Предисловие редактора
Несмотря на пробудившийся в половине XIX века интерес к записыванию, изданию и изучению памятников народной словесности, на первых порах дело шло еще тихими шагами. В 1860 году акад. А. Н. Пыпину приходилось жаловаться на то, что русская этнография очень мало исполнила одну из своих главных задач – издание памятников народного творчества. «Дух народа» открывался, поэтому, лишь в клочках песен и преданий, да и то подправленных, урезанных «для приличия». Целые углы в этой области еще оставались нетронутыми.
Тем не менее, с конца 50-х годов и в течение шестидесятых собирание и изучение фольклора делает значительные успехи. Прежнее любительство уступает место вполне научному отношению: материал собирается на местах, записывается с пословесной передачи, сохраняются особенности говоров, освещается, наконец, с точки зрения господствующей научной теории.
На первом месте среди таких собирателей-ученых следует поставить Александра Николаевича Афанасьева (1826-1871). Одаренный поэтическим и народолюбивым чувством, преданный своей задаче не только как ученый, но и как человек с национально-общественными стремлениями, Афанасьев известен своим классическим собранием сказок, 8 томов которого вышли в промежуток 1859-1863 г. Сказки эти, как записанные самим издателем, так и сообщенные ему другими этнографами, были расположены в известной системе: к основному тексту издатель присоединил варианты не только по устным записям, но также из печатных лубочных изданий XVII-XIX столетий и, кроме того – параллели из сказок других народов.
Материал под руками Афанасьева был громадный. Из него, в 1869 году, он отделил особую группу, которую издал отдельно под названием «Народные русские легенды» 1 [Народные русские легенды, собранные А. Н. Афанасьевым. Издание Н. Щепкина и К. Солдатенкова. Цена 1 руб. сер. Москва. В типографии В. Грачева и Комп. 1859]. В основание этого издания был положен тот же метод, как и при издании сказок, причем весь материал освещен был с точки зрения мифологической школы, видным представителем которой являлся сам А. Н. Афанасьев.
Шедшая из Германии, развившаяся на основах романтического национализма, мифологическая школа носила характер скорее поэтической, чем научной постройки. Новому поколению, говорит А. Н. Пыпин, под влиянием главы школы Грима представлялась заманчивая перспектива проникнуть в глубочайшую старину, понять задушевную мысль народа в его преданиях и в поэзии. В русском исследователе половины XIX века, действительно, еще не угас «любитель» словесности начала этого века. Повышенное отношение к народной поэзии заставляло ученых исходить не от материала, которого было уже собрано довольно много, а – материал подтягивать под свои априорные выводы. Выдвигая представление о первобытном человеке как о «младенчествующем», мифологи полагали, что он, как и ребенок, мыслит только конкретными образами. В них представлялись ему силы природы, с которой стоял он в неразрывной связи. Воззрения его на природу были «поэтическими», отсюда – тесная связь поэзии с природой. Но так как явления природы обожествлялись, то и религиозные верования тесно соединялись с поэзией. О божествах природы слагались особые сказания – мифы. Последние и легли в основу поэтических композиций. Памятники народного творчества, несмотря на то, что они сильно искажены позднейшими наслоениями, донесли в достаточной степени неприкосновенными следы этих древнейших языческих сказаний. В песнях, эпических и лирических, в сказках, в других мелких формах народного творчества открывалась, по мнению мифологов, довольно стройная система бывших религиозных верований народа.
Под эту стройную систему Афанасьев подводил и народные легенды. Однако в их основе лежит не языческий миф, а христианские представления. Чтобы согласить эту группу памятников народной поэзии с общей теорией, исследователь предложил следующую гипотезу. Признавая, что христианский элемент должен был после крещения Руси в сильной степени повлиять на изменение психологии народа, Афанасьев доказывал, что заимствованный материал легенд не долго удержался в чистоте. Старые языческие преданья и поверья тесно соединились с новым, христианским началом, взаимно прониклись, перепутались. Отсюда исследователю представилась та же возможность – искать и в легендах «поэтического творчества народа в древнейший период его истории», иными словами – древнейший миф во все глаза глядел и в этих памятниках, хотя и возникших, как результат позднейших влияний.
В доказательство своего предположения Афанасьев проводит мысль, что народная фантазия с водворением христианских начал не позабыла образов, в которых представлялись ей взаимные отношения человека и природы. Например – воззрения первобытного человека на животных, как на существа, одаренные умом и волею, были перенесены в сказания, заимствованные из событий Ветхого и Нового заветов. В своем предисловии к легендам собиратель привел целый ряд примеров подобных ассимилировавшихся сказаний.
Издание народных русских легенд вызвало обстоятельную статью А. Н. Пыпина 2 [Современник за 1860 г. книга 3]. Объяснение легенд, предложенное Афанасьевым, мало удовлетворило рецензента, который дал им свое теоретическое определение. Мыслями, высказанными Пыпиным, впоследствии, в 1872 году, воспользовался акад. А. Н. Веселовский и развил их в своей диссертации «Из истории литературного общения Востока и Запада. Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине».
Этнографическая терминология, делящая памятники, записанные из уст народа, на песни, поверья, преданья, сказки – не может претендовать на точное разграничение. Все эти виды творчества находятся в тесном взаимоотношении, незаметно переходят один в другой. Отличают их друг от друга лишь преобладающие особенности. Для легенд последние состоят в том, что содержание преимущественно сосредоточено на предметах, относящихся к области христианских верований и религиозной морали. У народа нет определенного термина для легенд; в них он выражает свои поверья, считает их поучительным развлечением. Сатирический элемент, частый спутник этого вида народного творчества, объясняется тем, что содержание легенды направлено, в некоторых случаях, на лица, почему-либо уклонившиеся от праведного пути, т.е. изложение выдержано в духе назидательного рассказа.
Поэтическое воображение при создании легенды пользовалось прежде всего рассказами евангельскими; легенда по происхождению, следовательно, была чисто христианской. Впоследствии в рассказы вошли личности, которые поражали своим возвышенным характером и святостью жизни, наконец – местные предания о чудесах святых.
История народной легенды стоит в тесной и необходимой связи с легендой литературной. Классическим временем образования легенд были средние века, когда христианство распространилось и утвердилось во всей Европе. Личности и события священного писания «заняли место языческой мифологии, хотя наивная бессознательность тогдашних людей нередко мешала языческое с христианским и даже повторяла ту же языческую старину под новыми формами» 3 [Статья Пыпина, стр. 74]. Паломники, в том числе и русские, были первыми распространителями легендарных сказаний. Пришедшие разными путями, сказания эти обжились в новой среде, превратились в произведения национальные. По готовым образцам фантазия народа продолжала работать, появлялись самостоятельные композиции, источников которых проследить не представляется возможности. К книжным переживаниям присоединялись предания, жившие в народе в виде песен и сказок. Смешение русского обряда и быта с христианскими представлениями можно найти в собрании Афанасьева. Легенда сохранялась или в форме народных житий святых, в свое время попавших на листы лубочных картинок, или в форме духовных стихов, или наконец – в виде простого, прозаического рассказа. Если песня при повторном записывании подвергалась значительным изменениям, то еще более превращений испытала сказка или легенда, изложение которых, не связанное особой формой, бесконечно варьируется. Сказатели мешают между собой легенды, соединяют и разделяют их, так что «ученому собирателю нужно много внимания, чтобы передать их в должном целом виде», говорит Пыпин. Записанная довольно уже поздно, русская легенда являет следы значительного распада. Упадок ее выражается в присутствии элемента шуточного, делающего из легенд уже подобие анекдота, сцены из народного быта. Религиозный элемент местами вовсе исчезает, и на первый план выдвигаются детали, с большим или меньшим остроумием излагающие подробности собственной жизни народа.
Материал, предложенный Афанасьевым в своем издании, был собран в губерниях: Архангельской, Воронежской, Гродненской, Казанской, Киевской, Нижегородской, Орловской, Пермской, Рязанской, Саратовской, Тамбовской, Тверской и Ярославской. Лично самим собирателем записаны легенды Бобровского и Воронежского уездов Воронежской губернии. Остальное доставлялось ему корреспондентами, преимущественно Далем, П. В. Киреевским и Якушкиным. Случайность корреспонденций определяет и синкретизм сборника, заключающего в себе материал столь различных губерний Европейской России. При этом списки легенд, которые получал издатель, не могли быть им проверены в смысле правильности записи. Современная изданию критика обращала внимание на этот недостаток, сопровождавший не только собрание Афанасьева. «В этом виде, - говорит Пыпин, изложение легенд становится очень случайным: рассказчик, со слов которого пишется легенда, мог дать ей иной тон, чем следует, мог попустить иные подробности, которые можно было бы дополнить в том же месте от других».
Несмотря на эти недостатки, издание Афанасьева и до сих пор не утратило своего интереса и значения. Историку словесности приходится постоянно обращаться к этой книге, теперь чрезвычайно редкой и недоступной. В Истории русской этнографии Пыпин в таких словах характеризует это издание: «Кроме известных Русских народных сказок вторым замечательным изданием Афанасьева было собрание легенд, к сожалению потом, по цензурным соображениям, не повторенное и ставшее библиографическою редкостью».
Кое-что из народных легенд, в других вариантах и в записях, сделанных в Архангельской и Олонецкой г., было повторено в Северных сказках, изданных в 1909 году Н. Е. Ончуковым. Однако и до сих пор легендарного материала собрано, к сожалению, весьма немного. И до сих пор имеют значение заключительные слова Пыпина в его рецензии на книгу Афанасьева: «Для полного разбора легендарного мира, кроме новых народных легенд, нужна еще разработка рукописного материала, в котором остается еще богатое разнообразие преданий, особенно расходившихся у нас в последние два века старой России. Именно от шестнадцатого и семнадцатого века осталось нам довольно много чисто легендарных произведений, которые с успехом могли бы заменить недостаток других литературных памятников, как указатель того, что и как думал народ в то время. Необходимо заметить также и те литературные вещи, которые остались в ходу у раскольников; они издавна дорожат стариной и в самом деле сберегли ее иногда лучше наших библиотек и древнехранилищ».
С. Шамбинаго.
Предисловие собирателя
Наряду с другими эпическими сказаниями, живущими в устах народа, существует еще целый отдел небольших повестей, запечатленных тем особенным, отличительным характером, вследствие которого получили они название легенд. Для своих эпических произведений народ, как известно, берет содержание из преданий своего прошлого, вносит в них свои собственные верования и нравственные убеждения, присущие ему в ту или другую эпоху его развития: и потому если языческая старина служила обильным материалом для народной поэзии, то в свою очередь и христианские представления, воспринятые юными новообращенными племенами, должны были найти в ней свой живой отголосок. Народная песня и сказка в самом деле не раз обращались к священному писанию и житиям святых, и отсюда почерпали материал для своих повествований: такое заимствование событий и лиц из библейской истории, самый взгляд на все житейское, выработавшийся под влиянием священных книг и отчасти отразившийся в народных произведениях, придали этим последним интерес более значительный, духовный; песня обратилась в стих, сказка в легенду. Само собою разумеется, как в стихах, так и в легендах заимствованный материал передается в далеко не совершенной чистоте; напротив, он более или менее подчиняется произволу народной фантазии, видоизменяется сообразно ее требованиям и даже связывается с теми преданиями и поверьями, которые уцелели от эпохи доисторической и которые по-видимому так противоположны началам христианского учения. История совершает свой путь последовательно, и в малоразвитых массах населения старое не только надолго уживается с новым, но и взаимно проникаются друг другом, перепутываются, пока истинное просвещение не укажет несостоятельности подобной связи. Так возникли многие средневековые апокрифические сочинения; так возникли и народные легенды, повествующие о создании мира, потопе и страшном суде с примесью древнейших суеверий и окружающие некоторых угодников атрибутами чисто сказочного эпоса. Поэтому хотя простолюдин смотрит на легенду, как на что-то священное, хотя в самом рассказе слышится иногда библейский оборот, тем не менее странно было бы в этих поэтических произведениях искать религиозно-догматического откровения народа, в его современном состоянии, потопе и страшном суде с примесью древнейших суеверий и окружающие некоторых угодников атрибутами чисто сказочного эпоса. Поэтому хотя простолюдин смотрит на легенду, как на что-то священное, хотя в самом рассказе слышится иногда библейский оборот, тем не менее странно было бы в этих поэтических произведениях искать религиозно-догматического откровения народа, в его современном состоянии. Нет, это все памятники глубокой старины, того давно прошедшего времени, когда благочестивый летописец, пораженный действительным смешением в жизни христианских идей и обрядов с языческими, назвал народ наш двоеверным.
Если они и уцелели в устах народа до нашего времени, если и подвергались в течение многих и многих лет различным изменениям, если наконец и заметны в них некоторые яркие следы позднейших влияний, то все-таки главным образом они любопытны для нас, как плод поэтического творчества народа в древнейший период его истории.
Старинный эпос, согласно с воззрением первобытного человека на природу и с значением самых мифов язычества, дал в своих повествованиях довольно видное место различным животным. Конь, бык, собака, волк, ворон и другие звери и птицы одарены вещим характером и принимают в деяниях и судьбах людей довольно живое и непосредственное участие.
С водворением новых, христианских начал, народная фантазия не позабыла и не отринула тех прежних образов, в которых представлялись ей взаимные отношения человека и природы; она по-старому любила обращаться к миру животных, любила наделять их умом и волею, и касаясь событий, описанных в Ветхом и Новом заветах, свободно допустила их в свои легендарные сказания.
Приводим из этих любопытных сказаний те, которые нам известны:
a) Собака первоначально была создана голою; но черт, желая ее соблазнить, дал ей шубу, т.е. шерсть. Мышь прогрызает Ноев ковчег; уж затыкает дыру своею головою. (См. легенду о Ное праведном).
b) В старину незапамятную рожь была не такая, как теперь: снизу солома, а на макушке колосок; тогда от корня до самого верху все был колос. Раз показалось бабам тяжело жать, и давай они бранить Божий хлеб. Одна говорит: «чтоб ты пропала, окаянная рожь!» Другая: «чтоб тебе ни всходу, ни умолоту!» Третья: «чтоб тебя, проклятую, сдернуло снизу до верху!» Господь, разгневанный их неразумным ропотом, забрал колосья и начал истреблять один за другим. Бабы стоят и смотрят. Когда осталось Богу выдернуть последний колос – сухощавый и тщедушный, тогда собаки стали молить, чтобы Господь оставил на их долю сколько-нибудь колоса. Милосердный Господь сжалился над ними и оставил им колос, какой теперь видим 1 [Терещенко: Быт русского народа, ч. V, стр. 48. Подобное же сказание есть у немцев: см. Kinder und Hausm?rchen, ч. 2, № 194 (Die Korn?hre). Г. Терещенко сообщает еще два предания о пчеле (ч. V, стр. 46-47]. – Другое предание говорит, что самое зерно было необыкновенной величины:
Был-жил какой-то царь, ездил-гулял по полям с князьями и боярами, нашел житное зерно величиной с воробьиное яйцо. Удивился царь, собрал князей и бояр, стал спрашивать: давно ли это сеяно? Никто не ведал, не знал. И придумали взыскать такого человека из старых людей, который мог бы про то сказать. Искали-искали и нашли старика – едва ходит о двух костылях; привели его к царю и стали спрашивать: кем сеяно это жито и кто пожинал? – Не памятую, отвечал старик; такого жита я не сеял и не знаю; может, отец мой помнит. Послали за отцом, привели к царю об одном костыле. Спросили о зерне; он тоже говорит: «я не сеял и не пожинал; а есть у меня батюшка, у которого видели такое зерно в житнице» Послали за третьим стариком; будет ему от роду сто семьдесят годов, а пришел к царю легко, без костыля, без вожатых. Начал его царь спрашивать: «кем это жито сеяно?» – Я его сеял, я и пожинал, – сказал в ответ старец, и теперь у меня есть в житнице; держу для памяти! Когда был я молод – жито было большое да крупное, а после стало родиться все мельче да мельче. – Спросил еще царь: «скажи мне, старик! отчего ты ходишь легче и сына, и внука?» «Оттого, – сказал старец, что жил по Божьему: своим владал, чужим не корыстовался». (Записано в Архангельской губернии),
c) Ивановский светящийся жук керсница (Kersnica) пользуется у словенцев особенною любовью за то, что летал по дому родителей Иоанна Предтечи и освещал колыбель святого младенца 2 [Русск. Беседа 1857, кн. 3, стр. 117].
d) Когда архангел Гавриил возвестил Пресвятой Деве, что от нее родится божественный Искупитель, – она сказала, что готова поверить истине его слов, если рыба, одна сторона которой была уже съедена, снова живет. И в ту же минуту рыба ожила и была пущена в воду: это однобокая камбала. Такое сказание живет между русскими поселянами 3 [Записано в Херсонской губернии г. В. Негрескулом]; между тем народы литовский и самогитский уверяют, будто камбала потому с одним глазом и наружностью своею походить на отрезанную половину рыбы, что царица Балтийского моря Юрата отгрызла у ней одну сторону, а другую пустила в воду 4 [Сын Отечества 1839 г., № 10, стр. 144–145]: знак, что древне-языческое предание получило у нас под влиянием христианства и другой смысл и другую обстановку.
e) Когда родился Христос и. начались гонения Ирода, Богоматерь положила божественного младенца в ясли и прикрыла его сеном. Прожорливая лошадь всю ночь ела корм и беспрерывно открывала убежище Спасителя, а вол не только перестал есть, но еще собирал разбросанное сено рогами и набрасывал его на младенца. Бог проклял лошадь за ее жадность, а вола благословил; оттого-то лошадь постоянно жрет и никогда не насыщается; оттого-то вол употребляется человеком в пищу, а лошадь нет 5 [Записано в Харьковской губернии].
f) У моряков есть поверье, будто два черные пятна, видимые на жабрах трески, произошли от того, что апостол Петр взял ее двумя пальцами, когда вынимал изо рта рыбы монету для уплаты подати 6 [Московск. Ведомости, 1858 г. № 87].
g) Во время земной своей жизни зашел однажды Спаситель в дом еврея. Толпа окружала его. Неверующий хозяин вздумал посмеяться и сказал Спасителю: «если ты Бог, скажи нам, что под этим корытом?» – Свинья с тремя поросятами, отвечал Господь. Какой ужас оковал предстоящих, когда вместо спрятавшихся хозяйки и детей: выползла из-под корыта большая свинья с тремя поросятами. Вот почему евреи не едят свинины 7 [Записано в Херсонской губернии г. В. Негрескулом].
h) Медведь, говорить поселяне, был прежде человеком; он и теперь пьет водку, ест хлеб, ходит на задних лапах, пляшет, и не имеет хвоста.
Когда-то в старину странствовали по земле св. Петр и св. Павел. Случилось им проходить через деревню около моста. Злая жена и муж согласились испугать святых путников, надели на себя вывороченные шубы, притаились в укромном месте, и только апостолы стали сходить с моста – они выскочили им на встречу и заревели по-медвежьи. Тогда св. Петр и св. Павел сказали: «щоб же вы ривили отныни и до вика!» С той самой поры и стали они медведями.
Такой рассказ можно услышать от поселян Харьковской губернии; в Херсонском уезде он передается несколько иначе:
Мужик с женою вздумали испугать Спасителя, стали под греблею и принялись кричать: мужик заревел медведем, а баба закуковала кукушкою (зозулею). Господь проклял их, и с того времени они навсегда превратились в медведя и кукушку.
i) В Норвегии существует рассказ о превращении одной женщины в дятла (Nor-weg. Volksmarchen, № 2):
Христос, странствуя по земле вместе с апостолом Петром, увидел женщину, которая приготовляла хлебы. Ее звали Гертруда. Спаситель попросил у нее хлеба. Гертруда отделила для странников небольшой кусок теста, и только стала месить его, – как он тотчас же вырос и сделался огромным хлебом. Скупая хозяйка пожалела отдать его странникам; снова отделила для них небольшой кусок теста, но и с этим, и со всеми другими кусками случилось тоже; тогда решилась она лучше вовсе им отказать, нежели дать так много. За такое жестокосердие Господь обратил ее в птицу, которая осуждена искать себе пищу между древесною корою, и пить только дождевую воду. Птица эта всегда чувствует мучительную жажду и называется: Gertrudsvogel 8 [Под этим именем в Норвегии разумеется rothhaubichte Schwarzspecht].
Русские поселяне также рассказывают о птичке, которая в сухое время летает всюду и жалко чирикает: пипи-пить! «Когда Бог создал землю и вздумал наполнить ее морями, озерами и реками, тогда он повелел идти сильному дождю; после дождя собрал всех птиц и приказал им помогать себе в трудах, чтобы они носили, воду в назначенные ей места. Все птицы, повиновались, а эта несчастная – нет; она сказала Богу: мне не нужны ни озера, ни реки; я и на камушке напьюсь! Господь разгневался на нее и запретил ей и ее потомству даже приближаться к озеру, реке и ручейку, а позволил утолять жажду только той водою, которая после дождя остается на неровных местах и между камнями. С тех пор бедная птичка, надоедая людям, жалобно просит пить, пить! 9 [Терещенко: Быт русск. народа, ч. V, стр. 47].
k) Когда жиды преследовали Спасителя, чтобы предать его на распятие, то все птицы, особенно ласточка, старались отвести их от того места, где укрывался Христос.
Но воробей указал им это место своим пискливым чириканьем; жиды увидали Спасителя и повели его на мучение. Потому Господь проклял воробья, и мясо его запретил употреблять в пищу. - Этот рассказ записан в Харьковской губернии; в других местностях уверяют, что в то время как предали Христа на распятие, воробьи беспрерывно кричали: жив-жив! жив-жив! – вызывая чрез то врагов Спасителя на новые муки. Ласточки напротив чирикали: умер, умер! Они старались похищать приготовленные мучителями гвозди, но воробьи снова находили их и приносили, назад. Оттого гнездо ласточки предвещает дому счастье, убить ее считается за великий грех; а если воробей влетит в избу – это предвестие большой 6еды. О воробье рассказывают, что он один не знает праздника Благовещенья и вьет в этот день гнездо, что у него ноги связаны за его предательство невидимыми путами, и потому он может только прыгать, а не переступать 10 [Иллюстрация, год 2-й, статьи Даля, стр. 262, 333. В день Рождества Христова литвины стараются топить печи до зари, чтобы воробьи не видали выходящего из труб дыма; в противном случае птица эта сильно повредит крестьянским посевам. (Черты из жизни литовского народа, стр. 95)].
l) В Галиции ходить в народе такое предание: когда воскрес Христос, его увидала жидовская девочка и сказала о том своему отцу. Но старый еврей не поверил и сказал: «тогда он воскреснет, когда этот жареный каплун полетит и запоет!» И в ту же минуту жареный петух сорвался с вертела, полетел и закричал: кукуреку!» 11 [Костомарова: Об истор. значении русск. народн. поэзии; стр. 85].
Легенды хотя и касаются некоторых действительных событий и лиц, тем не менее, подобно всем другим народным произведениям, не знают и не преследуют исторической верности. Они даже раскрывают перед нами целый ряд происшествий, связанных с именем Спасителя, о которых не упоминается в источниках, но которые справедливо обращают на себя пытливое внимание ученых. В этих рассказах не столько важна историческая правда передаваемого события, сколько правда гуманного христианского одушевления, проникающая собой все поэтическое создание. Чувство сострадания к чужому несчастию, вложенное в человека уже самою природою, под влиянием возвышенных идей христианства, получило новое торжественное освещение. Вся земная жизнь Спасителя была непрерывною проповедью о любви к ближнему и милосердию к нищей братии: убогим, больным, пораженным язвами, заточенным и страждущим; по вознесении на небо им оставил Он в наследие свое святое имя:
Как вознесся Христос на небеса,
Расплакалась нищая братия,
Расплакались бедные, убогие, слепые и хромые:
«Уж ты истинный Христос, царь небесный!
Чем мы будем бедные питаться?
Чем мы будем бедные одеваться, обуваться?»
– Не плачьте вы, бедные, убогие!
Дам я вам гору да золотую,
Дам я вам реку да медвяную...
Тут возговорит Иван да Богословец:
«Ведь ты, истинный Христос да царь небесный!
Не давай ты им горы золотыя,
Не давай ты им реки медвяныя;
Сильные-богатые отнимут:
Много тут будет убийства,
Тут много будет кровопролитья.
Ты дай им свое святое имя;
Тебя будут поминати,
Тебя будут величати:
Будут они сыты да и пьяны 12 [Т.е. будут напоены, не будут мучиться жаждою, а вовсе не в том смысла, в каком это слово обыкновенно употребляется].
Будут и обуты; и одеты».
Тут возговорил Христос да царь небесный:
«Ты Иван да Богословец,
Ты Иван да Злотоустой!
Ты умел слово сказати,
Умел слово разсудити»... 13 [За сообщение этого прекрасного стиха приносим благодарность П. А. Безсонову].
По народным сказаниям Спаситель вместе с апостолами и теперь, как некогда – во время земной своей жизни, ходит по земле, принимая на себя страннический вид убогого; испытуя людское милосердие, он наказует жестокосердых, жадных и скупых и награждает сострадательных и добрых. 14 [Особенно дни от Пасхи и до Вознесения почитаются временем таких странствований Спасителя. (Русск. Беседа 1856 г., № 1, статья Максимовича, стр. 78)]. Это убеждение, проникнутое чистейшим нравственным характером, основано на том, что Спаситель о делах любви и милосерд1я к нищей братии проповедал, как о делах любви и милосердия к нему самому: «Речет Царь сущим одесную его: приидите благословеннии Отца моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира. Взалкахся бо – и даете ми ясти, возжадахся – и напоисте мя, странен бех – и введосте мене, наг – и одеясте мя, болен – и посетисте мене, в темнице бех – и приидосте ко мне. Тогда отвещают ему праведницы, глаголюще: Господи, когда тя видехом алчуща - и напитахом, или жаждуща – и напоихом, когда же тя видехом странна – и введохом, или нага и одеяхом, когда же тя видехом боляща или в темнице – и приидохом к тебе? И отвещав Царь речет им: аминь, глаголю вам, понеже сотвористе единому сих братий моих меньших – мне сотвористе». (Евангелие от Матфея, гл. XXV, ст. 34–40).
В настоящем сборнике довольно приведено народных рассказов, в которых Христос является испытующим людские сердца странником, и поэтическое достоинство которых также истинно и цельно, как и нравственное. Подобные рассказы живут и между другими славянскими и германскими племенами. Представляем здесь некоторые наиболее интересные, в переводе:
1. Кто меньше желает, тому больше дается
Было три брата: ничего больше не имели они на белом свете, кроме одного грушевого дерева, и стерегли то дерево по очереди: один оставался подле груши, а двое других уходили на поденщину. Однажды Бог послал ангела посмотреть, как живут братья, и если плохо – то наделить их лучшим пропитанием. Ангел божий сошел на землю, обратился в нищего и, подойдя к тому, который оберегал дерево, попросил у него одну грушу. Этот сорвал из своей доли, подал ему и говорит: «вот тебе из моей доли; из братниных не могу тебе дать». Ангел поблагодарил и удалился. На следующий день остался другой брат стеречь дерево; опять пришел ангел и попросил одну грушу. И этот сорвал ему из своей доли, подал и говорит: «вот тебе из моей доли; из братниных не могу тебе дать». Ангел поблагодарил и ушел. Когда настал черед третьему брату оберегать дерево, опять подошел ангел и попросил уделить ему одну грушу. И третий брат сорвал из своей доли, подал ему и говорит: «вот тебе из моей доли; из братниных не могу тебе дать». Когда настал четвертый день, ангел сделался монахом, пришел рано поутру и застал всех троих братьев подле избы. «Идите за мною, сказал им ангел; я наделю вас лучшим пропитанием». Они пошли за ним, не говоря ни слова. Приходят к большому бурливому потоку; «чего бы ты желал?» спросил ангел старшего брата. А он в ответ: «чтобы из этой воды сделалось вино и досталось бы мне». Ангел перекрестил посохом ручей – и вместо воды потекло вино: тут приготовляют бочки, тут вино наливают… «Вот тебе по твоему желанию!» сказал ангел старшему брату и оставил его на том месте, а с двумя другими пошел дальше. Вышли они на поляну – всю поляну голуби прикрыли. Тогда спросил ангел третьего брата: «чего ты желаешь?» - чтобы все это были бы овцы и принадлежали бы мне. – Ангел божий перекрестил поле своим посохом – и наместо голубей явились овцы: откуда взялись овчарни, одни бабы доят, другие молоко разливают, третьи снимают сливки, иные сыр делают, иные масло топят… «Вот тебе по твоему желанию!» сказал ангел. Взял с собой младшего брата, пошел с ним по полю и спросил: «а тебе чего б хотелось? – Мне ничего другого не надо, только бы дал мне Господь жену от праведной христианской крови. Тогда сказал ангел: «о, это не легко достать; во всем свете только и есть три такие: две замужем, а одна девица, и за ту двое сватаются». Идучи долго, пришли они в один город, в котором был царь, а у него дочь от праведной христианской крови. Как пришли в город – сейчас к царю просить у него невесту, а там уже сватаются за нее два царя. Стали и они свататься. Когда увидел их царь, сказал своим приближенным: «как же быть теперь: эти – цари, а эти – словно нищие перед ними?» - «А знаете ли что? сказал ангел. Сделаем-ка так: пускай невеста возьмет три лозы и посадит их в саду, назначив каждому из женихов какую хочет; на чьей лозе будет поутру гроздье, за того пускай и выйдет замуж». Все на то согласились; царевна посадила в саду три лозы и каждому назначила свою. Глянули поутру: а на лозе бедняка гроздье. Тогда царь, нечего делать, отдал дочь свою младшему брату, и обвенчал их в церкви. После венца отвел их ангел в лес и оставил там; здесь жили они целый год. А когда исполнился год, сказал Господь ангелу опять: «пойди, посмотри, как живут те сироты; если в нужде, надели их больше». Ангел спустился на землю, обратился опять в нищего; пришел к тому брату, у которого поток лился вином, и попросил у него чашу вина. Но тот отказал ему, говоря: «если всякому давать по чаше, так и вина не достанет!» Когда услышал это ангел, тотчас перекрестил посохом – и полился поток, как прежде, водою. «Нет же тебе ничего, сказал он старшему брату; ступай под свою грушу, стереги ее!» Затем удалился оттуда ангел; пришел к другому брату, у которого все поле овцы прикрыли и попросил у него кусок сыра. Но тот отказал ему, говоря: «если всякому давать по куску, так и сыра не достанет!» Когда услышал это ангел, тотчас перекрестил посохом поле – и наместо овец вспорхнули голуби. «Нет же тебе ничего, сказал он среднему брату; ступай под свою грушу, стереги ее!» После того пошел ангел к младшему брату посмотреть, как он живет; приходит – а он со своей женою живут в лесу бедно, в хижине. Ангел попросился к ним переночевать; они охотно, от всего сердца его приняли, и стали упрашивать не поставить им того в вину, что не могут угостить его так, как бы желали: «мы люди бедные!» говорили они. «Ничего, отвечал ангел; я доволен и тем, что есть». Что будешь делать? муки у них не было, чтобы замесить настоящий хлеб; так они толкли древесную кору и из той приготовляли хлеб. Такой-то хлеб замесила теперь хозяйка для своего гостя и посадила в печь. Стали они разговаривать; после глядь – готово ли? а перед ними настоящий хлеб, и такой славный, так поднялся высоко… Увидя то, муж с женой возблагодарили Бога: «слава тебе, Господи, что можем угостить странника!» Подали хлеб гостю, принесли кувшин с водою, и только стали пить – а в кувшине вино. В то время ангел перекрестил своим посохом хижину, и на том самом месте стал царский дворец, а в нем всего много. Ангел благословил их и оставил там, и прожили они счастливо весь свой век. 15 [Српске народне приповиjетке, стр. 99-103].
2. Христос-странник
а) Однажды Христос и апостол Петр пришли поздно вечером в деревню. Господь хотел искать ночлега в бедной избушке, но св. Петр настаивал, что они могут пойти в один из богатых домов, где во всем достаток. Господь не удерживал его; позволил ему идти, а сам присел подле бедной избушки. Петр отправился в самый что ни есть богатый дом. «Здесь во всем изобилие, здесь дадут нам добрый ужин и хороший ночлег!» думал он; но ошибся. Грубо отказала ему хозяйка: нет у меня для бродяг ни ужина, ни ночлега! Рассердился Петр, однако не потерял надежды и пошел в другой дом. И здесь, и в третьем доме получил он такой же отказ. С досадою вернулся он к Спасителю. «Пойдем, поищем в этой избушке», сказал Господь, и оба вошли в хижину. Они застали хозяйку с детьми за столом. Повсюду заметна была нищета. «Ну, хорошо мы будем приняты, подумал Петр, у бабы самой нет ничего!» Но он ошибся. Когда Господь попросил ужина и ночлега, хозяйка-вдова отвечала: «если вы не побрезгаете тем, что есть у меня, - я очень рада вас угостить». Господь был всем доволен. Вдова тотчас встала и вышла; немного погодя воротилась и принесла чашку супа. Она извинялась, что суп не довольно жирен; она охотно бы приготовила его жирнее, да масла нет. «Петр, сказал Спаситель, считай глазки 16 [Плавающие поверх кружки растопленного масла], что в супе плавают!» Апостол сосчитал глазки; их было более шестидесяти, и то считая непристально. Когда они поели и стали собираться на чердак, где приготовила вдова им постели, Спаситель отсчитал столько же золотых монет, сколько было глазков, и подарил их вдове. Бедная женщина не знала, что делать от радости.
Рано утром пошла она в соседний богатый дом за молоком, чтобы изготовить странникам хороший завтрак, и рассказала тамошней хозяйке, как щедро наградили ее странники за плохой суп: они дали столько же золотых монет, сколько плавало в супе глазков. Богатая крестьянка была жадна на деньги. Она сказала вдове, чтобы та ничего не варила для странников, что она сама желает их пригласить, что у ней всего много, и суп может быть изготовлен лучше. Когда передала о том вдова св. Петру и Спасителю, Господь сказал: «пойдем, Петр!» Они пошли в дом той крестьянки, сопровождаемые благословениями вдовы. Богатая крестьянка приготовила им жирный-жирный суп. «Если они так щедро заплатили за худой суп, думала она, то как же заплатят за хороший!» - «Петр, сказал Господь, считай глазки, что в супе плавают». – «О Господи!» воскликнул Петр, которому суп показался очень вкусным, «суп так хорош, что весь жир в нем слился в один глаз. Хозяйка заслуживает, чтоб ты вознаградил ее вдвое больше». Уходя, Господь подарил крестьянке только один золотой. Она была недовольна этим, однако Господь не дал ей ничего более: «сколько глазков, столько и золотых!»
Дорогою осуждал Петр Господа, но Господь сказал: «Петр, не в величине достоинство дара, а в той внутренней цели, с какою он дается. Истинно говорю тебе, что худой суп бедной вдовы в шестьдесят раз более стоит, чем вкусный суп богатой крестьянки».
b) Раз пришел Спаситель в деревню и увидел убогого старика, который со слезами вышел из богатого дома. «О чем ты плачешь, старик?» спросил Господь. – «О, Господи! жаловался нищий, я голоден и не могу выпросить ни кусочка хлеба. Везде бабы трудятся над коноплею; все мне отказывают, говорят: некогда, и ни одна не хочет уделить на столько времени, чтобы отрезать мне ломоть хлеба!»
Господь велел ему обождать и пошел в тот дом, из которого нищий был прогнан. Хозяйка и работница были заняты делом: они вязали коноплю, чтобы потом ее намочить. Спаситель попросил кусочек хлеба. «Ишь таскаются толпами, один за другим! заворчала на него крестьянка. Проваливай! Мне некогда вам прислуживать!» И когда Господь все-таки продолжал просить, говоря, что Бог заплатит ей за то, что сделает она для бедного, - раздраженная крестьянка закричала: «мне не нужно твоей болтовни, и ты ничего не получишь; для твоего удовольствия я не кину работы!» Господь удалился и пошел в другой дом, где не лучше ему посчастливилось. Везде ему отказывали. Тогда Господь сказал крестьянке, к которой обратился он с просьбою после всех: «попомни меня, на будущее время вас ожидает двойная работа за коноплей!» С этими словами он удалился и взял с собой нищего. С этого времени приходится бабам дважды дергать коноплю: сначала посконь (der m?nnliche Hanf), после ту, что семена приносит (Saathanf) 17 [вставка на нем. яз.].
3. Награда и наказание.
В одной деревне жили два, соседа; у одного было сто овец, у другого только три. Бедный сказал богатому: «позволь моим овцам пастись вместе с твоими, тебе ведь это все равно!» Сам же он не имел никакого пастбища. Богатый, не хотел было, но после позволил; мальчик бедняка погнал свои три овцы на поле, к соседскому стаду, и остался там заместо пастуха.
Спустя некоторое время случилось, что король прислал к богатому мужику и потребовал от него одной жирной овцы. Мужик не мог отказать королю, но ему тяжело показалось потерять хоть одну из сотни собственных своих овец; поэтому он приказал своим работникам поймать одну из трех овец бедняка и отдать её королевским слугам. Работники так и сделали. Сын бедняка горько плакал, когда взяли у него и потащили овцу.
Вскоре после того потребовал король у богатого мужика, другой овцы; этот опять приказал своим работникам отдать овцу из тех, что принадлежали бедному. Так и было, и мальчик еще более плакал, когда увели у него другую овцу. «Король, подумал он про себя, скоро потребует еще одну овцу, а работники богатого соседа возьмут у меня и эту - последнюю; лучше убраться мне, пока есть время!» Он так и сделал и ушел далеко - далеко на высокую гору; там нашлось довольно корму и свежей воды, и овце его было привольно.
Спустя несколько дней сказал бедный сам себе: «пойду - посмотрю, что делают мои овцы и мальчик!» Когда пришел он к стаду и спросил работников о своем ребенке, они отвечали: «две из твоих овец отданы нами, по приказанию хозяина, королю; а с последнею ушел куда-то твой мальчик. Бедный стал жаловаться: «где я теперь его найду?» говорил он; но тотчас же оправился и пошел искать. Долго не было приметно никакого следа. Он спрашивал у Солнца, не может ли оно указать ему путь-дорогу. К сожалению, Солнце не знало дороги. Наконец он пришел к буйному и свирепому Ветру и спросил его: не знает ли он, где находится его сын?» «Да, я знаю, я отправляюсь туда и охотно возьму тебя с собой». Тут подхватил его буйный Ветер и в одно мгновение перенес на гору к сыну; мальчик находился в долине, которую никогда не озаряло солнце. Бедный мужик обрадовался, увидя, сына, и, услышав, как он сберег последнюю овцу, «мы теперь оба останемся здесь, сказал он, и будем заботливо за нею смотреть, потому что эта овца составляет все наше богатство»!
Через несколько времени после того случилось двум странникам взойти на горы; они пристали к бедному мужику и расположились на отдых. Это были Христос и св. Петр. «Мы издалека пришли, сказал Христос, и так утомлены, так голодны, что, конечно, должны умереть, если не достанем вскоре хотя немного мяса». Бедный почувствовал сострадание и, тотчас отвечал: «я могу вам пособить!» Он быстро отправился, взял свою овцу, убил ее, разложил огонь и приготовил для своих гостей добрый кусок жареного, которое показалось, им очень вкусным. После угощения сказал Христос мальчику, чтобы он собрал все кости и положил их в овечью шкуру. Мальчик исполнил, а потом они все вместе легли спать. Ранним утром поднялся Христос с св. Петром, благословили бедняка и его сына и тихо удалились. Когда пробудился мужик с своим мальчиком, он увидел перед собою большое стадо овец; впереди стояла та самая овца, которую он вчера зарезал, совершенно здоровая и бодрая; она держала на лбу запись, в которой было сказано: «все принадлежит бедному и его сыну!» Три собаки прыгали около них и ласкались. Бедный не мог скрыть своей радости и счастья и отправился со стадом домой. Когда он воротился, собралась целая деревня посмотреть на его многочисленных и красивых овец; бедному то и дело приходилось рассказывать, как чрез двух убогих странников досталось ему такое счастие. Зависть не давала покоя богатому его соседу: если так, думал он, то я вскоре должен получить еще более! Он пошел, созвал отовсюду бедных странников и нищих, перебил всех своих овец, нажарил мяса и предложил убогим. Потом старательно собрал все кости: в шкурку каждой овцы положил именно те, которые ей принадлежали, и улегся спать. Он однако не мог заснуть; в мыслях своих он не переставая до самого утра высчитывал, во сколько больше должно быть у него овец, нежели у соседа, потому что он убил целую сотню, а тот только одну. Когда рассвело, он тотчас вскочил, чтобы взглянуть на свое огромное стадо, но перед ним лежали только кости в овечьих шкурах, и ни одна не двигалась и не шевелилась. А! подумал богатый, так я знаю же, отчею эта помеха: надобно, чтобы удалились странники и нищие! «Эй вы, бродяги, убирайтесь-ка отсюда!» Солнце уже стояло высоко, но кости все не шевелились, и стадо его не только не умножилось стократ, оно совсем пропало! Жалуясь на потерю всего своего добра, он пошел с проклятиями и утопился.
А бедный сосед стал богат и счастлив; рассказывают, что впоследствии сын его женился на одной королевне 18 [вставка на нем. яз.].
В «Народных русских сказках» (вып. 1, стр. 61–70; вып. 2, стр. 121 –128) напечатана нами легенда о Марке-Богатом. Сообщаем еще один вариант:
4. Марко-Богатый.
В некоем царстве, в некоем государстве жил-был купец Марко-Богатый; казны и всякого имения было у него столько, что и счесть нельзя! Жил он, веселился, а нищих к себе и на двор не пускал: таков был немилостив.
В одно время приснился ему сон: приготовься де, Марко-Богатый, и ожидай – сам Господь будет к тебе в гости! Поутру встал Марко, призвал жену и велел готовить большой пир; весь двор свой выслал алым бархатом да золотыми парчами и по всем закоулкам расставил батраков и прикащиков, чтобы не пускали никого из нищей братии, а гнали бы в зашей. Вот собрался совсем Марко-Богатый и сел поджидать Господа: час ждет, другой ждет – не видать гостя. А нищие как услыхали, что у Марка-Богатого приготовлен большой пир, так и повалили к нему со всех сторон за святым подаянием, только батраки и прикащики никого не пропускают, всех так и гонять в зашей. Вот один убогий старичок, древний-древний, одет весь в рубище, и зашел как-то на Маркин двор. Как увидел его из окна Марко Богатый, закричал он своим громким голосом: «эй, вы слуги мои, неслухи! али глаз у вас нету? Вишь, какой-то невежа по двору расхаживает; чтоб сейчас его не было!» В ту ж минуту подскочили слуги, подхватили убогого под руки и вытолкали через задний двор. Увидала убогого одна добрая старушка и говорит ему: «пойдем ко мне, нищенькой! я тебя накормлю, я тебя упокою». Привела его к себе, накормила, напоила и спать уложила; а Марко-Богатый так и не дождался Господа! В самую полночь проснулась хозяйка и слышит - кто-то постучался под окном и спросил: «праведный старче! ты здесь ночуешь?» – Здесь, сказал убогий. «В такой-то деревне у бедного мужика родился сын; каким наградишь его счастием?» Отвечал убогий: «владеть ему всею казною и всем имением Марка-Богатого!» На другой день убогий простился с хозяйкою и пошел странствовать, а старушка сейчас на двор к Марку-Богатому и про все ему рассказала. 19 [По другому списку: Спаситель в нищенских лохмотьях попросился ночевать к одному мужику, вошел в избу и лег на лавке. Спустя немного заехал туда же Марко-Богатый, увидал убогого, прогнал с лавки и сам улегся на его месте. В полночь явился под окно Михаил-архангел, постучался, и спрашивает: «Господи Иисусе Христе! здесь ли ночуешь?» – Здесь, говорит Господь. «У бедного мужика сын родился, у Марка-Богатого дочь; Господи, каким их счастием, какою судьбою наделишь?» Отвечал Господь: «пускай, сын бедного владеет и дочерью и всем имением Марка-Богатого»].
Марко поехал к бедному мужику и выпросил у него мальчика: «отдай, говорит, я возьму его в приемыши, вырастет - добру научу, а как стану умирать – все богатство за ним запишу». Говорит эти речи, а в голове иные думки. Взял мальчика, поехал домой и на дороге бросил его в сугроб: пускай де замерзнет; тогда и увидит, каково владеть Маркиной казною! – На ту самую пору выехали в поле охотники, гоняли-гоняли за зайцами и наехали на ребенка; взяли его с собою, вырастили и уму-разуму наставили. Прошло много лет, много воды утекло: случилось Марку-Богатому заехать к тем охотникам; увидал молодого приемыша, слово за слово, разговорился об нем и узнал, что это тот самый мальчик, которого он бросил в поле. Стал просить его Марко-Богатый: «сходи, говорит, ко мне на дом, отнеси к жене письмо». А в письме написал, чтобы его тотчас затравить собаками. Бедный приемыш отправился в путь; идет дорогою, а на встречу ему убогий старик в рубище, и то был не простой нищий – то был сам Христос. Он остановил путника, взял у него письмо и только подержал в руках 20 [по другим спискам: перебросил с руки на руку] – как в ту ж минуту все сказанное в письме переменилось: жена Марка-Богатого должна принять посланного с честью и тотчас женить его на своей дочери. Как написано, так и сделано. Воротился домой Марко-Богатый, еще пуще осерчал на зятя, и говорит ему: «Вечером де попозднее сходи на винокурню да посмотри за работою», а сам приказал работникам: как придет молодец – сейчас его, не говоря ни слова, бросить в горячий котел. Стал было зять собираться на винокурню, и вдруг ему попритчилось, напала на него такая хворь, что по неволе пришлось дома остаться. А Марко-Богатый, выждав время, пошел посмотреть, что сталось с его зятем, и таки прямо попал винокурам в лапы и угодил в горячий котел! (Из собрания В. И. Даля).
Подобный же рассказ находим в издании: «Ungarische Volksm?rchen» (Nach der aus Georg Gaals Nachlass herausgegebenen Urschrift?bersetzt von G. Stier, Pesth), № 17, стр. 188-193. 21 [В валахских сказках (Walach. M?rchen, herausgegeben von Arthur und Albert Schott, № 66) есть одна под заглавием: «Die altweibertage», в которой также упоминается о странствовании Спасителя с апостолом Петром. Злая свекровь мучает свою сноху трудными работами; наконец заставляет ее вымыть добела волну, снятую с черной овцы. С утра до вечера трудилась она, руки ее устали, а успеха не было; с горя заплакала бедная. На ту пору шел мимо Спаситель с св. Петром. «О чем ты плачешь?» спросил ее Господь. Она рассказала. «Будь послушна матери, возразил Спаситель; мой и усталыми руками, да будет Бог с тобой!» Принялась она снова мыть, и мало-помалу черная волна обратилась в 6елую. Злую свекровь постигло наказание: раннею весною она погнала своих овец на горы и там окаменела со всем стадом].
Присоединяю еще три легенды о странствовании Спасителя по земле: две - известные между славянских племен и одну – принадлежащую немцам:
5. Певцы.
Случилось как-то – Христос и святой Петр странствовали по свету. Пришли они в деревню; здесь в одном доме так хорошо пели, что Господь остановился и заслушался: святой же Петр отправился дальше. Пройдя несколько шагов, он оглянулся назад: Христос стоял на прежнем месте. Св. Петр снова пошел дальше; сделав еще несколько шагов, он оглянулся в другой раз: Христос стоял все там же. Снова дальше и дальше пошел св. Петр; пройдя опять несколько, он оглянулся в третий раз, и увидел, что Христос все еще стоял и слушал. Тогда поворотил он назад, и подошел к дому, из которого неслась прекрасная народная песня. Послушали они некоторое время, и двинулись оба в путь; вот подошли к другому дому, где также раздавалось пение. Святой Петр остановился было послушать, но Господь направил свои стопы дальше. Пошел и св. Петр; он был сильно изумлен. – Что так сильно тебя изумило? спросил Христос. «Меня то поразило, отвечал св. Петр, что ты остановился там, где пелась народная песня, и проходишь мимо здесь, где поются духовные стихи». Тогда сказал ему Христос: «о мой любимый св. Петр! там пели народную песню, но сохраняя всевозможное благоговенье; здесь же поют духовные стихи, но без малейшего чувства благоговения» 21 [Volkslieder der Wenden in der Ober-und Nieder-Lausitz, herausgegeben von Leopold Haupt und Johann Ernst Schmaler, ч. 2, стр. 175]
6. Апостол Петр.
Однажды рядом с Спасителем шел апостол Петр, весь погруженный в думы; вдруг он сказал: «как хорошо, думаю, быть Богом! Хоть бы мне на полдня сделаться Богом, после, я опять готов быть Петром!» Господь усмехнулся и сказал: «пусть будет по твоему желанию, будь Богом до вечера!» Между тем приблизились они к деревне, из которой крестьянка гнала стадо гусей. Она выгнала их на луг, оставила там и поспешила назад в деревню. «Как, ты хочешь оставить гусей одних?» спросил ее Петр. – А что, неужли стеречь их и сегодня? У нас нынче храмовой праздник, возразила крестьянка. «Но кто же должен беречь твоих гусей?» спросил Петр. – Пусть Господь Бог бережет их сегодня! сказала крестьянка и удалилась. «Петр! ты слышал, сказал Спаситель. Я бы охотно пошел с тобою в деревню на храмовой праздник, но ведь гусям может приключиться что и худое, ты сегодня Бог до вечера, ты должен и беречь их». Что оставалось Петру? Хоть ему и досадно было, тем не менее он должен был сторожить гусей; но дал зарок, что никогда более не пожелает быть Богом 22 [Westslawischer M?rchenschatz. Deutsch bearbeitet von Joseph Wenzig, стр. 89-90].
7. Господь и церковный староста.
Один церковный староста, в набожной заботливости о своей церкви, пожертвовал в нее великолепный подсвечник с большою восковою свечою. Тогда явился ему Господь в образе старца и в воздаяние за этот дар обещал, что он трижды возвестит ему о смерти – прежде, нежели отзовет из сего Мира. Обрадованный этим староста зажил в роскоши и в весельи, ел и пил, пользовался церковным погребом и вовсе не думал о смерти. Прошло несколько лет, и тело его стало отказываться выносить далее такую жизнь: колени его согнулись, спина сгорбилась, и он был вынужден взяться за костыль; немного погодя он потерял зрение, а потом и слух. Сгорбленный, слепой и глухой он продолжал жить все так же безумно и пышно, как и прежде. Наконец предстал Господь, чтобы взять его от сего Mиpa. Церковный староста был встревожен и смущен; он обратился к Господу с упреками, зачем он трижды не возвестил ему, как сам обещал? Тогда сказал ему Господь в праведном гневе: «Как? я не возвестил тебе? А разве я не ударял тебя сначала по плечу и коленам, так что ты должен был согнуться? Разве я не наложил потом мой перст на твои глаза, так что ты ослеп? Разве напоследок не коснулся я твоих ушей, так что ты потерял слух? Так исполнено все, что я тебе обещал; теперь следуй за мною!» Староста смиренно стал молить о прощении: ему, право, непонятны, были эти напоминания, и он не приготовился еще к смертному часу. Кротко взглянул Господь на кающегося грешника и сказал: «пойдем, пойдем; я не хочу для тебя быть справедливым более, нежели сколько милостивым!» 23 [Deutshe Volksm?rchen, von J. Haltrich, стр. 62. Сличи с № 177 во 2-м томе «Kinder-und Hausm?rchen» братьев Гриммов («Die Boten des Todes»)].
Александр Афанасьев.
НАРОДНЫЕ РУССКИЕ ЛЕГЕНДЫ
1. Чудесная молотьба.
Раз как-то принял на себя Христос вид старичка-нищего и шел через деревню с двумя апостолами. Время было позднее, к ночи; стал он проситься у богатого мужика: «пусти, мужичок, нас переночевать». А мужик-ат богатый говорит: «много вас попрошаек здесь таскается! что слоняетесь-та по чужим дворам? только, чай, и умеете, а небось не работаете...» и отказал наотрез. – Мы и то идем на работу, говорят странники, да вот застала нас в дороге ночь темная. Пусти, пожалуста! мы и ночуем хоть под лавкою. «Ну так и быть! ступайте в избу». Впустили странников; ничем-то их не покормили, ничем-то их не напоили (сам хозяин-та поужинал вместе со своими домашними, а им ничего не дал), да и ночевать им довелось под лавкою.
По утру рано стали хозяйские сыновья собираться хлеб молотить. Вот Спаситель и говорит: «пустите, мы вам поможем за ночлег, помолотим за вас. – Ладно, сказал мужик; и давно бы так! лучше чем попусту без дела слоняться-та! – Вот и пошли молотить. Приходят. Христос и гутарит 1) [Говорит. (Опыт обл. великор. словаря)] хозяйским сыновьям: «ну, вы разметывайте адонье 2) [Снопы, покладенные в кучу, скирд. (ibidem, стр. 138)], а мы приготовим ток». И стал он с апостолами готовить ток по своему: не кладут они по одному снопу в ряд, а снопов по пяти, по шести, один на другой, и наклали почитай целое поладонье. «Да вы такие-сякие совсем дела не знаете!» заругались на них хозяева; «зачем наложили такие вороха?» – Так кладут в нашей стороне; работа, знашь, от того спорее идет, сказал Спаситель и зажег покладенные на току снопы. Хозяева ну кричать да браниться, дескать весь хлеб погубили. Ан погорала одна солома, зерно осталось цело и заблистало в большущих кучах крупное, чистое да такое золотистое! Воротим(в)шись в избу, сыновья-та и говорят отцу: так и так, батюшка, смолотили, дескать, поладонья. Куда! и не верит! Рассказали ему все, как было; он еще пуще дивится: «быть не может! от огня зерно пропадет!» Пошел сам поглядеть: зерно лежало большими кучами да такое крупное, чистое, золотистое - на диво! Вот покормили странников, и остались они еще на одну ночь у мужика.
На утро Спаситель с апостолами собирается в путь-дорогу, а мужик им гутарит: «пособите нам еще денек-та!» – Нет, хозяин, не проси; неколи, надыть идти на работу. А старшой хозяйской сын потихоньку и говорит отцу: «не трож их, бачка; незамай идут. Мы тапереча и сами знаем, как надыть молотить». Странники попрощались и ушли. Вот мужик то с детьми своими пошел на гумно; взяли, наклали снопов, да и зажгли: думают – сгорит солома, а зерно останется. Ан вышло не так: весь хлеб поняло огнем, да от снопов бросилось поломя на разны постройки; начался пожар да такой страшной, что все до гола и погорело!
Примечание.
В издании Вольфа «Zeitschrift f?r Deutsche Mythologie und Sittenkunde» (т. 1, вып. I, стр. 41–42) напечатана совершенно сходная с записанною мною легенда: «Wie Petrus dreschen sollte», но с следующим характеристическим дополнением в начале. Однажды Христос с апостолом Петром, странствуя по земле, пришли поздно вечером к крестьянину и попросились у него переночевать. Мужик пустил их, но с условием, чтобы утром следующего дня пособили ему молотить. Рано проснулся он и велел будить странников и звать на работу. «Petrus wollte hinabsteigen, aber der Herr hiess ihn ruhig liegen bleiben. Da w?hrte dem Bauern die Sache zu lang, er stieg mit einem Stock die Leiter hinauf und schlug herzhaft auf den Petrus los, welcher vorn lag. Doch als er wieder unten war, hatte er gut warten und rufen, die Fremden kamen nicht. Petrus dachte indessen: «wenn er wieder kommt, soil er mich nicht mehr vorn finden» und verkroch sich hinter den Herrn; der Bauer aber kam zum zveitenmale mit dem Stock, sprach: «der vorn liegt, hat sein Theil, er muss hartschl?gig sein, nun gehts an den andern» – und gab armem Petrus ein zweites Fr?hst?ck, noch kr?ftiger als das erste». Следует чудесная молотьба огнем, как и в русской легенде. Когда таинственные странники распростились с хозяином и отправились в свой путь, апостол Петр стал жаловаться на жестокосердие крестьянина; «оборотись!» сказал ему Господь. В то время они взошли на холм; апостол взглянул назад: весь двор и изба крестьянина стояли в пламени. (См. еще Zeitschrift f?r Deutsche Mythologie, т. I, вып. 4, стр. 471–2; т. II, вып. 1, стр. 13–16; т. IV, вып. 1, стр. 50–54). Подобный рассказ можно слышать и у нас в некоторых местностях. Приводим здесь вариант, записанный П. И. Якушкиным в Орловском уезде:
В одну зимнюю ненастную ночь шел по дороге Иван Милостивой с двенадцатью апостолами. В поле ночевать было холодно: они и постучались к одному мужику: «пусти обогреться!» Мужик сначала не хотел пускать их, да потом согласился и пустил с условием, чтобы завтра чуть свет обмолотили ему три копны ржи. Наутро хозяин толкнул Ивана Милостивого, а он вместе с апостолами лежал на полу: «пора молотить, собирайтеся!» Толкнул и пошел на двор. Вот апостолы поднялись было и хотели идти на гумно; да Иван Милостивой уговорил их еще немного поспать. Мужик ждал-ждал, нет помощников! Взял кнут, пошел в избу и давай стегать крайнего, а крайний-то был Иван Милостивой. «Полно! закричал Иван Милостивой, в след за тобою иду». Мужик ушел. Апостолы опять было поднялись; но Иван Милостивой снова уговорил их остаться и еще хоть немного отдохнуть. «Будет с него! молвил он, отстегал кнутом, теперь больше не придет». А у самого на уме: «как придет мужик, опять примется за крайнего!» и залез на самой зад. Мужик ждал-ждал, воротился в избу с кнутом и думает сам с собою: «за что ж я буду бить одного крайнего? сем ка примусь за заднего!» – и принялся за Ивана Милостивого. Только ушел мужик, Иван Милостивой и в третий раз уговорил апостолов не вставать на работу, а сам залез в середину. Вот хозяин ждал-ждал, не дождался, и снова пошел в избу с кнутом; пришел и думает: «крайнему уже досталось, заднему тоже, примусь-ка теперь за среднего!» И опять-таки досталось Ивану Милостивому. Нечего делать, поднялся он, и сам начал просить апостолов, чтоб шли помогать мужику.
2. Чудо на мельнице.
Када-то пришел Христос в худой нищенской одеже на мельницу и стал просить у мельника святую милостыньку. Мельник осерчал: «ступай, ступай отселева с Богом! много вас таскается, всех не накормишь!» Так-таки ничего и не дал. На ту пору случись – мужичок привез на мельницу смолоть небольшой мешок ржи, увидал нищего и сжалился: «подь сюды, я тебе дам». И стал отсыпать ему из мешка хлеб-ат; отсыпал почитай с целую мерку, а нищий все свою кису подставляет. «Что, али еще отсыпать?» – Да, коли будет ваша милость! «Ну, пожалуй!» Отсыпал еще с мерку, а нищий все-таки подставляет свою кису. Отсыпал ему мужичок и в третий раз, и осталось у него у самого зерна так самая малость. «Вот дурак! сколько отдал, думает мельник, да я еще за помол возьму; что ж ему-то останется?» Ну, хорошо. Взял он у мужика рожь, засыпал и стал молоть; смотрит: уж много прошло времени, а мука все сыпится, да сыпится! Что за диво! всего зерна-то было с четверть, а муки намололось четвертей двадцать, да и еще осталось, что молоть: мука себе все сыпится, да сыпится... Мужик не знал, куды и собирать-то!
3. Бедная вдова.
а. Давно было – странствовал по земле Христос с двенадцатью апостолами. Шли они раз как бы простые люди, и признать нельзя было, что это Христос и апостолы. Вот пришли они в одну деревню и попросились на нос(ч)лег к богатому мужику 1) [Вариант: Шел Христос с 12-ю учениками, словно нищенки. Пришли они в город и попросились ночевать к богатому купцу; купец не пустил...]. Богатой мужик их не пустил: «вон там живет вдова, она нищих пускает; ступайте к ней». Попросились они ночевать у вдовы, а вдова была бедная, пребеднеющая! Ничего-то у ней не было; только была махонькая краюшечка хлебца, да с горсточку мучицы; была у ней еще коровка, да и та без молока – не отелилась к тому сроку. «У меня, батюшки, говорит вдова, избенка малая, и лечь-то вам негде»! – Ничего, как-нибудь упокоимся. Приняла вдова странников и не знает, чем напитать их. «Чем же мне покормить вас, родимых, говорит вдова; всего-навсего есть у меня одна махонькая краюшечка хлебца да с горсточку мучицы, а корова не привела еще теленочка, и молока нетуть: все жду – вот отелится... Не взыщите на хлебе на соли!» – И, бабушка! сказал Спаситель, не кручинься, все будем сыты. Давай что есть, мы и хлебушка поедим: все, бабушка, от Бога... Вот сели они за стол, стали ужинать, одной краюшечкой хлебца все напитались, еще и ломтей эва сколько осталось! «Вот, бабушка, ты говорила, что нечем будет накормить, сказал Спаситель; гляди-ка, мы все сыты, да и ломти еще остались. Все, бабушка, от Бога...». Переночевали Христос и апостолы у бедной вдовы. На утро говорит вдова своей невестке: «подь, поскреби мучицы в закроме, авось наберешь с горсточку на блины покормить странников». Невестка сходила и несет муки таки порядочную махотку 2) [Глиняный горшок]. Старуха не надивится, откуда взялось столько - было чуть-чуть, а таперьча и на блины хватило, да еще невестка говорит: «там в закроме и на другой раз осталось». Напекла вдова блинков и подчует Спасителя и апостолов: «кушайте, родимые, чем Бог послал...» – Спасибо, бабушка, спасибо! 3) [Вариант: Собрала вдова ужинать и говорит: «я бы вам, родимые, блинков растворила, да муки нетути». Христос отвечает: «посмотри, может быть найдется». – Нет, батюшки вы мои! я уж в ларе крылушком муку повымела. «Ступай, посмотри, опять говорит Христос, может и найдется». Пошла вдова и видит: полон ларь муки! откуда что взялось! Принесла она муки, сделала раствор, а поутру встала и напекла блинов].
Поели они, попрощались с бедною вдовою и пошли себе в путь. Идут эдак по дороге, а в стороне от них сидит на пригорке серый волк; поклонился он Христу и стал просить себе еды: «Господи, завыл, я есть хочу! Господи, я есть хочу!» – Пойди, сказал ему Спаситель, к бедной вдове, съешь у нее корову с теленком. Апостолы усомнились и сказали: «Господи, за что же велел ты зарезать у бедной вдовы корову? Она так ласково приняла и накормила нас; она так радовалась, ожидаючи от своей коровы теленочка: было бы у ней молочко – пропитание на всю семью». – Так тому быть должно! отвечал Спаситель, и пошли они дальше. Волк побежал и зарезал у бедной вдовы корову; как узнала о том старушка, она со смиреньем промолвила: «Бог дал, Бог и взял; его святая воля!»
Вот идут Христос и апостолы, а на встречу им катится по дороге бочка с деньгами 4) [Вар. с серебром]. Спаситель и говорит: «катись, бочка, к богатому мужику 5) [вар. к купцу] во двор!» Апостолы опять усомнилися: «Господи! лучше б велел ты этой бочке катиться во двор к бедной вдове; у богатого и так всего много!» – Так тому быть должно! отвечал им Спаситель, и пошли они дальше. А бочка с деньгами прикатилась прямо к богатому мужику во двор; мужик взял, припрятал эти деньги, а сам все недоволен: хоть бы еще столько же послал Господь, думает про себя. Христос и апостолы идут себе да идут. Вот в полдень стала большая жара, и захотелось апостолам испить. «Иисусе! мы пить хочем», говорят они Спасителю. «Ступайте, сказал Спаситель, вот по этой дорожке, найдете колодезь и напейтеся».
Апостолы пошли; шли-шли, и видят колодезь. Заглянули в него: там-то срамота, там-то сквернота – жабы, змеи, лягва... там-то нехорошо! Апостолы, не напившись, скоро воротились назад к Спасителю. «Что ж испили водицы?» спросил их Христос. – Нет, Господи! «Отчего?» Да ты, Господи, указал нам такой колодезь, что и посмотреть-то в него страшно. Ничего не отвечал им Христос, и пошли они вперед своею дорогою. Шли-шли; апостолы опять говорят Спасителю: «Иисусе! мы пить хочем». Послал их Спаситель в другую сторону: вон видите колодезь, ступайте и напейтесь». Апостолы пришли к другому колодезю: там-то хорошо! там-то прекрасно! растут деревья чудесные, поют птицы райские, так бы и не ушел оттудова! Напились апостолы, – а вода такая чистая, студеная да сладкая! – и воротились назад. «Что так долго не приходили?» спрашивает их Спаситель. – Мы только напились, отвечают апостолы, да побыли там всего три минуточки. «Не три минуточки вы там побыли, а целых три года, сказал Господь. Каково в первом колодезе – таково худо будет на том свете богатому мужику, а каково у другого колодезя – таково хорошо будет на том свете 6едной вдове!» 6) [Вариант. Первый колодезь приуготовлен богатому купцу, а второй бедной вдове]. Все три легенды записаны издателем в Воронежской губернии, Бобровском уезде).
в. В давние времена ходыв по земли Бог и з святым Мыколаем и святым Петром, и уже святый Петро совсим обдерся 7) [Ободрался], так, що й не стало на joмy ныякого шматя 8) [Платья]. А Господь каже ему: «пиды, Петре, та украды соби шматя де-ныбудь на тыну, тай прислухайся – чы буде за те лаяты тебе хозяйка, чы ни?» От св. Петро пишов и покрав повишане на тынови людьскее шматя, и убрався пишов до Бога, тай каже: «я вже украв шматя, алы ж хозяйка мене за тее не лаяла, а тильки оглядывшысь сказала: нехай joмy Бог звыдыть и избачить!» А Бог, выслухав цее, тай каже: «ну добре, колы так!» – От Бог, св. Петро и св. Мыколай вси зашлы в обидранную хату до одной найбиднищой вдовы-мужычки, упросылысь в ней на ничь и сталы спрошуваты: «чы ныма чого у тебе поисты?» А хозяйка одвичае: «ныма в мене ничого. Я бидная, хлиб соби заробляю, и тильки маю хлиба – що одын окрайчык на полыци». А Бог до нея каже: «дай же нам хоть борщу». Вона знов одвичае: «та ныма у мене ни якой стравы 9) [Кушанья, ествы], и ничогисынько не варыла». От Бог знов сказав: «погляды лыш, молодыце, добре в пичи, може чы не найдешь там чого-ныбудь». Вона все таки не хоче того слухаты, а дали Бог як причыпывся добре до ней: «таки погляды в пичь, та погляды». – От вона, абы витчыпытьця, иде до печи; колы заглянула туда в пичь, аж там богацько всякой всячыны – понаварывано разной хорошой стравы и варынухи. Тай каже вона: «що це такее на свити значыт, я не топыла, аж богацько есть понаварьвано всякой всячыны?» От вона повынмала все с печи, и вси воны понаидалысь, тай полягалы спаты; а хозяйка все не знала, що то Бог прийшов до неи. На другый день вранци Бог, св. Петро и св. Мыколай повставалы, подяковалы гарно 10) [Поблагодарили усердно] хозяйци, тай пишлы дальше, и почулы воны высильне гранье 11) [Свадебное гулянье, веселье]: аж надходять воны туда, колы дывятця, а там высилья у одного богатаго мужыка. От св. Мыколай каже: «Господы мылостывый! ходим же и мы на те высилья, чы не дадут и нам по чарци горилки та чого поисты?» А Бог каже: «добре, ходым». От воны пишлы туда замисть старцив, буцим 12) [Как будто. (Словарь малорос. Чужбинского, стр. 21)] просыты мылостыни, а богатый хозяин теи хаты оглянувшысь до ных, тай знов став частуваты за столом своих высильных гостей, богатых хозяинив, а дали став гукаты на свою жинку: «а дай лыш там старцям мылостыни». А жинка jого – така в убраньи, щой куды! – закрычала сердыто: «ты гляды своих людей, що частуеш 13) [Угощаешь. (Труды общ. люб. росс. словесн, кн. VII стр. 323)], и не оглядайся до старцив; бо як ты принадыш сых дидив 14) [Привадишь этих старцев], то й не будут через ных двери зачынятьця!» 15) [Затворяться] Дали погодывши, той хозяин як оглянувшись побачыв, що довго старци стоять в хати, та нагумонив 15) [Накричал] добре на свою жинку, – аж тоди вона дала тым старцям по маленький чароци горилки и по шматочку хлиба, тай выпроводыла их за двери. От Бог з св. Петром и Мыколаем идучи звиттыля, 16) [Оттуда] тай каже Бог: «ну тай богатый же цей чоловик, що мы булы в него на высильи, алы ж и крепко вин скупый, a jого жинка ище гирше скупища и дуже велыка злоедныця, та и обое воны не вмиють в счастьи шануватысь 17) [Держать себя] и не хотят помогаты другым бидным людям». От Бог з св. Петром и Мыколаем пишлы шляхом 18) [Дорогою] и на поли полягалы спочываты, аж прибиг до ных вовк, тай просыть Бога: «дай мини, Господы, що поисты; бо я цилые сутки нычого не jив и дуже охляв 19) [Ослабел. (Словарь, приложенный к Энеиде Котляревского, стр. 16)] з голоду». Бог выслухав цее, тай говорыть: «пиды, вовче, в село; там есть найбиднища вдова-мужычка, що мы в ней ночувалы; у ней есть одна тильки ряба корова, то визьмы ту корову тай изъjиж». А св. Мыколай начав просыть Бога: «Господы милостивый! нащо ж обиждаты бидную вдову, нехай вовк не бере в ней послидней коровы, бо вона буде гирько плакать и мучытьця; а лучше нехай вовк возме яку-ныбудь скотыну у того богатыря 20) [Богача. (Словарь малорос. Чужбинского, стр. 3)], де мы булы на высильи, бо вин богатый чоловик та ще й дуже скупый». А Бог каже: «не можно так! нехай возме корову у самой теи бидной вдовы; нехай вона до время плаче та гирько бидуе 21) [Бедствует], бо вона на сим свити талану не мае». От вовк побиг до ней, а воны полягалы спаты. Св. Мыколай и став жаловаты бидной вдовы, тай начав вин придумуваты, як бы ухытрытьця и помогты для ней, а дали надумав и подывывся, що Бог уже спыть (а Бог все знае, та навмысне буцим 22) [Притворился будто] спыть), от св. Мыколай взяв та мерщiй 23) [Скорее] побиг на впереймы 24) [Чтобы обогнать, опередить волка] вовка другою стороною, щоб вмазаты вдовыну корову болотом 25) [Т. е. грязью], щоб та корова була чорна, а не ряба, щоб не зъjив jiи вовк. И як прибиг туды св. Мыколай, от скорiйще болотом и обмазав ту корову, так що вона зробылась чорна, тай зараз вернувся назад до Бога. А Бог скоро встав буцим ничого не знае, и каже до св. Петра и Мыколая: «а що вставайте уже, та ходым». И тильки що хотилы воны идты дальше, аж знов прибиг до ных той самый вовк и каже: «ныма, Господы, у теи бидной вдовы рябой коровы, а тильки есть у ней одна чорна». От Бог все уже знае, тай каже: «ну так изъjиж ту чорну корову». А св. Мыколай бачит, що ничого не вдie 26) [Не сделает], тай замовчав. От вовк побиг до чорной коровы, а Бог з Петром и Мыколаем началы идты шляхом. От идуть воны та идуть, аж катытьця против ных бочка, а св. Мыколай пытае: «що це таке, Господы, катытьця и куды?» Господь одвичае: «це катытьця бочка с сребром и златом до того богатыря, що мы булы у него на высильи, бо такiй joго талан и така joго доля; алы все joго счастя буде на сим свиты!» А св. Мыколай давай просить, каже; «Господы мылостывый, удилы ж, с цей бочки або з макитерку 27) [Макитра – глиняный сосуд, горшок] для теи бидной вдовы, де мы ночувалы; в неи ж вовк и послиднюю корову зъjив». А Бог одвичае: «ни, того не можно! бо цей талан дан одному тильки тому богатырови». От св. Мыколай вже замовчав, и началы идты дальше; ишли та ишли, аж св. Мыколай захотив дуже пыты воды тай каже: «ах, як мыни хочетця пыть!» А Бог говорить joму: «колысь я проходыв чрез оцей яр, що недалеко вид нас выдно, там я бачыв крыныцю 28) [Колодец, родник]. Иды туда, тай напьешься воды». Колы пишов св. Мыколай туда в яр, аж там коло крыныци побачыв такого богацько темнаго та сираго страшеннаго гаду, такого сердытаго, що аж кышыть; от вин злякався 29) [Испугался. (Словарь малорос. Чужбинского, стр. 167)] дуже тай насылу звиттыля утик 30) [Убежал]. А Бог пытае: «чого ты, Мыколаю, так ныначе злякався, аж поблиднив с переполоху 31) [С испугу. (Труды Общ. люб. рос. слов. кн. Ш; стр. 310)], и мабудь 32) [Может быть] не пыв воды?» А св. Мыколай одвичае: «не мог я напытьця, та ще й як побачыв, що там есть такого богацько страшеннаго гаду, то насылу я звиттыля утик». От Бог выслухав цее тай сказав: «ну, ходым же дали!» И прошлы воны дальше з пятыро гин 33) [Вместо: гоней (гони – мера расстояния; смотри Малоросск. словарь Чужбинского, стр. 76)], або бильше, тай Бог знов каже до св. Мыколая: «иды у цей другый ярок, там повная буде крыныця; то вже там напьесся воды». От св. Мыколай пишов туда: колы надходыть в той яр, яж там побачыв такий ще гиршый гад, та такого ж jого превеликая сила и дуже богацько, та ще й далеко злищий, як попереду бачыв, так що ныначе горыть трава. И св. Мыколай завсим перелякався та побилив, и насылу велыку звиттыль утик, так ныначе на joму волосья и одежа загорилася! И прийшов до Бога тай с переляху 34) [С испугу; ляк – испуг (см. Словарь, приложенный к Энеиде Котляревского, стр. 13)] насылу рассказав, що не можно там напытысь воды, бо ще й гиршей там есть гад и далеко злищий от першого гаду, що вин бачыв попереду. А Бог каже: «ну колы так, то ходым же дальше». От воны пошлы дальше и довго ишлы, аж побачылы вдали третий ярок ныначе с садком; тай Бог каже: «ну иды ж, Мыколаю, в той ярок, де бачыш – садок выдно, а вже там певне 35) [Наверно, непременно] напьесся воды». Колы св. Мыколай пишов туда, аж там такая прихорошая крыныця з пригожою водою, а над тею крыныцею и скризь там такии разнии, прихорошии, пахнючии цвиткы та ягоды, яблуки, хвыги, мындалы, розынкы 36) [Изюм. (Труды Общ. любит. рос. словесности, кн. VII, стр. 313)] и всякая овощь, а птыци так хороше спивають та щебечуть разными голосами, и таке все там занымательне, що й сказаты и пропысаты не можно. От св. Мыколай не знав, що й робыты, чы воду пыты, чы любоватыся та прыглядуватысь; напьетця трохы пахнючой воды, тай оставить пыты, та все разглядае. И вин трычи так потрохы пыв тую воду, та все разглядував, и не щувся 37) [Почувствовал] - що вин не в примиту пробув там цилых тры рокы 38) [Года], як ныначе одну мынуту там був. Аж прыходыть туды Господь Бог тай каже joмy: «що це ты, Мыколаю, так довго тут сыдыш, що прошло тому тры рокы, як ты пишов сюды пыть воды?» И каже Бог: «а я тебе не дождався тай покынув, и далеко уже я выходыв с пивсвита, покы знов до тебе вернувся». От св. Мыколай выслухавши цее, тай одвичае: «Господы мылостывый! що це таке значыть, що коло переднищых двох крыныць, куды я попереду ходыв пыть воды, есть там богацько страшеннаго гаду, щой прыступыть страшно; а тутынька в третим яру так дуже прихорошая крыныця з водою и все тутынька росте дуже гарная пахнючая всякая всячина, що й не можно налюбоватысь и наслухатьця птычаго щебетаня, що й любуйся, прислушайся тай ще того хочитця? – А Бог одвичае joмy: «оце же знай, що переднищый яр, де ты бачыв богацько злого страшнаго гаду, то тее мисто называитця пеклом и воно опредиляно для того богатыря, що мы булы у него на высильи, а другий яр, де есть еще гирший пристращенный гад, то также приготовано пекло для жинки того же богача, бо joго жинка ище гирша вид свого чоловика 39) [Мужа]; а як воны не вмилы в счастия жыты, добре шановатысь и не хотилы помогаты бидным людям, то за тее по смерти будут вично мучытьця в тых пеклах. А оце третий яр, де ты, Мыколаю, пыв воду, тай довго так тут забарывся 40) [Замешкался (Слов. малоросс. Чужбинского, стр. 7)] через тее, що тутынька дуже хороше, называетця рай, опредиляный для теи бидной вдовы, що мы в ней ночувалы, бо вона на сим свити цилый вик гирько бидовала, терпила та плакала, но була добрая жинка и честная, – то за тее по смерти буде маты в сим раю вичное прибогатое счастье. От бачь, як то робытця; будь добрый чоловиче, не вповай на земнее счастье, та любы бидных и старайся, небоже, – то, як кажуть, Бог в сим и будущим вику поможе!»