Ганс Христиан АНДЕРСЕН
КАЛОШИ СЧАСТЬЯ
1. НАЧАЛО Дело было в Копенгагене, на Восточной улице, неда- леко от Новой королевской площади. В одном доме собра- лось большое общество - иногда ведь приходится все-таки принимать гостей; зато, глядишь, и сам дождешься ког- да-нибудь приглашения. Гости разбились на две большие группы: одна немедленно засела за ломберные столы, дру- гая же образовала кружок вокруг хозяйки, которая пред- ложила "придумать что-нибудь поинтереснее", и беседа потекла сама собой. Между прочим, речь зашла про сред- ние века, и многие находили, что в те времена жилось гораздо лучше, чем теперь. Да, да! Советник юстиции Кнап отстаивал это мнение так рьяно, что хозяйка тут же с ним согласилась, и они вдвоем накинулись на бедного Эрстеда, который доказывал в своей статье в "Альмана- хе", что наша эпоха кое в чем все-таки выше средневе- ковья. Советник утверждал, что времена короля Ганса бы- ли лучшей и счастливейшей порой в истории человечества. Пока ведется этот жаркий спор, который прервался лишь на мгновенье, когда принесли вечернюю газету (впрочем, читать в ней было решительно нечего), пройдем в переднюю, где гости оставили свои пальто, палки, зон- тики и калоши. Сюда только что вошли две женщины: моло- дая и старая. На первый взгляд их можно было принять за горничных, сопровождающих каких-нибудь старых барынь, которые пришли сюда в гости, но, приглядевшись повнима- тельнее, вы бы заметили, что эти женщины ничуть не по- хожи на служанок: слишком уж мягки и нежны были у них руки, слишком величавы осанка и движения, а платье от- личалось каким-то особо смелым покроем. Вы, конечно, уже догадались, что это были феи. Младшая была если и не самой феей Счастья, то, уж наверно, камеристкой од- ной из ее многочисленных камер-фрейлин и занималась тем, что приносила людям разные мелкие дары Счастья. Старшая казалась гораздо более серьезной - она была фе- ей Печали и всегда управлялась со своими делами сама, не поручая их никому: так, по крайней мере, она знала, что все наверняка будет сделано как следует. Стоя в передней, они рассказывали друг другу о том, где побывали за день. Камеристка камер-фрейлины Счастья сегодня выполнила всего лишь несколько маловаж- ных поручений: спасла от ливня чью-то новую шляпу, пе- редала одному почтенному человеку поклон от высокопос- тавленного ничтожества и все в том же духе. Но зато в запасе у нее осталось нечто совершенно необыкновенное. - Нужно тебе сказать, - закончила она, - что у ме- ня сегодня день рождения, и в честь этого события мне дали пару калош, с тем чтобы я отнесла их людям. Эти калоши обладают одним замечательным свойством: того, кто их наденет, они могут мгновенно перенести в любое место или в обстановку любой эпохи - куда он только по- желает, - и он, таким образом, сразу обретет счастье. - Ты так думаешь? - отозвалась фея Печали. - Знай же: он будет самым несчастным человеком на земле и бла- гословит ту минуту, когда наконец избавится от твоих калош. - Ну, это мы еще посмотрим! - проговорила каме- ристка Счастья. - А пока что я поставлю их у дверей. Авось кто-нибудь их наденет по ошибке вместо своих и станет счастливым. Вот какой между ними произошел разговор.
2. ЧТО ПРОИЗОШЛО С СОВЕТНИКОМ ЮСТИЦИИ Было уже поздно. Советник юстиции Кнап собирался домой, все еще размышляя о временах короля Ганса. И на- до же было так случиться, чтобы вместо своих калош он надел калоши Счастья. Как только он вышел в них на ули- цу, волшебная сила калош немедленно перенесла его во времена короля Ганса, и ноги его тотчас же утонули в непролазной грязи, потому что при короле Гансе улиц не мостили. - Ну и грязища! Просто ужас что такое! - пробормо- тал советник. - И к тому же ни один фонарь не горит. Луна еще не взошла, стоял густой туман, и все вок- руг тонуло во мраке. На углу перед изображением мадонны висела лампада, но она чуть теплилась, так что советник заметил картину, лишь поравнявшись с нею, и только тог- да разглядел божью матерь с младенцем на руках. "Здесь, наверно, была мастерская художника, - ре- шил он, - а вывеску позабыли убрать". Тут мимо него прошло несколько человек в средневе- ковых костюмах. "Чего это они так вырядились? - подумал советник. - Должно быть, с маскарада идут". Но внезапно послышался барабанный бой и свист ду- док, замелькали факелы, и взорам советника представи- лось удивительное зрелище! Навстречу ему по улице дви- галась странная процессия: впереди шли барабанщики, ис- кусно выбивая дробь палочками, а за ними шагали страж- ники с луками и арбалетами. По-видимому, то была свита, сопровождавшая какое-то важное духовное лицо. Изумлен- ный советник спросил, что это за шествие и кто этот са- новник. - Епископ Зеландский! - послышалось в ответ. - Господи помилуй! Что еще такое приключилось с епископом? - вздохнул советник Кнап, грустно покачивая головой. - Нет, вряд ли это епископ. Размышляя обо всех этих чудесах и не глядя по сто- ронам, советник медленно шел по Восточной улице, пока наконец не добрался до площади Высокого моста. Однако моста, ведущего к Дворцовой площади, на месте не оказа- лось, - бедный советник едва разглядел в кромешной тьме какую-то речонку и в конце концов заметил лодку, в ко- торой сидело двое парней. - Прикажете переправить вас на остров? - спросили они. - На остров? - переспросил советник, не зная еще, что он теперь живет во время средневековья. - Мне нужно попасть в Христианову гавань, на Малую торговую улицу. Парни вытаращили на него глаза. - Скажите хотя бы, где мост? - продолжал советник. - Ну что за безобразие! Фонари не горят, а грязь такая, что кажется, будто по болоту бродишь! Но чем больше он говорил с перевозчиками, тем меньше мог разобраться в чем-нибудь. - Не понимаю я вашей борнхольмской тарабарщины! - рассердился он наконец и повернулся к ним спиной. Но моста он все-таки не нашел; каменный парапет набережной исчез тоже. "Что делается! Вот безобразие!" - думал он. Да, никогда еще действительность не каза- лась ему такой жалкой и мерзкой, как в этот вечер. "Нет, лучше взять извозчика, - решил он. - Но, господи, куда же они все запропастились? Как назло, ни одного! Вернусь-ка я на Новую королевскую площадь - там, навер- ное, стоят экипажи, а то мне вовек не добраться до Христианской гавани!" Он снова вернулся на Восточную улицу и успел уже пройти ее почти всю, когда взошла луна. "Господи, что это здесь понастроили такое?" - изу- мился советник, увидев перед собой Восточные городские ворота, которые в те далекие времена стояли в конце Восточной улицы. Наконец он отыскал калитку и вышел на теперешнюю Новую королевскую площадь, которая в те времена была просто большим лугом. На лугу там и сям торчали кусты, и он был пересечен не то широким каналом, не то рекой. На противоположном берегу расположились жалкие лавчонки халландских шкиперов, отчего место это называлось Хал- ландской высотой. - Боже мой! Или это мираж, фата-моргана, или я... господи... пьян? - застонал советник юстиции. - Что же это такое? Что же это такое? И советник опять повернул назад, подумав, что за- болел. Шагая по улице, он теперь внимательнее пригляды- вался к домам и заметил, что все они старинной построй- ки и многие крыты соломой. - Да, конечно, я заболел, - вздыхал он, - а ведь всего-то стаканчик пунша выпил, но мне и это повредило. И надо же додуматься - угощать гостей пуншем и горячей лососиной! Нет, я непременно поговорю об этом с агент- шей. Вернуться разве к ним и рассказать, какая со мной приключилась беда? Нет, неудобно. Да они, уж пожалуй, давно спать улеглись. Он стал искать дом одних своих знакомых, но его тоже не оказалось на месте. - Нет, это просто бред какой-то! Не узнаю Восточ- ной улицы. Ни одного магазина! Все только старые, жал- кие лачуги - можно подумать, что я попал в Роскилле или Рингстед. Да, плохо мое дело! Ну что уж тут стесняться, вернусь к агенту! Но, черт возьми, как мне найти его дом? Я больше не узнаю его. Ага, здесь, кажется, еще не спят!... Ах, я совсем расхворался, совсем расхворался. Он наткнулся на полуоткрытую дверь, из-за которой лился свет. Это был один из тех старинных трактиров, которые походили на теперешние наши пивные. Общая ком- ната напоминала голштинскую харчевню. В ней сидело нес- колько завсегдатаев - шкипера, копенгагенские бюргеры и еще какие-то люди, с виду ученые. Попивая пиво из кру- жек, они вели какой-то жаркий спор и не обратили ни ма- лейшего внимания на нового посетителя. - Простите, - сказал советник подошедшей к нему хозяйке, - мне вдруг стало дурно. Вы не достанете мне извозчика? Я живу в Христианской гавани. Хозяйка посмотрела на него и грустно покачала го- ловой, потом что-то сказала по-немецки. Советник поду- мал, что она плохо понимает по-датски, и повторил свою просьбу на немецком языке. Хозяйка уже заметила, что посетитель одет как-то странно, а теперь, услышав не- мецкую речь, окончательно убедилась в том, что перед ней иностранец. Решив, что он плохо себя чувствует, она принесла ему кружку солоноватой колодезной воды. Совет- ник оперся головой на руку, глубоко вздохнул и задумал- ся: куда же все-таки он попал? - Это вечерний "День"? - спросил он чтобы сказать что-нибудь, увидев, как хозяйка убирает большой лист бумаги. Она его не поняла, но все-таки протянула ему лист: это была старинная гравюра, изображавшая странное све- чение неба, которое однажды наблюдали в Кельне. - Антикварная картина! - сказал советник, увидев гравюру, и сразу оживился. - Где вы достали эту ред- кость? Очень, очень интересно, хотя и сплошная выдумка. На самом деле это было просто северное сияние, как объ- ясняют теперь ученые; и, вероятно, подобные явления вы- зываются электричеством. Те, что сидели близко и слышали его слова, посмот- рели на него с уважением; один человек даже встал, поч- тительно снял шляпу и сказал с самым серьезным видом: - Вы, очевидно, крупный ученый, мосье? - О нет, - ответил советник, - просто я могу пого- ворить о том о сем, как и всякий другой. - Modestial (скромность(лат.))- прекраснейшая добродетель, - изрек его собеседник. - Впрочем, о сути вашего высказывания mihi secus videtur (я другого мне- ния (лат.)),хотя и с удовольствием воздержусь пока высказывать мое собственное judicium (суждение (лат.)). - Осмелюсь спросить, с кем имею удовольствие бесе- довать? - осведомился советник. - Я бакалавр богословия, - ответил тот. Эти слова все объяснили советнику - незнакомец был одет в соответствии со своим ученым званием. "Должно быть, это какой-то старый сельский учитель, - подумал он, - человек не от мира сего, каких еще можно встре- тить в отдаленных уголках Ютландии". - Здесь, конечно, не locus docendi (место ученых бесед (лат.)),-говорил богослов, - но я все-таки очень прошу вас продолжать свою речь. Вы, конечно, весьма начитаны в древней литературе? - О да! Вы правы, я частенько-таки прочитываю древних авторов, то есть все их хорошие произведения; но очень люблю и новейшую литературу, только не "Обык- новенные истории" (намек на "Обыкновенные истории" датской писательницы Гюллембург) их хватает и в жизни. - Обыкновенные истории? - переспросил богослов. - Да, я говорю об этих новых романах, которых столько теперь выходит. - О, они очень остроумны и пользуются успехом при дворе, - улыбнулся бакалавр. - Король особенно любит романы об Ифвенте и Гаудиане, в которых рассказывается о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, и даже изво- лил шутить по этому поводу со своими приближенными (Знаменитый датский писатель Хольберг рассказывает в своей "Истории Датского государства", что, прочитав ро- ман о рыцарях Круглого стола, король Ганс однажды ска- зал в шутку своему приближенному Отто Руду, которого очень любил: "Эти господа Ифвент и Гаудиан, о которых говорится в этой книге, были замечательные рыцари. Та- ких теперь больше не встретишь". На что Отто Руд отве- тил: "Если бы теперь встречались такие короли, как ко- роль Артур, то, наверное, нашлось бы немало таких рыца- рей, как Ифвент и Гаудиан". (Примечание Андерсена.) - Этих романов я еще не читал, - сказал советник юстиции. - Должно быть, это Хейберг что-нибудь новое выпустил? - Нет, что вы, не Хейберг, а Готфред фон Гемен, - ответил бакалавр. - Так вот кто автор! - воскликнул советник. - Ка- кое древнее имя! Ведь это наш первый датский книгопе- чатник, не так ли? - Да, он наш первопечатник! - подтвердил богослов. Таким образом, пока что все шло прекрасно. Когда один из горожан заговорил о чуме, свирепствовавшей здесь несколько лет назад, а именно в 1484 году, совет- ник подумал, что речь идет о недавней эпидемии холеры, и разговор благополучно продолжался. А после как было не вспомнить окончившуюся совсем недавно пиратскую вой- ну 1490 года, когда английские каперы захватили стоящие на рейде датские корабли. Тут советник, вспомнив о со- бытиях 1801 года, охотно присоединил свой голос к общим нападкам на англичан. Но дальше разговор что-то перес- тал клеиться и все чаще прерывался гробовой тишиной. Добрый бакалавр был очень уж невежественный: самые простые суждения советника казались ему чем-то необы- чайно смелым и фантастичным. Собеседники смотрели друг на друга со все возрастающим недоумением, и, когда на- конец окончательно перестали понимать один другого, ба- калавр, пытаясь поправить дело, заговорил по-латыни, но это мало помогло. - Ну, как вы себя чувствуете? - спросила хозяйка, потянув советника за рукав. Тут он опомнился и в изумлении воззрился на своих собеседников, потому что за разговором совсем забыл, что с ним происходит. "Господи, где я?" - подумал он, и при одной мысли об этом у него закружилась голова. - Давайте пить кларет, мед и бременское пиво! - закричал один из гостей. - И вы с нами! Вошли две девушки, одна из них была в двухцветном чепчике (при короле Гансе, в 1495 году, был выпущен указ, по которому женщины легкого поведения должны но- сить чепчики бросающейся в глаза расцветки) они подли- вали гостям вино и низко приседали. У советника даже мурашки забегали по спине. - Что же это такое? Что это такое? - шептал он, но вынужден был пить вместе со всеми. Собутыльники так на него насели, что бедный советник пришел в совершенное смятение, и когда кто-то сказал, что он, должно быть, пьян, ничуть в этом не усомнился и только попросил, чтобы ему наняли извозчика. Но все подумали, что он го- ворит по-московитски. Никогда в жизни советник не попа- дал в такую грубую и неотесанную компанию. "Можно поду- мать, - говорил он себе, - что мы вернулись ко временам язычества. Нет, это ужаснейшая минута в моей жизни!" Тут ему пришло в голову: а что, если залезть под стол, подползти к двери и улизнуть? Но когда он был уже почти у цели, гуляки заметили, куда он ползет, и схва- тили его за ноги. К счастью, калоши свалились у него с ног, а с ними рассеялось и волшебство. При ярком свете фонаря советник отчетливо увидел большой дом, стоявший прямо перед ним. Он узнал и этот дом и все соседние, узнал и Восточную улицу. Сам он ле- жал на тротуаре, упираясь ногами в чьи-то ворота, а ря- дом сидел ночной сторож, спавший крепким сном. - Господи! Значит, я заснул прямо на улице, вот тебе и на! - сказал советник. - Да, вот и Восточная улица... Как светло и красиво! Но кто бы мог подумать, что один стакан пунша подействует на меня так сильно! Спустя две минуты советник уже ехал на извозчике в Христианову гавань. Всю дорогу он вспоминал пережитые им ужасы и от всего сердца благословлял счастливую действительность и свой век, который, несмотря на все его пороки и недостатки, все-таки был лучше того, в ко- тором ему только что довелось побывать. И надо сказать, что на этот раз советник юстиции мыслил вполне разумно.
3. ПРИКЛЮЧЕНИЯ СТОРОЖА - Гм, кто-то оставил здесь свои калоши! - сказал сторож. - Это, наверно, лейтенант, что живет наверху. Вот ведь какой, бросил их у самых ворот! Честный сторож, конечно, хотел было немедленно позвонить и отдать калоши их законному владельцу, тем более что у лейтенанта еще горел свет, - но побоялся разбудить соседей. - Ну и тепло, должно быть, ходить в таких калошах! - сказал сторож. - А кожа до чего мягкая! Калоши пришлись ему как раз впору. - И ведь как странно устроен мир, - продолжал он. - Взять хотя бы этого лейтенанта: мог бы сейчас преспо- койно спать в теплой постели, - так нет же, всю ночь шагает взад и вперед по комнате. Вот кому счастье! Нет у него ни жены, ни детей, ни тревог, ни забот; каждый вечер по гостям разъезжает. Хорошо бы мне поменяться с ним местами: я тогда стал бы самым счастливым человеком на земле! Не успел он это подумать, как волшебной силой ка- лош мгновенно перевоплотился в того офицера, что жил наверху. Теперь он стоял посреди комнаты, держа в руках листок розовой бумаги со стихами, которые написал сам лейтенант. Да и к кому иной раз не является поэтическое вдохновение! Вот тогда-то мысли и выливаются в стихи. На розовом листке было написано следующее: БУДЬ Я БОГАТ "Будь я богат, - мальчишкой я мечтал, - Я непременно б офицером стал, Носил бы форму, саблю и плюмаж!" Но оказалось, что мечты - мираж. Шли годы - эполеты я надел, Но, к сожаленью, бедность - мой удел. Веселым мальчиком, в вечерний час, Когда, ты помнишь, я бывал у вас, Тебя я детской сказкой забавлял, Что составляло весь мой капитал. Ты удивлялась, милое дитя, И целовала губы мне шутя. Будь я богат, я б и сейчас мечтал О той, что безвозвратно потерял... Она теперь красива и умна, Но до сих пор сума моя бедна, А сказки не заменят капитал, Которого всевышний мне не дал. Будь я богат, я б горечи не знал И на бумаге скорбь не изливал, Но в эти строки душу я вложил И посвятил их той, которую любил. В стихи мои вложил я пыл любви! Бедняк я. Бог тебя благослови! Да, влюбленные вечно пишут подобные стихи, но люди благоразумные их все-таки не печатают. Чин лейтенанта, любовь и бедность - вот злополучный треугольник, или, вернее, треугольная половина игральной кости, брошенной на счастье и расколовшейся. Так думал лейтенант, опус- тив голову на подоконник и тяжко вздыхая: "Бедняк сторож и тот счастливее, чем я. Он не зна- ет моих мучений. У него есть домашний очаг, а жена и дети делят с ним и радость и горе. Ах, как бы мне хоте- лось быть на его месте, ведь он гораздо счастливее ме- ня!" И в этот же миг ночной сторож снова стал ночным сторожем: ведь офицером он сделался лишь благодаря ка- лошам, но, как мы видели, не стал от этого счастливее и захотел вернуться в свое прежнее состояние. Итак, ноч- ной сторож опять сделался ночным сторожем. "Какой скверный сон мне приснился! - сказал он. - А впрочем, довольно забавный. Приснилось мне, что я стал тем самым лейтенантом, который живет у нас навер- ху, - и до чего же скучно он живет! Как мне не хватало жены и ребятишек: кто-кто, а они всегда готовы зацело- вать меня до смерти". Ночной сторож сидел на прежнем месте и кивал в такт своим мыслям. Сон никак не выходил у него из голо- вы, а на ногах все еще были надеты калоши счастья. По небу покатилась звезда. "Ишь как покатилась, - сказал себе сторож. - Ну ничего, их там еще много осталось, - А хорошо бы уви- деть поближе все эти небесные штуковины. Особенно луну: она не то что звезда, меж пальцев не проскользнет. Сту- дент, которому моя жена белье стирает, говорит, что после смерти мы будем перелетать с одной звезды на дру- гую. Это, конечно, вранье, а все же как было бы инте- ресно этак путешествовать! Эх, если б только мне уда- лось допрыгнуть до неба, а тело пусть бы лежало здесь, на ступеньках". Есть вещи, о которых вообще нужно говорить очень осторожно, особенно если на ногах у тебя калоши счастья! Вот послушайте, что произошло со сторожем. Мы с вами наверняка ездили на поезде или на паро- ходе, которые шли на всех парах. Но по сравнению со скоростью света их скорость все равно что скорость ле- нивца или улитки. Свет бежит в девятнадцать миллионов раз быстрее самого лучшего скорохода, но не быстрее электричества. Смерть - это электрический удар в серд- це, и на крыльях электричества освобожденная душа уле- тает из тела. Солнечный луч пробегает двадцать миллио- нов миль всего за восемь минут с секундами, но душа еще быстрее, чем свет, покрывает огромные пространства, разделяющие звезды. Для нашей души пролететь расстояние между двумя небесными светилами так же просто, как нам самим дойти до соседнего дома. Но электрический удар в сердце может стоить нам жизни, если на ногах у нас нет таких калош счастья, какие были у сторожа. В несколько секунд ночной сторож пролетел прост- ранство в пятьдесят две тысячи миль, отделяющее землю от луны, которая, как известно, состоит из вещества го- раздо более легкого, чем наша земля, и она примерно та- кая же мягкая, как только что выпавшая пороша. Сторож очутился на одной из тех бесчисленных лун- ных кольцевых гор, которые известны нам по большим лун- ным картам доктора Мэдлера. Ведь ты тоже видел их, не правда ли? В горе образовался кратер, стенки которого почти отвесно обрывались вниз на целую датскую милю, а на самом дне кратера находился город. Город этот напо- минал яичный белок, выпущенный в стакан воды, - такими прозрачными и легкими казались его башни, купола и па- русообразные балконы, слабо колыхавшиеся в разреженном воздухе луны. А над головой сторожа величественно плыл огромный огненно-красный шар - наша земля. На луне было множество живых существ, которых мы бы назвали людьми, если б они не так сильно отличались от нас и по своей внешности и по языку. Трудно было ожидать, чтобы душа сторожа понимала этот язык, - одна- ко она прекрасно его понимала. Да, да, можете удивляться, сколько хотите, но душа сторожа сразу научилась языку жителей луны. Чаще всего они спорили о нашей земле. Они очень и очень сомнева- лись в том, что на земле есть жизнь, ибо воздух там, говорили они, слишком плотный, и разумное лунное созда- ние не могло бы им дышать. Они утверждали далее, что жизнь возможна только на луне - единственной планете, где уже давным-давно зародилась жизнь. Но вернемся на Восточную улицу и посмотрим, что сталось с телом сторожа. Безжизненное, оно по-прежнему сидело на ступень- ках; палка со звездой на конце, - у нас ее прозвали "утренней звездой", - выпала из рук, а глаза уставились на луну, по которой сейчас путешествовала душа сторожа. - Эй, сторож, который час? - спросил какой-то про- хожий; не дождавшись ответа, он слегка щелкнул сторожа по носу. Тело потеряло равновесие и во всю длину растя- нулось на тротуаре. Решив, что сторож умер, прохожий пришел в ужас, а мертвый так и остался мертвым. Об этом сообщили куда следует, и утром тело отвезли в больницу. Вот заварилась бы каша, если бы душа вернулась и, как и следовало ожидать, принялась бы искать свое тело там, где рассталась с ним, то есть на Восточной улице. Обнаружив пропажу, она скорее всего сразу же кинулась бы в полицию, в адресный стол, оттуда в бюро по розыску вещей, чтобы дать объявление о пропаже в газете, и лишь в последнюю очередь отправилась бы в больницу. Впрочем, о душе беспокоиться нечего - когда она действует самос- тоятельно, все идет прекрасно, и лишь тело мешает ей и заставляет ее делать глупости. Так вот, когда сторожа доставили в больницу и внесли в мертвецкую, с него первым долгом, конечно, сняли калоши, и душе волей-неволей пришлось прервать свое путешествие и возвратиться в тело. Она сразу же отыскала его, и сторож немедленно ожил. Потом он уве- рял, что это была самая бредовая ночь в его жизни. Он даже за две марки не согласился бы вновь пережить все эти ужасы. Впрочем, теперь все это позади. Сторожа выписали в тот же день, а калоши остались в больнице.
4. "ГОЛОВОЛОМКА". ДЕКЛАМАЦИЯ. СОВЕРШЕННО НЕОБЫ-
ЧАЙНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Каждый житель Копенгагена много раз видел главный
вход в городскую фредериксбергскую больницу, но так как
эту историю, возможно, будут читать не только копенга-
генцы, нам придется дать кое-какие разъяснения.
Дело в том, что больницу отделяет от улицы доволь-
но высокая решетка из толстых железных прутьев. Прутья
эти расставлены так редко, что многие практиканты, если
только они худощавы, ухитряются протиснуться между ни-
ми, когда в неурочный час хотят выбраться в город.
Труднее всего им просунуть голову, так что и в этом
случае, как, впрочем, нередко бывает в жизни, большего-
ловым приходилось труднее всего... Ну, для вступления
об этом хватит.
В этот вечер в больнице как раз дежурил один моло-
дой медик, о котором хоть и можно было сказать, что
"голова у него большая", но... лишь в самом прямом
смысле этого слова. Шел проливной дождь; однако, невзи-
рая на непогоду и дежурство, медик все-таки решил сбе-
гать в город по каким-то неотложным делам, - хотя бы на
четверть часика. "Незачем, - думал он, - связываться с
привратником, если можно легко пролезть сквозь решет-
ку". В вестибюле все еще валялись калоши, забытые сто-
рожем. В такой ливень они были очень кстати, и медик
надел их, не догадываясь, что это калоши счастья. Те-
перь осталось только протиснуться между железными
прутьями, чего ему ни разу не приходилось делать.
- Господи, только бы просунуть голову, - промолвил
он.
И в тот же миг голова его, хотя и очень большая,
благополучно проскочила между прутьями, - не без помощи
калош, разумеется.
Теперь дело было за туловищем, но ему никак не
удавалось пролезть.
- Ух, какой я толстый! - сказал студент. - А я-то
думал, что голову просунуть всего труднее будет. Нет,
не пролезть мне!
Он хотел было сразу же втянуть голову обратно, но
не тут-то было: она застряла безнадежно, он мог лишь
крутить ею сколько угодно и без всякого толка. Сначала
медик просто рассердился, но вскоре настроение его ис-
портилось вконец; калоши поставили его прямо-таки в
жуткое положение.
К несчастью, он никак не догадывался, что надо по-
желать освободиться, и сколько ни вертел головой, она
не пролезала обратно. Дождь все лил и лил, и на улице
ни души не было. До звонка к дворнику все равно никак
было не дотянуться, а сам освободиться он не мог. Он
думал, что, чего доброго, придется простоять так до ут-
ра: ведь только утром можно будет послать за кузнецом,
чтобы он перепилил решетку. И вряд ли удастся перепи-
лить ее быстро, а на шум сбегутся школьники, все ок-
рестные жители, - да, да, сбегутся и будут глазеть на
медика, который скорчился, как преступник у позорного
столба; глазеть, как в прошлом году на огромную агаву,
когда она расцвела.
- Ой, кровь так и приливает к голове. Нет, я так с
ума сойду! Да, да, сойду с ума! Ох, только бы мне осво-
бодиться!
Давно уже нужно было медику сказать это: в ту же
минуту голова его освободилась, и он стремглав кинулся
назад, совершенно обезумев от страха, в который поверг-
ли его калоши счастья.
Но если вы думаете, что этим дело и кончилось, то
глубоко ошибаетесь. Нет, самое худшее еще впереди.
Прошла ночь, наступил следующий день, а за калоша-
ми все никто не являлся.
Вечером в маленьком театре, расположенном на улице
Каннике, давали представление. Зрительный зал был по-
лон. В числе других артистов один чтец продекламировал
стихотворение под названием "Бабушкины очки":
У бабушки моей был дар такой,
Что раньше бы сожгли ее живой.
Ведь ей известно все и даже более:
Грядущее узнать - в ее то было воле,
В сороковые проникала взором,
Но просьба рассказать всегда конча-
лась спором.
"Скажи мне, говорю, грядущий год,
Какие нам событья принесет?
И что произойдет в искусстве, в госу-
дарстве?"
Но бабушка, искусная в коварстве,
Молчит упрямо, и в ответ ни слова.
И разбранить меня подчас готова.
Но как ей устоять, где взять ей сил?
Ведь я ее любимцем был.
"По-твоему пусть будет в этот раз, -
Сказала бабушка и мне тотчас
Очки свои дала. - Иди-ка ты туда,
Где собирается народ всегда,
Надень очки, поближе подойди
И на толпу людскую погляди.
В колоду карт вдруг обратятся люди.
По картам ты поймешь, что было и что
будет".
Сказав спасибо, я ушел проворно.
Но где найти толпу? На площади, бесс-
порно.
На площади? Но не люблю я стужи.
На улице? Там всюду грязь да лужи.
А не в театре ли? Что ж, мысль на
славу!
Вот где я встречу целую ораву.
И наконец я здесь! Мне стоит лишь оч-
ки достать,
И стану я оракулу под стать.
А вы сидите тихо по местам:
Ведь картами казаться надо вам,
Чтоб будущее было видно ясно.
Молчанье ваше - знак, что вы соглас-
ны.
Сейчас судьбу я расспрошу, и не нап-
расно,
Для пользы собственной и для народа.
Итак, что скажет карт живых колода.
(Надевает очки.)
Что вижу я! Ну и потеха!
Вы, право, лопнули б от смеха,
Когда увидели бы всех тузов бубновых,
И нежных дам, и королей суровых!
Все пики, трефы здесь чернее снов
дурных.
Посмотрим же как следует на них.
Та дама пик известна знаньем света -
И вот влюбилась вдруг в бубнового ва-
лета.
А эти карты что нам предвещают?
Для дома много денег обещают
И гостя из далекой стороны,
А впрочем, гости вряд ли нам нужны.
Беседу вы хотели бы начать
С сословий? Лучше помолчать!
А вам я дам один благой совет:
Вы хлеб не отбирайте у газет.
Иль о театрах? Закулисных треньях?
Ну нет! С дирекцией не порчу отно-
шенья.
О будущем моем? Но ведь известно:
Плохое знать совсем неинтересно.
Я знаю все - какой в том прок:
Узнаете и вы, когда наступит срок!
Что, что? Кто всех счастливей среди
вас?
Ага! Счастливца я найду сейчас...
Его свободно можно б отличить,
Да остальных пришлось бы огорчить!
Кто дольше проживет? Ах, он? Прекрас-
но!
Но говорить на сей сюжет опасно.
Сказать? Сказать? Сказать иль нет?
Нет, не скажу - вот мой ответ!
Боюсь, что оскорбить могу я вас,
Уж лучше мысли ваши я прочту сейчас,
Всю силу волшебства признав тотчас.
Угодно вам узнать? Скажу себе в укор:
Вам кажется, что я, с каких уж пор,
Болтаю перед вами вздор.
Тогда молчу, вы правы, без сомненья,
Теперь я сам хочу услышать ваше
мненье.
Декламировал чтец превосходно, в зале загремели
аплодисменты.
Среди публики находился и наш злосчастный медик.
Он, казалось, уже забыл свои злоключения, пережитые
прошлой ночью. Отправляясь в театр, он опять надел ка-
лоши, - их пока никто не востребовал, а на улице была
слякоть, так что они могли сослужить ему хорошую служ-
бу. И сослужили!
Стихи произвели большое впечатление на нашего ме-
дика. Ему очень понравилась их идея, и он подумал, что
хорошо бы раздобыть такие очки. Немного навострившись,
можно было бы научиться читать в сердцах людей, а это
гораздо интереснее, чем заглядывать в будущий год, -
ведь он все равно наступит рано или поздно, а вот в ду-
шу к человеку иначе не заглянешь.
"Взять бы, скажем, зрителей первого ряда, - думал
медик, - и посмотреть, что делается у них в сердце, -
должен же туда вести какой-то вход, вроде как в мага-
зин. Чего бы я там ни насмотрелся, надо полагать! У
этой вот дамы в сердце, наверное, помещается целый га-
лантерейный магазин. А у этой уже опустел, только надо
бы его как следует помыть да почистить. Есть среди них
и солидные магазины. Ах, - вздохнул медик, - знаю я
один такой магазин, но, увы, приказчик для него уже на-
шелся, и это единственный его недостаток. А из многих
других, наверное, зазывали бы: "Заходите, пожалуйста, к
нам, милости просим!" Да, вот зайти бы туда в виде кро-
шечной мысли, прогуляться бы по сердцам!"
Сказано - сделано! Только пожелай - вот все, что
надо калошам счастья. Медик вдруг весь как-то съежился,
стал совсем крохотным и начал свое необыкновенное путе-
шествие по сердцам зрителей первого ряда.
Первое сердце, в которое он попал, принадлежало
одной даме, но бедняга медик сначала подумал, что очу-
тился в ортопедическом институте, где врачи лечат боль-
ных, удаляя различные опухоли и выправляя уродства. В
комнате, куда вошел наш медик, были развешаны многочис-
ленные гипсовые слепки с этих уродливых частей тела.
Вся разница только в том, что в настоящем институте
слепки снимаются, как только больной туда поступает, а
в этом сердце они изготовлялись тогда, когда из него
выписывался здоровый человек.
Среди прочих в сердце этой дамы хранились слепки,
снятые с физических и нравственных уродств всех ее под-
руг.
Так как слишком задерживаться не полагалось, то
медик быстро перекочевал в другое женское сердце, - и
на этот раз ему показалось, что он вступил в светлый
обширный храм. Над алтарем парил белый голубь - олицет-
ворение невинности. Медик хотел было преклонить колена,
но ему нужно было спешить дальше, в следующее сердце, и
только в ушах его еще долго звучала музыка органа. Он
даже почувствовал, что стал лучше и чище, чем был рань-
ше, и достоин теперь войти в следующее святилище, ока-
завшееся жалкой каморкой, где лежала больная мать. Но в
открытые настежь окна лились теплые солнечные лучи, чу-
десные розы, расцветшие в ящике под окном, качали го-
ловками, кивая больной, две небесно-голубые птички пели
песенку о детских радостях, а больная мать просила
счастья для своей дочери.
Потом наш медик на четвереньках переполз в мясную
лавку; она была завалена мясом, - и куда бы он ни су-
нулся, всюду натыкался на туши. Это было сердце одного
богатого, всеми уважаемого человека, - его имя, навер-
но, можно найти в справочнике по городу.
Оттуда медик перекочевал в сердце его супруги. Оно
представляло собой старую, полуразвалившуюся голубятню.
Портрет мужа был водружен над ней вместо флюгера; к ней
же была прикреплена входная дверь, которая то открыва-
лась, то закрывалась - в зависимости от того, куда по-
ворачивался супруг.
Потом медик попал в комнату с зеркальными стенами,
такую же, как во дворце Розенборг, но зеркала здесь бы-
ли увеличительные, они все увеличивали во много раз.
Посреди комнаты восседало на троне маленькое "я" обла-
дателя сердца и восхищалось своим собственным величием.
Оттуда медик перебрался в другое сердце, и ему по-
казалось, что он попал в узкий игольник, набитый остры-
ми иголками. Он быстро решил, что это сердце какой-ни-
будь старой девы, но ошибся: оно принадлежало награж-
денному множеством орденов молодому военному, о котором
говорили, что он "человек с сердцем и умом".
Наконец бедный медик выбрался из последнего сердца
и, совершенно ошалев, еще долго никак не мог собраться
с мыслями. Во всем он винил свою разыгравшуюся фанта-
зию.
"Бог знает что такое! - вздохнул он. - Нет, я оп-
ределенно схожу с ума. И какая дикая здесь жара! Кровь
так и приливает к голове. - Тут он вспомнил о своих
вчерашних злоключениях у больничной ограды. - Вот когда
я заболел! - подумал он. - Нужно вовремя взяться за ле-
чение. Говорят, что в таких случаях всего полезнее
русская баня. Ах, если бы я уже лежал на полке".
И он действительно очутился в бане на самом верх-
нем полке, но лежал там совсем одетый, в сапогах и ка-
лошах, а с потолка на лицо ему капала горячая вода.
- Ой! - закричал медик и побежал скорее принять
душ.
Банщик тоже закричал: он испугался, увидев в бане
одетого человека.
Наш медик, не растерявшись, шепнул ему:
- Не бойся, это я на пари, - но, вернувшись домой,
первым делом поставил себе один большой пластырь из
шпанских мушек на шею, а другой на спину, чтобы вытя-
нуть дурь из головы.
Наутро вся спина у него набухла кровью - вот и
все, чем его облагодетельствовали калоши счастья.