Да, решил Лобытов, этот вариант надо всесторонне проверить с агрономом и экономистом. А собственно, почему только с ними? Пусть и инженер Баграков «провентилирует» этот вариант с точки зрения использования техники на кормозаготовительных работах. Пусть и Стогова сделает необходимые выкладки, на ее же отрасль в конечном итоге все направлено.
Лобытов собрал совет специалистов, предварительно дав каждому время для подготовки к обсуждению. Задача была сформулирована так: обосновать целесообразность расширения посевов зерновых на «зеленый» фураж и наметить новую технологию их уборки. И вот к каким обобщениям пришел «мозговой центр».
Мохте и Баграков сошлись на том, что при уборке трав с обилием в них бобовых культур и мощным стеблестоем за машинами остается очень крупный валок. После дождей и при сильных росах никак не удается понизить, причем равномерно, влажность травы в валке до тех пределов, которых требует технология сенажирования. Поэтому всю массу приходится пускать не на сенаж, а на сено и силос. Но тогда в травяной массе возникают большие биологические потери. А зернофуражные культуры в фазе молочно-восковой спелости имеют такую влажность массы, которая не противоречит условиям сенажирования. При этом и биологические потери невелики, и по питательным свойствам, и по другим качественным показателям такой сенаж превосходит травяной. В пользу зернофуражных культур, выращиваемых на сенаж, говорит и экономический расчет: гектар многолетних трав дает примерно 24 центнера кормовых единиц, зеленые ячмень и овес – до шестидесяти. За счет кормов, полученных с гектара посева, в первом варианте можно произвести, скажем, 300 – 400 килограммов говядины, во втором – 600-700 килограммов. Пропорция по молоку примерно такая же.
Что ж, аргументы были убедительными. Теоретически они обосновывали правильность перепланировки посевов. А как получится на деле? Ведь площадей под зернофуражные культуры прибавится. Значит, прибавится и работ во время посевной. Хотя все специалисты заявили сразу: вопрос не проблематичен, в колхозе научились укладывать сев в короткие сроки. Другой вопрос – уборка. Здесь-то и могут возникнуть дополнительные трудности.
– Но ведь уборка на сенаж не требует обмолота, – почти в один голос заявили Мохте и Баграков. – Мы ее начинаем на две недели раньше. И успеем освободить площади для повторного посева.
Решение было принято единодушно. Оставалось сделать конкретную корректировку посевов. Но тут возник вопрос у экономиста Валентины Филипповны Мохте:
– А как быть с отчетностью? Ведь мы займем площади под зерновые культуры, а не получим с них ни зернышка.
– Да, закавыка, – задумался Лобытов. – Надо и это как-то решить. Может быть, за единицу отчетности принять кормовую единицу? А что? Скажем, приравнять к урожаю овса. Ведь сенаж сокращает расход зерновых концентратов. Я постараюсь утрясти в районе...
8
Как и наметили, в 1974 году колхоз заложил из ячменя и овса 400 тонн сенажа. Подновили рационы. Софья Николаевна со своими помощниками сделала контрольный замер: привесы бычков, стоявших на откорме, увеличились в среднем на 142 грамма в сутки, продуктивность коров возросла на 2,8 килограмма молока.
Новая структура посевных площадей, часть которых – взамен многолетних трав – заняли зерновые культуры на сенаж и силос, потребовала уточнения севооборотов. К началу десятой пятилетки они были освоены на 2 300 гектарах. 640 гектаров оставались вне севооборотов. Почему они оказались, что называется, на обочине научно обоснованного земледелия?
А дело в том, что даже после культуртехнических работ средний размер одного контура пашни не превысил 17 гектаров. Тому причиной – ручьи, низины, дороги, взгорки, словом, ландшафтное разнообразие местности. Да и соседствовавшие поля были нередко неодинаковы по плодородию и механическому составу почвы. Их невозможно объединить в один севооборот, поскольку признаки и характеристики не совпадают. Отсюда и множественность севооборотов в колхозе, и наличие внесевооборотных полей.
В качестве базового был принят семипольный севооборот, ему сопутствовали еще две разновидности, и во всех трех вариантах существовала одна особенность, на которую с подозрением поглядывали спецы из райсельхозуправления и агрономы из других хозяйств, знакомясь с земледельческой практикой «Родины». А именно: колхоз почти совсем отказался от чистых паров. Разумно ли не давать земле отдыха? Не повредит ли плодородию такая интенсификация? Ведь даже сам Терентий Семенович Мальцев, народный академик, не мыслит грамотное землепользование без чистых паров. А Лобытов идет поперек.
– От нужды, дорогие товарищи, только от нужды, – защищался Михаил Григорьевич. – Мало у нас земли, вот и не даем ей годовых передышек.
– Но хоть немного-то чистого пара вы оставляете?
– В прошлом году оставили сорок гектаров.
– А что сеяли по чистому?
– Рожь.
– И каков урожай?
– Сорок два центнера с гектара.
– Ну вот видите! Как земля-то отозвалась на отдых да на удобрения. А сколько у вас дает рожь по занятому пару?
– Тридцать шесть.
После этих цифр лицо оппонента расплывалось в довольной улыбке: дескать, как я его положил – на обе лопатки. Лобытов же неторопливо продолжал:
– Но до ржи пар-то был занят смесью: овес, горох, вика и подсолнечник. Получили этой массы по 220 центнеров с гектара. В переводе на кормовые единицы это более 30 центнеров. В сумме урожай ржи и горохо-овсяной смеси перекрыл недобор шести центнеров зерна по чистому пару. К тому же мы получили дополнительный силос и травяную муку.
Говоря «от нужды», Михаил Григорьевич нисколько не лукавил. Колхоз каждую пятилетку увеличивал поголовье скота. Пропорционально расширялись и кормовые угодья. Поскольку запас земель, пригодных для мелиорации с последующим включением их в пахотный клин, был к тому времени весьма и весьма ограничен, кормовые посевы начали теснить хлебную ниву. Явление крайне нежелательное. Но по самому строгому счету с председателя, пожалуй, не стали бы спрашивать за некоторое сокращение зерновых площадей, учитывая молочную специализацию хозяйства. Однако зерновое поле давало больше дохода в колхозную кассу, чем кормовое. Поэтому с экономической точки зрения было выгоднее занимать пашню под хлебную ниву и довести пропорцию между зерновым и кормовым клином в пользу первого. Такой опыт был в передовых хозяйствах Российского Нечерноземья: кое-где зерновые занимали до 70 процентов посевов при высокой плотности скота на 100 гектаров пашни.
– А у нас, – не однажды говорил Лобытов на заседаниях правления, – из пятидесяти севооборотных полей только двадцать два заняты зерновыми. Да четверть пашни используем без севооборотов. Там зерновых с гулькин нос. Надо лучше использовать луга, с них брать большую часть кормов. Давайте продумаем, как увеличить удельный вес зерновых в структуре посевов хотя бы до пятидесяти процентов.
В первую очередь под агрономический прицел взяли осушенные земли. Именно они потребовали самых крупных затрат, а ускорить окупаемость мелиорации можно было только за счет ценных культур, в частности, зерновых. Посевы трав здесь оставили в малых размерах, и только из тех соображений, что травы способствуют накоплению плодородия в почве.
На трехстах гектарах мелиорированных земель создали участки гарантированного урожая. Сюда ежегодно стали вносить по 100 – 120 тонн торфонавозных компостов на гектар. В любой год эти участки давали в среднем по 50 центнеров зерна и по 250 центнеров картофеля. Появился своего рода эталон будущего колхозного поля – чернозем в Нечерноземье. Появилось убедительнейшее доказательство тому, что и в зоне неуверенного земледелия можно уверенно получать стабильные урожаи хлебного и фуражного зерна. Появилась и конкретная цель: довести каждое поле колхозной пашни до высших степеней плодородия.
Естественно, участки гарантированного урожая агрономическая служба держала под особым контролем. Но не они решали судьбу хозяйственных планов. Основную продукцию давало разнокалиберное многополье, разбросанное на пологих склонах близ и поодаль от бригадных центров. Здесь сложилась своя технология, основанная на рекомендациях ученых и проверенная местным опытом.
Обработка всех полей приходилась на осень. После уборки сначала лущили стерню, через две-три недели начинали зяблевую вспашку. Каждый механизатор твердо усвоил правило: пахать не поперек, а вдоль склона, чтобы весной по сходящим вниз бороздам быстрее скатывалась лишняя влага – почва раньше прогреется и просохнет.
А весной, как только бригадиры и агрономы определят день первого выезда, сюда спешат гусеничные тракторы с лущильниками, в связке с которыми – тяжелые зубовые бороны. Почву дискуют, тщательно заделывают разъемные борозды, выравнивают поверхность пашни. Затем по полю разбрасывают удобрения и вновь дискуют, уже на увеличенную глубину. За лущильниками или культиваторами пускают сцеп из восемнадцати борон, расположенных в три ряда. Боронят всегда поперек основной обработки. Чтобы почва лучше разрыхлилась.
Подготовить почву – это всего полдела, может быть, даже четверть дела, если иметь в виду конечный результат – урожай. Ведь урожай во многом зависит от сорта. Сорт – это не только тяжелый или легковесный колос. Каждый злак по-разному, по-своему растет на одном и том же поле, в одних и тех же условиях. Один выстоит и под дождями, и под напористыми ветрами, а другому не выстоять – поляжет. Один крепко держит зерно в колосе, другой быстро начинает осыпаться. Одного болезни стороной обходят, на другого наваливаются всем скопом.
Лет двадцать подряд монополию на овсяной ниве «Родины» держал сорт «золотой дождь». Госсортосеть порекомендовала замену: «хадмерслебенер», более устойчивый к полеганию и дающий с гектара на 4 – 5 центнеров зерна больше. Закупили семена, проверили у себя, удостоверились, что сорт лучший, и заменили «золотой дождь» полностью. С первой председательской весны и до середины семидесятых годов сеяли в колхозе ячмень «винер». Наука предложила сорт «отра»: у новичка меньше ломкость колоса, зерно равномерное, созревает он рано – достоинство, очень ценное для планирования и проведения уборки. Проверили еще два предложенных селекционерами сорта ячменя – «московский-121» и «приекульский». Сравнили троицу по всем количественным и качественным признакам. Которому отдать предпочтение? «Приекульский» тоже раннеспелый и устойчивый к полеганию, но уступает «отре» в урожайности. «Московский» в одинаковых с «отрой» условиях дал 50,1 центнера зерна с гектара, «отра» – 45,6 центнера. Это данные одного года, для производственной оценки сорта их недостаточно. Опыты решили продолжить, чтобы выделить лидера среди конкурентов, запастись собственными семенами и дать избранному сорту «зеленую улицу».
Но как бы ни был хорош сорт, какие бы жизненные силы ни таило в себе зерно, весенний труд земледельца или умножит эти силы, или убавит их. Тут все зависит от знаний и навыков механизатора, а в еще большей степени – от его старания и совести, – категорий сугубо нравственных. Совесть, если она не оставлена дома, только для своего сада-огорода, а всякую минуту живет в человеке, не позволит ему портачить и потребует от тракториста пахать и сеять так, как предписывают строгие правила агротехники.
В «Родине» принято начинать сев не по команде из районного «верху», а сообразуясь с погодными условиями, их влиянием на местные почвы. Поспела почва, посулил прогноз солнечный небосвод – смело выводи агрегаты в поле. Чем раньше, тем лучше. Раньше созреет хлеб – быстрее попадет в закрома, Зерновые сеют рядовым способом, с прикатыванием рядков. Нормы высева рассчитывают, исходя из оптимальной густоты стеблестоя, сортовых особенностей и плодородия почвы. Эти нормы изучены и рекомендованы колхозной агролабораторией. Рассчитаны, что называется, по зернышку. Скажем, рожь «вятка-2» – по пять с половиной миллионов всхожих семян на гектар, ячмень «московский» – по пять миллионов, «отра» – по шесть миллионов, овес – по семь миллионов семян на гектар. Всхожих!
Как же ее определить, эту весовую и штучную норму? Во-первых, по всхожести каждой партии семян. Во-вторых, по весу одной тысячи зерен. И эти скрупулезные подсчеты загодя сделает колхозная лаборатория. Отсюда нетрудно вывести, сколько тому или иному сеяльщику отпустить из хранилища семян на гектар и на многогектарное поле, которое значится в технологической карте.
Семена ложатся в хорошо удобренную почву. Каждый год гектар пашни получает тонн по двадцать компостированной органики. Этим заняты два механизированных звена. Первым руководит Владимир Сергеевич Большаков, вторым – Александр Васильевич Налеушкин. Опытные земледельцы. Звенья и приготовляют компосты, и вывозят их на поля.
Технология внешне проста. На специальных площадках торф и навоз перемешивают, разумеется, машинами, в пропорции один к одному. К каждой тонне добавляют 5 – 7 килограммов фосфоритной муки. Но не всякому полю годится такая дозировка. Делают, и довольно часто, компосты «по заказу». Для тех полей, где почвы особенно тяжелые. Для них дозу торфа увеличивают и вывозят уже не по двадцать, а по сотне тонн на гектар. Торф не столько удобряет почву, сколько улучшает ее физические свойства, то есть делает более рыхлой, легкой, более доступной для воздушного обмена.
Хорошо перемешанный компост «созревает» через три месяца. Этот процесс длится все лето. Значит, для весеннего внесения нужен запас, или переходящий фонд. Такой запас создавать есть из чего. На скотных дворах для подстилки используют опилки и солому. В километре от фермы устраивают площадку, каждый день вывозят и навоз, перелопачивают кучу бульдозером, добавляя фосфоритную муку. Летом штабель поливают навозной жижей и опять перемешивают бульдозером.
Есть в колхозе и утепленные хранилища. Здесь, в неглубоких котлованах, компост приготовляют и зимой. Хорош этот способ и тем, что семена сорняков, попавшие с навозом или с торфом, «перегорают» и теряют всхожесть.
До пятидесяти тысяч тонн компостов заготовляет колхоз в год. При растущем поголовье скота накопление органики перестало быть проблемой, тем более что и торфоразработки – рядом. А вот вывозка компостов на поля и внесение их в почву заставили поломать голову и председателя, и агрономов. Вроде бы и несложное дело, а споткнулись раз-другой, и пришлось заняться точными расчетами, в которых главными условиями были время и техника. Споткнулись вот на чем.
Осенью под основную вспашку удавалось вносить не более пятнадцати тысяч тонн компостов: транспорт, трактора с тележками, были заняты на уборке. Еще 25 тысяч тонн удавалось вносить под парозанимающие культуры. Незначительную часть органики вывозили летом на чистые пары, которых в колхозе не больше сорока гектаров.
Получалось, что основная вывозка – почти 30 тысяч тонн – приходилась на весну. Но весной техника тоже занята «под завязку». Волей-неволей отвлекали ее от посевной. Это одно «против». Второе – на весенней влажной почве колеса самосвалов и навозоразбрасывателей оставляли колеи, утрамбовывали ее. То есть ухудшали механические свойства. И выходило так: заботимся о плодородии и тут же портим поля.
Попробовали часть компостов вывозить зимой. Поначалу серьезно опасались, как бы ветра и морозы не выхолостили питательные вещества. Весной проверили и успокоились: невелики потери. Но оказалось, что земля под кучами оттаивает очень медленно, из-за этого сроки весенне-полевых работ оттягиваются. Оставался один выход: полнее использовать транспортные возможности осенью, основную вывозку компостов планировать под зябь.
Обычно местные удобрения складывали на полях небольшими кучами, а перед вспашкой их растаскивали бульдозерами. Агролаборатория, проверив исходное и окончательное содержание питательных веществ, опять обнаружила потери. Вывод был однозначен: между вывозкой компоста на поле и запахиванием его в почву не должно быть длительного временного перерыва.
Зяблевую вспашку севооборотного поля решили проводить по свежему следу навозоразбрасывателя (позднее, лет через десять, специалисты назовут этот способ одним из элементов интенсивной технологии). Поскольку потребовалась большая, почти конвейерная согласованность в действиях механизаторов и возросла напряженность труда, некоторые из них зароптали: зачем усложнять дело? Была бы от этого прибавка к урожаю, а то ведь бабка надвое сказала...
– Ну что ж, – предложил Лобытов, – народ надо убедить. Проведем эксперимент. Ты, Николай Витальевич, – обратился он к бригадиру Сивову, – подбери одно поле. Самое обычное.
Сивов подобрал. В назначенный день пришли сюда председатель, агрономы, инженер, пригнали технику механизаторы. Отмерили пятую часть поля, вывезли туда компост по норме, разбросали и оставили его лежать на несколько дней незапаханным. На остальной площади запахали в тот же день. Через неделю все поле враз засеяли рожью. На следующий год уход за посевами провели одинаково. И вот рожь поспела. Убирали раздельно каждый участок, но опять-таки в один и тот же день. Там, где компосты оставляли на недельную вылежку, собрали с гектара на 2,3 центнера зерна меньше, чем на остальной площади.
Убедительно? Да, согласились механизаторы. Но не совсем согласились агрономы. В разовом эксперименте могла быть замешана какая-либо случайность. Решили повторить опыт. Теперь это же поле засеяли ячменем с подсевом клевера. И опять осень подтвердила преимущество нового способа: зерна здесь собрали на 1,4 центнера больше, чем с соседнего участка.
Лучше росли и клевера. Все сомнения отпали. Новый способ прочно вошел в практику.
Но тут остро заявила о себе другая проблема. Она возникла не на пустом месте. Корнями уходила в далекое прошлое. Долгие годы, десятилетиями, основные корма для животных колхоз брал с лугов. А единственным удобрением для пашни был навоз. Происходила своего рода перекачка плодородия с луга на поле. Сенокосы истощались: они уже не могли восстанавливать свои силы естественным образом, не могли сохранять и накапливать гумусный слой за счет павших трав. Компенсацию кормов колхоз стал брать с полей. Сеяные травы возмещали в некоторой степени недобор с луговых сенокосов, но они обходились хозяйству дороже. Подскочила от этого и себестоимость животноводческой продукции. Сеяные травы отнимали пашню у зерновых. В свою очередь, это сокращение зернового клина можно было компенсировать только ростом урожайности, причем за счет интенсивного применения минеральных удобрений. Но минералка стоит денег, и немалых, и это тоже накладывалось на себестоимость зерна. Затраты на производство продукции полей и ферм начали расти.
В изменившихся условиях от председателя, агрономической и экономической служб потребовалась разработка новой хозяйственной стратегии. Каждое направление этой стратегии, рассчитанной на долгие годы, специалисты определяли с выходом на реальный конечный результат. Было немало и спокойных обсуждений, и горячих споров, пока не пришли к единому мнению. Оно заключалось в следующем. Первое: создавать высокопродуктивные сенокосы. Плодородие лугов восстановить за счет мелиорации и минеральных удобрений. Второе: повысить отдачу культурных пастбищ. Третье: на мелиорированной пашне расширить посевы наиболее ценных культур, прежде всего зерновых. Все это, вместе взятое, обеспечит потребности животноводства в грубых, сочных и концентрированных кормах и продажу зерна в планируемых государством объемах.
9
Дотошный народ – журналисты. Среди пишущей братии было у Михаила Григорьевича немало хороших знакомых. Прессу он уважал по той простой причине, что она в трудные для хозяйства годы помогла ему практически. Много тогда писали в газетах и о колхозе, и о самом Лобытове, делали добрую рекламу, и много семейных и одиночек переехали в Огарково из разных мест. Вторую пятилетку не испытывало хозяйство нехватки кадров. Ну, а то, что газетчики часто «пасутся» в «Родине», тоже оправданно: их насущное дело – пропагандировать передовой опыт.
Но вот какую закономерность подметил Михаил Григорьевич почти во всех представителях этого беспокойного племени.
Приезжают они, имея, как правило, определенное задание, тему. В теме главенствующие вопросы – как, за счет чего добился коллектив таких-то успехов. Непременно надо показать роль руководителей. И вот когда доходит разговор до этой самой роли, начинают выспрашивать о каких-нибудь необычных случаях, чтобы материал получился живым, интересным, захватывающим. Похоже, они приезжают в хозяйство с заранее заготовленным «образом» руководителя – остается только дорисовать этот образ примерами из жизни. Обязательно «захватывающими».
Был недавно один такой товарищ. Интересно пишет, сельское хозяйство знает. Но тоже – с «образом». Хороший председатель, укладывающийся в этот «образ», тот, который с рассвета дотемна мечется по полям и фермам, за день решает тыщу дел, во все вмешивается, дает разгон нерадивым, поучает и до хрипоты убеждает конфликтующих с ним специалистов и т. п. Конечно, этот товарищ читал «Районные будни» Овечкина, смотрел фильм «Председатель». Но нельзя же книжно-киношные обобщенные характеры переносить на конкретного живого человека. Да и времена разные. В середине пятидесятых и он, Лобытов, мотался по колхозу до устали, и он ругал пьяниц и лоботрясов. Но дойти до такой крайности, чтобы, как Егор Трубников в «Председателе», скомандовать: «Затыкай уши, бабы!» и во все горло демонстрировать богатый запас нецензурных слов – это уж, братцы, не только председателя – любого смертного не красит. Да и вообще этот Егор с его замашками, с его вечным надрывом – как злой пастух в непослушном стаде. А нынче и пастухи не кричат на коров: откроют на пастбище соседнюю клетку с хорошей свежей травой – и паситесь на здоровье.
– Вот читал я в одной толковой книжке – повел тогда Лобытов беседу с журналистом на свой лад, – что председатель весь день как белка в колесе. Это у автора типичная фигура. Он и швец, и жнец, и на дуде игрец. Один – во всех лицах. Да где ж ему за всех-то успеть, разорваться на части, что ли? По-моему, это отживший тип руководителя. Ты не на флоте служил? Нет? Я тоже не служил, но суть поймем оба. Тем более что газетчики любят иногда сравнивать председателя с капитаном корабля. И правильно! Капитан ведет свой корабль по проложенному ранее курсу, а механик, скажем, отвечает за машины на корабле. Чтобы работали как следует, чтобы двигали корабль. Понял суть?
– Понял, – засмеялся газетчик и что-то записал в блокноте.
– Главный – вдумайся в смысл этого слова! – главный специалист у нас – хозяин в своей отрасли. Главный хозяин! И ответчик. Не передо мной, перед народом.
И перед собой в первую очередь. Он не приказчик, он организатор. Организатор труда по новейшей технологии.
– Представим ситуацию, – продолжал пытать газетчик, – что председателя долгое время нет в колхозе. Обойдутся без вас?
– Обойдутся, – ответил Лобытов, хотя правильнее было бы сказать: «обходятся».
В последние годы много времени отнимали у него различные общественные нагрузки и поручения. Сначала, когда делегации из хозяйств области приезжали редко, он выкраивал час-другой и сам сопровождал их. Потом зачастили делегации и из соседних областей. Он стал строже регламентировать время: пятнадцать-двадцать минут на выступление, остальную программу знакомства приезжих с колхозным производством ведет кто-нибудь из специалистов. Пришлось планировать свое время почти на месяц вперед. В календаре стало тесно от многочисленных пометок. Партийно-хозяйственный актив района. Депутатский прием. Выезд в дальний район области по плану депутатской комиссии областного Совета. Выступление в школе перед будущими выпускниками. Выезд в Москву на заседание Всесоюзного совета колхозов. Пленум обкома партии. Сессия областного Совета. Прием делегации кооператоров Боршодской области Венгерской Народной Республики. Выезд в составе делегации в страны Скандинавии. Съемки для киножурнала, которые будет проводить в колхозе Ленинградская студия кинохроники. Торжественное заседание в Вологде, посвященное Дню работников сельского хозяйства. Областное совещание руководителей сельхозпредприятий и перерабатывающей промышленности. Областной слет выпускников школ, пожелавших работать в животноводстве.
Подобное повторялось из года в год...
Партийно-общественные нагрузки не тяготили его, все поручения, разовые и постоянные, он выполнял с желанием и добросовестно. Не тяготился и совещаниями, где приходилось выступать, поскольку был уверен, что те, кто приезжал на совещание за пользой, получат ее из его рассказа о колхозной практике хозяйствования. Депутатские обязанности рассматривал как гражданскую необходимость и помогал людям чем мог. Всесоюзные и республиканские совещания были и самому полезны хотя бы тем, что с каждого он привозил новое из опыта передовых колхозов страны. Не ради праздного любопытства ездил и в капстраны: в программе значились посещения фермерских хозяйств. Хорошие связи установились с венгерскими земледельцами. Сначала обменивались ознакомительными поездками, а в 1980 году заключили договор о сотрудничестве с коллегами из кооператива «Матьио». Обмен делегациями стал регулярным. Венгерские кооператоры во главе с председателем Атиллой Рицко интересовались вопросами продуктивности молочного стада, использованием мелиорированных полей. Делегаты «Родины» изучали опыт венгров в организации и оплате труда, в постановке учета и контроля.
Но особой миссией в своей жизни он считал участие в работе двух партийных съездов. Рабочая неделя, проведенная в Москве, на XXV съезде коммунистов страны, неделя напряженная, насыщенная деловыми беседами и встречами, давала прилив сил на пятилетку вперед. А через пять лет коммунисты областной партийной организации вновь избрали его делегатом очередного, XXVI съезда. Он понимал: огромная ответственность легла на него, делегата двух съездов, депутата Верховного Совета республики. С высоты этих полномочий острее воспринимались пробелы в колхозном производстве, глубже просматривались проблемы, которые выдвигала перед колхозным коллективом изменчивая, но неуклонная в своем поступательном движении жизнь.
– ...Обойдутся и без председателя, – с невесть откуда взявшейся грустью повторил Лобытов, возвращаясь к разговору с газетчиком.
Тыльным концом шариковой ручки журналист почесал подбородок, и по этому жесту Лобытов понял, что собеседник решается что-то сказать в ответ. Он угадал.
– Извините, Михаил Григорьевич, может, я веду себя и бесцеремонно, но, приезжая к вам в колхоз, я нередко задаю такой же вопрос разным людям. И знаете, что характерно? Все, абсолютно все, сначала на меня глаза таращат, будто я с луны свалился. Мне кажется, они, ваши колхозники, никогда даже не задумывались, как это можно: «Родина» – и без Лобытова.
– А какой конкретно вопрос вы задаете разным людям? – полюбопытствовал для полного прояснения Лобытов.
– Я говорю так: «Представьте, что на месте Михаила Григорьевича новый председатель...»
– А они, значит, таращат глаза?
– Ну да. Я спрашиваю дальше..:
– Я не собираюсь скоро помирать, – натянуто рассмеявшись, прервал журналиста Лобытов. – У меня хорошая наследственность. Да, мне уже семьдесят пять, но на здоровье по этим годам грех жаловаться.
Журналист уловил нотки раздражения в голосе Лобытова и поспешил свести разговор к шутке:
– Знаете, Михаил Григорьевич, истину: женщине обычно дают столько лет, на сколько она выглядит, а мужчине – столько, на сколько он себя чувствует. А вы еще к тому же и выглядите на пятьдесят.
«Ну и ловкач, до чего ж изворотлив. Мигом нашелся! А в сущности он прав, – гасил Лобытов раздражение, – много есть примеров, когда после смены председателей крепкие хозяйства разваливаются...»
– Значит, – пошел в наступление Лобытов, – вас волнует, обойдутся ли без меня в колхозе, а точнее, что может случиться после меня? Отвечу, как я сам это представляю. Во-первых, я уже говорил, есть надежные специалисты. Во-вторых, отработана технология и организация труда. В-третьих, люди – механизаторы, животноводы, уже не могут – понимаете, не могут! – халтурно работать. Халтура, поймите, для них все равно что оскорбление профессионального достоинства. Вот, например, Грачева. Знаете ее?
– С Клавдией Петровной приходилось встречаться не раз. По-моему, журналисты ей изрядно надоели.
– Если так, то это не она, а ваш брат-газетчик виноват. Так вот, Грачева, Герой Социалистического Труда. Она же – талантище! Знает и умеет больше, чем некоторые зоотехники. Не одну сотню доярок из разных хозяйств своему мастерству обучила. О своих и говорить нечего. Разве она позволит себе плохо работать – в любых обстоятельствах? Или Поляков Василий Николаевич, механизатор. Разве кто его обязывал, заставлял экономить каждую запчасть, каждую каплю горючего? Никто. Совесть подсказала. Знаете об этом? Он за пятилетку решил сберечь столько средств, чтобы их хватило на покупку нового трактора. И сберег. Заслужил орден Трудового Красного Знамени. Могу таких людей назвать сколько угодно. У нас орденоносцев много. Пятеро – с орденом Ленина. Четверо – с орденом Октябрьской Революции. Десять человек – с орденом Трудового Красного Знамени. Это только высшие отличия. А всего с орденами и медалями – больше сотни. Четверо награждены «Москвичами» – подарки ВДНХ. Больше сотни – медалями ВДНХ. Софья Николаевна – лауреат Государственной премии СССР. Я это к чему говорю? Орден или медаль даром не даются. Я сам на всех награжденных рекомендации писал. Писал, потому что уверен в каждом, как в себе. Повторюсь: у нас человек плохо работать не хочет.
– Но ведь не все же такие.
– Не все. Мастерство сразу не дается. Учим.
– А желание?
– Желание? У нас условия – и производственные, и экономические – теперь таковы, что заставляют человека работать с желанием. Понимаете меня? Не бригадиры заставляют, не председатель, а условия. Производство – фермы, гаражи, мастерские – вы видели. Как, по-вашему, условия там нормальные? Вот видите, возражений у вас по этому поводу нет. Возьмем условия экономические. Такую частность, как премирование. По итогам года – тринадцатая зарплата. Но – не всем сестрам по серьгам. Есть положения, регулирующие распределение премиального фонда. Оцениваем каждого – каждого! – по пятибалльной системе. Как поработал за месяц, как выполнял общественные поручения, как вел себя в быту...
– Сколько водки выпил, что ли?
Ну, пьянка на работе – это вообще лишение тринадцатой. А она у нас – ого-го!
– А случаются?
– Бывает. В семье не без урода. Но не они погоду делают.
Так вот, пятибалльная система – это еще не все. При начислении премии учитываем и стаж. Работаешь в колхозе меньше двух лет – получай по низшей шкале. От двух до пяти – коэффициент начисления 1,4. За десяток лет стажа перевалило – 1,6. Но и это не все. У нас особо отличившимся присваивается звание «Почетный колхозник». Таким людям размер годовой премии увеличивается, как и имеющим медали, ордена. Есть смысл плохо работать, а? Или лучше стремиться в передовики?
– Согласен. Но есть люди, ну, не собранные по характеру, таким много не надо, им и денег только бы на прожитье, а работа для них не волк, в лес не убежит...
– Эх вы, инженеры человеческих душ. Да у нас атмосфера общая трудовая такая, что она и характеры переделывает. Простая психология: «А что, я хуже других?», вы думаете, не срабатывает? Еще как срабатывает! Плюс хозрасчет, безнарядная организация труда. Работа исключительно на конечный результат. Возьмем хозрасчет на чековой основе. Вы знаете, сколько можно потерять горючего в сутки, если в тракторном баке появилась течь: по капле в секунду?
– Михаил Григорьевич, я ж не механик...
– А наши механизаторы – знают. Это пять литров в сутки. Полторы тонны в год. Можно вспахать восемьдесят гектаров. Или: шофер плохо уплотнил борта. Метр проехал – выпало пятнадцать зерен. Намотал груженым сто километров – центнер растряс. Знают, хорошо об этом знают все.
Журналист старательно записывал цифры.
– Пиши-пиши, – вставил Лобытов. – А то мы все больше о тоннах, о центнерах, а про каплю, про зернышко и забываем. Вот иные говорят обо мне, я знаю это, скрывать мне нечего, так вот, говорят: Лобытов – мужик прижимистый, ворочает миллионами, а считает... доли копейки. А я так думаю: как только перестанешь эти доли считать, и миллионы пойдут на убыль. Я, брат, всю жизнь считаю...
10
Говоря о том, что нынешний колхозник «Родины» в отличие от давних лет, приучен считать и капли горючего, и зерна, и копейки, Михаил Григорьевич в принципе ничуть не преувеличивал. Конечно, никто из механизаторов сам не взвешивал каплю солярки, не помножал ее вес на количество секунд в календарном году. За них это делали экономисты. А с плаката, который они вывесили в гараже, легко было запомнить связь между этой каплей и полутора тоннами.
Так же и доярок приучили считать. Тоже с помощью плакатов. «Если доярка ежедневно у каждой закрепленной за ней коровы будет оставлять невыдоенными 100 граммов молока, то за день она недополучит от всей группы 5 килограммов, за месяц – 150, за год – 1 800 килограммов. Она недодаст при этом продукции на 450 рублей!» Или: «Повышение жирности хотя бы на 0,05 процента увеличит зачетный вес проданного колхозом государству молока за год на 467 центнеров и даст 11 675 рублей дополнительного дохода».
К составлению этих плакатов «приложила руку» главный экономист колхоза Валентина Филипповна Мохте. Много непростых, но обязательных истин для хорошей – по современным требованиям – работы узнавали от нее колхозники на занятиях экономической учебы. Учились считать, все больше убеждаясь в том, что сэкономленные для колхоза доли копейки обернутся в их личных кошельках полновесным рублем. Так внушалось доверие к экономическим нововведениям. Расхожая поговорка «что ни делается, все к лучшему» здесь приобретала глубокий социальный смысл.
Справедливо ли, если труд доярок одинаково оплачивается и зимой, и летом? Ведь зимой легче поднять жирность молока, так как рацион животных обогащается зерновыми концентратами, а летом их не дают. Да что там поднять – сама собой эта жирность поднимается. Летом же доярке надо больше старания приложить, чтобы получать молоко с высоким содержанием жира. И не все тут зависит от нее. Рацион-то составляют зоотехники. Вот и решили все вместе подумать, как летнее молоко получать с жирностью выше базисной. Тем, кто добьется этого, и оплата выше.
Или взять хозрасчет. Теперь в нем на фермах больше всех заинтересованы и сами доярки, и скотники, и слесари-наладчики оборудования. В первой бригаде, например, 572 коровы. Выдано хозрасчетное задание на год: надоить от каждой по 4 ООО килограммов, снизить затраты на производство центнера молока до 16 рублей 21 копейки. Условие: четверть сэкономленной суммы будет распределена между работниками ферм. Есть резон экономить? Обеими руками голосуют: есть! Но – где экономить, как считать затраты? А вот как. Структура себестоимости молока складывается из следующих компонентов: оплата труда – 30 процентов, стоимость кормов – 47, амортизация – 6, текущий ремонт – 5, накладные расходы – 4,3, электроэнергия, водоснабжение, горючее и прочие материалы – 7,7 процента. На чем экономить прежде всего? На том, что в структуре себестоимости занимает наибольшую долю. На кормах. А как? Ведь составлен обоснованный рацион, обделишь корову – меньше молока даст. Нет, не за счет урезания рациона, а за счет снижения потерь при кормлении. Чтобы ни клок сена, ни килограмм силоса не терялись по пути в кормушку. Только так можно сократить общий расход кормов и при этом получить дополнительные сотни килограммов молока. И так по каждой статье расхода. Повысится жирность – зачетный вес молока будет больше. Сокращение «прочих затрат» – свет, подсобные материалы и т. д. – тоже работает на снижение себестоимости
Вот результат общих усилий за год: получено по 4 311 килограммов молока от коровы, себестоимость центнера была снижена на 61 копейку. Общая экономия – 15 тысяч рублей. Как и было записано в хозрасчетном договоре, четвертую часть получили работники ферм. Дополнительно к основной зарплате.
Считать и учитывать учится в колхозе работник каждой отрасли. Ретроспективный взгляд обнаруживал в этом явлении такую закономерность: чем крупнее с годами становились показатели урожайности, надоев, привесов и доходов, тем сильнее дробились проценты, определявшие возможный дополнительный, незапланированный источник повышения урожаев, надоев, привесов и доходов. Определявшие внутренний резерв. С чисто математической точки зрения вроде бы все яснее ясного: чем крупнее целое, тем весомее его доли. Но такова психология человека, что на ноль процента он смотрит снисходительно, как на несуществующую мелочь. И только тогда, когда эти ноль, ноль процента в натуральном выражении предстанут перед ним центнерами и рублями, он поймет, что они – не мелочь.
В шестидесятые годы Лобытову чаще всего задавали вопросы такого характера: какова у вас структура посевных площадей, сколько техники, из чего складывается зимний рацион коров и т. п. В семидесятые, а особенно в начале восьмидесятых, характер вопросов изменился. Стали больше интересоваться тем, трудно ли поднять урожайность с тридцати до сорока центнеров, надои – с четырех до пяти тонн. Как ответить на это? На четырехтонные надои колхоз вышел в начале семидесятых. Почти пятнадцать лет потребовалось на то, чтобы вплотную приблизиться к пяти тоннам. Выходит, нелегко, если учесть, что скачок с полутора тонн (пятидесятые годы) до четырех колхоз сделал за такое же время. «Главное – корма?» – следовал вопрос. «Породность плюс корма», – неизменно отвечал Лобытов.
Молочное стадо колхоза в 1970 году имело только восемь процентов чистопородных животных, а в 1979 году – уже 65. Как эталонный участок в земледелии, гарантирующий высокие урожаи, так и в этой отрасли были свои эталоны, гарантирующие высокую продуктивность. От коровы Росписи в год пятой лактации надоили 10 168 килограммов молока жирностью 4,11 процента, от Тесёмки по седьмой лактации – 7 227 килограммов с содержанием жира 3,65 процента. Уже к 1980 году треть молочного стада составляли животные с продуктивностью, превышающей 5 000 килограммов. Огромнейшее достижение! Оно было по достоинству оценено правительством: Софья Николаевна Стогова стала лауреатом Государственной премии СССР.
Лобытов и Стогова подсчитали, сколько времени потребуется для того, чтобы вывести всю отрасль на годовой пятитысячный рубеж. Исходили из того, что ежегодно в основное стадо вводится в среднем 290 элитных первотелок. Сделали поправку на брак в работе, скинув со счету десять единиц. Две трети дойного стада – это 930 коров. Выходило, что на их замену потребуется четыре года. Гарантированный же срок выхода на планируемую продуктивность – пять лет.
На собрании принимали обязательства на одиннадцатую пятилетку. Михаил Григорьевич познакомил колхозников с расчетами. Отметил, что мастерство животноводов высокое, кормовая база надежная, стадо обновляется, рост надоев необратим – словом, пятитысячный рубеж реален. Его активно поддержали. А Николай Витальевич Сивов предложил ориентироваться на три пятерки: пять тонн зерна с гектара, пять тонн молока от коровы и пять миллионов рублей денежного дохода в последнем году пятилетки. Идея пришлась всем по нраву, но – досягаема ли цель?
Сивов доказал: да, досягаема. В его бригаде уже в 1984 году зерновой гектар дал по 55 центнеров. А в следующем году колхоз взял казавшуюся некоторым недоступной высоту в животноводстве: на корову получили по 5 200 килограммов молока. Совет Министров республики утвердил «Родину» базовым хозяйством Нечерноземья по изучению и распространению опыта в сельскохозяйственном производстве.
Стратегическая высота, обозначенная тремя пятерками, была достигнута. Полагали, что самое трудное – это восхождение. А на поверку вышло, что еще труднее – закрепиться на ней и ни на пядь не сдавать позиций.
Половину лета 1985 года шли холодные дожди. Они оказались сущим бедствием для земледельцев всего Нечерноземья, по размерам сравнимым с засухой 1972 года. От избытка почвенной влаги хлеба быстро потучнели, но созревание зерна из-за холодов замедлилось. Неспелый, тяжелый колос клонило к земле. Нива полегла. Начало уборки сместилось почти на середину августа, тогда как в хорошие годы приступали к жатве в конце июля. Намолоты не радовали. Беда обрушилась и на картофельные плантации: «второй хлеб» поразила фитофтора.
Перед уборкой Лобытов так сформулировал общую задачу: урожайность на корню низкая, поэтому даже самую малую потерю надо расценивать как чрезвычайное происшествие. Говорил скорее для себя, понимая, что люди и без его указаний знают цену нынешнего трудного хлеба.
«Низкая» – это по меркам «Родины». Тридцать три центнера с гектара. Низкая? В год повальной неурожайности? Ведь не из рук же вон плохо. Не только убрали сполна все свои поля, рассчитались сверхпланово с государством, создали зерновые собственные фонды, но еще и помогли на жатве трем совхозам района.
Но, как сказал поэт, «и все же, все же, все же»...
Настроение долго держалось неважное. Всю жизнь он, Лобытов, терпеть не мог ссылок на объективные причины, а тут приходилось соглашаться. Может, что-то не предусмотрели на случай такой погоды? Что именно? Самые, казалось бы, надежные, самые ухоженные площади – и подвели. Здесь получился недород: корни растений интенсивно поглощали из насыщенной влагой почвы питательные элементы. Плодородные земли переусердствовали. На средних почвах такого не случилось. Вывод? Нет-нет, не надо торопиться с выводами. Надо все эти противоречия кропотливо проанализировать с агрономами, бригадирами и механизаторами.
Находясь в столь неспокойном расположении духа, Михаил Григорьевич с какой-то обостренной совестливостью глядел в глаза людям, когда октябрьским днем 1985 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении его второй Золотой Звездой Героя Социалистического Труда. Он понимал, что награда самого высокого ранга присуждается не за разовый успех, что жизнь вообще, как сердечная кардиограмма, обозначена пульсирующей линией, что временная неудача – тоже ключ, не самый, правда, лучший, для достижения цели, что надо трезво смотреть на вещи и не поддаваться угрызениям совести, что, наконец, люди же на тебя смотрят, – и давил, выдавливал из себя эту хандру, не соответствовавшую радости людей за своего председателя. Шли телеграммы, открытки, письма, дробно названивал сигнал междугородной. Его поздравляли, желали крепкого здоровья, больших успехов на председательском поприще, активного долголетия. Напоминание о долголетии встряхнуло его. «Ну что ж, старина, – сказал он себе с озорством, – через два года тебе стукнет восемьдесят. Не так уж и много. Мы с тобой еще поработаем».
В начале нового года областная партийная конференция избрала делегатов на очередной, XXVII съезд КПСС. В их числе и Лобытова. Дважды Героя Социалистического Труда, делегата XXV и XXVI съездов.
А 17 марта колхозный партком пригласил всех желающих в Дом культуры на встречу с вернувшимся делегатом.
– Я был делегатом двух предыдущих съездов, поэтому могу сравнивать, – сказал Лобытов. – Нынешний съезд отличается критичностью оценок, общей деловитостью. И не было такой парадности, как раньше. И в докладе, и в выступлениях отмечалась необходимость перестройки. В первую очередь – отношения к делу. Чтобы не было ни у кого пропасти между словом и делом. Для нас прошлый год был поучительным. Упущенное надо наверстывать. Думаю, мы сумеем это сделать, если по-настоящему займемся внедрением противозатратных методов хозяйствования. Нынче мы – одни из первых в области – перешли на оплату труда от валового дохода. Кстати, об этом методе шла речь и на съезде. Мы сделали первые шаги. Надо бы проверить метод основательно...
А речь шла вот о чем. До сих пор оплата труда колхозников зависела преимущественно от количества и качества произведенной продукции, то есть от конечного товарного результата и только. Лишь опытный экономист видел в нем серьезный изъян: главным ориентиром хозяйствования были центнеры продукции, а затраты на получение этих центнеров зерна, мяса, молока, картофеля оставались в тени.
Вот почему экономическая служба хозяйства разработала на 1986 год нормативы производства продукции и нормативы затрат на гектар посева, на одну голову скота. Отношения между внутриколхозными подразделениями по-прежнему строились на хозрасчетных принципах, продолжала действовать чековая форма контроля затрат. Принцип норматива прост: меньше затраты – выше доход, выше доход – больше зарплата.
Год закончился. Себестоимость продукции снизилась на 2,2 процента, производительность труда выросла на 5,3 процента. Значит, новый механизм хозяйствования действует. Теперь подошла очередь такого расчета для каждого структурного подразделения – молочнотоварных ферм, бригад на откорме скота, растениеводческих бригад, работников автопарка, ремонтной мастерской, службы энергетика, водоснабжения и очистки, столовой, специалистов каждой отрасли.
Долгие, очень долгие годы Лобытов вел вологодский колхоз «Родина» к тому, что теперь называют полным хозрасчетом, к экономической заинтересованности людей в результатах своего труда. Свою «хозяйскую» правду он выстрадал душой. Далась она ему только ценой всей жизни и щедро растраченным талантом недюжинного руководителя, каких по свету искать надо.
6 июня 1987 года Михаилу Григорьевичу исполнилось 80 лет, и он, как говорят в этих случаях, вышел на заслуженный отдых. На центральной колхозной усадьбе в эти дни был установлен бронзовый бюст дважды Героя Социалистического Труда М. Г. Лобытова.
Это торжественное, а для юбиляра и немного грустное событие собрало сюда колхозников, друзей Михаила Григорьевича, его соратников. Приехали гости из области и даже из далекой Венгрии. И каждый в этот день сумел найти добрые слова признательности истому труженику земли, земли, всех нас кормящей.
На полях «Родины» ярко светило солнце. Слушая приветствия и поздравления, Михаил Григорьевич надел темные очки. Он не хотел, чтобы люди видели, как на глаза набегают слезы.