Весной 1606 года жители западных окраин нашей страны были немало удивлены необычным зрелищем – через русскую границу проследовала огромная вереница карет, повозок. Это двигалась двухтысячная свита Марины Мнишек, ее отца и их приближенных. Сотни нарядных польских гусар и солдат охраняли царскую невесту. Для удобного проезда были срочно отремонтированы дороги и мосты. В местах ночевок нередко строились новые дома, для того чтобы достойно разместить невесту. Простые деревянные избы не устраивали избалованную дворянку и даже лиц, сопровождавших ее. В Москве в то время готовилась пышная встреча. Вся первая половина мая после прибытия царской невесты прошла в непрерывных балах. Звучала музыка, слышалась разноязычная речь, лилось вино. Жених – царь Дмитрий Иванович – переодевался то в польские гусарские одежды, то в московские, был необычайно весел и счастлив. Однако скоро все переменилось. Явное неуважение русских традиций, православной веры вскоре вызвало к нему антипатию среди всех слоев русского населения. Недовольством народа воспользовались бояре. Был организован заговор, и через неделю после свадьбы Марина Мнишек стала вдовой. Сама она случайно уцелела во время мятежа. Правительство Василия Шуйского взяло ее и оставшихся в живых поляков из свиты под свою защиту. Содержание бывшей царицы и ее соплеменников в столице было небезопасно, поэтому решили разослать их по разным городам, в том числе в Кострому, Ростов, Ярославль, позднее в Вологду. Смута в государстве, военные столкновения с Польшей превратили «спасение от гнева толпы» в долговременную ссылку. У поляков отобрали оружие, ценности, лошадей, разделили их на мелкие группы и отослали как можно дальше от столицы. Таким образом, большая группа поляков из свадебной свиты Марины Мнишек оказалась в Вологде и Белозерске. Осенью 1608 года им пообещали отправку на родину. Вологодскую группу поляков повезли на соединение с белозерской, которую решили отправить на родину водным путем. Все сложности этого переезда подробно описываются в дневнике неизвестного поляка (он прибыл в Россию в составе посольства Мнишек), опубликованном позднее под названием «Дневник Марины Мнишек» [1].
Автор дневника подробно описывает выезд поляков из Вологды 1 октября 1608 года, ночлег в селе Кубенском, поездку вдоль Кубенского озера, посредине которого был виден красивый каменный монастырь (Спасо-Каменный. – И. С). Полякам было известно, что он использовался как место ссылки и в нем находился их соотечественник Кардовский, слуга пана Бучинского. Там же находился и князь-воевода Григорий Петрович Шаховский. За свою поддержку Лжедмитрия он был отослан царем Василием Шуйским воеводою в Путивиль, там поддержал крестьянского вождя И. Болотникова. После сдачи Тулы в октябре 1607 года его отправили в тюрьму на «Каменное», то есть в Спасо-Каменный монастырь.
Путь от Вологды до Кириллова занял у поляков несколько дней. На ночевки располагались у Спасо-Прилуцкого монастыря, в селе Кубенском, в Велижце, в почтовой яме под «Николиным монастырем» [2] (почтовая станция у Никольского погоста в районе современного села Никольский Торжок. – И. С). Вскоре поляки увидели Кирилло-Белозерский монастырь: «Миновали монастырь Корытов с довольно большими полями, богатый чернецами и имуществом. Однако его в это время царь Шуйский сильно истощил. Говорили, что только четыре таких богатых монастыря в целой московской земле. Мы полюбопытствовали увидеть остатки древностей, и человек с двадцать наших туда пустили. Отворили образа и церкви сами же чернецы, вежливо встречая гостей, потчевали нас квасом и медом» [3]. Надо пояснить, что автор дневниковых записей, подробно описывая свои злоключения, нередко делает ошибки в названиях монастырей, деревень, рек. Кириллов монастырь он называет «Корытов», деревня Звоз превратилась в «Своз», речка Сизьма – в «Схему». Современные публикаторы дневника в довольно подробных комментариях, к сожалению, не отметили всех неточностей, вследствие чего не установили и географической привязки «Корытова» монастыря, отметив, что «обитель с таким названием неизвестна в Вологодском крае» [4]. Следующая ночевка поляков произошла в деревне «Своз у реки, называющейся Шексна». На следующий день кирилловские монахи послали им «пожалование, то есть хлеба, рыбы и кваса». Из деревни Звоз, где в то время находилась крупная речная пристань, на Белоозеро был послан гонец за судами. Но судов не дали, а посланца – боярского сына – даже хотели утопить. Пришлось послать сотника с несколькими десятками стрельцов; через три дня отряд вернулся с тремя судами, захваченными силой. Плавание по реке Шексне тоже надолго осталось в памяти поляков. «Ночью проплыли пять верст через небезопасные пороги, миновав язы – заграждения, которые на этой реке строят для ловли осетров. Говорят, что больших и лучших осетров, чем в этой реке Шексне, не знают здесь, потому что в Белое озеро впадает 25 рек, а вытекает только одна эта...» [5]. Мытарства автора дневника и его товарищей продолжались до конца января 1609 года, когда их наконец выпустили из России. Автор дневника, рассказывая о гостеприимстве кирилловских монахов, не сообщает, что довольно длительное время поляки находились под охраной монастырских ратников.
 |
 |
 |
 |
| Кресты-тельники. XI - XII вв.(1 - 4) | Кресты-тельники. XI - XII вв. (6 - 9) | Кресты тельники. XI - XII вв. (23 - 25) | Подвески-образки. XII в. (32 - 34) |
 |
 |
 |
 |
| Евангелие. М., 1853 | Евангелие. М., 1809. Общий вид | Обложка книги "Священные христианские размышления..." М., 1783" | Запись на форзаце книги "Хвалебное приношение веры Митрофану, епископу Воронежскому". XIX в. |
 |
 |
 |
 |
| Рисунок в книге "Священные христианские размышления..." М., 1783 г. | Священник Казанского собора П. А. Лесницкий. Начало XX в. | Надгробная плита протоиерея К. Н. Виноградова на кладбище Кирилло-Белозерского монастыря. Фото А. И. Смирнова. 2002 г. | П. И. Архипов в своем саду.1950-е гг. |
Подтверждение этому мы обнаруживаем в расходных книгах Кирилло-Белозерского монастыря. В июле 1608 года монастырские слуги Фтор Осеев «с товарищи с 15 человеками панов провожали с Беле-озера до Романова, издержали на свой харч рубля 22 алтын» [6]. Здесь, видимо, идет речь о белозерской группе поляков во главе с С. Немоевским, которые на судах были отправлены 11 августа из Белозерска в Москву, а прибыли в столицу 23 августа. В октябре монастырский служка Буслав Козляинов «с товарищами з Белоозера панов провожали до Любца, издержали на свой харч, на конский корм и на всякие мелкие расходы 2 рубля 16 алтын 4 деньги» [7]. В первом и во втором случаях речь идет об охранной службе, которая возлагалась правительством на богатые и крупные монастыри, способные на свой счет нанимать, вооружать и содержать небольшие воинские соединения для несения охранно-пограничной службы. Даты расходных монастырских документов совпадают с дневниковыми записями автора дневника: «18 дня [октября] в Любче высадились мы из судов на берег... И тут нас застал гонец, который передал приказ задержать нас» [8]. В ноябре того же года уже известный нам Фтор Осеев «да Семен Ершов с товарищами с Ывачева панов провожали к Москве и с Москвы, едучи до монастыря, издержали на свой харч и на конский корм, и на перевозы 3 рубля 13 алтын 5 денег» [9]. В феврале 1609 года монастырские слуги «Тихон Карпов с товарищами з Бела озера в Великий Новгород панов литовских провожали и в Великом Новгороде в осаде были, из Новгорода в монастырь едучи, издержали на свои харчи и на конский корм 35 рублей по 5 денге» [10].
Прошло два года, и поляки вновь появились у кирилловских стен. Правда, встречали их уже не квасом и медом, а выстрелами из пушек и пищалей. Возможно, что появление под стенами монастыря крупных боевых отрядов поляков и литовцев связано с событиями 1608 года. Восторженные рассказы поляков из свиты Марины Мнишек, побывавших 6 октября в монастыре, слухи о хранении в Кириллове части государственной казны заставили поляков и литовцев держать обитель несколько лет в осаде и не раз идти на штурм монастырских стен.
Во второй половине XIX века в городе Кириллове, выросшем на месте монастырской слободы, вновь появляется значительная группа поляков. О причинах их появления, условиях жизни в городе рассказывают документы, сохранившиеся в архиве Новгородской области. Это комплекс материалов, связанный с восстанием в Польше 1863 – 1864 годов. Современному читателю необходимо сделать пояснение, какое отношение к Кириллову имеют политические неурядицы в «другой» стране.
Польское государство после четвертого раздела в 1815 году потеряло свою самостоятельность и вошло в состав обширной Российской империи.
Поляки не смирились с потерей независимости и не раз поднимались на борьбу. Одним из самых крупных восстаний было выступление 1863 – 1864 годов, всколыхнувшее не только Польшу, но и некоторые западные губернии Литвы и Белоруссии. После длительной борьбы регулярные войска подавили восстание. Его руководители были казнены. Много поляков подверглось высылке в отдаленные уголки Российской империи. На 1 июля 1864 года их число достигло 25 тысяч человек. Одним предстоял долгий и нелегкий путь в сибирские рудники, другим – в разные губернии под надзор полиции.
Департамент полиции заранее определил конкретные места, куда надлежало высылать лиц, «признанных вредными по политическим стремлениям» [11]. В этот список вошли Архангельская, Воронежская, Казанская, Новгородская и другие губернии. Новгородский губернатор уже в апреле 1863 года получил секретный циркуляр, в котором предписывалось установить места для размещения высланных лиц и «усилить состав местной полиции... с отпуском им из казны жалования, довольствия и обмундирования...» [12]. В следующем циркулярном письме от 28 мая были названы и конкретные уездные города, определенные для поселения ссыльных поляков: Белозерск – 22 человека, Кириллов – 15 человек [13]. Секретные циркуляры поступали в канцелярию губернатора почти ежемесячно. В них рекомендовалось «по поводу польских беспорядков, высылке из Царства Польского и Западного края тамошних уроженцев на жительство в империю... удвоить, а в некоторых губерниях утроить размер высылки... и число нижних чинов полиции» [14]. Губернатор получал право распределять сосланных с учетом климатических, географических особенностей населенных пунктов, материальных удобств для жизни в них. Если ссыльные имели собственные средства для существования, они должны были довольствоваться ими. Малоимущие получали от казны пособие. Оно было различным. Например, лицам дворянского происхождения назначалось содержание в 72 рубля в год. За ссыльными могли следовать жены и дети. В таком случае жены получали такое же содержание, а дети – половину [15]. Первая партия ссыльных появилась в Новгороде 12 августа 1863 года. До губернского города она следовала по железной дороге, а далее предстоял нелегкий путь на подводах в сопровождении конвойных. Долог был путь до Белозерска и Кириллова, 600 километров отделяли губернскую столицу от «медвежьих уголков» губернии. По две недели добирались по плохим проселочным дорогам. По прибытии к месту назначения ссыльные подыскивали себе квартиры и жили под неусыпным надзором полиции. Вслед за ссыльными в Кириллов поступали подробные их характеристики, в которых указывались социальное происхождение, профессия, мера участия в мятеже. Трудно представить, какое общее впечатление производил на поляков город Кириллов. Возможно, он им казался большой деревней, примкнувшей к древнему и известному монастырю. По данным 1844 года, город Кириллов находился в 597 верстах от губернского центра, занимал территорию в 246 десятин. По Генеральному плану 1777 года в нем намечалось к застройке 40 улиц и 4 площади, но к 1844 году далеко не все площади были спланированы, а улицы застроены. У соборной ограды насчитывалось до 132 лавок да на торговом рынке 21, кроме того, было 17 мелочных лавочек. Каменных домов в Кириллове было 7, деревянных – 380. Соляные и винные магазины размещались в стенах Кирилло-Белозерского монастыря. Полицейская часть города состояла из городничего, квартального надзирателя, восьми десятских и четырех будочников. Десятские и будочники служили по выбору от общества и жалованья за свою работу не получали. Пожарная команда формировалась из мещан и насчитывала 86 человек. Из пожарного оборудования имелись две пожарные трубы с необходимым снаряжением, для доставки которого использовались две лошади. Городские доходы достигали двух тысяч, но эти суммы ежегодно не осваивались, и со временем образовался запасной капитал – около 3000 рублей. В городе насчитывалось 1245 мужчин и 1445 женщин, среди них было 42 дворянина, 106 чиновников и служителей, 138 лиц купеческого звания и 1720 мещан. Богатые купцы и зажиточные мещане Кириллова занимались доставкой грузов из Рыбинска в Санкт-Петербург, малоимущие – рыбной ловлей в прилегающих к городу трех озерах и на реке Шексне. Величина уловов оценивалась на сумму до 2000 рублей серебром. Мастеровых-ремесленников насчитывалось в Кириллове до 150 человек, из которых значительную часть составляли сапожники – 94 человека. Промышленность была представлена в городе пятью кирпичными заводиками – «сараями», на которых в год изготовлялось до 100 000 кирпичей. Трактирных заведений в городе было 8, питейных домов – 6. Трижды в год город оживал в дни больших ярмарок (Кирилловская, Успенская, Введенская). В ярмарочные дни в Кириллов привозили товара на 45 000 рублей, продавали на 15 – 20 тысяч. Купцы приезжали из Ярославля, Вологды, Костромы, Вытегры, Каргополя, Бежецка, Череповца, Белозерска, Тихвина, Углича, Пошехонья. Кроме крупных ярмарок, в городе еженедельно, по воскресеньям, проходили торжки, годовой оборот которых достигал 7 – 8 тысяч рублей серебром. Подвоз товаров в город был очень удобным благодаря устройству в 1828 году канала герцога Александра Виртембергского, из которого через Сиверское озеро суда могли подойти и к центру города, и к монастырским стенам. Среди учебных заведений в городе выделялось Кирилловское духовное уездное училище. Преподавателями в нем работало 6 человек, а число семинаристов достигало 220. В четырех светских учебных заведениях было 5 учителей, а количество учеников – 87. В городе имелись одна больница на 10 коек и богадельня на 8 человек [16].
Из донесения Кирилловского исправника от 30 июня 1865 года нам известно, что в Кириллове проживало 18 ссыльных из Варшавской, Виленской, Вишенской, Ковенской, Гродненской, Минской губерний. Среди них были врачи, учителя, чиновники, священники. По социальному составу первое место занимали дворяне и помещики, значительное число составляли чиновники. Среди ссыльных были и женщины – 29-летняя дворянка Иоганна Витковская и дворянка Михайлина Пляттр [17]. Последняя несколько лет до высылки прожила в Вильно у своей тетки княжны Огинской. Одна из ее сестер была замужем за князем Огинским, другая – за князем Толстым, третья – за графом Голынским. Брат Михайлины был сослан в город Томск. К нему выехала и его невеста. О их женитьбе Михайлине в Кириллов написала ее сестра Голынская [18]. Большинство ссыльных обвинялось в политической неблагонадежности, укрывательстве оружия, в материальном содействии мятежу. У одного из них была найдена «листовка преступного содержания». Список замыкал швейцарский поданный Антоний Фабих, «захваченный в составе мятежников». Среди ссыльных был и священнослужитель – ксендз Антоний Пиотровский, сосланный как «вредный и совершенно неблагонадежный в политическом отношении» [19]. В последующие годы количество ссыльных увеличилось. В Кирилловский уезд «для поселения на казенных землях» было выслано целое семейство: ссыльный Осип Щука с семьей из четырех человек получил на обзаведение хозяйством на новом месте 55 рублей [20].
Ссыльные поляки устраивались на работу, но при ее выборе существовал ряд ограничений: запрещалось поступать на государственную службу, преподавать в школах и даже давать частные уроки. Местные власти не всегда строго следовали инструкциям и нередко делали поблажки ссыльным. Так, кирилловский уездный исправник Д. Трубников обратился к новгородскому губернатору с просьбой «дозволить время от времени лицам, сосланным под надзор полиции, отлучки за город вместе со мной и под моей личной ответственностью, дабы тем самым дать им возможность иметь хоть какое-либо развлечение в однообразной и не слишком привычной для них жизни среди чуждого им общества».
Ссыльные не лишались права вести переписку со своими родственниками и знакомыми, а поскольку в XIX веке писали часто и подробно, то и писем на польском языке появилось множество. Переписка велась, конечно, под контролем полиции. Эту деятельность осуществлял в Новгороде штабс-капитан Николай Леохновский. Из ряда писем он делал выписки. Для нас интересны впечатления поляков о пребывании в России. Отставной поручик Нарвского пехотного полка Богуслав Николаи писал из Белозерска брату о том, что в этом городе «зелень в кухне не употребляют», поэтому ему пришлось выписать из Варшавы семена огородной зелени и посадить ее. Он жаловался, что трудно прожить в этом месте на 5 рублей 75 копеек в месяц. И далее: «...вызревают вишни ... слив нет. Яблоки только дикие. Фрукты возят из Вологды, но дороговизна страшная. Работа портных неоценима, как и жизнь. Все дорого: обувь, одежда. Рыбы, хотя и машем над самым озером, тоже мало. Говорят, что стерляди (не знаю, знаете ли вы, что такое стерлядь) постоянно ловили здесь, а теперь как редкость можно достать только за дорогую цену. Я пробовал эту рыбу и, несмотря на то, что не люблю рыбы, с удовольствием желал бы иметь ее чаще на обеде. Мясо не очень хорошее, только и можно иметь говяжье». Наблюдал ссыльный и за занятиями местных жителей. Земледелие, по его наблюдениям, находилось в Белозерском уезде в плачевном состоянии, более развито судоходство. Каждый день он видел, «как люди, запряженные в шлейку, тянут плотно набитую пассажирами барку по каналу, идя сами бечевником по сто и более верст. Берут за эту работу по несколько рублей и идут охотно, так как это зависит от их воли» (речь идет о бурлаках на Белозерском обводном канале. – И. С). Непривычно, больно и грустно было видеть свободолюбивому поляку, как люди ездят по воде «людьми». Сердобольный поляк не прочь был дать совет местным жителям: «Могли бы заняться земледелием – земли много и земля неплохая, были бы и урожаи, если бы только приложили труд и старание. Земледельческие орудия, т. е. соха, борона, здесь совершенно другой конструкции. Менее практичны, чем у нас...» [21].
То, что личная переписка ссыльных контролировалась, им было известно. Жена «бывшего городского врача Иосифа Багинского» Анна писала мужу в Кириллов: «Что касается контроля наших писем, то я вижу, что в Новгороде люди более внимательны, чем здесь, в Варшаве». Иеромонах Боневентура Гавельчик, семнадцать лет проживший в Кириллове, тоже хорошо отзывался о его обитателях: «Не грустите, не скучайте и не плачьте, не думайте, что люди русские съедят поляка, как только он у них появится. С поляками обходятся так же, как мы в Царстве Польском с россиянами, и даже здесь более и более вижу откровенности, любезности, помощи и доброго сердца, чем имеют некоторые из поляков. Верьте мне, когда говорю это вам от сердца» [22].
В 1875 году императорским указом с большей части ссыльных был снят гласный полицейский надзор. Лицам, проживавшим в северных уездах, разрешили переехать в более благоприятные по климату места: в Демьянск, Кресты, Старую Руссу. Затем многие поляки выехали к себе на родину. Вероятно, не все. В документах, связанных с хозяйственной деятельностью Кирилло-Белозерского монастыря, имеется запись, сделанная 14 февраля 1876 года: надворный советник Николай Покровский и виленский дворянин Зенон Свирский за два могильные места на монастырском кладбище заплатили 8 рублей
[23]. В полицейской ведомости 1865 года последний значится как «уволенный канцелярский служащий Зенон Свирский, уроженец Виленской губернии». Кому оказывал последнюю услугу ссыльный дворянин, нам неизвестно, вероятней всего, близкому человеку или товарищу по несчастью.