(Записана в Васильковском уезде, Киевской губернии. Из собрания В. И. Даля).
Примечание.
В этой легенде замечательно представление будущей жизни, предназначенной для добродетельных и злых. (См. также легенду «Пустынник» под № 21). Первых ожидает такое полное блаженство, что время для них как бы перестанет существовать; год пролетит, как единая минута. Тоже представление встречаем и в других народных сказаниях (смотри варианты к легенде «Христос братец»). Валахская легенда (Walachische M?rchen, № 2) рассказывает о девочке, которую взяла с собою Св. Дева. «Где ты была?» спрашивает ее однажды Св. Дева. – Я пробыла один день в раю, отвечает девочка: «Не один день, а целый год пробыла ты!» В другой раз повторяет свой вопрос Св. Дева: «где ты была?» – Я пробыла один час в раю. «Не час, а три человеческих жизни». В третий раз спрашивает Св. Дева, и на ответ девочки: «я на мгновенье побывала на небе» – замечает: «ошибаешься, дитя! не мгновенье, а полвечности пробыла ты в жилище блаженных». (Сличи с рассказом, напечатанным в Српск. народ, приповjетк., № 17, стр. 113–4). На одной лубочной картине изображено сказание о старце, который молил Бога, чтоб даровал ему изведать сладость блаженства праведных; Бог услышал его молитву: раз старец заслушался пения райской птички: слушал, слушал, и триста лет пронеслись для него, как три часа. У народов романских есть такое же предание о пустыннике, который заслушался в лесу соловья, впал в сладкое забытье на целые сто лет, и когда очнулся - все для него было ново и незнакомо.
В легенде о бедной вдове рассказывается чудо, как Господь одною малою краюшкою хлеба накормил двенадцать апостолов, и еще ломти остались. Для сравнения с этим сказанием приводим следующее любопытное место из легенды! Christus in der Banersh?tte, записанной в Буковине: Христос посетил хижину крестьянина. Здесь встретила его совершенная нищета. Маленькие дети с плачем просили у матери хлеба, но у бедной женщины не было ни крошки. В горе она развела на очаге огонь, принесла со двора кусок коровьего навозу (Kuhmist) и посадила его в печь, чтобы хоть этим утолить детский голод. Через полчаса вынула она свою стряпню; но как изумилась, когда увидала, что коровий навоз превратился в прекрасный питательный хлеб! Стала крестьянка оделять своих детей, – и совершилось другое чудо: как много ни отламывала она от хлеба, всякой раз столько же вновь его вырастало. Не оставалось более сомнения, что гостем ее был сам Господь; она пала к стопам Спасителя и пролила благодарные слезы (Zeitschrift f?r Deutsche Mythologie etc., т. 1, вып. 4, стр. 472).
4. Исцеление.
Вот видишь ли, скажу тваей миласти, был адин священник бяднеющий, пребяднеющий. Приход ли у нево был больна 1) [Очень] малый, али как тебе сказать, правду молвить: што иное, толька, слыш, все малился Богу, кабы в достатке-та быть пасправнее. Вот он все малился, ды малился, день и ночь малился, и Николу миласливава прасил все, кабы справица. Ан нет – лих! не дает Бог ему счастья. Вот он пашол из дому, куды глаза глядят: шол-шол, все шол, и увидал он: возля дароги сидят двоя с сумками, как и оне пешие – ну, знаш, присели атдахнуть. Адин-ат малодинькай с бароткай, а другой-ят сединькай старичок. Адин-ат, знаш, был сам Христос, а другой-ят Никола миласливай. Вот он абрадовался, патшол к ним и гаварит: «ну, братцы! вы, как и я же, пешком идете; кто вы дискать таковы?» Ани ему сказали: «мы ворожецы, знахари, и варажить умеем и лечим». – Ну, слыш, нельзя ли вам взять и меня с сабою. «Пайдем, гаварят ему, толька матряй 2) [Смотри] все поравну делить». – Знама дела, што поравну. Вот эвтим делам-та и пашли ани все троя вмести. Шли они, шли, устали и зашли начавать в избушку. Поп-ат все у себя с вечеру съел, што, знаш, была у нево съеснова. А у Христа с Николай миласливым была адна лиш прасвирачка, и ту палажили ани на полачку у абразов да другова дни. На утро поп встал; захателась ему есть, он взял украт(д)кай ту прасвирачку и съел. Христос-ат схватился прасвирачки, анлих нет ее! «Хто, слыш, маю прасвирачку съел?» гаварит папу. Он заперся, сказал: «знать не знаю, я не ел». Вот так таму делу и быть. Встали, вышли из избушки и пашли апять; шли ани, шли, и пришли в адин горат. Вот малодинькай с бароткай знахарь, знаш – Христос-ат и гаварит: «в эвтам гараду у багатава де барина есть бальная дочь; нихто не смох ее излечить, айдате-ка 3) [Пойдемте. (Опыт обл. великор. словаря, стр. 2)] мы к нему». Пришли ани к таму барину, стали стучатца у нево пад акном: «пусти-ка нас; мы, слыш, вылечим тваю дочь». Вот пустили их. Дал им тот барин лечить сваю дочь; ани взяли ее и павели в баню. Привели в баню, и Христос-ат всее ее разрезал на части: ана и не слыхала, и не плакала, и не кричала. Разрезал на части ее, взял и перемыл всее на всее в трех вадах. Перемыл в трех вадах и слажил ее всее вмести па прежняму, как была. Слажил вмести, и спрыснул раз – ана сраслась; спрыснул в другой – она пашевелилась; спрыснул в третий – ана встала. Привели ее к атцу; ана, знаш, и гаварит: «я ва всем здарова па прежняму». Вот барин тот их вдоваль сыто на сыто всем накармил и напаил. Поп ел-ел, насилу с места встал, а те, знаш, Христос-ат ды Никола миласливай, немношка закусили, и сыты. Вот пасля барин-ат аткрыл им сундук с деньгами: «ну, слыш, берите, сколька душе вашей угодна». Вот Христос взял горсточку, ды Никола миласливай другую; а поп начал савать везде себе, и в карманы, и за пазуху, и в суму, и в сапаги – ильна 4) [Так что (ibidem, стр. 74)] везде была полна.
Вот эвтим делам-та пашли ани апять в дарогу; шли, шли, и пришли к речке. Христос с Николай миласливым разом перешли легоханька, а поп-ат с деньгами шол-шол па ваде-та и начал была тануть. С другова-та берегу Христос с Николай миласливым кричат ему: «брось, брось деньги! брось, слыш, деньги! а то утонишь». – Нет, гаварит; хоть утану, а их не брошу. «Брось, брось деньги! а то захлебнется, помрешь». – Нет, умру – не брошу! гаварит поп, и кое-как перебрел он с деньгами-та через речку. И сели все троя на бережок. Христос-ат и гаварит папу: «давай деньги-та делить». А поп не дает: «эвта маи деньги! Вы што не брали себе больше? я чуть была не утанул с ними, а вы гаварили: брось их» – А уговор-ат, сказал Христос, вить лутча дених. Вот поп стал выкладывать сваи деньги в кучу, и Христос с Николай миласливым слажили сваи туды-жа. Вот эвтим делам-та стал Христос делить деньги и класть на четыре кучки, на четыре доли. Поп-ат гаварит: «нас де троя; каму кладешь ты ищо четвертую долю? – Четвертая доля таму, гаварит Христос, хто маю прасвирачку съел. «Я, слышь, ее съел!» патхватил поп. Вот Христос-ат с Николай миласливым усмехнулись. «Ну, кали ты маю прасвирачку съел, так вот тебе эвти две кучки дених. Да вот и маю вазьми себе же», гаварит Христос. «И маю, слыш, кучку возьми себе», гаварит Никола миласливай. – Ну, таперь у тебя многа денех! ступай дамой, а мы пойдем адни.
Поп-ат взял все деньги и пашол адин. Пашол, знаш, и думает: чем дискать мне дамой идти, лутча пойду я адин лечить; я таперь сумею – видел, как лечут. Вот он шол-шол, пришол в горат и проситца к аднаму багатаму купцу: узнал знаш, што у нево есть дочь бальная, и нихто ее не мох излечить. Проситца к багатаму купцу: «пустите меня, я вашу бальную дочь вылечу». Пустили ево. Он, знаш, уверил их, што вылечит. Ну харашо, так таму делу и быть: вылечит, так вылечит! Вот выпрасил он бальшой нош вострай, и павел бальную в баню, и начал ее резать на части: знаш, видел – как Христос-ат резал. Только нука кричать эвта бальная; кричала, кричала, што ни есть мочи! «Не кричи, слыш, не кричи: будишь здарова!» Вот изрезал ее замертво на части, и начал ее перемывать в трех вадах. Перемыл и начал складывать апять, как была па прежняму; ан-лих не складывается ана па прежняму. Вот он мучился, мучился над нею, кое-как слажил. Слажил и спрыснул раз – ан, слыш, ана не срастаетца; спрыснул в другой – нет толку; спрыснул в третий - все, знаш, без толку. «Ну, беда мая! прапал я таперь! угажу на висилицу, либа матряй в Сибирь на катаргу!» Начал плакать и малитца Богу и Николе миласливому, штоп паслали ему апять тех знахарей. И видит в акошка, што идут к нему в баню те знахари: малодинькай с бароткай и сединькай старичок. Вот как абрадовался им! Бух им в ноги: «батюшки маи! будьте атцы радные! взялся я лечить па вашему, да не выходить...» А эвти знахари апять, знаш, были Христос и Никола миласливай. Взашли, усмехнулись и гаварят: «ты больна скора выучился лечить-та!» Вот Христос-ат взял мертваю, всее па частям перемыл, ды и слажил. Слажил, знаш, па прежняму, как была, и спрыснул раз – ана сраслась, спрыснул в другой – ана пашевелилась, спрыснул в третий – она встала. Вот поп-ат перекрестился: «ну, слава тебе, Господи! уш вот как рат – сказать нельзя! – Вазьми, сказал Христос, и атведи ее таперь к отцу; ды матряй, больше не лечи! – крепко-накрепко наказал ему: а не то прападешь! Вот знахари-те: Христос и Никола миласливай пашли са двара, а поп-ат привел ее к атцу: «я ее, слыш, излечил». Дочь сказала атцу, што ана таперь здарова па прежняму. Купец нука ево паить, кармить, угаваривать, штоп астался он у нево-та. «Нет, не астанусь!» Вот купец ему дених дал вдоваль, лошать с павоскай, и поп уш пряма паехал дамой и палажил зарок, што лечить таперь не станет.
(Записана в Чистопольском уезде Казанской губернии).
5. Поп - завидущие глаза.
В приходе святого Николы жил один поп. У этого попа глаза были самые поповские. Служил он Николе несколько лет, до того дослужил, что не осталось у него ни кола ни двора, ни хлеба ни приюта. Coбрал наш поп все ключи церковные, увидел икону Николы, с горя ударил его по плеши ключами и пошел из своего прихода, куда глаза глядят. Шел он путем-дорогой. Вдруг пался 1) [Попался] ему на стрету 2) [Навстречу] незнакомый человек. «Здравствуй добрый человек! сказал он попу. Куда идешь и откуда? Возьми меня к себе в товарищи». Вот и пошли они вместях. Шли, шли они несколько верст, приустали; пора отдохнуть. У попа было в рясе немного сухариков, а у принятого товарища две просвирки. Поп говорит ему: «давай съедим прежде твои просвирки, а там примемся и за сухари». – Ладно, говорит ему незнамый, съедим просвирки мои, а твои сухари оставим на после. Вот они ели-ели просвирки; оба наелись досыта, а просвирки не убывали. Попу стало завидно. «Сем-ка, думает он, я у него украду их». Старичок после обеда лег отдохнуть, а поп все смекает, как бы украсть у него просвирки? Заснул старичок. Поп стянул у него из кармана просвирки; сидит да ест втихомолку. Проснулся старичок, хватился просвирок своих – нету их! «Где мои просвирки? вскричал он; кто съел их? ты поп?» – Нет, право не я, сказал ему поп. «Ну ладно».
Вот встряхнулись они, пошли опять путем-дорогой. Идут, идут; вдруг дорога рассекается на две росстани 3) [Росстань – место, где одна дорога разделяется на две; перекресток.(Опыт обл. великор. словаря, стр. 192)]. Вот они пошли оба в одну сторону. Дошли до какого-то царства. В этом царстве у царя была дочь при смерти, и царь объявил, что кто вылечит его дочь, тому полжитья-полбытья-полцарства, а не вылечит – голова с плеч, на тычинку повесят. Вот они пришли; против царского дворца палируются, дохтурами называются. Выходили из царского дворца слуги и спрашивали их: «что вы за люди? из каких родов, из каких городов? что вам надоть?» – Мы, говорят они, дохтуры; можем царевну вылечить. «Ну, коли дохтуры, заходите в палату». Вот они вошли в палату, поглядели царевну, попросили у царя особой избы, обреза воды, вострой сабли, большого стола. Царь все это дал им. Заперлись они в особую избу, клали царевну на большой стол, рассекали ее вострой саблей на мелкие части, кидали в обрез с водой, мыли, полоскали; потом стали складывать штука к штуке; как старичок дунет, так штука с штукой и склеиваются. Склал он все штуки как надоть, в последний раз дунул – царевна встрепенулась и встала жива и здрава. Приходит сам царь к избе ихной и говорит: «во имя Отца и Сына и Святаго Духа!» – Аминь! отвечают ему. «Вылечили-ль царевну?» спрашивает царь. – Вылечили, говорят дохтуры; вот она! Царевна вышла к царю жива и здрава. Царь говорит дохтурам: «что хотите вы от добра? злата ли, серебра ли? берите». Вот они начали брать злато и серебро; старичок берет пясточкой 4) [Щепоткой, тремя пальцами (Опыт обл. великор. словаря, стр. 185)], а поп горсточкой и все кладет в сумку свою; покладет, покладет, да поприздымает 5) [Да приподнимет (ibidem стр. 177)]: заберет ли его могута 6) [Возьмет ли его сила (ibidem стр. 114)]. Потом они распростились с царем и пошли. Старичок говорит попу: «эти мы деньги в землю складем, а сами опять лечить пойдем». Вот они шли, шли; дошли опять до другого царства. В этом царстве у царя была тоже при смерти дочь, и царь объявил, что кто вылечит его дочь, тому полжитья полбытья-полцарства, а не вылечит – голова с плеч, на тычинку повесят. Вот они пришли; против царского дворца палируются, дохтурами называются... (Повторяется слово в слово тот же рассказ об излечении царевны).
Приходят они опять в третье царство, в котором тоже царевна при смерти, и царь обещал тому, кто ее вылечит, полжитья-полбытья-полцарства, а не вылечит – голова с плеч, на тычинку повесят. Завидного попа пучить лукавый: как бы не сказать старичку, а вылечить одному, серебро и злато захватить одному бы? Против царских ворот ходит поп, палируется, дохтуром называется. Таким же образом просит у царя особой избы, обреза воды, большого стола, вострой сабли. Заперся он в особую избу, клал царевну на стол, рубил вострой саблей, и как царевна ни кричала, как ни визжала, поп, не глядя ни на крик ни на визг, знай рубит да рубит, словно говядину. Разрубил он ее на мелкие части, скидал в обрез, мыл, полоскал, склал штука к штуке, так же как делал старичок; глядит, как будут склеиваться все штуки. Как дунет – так нет ничего! опять дунет – хуже того! Вот поп ну опять складывать штуки в воду; мыл-мыл, полоскал-полоскал, и опять приложил штука к штуке; дунет – все нет ничего! «Ахти мнециньки! думает поп, беда!» Поутру приходит царь и видит: никаких нет успехов у дохтура; все тело смешал с дрянью. Царь велел дохтура в петлю. Взмолился наш поп: «царь, вольной человек! оставь меня на мало время: я сбегаю за старичком, он вылечит царевну». Побег поп старичка искать; нашел старичка, и говорит: «старичок! виноват я окаянный; попутал меня бес: хотел я один вылечить у царя дочь, да не мог; хотят меня вешать. Помоги мне!» Пошел старичок с попом. Повели попа в петлю. Старичок говорит попу: «поп, а кто съел мои просвирки?» – Право, не я, ей Богу, не я! Взвели его на другую ступеньку. Старичок говорит попу: поп, «а кто съел мои просвирки?» Право, не я, ей Богу, не я! Взвели на третью, опять: не я! Сейчас голову в петлю, и все: не я! Ну, нечего делать! Старичок говорит царю: «царь, вольной человек! позволь мне царевну вылечить; а если не вылечу, вели вешать другую петлю: мне петля и попу петля!» Вот старичок склал куски тела царевнина штука к штуке, дунул – и царевна встала жива и здрава. Царь наградил их обоих серебром и златом. «Пойдем же, поп, деньги делить», сказал старик. Пошли. Склали все деньги на три кучки. Поп глядит: «как же! нас двое, кому же третья-то часть?» – А это тому, сказал старичок, кто съел у меня просвирки. «Я съел, старичок! вскрычал поп; право я, ей Богу я!» Ну, на тебе и деньги, да возьми и мои. Служи верно в своем приходе, не жадничай, да не бей ключами Николу по плеши, – сказал старичок и вдруг стал невидим 6) [Вариант: «Ну вперед же не бей ключами Николу-угодника; вот как прошиб ты мне голову!»].
(Записана в Шенкурском уезде, Архангельской губернии, г. Н. Борисовым).
Примечания к 4 и 5.
В собрании народных сказок В. И. Даля находится еще следующий список этой интересной легенды:
Жил-был поп; приход у него был большой и богатый, набрал он много денег и понес прятать в церковь; пришел туда, поднял половицу и спрятал. Только пономарь и подсмотри это; вынул потихоньку поповские деньги и забрал себе все до единой копейки, прошло с неделю; захотелось попу посмотреть на свое добро пошел в церковь, приподнял половицу, глядь – а денег то нету! Ударился поп в большую печаль; с горя и домой не воротился, а пустился странствовать по белу свету – куды глаза глядят.
Вот шел он, шел, и повстречал Николу-угодника; в то время еще святые отцы по земле ходили и всякия болезни исцеляли. «Здра(в)ствуй, старче!» говорит поп. – Здраствуй! куда Бог несет? «Иду, куда глаза глядят!» – Пойдем вместе. «А ты кто таков?» – Я Божий странник. «Ну, пойдем». Пошли вместе по одной дороге; идут день, идут и другой; все проели, что у них было. Оставалась у Николы-угодника одна просвирка; поп утащил ее ночью и съел 1) [Вариант: Пошли вместе. У Николы-угодника был мешок с лепешками. «Дай я понесу», вызвался поп. – Возьми, неси! Ночью поп приел все лепешки, а в мешке дыру прорвал. Утром на другой день говорит Никола: «давай позавтракаем» – Да чего завтракать-та? «А лепешки где?» – Вишь дыра в мешке, все по дороге рассыпались]. «Не взял ли ты мою просвирку?» спрашивает по утру Никола-угодник у попа; «нет, говорит; я ее и в глаза не видал!» – Ой взял! признайся, брат. Поп заклялся-забожился, что не брал просвиры.
«Пойдем теперь в эту сторону, сказал Никола-угодник; там есть барин, три года беснуется, и никто не может его вылечить; возьмемся-ка мы лечить». – Что я за лекарь! отвечает поп, я этого дела не знаю. «Ничего, я знаю; ты ступай за мной, что я буду говорить – то и ты говори». Вот пришли они к барину. «Что вы за люди?» спрашивают их. – Мы знахари, отвечает Никола-угодник. – Мы знахари, повторяет за ним поп. «Умеете лечить?» – Умеем, говорит Никола-угодник. – Умеем, повторяет поп. «Ну, лечите барина». Никола-угодник приказал истопить баню, и привесть туда барина. Сейчас истопили баню и привели туда больного. Говорит Никола-угодник попу: «руби ему правую руку». - На что рубить? «Не твое дело! руби прочь». Поп отрубил барину правую руку. «Руби теперь левую ногу». Поп отрубил и левую ногу. «Клади в котел и мешай». Поп положил в котел и давай мешать. Тем временем посылает барыня своего слугу: «поди, посмотри, что там над барином деется?» Слуга сбегал в баню, посмотрел и докладывает, что знахари разрубили барина на части и варят в котле. Тут барыня крепко осерчала, приказала поставить виселицу и долго не мешкая повесить обоих знахарей. Поставили виселицу и повели их вешать. Испугался поп, божится, что он никогда не бывал знахарем и за леченье не брался, а виноват во всем один его товарищ. «Кто вас разберет! вы вместе лечили». – Послушай, говорит попу Никола-угодник; последний час твой приходит, скажи перед смертью: ведь ты украл у меня просвиру? «Нет, уверяет поп, я ее не брал». – Так-таки и не брал? «Ей Богу не брал!» – Пусть будет по-твоему. Постойте, говорит слугам; вон идет ваш барин. Слуги оглянулись, и видят: точно идет барин, и совершенно здоровой 2) [Вариант: Взял Никола-Угодник, рассек больного на мелкие части, вымыл их в теплой воде, сложил опять вместе, дунул и сказал: «встань во имя Господне!» Больной встал здравым и невредимым. Странников наградили, и пошли они дальше...]. Барыня тому обрадовалась, наградила лекарей деньгами и отпустила на все на четыре стороны.
Вот они шли-шли, и очутились в другом государстве; видят – по всей стране печаль великая, и узнают, что у тамошнего царя дочь беснуется. «Пойдем царевну лечить», говорит поп – Нет, брат, царевны не вылечишь. «Ничего, я стану лечить, а ты ступай за мной; что я буду говорить – то и ты говори». Пришли во дворец. «Что вы за люди?» спрашивает стража. – Мы знахари, говорит поп; хотим царевну лечить. Доложили царю; царь позвал их перед себя и спрашивает: «точно ли вы знахари?» – Точно знахари, отвечает поп. Знахари, повторяет за ним Никола-угодник. «И беретесь царевну вылечить?» – Беремся, отвечает поп. – Беремся, повторяет Никола-угодник. «Ну, лечите». Заставил поп истопить баню и привесть туда царевну. Как сказал он, так и сделали: привели царевну в баню. «Руби, старик, ей правую руку», говорит поп. Никола-угодник отрубил царевне правую руку. «Руби теперь левую ногу». Отрубил и левую ногу. «Клади в котел и мешай». Положил в котел и принялся мешать. Посылает царь узнать, что сталося с царевною. Как доложили ему, что сталося с царевною, гневен и страшен сделался царь, в ту ж минуту приказал поставить виселицу и повесить обоих знахарей. Повели их на виселицу. «Смотри же, говорит попу Никола-угодник, теперь ты был лекарем, ты один и отвечай». – Какой я лекарь! и стал сваливать свою вину на старика, божится и клянется, что старик всему злу затейщик а он не причастен. «Что их разбирать! сказал царь, вешайте обоих». Взялись за попа за первого; вот уж петлю готовят. «Послушай, говорит Никола-угодник: скажи перед смертью: ведь ты украл просвиру?» – Нет, ей Богу не брал! «Признайся, упрашивает; коли признаешься – сейчас царевна встанет здоровою, и тебе ничего не будет». – Ну, право же, не брал! Уж надели на попа петлю и хотят подымать; «постойте, говорит Никола-угодник, вон ваша царевна». Смотрят – идет она совсем здоровая, как ни в чем не бывала. Царь велел наградить знахарей из своей казны и отпустить с миром. Стали оделять их казною; поп набил себе полные карманы, а Никола-угодник взял одну горсточку. Вот пошли они в путь дорогу: шли-шли и остановились отдыхать. «Вынимай свои деньги, говорит Никола-угодник; посмотрим у кого больше». Сказал и высыпал свою горсть; зачал высыпать и поп свои деньги. Только у Николы-угодника куча все ростет да ростет, все ростет да ростет; а попова куча ни мало не прибавляется. Видит поп, что у него меньше денег, и говорит: «давай делиться». – Давай! отвечает Никола-угодник, и разделил деньги на три части: «эта часть пусть будет моя, эта твоя, а третья тому, кто просвиру украл». – Да ведь просвиру-то я украл, говорит поп. «Эка какой ты жадной! два раза вешать хотели – и то не покаялся, а теперь за деньги признался! Не хочу с тобой странствовать, возьми свое добро и ступай один, куда знаешь».
В некоторых деревнях эта самая легенда рассказывается с тою отменою, что вместо Николы-угодника странствует с попом сам Господь в образе старца.
В издании немецких сказок братьев Гриммов (ч. I, № 81: «Bruder Lustig»; ч. III, стр. 129–131) подобная же легенда рассказывает о странствовали апостола Петра вместе с солдатом. Св. Петр исцеляет больных и воскрешает королевну: когда привели его к одру усопшей, он приказал принесть котел воды и выслал из комнаты всех домашних. Тогда рознял он все члены умершей на составные части, побросал их в воду, развел под котлом огонь, и стал варить, пока все мясо не отделилось от костей. Затем белые кости были вынуты на стол; апостол сложил их вместе в том порядке, какой назначен самою природою, и трижды сказал «восстань во имя всемогущей Троицы!» Королевна восстала живою, здравою и прекрасною.
Как в русской легенде поп не признается, что съел просвиру, так в немецкой – солдат, что съел сердце жареного ягненка.
Смотри примечание к легенде под № 30 и сличи с легендою, напечатанною в сборнике: «Westslawischer M?rchenschatz» стр. 88–89.
6. Превращение.
Жиу адзин багаты чалавек, други бедны; багаты – банкет 1) [Пир (т.е. задаст)], а бедны ниц (ничего) нимеу. Приходзиць да багатаго дзед и просицца на начь, дый каже: «гаспадарок (хозяин), мой галубок! ци пусциу бы ты мене на начь?» Ион ниц не дау яму да й гордо отказау: «у мене, каже, никали не ночивали ни убогие, ни бедные, ни падарожные; дак и ты не будзешь начаваць. Идзи тую хату, што небам пакрыта, там заусиоды начуюць бедные, убогие и падарожные, то и ты там будзешь начаваць. Цебе там пусьцяць!» Старик каже: «гаспадарок, мой галубок! пакажи, гдзе тая хата, што небам пакрыта?» Гаспадарь вышоу паказываць: «да вон дзе тая хата небам пакрыта, гдзе начуюць бедные, убогие и падарожные; там и цебе пусьцяць». Дак дзед пагладзиу (погладил) гаспадара па галаве, и той гаспадар стау каниом.
Просицца дзед у беднаго на начь и каже: «гаспадарок, мой галубок! пусци мене на начь». – Можно, дзедку! у мене начуюць убогие, бедные и падарожные. «Кали, гаспадарок, я з каниом». Дак ион каже: «дзедку! у мене поставить нима гдзе, и сена нима, чаго даць яму есць». Дзед каже: «я б на дваре паставиу, кастрыцы 2) [Труха, оставшаяся после льна и конопли. (Опыт обл. великор. словаря, стр. 91)] падкинуу, дак и будзе есць!» Дак бедны павиоу каня и паставиу на дваре, а дзед пашоу сам у хату. На-заутра, як дзед атхадзиу, каже: «дарую я табе гэтаго каня на твае сирацтво» 3) [На бедность, сиротство]. Гаспадар зачау яму дзякаваць 4) [Благодарить (Этнограф. сборн., выпуск 2-й, стр. 116)], и каже да жонки: «жонко! возьмиом и вывазим хату» И вывазили хату 5) [Т.е. навозили лесу на новую избу. – Объясняя эту легенду, г. Дмитриев говорит: «на другой год странник (дед, в виде которого являлся сам Господь) во второй раз приходит к бедняку, гладит подаренного им коня, и он снова обращается в богача, который после этого превращения заказывает навсегда и себе, и детям своим гордиться и велит всегда помогать бедным].
Апяць прышоу дзед на начь, дак той гаспадар не пусциу. «Я той саамы стары, а ты мене не пазнау!» И узяу изноу пагладзиу таго каня па галаве, и стау ион чоловеком, а бедны без каня зноу зробиуся бедным.
(Записана в Новогрудском уезде, Гродненской губернии, старшим учителем новогрудского дворянского училища М. Дмитриевым).
7. Пиво и хлеб.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был богатый крестьянин; много у него было и денег и хлеба. И давал он по всей деревне бедным мужичкам взаймы: деньги давал из процентов, а коли даст хлеба, то весь сполна возврати на лето, да сверх того за каждый четверик два дня ему проработай на поле. Вот раз случилось: подходит храмовой праздник, и стали мужички варить к празднику пиво; только в этой самой деревне был один мужик, да такой бедной, что скудней его во всем околотке не было. Сидит он вечером, накануне праздника, в своей избенке с женою и думает: «что делать? люди добрые станут гулять, веселиться; а у нас в доме нет ни куска хлеба! Пошел бы к богачу попросить в долг, да ведь не поверит; да и что с меня, горемычного, взять после?» Подумал-подумал, приподнялся с лавки, стал перед образом и вздохнул тяжелехонько. «Господи! говорит, прости меня грешного; и масла-то купить не на что, чтоб лампадку перед иконою затеплить к празднику!» Вот немного погодя приходит к нему в избушку старец: «здравствуй, хозяин!» – Здорово, старичок! «Нельзя ль тебя переночевать?» – Для чего нельзя! ночуй, коли угодно; только у меня, родимой, нет ни куска в доме, и покормить тебя нечем. «Ничего, хозяин! у меня есть с собой три кусочка хлебушка, а ты дай ковшик водицы: вот я хлебцем-то закушу, а водицей прихлебну – тем сыт и буду». Сел старик на лавку и говорит: «что, хозяин, так приуныл? о чем запечалился?» – Эх, старина! отвечает хозяин, как не тужить мне? вот дал Бог – дождались мы праздника, люди добрые станут радоваться да веселиться, а у нас с женою хоть шаром покати, – кругом пусто! «Ну, что ж! говорит старик, пойди к богатому мужику, да попроси у него в долг что надо». – Нет, не пойду: все равно не даст! «Ступай, пристает старик, иди смело и проси у него четверик солоду; мы с тобой пива наварим».– Э, старичок! теперича поздно; когда тут пиво варить? вить праздник-то завтра. «Уж я тебе сказываю: ступай к богатому мужику и проси четверик солоду; он тебе сразу даст! небось, не откажет! А завтра к обеду такое пиво у нас будет, какого во всей деревне никогда не бывало!» Нечего делать, собрался бедняк, взял мешок под мышку и пошел к богатому. Приходит к нему в избу, кланяется, величает по имени и отечеству и просит в заем четверик солоду: хочу де к празднику пива сварить. «Что ж ты прежде-та думал! говорит ему богатой. Когда теперича варить? вить до праздника всего-навсего одна ночь осталась». – Ничего, родимой! отвечает бедной; коли милость твоя будет, мы как-нибудь сварим себе с женою, будем вдвоем пить да величать праздник. Богатой набрал ему четверик солоду и насыпал в мешок; бедной поднял мешок на плечи и понес домой. Воротился и рассказал, как и что было. «Ну, хозяин! молвил старик, будет и у тебя праздник. А что есть ли на твоем двор колодезь?» - Есть, говорит мужик. «Ну, вот мы в твоем колодезе и наварим пива; бери мешок да ступай за мною». Вышли они на двор и прямо к колодезю. «Высыпай-ка сюда!» говорит старик. – Как можно такое добро в колодезь сыпать! отвечает хозяин; только один четверик и есть, да и тот задаром должон пропасть! Хорошего ничего мы не сделаем, только воду смутим. «Слушай меня, все хорошо будет!» Что делать, вывалил хозяин в колодезь весь свой солод. «Ну, сказал старец, была вода в колодезе, сделайся за ночь пивом!.. Теперь, хозяин, пойдем в избу да ляжем спать, – утро мудренее вечера; а завтра к обеду поспеет такое пиво, что с одного стакана пьян будешь». Вот дождались утра; подходит время к обеду, старик и говорит: «ну, хозяин! теперича доставай ты побольше ушатов, станови кругом колодезя и наливай пивом полнехоньки, да и зови всех, кого ни завидишь, пить пиво похмельное». Бросился мужик по соседям. «На что тебе ушаты понадобились?» спрашивают его. – Оченно, говорит, нужно; не во что пива сливать. Вздивовались соседи; что такое значит! не с ума ли он спятил? куска хлеба нет в доме, а еще о пиве хлопочет! – Вот хорошо, набрал мужик ушатов двадцать, поставил кругом колодезя и стал наливать – и такое сделалось пиво, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Налил все ушаты пол-ным-полнехоньки, а в колодезе словно ничего не убыло. И стал он кричать, гостей на двор зазывать: «эй, православные! пожалуйте ко мне пить пиво похмельное; вот пиво – так пиво!» Смотрит народ, что за диво такое? вишь налил из колодезя воды, а зовет на пиво; да(й)-ка зайдем посмотрим, на каку это хитрость он поднялся? Вот повалили мужики к ушатам, стали черпать ковшиком, пиво пробовать; оченно показалось им это пиво: «отродясь де такого не пивали!» И нашло народу полон двор. А хозяин не жалеет, знай себе черпает из колодезя да всех сплошь и угощает. Услыхал про то богатой мужик, пришел к бедному на двор, попробовал пива, и зачал просить бедного; «научи де меня, какой хитростью сотворил ты эдакое пиво?» – Да тут нет никакой хитрости, отвечал бедной; дело самое простое, – как принес я от тебя четверик солоду, так прямо и высыпал его в колодезь: была де вода, сделайся за ночь пивом! «Ну, хорошо же! думает богатой, только ворочусь домой, так и сделаю». Вот приходит он домой и приказывает своим работникам таскать из анбара самый что ни есть лучший солод и сыпать в колодезь. Как взялись работники таскать из анбара, и вперли в колодезь кулей десять солоду. «Ну, думает богатой, пиво-то у меня будет получше, чем у бедного!» Вот на другое утро вышел богатой на двор и поскорей к колодезю, почерпнул и смотрит; как была вода – так и есть вода! только мутнее стала. «Что такое! должно быть, мало солоду положили; надо прибавить», думает богатой и велел своим работникам еще кулей пять ввалить в колодезь. Высыпали они и в другой раз; не тут-то было, ничего не помогает! весь солод задаром пропал. Да как прошел праздник, и у бедного осталась в колодезе только сущая вода; пива все равно как не бывало.
Опять приходит старец к бедному мужику и спрашивает: «послушай, хозяин! сеял ли ты хлеб-ат нынешним годом?» – Нет, дедушка, ни зерна не сеял! «Ну ступай же теперича опять к богатому мужику и проси у него по четверику всякого хлеба; мы с тобой поедем на поле да и посеем». – Как теперича сеять? отвечает бедной; ведь на дворе зима трескучая! «Не твоя забота! делай, что приказываю. Наварил тебе пива, насею и хлеба!» Собрался бедной, пошел опять к богатому и выпросил у него в долг по четверику всякого зерна. Воротился и говорит старику: «все готово, дедушка!» Вот вышли они на поле, разыскали по приметам мужикову полосу – и давай разбрасывать зерно по белому снегу. Все разбросали. «Теперича, сказал старик бедному, ступай домой и дожидай лета: будешь и ты с хлебом!» Только пришел бедной мужик в свою деревню, как проведали про него все крестьяне, что он середе зимы хлеб сеял; смеются на него – да и только: «эка он, сердечной, хватился когда сеять! осенью небось не догадался!» Ну, хорошо; дождалися весны, сделалась теплынь, снега растаяли, и пошли зеленые всходы. «Да(й)-ка, вздумал бедной, пойду – посмотрю, что на моей земле делается». Приходит на свою полосу, смотрит, а там такие всходы, что душа не нарадуется! на чужих десятинах и вполовину не так хороши. «Слава Тебе, Господи! говорит мужик, теперича и я поправлюсь». Вот пришло время жатвы; начали добрые люди убирать с поля хлеб. Собрался и бедной, хлопочет с своею женою, и никак не сможет управиться; принужден созывать к себе на жнитво рабочий народ и отдавать свой хлеб из половины. Дивуются все мужики бедному: земли он не пахал, сеял середь зимы, а хлеб у него вырос такой славной. Управился бедной мужик и зажил себе без нужды; коли что надо по хозяйству – поедет он в город, продаст хлеба четверть, другую, и купит что знает; а долг свой богатому мужику сполна заплатил. Вот богатой и думает: „да(й)-ка и я зимой посею; авось и на моей полосе уродится такой же славной хлеб». Дождался того самого дня, в который сеял бедной мужик прошлым годом, навалил в сани несколько четвертей разного хлеба, выехал в поле и давай сеять по снегу. Засеял все поле; только поднялась к ночи погода, подули сильные ветры и свеяли с его земли все зерно на чужие полосы. Вот и весна-красна; пошел богатой на поле и видит: пусто и голо на его земле, ни одного всхода не видать, а возле - на чужих полосах, где ни пахано, ни сеяно, поднялись такие зеленя, что любо-дорого! И раздумался богатой: «Господи! много издержал я на семена - все нет толку а вот у моих должников ни пахано, ни сеяно – а хлеб сам собой растет! Должно быть, я - великой грешник!»
(Из собрания В. И. Даля).
8. Христов братец.
Один старик, умирая, завещал своему сыну, чтобы он не забывал нищих. Вот на Светлый день собрался он в церковь и взял с собой красных яиц христосоваться с нищей братией, хоть и крепко забранилась на него мать, – а была она злая, к бедным немилостивая. В церкви недостало ему одного яйца: оставался еще один срамной нищий, и позвал его парень на дом к себе разговеться. Как увидала мать нищего, больно осерчала: «лучше, говорит, со псом разговеться, нежели с таким срамным стариком!» – и не стала разговляться. Вот сын со стариком разговелись и пошли отдохнуть. И видит сын: на старике одежонка плохонькая, а крест как жар горит. «Давай, говорит старец, крестами меняться; будь ты мне брат крестовый!» – Нет, брат! отвечает парень, коли я захочу – так куплю себе эдакой крест, а тебе негде взять. Однако старик уговорил парня поменяться и позвал его к себе в гости во вторник на Святой. «А дорога, говорит, – вон ступай по той дорожке; скажи только: благослови, Господи! – так и дойдешь до меня».
Вот в самый вторник вышел парень на тропинку, сказал: «благослови, Господи!» и пустился в путь-дорогу. Прошел немного – и слышит детские голоса: «Христов братец, скажи об нас Христу – долго ли нам мучиться?» Прошел еще немного – и видит: девицы из колодца в колодец воду переливают. «Христов братец, говорят они ему, скажи об нас Христу – долго ли нам мучиться?» Идет он дальше – и видит тын, а под тем тыном виднеются старики; всех илом занесло! И говорят они: «Христов братец, скажи об нас Христу – долго ли нам мучиться?» Идет все дальше и дальше – и вот усмотрел того самого старца, с которым вместе он разговлялся. Старец у него спрашивает: «не видал ли чего по дороге?» Парень рассказал ему все, как было. «Ну, узнал ли ты меня?» говорит старец, – и только тут узнал мужик, что это был сам Господь Иисус Христос. «За что ж, Господи, младенцы мучатся?» – Их мать во чреве прокляла, им в рай и пройти нельзя! «А девицы?» - Они молоком торговали, в молоко воду мешали; теперь весь век будут они переливать воду! «А старики?» – Как жили они на белом свете, так говорили: только бы на этом свете хорошо пожить, а на том все равно – хоть тын нами подпирай! Вот они весь век и будут стоять под тыном. Потом повел Христос мужика по раю и сказал, что тут и ему место уготовано (мужику и выйти оттудова не хотелось!) А после повел его к аду, и сидит в аду мать мужика; он и стал просить Христа: «помилуй ее, Господи!» Повелел ему Христос свить наперед веревку из кострики. Мужик свил веревку из кострики: видно уж Господь так дал! Приносит ко Христу. «Ну, говорит он, ты вил эту веревку тридцать лет, довольно потрудился за свою мать – вытащи ее из ада». Сын кинул веревку к матери, а та сидит в смоле кипучей. Веревка не горит – так Бог дал. Сын совсем было вытащил свою мать, уж за голову ее схватил, да она как крикнет на него: «ах ты, борзой кобель, совсем было удавил!» – веревка оборвалась, и полетела грешница опять в смолу кипучую. «Не хотела она, сказал Христос, и тут воздержать своего сердца: пусть же сидит в аду веки вечные!»
(Доставлена от П. В. Киреевского).
Примечание к 8.
Варианты из собрания В. И. Даля: а) Был-жил некий царь, ко всем ласковый, к нищим милостивый. Раз на праздник Светлого Воскресения послал он своего слугу на перекресток; «кто ни пройдет – всякого проси со мной разговеться». Долго стоял слуга на перекрестке, не проходило ни одного странника; подождал еще немного, и видит: тащится нищий – весь в гнойных ранах. Взял его с собою и привел во дворец. Нищий поздравил царя и царицу с праздником, похристосовался с ними и подошел было к царской матери, да она не захотела с ним христосоваться, отвернулась и давай корить царя: «чтоб тебе с ним подавиться! нашел с кем разгавливаться... и еда-то на ум не пойдет!» - Кушай одна матушка! коли с нами не хочешь, сказал царь и усадил нищего за стол; и сам сел с царицею, и все слуги сели, и разговелись вместе. После обеда уложил царь нищего на своей постели отдохнуть немножко. А там пришло время, стал нищий прощаться и зовет царя к себе в гости: «я де за тобой коня пришлю». Царь дал ему свое царское слово.
На другой день откуда ни возьмись славной конь, прибежал к самому дворцу, уда-рил в ворота копытами – ворота растворилися, подошел к крыльцу и стал, как вкопанный. Царь сел на него и поехал, куда конь повез. Вот едет он путем-дорогою незнаемою и видит: бегает человек за пичужкою и никак не может поймать ее. «Царь, говорит ему тот человек, ты едешь до Господа Бога; спроси про меня грешного, долго ль мне мучиться?» Едет царь все дальше и дальше; вот стоит в поле изба, а в избе бегает человек из угла в угол и кричит: «ох, тесно! ох тесно!» – Сядь на лавку, говорит ему царь, и не будет тесно. «Не могу; целый век так бегаю. Ты едешь до Господа Бога; спроси про меня грешного, долго ль мне мучиться?» Подъезжает царь к синему морю; стоит в воде человек по самые уста и кричит: «ох, пить хочу! ох, пить хочу!» Что кричишь? спрашивает царь; раскрой уста – вода сама побежит в рот. «Нет, отвечает, вода мне не дастся, она прочь побежит. Ты вот едешь до Господа Бога; помяни ему про меня грешного». 1) [Вариант: Едет царь и видит: двое из колодца в колодец воду переливают, «Ах царь–государь! говорят ему; ты едешь к Богу, помолися о нас грешных: скоро ль будет нам прощение?» Едет он дальше и дальше и видит: двое из печи в печь жар выгребают голыми руками. «Ах, царь-государь! говорят ему: помолися о нас грешных Богу: скоро ль будет нам прощение?» Едет он все дальше и дальше: стоят двое голые и подпирают стену: «Ах, царь-государь! помолись о нас грешных Богу: скоро ль будет нам прощение?»].
Переехал царь море – и встречает его тот самый нищий, что с ним разгавливался; «милости просим в родительский дом!» говорит царю, и повел его в золотой дворец, из золотого дворца в сады райские. Привел в один сад; «вот здесь, говорить, тебе место уготовано – за то, что странных принимаешь, алчущих питаешь и жаждующих напояешь». Привел в другой сад; «вот здесь твоей царице уготовано место – за то, что тебя на истинный путь наставляет и нищую братию не покидает». Привел к третьему месту, где смола кипит, и червь шипит: «а здесь, говорит, уготовано место твоей матери немилостивой. Вложи туда свой палец». Царь всунул палец в кипучую смолу – и он в то ж мгновенье отпал от руки. «Вот твой палец, возьми его с собою, и ступай с миром домой». Тут царь припомнил и рассказал все, что видел по дороге. Отвечал ему Господь: «видел ты, как гоняет человек за пичужкою – то гоняет он за своим грехом; другой бегает из угла в угол – за то, что не обогревал и не покоил странников, и через него многие зимой перемерзали; третий стоит в воде по самые уста, а напиться не может – за то, что сам не поил жаждущих 2) [Вариант: Отвечал Господь: «это мучатся грешники, и не будет им прощения. Что из колодца в колодец воду переливают – то вином торговали да народ обмеривали; что из печи жар выгребают – то ростовщики, сребролюбцы, что стоят голые стену тобой подпирают – то клеветники, ябедники»].
Воротился царь домой, и показалось ему, что был он в раю всего три часа, а пробыл там не три часа, а три года. Рассказал он обо всем царице и матери, вынул свой отвалившийся палец, и только приставил к прежнему месту – как он тотчас прирос, будто век не отпадал. Тут мать покаялась: «сын мой возлюбленный! прости меня грешную: твое похождение дороже моего рождения». – (Записана в Саратовской губернии).
b) Был жил купец с купчихою – оба скупы и к нищим немилостивы. Был у них сын, и задумали они его женить. Сосватали невесту и сыграли свадьбу. «Послушай, друг! говорила молодая мужу. От свадьбы нашей осталось много напеченного и наваренного; прикажи все это скласть на воз и развезти по бедным; пусть кушают за наше здоровье». Купеческий сын сейчас позвал прикащика, и все, что от пира осталось, велел раздать нищим. Как узнали про то отец и мать, больно осерчали они на сына и сноху: «эдак пожалуй раздадут все имение!» и прогнали их из дому. Пошел сын со своей женой, куда глаза глядят. Шли, шли, и приходят в густой темный лес. Набрели на хижину – стоит пустая – и остались в ней жить.
Прошло время немалое, наступил великий пост; вот уже и пост подходит к концу. «Жена! говорит купеческий сын; я пойду в лес, не удастся ли, застрелить какой птицы, чтоб было чем на праздник разговеться». – Ступай! говорит жена. Долго ходил он по лесу, не видал ни одной птицы; стал ворочаться домой и увидал – лежит человеческая голова, вся в червях. Взял он эту голову, положил в сумку и принес к жене. Она тотчас обмыла ее, очистила и положила в угол под образа. Ночью под самый праздник засветили они перед иконами восковую свечу и зачали Богу молиться, а как настало время быть заутрене, подошел купеческий сын к жене и говорит: Христос воскресе! Жена отвечает: воистину воскресе! И голова отвечает: воистину воскресе! Говорит он и в другой, и в третий раз: Христос воскресе! – и отвечает ему голова: воистину воскресе! Смотрит он со страхом и трепетом: оборотилась голова седым старцем. И говорит ему старец: «будь ты моим меньшим братом; приезжай ко мне завтра, я пришлю за тобой крылатого коня». Сказал и исчез.
На другой день стоит перед хижиной крылатый конь. «Это брат за мной прислал», говорит купеческий сын, сел на коня и пустился в дорогу. Приехал, и встречает его старец. «Гуляй у меня по всем садам, сказал он, ходи по всем горницам; только не ходи в эту, что печатью запечатана». Вот купеческий сын ходил-гулял по всем садам, по всем горницам; подошел наконец к той, что печатью запечатана, и не вытерпел: «дай посмотрю, что там такое?» Отворил дверь и вошел; смотрит – стоят два котла кипучие; заглянул в один, а в котле сидит отец его и бьется оттуда выпрыгнуть; схватил его сын за бороду и стал вытаскивать; но сколько ни силился, не мог вытащить; только борода в руках осталась. Заглянул в другой котел, а там мать его мучится. Жалко ему стало, схватил ее за косу и давай тащить; но опять сколько ни силился, ничего не сделал; только коса в руках осталась. И узнал он тогда, что то не старец, а сам Господь назвал его меньшим братом. Воротился он к нему, пал к стопам и молил о прощении, что нарушил заповедь и побывал в запретной комнате. Господь простил его и отпустил назад на крылатом коне. Воротился домой купеческий сын, а жена и говорит ему: «что так долго гостил у брата?» - Как долго! всего одни сутки пробыл. «Не одни сутки, а целых три года!» С тех пор они еще милосерднее стали к нищей братии.
с) В одном селе жил мужик; у него был сын – доброй да набожной. Раз отпросился он у отца и отправился на богомолье. Шел-шел, и пришел к избушке, а в той избушке стоит старичок на коленях и Богу молится. Усмотрел его старец и спрашивает: «кто ты таков и куда путь держишь?» – Крестьянской сын, иду на богомолье. «Иди сюда, давай вместе молиться». Стали они рядом перед святою иконою и долго-долго молились Богу. Окончили молитву; старец и говорит: «давай теперь побратаемся». Побратались они; распрощались и пошли всякой своею дорогою.
Только воротился крестьянской сын домой, отец вздумал женить его; сосватал невесту и велит под венец идти. «Батюшка, говорит крестьянской сын, позволь мне весь век свой Богу служить; я жениться не хочу». Отец и слышать того не хочет: «ступай, да и ступай под венец». Вот он подумал-подумал и ушел из родительского дому. Идет путем-дорогою, а навстречу ему тот самой старец, с которым он побратался. Взял его за руку и привел к себе в сад. И показалось крестьянскому сыну, что побыл он здесь только три минуточки; а был он в саду не три минуточки, а триста годов. Как воротился в свое село, смотрит – и церковь уже не та, и люди другие. Стал спрашивать у священника; где же прежняя церковь и где такие-то люди? – Этого я не запомню, говорит священник. «Где же та невеста, от которой жених из-под венца ушел?» Справился священник по книгам и сказывает: «это уж давным-давно было, назад тому триста лет». Потом расспросил он крестьянского сына, кто он таков и откуда явился; а как узнал обо всем, велел причетникам обедню служить: «это, говорит, меньшой брат Христов!» Стала обедня отходить, начал крестьянской сын умаляться; окончилась обедня – и его не стало. – (Записана в Зуб-цовском уезде Тверской губернии).
В приведенных нами легендах особенно любопытны указания на те мучения, которые ожидают грешников за гробом. Эти народные поверья запечатлены отчасти тем же вещественным характером, который так ярко отразился в лубочных картинах, изображающих страшный суд и смерть грешника. Неразвитый ум и огрубелое чувство простолюдина не в силах представить себе, чтобы муки душевные могли быть нестерпимее телесных, и он убежден, что за тяжки грехи посадят его в котел с кипящею смолою, повесят за язык, ребро или за ногу, станут мучить на огненном ложе (см. № 27: «Кумова кровать»), бить раскаленными железными прутьями; верит, что клеветник и лгун будут по смерти лизать горячую сковороду, что на опойцах черти станут возить дрова и воду (см. № 29: «Горькой пьяница»), что любодейницу будут сосать лютые змеи (см. стих о грешной матери – в собрании Киреевского, в Чтен. Общ. Ист. и Др. Росс, год 3-й, № 9, стр. 212–3). Поселяне рассказывают, что во время обмирания (летаргического сна) душа человека, руководимая Николаем-угодником, странствует на том свете по аду и раю, видит там своих родных и знакомых, обреченных на муку и страдать или блаженствующих в райских садах. Обмиравшая душа может передавать повесть своего странствия в назидание живущим; запрещается ей сказывать только три какие-то таинственные слова. Г. Кулиш собрал в одно целое несколько таких рассказов о хождении души по тому свету, – рассказов, исполненных поэтических образов и некоторыми своими подробностями приближающихся к напечатанным нами легендам (Записки о южной Руси, т. I, стр. 306–8).
«Идемо, повествует обмиравшая старушка, коли ж гризутця два собаки над шляхом, так гризутця, так гризутця! А дид и каже: се не собаки, се два брати, що погризлись тай побились, идучи степом; то Бог и сказав: коли вже й ридни брати бъютця, то де ж буде те добро миж людьми? Нехай же, каже, стануть вони собаками и грызутця.
Идемо, аж ходять воли в такому спашу, що й риг невидно с трави, a caми худи, худи, як дошка. А биля их ходят воли по самий земли – ни травинки пид ногами нема, да жир аж по земли тилипаетця. От дид и каже: оце, що худии воли, то багати люде, що жили caми в роскоши а бедним не помагали; а ситии воли, то биднии люде, що од свого рота одиймали та старцям из последнего давали. От же вони тепер и сити й напоени, а тии по роги в спашу, та худи, як дошка 1) [Сличи с литовским рассказом (Litauische M?rchen etc., von A. Schleicher, стр. 71–75)].
Идемо, аж миж двома дубами горить у поломъи чоловик и кричить: ой, проби! укрийте мене, бо замерзну! ой укрийте мене, бо замерзну! Дид и каже: оце той чоловик, що просився до его зимою в хату подорожний, а на двори була метелиця та хуртовина, а вин не пустив, дак той и змерз пид тином. Оце ж тепер вин горить у поломъи, а ему ще здаетця, що холодно, и терпить вин таку муку, як той подорожний терпив од морозу.
Идемо дальш, коли лежить чоловик коло криници; тече ему ривчак через рот, а вин кричить: проби! дайте напитьця! проби! дайте напитьця! Дид и каже: сей не дав чоловикови в жнива води напитьця; жав вин на ниви, аж иде старчик дорогою, а жара велика, Спасивська. Ой, каже, чоловиче добрий! дай, ради Христа, води напитьця! А вин ему: оце ж для тебе вивиз! Виллю на ниву, а не дам такому дармоиду, як ти! То от, тепер ему ривчак через горло бижить, а вин ще пить просить, и до вику вичного буде ему так жар- ко да тяжко, як тому старцеви, що йшов дорогою 2) [Подобное же мучение определено было Танталу].
Идемо, аж кипить у смоли жинка, а перед нею цибулька лежить. Дид и каже - се мучитця так мати вашого старого титаря Онисима, що було все старцив годуе та бидним помогае, а николи ж одной души не обидив и ни в одному слови не збрехав. Була вона богата, та скнара, що од ней нихто й хлиба куска не бачив. Ото раз полола вона цибулю, аж иде поузворъе дид-старец. Подари, каже, пани матко, ради Христа! Вона вирвала строку: прийми, каже, старче Божий. Тилько ж од ней и бачили. От, як умерла... взяли ие небогу та й потягли в пекло. А Онисим и побачив з неба, що вона велику муку приймае, та й каже: Боже мий милий, Спасе дай Христе! за всю мою щирость, за всю мою правду, зроби мини таку ласку – нехай и моя мати буде в раю зо мною. А Христос и рече ему: Ни, Онисиме! вельми гришна твоя мати. Визьми хиба оту цибульку, що лежит перед нею, та коли витягнеш ии с тии бездни, то нехай и вона буде в раю с тобою. Узяв вин тую стрилочку та й подав матери. Схопилась вона за неи... от, от витягне, от, от витягне с пекла! бо що-то Божому святому? Аж ни: як поначпилювались ий и в плахту, и в намитку грешнии души, щоб и co6и с того пекла вибратьця, то й не здержала тая цибулька: перервалась, а вона так и бовтнула в гарячу смолу!»
--
У Сербов существует следующий рассказ о загробном странствовании:
«Расскажи мне, что видел?» спрашивает старик. – Видел я, отвечает странник, серебряный мост; под ним огромный котел, в том котле кипят людские головы, а поверх носятся орлы и терзают их своими клювами. «Такова вечная мука на том свете! Что еще видел?» – После того проходил я селом, и со всех сторон слышались мне радостные песни и веселье. Спросил я: отчего у вас так весело? Оттого, сказали, что у нас урожай и во всем изобилие. «То люди – Божии, всякого готовы были напитать и угостить, и ни один бедняк не отходил от их избы без милостыни». – Дальше видел я: на дороге – две суки грызутся, хотел их разнять, и никак не мог. «Это две снохи. Что потом было?» – Проходил я другим селом, и везде видел печаль и слезы. Отчего у вас так жалостно? спросил я. Оттого, мне отвечали, что град побил наши нивы, и нет теперь ничего. «То живут люди, не знавшие правды». – Видел я потом два борова бьются; всячески хотел их развести и не мог. «Это несогласные братья. Что еще тебе виделось?» – Был я на чудном лугу; три дни простоял бы там, да все глядел бы на его красу. «Таков рай на том свете, но трудно до него дойти». (См. Српске народне приповиjетке, стр. 111–114).
9. Егорий храбрый.
Как во городе, во Ерусалиме,
При царе было, при Федоре,
При царице было, при Софее,
Породила она Федору три дочери,
Еще четвертаго Егория Харабраго.
Выходит из той земли, из жидовския,
Жидoвcкия, босурманския,
Царища Мартемьянища.
Полонил он у Федора три дочери,
Еще четвертаго Егория Харабраго.
Злодей-царища Мартемьянища
Святому Егорию глаголует:
«Ох ты гой еси, Егорий Харабрый свет!
Ты не веруй самому Христу,
Самому Христу, царю небесному;
А ты веруй сатане-врагу со диаволом».
Святой Егорий глаголует:
«Я не верую сатане-врагу,
Сатане-врагу со диаволом;
А я верую самому Христу,
Самому Христу, царю небесному!»
Злодей-царища Мартемьянища
На святого Егория осержается,
На святое тело опаляется,
На святое тело на Егорьево:
Повелел Егория в топоры рубить.
Не добре Егория топоры берут,
У топоров лезвея посломалися
От святого тела Егорьева.
Злодей-царища Мартемьянища
Святому Егорию глаголует:
«Ох ты гой еси, Егорий Харабрый свет!
Ты не веруй самому Христу,
Самому Христу, царю небесному;
А ты веруй сатане-врагу,
Сатане-врагу со диаволом».
Святой Егорий глаголует:
«Я не верую сатане-врагу,
Сатане-врагу со диаволом;
А я верую самому Христу,
Самому Христу, царю небесному!»
Злодей-царища Мартемьянища
На святого Егория осержается,
На святое тело опаляется,
На святое тело на Егорьево:
Повелел Егория во смоле варить.
Не добре Егория смола берет,
И поверх смолы Егорий плавает,
Сам стихи поет херувимские,
Он гласы гласит все евангельские.
Злодей-царища Мартемьянища
На святого Егория осержается,
На святое тело опаляется,
На святое тело на Егорьево:
Повелел Егория во пилы пилить.
Не добре Егория пилы берут,
У пил зубья поломалися
От святого тела от Егорьева.
Злодей-царища Мартемьянища
На святого Егория осержается,
На святое тело опаляется,
На святое тело на Егорьево:
Повелел Егорию сапоги ковать железные,
Становить на плиты на чугунные, на каленые.
Не добре Егория сапоги берут,
В сапогах стоит –
Сам стихи поет херувимские,
А гласы гласит все евангельские.
Злодей-царища Мартемьянища
Святому Егорию глаголует:
«Ох ты гой еси, Егорий Харабрый свет!
Ты не веруй самому Христу,
Самому Христу, царю небесному;
А ты веруй сатане-врагу,
Сатане-врагу со диаволом».
Святой Егорий глаголует:
«Я не верую сатане-врагу со диаволом,
А я верую самому Христу,
Самому Христу, царю небесному!»
Злодей-царища Мартемьянища
На святого Eгopия осержается,
На святое тело опаляется,
На святое тело на Егорьево:
Повелел Егорию погреба копать,
Погреба копать ему глубокие –
Длины погреб сорок сажень,
Ширины погреб тридцать сажень,
Глубины погреб двадцать сажень;
Садил Егория во глубокий погреб,
А сам собака приговаривает:
«Не бывать Егорию на святой Руси,
Не видать Егорию солнца красного,
Не слыхать Егорию будет звону колокольного,
Не слыхать Егорию будет четья, петья 1) [чтения и пения] церковного!»
Защитил он щитом дубовым,
Задвигал он досками чугунными,
Засыпал он песками рудожолтыми.
Как по Божиему повелению, по Егорьеву умолению
Подымалися ветры буйные со святой Руси,
Со святой Руси – погода и со вихорем;
Разносили пески рудожолтые,
Раздвигали доски чугунные,
Разметали щиты все дубовые,
Выходит Егорий на святую Русь.
Идет во свой во Ерусалим-град.
Ерусалим-град – он пуст стоит;
Одни церкви!... и стоит одна
Церковь Божия соборная, богомольная:
Во той во церкви его матушка,
Святая Софея премудрая,
На святые иконы Богу молится;
Молитва ее к Богу доносится.
Увидала она Егория Харабраго,
Называла милым чадом,
А сама говорите таково слово;
«Ох ты гой еси, Егорий Харабрый свет!
Ты бери себе коня сивого
Со двенадцати цепей железныих,
Поезжай ты во чисто поле».
Святой Егорий поезжаючи,
Святую веру утвержаючи,
Еще Егорий наезжаючи
На те леса на дремучие, –
Древо с древом совивалося,
К сырой земли(е) приклонялося.
Не добре Егорию льзя проехати,
Святой Егорий глаголует:
«Ох вы гой еси, леса темные,
Леса темные и дремучие!
Разойдитеся леса по всей земли,
Вы не веруйте сатане-врагу.
Сатане-врагу со диаволом:
А вы веруйте самому Христу,
Самому Христу, царю небесному».
Разошлися леса по всей земли.
И еще Егорий поезжаючи,
Святую веру утвержаючи,
И еще Егорий наезжаючи
На те горы на высокия, на толкучия, –
Гора с горою сойдется, не разойдется.
Не добре Егорию льзя проехати,
Святой Егорий глаголует:
«Ох вы гой еси, горы толкучия!
Разойдитеся горы по всей земли,
Вы не веруйте сатане-врагу,
Сатане-врагу со диаволом;
Уж вы веруйте самому Христу,
Самому Христу, царю небесному».
Разошлися горы по всей земли.
И еще Егорий поезжаючи,
Святую веру утвержаючи,
И еще Егорий наезжаючи
На то стадо на звериное, на змеиное;
Не добре Егорию льзя проехати,
Святой Егорий глаголует:
«Ох вы гой еси, звери свирепые!
Разойдитеся звери по всей земли,
Вы не веруйте сатане-врагу,
Сатане-врагу со диаволом;
А вы веруйте самому Христу,
Самому Христу, царю небесному».
Разошлися звери по всей земли.
И еще Егорий поезжаючи,
Святую веру утвержаючи,
И еще Егорий наезжаючи
На то стадо на змеиное,
На змеиное, на звериное, –
Пасут то стадо три пастыря,
Три милыя сестры.
Не добре Егорию льзя проехати;
Святой Егорий Харабрый свет –
Слезает он со бела осла (коня?),
Берет он свое (с) кипетро вострое 2)
[За этим стихом в подлинном списке следуют еще два:
Строгал он во стружачи, во мелкие,
Обратилися стружачи – калены стрелы]
И побил он все стадо змеиное.
Все змеиное, все звериное;
А сам говорит таково слово:
«Ох вы гой еси, три пастыря.
Три милыя сестры!
Вы подите во свой во Ерусалим-град
И купайтеся во Иордане-реке;
Набралися все вы духа нечистого,
Духа нечистаго, босурманскаго».
И еще Егорий поезжаючи,
Святую веру утвержаючи,
И еще Егорий наезжаючи
На те ворота кесарийския, Иерусалимския, –
На воротах сидит Острафил-птица,
Во когтях держит осетра-рыбу.
Не добре Егорию льзя проехати.
Святой Егорий глаголует:
«Ох ты гой еси, матушка Острафил-птица;
Ты не веруй сатане-врагу,
Сатане-врагу со диаволом;
А ты веруй самому Христу,
Самому Христу, царю небесному.
Полети ж ты, птица, на сини моря,
Пей и ешь повеленное,
Повеленное, благословенное,
И детей води на синём море».
И еще Егорий поезжаючи,
Святую веру утвержаючи,
И еще Егорий наезжаючи
На того злодея-царища Мартемьянища;
Увидел он собака Егория Харабраго,
Закричал он собака по звериному,
Засвистал он собака по змеиному.
Святой Егорий Харабрый свет –
Слезает он со бела осла,
Берет он свою палицу железную,
Поразил он тута царища Мартемьянища.
Потопила Егория кровь жидовская,
Кровь жидовская, босурманская;
По колена во крове(и) стоит –
Святой Егорий глаголует:
«Ох ты гой еси, матушка сыра земля!
Прими в себя кровь жидовскую,
Кровь жидовскую, босурманскую».
Расступилася матушка сыра земля
На две стороны, на четыре четверти,
Пожрала в себя кровь жидовскую,
Кровь жидовскую, босурманскую.
Живучи Егорий мучился на вольном свете,
От грехов своих очистился.
Богу нашему слава ныне и присно и во веки веков. Аминь.
(Из собрания В. И. Даля; записана в Сорокинской пристани, Екатеринбургского уезда, Пермской губернии).
Примечание 9
Сличи со стихом, напечатанным у Киреевского (Чтения Общ. Истории и Древн., год 3-й, № 9, стр. 148–154).
Варианты (из собрания В. И. Даля):
а) Не в чуждом царстве, а в нашем государстве было, родимый, времячко – ох-ох-ох! В то время было у нас много царей, много князей, и Бог весть кого слушаться; ссорились они промеж себя, дрались и кровь христианскую даром проливали. А тут набежал злой татарин, заполонил всю землю мещерскую, выстроил себе город Касимов, и начал он брать вьюниц (молодых женщин – Оп. обл. великор. слов.) и красных девиц себе в прислугу, обращал их в свою веру поганую, и заставлял их есть пищу нечистую, маханину (лошадиное мясо – ibidem). Горе да и только; слез-то, слез-то что было пролито! все православные по лесам разбежались, поделали там себе землянки и жили с волками; храмы Божии все были разорены, негде было и Богу помолиться.
И вот жил да был в нашей мещерской стороне добрый мужичок Антип, жена его Марья была такая красавица, что ни пером написать, только в сказке сказать. Были Антип с Марьею люди благочестивые, часто молились Богу, и дал им Господь сына красоты невиданной. Назвали они сына Егорием; рос он не по дням а по часам; разум-то у Егорья был не младенческой: бывало услышит какую молитву – и пропоет ее, да таким голосом, что ангелы на небеси радуются. Вот услыхал схимник Ермоген об уме-разуме младенца Егория, выпросил его у родителей учить слову Божьему. Поплакали, погоревали отец с матерью, помолились и отпустили Егорья в науку.
А был в то время в Касимове хан какой-то Брагим, и прозвал его народ Змеем-Горюнычем: так он был зол и хитер! просто православным житья от него не было. Бывало выедет на охоту – дикого зверя травить, никто не попадайся, сейчас заколет; а молодиц да красных девиц тащит в свой город Касимов. Встретил раз он Антипа да Марью, и больно полюбилась она ему; сейчас велел ее схватить и тащить в город Касимов, а Антипа тут же предал злой смерти. Как узнал Егорий о несчастной доле родителей, горько заплакал и стал усердно Богу молиться за мать за родную, – и Господь услышал его молитву. Вот как подрос Егорий, вздумал он пойти в Касимов-град, чтоб избавить мать свою от злой неволи; взял благословенье от схимника и пустился в путь-дорожку. Долго ли, коротко ли шел он, только приходит в палаты Брагимовы и видит: стоят злые нехристи и нещадно бьют мать его бедную. Повалился Егорий самому хану в ноги и стал просите за мать за родную; Брагим грозный хан закипел на него гневом, велел схватить и предать различным мучениям. Егорий не устрашился и стал воссылать мольбы свои к Богу. Вот повелел хан пилить его пилами, рубить топорами; у пил зубья посшибались, у топоров лезвия выбивались. Повелел хан варить его в смоле кипучей, а святой Егорий поверх смолы плавает. Повелел хан посадить его в глубокий погреб; тридцать лет сидел там Егорий - все Богу молился; и вот поднялась буря страшная, разнесли ветры все доски дубовыя, все пески желтые, и вышел святой Егорий на вольный свет. Увидал в поле – стоит оседланный конь, а возле - лежит меч-кладенец, копье острое. Вскочил Егорий на коня, приуправился и поехал в лес; повстречал здесь много волков и напустил их на Брагима хана грозного. Волки с ним не сладили, и наскочил на него сам Егорий и заколол его острым копьем, а мать свою от злой неволи свободил.