гости. Так, в 1892 году на медвежьей охоте в шимозерских лесах побывал великий князь Николай Николаевич младший, внук императора Николая Первого, в 1886 году — граф А. А. Мордвинов, в 1897 году — дворянин из Санкт-Петербурга Лаврентьев, составитель первого в России охотничьего календаря . Кроме того, в вытегорских лесах в разное время охотились петербургские князья В. В. Кочубей и Б. А. Васильчиков, граф С. А. Уваров, а также бельгийский граф В. Обер.
Рис. 8. Лабаз (лаваз)
Олонецкий егерь Мартемьян Петрович Мартемьянов бьи зачислен в состав егерей при дворе Его Императорского Величества великого князя Николая Николаевича младшего. Егерское дело Мартемьянов передал старшему сыну Николаю. К нему на охоту приезжали известные советские политические деятели — Н. В. Крыленко и А. И. Рыков.
Вытегорские охотники хорошо знали свой лес и умело в нем ориентировались по солнцу, по коре на деревьях (северная сторона шероховатая с лишайниками), по муравейникам (муравейники располагаются с южной стороны дерева)27. Время определяли по солнцу — на глаз или же для большей точности «лаптями». Для этой цели охотник становился так, чтобы его собственная тень достигла какого-либо предмета. Затем он измерял эту тень, приставляя пятку одной ноги к носку другой, то есть лапоть к лаптю. Поэтому и время считалось «лаптями» — пять лаптей, например, означали время обеда28.
И все-таки, чтобы не блудить в лесу, оградить себя от проказ лешего, читали дома заговор29.
Встану я, (имя), благословясь, пойду перекрестясь с избы в ворота, с ворот в густой лес, найду там старца белого. Поклонюсь ему с речью горкою: «Прикажи слугам своим верным меня, раба Божьего (имя), с лесу темного меня вывести, выпроводить и направить на путь-дороженьку в домову сторонушку, к родным суседушкам. Будьте, мои слова, крепки и лепки отныне и довеку, замок в рот, а ключ в воду. Аминь.
Если приходилось заночевать в лесу, место выбирали недалеко от муравейника. Под голову клали сапоги, смазанные дегтем, вдоль себя растягивали портянки, ногами ложились к костру. Можно было спокойно спать: ни змея, ни какой другой мелкий зверь, учуяв запах портянок и дегтя, не подойдет30.
В непогоду ставили для ночевки шалашку, разведя рядом костер. Зимой ночевали у костра. Вырыв лыжами снег до земли, жгли очень большой костер, потом угли и золу сгребали в одну кучу к краю, кострище устилали еловой лапкой. На углях и золе делали надью31.
Во время отдыха в дороге сырой воды не пили, обязательно кипятили чай. В кружку вливали немного медвежьей желчи или столовую ложку водки. Все это закусывали солониной с хлебом. После такой еды можно было идти 10 километров, не уставая и не потея32.
Еду на костре варили в берестяных коробейках, подвесив их над огнем. В отваренном виде ели мясо рябчиков, глухарей, тетеревов, уток. На палке жарили мясо лося, медведя, зайца. Но обычно такую трапезу устраивали или на ночлеге у костра, или после завершения охоты. В другое время перекусывали домашними запасами (хлеб, толокно, сущик, солонина)33.
Боровая дичь до подачи к столу должна была «дойти». Чтобы мясо было нежнее, а вкус улучшился, тушки на неделю подвешивали под навесом дома, закрыв от мух смоченными в уксусе сетками. Рябчика к столу обязательно подавали с брусникой, а утку — с морошкой.
Когда-то боровую дичь били сотнями штук и отправляли в Санкт-Петербург, но ее прежде всего надо было подготовить к дальней дороге. Для этого у тушек сосновым крючком вытаскивали все внутренности, протаскивали сквозь тушку сосновую веточку и укладывали их в ящики. Не сохранить дичь от порчи считалось позором для охотника34. Но был в вытегорском календаре день — 7 декабря, когда охотникам запрещалось бывать в лесу. По поверьям старожилов, ушедшие в этот день на охоту могли не вернуться — лес забирал их к себе35.
В настоящее время охотники мало придерживаются старинных обрядов и способов охоты. Зверя добывают не умением, сноровкой и хитростью, а ружьями, часто с оптическим прицелом. Это быстро, доступно.
Вытегорская охота отличалась от охоты в близлежащих областях тем, что в основе своей была любительской. Неразвитость охотничьего промысла легко объясняется. На просторах района находится более шестисот озер, рек, ручьев, изобилующих рыбой, что давало дополнительную пищу к столу вытегорских крестьян и дополнительный доход в крестьянский бюджет. А так как селения располагались рядом с водоемами, ловля рыбы занимала меньше времени, чем добыча зверя и птицы в лесу, и была менее опасной.
Сведения об охоте нам передали вытегорские охотники-старожилы. За их плечами десятки лет любительской охоты. Мы надеемся, что те крупицы охотничьей мудрости, которые нам удалось собрать (многое еще держится в тайне), останутся для потомков, помогут истинным ценителям старинной охоты.
Приложение 1
ОХОТНИЧЬИ БАЙКИ,
записанные со слов Виктора Павловича Крылова, 1941 года рождения, село Анненский Мост
Медведица
Ходили с Палычем на медведя. Да вот за Бессонову, знаешь. Сидим, значит, у поля. А там у поля канава тянется. Я сижу спиной к полю. Палыч напротив меня. Ждем. Вдруг запотрескивало в кустах. Я говорю: «Вон, идет!». Повернулся. На коленки встал к полю лицом. Два патрона еще в руке на всякий случай. Выходит медведь, здоровый такой. Медведица была. Вышла, метров десять по полю двинулась. Ест. Я прицелился, а думаю: «Вот Палычу не дашь стрельнуть, скажет, вот, б...ха, не дал». Ему моргаю: «Давай». Он прицелился. Я тоже повернулся. Выбегает медвежонок, черненький такой, как кошка размером. Подбежал к ней. Опа! Легла на бок. Он сосать. Елки-палки! Ну, какое стрелять! «Все, — говорю, — Палыч, стрелять не будем». Отступились. Она поела, ушла и в лесу рядом с нами и ходит, потрескивает. Говорю: «Сейчас, Палыч, этот несмышленыш к нам выскочит, ему ведь что. Ты знаешь, что она нам за него сделает!» — «Пошли отсюда!». Так и ушли. Не испугали медведицу.
Страху натерпелись
Страху однажды натерпелись. Медведь-то, кстати говоря, здоровый, самый большой из тех, которых добыли. Просидели, значит, весь вечер. Ничего нет. Встали, пошли домой.
Гоп! Запотрескивало, ага! Ждем, ничего не видно. Потом подождали, подождали, он ходит на поле-то. На фоне неба глыба-то, появился. Ест там. Вприсядку и на четвереньках к нему поползли. Подползли. Друг другу мол — стреляем! Бахнули оба. Выстрелили. Он западал, западал. Выровнялся так и на нас галопом. А еще Вовка мне так: «Перезаряжай!» —крикнул, голосом сбивает. Я только раскрыл ружье-то, а где там! Он вото перед нами, такая махина. Опа! Обратно захлопнул, а он просто уже не то чтобы на нас, а он убегал по тропе туда, откуда пришел, а мы тропу
ему перекрыли. Он перед нами метрах в трех как в сторону шарахнется!
Вовка успел выстрелить, а я дак и не успел. Кстати сказать, и смазал.
Вплотную стреляешь вот в упор, а хрен попадешь. И ушел, там трескоток
пошел такой.
Ну а потом-то говорим: «Давай посмотрим, куда ушел». А где там посмотришь. Фонарик еле живой. Палку поставили, заметили, где были, поехали за мужиками, за собаками. Утром-то приехали, светать стало. Пошли. А только подошли еще к тому месту, где он пошел-то, собаки в стороне лают. Рядышком. Подходим, все, готов, лежит. Дак я лапу-то его взял в свою руку — лапка-то у него, б...ха! Больно большая. Здоровенный медведь!
Умные собаки
У мужика одного собаки были умные до чего, зверя гоняют отлично, но недостаток один — повадились они на диване спать. Шерсть после них, прочее... Стал гонять их, чтоб не спали. При нем не спят, как домой зайдет — шерсть на диване. Спали, значит, он опять давай их драть. «Зайду —нет, не спят на диванах, а диван — теплый. Я снова их драть. Все —приду, на диване нет, диван холодный. Неужто перевоспитал? Я проверить решил. Пришел, дверью хлопнул, а сам к окну, смотрю, что они там
делают, а они вокруг дивана стоят и дуют, чтоб остыл».
Добыча
Дело-то в Бурковском было, а дело еще до войны было, повадился медведь за овсом ходить на полосу. Жрет медведь овес, батьку мужики говорят: «Ты посиди, хоть медведя-то убей, а то весь урожай съест». — «Некогда, дела». — «У тебя сын вон какой — 16 годов». А сын старший: «Не пойду, боюсь». А этот, Мишка-то, моложе, 14 лет, говорит: «Давай я посижу, батька». Батька говорит: «Ну ладно, двое посидите». Пришли, построили лабаз посреди поля. Одному туда видно, другому в другую сторону поля. Сидят, ждут. Договорились, что если выйдет медведь, то локтем толкни. Сели. Стемнело. Брат-то толкает. Ага, вышел. Сижу, жду, сейчас выстрелит. Не стреляет. Сумерки уже начались. «Выходит»; — говорит. «Ко мне прямо прет. Прет и прет! Что делать-то? И тот целится, толкнуть его — вдруг смажет. Сижу не толкаю, а он вот уже по4 лабаз. Я — бах! Брат-то с испугу вниз под лабаз».
- Ты чего?
-Как чего, медведь.
-Где?
- Да вото рядом.
Тот раз — и наверх. «Что делать-то будем?». На счет «три» спрыгнули и домой побежали. Батька говорит: «Ну как дела-то?» — «Нормально, близко стоял, наверняка, даже не рявкнул». Пришли утром. Батька ружье взял.
- Где? Там
Тот раз — встал и рот разинул — телушка. Я сразу ноги в руки и
домой. Мать дома блины жарит, печка топится: «Ешь, потом некогда
будет, шкурать да все такое. Навертываю, вижу в окошко, они идут, мать-то и говорит: «Ой, наша телушка-то». Я в окошко прыгнул и бежать. Так
вот как поохотился.
Охота на зайцев
На водостоке, в кустах-то, зайцев-то тьма, они к водостоку выходят
пить воду. Утром идешь, около водички кладешь кирпич, сверху — морковку свежую и махоркой посыплешь. Заяц подойдет, морковку-то учует, понюхает — апчхи! — об кирпич башкой. Я только утром иду, собираю.
Попал!
Подсунули ему эти патроны. «Ну давай покажи-ка класс! Был охотник Семеныч, хорошо стрелял! Просто отлично. Мужики решили подшутить над ним. Дробь вытащили. Давай по бутылке влет бахнешь». — «Кидай!». Раз, в бутылку — бах! Бутылка падает! «Не может быть». — «Давай по шапке!». Кидают шапку. Семеныч — бах! Мимо! «Не может быть». — «Дырок-то нет». — «Не может быть», — кипятится Семеныч. «Семеныч, давай хоть по лежачей-то бутылке! На пенек поставим, попадешь ли?». Бах — бутылка стоит. Ну все ржут, не могут на ногах стоять, в покатушку. А один мужик говорит: «Слушай, Семеныч, а давай я штаны сниму, попадешь мне в зад?». — «А вставай!». И встал. И как всегда бывает — патрон попался с дробью. Он как врезал, тот как взвился с визгом кверху. Все встали, испугались. А Семеныч пляшет: «Попал! Попал!».
Медведь с колокольчиком
Мужик ходил за медведем. Ну никак взять не может. Медведь хитрый, жрет, пока людей нет, кто пройдет — все, не показывается. Взял лоток, овса насыпал, бутылку водки наверх налил и поставил на поле, где медведь ходил. Утром пошел, точно — медведь лежит. Овес сожрал, спит. Он колокольчик привязал коровий на шею. Медведь как проснулся, тряхнул, испугался, отскочил. Через полчаса — мужик на лошади ехал — говорит: «Видел, как медведь с колокольным звоном пронесся».
Меняй кальсоны
Миша Симушин с Филимоновым сидели на кабана. Просидели. Стемнело, кабан не вышел, и пошли домой. И вот стали подходить к низинке, и вдруг медведица прямо по дороге подбегает и на дыбы. Сама ревет.
Они, видишь, с ружьями да охотники, а так-то дак, конечно, — меняй кальсоны.
Фонариком посветили. Она на четыре ноги — отбежала. Отбежит метров десять и опять возвращается. И таким же макаром — на дыбы и ревет. Дело-то в том, что она переходила дорогу с медвежатами, а они попали под это дело-то. Пугала их таким образом. Так, говорят, раз пять вернулась. Потом уже ушли, все равно раз вернулась. Тут, конечно, страху натерпелись
* * *
Ходит ветер по вершинам,
Слышно шум издалека.
Но не гнутся исполины,
Лишь качаются слегка.
В их ветвях, как в колыбели,
Спят красавцы-глухари.
Они в соснах или в елях
Ищут дом свой до зари.
Но еще заря не встанет,
Только сделает намек,
А глухарь уже поманит
В переливчатый манок.
Разве хватит тут терпенья
Спать на белой простыне,
Чтоб его услышать пенье
Забываешь ты о сне.
Не жалеешь свои ноги,
Хоть корысти и не ждешь.
Без тропы и без дороги
В тьме кромешной ты бредешь.
Номер
Я на номере стою,
Жду я лося здесь.
Проклинаю жизнь свою —
Околел уж весь.
И до ветру мне нельзя,
И курить — ни-ни!
Вот охотничья стезя!
Золотые дни.
Шутка
Деревья от листьев давно уж пусты,
Под ношею снежной согнулись кусты.
Луна из-за темного леса встает,
Лыжней занесенной охотник бредет.
Коленки дрожат, и на лбу его пот,
Ведь ношу немалую он волочет.
Ружье за плечами, рюкзак за спиной
Его вопрошают: «Куда ж ты, родной?».
«Да вот, за лосями держу я свой путь,
На номер пойду, свет забрезжит лишь чуть.
А счас, в темноте, я иду на привал.
В избушке лесной уж кипит самовар».
Там егерь с загонщиком ужин варят,
И речь не спеша меж собой говорят.
Загонщик засветло лосей обложил,
И егерю свой результат доложил:
«На вырубке семь или восемь их штук,
Уверен, до утра они подождут.
А в острове дальнем их пять или шесть.
Поменьше, чо это уж точно, что есть.
Я думаю, мы их возьмем без труда,
Под утро стрелка мы отправим туда.
А, кстати, уж поздно, а нету стрелка.
Еще не хватало искать дурака.
Чу! Кто-то тихонько скребется по двери.
Возьму я ружье, ну а ты отвори».
«Да это ж кобель его лапой скребет.
Ну, стало быть, жив, вон и сам он идет».
ПРИМЕЧАНИЯ
'Сообщение Леонида Николаевича Терехова, 1923 г. р., д. Самино: «Свиней, разрезать на кусочки (примерно по 0,5 см), засыпать в стеклянную или глиняную бутылку и очень долго встряхивать. Постепенно края кусочков сгладятся, закруглятся»; сообщение Ивана Серафимовича Июдина, 1932 г. р., д. Илекса: «В Илексе дробь «катали». Для этого свиней,, нарезанный маленькими кусочками, клали на большую перевернутую вверх дном печную вьюшку, накрывали свинец вьюшкой меньшего размера и, прижимая верхнюю вьюшку рукой, катали ее круговыми движениями по кусочкам свинца. В результате свинец приобретал вид круглых дробинок».
1 Сообщение Л. Н. Терехова о технологии изготовления камусныхлыж: «На такие лыжи не липнет снег. Для основы лыж закругленные концы двух осиновых плашек распаривали в горячей воде, через чурбак загибали их кверху, потом приделывали ремешки (мочки). Потом готовили камус — специально обработанную шкуру с лосиных или лошадиных ног. Ее разрезали вдоль, замачивали, соскабливали жировые остатки и сухожилия, высушивали и мяли. Готовые шкуры сшивали в ленту и набивали на внешнюю сторону лыж ворсом по их ходу.
Надевали лыжи на валенки. На носки валенок, чтобы они не выпадали из ремешков, нашивали деревянные плашки (пексы). Если в носках лыж сделать небольшие отверстия, пропустить через них веревочку и вставить лыжу в лыжу, то их можно использовать вместо санок».
3 Чучела для охоты на тетеревов в разных местах Вытегорья отличались и по наиме
нованиям (чучело, чучелка — в Андоме, чучалка — в Якшино), и по технологии изготов
ления. Алексей Никитич Филимонов (1937 г. р., д. Семеновская) так описывает процесс
изготовления чучела: «Ошкурать тетерева, натянуть шкуру на проволочный кар
кас, набить оческами льна или конопли. Из красных тряпочек прикрепить брови и
из тетеревиных перьев хвост». А по сообщению Л. Н. Терехова, надо «...из осинового
чурбачка вытесать болванку, напоминающую формой птицу. Обклеить болванку
двадцатью слоями бумаги, высушить, разрезать вдоль и снять болванку, а бумагу
склеить, обшить черным сукном или другой материей, нашить брови и хвост».