Кириллов. Краеведческий альманах. Выпуск 5

      В разгар лета, июльским днем 1601 года, жители города Белоозеро могли наблюдать, как по городским улицам в сторону расположенной на посаде тюрьмы для особо опасных государственных преступников в сопровождении стражников печально продвигалась вереница повозок, в которых находились попавшие в немилость к царю Б. Ф. Годунову родственники знатных московских бояр (преимущественно их жены, сестры и дети). В числе сосланных на Белоозеро в заточение опальных лиц оказались представители трех боярских семей: боярина князя Бориса Камбулатовича Черкасского – сам князь, его жена Марфа Никитична (сестра братьев Никитичей (Романовых)), их дочь Ирина; боярина Александра Никитича Романова – его супруга Ульяна Семеновна (из рода Погожих), их дети [1]; боярина Федора Никитича Романова – его малолетние дети: пятилетний сын Михаил, которому в будущем суждено будет стать основателем новой русской царской династии, восьмилетняя [2] дочь Татьяна и младшая сестра Федора Анастасия. Как видим, в числе вышеуказанных узников, за исключением боярина князя Б. К. Черкасского, оказались фактически одни женщины и дети.

      Что же послужило причиной столь сурового наказания этих людей? В чем состояла их вина? Неужели они были так опасны для Бориса Годунова, что он вынужден был удалить их из столицы за многие сотни верст, в далекий северный край, да к тому же распорядился поместить их всех в тюрьму под надзор стражников?

      Причину опалы этих людей, видимо, следует искать в их родовом происхождении. Большинство из сосланных на Белоозеро являлись членами знатного боярского рода Романовых (из их числа лишь только Б. К. Черкасский и У. С. Романова-Погожева [3] происходили из других родов, но через супружеские союзы были тесно связаны с Романовыми).

      Из состава русской аристократии в конце XVI века боярский род Романовых ближе всех состоял в родстве с последним представителем великокняжеской и царской династии Рюриковичей – царем Федором Ивановичем. Мать последнего, царица Анастасия (первая супруга Ивана Грозного), происходила из древнего служилого боярского рода Романовых – Юрьевых – Захарьиных [4]. Дети ее брата, боярина Никиты Романовича Юрьева – Захарьина, приходились царю Федору двоюродными братьями и сестрами [5]. В родстве (пусть и не в кровном) с царем Федором Ивановичем также находился и другой не менее известный в то время боярский род – Годуновых. Супруга государя – царица Ирина – была сестрой весьма влиятельного тогда при царском дворе боярина – конюшего Б. Ф. Годунова [6]. Так как наследников у царской семьи не было (единственная дочь Федора и Ирины – царевна Федосья – скончалась во младенчестве в 1594 году) [7], то само собой с кончиной государя должен был встать и вопрос о престолонаследии. Так оно и случилось. Со смертью в январе 1598 года Федора Ивановича борьба за обладание короной свелась между самыми близкими по родству к почившему царю семействами – Романовыми и Годуновыми [8].

      На этом этапе борьбы победу одержали Годуновы, возведя на престол Б. Ф. Годунова. На время Романовы вынуждены были «забыть» о своих претензиях на царство и даже, казалось, примирились с победителем (Годунов пожаловал А. Н. Романова в бояре, а М. Н. Романов был возведен в чин окольничего) [9]. Однако «примирение» оказалось весьма кратковременным.

      Спустя два года после своей победы Б. Годунов серьезно занемог. Особенно резко здоровье царя ухудшилось в 1600 году. Затянувшаяся болезнь Б. Годунова, на выздоровление которого уже, очевидно, не надеялось его ближайшее окружение, вероятно, и подтолкнула Романовых к возобновлению борьбы за мономахов венец. В работах Р. Г. Скрынникова, на наш взгляд, достаточно убедительно показано, что Романовы в случае смерти царя Бориса готовились к насильственному захвату власти [10]. Но и на этот раз удача сопутствовала Годунову. По его приказанию в ночь с 25 на 26 октября 1600 года несколько сот вооруженных стрельцов окружили находившуюся неподалеку от Кремля, в Китай-городе, на улице Варварке, усадьбу Романовых, где в то время находилась их многочисленная вооруженная свита, и в результате предпринятого штурма ею овладели [11]. Боярская крамола была подавлена. Аресту подверглись как главные зачинщики мятежа братья Никитичи (Федор, Александр, Михаил, Василий и Иван Романовы), так и состоявшие с ними в близком родстве князья Сицкие, Черкасские, Репнины, Карповы, дворяне Шестовы, представители других родовитых фамилий, а также многие слуги, жены и дети этих бояр [12].

      Следствие над Романовыми и их сторонниками длилось восемь месяцев. Их обвинили в намерении «извести» Б. Годунова при помощи «колдовских корений», якобы обнаруженных при обыске у А. Н. Романова [13].

      В конце июня 1601 года [14] состоялось определение боярского суда, по которому члены семейства Романовых и их ближние и дальние родственники, в зависимости от степени своей вины перед престолом, ссылались – кто в монастыри, кто в тюрьмы в заточение, на окраины обширного Московского государства (в районы холодного Севера и в малолюдные места Урала, Сибири и Поволжья) [15].

      Таким образом, основные противники Годунова, казалось, навсегда были выбиты из политической борьбы, опасность для престола миновала, и уже не было тех сил, которые могли чем-то помешать власти выборного царя.

      Борис Годунов, однако, не остановился на преследованиях только тех противников, которые действительно представляли опасность для престола. Царь обрушил гнев и на их семьи – на жен, незамужних сестер и несовершеннолетних детей. В сопровождении приставов они тоже были сосланы подальше от столицы, в глухие углы необъятной страны.

      О положении ссыльного Романовского семейства на Белоозере свидетельствуют в основном два дошедших до нашего времени источника: это прежде всего «Новый летописец» [16] (созданный в 20-х – начале 30-х годов XVII века при дворе патриарха Филарета) и так называемое «Дело о ссылке Романовых» [17] (комплекс документов, непосредственно связанных с опалой этих бояр). «Новый летописец» кратко сообщает, что по решению царя Бориса «князь Бориса Канбулатовича со княгинею и з детьми, Федора Никитича детей с Михаилом Федоровичем с сестрою и тетку их Настасью Никитишну и Олександрову семью Никитича посла с приставы на Белоозеро и посадиша их в тюрьму» [18]. Из этой записи мы узнаем, что часть представителей рода Романовых действительно была сослана на Белоозеро и содержалась там в тюрьме. «Дело о ссылке Романовых» (далее – «Дело») представляет собой в основном переписку государевой канцелярии с приставами, осуществлявшими надзор за опальными боярами, в том числе и белозерскими узниками. К сожалению, эта переписка сохранилась не в полном объеме. Но тем не менее именно этот источник дает нам наиболее подробные сведения о положении и условиях содержания родственников братьев Никитичей на Белоозере.

      Согласно «Делу», приговор в отношении Романовых был оглашен в последних числах июня 1601 года [19]. Где-то в начале июля того же года началась отправка в ссылку опальных бояр и их родственников [20]. В «Деле» не содержится сведений о точном времени начала белозерской ссылки, но у нас нет оснований полагать, что отправка опальных на Белоозеро произошла в иное время. К месту ссылки узники прибыли, вероятно, к концу июля – началу августа 1601 года [21]. По сведениям «Нового летописца», опальных бояр на Белоозере поместили в тюрьму. Автор летописи не конкретизирует, где именно в городе располагалась эта тюрьма, как она выглядела и для какой категории преступников она предназначалась (вряд ли опальных бояр могли поместить вместе с разбойниками и ворами). Описание внешнего и внутреннего вида этой постройки до наших дней не сохранилось (да и было ли таковое?) [22]. Что касается места ее расположения, то, на наш взгляд, оно определяется достаточно точно благодаря сведениям из «Дозорной книги города Белоозера 7126 (1617/18) года», введенной недавно в широкий научный оборот Ю. С. Васильевым [23]. В ней говорится, что в 1617/18 году на территории Белозерского кремля («на Белеозере в городе») стояла «тюрьма татиная и разбойная» [24] (для воров и грабителей), а «на посаде на площади» тогда находились запустевшие места от прежних тюрем, которые были сожжены литовскими людьми во время их нападения на город, произошедшего, видимо, в 1612 году [25]. «На Беле ж озере за городом на посаде на площади... места государевы розрядные избы, против того: место земские избы посацких людей...место церковное ружные церкви великомученика Христова Георгия да Рожество Пречистые Богородицы; да 10 мест дворовых за Васильевскою кельею; ...за губною избою место разбойных и татиных тюрем; место опалние тюрьмы; место панские тюрьмы, а церкви и кельи, и избы, и дворы, и тюрьмы сожьгли литовские люди» [26]. Как видим, до литовского разорения на Белозерском посаде находилось три тюрьмы, в их числе была и особая «опальная тюрьма», которая предназначалась для лиц, попадавших в царскую опалу. Именно в этой тюрьме и содержалось семейство Романовых. «Опальная тюрьма» располагалась в центральной части Белозерского посада – «на площади». Рядом с ней стояли еще две тюрьмы: одна – для уголовных преступников, а другая – для пленных поляков (последняя, впрочем, могла появиться здесь лишь в годы Смуты, с началом польской интервенции [27]). Здесь же «на площади», недалеко от тюрем, находились здания казенного назначения, церкви, частновладельческие дворы и другие строения. Таким образом, место заточения опального боярского семейства располагалось не где-нибудь в глухом углу города, а в самом центре Белозерского посада, фактически на виду у любопытствующих горожан (только вряд ли опальные выпускались на волю).

      В источниках недостаточно четко определяются количество и состав ссыльных. По данным «Нового летописца», во главе опального семейства находилась чета бояр Черкасских (Борис Камбулатович и его жена Марфа Никитична). Летописец сообщает, что супруги ссылались на Белоозеро вместе «з детьми». Однако из детей Черкасских, проживавших с ними в ссылке, мы знаем только дочь Ирину, упомянутую в документах «Дела» [28]. С Черкасскими бремя тягостных дней на Белоозере разделяли младшая сестра Ф. Н. Романова – девица Анастасия (она приходилась сестрой и М. Н. Черкасской) и его малолетние дети Михаил и Татьяна. По мнению

      В. Г. Военной, в белоэерской ссылке находился еще один сын Ф. Н. Романова – «маленький Иван», который будто бы там вскоре и умер [29]. «Новый летописец» и «Дело» эту информацию не подтверждают. Историкам действительно известно, что у Ф. Н. Романова был малолетний сын Иван, но скончался он, как свидетельствует один монастырский источник, во младенчестве, 28 июня 1599 года (более чем за год до опалы своих родителей, брата и сестры), и был похоронен в Московском Новоспасском монастыре [30].

      В числе белозерских узников «Новый летописец» называет и семью А. Н. Романова. Автор летописи, говоря о семье боярина А. Н. Романова, не упоминает о ее составе. Идет ли речь только о жене Александра Никитича или о жене и их детях, неясно. В одном из последних указов Б. Годунова на Белоозеро приставу Д. Жеребцову (от начала сентября 1602 г.) упоминается жена А. Н. Романова «с детми» [31]. Данным указом Б. Годунов смягчал условия опалы, переводя белозерских узников в вотчину Ф. Н. Романова, находившуюся в Юрьев-Польском уезде. Однако в последовавшей на этот указ от Д. Жеребцова отписке государю [32] Ульяна Семеновна (супруга А. Н. Романова) вновь упоминается без детей. В том же документе указывается, что численность государевых опальных накануне их отъезда с Белоозера составляла шесть человек. В это число не входил уже почивший к тому времени князь Б. К. Черкасский (имена же остальных шестерых выше уже назывались).

      Таким образом, дети жены А Н. Романова либо были упомянуты в указе Б. Годунова по ошибке, либо умерли незадолго до выезда с Белоозера. Причем вариант ошибки более вероятен, так как «Новый летописец» и большинство документов «Дела» не упоминают о детях А. Н. и У. С. Романовых, к тому же не называются и их имена, в то время как другие ссыльные дети в этих источниках персонифицируются (называются их имена или краткие половозрастные характеристики – «сын», «дочь», «девка» и т. п.).

      Условия белозерского заточения для узников были достаточно суровы. Об этом, например, свидетельствует наличие у них постоянной охраны из двух приставов («сторожей») во главе с верным Годунову Давыдом Жеребцовым (который в дальнейшем прославился освобождением от тушинцев Ипатьевского монастыря – фамильной обители Годуновых [33]). Каждому из этих приставов (за исключением Д. Жеребцова) было установлено жалованье по 3 рубля на год. По истечении года совместного жительства с опальными «сторожа» били челом государю о необходимости своей замены. «Да Давыд же писал ко Государю, что у княж Борисовой княгини два человека сторожей, а давано им жалованья по три рубли человеку, и они то Государево жалованье заслужили, год отжили, а бьют челом о перемене». На что царь распорядился отписать к Давыду, «чтоб он вперед у княж Борисовой княгини велел быти тем же сторожем, а жалованье им дал по прежнему Государеву указу по три рубли человеку» [34].

      Опальные, скорее всего, не имели возможности покидать пределы тюремного двора и общаться с местным населением. Косвенно свидетельствовать об этом могут указания Б. Годунова приставам, охранявшим в то время других Романовых [35].

      Содержание их было скудным. Несмотря на указания царя Д. Жеребцову, «чтоб Давыд ко княж Борисове княгине Черкаского с товарыщи береженье держал... чтоб им всем в естве и в питье и в платье никоторыя нужи не было» [36], приставы тем не менее постоянно уменьшали довольствие узников. А сам Д. Жеребцов признавался царю, «что он княж Борисове княгине с товарыщи дает сверх корму, чего попросят, не от велика» [37]. В ответ на это Б. Годунов повелел отписать «к Давыду с опалою: по Государеву указу велено ему во всем береженье держать, чтоб им в естве и в питье и ни в чем нужи не было, а он дает не от велика, и он бы однолично княж Борисове княгине Черкаского с товарыщи еству и питье и по запросу, чего похотят, давал по Государеву указу, чтоб им ни в чем нужи не было» [38]. В следующем указе царь Борис еще раз строго предупредил Д. Жеребцова о необходимости держать к опальным «береженье» и напомнил приставу его прежнюю вину. «А о всем бы еси к ним береженье держал по нашему по прежнему указу, а не так бы еси делал, что писал преж сего, что яиц с молоком даеш не от велика; то ты делал своим воровством и хитростью, по нашему указу велено тебе давать им еству и питье во всем доволно, чего ни похотят» [39].

      В белозерской ссылке здоровье князя Б. К. Черкасского и его жены сильно пошатнулось. Д. Жеребцов в своих отписках в Москву отмечает у них «камчуг» [40] суставов и живота, который сопровождался сильными болями [41]. Князь Б. К. Черкасский от этой болезни умер в последних числах апреля 1602 года [42]. Здесь же, на Белоозере, он, очевидно, и был похоронен первоначально [43], а затем, при Лжедмитрии [44], когда Романовы были освобождены из неволи, тело боярина отвезли в Москву и перезахоронили в Новоспасском монастыре [45]. О болезни Марфы Никитичны Д. Жеребцов писал царю следующее: «...княж Борисова княгиня Черкаского розболела-ся, августа в 17 день, а сказывает себе ту ж болезнь, которою был болен князь Борис, камчюгом; а появился, сказывает, как князя Бориса не стало, у нее в ногах, да потаился был; а ныне, Государь, сказывает, что явился у нее камчюг в животе, живот пухнет так же, как у князя Бориса» [46]. В ответном послании Годунов наказывал приставу, «чтобы он отнюдь княж Борисову жену Черкаского покоил и берег во всем, чего она похочет, то бы ей давал, и во всем бы ей нужи никоторые не было» [47].

      Дочь Ф. Н. Романова Татьяна страдала задержкой роста и рахитом [48], что еще раз свидетельствует о полуголодном существовании узников.

      За время белозерского заключения одежда у опальных бояр сильно изветшала. Лишь после того как Д. Жеребцовым была получена царская указная грамота от 9 июля 1602 года, в которой среди прочих наказов содержалось и предписание, «чтоб князь Борисове княгине Черкаского с товарыщи... и в платье, и в рубашках, и в сапогах нужи никоторыя не было» [49], положение с одеждой у арестантов постепенно стало меняться в лучшую сторону. Д. Жеребцов писал царю, что он «допрашивал» опальных, «которая нужа в платье и в рубашках и в сапогах» у них имеется. На что княгиня Черкасская «с товарыщи» приставу «сказала, что у нее, у князь Борисовы княгини, и у всех тех, которыя с нею живут, сапоги и телогреи поизносилися» [50]. После этого он «им сапоги и телогреи холодныя поделал и о том писал к ... Государю Царю и Великому Князю Борису Федоровичу всеа Русии, Августа в восмый на десять день» [51]. Позднее, 1-го сентября, вдова князя Черкасского «с товарищи» вновь «била челом» государю, «что у них у всех рубашки поизносились; чтоб ... Государь Царь и Великий Князь Борис Федорович всеа Русии, пожаловал их, велел им дата холстов на рубашки» [52]. Памятуя прежние царские указания, Д. Жеребцов 5-го сентября выдал опальному боярскому семейству 96 аршин новина [53].

      «И князь Борисова княгиня Черкаского с товарыщи, – писал пристав царю, – того ж числа била челом тебе, Государю Царю... чтобы ты, Государь Царь и Великий Князь Борис Федорович всеа Русии, пожаловал их, велел им дати к своему Государеву жалованью, к прежним новинам, к девяносту ко шти аршином в прибавку еще восмьдесят пять аршин: «И нам бы де было Царскою милостию по три рубашки всем шестерым». И я, холоп твой, – продолжал Жеребцов, – по твоему Государеву жалованью и по указным грамотам дал им новин и тое восмьдесят пять аршин ...а колко, Государь, твоих Государевых денег на те новины изошло, и то у меня, холопа твоего, написано в книгах в росходных» [54].

      Для каждого члена опального боярского семейства ссылка на Белоозере явилась суровым жизненным испытанием. М. Н. Черкасская в заточении потеряла своего мужа боярина князя Б. К. Черкасского, умершего от тяжелой болезни. Да и сама она вскоре приобрела ту же болезнь. Переживали Черкасские и за судьбу своего сына – князя Ивана, сосланного Годуновым в Сибирь («князь Борисова сына Канбулатовича, князь Ивана, сосла в тюрьму в Еранеск» [55]). Единственным утешением для княгини, пожалуй, являлось постоянное присутствие при ней дочери Ирины. Безотрадным было положение и У. С. Романовой (Погожей), вынужденной коротать эти нелегкие дни в обществе родственников своего мужа-боярина А. Н. Романова, которого власти сослали «к Ледовому океану, заточили в темницу», где он в конечном итоге и погиб [56]. Но особенно трагичным выглядело положение малолетних Михаила и Татьяны Романовых (пяти и восьми лет соответственно), в столь юном возрасте насильно лишенных родительской заботы. Не менее драматично разлуку с детьми переживали и их родители – старец Филарет и Марфа (в миру Ф. Н. Романов и К. И. Шестова), томившиеся в малолюдных и далеких друг от друга местах сурового Севера. Будучи в ссылке в Антониево-Сийском монастыре, Филарет часто вспоминал своих детей и жену: «...милые де мои детки, маленки де бедные осталися; кому де их кормить и поить? таково ли де им будет ныне, каково им при мне было?... мне де уж что надобно? лихо де на меня жена да дети, как де их помянешь, ино де что рогатиной в сердце толкнет; много де иное они мне мешают; дай, Господи, слышать, чтобы де их ранее Бог прибрал, и яз бы де тому обрадовался; а чаю де, жена моя и сама рада тому, чтоб им Бог дал смерть, а мне бы де уж не мешали, я бы де стал промышляти одною своею душею» [57]. Ту же печаль несомненно переживала и старица Марфа.

      К лету 1602 года многие наиболее активные представители рода Романовых либо погибли в заточении, либо (как Филарет и Марфа) потеряли возможность претендовать на светскую власть. Поэтому Борис Годунов, видимо, решив, что опасность для династии со стороны Романовых миновала, ослабил репрессии в отношении семей большинства из них [58]. В числе прочих опальных царскую милость получили и белозерские узники.

      По указу царя Бориса от 5-го сентября 1602 года княгиня Черкасская «с товарыщи» переводились в вотчину старшего из Романовых – Ф. Н. Романова, в село Клин Юрьев-Польского уезда. «И как к тебе ся наша грамота придет, – наказывал царь Д. Жеребцову, – и ты б взял у белозерцов, у дворян или у детей боярских, или в монастырех, колымашки, или сделати велел, да ехал со княж Борисовою княгинею Черкаского, и с Олександровою женою Романова, и Федоровыми детми, в Юрьев Полской, в Федоровскую вотчину Романова, что отписана была на нас; а приехав, велел им жити на Федоровском дворе всем вместе, а будет нет двора, и ты б им очистил крестьянских двора два-три, где им жити лутчи, чтоб дворовой никакой нужи не было; и корм им давал доволен, еству и питье, емлючи с села и с деревень, и покоил их всем, чего ни спросят, чтоб им в естве и в питье и ни в чем однолично никоторыя нужи не было» [59].

      Когда точно опальное боярское семейство покинуло пределы Белоозера, ввиду утраты многих документов из «Дела» на сегодняшний день определить не представляется возможным. Можно только предположить, что этот отъезд состоялся сразу же по получении из Москвы грамоты с объявлением «царской милости» опальным. И этому скорому отбытию Романовых с Белоозера вряд ли даже могла помешать затянувшаяся болезнь главы опального семейства княгини М. Н. Черкасской. По этому поводу Д. Жеребцов отписывал царю: «И я, холоп твой, князь Борисове княгине Черкаского, да Федорове сестре Романова девке Настасье, да Александрове жене Романова, да Федоровым детем Романова твое Царское жалованье сказал тотчас; да и о том, по твоей Государеве Цареве и Великого Князя Бориса Федоровича всеа Руси грамоте, князь Борисову княгиню Черкаского я, холоп твой, допросил, мочно ли ей вскоре с Белаозера ехати Для ея болезни? и она мне ... сказала: «...так жадна де я Царской милости, ехати готова хоти ужже, а болезни моей гораздо легчи перед старым, ехати мне мочно». И я, холоп твой, со князь Борисовою княгинею Черкаского да с Александровою женою Романова с товарыщи поеду с Белаозера часа того» [60].

      Перевод белозерских узников в Юрьев-Польский уезд, в вотчину Ф. Н. Романова, не являлся их освобождением или прекращением опалы. Условия их содержания по-прежнему были достаточно суровыми. Они находились в заточении под охраной приставов – уже известного нам Давыда Жеребцова и Василия Хлопова [61]. Но тем не менее это бьио жительство в родных местах, и, судя по тому, что содержание их по указу Годунова строилось в основном за счет окрестных крестьян, обеспеченность опальных всем необходимым была значительно лучше, чем во времена белозерской ссылки.

      Дальнейшая судьба белозерских узников сложилась по-разному. Со смертью Б. Годунова и воцарением Лжедмитрия I опала в отношении них была прекращена. Им было разрешено вернуться в столицу. Глава опального семейства М. Н. Черкасская умерла в феврале 1610 года, почти через 5 лет после окончания ссылки, и была захоронена в Новоспасском монастыре [62]. Другие обстоятельства ее жизни нам не известны. Ее дочь Ирина вышла замуж за известного московского боярина Ф. И. Шереметева [63], который был одним из руководителей Великого посольства, направленного Земским собором в 1613 году для призвания на царство М. Ф. Романова в Костромской Ипатьевский монастырь [64]. Скончалась она 1-го марта 1616 года и погребена с сыном Федором в Новоспасском монастыре [65]. Ульяна Семеновна, жена А. Н. Романова, приняла монашеский постриг, а затем схиму (с именем Юлия) и скончалась 5 декабря 1624 года. Похоронена в том же Новоспасском монастыре – родовой обители Романовых [66]. Анастасия Никитична, младшая сестра Ф. Н. Романова, вышла замуж за князя Б. М. Лыкова. Упоминается на свадьбах своего племянника царя Михаила Федоровича (1626 г.) и его сына царя Алексея Михайловича (1648 г.) Перед смертью приняла схиму с именем Анисия, скончалась 9 октября 1655 года. Похоронена в Пафнутьево-Боровском монастыре вместе с мужем и детьми [67]. Татьяна Федоровна, дочь Ф. Н. Романова, была отдана замуж за князя И. М. Катырева-Ростовского. Белозерская ссылка крайне тяжело сказалась на ее здоровье. Она умерла 21-го июля 1611 года в возрасте примерно 16 – 18 лет и была похоронена в фамильной усыпальнице в Новоспасском монастыре. 21 июля 1631 года, в двадцатый год со дня кончины княгини, царь Михаил Федорович (ее брат) положил шитый серебром покров на ее гробницу [68]. Для Михаила Романова, будущего основателя нового царского дома, белозерская ссылка не прошла бесследно. Помимо тяжелой психологической травмы, связанной с долгой разлукой с отцом и матерью, она нанесла серьезный вред его здоровью. Известно, что, уже будучи на российском престоле, Михаил Федорович страдал болезнью ног и вообще отличался слабым здоровьем [69]. Тем более удивительно, что именно этому человеку суждено было со временем стать во главе Российского государства и именно с его именем связано окончание Великой российской смуты.

      К сожалению, нам не известны все обстоятельства белозерской ссылки Романовых и их родственников. Причиной тому служит неполная сохранность источников. Например, в «Деле» отсутствует комплекс документов за конец 1601 – июль 1602 года. И тем не менее рассмотренные в настоящем исследовании материалы «Дела» и данные «Нового летописца» позволяют создать достаточно объективную картину пребывания боярского семейства Романовых на Белоозере в 1601 – 1602 годах [70].

      ПРИМЕЧАНИЯ

      1 Вопрос о составе сосланной на Белоозеро семьи А. Н. Романова будет рассмотрен ниже.

      2 Дата приблизительная. Точное время рождения Т. Ф. Романовой исследователям не известно. См., например: Пасхалова Т. В., Станюкович А. К. Усыпальница прародителей царского дома Романовых в Московском ставропигиальном Новоспасском монастыре. Церковно-археологический очерк. М., 1977. С. 39 – 40.

      3 Сборник материалов по истории предков царя Михаила Федоровича Романова. Родословная рода Захарьиных – Юрьевых – Романовых. По материалам И. П. Сахарова, проверенным и дополненным Н. Н. Селифонтовым. Часть II. СПб., 1898. С. 81 – 83, 90 – 92 (далее – Селифонтов Н. Н. Сборник материалов ...).

      4 Там же. С. 33 – 34, 68 – 69.

      5 Новый летописец // Полное собрание русских летописей. Изданное по высочайшему повелению Императорскою Археографическою комиссиею. Т. XIV. Первая половина (далее – ПСРЛ. Т. XIV). СПб., 1910. С. 53; Скрынников Р. Г. Россия накануне «смутного времени». М., 1980. С. 116 – 117, 130; Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584 – 1605 гг.) СПб., 1992. С. 32, 35.

      6 Повесть о честном житии царя и великого князя Федора Ивановича всея Руссии // ПСРЛ. Т. XIV. С. 6, 16, 20, 21; Скрынников Р. Г. Россия накануне «смутного времени»... С. 34 – 37, 125 – 127, 129, 133 – 139, 146, 147; Павлов А. П. Государев даор... С. 35, 36, 57, 58.

      7 ПСРЛ. Т. XIV С. 16; Скрынников Р. Г. Россия накануне «смутного времени»... С. 115; Павлов А. П. Государев двор... С. 51.

      8 Скрынников Р. Г. Россия накануне «смутного времени»... Глава 11; Павлов А. П. Государев двор... Гл. 2.

      9 Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века. Л., 1985. С. 14; Павлов А. П. Государев двор... С. 65, 73.

      10 Социально-политическая борьба... Гл. 1.; Он же. Россия в начале XVII в. «Смута». М., 1988. Гл. 2 и другие его работы.

      11 Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба... С. 23 – 24.

      12 ПСРЛ. Т. XIV. С. 53 – 54; Павлов А. П. Государев двор... С. 73 – 75; См. также вышеуказанные работы Р. Г. Скрынникова.

      13 ПСРЛ. Т. XIV. С. 53; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба... С. 24 – 25.

      14 Это время устанавливается по ряду документов из «Дела о ссылке Романовых», опубликованного в кн.: Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссией) (далее – АИ). Т. II. СПб., 1841. № 38. Док. I – IV и др.

      15 ПСРЛ. Т. XIV. С. 53 – 54; А.И. Т. II, № 38; Павлов А. П. Государев двор... С. 73 – 75; см. также вышеуказанные работы Р. Г. Скрынникова.

      16 ПСРЛ. Т. XIV. СПб., 1910. С. 23 – 154.

      17 АИ. Т. II. СПб., 1841. № 38. С. 34 – 66.

      18 ПСРЛ. Т. XIV. С. 54.

      19 См. примечание 14 настоящей работы.

      20 Об этом свидетельствуют составленные в конце июня – начале июля 1601 года в канцелярии Б. Годунова «Памяти» (Особые наказы) приставам, отправлявшимся с опальными боярами в места ссылки последних (АИ. Т. II. № 38. Док. I – VI, IX).

      21 Так, например, в отписке царю стрелецкого сотника Ивана Некрасова, посланного в качестве пристава «на житье» в Сибирь с «государевым злодеем и изменником» Василием Романовым, говорится, что к месту ссыпки «в Еранской» они прибыли «июля в 22 день» 1601 года (АИ. Т. П. № 38. Док. X. С. 38). Путь от Москвы до г. Яранска проходил намного дальше, нежели дорога от столицы до Белоозера.

      22 Такое описание в работах исследователей не встречается.

      23 1617/18 г. – Дозорная книга города Белоозера «письма и дозору» Г. И. Квашнина и подьячего П. Дементьева (Подготовлена к печати Ю. С. Васильевым) // Белозерье. Историко-литературный альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 37 – 75.

      24 Там же. С. 41.

      25 Там же. С. 37.

      26 Там же. С. 48 – 49 (в источнике слово «место» записано сокращенно, как, например: «м. панские тюрьмы» и т. д. При цитировании документа данное слово мы раскрывали полностью).

      27 Но не исключено, что это здание было построено еще до польской интервенции, и в нем могла располагаться тюрьма для другой категории преступников.

      28 АИ. Т. II. № 38. Док. XXIX; Селифонтов Н. Н. Сборник материалов ... С. 90 – 92.

      29 Вовина В. Г. Патриарх Филарет (Федор Никитич Романов) // Вопросы истории. 1991. № 7 – 8. С. 58.

      30 Селифонтов Н. Н. Сборник материалов... С. 96; Пасхалова Т. В., Станюкович А. К. Усыпальница прародителей царского дома Романовых... С. 38 – 39.

      31 АИ. Т. II. № 38. Док. XXVIII. С. 47 (датировка этой грамоты определяется по док. XXIX).

      32 АИ. Т. II. № 38. Док. XXIX.

      33 Генкин Л. Б. Ярославский край и разгром польской интервенции в Московском государстве в начале XVII века. Ярославль, 1939. С. 118 – 123.

      34 АИ. Т. II. № 38. Док XXVI. Под выражением «у княж Борисовой княгини» составители источника, приказные дьяки, имели в виду не одну княгиню М. Н. Черкасскую, а всех опальных ее родственников, находившихся с ней на Белоозере.

      35 Так, например, по указу Б. Годунова стрелецкому сотнику Ивану Некрасову, сопровождавшему в ссылку «в Яранский город» Василия Романова, по прибытии к месту жительства, в частности, предписывалось: «И быти Ивану с Васильем в Яранском до Государева Царева и Великого Князя Бориса Федоровича всеа Руссии указу, и береженье к Василью держати по сему наказу, и с двора Василья и детины его (слугу В. Романова. – СУ.) спущать никуды не велеть, и того беречи накрепко, чтоб к Василью и к человеку его никто не подходил, и не розговаривал с ним ни о чем, и писма какого не поднес, и не сходился с ним никто; а кто учнет подходить к Василью, или к человеку его, или какое писмо принесут, или учнут ссылаться с ним братья его или иные какие люди, и Ивану, тех людей имая, присылать ко Государю... Борису Федоровичу... к Москве» (АИ. Т. II. № 38. Док. III. С. 35); подобные наказы встречаются и в других документах «Дела». Косвенным подтверждением того, что Романовы проживали на Белоозере в жесткой изоляции от мира, может свидетельствовать и тот факт, что в памяти горожан-белозерцев не сохранилась история пребывания в их городе этого столь известного в то время боярского семейства (к тому же жили опальные здесь более года). Об этом нет сведений ни в преданиях, ни в легендах, ни в сказаниях, ни в каких-либо других подобных источниках. Напротив, по некоторым другим опальным Романовым в местах, где они по царской воле находились в заточении, среди местного населения долгое время (в некоторых местностях на протяжении веков) сохранялась память об этих мучениках. См., например: Чагин Г. Н. Михаил Никитич Романов в Ныробе (историография вопроса) // Дом Романовых в истории России. Материалы к докладам 19 – 22 июня 1995 г. Санкт-Петербург. СПб., 1995. С. 70 – 73.

      36 АИ. Т. II. № 38. Док. XXVI. Скорее всего, особое «береженье» (заботу) к белозерским узникам царь Борис стал проявлять со времени кончины князя Б. К. Черкасского. До этого же он, вероятно, был равнодушен к тяготам данного боярского семейства. Не исключено, что перед отъездом опальных из Москвы на Белоозеро царь лично мог проинструктировать Д. Жеребцова о всех тех строгостях, которые пристав должен был держать по отношению к узникам (наказы подобного рода могли содержаться и в ранних царских указах на Белоозеро). Но возможно, что и Жеребцов с помощниками (приставами) по личной инициативе предвзято обращался с узниками, тем самым пытался выслужиться перед царем.

      37 Там же.

      38 Там же.

      39 АИ. Т. И. № 38 (XXVIII). С. 48.

      40 В. И. Даль определял болезнь «камчуг» как подагра (под вопросом) // Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка (репринтное издание). М., 1981. С. 83. В Словаре И. И. Срезневского «камчуг» определяется как ломота // Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. I. СПб., 1893. Стлб. 1187.

      41 АИ. Т. II. № 38. Док. XXV. С. 46.

      42 Селифонтов Н. Н. Сборник материалов... С. 91.

      43 Где именно, источники не сообщают. Можно предположить, что князя похоронили на погосте возле одной из ближайших к «опальной тюрьме» церкви.

      44 Карамзин Н.М. История государства Российского. Издание Эйнерлянга. Кн. III. Т. XI. Стлб. 124 – 125; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба... С. 314 – 315.

      45 Селифонтов Н. Н. Сборник материалов... С. 91.

      46 АИ. Т. 11. № 38. Док. XXV. С. 46.

      47 Там же. С. 46 – 47.

      48 Пасхалова Т. В., Станюкович А. К. Усыпальница прародителей царского дома Романовых... С. 23, 39 – 40.

      49 АИ. Т. II. № 38. Док. XXIX. С. 48.

      50 Там же. С. 49.

      51 Там же.

      52 Там же.

      53 Там же.

      54 Там же.

      55 ПСРЛ. Т. XIV. С. 54; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба... С. 29.

      56 ПСРЛ. Т. XIV. С. 53 – 54; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба... С. 29.

      57 АИ. Т. II. № 38. Док. XXXIII. С. 51.

      58 ПСРЛ. Т. XIV. С. 54; АИ. Т. II. № 3. Док. XVII, XVIII, XIX и др.; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба... С. 32 – 33.

      59 АИ. Т. II. № 38. Док. XXVIII. См. также: ПСРЛ. Т. XIV. С. 54; С к р ы н-ников Р. Г. Социально-политическая борьба... С. 33.

      60 АИ. Т. II. № 38. Док. XXIX. С. 48.

      61 ПСРЛ. Т. XIV. С. 54; при Романовском семействе в селе Клин, вероятно, продолжали оставаться и прежние «два человека сторожей», которые находились с опальными на Белоозере. Об этом было и соответствующее распоряжение Б. Годунова (см. АИ. Т. II. № 38. Док. XXVI. С. 47.

      б2Селифонтов Н. Н. Сборник материалов ... С. 90 – 91.

      63 Там же.

      64 ПСРЛ. Т. XIV. С. 129 – 130. 65Селифонтов Н. Н. Сборник материалов ... С. 92.

      66 Там же. С. 82 – 83; Пасхалова Т. В., Станюкович А. К. Усыпальница прародителей царского дома Романовых... С. 53.

      67 Селифонтов Н. Н. Сборник материалов... С. 93 – 94.

      68 Там же. С. 98; Пасхалова Т. В., Станюкович А. К. Усыпальница прародителей царского дома Романовых... С. 39- – 40.

      69 Пресняков А Е. Российские самодержцы. М., 1990. С. 27.

      70 Здесь необходимо дополнить, что «Новый летописец» и «Дело» своей информацией не подтверждают сообщение «Летописи Воскресенского Горицкого девичьего монастыря» (составленной на рубеже XIX – XX вв.) о том, что в этой обители «в 1601 году некоторое время жила княгиня Черкасская вместе со своим племянником, будущим царем Михаилом». См.: Летопись Горицкого монастыря (Публикация Г. О. Ивановой) // Кириллов: историко-краеведческий альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 298). Можно, конечно, допустить, что по пути в Белоозеро (или на обратном пути – с Белоозера в Юрьев-Польский уезд) опальное боярское семейство останавливалось кратковременно в Горицком монастыре, однако в источниках XVII в. об этом не говорится ни слова. Также не подтверждается и предположение автора «Летописи», что «вместе с отроком Михаилом здесь (в Горицком монастыре. – СУ.) жила и мать его инокиня Марфа, и отсюда уже после переселились они в Костромские свои вотчины» (там же. С. 298). Историкам хорошо известно, что ссылку старица Марфа отбывала в Заонежье и освобождена оттуда была лишь при Лжедмитрии I. В свои же Костромские вотчины мать и сын Романовы удалились из Москвы только осенью 1612 г.

      Стихийный исход населения Карельского уезда в северные и центральные районы России начинается вскоре после заключения Столбовского мира в 1617 году. На первом этапе переселения (до конца 1650 года) «корельские выходцы» оседали в поместьях и вотчинах, прежде всего на монастырских землях [1].

      Кирилло-Белозерский монастырь постоянно нуждался в рабочих руках для обслуживания собственного монастырского хозяйства и для распашки заброшенных в «смутное время» земель. «Корельские выходцы» появляются здесь уже в 1620-х годах. Их поселяют прежде всего в Белозерском уезде в деревнях, находившихся около монастыря. Переселение продолжалось вплоть до начала 1660-х годов.

      Сохранность материалов Кирилло-Белозерского монастыря позволяет проследить процесс переселения карелов на его земли, рассмотреть состав семей и некоторые черты их экономической жизни. Уже в 1650-х годах правительство проводило перепись и «роспросы» населения для определения размеров специального налога с монастырей за прием карельских семей. В начале 1660-х годов монастырь получил выпись из «книг Пушкарского приказу» с записями «роспросных речей» «корельских выходцев» о прежнем месте жительства, родственниках и датах выхода «из-за рубежа».

      Полноту информации «книг» покажем на примере «роспроса» братьев Юрки и Игнашки Ивановых, которые сказали, что они «родом корельского Шуйстамского погоста деревни Нинесер, пашенные крестьяне, вышли из-за рубежа во 139-м году; Игнашка з женою Анютою да з детьми, с Якункою, да с Олешкою, да с Якункою же; да с ними же ис Корелы вышел брат их родной Парфенко Иванов з женою Федосьицею да з детми, с Ывашком, да с Офонком, да с Федком; и тот брат их умер, а жена ево и дети и ныне живут за Кириловым монастырем в деревне Бозине; а они-де Юрка да Игнашка, живут того же монастыря в деревне Шелякове [2]. По этой выписи Кирилло-Белозерский монастырь владел 60 семьями «корелян», проживавших в Городецком уезде Бежецкого Верха и в Белозерье. Согласно выписи, «корелы» «исходили на Русь» на протяжении 20 лет, с 1627 по 1648 год. Переселялись в основном из Суйстамского погоста (1627 – 1648 гг.), а также из Импилахского (1629 – 1630 гг.), Иломанского погостов (1654/55 г.) и из «Сордовала» (1630/31 г.).

      Остановимся на истории «исхода» одной из семей, не типичной в переселении карельского населения. Мишка Карамазов из деревни Шинжебуй Белозерского уезда «в роспросе» сказал, что он родом «ис Подмосковья с Клязьмы реки». В 1624/25 году отец «вышел в Корелу, Ынбиланской погост, в деревню Цареву Гору с ево матерью, с Парасковьицею, да с ево, Мишкиным братом, с Степкою, да с сестрами з Зиновьицею и с Офимьицею» [3]. Там Мишка и его брат женились на карелках. В 1630/31 году его брат и зять-»корелянин» с семьями пришли в Белозерский уезд. Младший брат, родившийся «в Кореле», и одна из сестер остались в Карельском уезде. Пришедший с ним старший из братьев вскоре «сшел на Устюжну Железную... в вотчину Сергиева монастыря» [4]. Одну из дочерей он выдал замуж в вотчину Троицкого Усть-Шехонского монастыря, другую – в село Мегра, а сестру – в деревню, где жил сам, – Шинжебуй.

      Как видно из «роспросных речей», переселение «корельских выходцев» в северные и центральные уезды продолжалось несколько десятилетий. В редких случаях имел место обратный процесс: уходили «в Корелу» (уже после 1617 г.), опять возвращались, но уже не в родные места.

      Кирилло-Белозерский монастырь был заинтересован в приеме «корелян», селил их в деревнях или же на территории самого монастыря «в трудниках». Вместе с тем он не препятствовал дальнейшему передвижению карелов. Женщин (дочерей и сестер) могли выдавать замуж не только за крестьян Кирилло-Белозерского, но и других монастырей (Никитского и Усть-Шехонского), а также за патриарших и поместных крестьян и даже за холопов.

      Сведения о карелах, живущих за Кирилло-Белозерским монастырем, официально были предоставлены ему в 1661 году. В июне строитель Ав-рамий бил челом государю с просьбой подтвердить право владения «коре-лянами», ибо многие «из монастырских вотчин бежали и живут в ведомых местах, и достальные-де хотят бежать, а вступатца-де им в них не по чему, никаких крепостей на них... в монастыре нет» [5]. Монастырские власти просили дать им выпись из «переписных книг на тех окупных корелян... по чему им теми кореляны впредь владеть и беглых сыскивать» [6].

      По указу Алексея Михайловича монастырю была дана выпись из «переписных корелских книг» 1651 года. Согласно выписи, на землях Кирилло-Белозерского монастыря, в Бежецком Верхе и Белозерье, значилось 60 карельских семей. В выписи содержатся сведения не только о мужском, но и о женском населении двора. Как известно, в переписные книги 1646 и 1678 годов включали имена только мужчин. В историографии принято считать, что в семье численность мужчин и женщин была примерно одинаковая. Для расчета количества человек в семье показатели переписных книг удваивались. Представленный материал уточняет это положение.

      Состав карельских семей, по данным «переписных корельских книг» 1651 года, выглядит несколько иначе. Здесь преобладают мужчины – более 60 процентов (табл. 1). Как правило, помимо глав семей, учтены их жены и сыновья. Может быть, это явление связано с особенностями учета младших членов семей этой переписью? Вероятно, нет, так как в некоторых деревнях указаны и сыновья и дочери (Кучина, Шинжебуй, Мегра Белозерского уезда). По выписи в среднем на карельский двор приходилось в Бежецком Верхе – 4,8 человека обоего пола, в Белозерском уезде – 4,9 человека. Сравним населенность карельских и белозерских русских крестьянских дворов. По переписной книге 1646 года, в среднем русский крестьянский двор состоял из 2,6 души мужского пола, то есть количество душ мужского пола было почти в 1,3 раза меньше, чем в карельской семье, где насчитывалось 3,3 души мужского пола [7].

      Если рассмотреть состав семей по числу поколений, то по материалам «переписных книг» вырисовывается следующая картина. В Бежецком Верхе значительную долю занимали трехпоколенные семьи (30 процентов), но все же преобладали двухпоколенные (55 процентов), как и в Белозерском уезде, где их было более 70 процентов. Близкое распределение по поколениям было и в крестьянских семьях по переписи 1646 года – двухпоколенные составляли 60,3 процента, трехпоколенные – 6,9 процента (у карелов – 6,7). Среди русского населения значительную долю занимали семьи, состоявшие из родственников одного поколения (главы семей без детей или же неженатые братья – 32,8 процента). Среди карелов эта группа семей в Белозерском уезде включала 20 процентов семей, в Бежецком – 15 процентов (табл. 2).

      По структуре карельские семьи Бежецкого Верха отличались от белозерских семей. Здесь отцовские семьи с женатыми сыновьями составляли 27,5 процента, в Белозерском уезде – 5 процентов. Значительную долю в Бежецком Верхе занимали вдовьи семьи (20 процентов). У карел Белозерья преобладали отцовские семьи с детьми (20 процентов). Этот же тип семьи доминировал и среди русского населения, где по переписным книгам 1646 года он составил 54,7 процента, братские семьи без детей – 8,3 процента, с женатыми братьями – 5,1 процента. Среди русских больше в процентном отношении было семей, где значился один хозяин без детей – 7,5 процента. Среди карелов их было 4 процента.

      Сопоставление карельских и русских семей Белозерского уезда в 1640 – 1650-х годах показало их типологическую близость. Карельские семьи по числу душ мужского пола были более населенные, чем русские. Они в основном состояли из родственников по прямой линии: сыновья, женатые сыновья, братья, причем значительную долю занимали семьи с женатыми сыновьями и братьями. Вероятно, разделы в карельских семьях происходили реже, чем в русских. Возможно, это объясняется условиями, в которых оказались «корельские выходцы» на новых землях. Имея в семье двух, трех или четырех работников, было значительно легче обосноваться и укрепить свое хозяйство. Вместе с тем наблюдаемое по материалам Пушкарского приказа численное преобладание в семье мужского населения свидетельствует о том, что женщин не удерживали в семьях, стараясь выдать замуж даже далеко от своих деревень.

      Следующий хронологический срез, представляющий сведения о «корельских выходцах» на землях Кирилло-Белозерского монастыря, относится к 1665 году. В мае указанного года келарь монастыря Матфей Никифоров переписал население и тяглую землю «в Подмонастырье и в вотчинах в Белозерском, в Вологоцком уездах» [9]. Перепись осуществлялась по деревням, а в пределах деревни – подворно. Описание двора начиналось с имени или прозвища хозяина, далее назывались имена членов семьи по степени родства с указанием возраста. Переписывали только лиц мужского пола.

      Помимо сведений о населении, Матфей Никифоров фиксировал вытное тягло двора и деревни (число вытей – единиц обложения вотчинными платежами), количество посеянной ржи, число копен сена и другие сведения [10]. В переписи Матфея Никифорова, пока единственной известной в литературе среди монастырских учетных документов, указана этническая принадлежность населения. Келарь отметил крестьян-карелов в Околомонастырье и в Рукиной Слободке. Карельские дворы описывались более тщательно, чем русские. В переписи указаны даты прихода карелов в Кирилло-Белозерский монастырь, а также названы деревни, в которых они или их отцы жили раньше и записаны были в писцовой книге 1626 – 1627 годов и в переписной 1646 года. При описании карельских дворов фиксировался оброк, который они платили в монастырь. В тех случаях, когда «корелянин» «отписывался на государя», учитывали всю его семью, включая женщин.

      Такую тщательность описания, вероятно, определили особые личные качества его инициатора и исполнителя – Матфея Никифорова, человека образованного, оставившего заметный след в истории Кирилло-Белозерского монастыря [11]. В прошлом крестьянин из деревни Степычево села Рукина Слободка, в 1640-е годы он становится монастырским слугой. Вероятно, после смерти жены, в 1654 году, уже в зрелом возрасте (ему было тогда около 60 лет) он принимает иноческий сан. После пострижения он сразу же становится одним из самых влиятельных лиц среди кирилловских властей: с конца 1654 до начала 1660 года и в 1665 году он – келарь, с 1660 до 1667 года – первый соборный старец. Его трудам мы обязаны наличию в архиве Кирилло-Белозерского монастыря ряда уникальных памятников, в том числе вышеупомянутой переписи – вытной-переписной книги 1665 года. Из нее следует, что «кореляне» компактно проживали в деревнях Рукиной Слободки. Учтено 33 двора, 122 человека мужского пола. Большинство из них поселилось после 1657 года, то есть на втором этапе «исхода» карелов «на Русь» [12]. Матфей Никифоров зафиксировал следующие даты прихода «корелян» на земли монастыря: 165, 166, 168, 169, 172 годы (1656/57, 1657/58, 1659/60, 1660/61, 1663/64). Реже указано, что «корелянин» «пришел в монастырскую вотчину с отцом своим... тому 18 лет», то есть в 1647 году [13]. Переселенцы брали «в жило» и деревни и пустоши, где они получали льготу, освобождались от уплаты оброков на 2 – 3 года. Следует отметить, что «корельские выходцы» селились вместе, в одной деревне, где, как правило, не проживало русского населения (деревни Паунино, Вахнево, Анисимово, Пантелейково, Громово, Шахматово) [14].

      Помимо тяглой пашни, «кореляне» совместно брали на оброк пустоши. Из деревни Вахнево карелы «держат в жиле пустошь Ненкино, а оброку платили на 7 годов, на год по 3 рубли», а из деревни Паунино «держали на денежном оброке пустошь Лисье в полувыте, оброку платили пять годов, со 169-го году, на год по два рубли по 8 алтын по 2 денги» [15].

      Величина тягла (в долях выти) и посевы ржи карелов не отличались от этих показателей у других крестьян и были равны 0,125, 0,167, 0,25, 0,33, 0,5 выти. Сеяли на этих участках от половины до двух четвертей ржи. В кирилловских вотчинах более 70 процентов белозерских крестьян держали земельные наделы, обложенные тяглом, равным 0,125 – 0,25 выти [16]. В среднем на крестьянский двор приходилось 1,4 четверти пашни в одном поле, на котором высевалась рожь в том же объеме [17].

      В монастырь «кореляне» чаще всего платили фиксированный денежный оброк – немногим более одного рубля. Со всех остальных крестьян Рукиной Слободки собирался хлебный оброк (рожь, овес, ячмень).

      Карельская семья, по данным переписи Матфея Никифорова, выглядела следующим образом. В среднем на двор приходилось 3,7 души мужского пола (в русских семьях – 3,1 души). Преобладали семьи, состоявшие из двух поколений (79,6 процента), значительную долю занимали трехпоколенные семьи – 15 процентов. Эти же группы семей были наиболее частыми и среди русского населения, но, в отличие от карелов, здесь каждая четвертая семья не имела детей или же в семье были дочери, которые не учитывались в переписи. Таких русских семей было 24 процента, карельских – 2 процента. Как видим, карельские семьи были несколько более многолюдные, чем русские (табл. 4).

      Это же подтверждает и группировка дворов по числу душ мужского пола в них. У карелов почти половина семей состояла из 3 – 4 человек (48,5 процента), у русского населения – 39,5 процента; семей из 5 человек среди карелов было 15,1 процента, среди русских – 14,1 процента. Крупных семей, состоявших из 6 – 9 человек, у карелов – 12,1 процента, у русских – 7,7 (табл. 5).

      Различия можно отметить и в структуре карельских и русских семей. Без детей у карелов – 6,1 процента семей, у русских – 16,9 процента, с детьми у карелов – 48,5 процента, у русских – 40,9 процента, с женатыми сыновьями у карелов – 27,3 процента, у русских – 11,3 процента (табл. 6). Среди карелов в 1665 году не было вдовьих семей. В ряде семей Матфей Никифоров отметил приемных малолетних детей – пасынков, пришедших «из Корелы» в начале 1660-х годов.

      Данные о структуре семей «корельских выходцев» по материалам вытной-переписной Матфея Никифорова 1665 года сравнимы с приведенными И. А. Черняковой аналогичными показателями о семье карелов в Заонежских и Лопских погостах по переписным книгам 1667 года [18]. Здесь в каждой четвертой семье значились только главы семей, то есть в этой группе семей не было детей мужского пола. В Белозерье таких семей было немного более 6 процентов. Семьи с женатыми детьми, по подсчетам И. А. Черняковой, составляли всего лишь 3 процента, в то время как в Белозерье их было более 20 процентов [19]. Как видим, карельская семья на землях Кирилло-Белозерского монастыря была экономически более устойчивая, чем в Заонежье, так как, несомненно, наличие в семье женатых сыновей-работников являлось важным фактором экономической стабильности крестьянского хозяйства.

      В деревнях Околомонастырья 13 карельских семей (60 человек обоего пола) перешли в разряд государственных крестьян. Как записал Матфей Никифоров, «в нынешнем, во 175-м году (1665 г.) ... отписался, зделья не делает и податей не платит...» [20]. Эти семьи переписаны, включая женщин. Как и в начале 1650-х годов, в 1665 году мужчин в карельских семьях было несколько больше, чем женщин (примерно в 1,3 раза). На 38 мужчин приходилось 30 женщин. Вероятно, это объясняется теми же причинами, что и в середине XVII века, то есть стремлением отца выдать дочерей замуж. В описании одного двора записано, что у хозяина две дочери-»невесты» (их возраст не указан) [21].

      Следует отметить еще одну особенность учета «отписавшихся корелян». Во всех случаях даны сведения, в какой кирилловской деревне проживал глава семьи или его отец по переписным книгам 1646 года. В двух случаях «кореляне» уже записаны в писцовую книгу 1626 – 1627 годов (отец Матюшки Иванова из деревни Погорелое и Ивашко Григорьев из деревни Минеево, значившийся в писцовой книге в деревне Погорелое) [22]. Мне удалось найти имена этих крестьян в белозерской писцовой книге князя Н. Л. Шаховского и подьячего Максима Козлова 1626 – 1627 годов. Следовательно, на земли Кирилло-Белозерского монастыря «кореляне» переселялись уже в начале 1620-х-годов.

      Сравнение имен крестьян по «выписи» из книг 1651 года, выданной Кирилло-Белозерскому монастырю, и по вытной-переписной книге Матфея Никифорова 1665 года показало, что монастырские власти давали в Приказ сведения не обо всех «корельских выходцах». Это и понятно, так как за прием каждой семьи монастырь платил значительную сумму в год. В грамоте Алексея Михайловича, выданной монастырю в 1661 году, она составила 40 рублей за семью. Вероятно, имелись в виду медные деньги [23].

      В заключение отметим, что введение в научный оборот материалов монастырских фондов, в том числе Кирилло-Белозерского монастыря, открывает новые возможности для изучения «исхода» карелов «на Русь» в XVII веке.

      ПРИМЕЧАНИЯ

      1 О первом этапе переселения карелов в Россию см.: Жербин А. С. Переселение карел в Россию в XVII веке. Петрозаводск, 1956. С. 38 – 53; Чернякова И. А. Карелия на переломе эпох: Очерки социальной и аграрной истории XVII века. Петрозаводск, 1998. С. 246.

      2 Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Санкт-Петербургская духовная академия (далее – ОР РЫБ. ДА)- А 1/17. Л. 1815 об.

      3 Там же. Л. 1818.

      4 Там же. Л. 1818 об.

      5 Там же. Л. 1820 об.

      6 Там же.

      7 Сведения о численности населения белозерских вотчин Кирилло-Белозерского монастыря по переписной книге 1646 г. приведены по нашим подсчетам, см.: Аграрная история Северо-Запада России XVII века (население, землевладение, землепользование) / Отв. ред. А. Л. Шапиро. Л., 1989 (далее – АИСЗР. IV).

      8 Там же. С. 57. Табл. 38.

      9 ОР РНБ. ДА- А 11/41.

      10 Подробно о проведении переписи см.:Дмитриева 3. В. Вытная книга келаря Кирилло-Белозерского монастыря Матфея Никифорова 1665 года // Русь и южные славяне: Сборник статей к 100-летию со дня рождения В. А. Мошина (1894 – 1987). СПб., 1998. С. 371 – 378.

      11 О Матфее Никифорове см.: Дмитриева 3. В. Вытные и описные книги Кирилло-Белозерского монастыря XVI – XVII вв. СПб., 2003. С. 140 – 195.

      12 Чернякова И. А Указ. соч. С. 246.

      13 Вытные книги села Рукина Слободка с деревнями 1620 – 1660-х годов // Кириллов: Краеведческий альманах. Вып. II. Вологда, 1997. С. 258.

      14 Там же. С. 247, 254 – 259.

      15 Там же. С. 247, 255.

      16 Шапиро А Л., Дмитриева 3. В. Выть – единица обложения в Русском государстве XV – XVII вв. // Средневековая Русь: Сборник научных статей к 65-летию со дня рождения профессора Р. Г. Скрынникова. СПб., 1995. С. 123. Табл. 13.

      17 АИСЗР. IV. С. 177. Табл. 99. «Чернякова И. А. Указ. соч. С. 248 – 251.

      19 Там же. С. 251. Рис. 12.2.

      20 ОР РНБ. ДА. А 11/41. Л. 83 об.

      21 Там же. Л. 37 об., 86 об.

      22 ОР РНБ. ДА. А 1/16. Л. 60 об.

      23 ОР РНБ. ДА. А. 1/17. Л. 1820. Наиболее часто встречающееся соотношение серебряных и медных денег в конце 1650-х – начале 1660-х гг. было 1:10.


      Таблица 1

      ЧИСЛЕННОСТЬ «КОРЕЛЬСКИХ ВЫХОДЦЕВ» В ВОТЧИНАХ КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ В СЕРЕДИНЕ XVII ВЕКА ПО ДАННЫМ ПУШКАРСКОГО ПРИКАЗА

Район	Семей	Численность населения
		всего	м.п.	% м.п.	на семью
					всего	м.п.
Бежецкий Верх Белозерский уезд	40 15¹	192 73	129 49	672 67,1	43 49	32 33

      Источник: ОР РНБ. ДА- А1/17. 1820 – 1824.

      1 Из общего числа исключены 5 семей из д. Вахнево, где описано только мужское население.


      Таблица 2

      РАСПРЕДЕЛЕНИЕ КАРЕЛЬСКИХ И РУССКИХ СЕМЕЙ ПО ЧИСЛУ ПОКОЛЕНИЙ В НИХ (середина XVII в., вотчины Кирилло-Белозерского монастыря)

Район	Дворов	Поколений			Людей
		1	2	3	всего	м.п.	На двор
		1	2	3	всего	м.п.	всего	м.п.
Бежецкий Верх
кол-во	40	6	22	12	192	129	4,8	3,2
%	100	15,0	55,0	30,0
Белозерский уезд
кол-во %	15'	3	11	1	73	60	4,9	4
	100	20,0	73,3	6,7
Белозерский уезд²
кол-во %	2289	751	1381	157		6055		2,6
	100	32,8	60,3	6,9

      Источник: ОР РНБ. ДА- А. 1/17. Л. 1820 – 1823; АИСЗР. IV. С. 57. Табл. 38.

      1 Без 5 дворов в деревне Вахнево, где описано только мужское население.

      2 Крестьяне по переписной книге 1646 г.


      Таблица 3

      СОСТАВ КАРЕЛЬСКИХ И РУССКИХ СЕМЕЙ НА ЗЕМЛЯХ МОНАСТЫРЯ В СЕРЕДИНЕ XVII ВЕКА

Состав семьи	Бежецкий Верх				Бехярсюйугзд
	семей		душ м.п.		семей		душ м.п.
	число	%	число	%	число	%	число	%
Отцовские семьи
без детей	5	12,5	5	3,9	4	20,0	4	6,7
с детьми	10	25,0	34	26,4	8	40,0	25	41,7
с женатыми сыновьями	11	27,5	41	31,8	1	5,0	4	6,7
с племянниками
с пасынками
Братские семьи
с неженатыми братьями					2	10,0	5	8,3
с женатыми братьями	2	5,0	10	7,7	3	15,0	18	30,0
Вдовьи семьи	8	20,0	23	17,8	1	5,0	1	1,6
Прочие	4	10,0	16	12,4	1	5,0	3	5,0
Итого	40	100,0	129	100,0	20	100,0	60	100,0

      Источник: ОР РНБ. ДА- А. 1/17. Л. 1820 – 1824.


      Таблица 4

      РАСПРЕДЕЛЕНИЕ КАРЕЛЬСКИХ И РУССКИХ СЕМЕЙ ПО ЧИСЛУ ПОКОЛЕНИИ В НИХ НА ЗЕМЛЯХ КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ В БЕЛОЗЕРСКОМ УЕЗДЕ (1665 г., Рукина Слободка)

Национальность	Дворов	Поколений			Людей м. п.
Национальность	Дворов	1	2	3	всего	на двор
Карелы	33	2	23	8	122	37
%	100	61	69,7	242
Русские	142	24	106	12	447	31
%	100	169	74,6	85

      Источник. Из вытной книги Кирилло-Белозерского монастыря 1665 г. С. 243 – 264. В таблицу включены деревни Горского и Степыческого ключей, где проживали крестьяне-карелы.


      Таблица 5

      ЧИСЛЕННОСТЬ КАРЕЛЬСКИХ И РУССКИХ СЕМЕЙ НА ЗЕМЛЯХ КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ В БЕЛОЗЕРСКОМ УЕЗДЕ (1665 г., Рукина Слободка)

Количество душ м.п. в семье	Крестьяне-карелы				Крестьяне-русские
Количество душ м.п. в семье	дворов		душ м.п.		дворов		душ м.п.
	всего	%	всего	%	всего	%	всего	%
1	2	6,1	2	1,6	23	16,2	23	5,2
2	6	18,2	12	9,8	32	22,5	64	14,3
3	7	21,2	21	17,2	35	24,7	105	23,5
4	9	27,3	36	29,5	21	14,8	84	18,8
5	5	15,1	25	20,5	20	14,1	100	22,4
6	3	9,1	18	14,8	8	5,6	48	10,7
7	—	—	—	—	2	1,4	14	3,1
8	1	3,0	8	6,6	—	—	__	__
9	—	—	—	—	1	0,7	9	2,0
Итого	33	100,0	122	100,0	142	100,0	447	100,0

      ИСТОЧНИК: ОР РНБ. ДА- А 1/17. 1820 – 1824.


      Таблица 6

      СОСТАВ КАРЕЛЬСКИХ И РУССКИХ СЕМЕЙ НА ЗЕМЛЯХ КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ (1665 г., Рукина Слободка)

Состав семьи	Крестьяне-карелы				Крестьяне-русские
	дворов		душ м.п.		дворов		душ м.п.
	всего	%	всего	%	всего	%	всего	%
Отцовские семьи
без детей	2	6,1	2	1,6	24	16,9	24	5,4
с детьми	16	48,5	55	45,1	58	40,9	168	37,6
с женатыми сыновьями	9	27,3	41	33,6	16	11,3	84	18,8
с племянниками	1	3,0	5	4,1	5	3,5	21	4,7
с пасынками	3	9,1	11	9,0	8	5,6	29	6,5
Братские семьи
с неженатыми братьями	—	—	—	—	8	5.6	24	5,4
с женатыми братьями	2	6,0	8	6,6	10	7,1	52	11,6
Вдовьи семьи	—	—	—	__	4	2,8	13	2,9
Прочие	—	—	—	—	9	6,3	32	7,1
Итого	33	100,0	122	100,0	142	100,0	447	100,0

Источник: ОР РНБ. ДА. А 1/17. 1820 – 1824.

И. А. Смирнов

К ИСТОРИИ УСТЮЖЕНСКОГО НИКОЛО-МОДЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ

Материалы о Николо-Моденском монастыре имеются во многих фондохранилищах страны, в том числе в Новгородском и Вологодском государственных архивах, Устюженском краеведческом музее. В отделе письменных источников Кирилло-Белозерского музея-заповедника также имеются документы об этой обители. Состав материалов одной единицы хранения (Ф. 1. Оп. 1. Д. 141) почти полностью посвящен Николо-Моденскому монастырю. В ней представлены: рапорт архимандрита Иринея за 1855 год о состоянии обители с приложением «Ведомости о числе монашествующих, послушников, приходе и расходе окладных и неокладных сумм», объяснительные записки монахов, разрозненные отчеты казначея монастыря о приходе и расходе денег за 1850 – 1885 годы. Особого внимания заслуживают представленные в деле «черновые записки» архимандрита Кирилло-Белозерского монастыря Иакова «О жизневедении монахов Николо-Моденского монастыря за 1866 – 1896 годы». К большому сожалению, этот интересный во многих отношениях документ сохранился плохо (часть листов выкрошилась, чернила выцвели). Любопытна история обретения этих записей. В 1934 году они были обнаружены «среди хламу» после умершего архивариуса А. А. Привалова сотрудником Кирилловского музея Г. Г. Антипиным. Георгий Георгиевич предположил, что этот документ составлен на основании каких-то «агентурных» данных, которые поступали Иакову, а тот, в свою очередь, делал проверку и уточнял некоторые моменты поведения иноков Моденского монастыря. В основном в черновых записках указывается на самовольные отлучки монахов из обители, отсутствие на молитве, пьянстве. Благочинный монастырей, видимо, обладал обширной информацией о поведении и жизни этой отдаленной от центра благочиния обители, так как на многих записях есть уточнения или отрицания указанных проступков, например: «это неправда», «оговор» и т. п.