Мы говорим о Гаврилине. Первое, что пронзает душу, от этого чувства избавиться невозможно, мы опаздываем. У Золтана Кодаи есть даже одно сочинение, которое так и называется: «Мы всегда опаздываем». Мы, друзья, товарищи, вместе учились, прекрасно понимаем, что это незаурядное явление. Наша жизненная суета разводит во времени. Сегодня мы поем «Перезвоны». Сколько лет назад можно было это сделать капелле, а мы сделали уже без него. Мы делали это честно, со всей страстью, потому что без живого автора делать это намного труднее. И ответственность неизмеримо больше. А посоветоваться уже не можешь. Получается, как хотелось бы? Он тебе и не скажет ни хорошего, ни плохого.
Да, у нас в последние десятилетия было два замечательнейших композитора, пути которых не накладывались один на другой, они жили рядом. Гаврилин, в значительной степени, - продолжение свиридовской линии. Валерий Александрович не просто любил Свиридова, не просто преклонялся перед его творчеством, он воспринимал его как духовного наставника. Мы, исполнители, чувствуем музыку нервами, чувствуем через людей. Несколько лет назад в Большом зале филармонии мы первый раз исполняли «Скоморохов» и «Женитьбу Бальзаминова» Валерия Гаврилина. Надо видеть лица, которые реагируют на музыку. Такой зал увидеть - это уже счастье!
Что бы мы ни исполняли Свиридова, особенно сочинения последних лет, они требовали колоссальной сосредоточенности и работы души. Это напряжение присутствовало, где бы мы ни пели, в России, за рубежом. По окончании редко бывает бурная реакция. Она возникает постепенно, потому что из сосредоточенности трудно выйти. А у Гаврилина вся душа начинает ликовать! Сколько мы репетируем и поем «Перезвоны», я смотрю на лица артистов: их-то не обманешь, их-то не заставишь. Это нудная, черная работа, а им нравится! И нет отторжения, наоборот, жадность, чтобы это звучало правильно. Я говорю «правильно», это слово я слышал у Гаврилина, такое же в ощущении, как для Свиридова. Когда мы исполняли первую часть песнопений и молитв Свиридова в Москве, в Большом зале консерватории, для нас это был трудный концерт. Шел фестиваль духовной музыки, начинался он в семь часов, наш выход был в одиннадцать, публика совершенно обалдела от такого количества музыки. Ждали эту премьеру. Двадцать пять минут она звучала. Когда это закончилось, я видел Георгия Васильевича, он сидел в страшном напряжении. Публика медленно-медленно выходила из этого состояния... Мне выпало счастье общаться с ним в последние годы, много работать, много часов проводить рядом, не только за инструментом, но и в беседах. У него в творчестве есть удивительное сочетание. Такие пласты, которые уходят в глубь веков и одновременно являются музыкой современной.
Валерий Гаврилин имеет ту же глубину, но в совершенно ином ракурсе. Может быть, потому, что был у нас в консерватории такой человек, Феодосии Антонович Рубцов, который преподавал фольклор. Тогда это не было распространенным явлением, экспедиции были редкими, небольшое число людей участвовало в них. Фольклорная линия в консерватории казалась не очень уместной, так же, как и появившееся отделение народных инструментов, казалась чужой, лишней в этих стенах. Видимо, зта потребность у Гаврилина возникла с юных лет, иначе быть не могло. Поражаюсь: какую мелодию ни возьмешь, она всегда как будто звучала, всегда была знакома.
Нам трудно представить: жизнь такого композитора, который заставляет душу ликовать, далеко не всегда была радостной. Болезни преследовали его без конца. Люди обманывали: заказ, начинается работа, люди исчезают, оказывается, это никому не нужно. А ведь композитор живет своим творчеством. Валерий Александрович, к сожалению, не преподавал в консерватории. По состоянию здоровья не мог этого делать. Читаем: Шуберт - нуждался, Моцарт - нуждался. Гаврилин тоже нуждался. Конечно, «большое видится на расстоянье», но мы это большое видели раньше, понимали, чувствовали...
Мы, будучи необыкновенно богаты и исполнительскими дарованиями, и композиторскими (и писательскими, и в области живописи), расточительны! А потом начинаем чесать затылок: ну как же мы просмотрели, начинаем второпях то фестиваль, то конкурс. Есть и в сегодняшней жизни гении! И в Петербурге, и в Москве, и во многих городах. В Вологде, помимо писательских, какие художественные силы! Как отсюда по дешевке уходят полотна, иконы. Я в гостинице отложил две реставрированные иконки 19 века. Продавщица говорит: «Иностранцы не взяли, не пропустят, возможно, на таможне. Остальное, что могли, уже взяли».
То, что в первую очередь мы должны хранить, - святыни наши. А Гаврилин — одна из наших святынь. Вот сейчас мы это понимаем, будем стараться, чтобы это осталось. Но ведь смотрите, Гаврилина знают люди, исполняется он у нас? Нет! Я сам повинен, я один из тех, кто был невнимателен, нет мне прощения!
Это не просто музыка, которая нужна людям, которая помогает выжить сегодня. Это наше мировоззрение, это наша сущность. И если мы от этого отказываемся, если мы этим не владеем сами!..
Нас и так дебилизируют, зомбируют, чтобы мы перестали знать, что такое Отечество наше, кто мы сами и откуда, и если мы этому не будем сопротивляться, если у нас не будет понятия высокого, великого, - не будет России! Потеряем мы ее!
Мы жили полной жизнью, и каждый был наедине со своей совестью. Совесть Гаврилина никогда не была запятнана, он на каждом этапе своей жизни, творчества никогда не лукавил. Чистота, искренность, свет его музыки - это то, что будет освещать наши души, и поэтому мы будем исполнять эту музыку, мы будем делать так, чтобы это изумительное творчество стало достоянием всей России.