А после того выстроил святой Егорий соборную церковь, завел монастырь, и сам захотел потрудиться Богу. И много пошло в тот монастырь православных, и создались вокруг него келии и посад, который и поныне слывет Егорьевском.
b) Егорий святой Богу молился
За мать за родную!
Великую он скорбь перенес
За мать за родную:
Его во пилы пилили,
В топоры рубили;
У пил зубья посшибались,
У топоров лезья (лезвия) до обух выбивались,
И Егорью ничего не деялось!
Его во смоле варили,
В воде студеной топили.
Егорий в воде не утопает,
Поверх смолы плавает!
Вырыли погреб глубокой,
Сажали в него Егория;
Досками дубовыми закрывали,
Гвоздями полужоными забивали,
Желтыми песками засыпали
За мать за родную!
Сидел тут Егорий
Тридцать два года;
Поднималась бурна погода –
Разнесли ветры желтые пески,
Разнесли ветры до единой доски!
И собрал Егорий дружину отборну,
И ехал Егорий в церковь соборну;
Тут мать его Богу молилась,
Слеза горюча потоком катилась.
«Поди, поди, Егорий! сядь на коня, приуправься!
Лютаго змия копьем порази,
Материнскую кровь отомсти».
– Стоит ли, мать, мое рождение
Всего моего похождения?
«Вдвое стоит твое рождение
За меня претерпенна мучения!»
Сел Егорий на борза коня, приуправился!
И наехал Егорий на леса валющи:
«Леса, леса, вы привстаньте!
Срублю я из вас церковь соборну,
Поставлю я в ней икону святую
За мать за родную».
Въехал Егорий могучий
В великой город толкучий,
И наехал на девок мудреных:
«Девицы, девицы, к вам речь я веду –
Идите на Ердан на реку,
Воспримитесь, перекреститесь!»
Въехал Егорий в леса дремучи,
Встрелись Егорью волки прискучи,
Где волк, где два:
«Собиритесь вы, волки!
Будьте вы мои собаки,
Готовьтесь для страшныя драки».
Наехал Егорий на стадо птиц:
«Птицы, синицы!
Летите вы на море,
На пир на кровавой».
Наехал Егорий на змия-горюна... 1) [Следующие затем стихи в рукописи совершенно искажены. Смысл тот: змий грызет мать Егория, и кровь потоком бежит из ран. Егорий напускает на змия волков прискучих, волки погибают].
Но Егорий не ужахался,
Егорий не устрахался,
Острым копьем змия заколол;
Стаи птиц прилетали,
Змия-горюна клевали;
Сине море волной натекло,
Змия-горюна с собой унесло.
(Оба варианта записаны в Егорьевском уезде, Рязанской губернии).
Народное предание о битве Георгия Храброго с драконом распространено во множествеe сказаний почти у всех европейских народов; подвиг этот приписывается Георгию наравне со многими другими сказочными героями и нередко с одинаковою обстановкою и с совершенно тождественными подробностями (сличи: стих о Елизавете Прекрасной – в Чтениях Общества Ист. и Древн. Росс, год 3-й, № 9, стр. 154–158; Volkslieder der Wenden in der Ober-und Nieder-Lausitz, изд. Гаупта и Смолера, ч. 1, стр. 278, и ч. 2, стр. 147; Летоп. русск. литературы и древности 1859 г., кн. 1, отд. 1, стр. 18–19; Народн. русск. сказки, вып. 2-й, стр. 153–159).
10. Илья-пророк и Никола.
Давно было; жил-был мужик, Николин день завсегда почитал, а в Ильин нет-нет, да и работать станете; Николе-угоднику и молебен отслужит, и свечку поставит, а про Илью-пророка и думать забыл.
Вот раз как-то идет Илья-пророк с Николой полем этого самого мужика; идут они да смотрят - на ниве зеленя стоят такие славные, что душа ни нарадуется. «Вот будет урожай, так урожай! говорите Никола. Да и мужик-то, право, хорош, доброй, набожной; Бога помнит и святых знает! К рукам добро достанется...» – А вот посмотрим, отвечал Илья; еще много ли достанется! как спалю я молнией, как выбью градом все поле, так будет мужик твой правду знать, да Ильин день почитать. – Поспорили-поспорили и разошлись в разные стороны. Никола-угодник сейчас к мужику: «продай, говорит, поскорее ильинскому батьке весь свой хлеб на корню; не то ничего не останется, все градом повыбьет». Бросился мужик к попу: «не купишь ли, батюшка хлеба на корню? все поле продам; такая нужда в деньгах прилучилась, что вынь да положь! Купи, отец! за дешево отдам». Торговаться-торговаться, и сторговались. Мужик забрал деньги и пошел домой.
Прошло ни много, ни мало времени: собралась, понадвинулась грозная туча, страшным ливнем и градом разразилась над нивою мужика, весь хлеб как ножом срезала - не оставила ни единой былинки. На другой день идет мимо Илья-пророк с Николою; и говорит Илья: «посмотри, каково разорил я мужиково поле!» - Мужиково? Нет, брат! разорил ты хорошо, только это поле ильинского попа, а не мужиково. «Как попа?» - Да так; мужик - с неделю будет - как продал его ильинскому батьке и деньги все сполна получил. То-то, чай, поп по деньгам плачет! «Постой же, сказал Илья-пророк; я опять поправлю ниву, будет она вдвое лучше прежнего». Поговорили и пошли всякой своей дорогою. Никола-угодник опять к мужику: «ступай, говорит, к попу, выкупай поле - в убытке не будешь». Пошел мужик к попу, кланяется и говорите: «вижу, батюшка, послал Господь Бог несчастие на тебя - все поле градом выбито, хоть шар покати! Так уже и быть, давай пополам грех: я беру назад свое поле, а тебе на бедность вот половина твоих денег». Поп обрадовался, и тотчас они по рукам ударили.
Меж тем – откуда что взялось – стало мужиково поле поправляться; от старых корней пошли новые свежие побеги. Дождевые тучи то и дело носятся над нивою и поят землю; чудный уродился хлеб - высокой да частой: сорной травы совсем не видать; а колос налился полной-полной, так и гнётся к земле. Пригрело солнышко, и созрела рожь - словно золотая стоит в поле. Много нажал мужик снопов, много наклал копен; уж собрался возить, да в скирды складывать. На ту пору идет опять мимо Илья-пророк с Николою. Весело оглянул он все поле и говорите: «посмотри, Никола, какая благодать! Вот так наградил я попа, по век свой не забудет...» - Попа?! Нет, брат! благодать-то велика, да ведь поле это - мужиково; поп тут ни при чем останется. «Что ты!» - Правое слово! Как выбило градом всю ниву, мужик пошел к ильинскому батьке и выкупил ее назад за половинную цену. «Постой же! сказал Илья-пророк; я отниму у хлеба всю спорынью: сколько бы ни наклал мужик снопов, больше четверика за раз не вымолотит». - Плохо дело! думает Никола-угодник; сейчас отправился к мужику: «смотри, говорит, как станешь хлеб молотить, больше одного снопа за раз не клади на ток».
Стал мужик молотить: что ни сноп, то и четверик зерна. Все закрома, все клети набил рожью, а все еще остается много; поставил он новые анбары и насыпал полнехоньки. Вот идет как-то Илья пророк с Николою мимо его двора, посмотрел туда-сюда и говорит: «ишь какие анбары вывел! что-то насыпать в них станет?» – Они уже полнехоньки, отвечает Никола-угодник. «Да откуда же взял мужик столько хлеба?» - Эва! у него всякой сноп дал по четверику зерна; как зачал молотить, он все по одному снопу клал на токе. «Э, брат Никола! догадался Илья-пророк; это все ты мужику пересказываешь». - Ну, вот выдумал; стану я пересказывать... «Как там хочешь, а уж это твое дело! Ну, будет же меня мужик помнить!» - Что ж ты ему сделаешь? «А что сделаю, того тебе не скажу». - Вот когда беда, так беда приходит! думает Никола-угодник, и опять к мужику: купи, говорите, две свечи, большую да малую, и сделай то-то и то-то.
Вот на другой день идут вместе Илья-пророк и Никола-угодник в виде странников, и попадается им навстречу мужик: несет две восковые свечи – одну большую рублевую, а другую копеечную. «Куда, мужичок, путь держишь?» спрашивает его Никола-угодник. «Да вот иду свечку рублевую поставить Илье-пророку; уж такой был милостивой ко мне! Градом поле выбило, так он батюшка постарался, да вдвое лучше прежнего дал урожай».– А копеечная-то свеча на что? «Ну, эта Николе!» сказал мужик и пошел дальше. Вот ты, Илья, говоришь, что я все мужику пересказываю; чай, теперь сам видишь, какая это правда!» На том дело и покончилось; смиловался Илья-пророк, перестал мужику бедою грозить; а мужик зажил припеваючи, и стал с той поры одинаково почитать и Ильин день и Николин день.
(Записана со слов крестьянина Ярославской губернии).
Примечание
Разрушительная сила молнии и грома и плодотворная сила дождя, питающего земную растительность, в мире языческом приписывались у славян Перуну 1) [См. статью о «Зооморфич. божествах у славян» (Отеч. Записки 1852 г., № 2)]. Известно, что с принятием христианства многие из старинных представлений, согласно младенческой неразвитости народа, были перенесены им на некоторые лица ветхо- и новозаветных святых. Так на Илью-пророка были перенесены все атрибуты и все значение древнего божества молнии и грома, которое представлялось разъезжающим по небу в колеснице, на крылатых конях, и разбивающим тучи своими огненными стрелами. Поселяне наши до сих пор представляют Илью-пророка разъезжающим по небу в огненной колеснице; стук от его езды производит слышимый нами гром 2) [Воронеж. Губерн. Ведом. 1851, № 11. Владим. Губ. Ведом. 1844 г., Прибавл. к № 52]. На лубочной картине Илья-пророк изображается на колеснице, которая окружена со всех сторон пламенем и облаками и запряжена четырьмя крылатыми конями; колеса огненные. Лошадьми управляет ангел; Илья-пророк держит в руке меч. Под влиянием таких верований создалась народная загадка, означающая «громе»: видано-невидано, якого не кидано! то святый кидав, шоб було хороше ему проихати» 3) [Малорус. и галиц. загадки, стр. 8, 39: «когда гремит гром, тогда по небу ездит Илья-пророк или Господь». В Нижегородской губернии, когда гремит гром, говорят: «Илья великий гудит!» В скопческой песне поется:
У нас было на сырой на земле -
Претворилися такие чудеса:
Растворилися седьмыя небеса,
Сокатилися златыя колеса,
Золотыя, еще огненныя.
Уж на той колеснице огненной
Над пророками пророк, сударь, гремит,
Наш батюшка покатывает,
Утверждает он святой Божий закон.
Под ним белой, храброй конь;
Хорошо его конь убран,
Золотыми подковами подкован.
Уж и этот конь не прост:
У добра коня жемчужной хвост,
А гривушка позолоченная,
Крупным жемчугом унизанная;
В очах его камень-маргарит,
Из уст его огонь-пламень горит.
(Исследов. о скопческ. ереси, соч. Надеждина, 1845 г., см. Приложения, стр. 47-48)]. В одном заговоре читаем: «на море на окиане, на острове на Буяне гонит Илья-пророк в колеснице гром с великим дождем. Над тучею туча взойдет, молния осияет, дождь пойдет 4) [Иллюстрация, год 1, статья Даля, стр. 250]. Молнию народ считает за стрелу, кидаемую Ильею-пророком в дьявола, который старается укрыться в животных и гадах; но и здесь находит его и поражает небесная стрела. От св. Ильи, по народному верованию, зависят росы, дожди, град и засуха; 20 июля, в день этого святого, ожидают грозы и дождя, который непременно должен пролиться в это число. Белорусская поговорка: «Ильля надзелив гнильля» означает, что с Ильина дня идут обыкновенно дожди, от которых гниет хлеб и сено в поле 5) [Прибавл. к Известиям Академ. Наук по 2-му отделению 1852 г., стр. 47]. На этот праздник не косят и не убирают сена, потому что в противном случае св. Илья убьет громом или сожжет накошенное сено молнией 6) [Воронежск. Губерн. Ведомости 1851 г. № 11; Терещенко: Быт русск. народа, ч. VI, стр. 49-50]. Если град выбивает хлеб местами, то поселяне говорят: «это Бог карает; он повелел Илье-пророку: когда ездишь в колеснице, щади нивы тех, которые раздают хлеб бедным полною мерою; а которые жадны и не знают милосердия - у тех губи!» Илье-пророку приписывают урожаи, что видно из следующей припевки:
Ходит Илья,
Носит пугу (т. е. плеть)
Житяную;
Де замахне -
Жито росте.
20-го июля приготовляют хлеб из новой ржи и приносят в церковь 7) [Снегирева: Русск. в своих пословицах, ч. IV, стр. 20, 65. Сахарова: Сказания русск. народа, т. I, (песни), стр. 274].
Сербские песни также наделяют Илью-пророка молнией и громом; при разделе мира ему достались «мунье и стриеле» (молния и стрелы), почему сербы и называют его громовником; он запирает облака и посылает за людские грехи засуху на землю. Tе же верования связывают с Ильею-пророком и другие народы. Осетины даже приносят ему жертвы; об убитом молнией они говорят: Илья взял его к себе, и чествуют его труп. В некоторых местностях Илью-пророка представляют в мантии огненного цвета, с мечем, на острие которого горит пламя, и в красной шапке на голове 8) [Српске народне пjecмe, кн. 1, стр. 155-7. Гримма: Deutsche Mythologie, стр. 158. Норк: Andeutung. ienes Sistems der Mytholog., стр. 237].
Такое присвоение грома, молнии и дождей Илье-пророку имеет в основании те аналогические обстоятельства, которые окружают этого святого в ветхозаветных сказаниях. По свидетельству этих сказаний он был живой взят на небо в огненной колеснице, на огненных лошадях; во время своей земной жизни он чудесным образом произвел однажды засуху и пролил дождь. Церковная песнь молит его об отверстии неба и ниспослании дождя; иногда поселяне ставят на воротах чашку ржи и овса, и просят священника провеличать Илью, на плодородие хлеба 9) [Шевырева: Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь, ч. II, стр. 66-67. Терещенко; Быт русск. народа, ч. VI, стр. 49-50]. В Новгороде в старину были две церкви: Ильи-Мокрого и Ильи-Сухого; в засуху совершался крестный ход к первой церкви с мольбами о дожде, а с просьбою о сухой и ясной погоде совершался крестный ход к церкви Ильи-Сухого10) [Отеч. Записки, изд. Свиньина, 1826 г., ч. XXVIII № 79, стр. 166. Москвитян. 1853 г. № 11, стр. 64. (Внутрен. известия)].
Эти народные верования послужили источником, из которого создались некоторые сказания, живущие в устах простолюдинов, а между ними и напечатанная нами легенда об Илье-пророке и Николае-угоднике.
11. Косьян и Никола.
Раз в осеннюю пору увязил мужик воз на дороге. Знамо, какие у нас дороги; а тут еще случилось осенью – так и говорить нечего! Мимо идет Касьян-угодник. Мужик не узнал его и давай просить: «помоги, родимой, воз вытащить!» – Поди ты! сказал ему Касьян-угодник, есть мне когда с вами валандаться! Да и пошел своею дорогою. Немного спустя идет тут же Никола-угодник. «Батюшка, завопил опять мужик, батюшка! помоги мне воз вытащить». Никола-угодник и помог ему.
Вот пришли Касьян-угодник и Никола-угодник к Богу в рай. «Где ты был, Касьян-угодник?» спросил Бог. – Я был на земле, отвечал тот; прилучилось мне идти мимо мужика, у которого воз завяз; он просил меня: помоги, говорит, воз вытащить; да я не стал марать райского платья. «Ну, а ты где так выпачкался?» спросил Бог у Николы угодника. – Я был на земле; шел по той же дороге и помог мужику вытащить воз, отвечал Никола-угодник. «Слушай, Касьян! сказал тогда Бог; не помог ты мужику – за то будут тебе через три года служить молебны. А тебе, Никола-угодник! за то, что помог мужику воз вытащить – будут служить молебны два раза в год». С тех пор так и сделалось: Касьяну в високосный только год служат молебны, а Николе два раза в год.
(Записана в Орловском уезде П. И. Якушкиным)
Примечание.
Это вторая легенда, в которой действующим лицом является св. Никола; в собрании В. И. Даля есть еще одно народное сказание об этом же угоднике. Вот оно:
В некоем царстве жил-был богатой мужик; жадность и скупость совсем одолели его: если кому и давал он в займы деньги, то всегда под заклад и за большие проценты. В том же царстве жил-был бедной мужик; кроме жены да семерых детей ничего у него не было. Долго перебивался он кое-как и добывать себе и ребятишкам дневное пропитание; а там пришло такое время – хоть зубы на полку клади: три дня без еды сидел. Как быть? чем семью прокормить? Думал он, думал и решился пойти к богатому мужику и попросить в займы денег. «Ах, ты дурачина! закричал на него богатой. Ну, с какими глазами пришел ты занимать деньги? Ну, можно ль тебе поверить? Что с тебя после взять!..» –Будь милостив, выручи из беды; не дай помереть голодною смертию, по век не забуду... Заработаю – с лихвою отдам. «Отдам!... знаю, как вы отдаете. – Право слово, отдам; вот тебе - Никола порукою! отвечал бедной и показал на образ Николы-угодника. Смиловался богатой, отсчитал ему двадцать рублев: «смотри же, говорит, непременно в срок заплати».
Бедняк взял деньги, пошел на базар, накупил хлеба и стал кормиться со всею семьею. Пришло время платить, а у него по старому нет ни копейки 1) [В другом списке: Как достать денег? И надумал он пойди ночью к болоту и попросить у чертей. Дождался полночи, пришел к болоту и подает голос нечистому: «возьми, говорит, мою душу, только дай двадцать рублев». Отвечает ему нечистой: «ступай домой, доброй человек! нам твоей души не надобно. Много вашей братьи голышей сюда таскается; если всем давать деньги, так самим придется щелкать зубами! Мы и на господ-то напастись не можем, а то еще вам давай! Воротился мужик домой с пустыми руками]. «Что делать? думает он. Пойду, попрошу отсрочки». Приходит к богатому и ну кланяться ему в землю: «обожди, родимой; дай еще вздохнуть хоть малое время». Чего ждать-то? Пришел срок, и подавай денежки; небось умел брать! «Рад бы, отец родной, хоть сейчас заплатить, да верь совести – нечем!» – Видно, с тобой, мошенником, хорошо не сделаешься! сказал богатой мужик; а надо будет за поруку приниматься. Пришел домой, стал перед образом Николы-угодника и говорите: «что ж ты не отдаешь за бедного денег? ведь ты за него поручился». Икона ничего не отвечает. «Что же ты молчишь? У меня не отмолчишься: не отстану до тех пор, пока не заплатишь все до единой копейки». Снял образ со стены, положил на повозку и выехал со двора; лошадь пустил вперед, а сам идет за повозкою сзади, и все по образу кнутом стегает да приговаривает: «отдай мои деньги! отдай мои деньги!» 2) [Вариант: Снял образ со стены, положил у порога и давай в грязь топтать. Идет мимо купеческой сын...]. Только едет он мимо гостиного двора; увидал его купеческой сын и стал спрашивать: «что ты, безбожный, делаешь?» – А то что давал я в займы одному мужику двадцать рублев, и этот образ был по нем порукою; пришел срок отдавать деньги – у мужика нет ни полушки: вот и принялся я за поруку! «На, возьми свои двадцать рублев, только отдай мне образ». – Изволь, брат! мне еще лучше без хлопот!
Взял купеческой сын образ, поставил в лавке и засветил перед ним лампадку. На утро явился к нему седой старик и стал наниматься заместо прикащика; купеческой сын подумал -подумал и взял его в лавку. С той самой поры пошла у него такая торговля, что никак товаров не напасется: покупщики так и валят в лавку со всех сторон. Разбогател купеческой сын; построил два корабля, нагрузил их разными товарами и поехал с стариком в другое государство торг вести. А в том государстве на ту пору беда приключилася: злая ведьма испортила царевну – днем она лежит словно мертвая, а по ночам встает и людей поедает! Что тут делать? Положили ее в гроб, набили сверху крышку и вынесли в церковь. Царь повелел кликать клич по всему государству: не найдется ли кто такой, чтобы мог отчитать царевну? а кто ее отчитает, тот будет царским зятем и получит в приданое половину царства. Кликнули клич; только никто не выискался, никто не берется за это дело хитрое. И говорит старик купеческому сыну: «ступай к царю и скажи, что ты можешь отчитать царевну». – А как не сумею? «Не бойся! Бог поможет и я научу». Отправился купеческой сын к царю, объявил о себе; царь обрадовался и велел ему отчитывать. В тот же самый день вечером пошел старик вместе с купеческим сыном в церковь, поставил около гроба налой и очертил круг; после того дал купеческому сыну книгу, и приказывает: «становись в этот круг, и что бы ни было, что бы тебе ни казалось – не переходи за черту, молись и читай книгу». Сказал и ушел; остался в церкви один купеческой сын, стал в кругу перед налоем и принялся читать. Ровно в полночь сорвалась с гроба крышка; царевна встает и бросается прямо на купеческого сына; вот уже близко... но сколько ни силится – никак не может переступить проведенной черты. Бешено рвется она вперед, напущает разные страхи и грозит бедою; но купеческой сын не ужасается, стоит в кругу и все читает да читает. Стало светать, запали петухи – и в ту ж минуту грохнулась царевна наземь и сделалась совсем мертвою. Поутру рано посылает царь узнать: все ли благополучно? Приходят посланные; видят, что купеческой сын жив, и не могут надивиться, как он уцелел. Подняли они царевну, положили опять в гроб, заколотили крышку, воротились к царю и рассказали обо всем. На другую ночь было тоже; а на третью купеческой сын отчитал царевну: вышла из нее вся нечисть; тут только переступила она черту и подошла к купеческому сыну, взяла его за руку, поцеловала в уста и сказала: «будь ты моим мужем, а я – твоей женою». На том они и поладили, стали рядом перед местными иконами и начали молиться Богу тихо и любовно. Как донесли об этом посланные царю, он сейчас же приказал обвенчать купеческого сына на царевне и дал ему в приданое половину своего государства.
В другом списке старик приходит наниматься к купеческому сыну уже в то время, когда он отправляется за море. «Куда тебе, старому, работать? ведь ты ничего не осилишь», говорит купеческой сын. – А вот увидишь: я хоть стар, да работящ: за десятерых молодых сойду. «А что возьмешь?» – Что заработаем, то пополам. «Хорошо!» Приезжают они в другое государство; купеческой сын берется отчитывать царевну, а старик дает ему три полена, чашку воды и научает, как и что делать. В полночь поднялась царевна из гроба; купеческой сын бросил ей одно полено; она его проглотила. Бросил другое – и другое проглотила; бросил последнее – и с этим то же. «Ну, говорит царевна, теперь я тебя съем!» – Погоди, отвечает купеческой сын, дай прежде воды испить. Набрал в рот воды и брызнул в нее – царевна вздрогнула и в ту ж минуту исцелилась: порчу как рукой сняло. Купеческой сын женился на царевне и воротился домой с большими богатствами. «Давай делиться», говорит старик. Купеческой сын вытащил все деньги и стал делить пополам. «Что ты с деньгами-то возишься? Мы с тобой привезли еще царевну. Давай и ее делить!» Взял старик острой меч и разрубил ее надвое. Опечалился купеческой сын и говорит: «Бог с тобой! за что ты ее убил?» – Разве тебе жалко? спрашивает старик; взял обе разрубленные части, сложил вместе, дунул – и царевна тотчас встала живою и сделалась вдвое лучше прежнего. «Вот твоя жена! живи с нею по-Божьему», сказал старик и исчез. И то был не простой старик; то был сам Никола, угодник Божий.
12. Золотое стремя.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был один цыган, была у него жена и семеро детей 1) [Вариант: Жил-был бедной мужик Нестерка, а детей у него шестерка], и дожил он до того, что ни есть, ни пить нечего – нет ни куска хлеба! Работать-то он ленится, а воровать боится; что делать? Вот вышел цыган на дорогу и стоит в раздумье. На ту пору едет Егорий Храбрый 2) [В одном списке вместо Егория выведен св. Петр]. «Здорово! говорит цыган; куды едешь?» – К Богу. «Зачем?» – За приказом: чем кому жить, чем промышлять. «Доложи и про меня Господу, говорит цыган; чем велит мне питаться?» – Хорошо, доложу! отвечал Егорий и поехал своей дорогой. Вот цыган ждал его, ждал, и только завидел, что Егорий едет назад, сейчас и спрашивает: что ж доложил про меня?» – Нет, говорит Егорий. «Что ж так?» – Забыл! – Вот и в другой раз вышел цыган на дорогу, и опять повстречал Егория: едет он к Богу за приказом. Цыган и просит: «доложи де про меня!» – Хорошо, сказал Егорий – и опять позабыл. Вышел цыган и в третий раз на дорогу, увидал Егория и снова просит: скажи де про меня Богу!» – Хорошо, скажу. «Да ты, пожалуй, забудешь?» – Нет, не забуду. Только цыган не верит: «дай, говорить, мне твое золотое стремено (стремя) я подержу, пока ты назад вернешься; а без того ты опять позабудешь». Егорий отвязал золотое стремено, отдал цыгану, а сам об одном стремене поехал дальше. Приехал к Богу и стал спрашивать: чем кому жить, чем промышлять? Получил приказ и хотел было назад ехать; только стал на лошадь садиться, глянул на стремено и вспомнил про цыгана. Воротился к Богу и говорит: «попался мне еще на дороге цыган и наказал спросить: чем ему питаться?» – А цыгану, говорит Господь, то и промысел, коли у кого что возьмет да утаит; его дело обмануть да выбожить! Сел Егорий на коня и приехал к цыгану: «ну, правду ты, цыган, сказывал! коли б не взял ты стремено, совсем бы забыл про тебя». – То-то и есть! сказал цыган; теперь по век меня не забудешь, как только глянешь на стремено – сейчас меня помянешь. Ну, что Господь-то сказал? «А то и сказал: коли у кого что возьмешь – утаишь да забожишь, твое и будет!» – Спасибо, молвил цыган, поклонился и повернул домой. «Куда ж ты? сказал Егорий; отдай мое золотое стремено». – Какое стремено? «Да ты же у меня взял?» – Когда я у тебя брал? я тебя впервой вижу, и никакого стремена не брал, ей Богу, не брал! забожился цыган.
Что делать – бился с ним, бился Егорий, так и уехал ни с чем! «Ну правду сказывал цыган: коли б не давал ему стремена – и не знал бы его, а теперь по век помнить буду!»
Цыган взял золотое стремено и пошел продавать. Идет дорогою, а на встречу ему -едет барин. «Что, цыган, продаешь стремено?» – Продаю. «Что возьмешь?» – Полторы тысячи рублев. «Зачем так дорого?» – Затем, что оно золотое. «Ну, ладно!» сказал барин; хватился в карман – нет больше тысячи. «Вот тебе, цыган, тысяча – отдавай стремено; а остальные деньги напоследях получишь». – Нет, барин; тысячу-то рублев, пожалуй, я возьму, а стремена не отдам; как дошлешь, что следует по уговору, тогда и товар получишь. Барин отдал ему тысячу и поехал домой. И только приехал – сейчас же вынул пятьсот рублев и послал к цыгану с своим человеком: «отдай, говорит, эти деньги цыгану, да возьми у него золотое стремено». Вот приходит барской человек в избу к цыгану. «Здорово, цыган!» – Здорово, доброй человек! «Я привез тебе деньги от барина». – Ну давай, коли привез. Взял цыган пятьсот рублев и давай поить его вином; напоил досыта! Как напоил досыта, стал барской человек собираться домой и говорит цыгану: «давай же золотое стремено» – Какое? «Да то, что барину продал!» – Когда продал? у меня никакого стремена не было. «Ну, подавай назад деньги!» – Какие деньги? «Да я сейчас отдал тебе пятьсот рублев». – Никаких денег я не видал, ей Богу, не видал! еще самого тебя Христа ради поил, не то что брать с тебя деньги! – Так и отперся цыган. Только услыхал про то барин, сейчас поскакал к цыгану: «что ж ты, вор эдакой, деньги забрал, а золотого стремена не отдаешь?» – Да какое стремено? ну, ты сам, барин, рассуди, как можно, чтоб у эдакого мужика-серяка да было золотое стремено! – Вот барин с ним возился-возился, ничего не берет. «Поедем, говорит, судиться». – Пожалуй, отвечает цыган, только подумай, как мне с тобой ехать то? ты как есть барин, а я мужик-вахлак! Наряди-ка наперед меня в хорошую одежу, да и поедем вместе.
Барин нарядил его в свою одежу, и поехали они в город судиться. Вот приехали в суд; барин говорите : «купил я у этого цыгана золотое стремено; он деньги-то забрал, а стремена не отдает». А цыган говорит: «господа судьи! сами подумайте, откудова возьмется у мужика-серяка золотое стремено? у меня дома и хлеба-то нету! Не ведаю, чего этому барину надо от меня? Он, пожалуй, скажет, что на мне и одежа-то его!» – Да таки моя! закричал барин. «Вот видите, господа судьи!» Тем дело и кончено; поехал барин домой ни с чем, а цыган стал себе жить да поживать, да добра наживать 3) [Вариант: Только что уехал Егорий, мужик Нестерка продал золотое стремено да купил себе хлеба и всякого харчу, и с той поры завсегда у кого что ни возьмет – а уж непременно затаит и забожит].
(Из собрания В. И. Даля.)
13. Пятница.
Када-та адна баба ни пачла 1) [Не почтила] матушку Пятницу и учла (начала) прядиво мыкать да вертеть. Прапряла она да абеда, и вдруг сон на нее нашол – такой магучай сон! Уснула ана, вдруг атварилась дверь и входит, вишь, матушка Пятница воочью всем, в белом шушуне 2) [Женская одежда (Опыт обл. великор. словаря, стр. 239)], да сердитая такая! и шмых(г) пряма к бабе, ще пряла-та. Набрала в горсть кастрики с пола, какая атлятала-та ат мочек 3) [Мочка – прядь льна или поскони (ibidem,стр. 117)], и ну пасыпать ей глаза, и ну пасыпать! пасыпала да и была такава: паминай как звали! Ничего и не молвила, сярдешная. Та баба как праснулась, так и взвыла благим матам ат глаз, и ни ведая, ат чаго ани забалели. Другие (бабы) сидя(те ) в ужасьи и учали вапить: «ух ты, акаянная! заслужила казнь лютую ат матушки Пятницы» – и сказали ей все, ще было. Та баба слушала-слушала и ну прасить: «матушка Пятница! взмилуйся мне, памилуй меня грешную; паставлю те(тебе) свечку, и другу-недругу закажу абижать те(тебя), матушка!» И ще ж ты думаешь? Ночью, вишь, апять прихадила ана и выбила из глаз у той бабы кастру-та, и ана апять встала. Грех великай абижать матушку Пятницу – прядиво мыкать да прясть!
(Записана в Липецком уезде, Тамбовской губернии сельским учителем Елисеем Сабуровым.)
Примечание.
Суеверное уважение к пятнице, питаемое русским простолюдином, заслуживает особого внимания археологов. Во многих местностях России по пятницам бабы не прядут, не стирают белья, не выносят из печи золы, а мужики не пашут и не боронят, почитая эти работы в означенный день за большой грех. В народном стихе душа, прощаясь с телом, обращается к нему с таким напоминанием былых грехов:
Мы по середам, по пятницам платье золовали,
Платье золовали, мы льны прядовали 1) [Терещенко: Быт русск. народа, ч. VI, стр. 56. Чтения Общ. Истории и Древн. Российск., год 3-й, № 9, стр. 210, 221 и 224].
Особенно же уважаются в народе издревле двенадцать пятниц, которые бывают перед большими праздниками: а) перед Благовещеньем, b) первая и с) десятая после Воскресения Христова, d) перед Троицею, е) Успением, f) Ильиным днем, g) праздником Усекновения главы Иоанна Предтечи, h) Воздвиженьем, i) Покровом, к) Введением во храм пресв. Богородицы, l) Рождеством и m) Крещением. До сих пор сохраняется старинное сказание о 12 пятницах, почитаемое раскольниками наравне с свящ. писанием 2) [Православн. Собеседник 1859 г., № 2, стр. 188]. На Ваге в прежнее время ежегодно праздновали пяток первой недели поста у часовни, куда совершался для этого крестный ход. Во время неурожаев, засухи или сильных дождей, по случаю скотского падежа и появления червей были празднуемы «обетныя» пятницы; в XVI веке писались в таких случаях целым миром заповедные записи. Так крестьяне Тавренской волости (в 1590–1598 г.) обговорились промеж себя и учинили заповедь на три года, чтобы «в пятницу ни толчи, ни молоти, ни камения не жечи», а кто заповедь порушит, на том доправить 8 алтын и 2 деньги. Константинопольский патриарх окружною грамотою 1589 года к литовско-русским епископам запрещал праздновать день пятницы наравне с воскресеньем 3) [Акты Юридические, № 358; Акты Запад. Руси, т. IV № 22; у болгар также не прядут по пятницам (Архив историко-юридич. сведений, т. II, статья Буслаева, стр. 42)].
Стоглав (в 40-й главе) свидетельствует, что в его время ходили «по погостам и по селам и в волостях лживые пророки, мужики и жонки, и девки и старыя бабы, наги и босы, и волосы отростив, роспустя, трясутся и убиваются, а сказывают, что им является св. пятница и св. Анастасия, и велят им заповедывати канун засвечивати; оне же заповедывают христианам в среду и пятницу ручного дела не делати, и женам не прясти, и платья не мыти, и камния не разжигати, и иныя заповедуют богомерзкия дела творити». По народному объяснению по пятницам не прядут и не пашут, чтобы не запылить матушку-Пятницу и не засорить ей кострикою и пылью глаза. Если же бабы вздумают прясть и шить в этот день, то св. Пятница накажет их ногтоедом, заусеницею, или болезнею глаз: поверье это послужило основанием напечатанной нами легенды. По словам духовного регламента, суеверы уверяли, что «Пятница гневается на непразднующих (ее дня) и с великим на оных угрожением наступает». В некоторых деревнях в пятницу не засиживаются долго при свечах, потому что в этот день ходит по домам «св. Пятинка» и карает всех, кого застанет неспящим. В Малороссии поселяне уверяют, что они сами видели, как Пятница ходит по селам вся исколотая иглами и изверченная веретенами, потому что многие женщины и шьют, и прядут в такие дни, которые следует праздновать в честь этой святой 4) [Сахарова: Сказания рус. народа, т. II, стр. 97, 101: Снегирева: Простонар. русск. праздники, ч. I стр. 188–9; Терещенко: Быт русс. народа, ч. VI, стр. 56; Маяк 1843 г., т. XII, стр. 7. и 1844 г., т. XIII. Вестн. Геогр. Общества 1858 г., кн. 3, стр. 5; Полтавск. Губернск. Ведом. 1845, № 24 – часть неофициальная; Абвега рус. суеверий, стр. 275]. Таким образом особенное уважение к пятнице объясняется тем, что этот день считается в народов посвященным св. Пятнице: именем Пятницы в простонародье называется мученица Параскева. В четьях-минеях повествуется, что родители ее всегда чтили пятницу, как день страданий и смерти Спасителя за что и даровал им Господь в этот день дочь, которую они назвали «Параскеви» т. е. пятницей. В прежних наших месяцесловах при имени св. Параскевы упоминалось и название Пятницы; церкви, ей посвященные, до сих пор называются пятницкими 5) [Православ. Собеседник 1859 г., № 2, стр. 196]. 28 октября, когда чтится память св. Параскевы, поселяне кладут под ее икону зеленые плоды и хранят их до следующего года. В обетные пятницы, собираясь праздновать в одно назначенное место, они выносят образ Параскевы - мученицы, обвешанный платками и лентами. На дорогах, при распутьях и перекрестках издревле ставились на столбиках небольшие часовни с иконою св. Параскевы; часовни эти также назывались «пятницами» 6) [Рязанск. Губерн. Ведомости 1846 г., № 6 – часть неоф.: Макарова: Русские предания, ч. I. стр. 22–26; Терещенко: Быт русск. народа, ч. VI, стр. 58–59]. В других местностях все особенности, приписываемые Пятнице, относят к Пречистой Деве; так бабы не прядут по пятницам, чтобы не запылить Богородицы, которая ходит тогда по избам; еще накануне - поэтому подметают в избах полы; шерсть, от которой нет пыли, позволяют прясть 7) [Иллюстрация 1846 г., стр. 648 – статья Даля; Воронежск. Губ. Ведом. 1851, № 11. Равным образом и в другие праздничные дни запрещается прясть: это грех неотмолимый, но сматывать нитки и сучить их не считается за грех. Женщины не оставляют пряжи на веретенах в воскресенье и праздники, чтобы не рвались нитки. На масленицу не прядут, чтобы мыши не грызли ниток и чтобы холсты не были гнилыми. В Литве, приготовляясь к светлому празднику, поселяне стараются прибрать и вычистить свои избы до страстного четверга, а с этого дня до самой Пасхи не принимаются за эту работу, боясь, чтобы лежащему во гробе Христу не засорить глаз; в то же время старательно прячут веретена и прялки и перестают заниматься пряжею (Вестн. Геогр. Общества 1853, кн. I, стр. 60; Иллюстрация, год 2, стр. 262; Пузины: Взгляд на суеверия, стр. 154; Ворон. Губерн. Вед. 1851 г., № 11; Черты из истории и жизни литовск. народа стр. 93)].
Припоминая, что пятница у других европейских народов в языческую эпоху была посвящена богине Венере или Фрее (dies Veneris, Vendredi, Frejtag), справедливо будет предположить, что в приведенных нами поверьях скрывается темное воспоминание о древней языческой богине. Под влиянием христианских идей оно естественным образом слилось с священными представлениями новой религии, подобно тому, как атрибуты Перуна перенесены суеверным народом на Илью пророка, а древнее поклонение Волосу перешло на св. Власия.
Пятнице приписывают влияние на здоровье, урожай хлеба и плодородие скота, почему во время падежей, моровой язвы и других бедствий прибегают к ней с мольбами, совершают общественное богослужение и приносят очистительные жертвы; в народе ходят даже молитвы, сочиненные в честь св. Пятницы: они носятся на шее - от различных недугов или привязываются к больной голове. Во время церковных обрядов прежде выносили икону св. Параскевы, увешанную лентами, монистами, цветами и душистыми травами: эти цветы и травы оставались в церкви, и отвар их давали пить отчаянно больным, как вернейшее средство к исцелению. По народному поверью, кто соблюдает пятницу, у того не будет лихорадки. В Калужской губернии при начале жатвы одна из старух, известная по легкости своей руки, отправляется ночью в поле, нажинает один сноп, связывает его и до трех раз то кладет, то ставит на землю, произнося следующие слова: «Пятница-Параскева, матушка, помоги рабам Божиим (следуют имена) без скорби и болезни окончить жатву; будь им заступница от колдуна и колдуницы, еретика и еретицы!» Затем, взявши сноп, она старается пройти до двора, не будучи никем замеченною. На праздник Покрова девицы, желающие выйти замуж, обращаются с просьбою о том к Пятнице: «матушка Пятница-Параскева! покрой меня поскорее» 8) [Снегирева: Простонар. русск. праздники, ч. IV, стр. 113; ч. I, стр. 48]. Духовный регламент Петра Великого упоминает о совершавшемся в народе символическом обряде, указывающем на обожание Пятницы. «Слышится (читаем в этом законодательном памятнике), что в Малой России, в полку стародубском, в день уреченный праздничный водят жонку простовласую, под именем Пятницы, а водят в ходе церковном, и при церкви честь оной отдает народ с дары и со упованием некия пользы».
14. О Ное праведном.
Заставил Гасподь слипова ды бизрукыва караулить сад. Бизрукый яблыка ни даста-нить, слипой ни найдить. Паспели яблыки, пашли духи сладкии. «Малый, как жа нам яблычка пакушить?» – Садись вирхом на мине, а я пыдвизу к яблынки. Слипой нарвал пазуху яблык. Бизрукый узрил Бога, драгнул ат яблынки бижать. Слипой ат плеч (он за пличи диржалси – вирхом на бизрукым) атарвалси, ударилси аб земь, ды й абмер. Гасподь приходить: «бизрукый, иде слипой?» – Омырык яво ашиб. Гасподь приходить к слипому: «слипой, с чаво ж ты абмер? абманываишь ты мине, слипой! ни омырык тибе ушиб, ты с пличей убилси с бизрукыва!» – Абманул я тибе, Госпыди! прасти мине. Прастил слипова, ды й пашол.
Сыбрались караульщики, на варатах стаять. Идет дьявыл: «здрастуйти, рибята! што ж вы яблык ни идитя?» – Как жа нам их исть? у мине рук нету, у ниво глазе. Я ни дастану! – А я ни найду! «Плохи ж вы, рибята, кады в саду яблык ни идитя». - Мы ни ухитримся, как их есть! «Эка, как? бизрукый пади ударьси аб яблыню, а слипой падбери!» Яблынки были насажины друг ат друга на сажню. Бизрукый как ударилси аб яблыню - увесь тот сад абтрес. Слипой лег на пуза, прикатал усю траву – все яблыки искал. Ну, Гасподь приходить: «караульщики, хто ж у вас сад абтрес?» – Ветир поднялси, увесь сад абтрес! «Ат чаво жа яблыни пазавяли?» – Ат яснава со(л)нца! «Ат чаво жа нижнии бака напрели?» – Ат сильныва дожжа! «А хто жа у вас в саду траву примял?» Слипой гаварить: «у мине живот балел, все каталси! – Врешь ты, слипой! все абманываишь мине! Сабрал Гасподь караульщикав, узял огнинныи прутьи, выбил их огнинными прутьими «выдитя, праклятыи калеки, вон из маиво саду, пабирайтиси по миру атныни да веку!» Гасподь сказал: «дай жа я сделаю Ноя Правидныва, штоб у маем у свети была правда». Приставил сабаку голую караулить Ноя Правидныва: «сматри ж ты, сабака, никаво ни пущай сматреть маиво Ноя Правидныва!» Приходить дьявыл к сабаки: «пусти мине, сабака, Ноя Правидныва пысматреть!» – Мне Гасподь ни вилел никаво пущать. «Хатя ты ни пущаишь мине Ноя Правидныва пысматреть, а я тибе дам шубу и на руки и на ныги: придет зима, придуть марозы – ни надыть тибе избы». Дал дьявыл сабаки шубу; сабака пустила дьявыла пысматреть Ноя Правидныва. Дьявыл ахаркыл, апливал Ноя Правидныва; стал Ной синий, зиленый, дурной... странно на Ноя глидеть стало! «Што ж ты, сабака, да Ноя дьявыла дапустила? што ж я тибе гаварил!» – А што ж ты мине без шубы приставил? «Штоб ты цирковныва звону ни слыхала, у Божой храм ни хадила!» Взял Гасподь, апасли той сабаки, Ноя вывырызал (sic): аплевыныя, ахоркыныя в сиредку... Из Ноевыва рибра сделал Гасподь жину Евгу. «Ну, Ной с Евгаю Правидныи! усе плады ештя; аднаво плада ни трогайтя, вот с той-та яблынки». Евга гаварить: „Ной Правидный! ат чаво ж эта так Бог гаварить: усе плады ештя, а с аднаво ни трогайтя? Давай пакушаим!» Съели па яблычку, па разу укусили... друг друга зыстыдились: Евга пыд лапух, а Ной пыд другой, друг ат друга схаранилиси. Приходить Гасподь: «Ной Правидный! игде ты?» – Я вотын! «Иди ка мне!» – Я наг! Ной гаварить: Госпыди! сатвари нам адежу. Вышли ани к ниму; выбил их Гасподь огнинными прутьими, выгнал из саду вон! Выслымши из саду Ноя Правидныва, умилилси Гасподь. «Ной Правидный, гаварить, у нас будить чириз три года патопа; штобы ты в три года кавшег пастроил. Ной Правидный! кавшег строй, да жине ни сказывай, што строишь!» Пашол Ной Правидный у рощу строить кавшег; строить год, строить два. Дьявыл приходить: «Ной Правидныи, што делаишь?» – Разве ты слипой? ты видишь, што я делаю! «Я вижу, што ты строишь, ды ни знаю!» – И ни веляна тибе знать! Дьявыл ударилси из рощи к Ноивый жине, к Евги: «Евга, успраси ты у мужа, што он делаить?» А Ной Правидный жине атказываить: «я так па рощи хажу, на древья сматрю, сам сибе забавляю!» – «Ен ни па рощи гуляить, ен штой-та рубить!» – Я ни знаю. «Сделай жа ты квасу, наклади хмелю!» – Усхвалил сам сибе Ной: «слава тибе, Госпыди! састроил сибе судно за палгода патопы». Приходить, стал кушать: „Евга, нет ли чаво пакушамши напитца?» Напилси квасу, лег атдыхать. «Ной Правидный! два года ходишь, да мне - правды ни скажишь, штой-та такоя ты рабатаишь?» – Экая ты! Вот асталась палгода да первыва мая; у маи-месицы, у первым числе, будить патопа! – Атдахнумши, приходить Ной к кавшегу: увесь кавшег дьявыл разметал. «Экая!... пригряшил я дли(я) тибе!» Шесть месицыв ен йиво сыбирал ни пимши, ни емши, и дамой ни хадил. Приходить жа Господь: «Ной Правидный, сабирай жа всяких звирьев у кавшег па паре, и дичи, пладов всяких. Собрал жа ен зверьев всяких, и ужов, и пладов всяких. «Будить, гаварить Господь, патопа: затопить и леса, и луга, и балота, и дама! Будить патопа на двинадцать сутык». Ной забрал все.
Дьявыл гаварить: «Евга, как жа мне с табою у кавшег залесть?» – Я ни знаю! «Разуй леваю ногу, да глянь скрозь ноги на мине; а патыль (до тех пор) ты ни лезь у кавшег, пакыль страшная патопа ни настанить, пакыль вада ни разальетси увизде; ен на тебе закричить: лезь ка мне, акаянная, а то утопнишь! Как ен тибе акаяннай назавет – и я с табой улезу. А датыль не лазий». Евга глянула скрозь ноги, Ной закричал: «лезь жа ты ка мне! лезь жа скарея, акаянная!» Как сказал Ной, дьявыл как сигнеть (прыгнет) у кавшег и паплыл; скинулся (обратился) мышью – кавшег пратачил. Уж узял эту дыру галавой и заткнул, игде мышь пратачила. Плавыли ани адинатцать сутык па вазморью, па этай пы патопи. Паслал Ной Правидный ворана: «палити жа ты, чорнай воран, узнай есть ваде панижения, али нет?» Воран литал, литал, нашол падла и стал кливать на острави. «Идее ж ты был, воран?» – Я, говарить, аташол да падла кливал! «Как жа ты ни паслушил? мы тибе пасылали пысматреть вады; ведь всякая душа да хвалить Госпыда! будь жа ты, воран, как пень гарелый; будь жа у тибе дети гадавыи: как дитей даждешьси – сам акалей!» Ведь как воран даждетца дитей, выходить, выкормить, – сам акалеить; ведь ани все калеють! «Литии ж ты, голубь; пысматри ж ты патопы: спадаить ли, прибавляить ли?» Литал, литал, голубь; патопа сбавила на три аршина; и нашол ен такоя места, сухоя, игде можна кавшегу вылести на край. Приплыли х(к) пристыни.
Приходить Господь: «што вы живы ли усе?» - Слава ти, Госпыди! уcе живы! «Выходитя ж вон!» Усе вышли; напаследак дьявыл сиг! «Вот, Госпыди, хотел мине утапить; веть я вотан! я тибе бальшой враге!» – Кали ж ты мне - бальшой враг, вазьми ж ты мине за руку. Вазьметь дьявыл Госпыда парирех руки, да ни поймаить – руку апустить. «Дай жа я тибе вазьму за руку!» Как вазьметь Гасподь дьявыла за руку, – «ой, ой, ой! я буду тибе хоть меньшой брат!» – все, вишь, у братья лезить. «Лезь жа ты, меньшой брат, у моря, дастань зимли горсть: давай зимлю засивать». Ани прибились х(к) кургану, а кругом все моря стояла. Полез дьявыл в моря, схватил зимли горсть, да ни вытащил всие размыла! Раз слез, другой, третий слез... у читвертай полез. «Брат, гаварить Господь, скажи: Госпыди Иисус Христос!» Сказал дьявыл: Госпыди Иисус Христос! нырнул в моря и вытащил зимли у горсти с макавых два зирна. «Лезь жа ищо, этай зимли мала!» – Пастой жа, гаварить сам сибе дьявыл, я запхаю сибе за щику зимли; што Гасподь будить делать, я сибе тожа сделаю. Взял Гасподь перехря-стилси, кинул зимлю на три стораны: сделались па взморью луга, леса, рощи... ровна! «Госпыди, а што ж за маи труды, какоя будить угожения?» - Пасажали ми белый свет; можеть, тибе будуть хвалити, мине поминати; я и тем буду даволин.
«Ну, Ной, живи на зимли, радися, пладися!» – Госпыди, скора ж ат мине ат аднаво белый свет нарадитца? Господь гаварить: «ты мужика сваляй из глины, а господ из пшенишныва из теста». Барзой кабель стаял сзади, схватил пшенишный ком да бижать: ат Варонижа да нашива сила все аднадворцев и...............
«Госпыди, я насилил народу ат Варонижа ды Куракина на двести на восемдесят верст. Госпыди, у чом жа нам жить будить? народу я распладил многа!» Господь дал им тапоры, срубил им избы: «живитя, вот вам избы!» – Госпыди, на чом жа нам работать? Дал Гасподь лошадь. «Да чем жа ее абратать?» Господь свизал обрыть 1) [Мочальная или веревочная узда. (Опыт обл. великор. словаря, стр. 135)], свизал хамут. Вот спирва сыбралось чилавек сорык народу абгарнуть (окружить – см. Опыт обл. словаря, стр. 131) лошадь ды загнать в хамут, а там обрыть вздернуть; стали впириди, растапырили хамут да обрыть! Господь паймал лошадь, запрег: «вот вам, гаварить, изба, лошадь, упряжь; живитя да мине хвалитя!» Вот мы таперича живем да и хвалим ево: .слава тибе, Госпыди! што усе паказал».
(Доставлена П. В. Киреевским)
Примечание.
Начало этой любопытной легенды заимствовано из «притчи о теле человеческом, и о душе, и о воскресении мертвых». Притча эта встречается во многих рукописных прологах XIII, XIV, XV и XVI столетий и между сочинениями Кирилла Туровского, который передает ее в более распространенном изложении (см. Рукописи графа А. С. Уварова, том 2, стр. XLVI-LI, 137–141). Конечно, отсюда она перешла в народные сказания, и это служит новым свидетельством того влияния, какое оказывала книжная литература на устную. Для сличения приводим здесь самую притчу:
«Человек некто добра рода насади виноград, и оплотом огради, и отходя в домы отча своего: «кого, рече, створю стража дому моему и притяжанию? Аще бо поставлю сде от предстатель моих, то потеряют мой труд. Но сиче створю: поставлю стража хромча и слепча, да аще кто хоще украсти от враг моих в винограде, слепець чюеть, а хромець видить; аще кто от сего всхощеть, хромець убо не имать ногу дойти, слепец же аще поидет – в пропастех убьется». И посадив я, отъиде. Надолзе бо седящим им, и рече слепеч ко хромчю: «что убо благоухание полетаеть изнутрь врат?» Отвеща хромець: «многа блага господина наю внутрь есть, иже неизреченьная вкушения; но понеже премудр есть господин наю, мене посади хромаго, а тебе слепаго, и не можев того дойти и насытитися».– Отвеща слепеч хромчю: «почто еси сих не возвестил да быхове не жадала? Аще бо слеп есмь, но ногы имам и силен есмь носити тя: ныне бо возми кошь, и всади на мои плещи, и аз тя несу, а ты мне путь повещай; и вся благая господина наю обоемлеве. Да егда приде господин наю, укрыется дело наю от него; аще мене воспросить, и реку: ты веси, господине мой, яко слеп аз есмь; аще ли тебе вопросить, ты же речи: аз хром есмь, и тако премудруеве господина наю». Всед же хромець на слепеца, и шед окрадоста овощь господина своего. По времени же пришед господин винограда, и види его окрадена, повеле - привести слепца, и глагола: не добра ли тя поставих стража винограду моему, почто еси окрал его? Отвеща слепече: «Господи, ты веси, яко слеп есмь; аще бых хотел дойти, не вижю дойти; но крал есмь хромець, а не аз». И повеле господин блюсти слепеца, дондеже приведуть хромца. Призвану же хромчю, начастася спирати. Хромець глаголаше слепчю: «аще не бы ти носил мене, николи же могл бых там дойти, понеже хром есть». Слепець же глаголаше: «аще бы не ты мне путь поведал, то не бы аз там дошел». Тогда господин, сед на судищи, нача судити, и рече господин: «яко же еста рекла (крала), тако да всяде хромець на слепца». Вседшю бо хромьчю на слепца, повеле бити немилостивено».
В народной легенде вместо хромца выведен безрукий. – Далее легенда воспользовалась библейскими сказаниями об Адаме и Ное, но передает их в искаженном виде, смешивая события и перепутывая их баснословными народными преданиями. Сюда вошли и некоторые рассказы из старинного животного эпоса. Так народное суеверие представляет, что собака первоначально была сотворена голою, без шерсти; Бог заставил ее стеречь от демонских козней тело первосозданного человека; нечистый грозит собаке зимними морозами и, соблазняя, дает ей мягкую шубу. Любопытны роли, которые играют в ковчеге мышь и уж. Нечистый ухитряется, влезает в ковчег и в виде мыши прогрызает в нем дыру; уж затыкает ее своей головой. После потопа следует вновь создание земли и людей; очевидно устный рассказ относит здесь в конец то, что должно было стоять в начале. Предание о создании земли записано г. Терещенком (Быт русского народа, ч. V, стр. 44–45) с некоторыми подробностями, которых недостает в нашей легенде:
«В начала света благоволил Бог выдвинуть землю. Он позвал черта, велел ему нырнуть в бездну водяную, чтобы достать оттуда горсть земли и принесть ему. – «Ладно, думает сатана, я сам сделаю такую же землю! Он нырнул, достал в руку земли и набил ею свой рот. Принес Богу и отдает, а сам не произносит ни слова... Господь куда ни бросит землю, то она вдруг является такая ровная, ровная, что на одном конце станешь – то на другом все видно, что делается на земле. Сатана смотрит... хотел что-то сказать и поперхнулся. Бог спросил его: «чего он хочет?» Черт закашлялся и побежал от испугу. Тогда гром и молния поражали бегущего сатану, и он где приляжет – там выдвинутся пригорки и горки; где кашлянет – там вырастет гора; где прискачет - там высунется поднебесная гора. И так бегая по всей земле, он изрыл ее; наделал пригорков, горок, гор и превысоких гор».
В карпатской колядке поется, что при начале света два голубя спустились на дно моря, достали оттуда песку и камня, из которых и были созданы земля и небесные светила.
Доисторические предания, уцелевшие почти у всех индоевропейских народов, рассказывают, что само божество научило первоначально человека строить жилища, ковать металлы и возделывать землю 1) [См. статью; Мифическая связь понятий света, зрения, огня, металлов и проч. (в Архиве историко-юридич. сведений о России, т. 2, половина 2-я)]. На Украине есть поверье, что сам Господь дал Адаму плуг, а Еве прялку – в то время, как они нарушили заповедь и были высланы из рая 2) [Русск. Беседа 1856 г., т. 3, стр. 74: статья Максимовича]. Согласно с этим напечатанная нами легенда повествует о том, как Господь выучил людей строить избу и запрягать лошадь. Между русскими крестьянами ходит еще другое предание о постройке избы: долго люди не умели придумать, как бы охранить себя от непогоды и стужи; наконец черт ухитрился и выстроил избу: всем бы хороша: и тепло, и уютно, да темно, хоть глаз выколи! Уж ангел Господень научил прорубить окно, и с тех пор стали люди строить избы с окнами. Предание это носит на себе печать весьма древнего происхождения. Злой дух, как представитель темной силы, мрака, по народным поверьям боится света и исчезает с первыми лучами солнца 3) [Крик петуха, предвозвещающий восход солнца прогоняет нечистых духов. Сличи с Kinder-und Hausm?rchen, ч. 2, стр. 519], все, что имеет связь с светом исходит не от него, а даруется божеством добра и правды.
15. Соломон премудрой.
Иисус Христос, после распятия, сошел во ад и всех оттуда вывел, окромя одного Соломона Премудрого. «Ты, сказал ему Христос, сам вы(й)ди своими мудростями!» И остался Соломон один в аду; как ему выдти из аду? Думал-думал да и стал вить завертку. Подходит к нему маленькой чертенок, да и спрашивает, на что вьет он веревку без конца? «Много будешь знать, отвечал Соломон, будешь старше деда своего сатаны! увидишь на что!» Свил Соломон завертку, да и стал размерять ею в аду. Чертенок опять стал у него спрашивать, на что он ад размеряет? «Вот тут монастырь поставлю, говорит Соломон Премудрой; вот тут церковь соборную». Чертенок испугался, бегом побежал и рассказал все деду своему, сатане, а сатана взял да и выгнал из аду Соломона Премудраго.
(Записана в Орловском уезде П. И. Якушкиным).
Примечание.
Сличи с следующей легендой о «Солдате и Смерти» (№ 16, а). – О премудром царе Соломоне известен целый ряд старинных повестей, о которых смотри в сочинении г. Пыпина: «Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских» (стр. 102–123). С этими повестями, занесенными во многие рукописные сборники, имеют связь и те народные сказания о Соломоне, которые вошли в «Српске народне приповиjетке» Караджича.
16. Солдат и смерть
а. Один солдат прослужил двадцать пять лет, а отставки ему нет – как нет! Стал он думать да гадать: «что такое значит? прослужил я Богу и великому государю двадцать пять лет, в штрафах не бывал, а в отставку не пущают; дай пойду, куды глаза глядят!» Думал-думал и убежал. Вот ходит он день, и другой, и третий, и повстречался с Господом. Господь его спрашивает: «куда идешь, служба?» – Господи! прослужил я двадцать пять лет верою и правдою, вижу: отставки не дают – вот я и убежал; иду теперь, куды глаза глядят! «Ну, коли ты прослужил двадцать пять лет верою и правдою, так ступай в рай – в царство небесное». Приходит солдат в рай, видит благодать неизреченную, и думает себе: вот когда поживу-то! Ну только ходил он, ходил по райским местам, подошел к святым отцам и спрашивает: «не продаст ли кто табаку?» – Какой, служба, табак! тут рай, царство небесное! Солдат замолчал. Опять ходил он, ходил по райским местам, подошел в другой раз к святым отцам и спрашивает: «не продают ли где близко вина?» – Ах ты, служба-служба! какое тут вино! здесь рай, царство небесное!... «Какой тут рай: ни табаку, ни вина!» сказал солдат и ушел вон из раю.
Идет себе да идет, и попался опять на встречу Господу. «В какой, говорит, рай послал ты меня, Господи? ни табаку, ни вина нет!» – Ну, ступай по левую руку, отвечает Господь; там все есть! Солдат повернулся налево и пустился в дорогу. Бежит нечистая сила: «что угодно, господин служба?» – Погоди спрашивать; дай прежде место, тогда и разговаривай, Вот привели солдата в пекло 1) [Вариант: в ад]. «А что, табак есть?» спрашивает он у нечистой силы. – Есть, служивой! «А вино есть?» – И вино есть! «Подавай всего!» Подали ему нечистые трубку с табаком и полуштоф перцовки. Солдат пьет-гуляет, трубку покуривает, и радехонек стал: «вот взаправду рай – так рай!» Да недолго нагулял солдат; стали его черти со всех сторон прижимать, тошно ему пришлося! Что делать? пустился на выдумки, сделал сажень, настрогал колышков и давай мерить: отмерит сажень и вобьет колышек 2) [Вар.: Взял шнур, вынул из ранца кусок мелу, намелил шнур и стал размерять пекло]. Подскочил к нему черт: «что ты, служба, делаешь?» – Разве ты ослеп! Не видишь что ли? хочу монастырь построить 3) [Вар.: Хочу собор построить: придет табель, некуда и в парад идти!]. Как бросится черт к своему дедушке: «погляди-тка, дедушка, солдат хочет у нас монастырь строить!» Дед вскочил и сам побежал к солдату: «что, говорит, ты делаешь?» – Разве не видишь? хочу монастырь строить. Дед испугался и побежал прямо к Богу: «Господи! какого солдата прислал ты в пекло: хочет монастырь у нас построить!» – А мне что за дело! зачем таких к себе при(ни)маете? «Господи! возьми его оттедова». – А как его взять-то! сам пожелал. «Ахти! завопил дед, что же нам бедным с ним делать?» – Ступай, сдери с чертенка кожу и натяни барабан, да после выйди из пекла и бей тревогу: он сам уйдет! Воротился дед, поймал чертенка, содрал с него кожу и натянул барабан. «Смотрите же, наказывает чертям, как выскочит солдат из пекла, сейчас запирайте ворота крепко-накрепко, а то как бы опять сюда не ворвался!» Вышел дед за ворота и забил тревогу; солдат как услыхал барабанный бой – пустился бежать из аду сломя голову, словно бешеной; всех чертей распугал, и выскочил за ворота. Только выскочил – ворота хлоп и заперлися крепко-накрепко. Солдат осмотрелся кругом: никого не видать и тревоги не слыхать; пошел назад и давай стучаться в пекло: «отворяйте скорее! кричит во все горло, не то ворота сломаю!» – Нет, брат, не сломаешь! говорят черти. Ступай себе, куда хочешь, а мы тебя не пустим; мы и так насилу тебя выжили!
Повесил солдат голову и побрел, куда глаза глядят. Шел-шел и повстречал Господа. «Куда идешь, служба?» – И сам не знаю! «Ну, куда, я тебя дену? послал в рай – не хорошо! послал в ад – и там не ужился!» – Господи, поставь меня у своих дверей на часах. «Ну, становись». Стал солдат на часы. Вот пришла Смерть. «Куда идешь?» спрашивает часовой 4) [Вариант: Поставил Бог солдата у райских дверей: «смотри, приказывает, никого не пропускай!» – Слушаю; старого солдата нечего учить. Вот стоить он на часах, никого не пропускает. Идет Смерть. «Кто идет?» окликает солдат. – Смерть. «Куда?» – К Богу. «Зачем?»...] Смерть отвечает: «иду к Господу за повелением, кого морить мне прикажет. – Погоди, я пойду спрошу. Пошел и спрашивает: «Господи! Смерть пришла; кого морить укажешь?» – Скажи ей, чтоб три года морила самой старой люд. Солдат думает себе: «эдак, пожалуй, она отца моего и мать уморит; ведь они старики». Вышел и говорит Смерти: «ступай по лесам и три года точи самые старые дубы» 5) [Вар.: Грызи старой лес, которой сто лет на корню простоял]. Заплакала Смерть: «за что Господь на меня прогневался? посылает дубы точить!» И побрела по лесам, три года точила самые старые дубы; а как изошло время – воротилась опять к Богу за повелением. «Зачем притащилась?» спрашивает солдат. – За повелением, кого морить Господь прикажет. «Погоди, я пойду спрошу». Опять пошел и спрашивает: «Господи! Смерть пришла; кого морить укажешь?» – Скажи ей, чтоб три года морила молодой народ 6) [Вар.: средних людей]. Солдат думает себе: «эдак, пожалуй, она братьев моих уморит!» Вышел и говорит Смерти: «ступай опять по тем же лесам и целых три года точи молодые дубы 7) [Вар.: грызи средний лес]; так Господь приказал!» – За что это Господь на меня прогневался! Заплакала Смерть и пошла по лесам, три года точила все молодые дубы, а как изошло время – идет к Богу, едва ноги тащит. «Куда?» спрашивает солдат. – К Господу за повелением, кого морить прикажет. «Погоди, я пойду спрошу». Опять пошел и спрашивает: «Господи! Смерть пришла; кого морить укажешь?» – Скажи ей, чтоб три года младенцев морила. Солдат думает себе: «у моих братьев есть ребятки: эдак, пожалуй, она их уморит!» Вышел и говорит Смерти: «ступай опять по тем же лесам и целых три года гложи самые малые дубки». – За что Господь меня мучает! заплакала Смерть и пошла по лесам, три года глодала самые что ни есть малые дубки; а как изошло время – идет опять к Богу, едва ноги передвигает 8) [Вар.: Идет чуть живая: только ветер подует – так от ветру и валится!]. «Ну теперь хоть подерусь с солдатом, а сама дойду до Господа! за что так девять лет он меня на-казует?» Солдат увидал Смерть и окликает: «куда идешь?» Смерть молчит, лезет на крыльцо. Солдат ухватил ее за шиворот, не пускает. И подняли они такой шум, что Господь услыхал и вышел: «что такое?» Смерть упала в ноги: «Господи! за что на меня прогневался? мучилась я целых девять лет: все по лесам таскалась, три года точила старые дубы, три года точила молодые дубы, а три года глодала самые малые дубки... еле ноги таскаю!» – Это все ты! сказал Господь солдату. «Виноват, Господи!» – Ну, ступай же за это, носи девять лет Смерть на закортышках! (на плечах – см. Слов. Росс. Акад.).
Засела Смерть на солдата верхом. Солдате – делать нечего – повез ее на себе, вез-вез и уморился; вытащил рог с табаком и стал нюхать. Смерть увидала, что солдат нюхает, и говорит ему: «служивой, дай и мне понюхать табачку». – Вот те на! полезай в рожок да и нюхай, сколько душе угодно. «Ну, открой-ка свой рожок!» Солдат открыл, и только Смерть туда влезла – он в ту ж минуту закрыл рожок и заткнул его за голенище 9) [Вар.: Велел Господь солдату кормить Смерть орехами, чтоб она поправилась. Пошел солдат с нею в лес, и заспорил: «ты де не влезешь в пустой орех!» Смерть сдуру и влезла, а солдат заткнул дырочку (в орехе) колышком, спрятал орех в карман, и пошел на старое место]. Пришел опять на старое место и стал на часы. Увидал его Господь и спрашивает: «а Смерть где?» – Со мною. «Где с тобою?» – Вот здесь за голенищем. «А ну, покажи!» – Нет, Господи, не покажу, пока девять лет не выйдет; шутка ли ее носить на закортышках! ведь она не легка! «Покажи, я тебя прощаю!» Солдат вытащил рожок и только открыл его – Смерть тотчас и села ему на плеча. «Слезай, коли не сумела ездить!» сказал Господь. Смерть слезла. «Умори же теперь солдата!» приказал ей Господь и пошел – куда знал.
«Ну, солдат! говорит Смерть, слышал – тебя Господь велел уморить!» – Что же? надо когда-нибудь умирать! дай только мне исправиться. «Ну, исправься!» Солдат надел чистое белье и притащил гроб. «Готов?» спрашивает Смерть. – Совсем готов! «Ну, ложись в гроб!» Солдат лег спиной к верху. «Не так!» говорить Смерть. – А как же? спрашивает солдат – и улегся на бок. «Да все не так!» – На тебя и умереть-то не угодишь! – и улегся на другой бок. «Ах, какой ты, право! разве не видал, как умирают?» – То-то и есть, что не видал! «Пусти, я тебе покажу». Солдат выскочил из гроба, а Смерть легла на его место. Тут солдат ухватил, крышку, накрыл поскорее гроб и наколотил на него железные обручи; как наколотил обручи – сейчас же поднял гроб на плеча и стащил в реку. Стащил в реку, воротился на прежнее место и стал на часы. Господь увидал его и спрашивает: «где же Смерть?» – Я пустил ее в реку. Господь глянул – а она далеко плывет по воде. Выпустил ее Господь на волю. «Что ж ты солдата не уморила?» – Вишь, он какой хитрой! с ним ничего не сделаешь. «Да ты с ним долго не разговаривай; пойди и умори его!» Смерть пошла и уморила солдата.
b. Жил да был один солдат, и зажился он долго на свете, попросту сказать – чужой век стал заедать. Сверстники его понемногу отправляются на тот свет, а солдат себе и ухом не ведет, знай себе таскается из города в город, из места в место. А по правде сказать - не солгать: Смерть давно на него зубы точила. Вот приходит Смерть к Богу и просит у него позволения взять солдата: долго де зажился на свете, пора де ему и честь знать, пора и умирать! Позволил Бог Смерти взять солдата.
Смерть слетела с небес с такою радостию, что ни в сказке; сказать, ни пером описать. Остановилась у избушки солдата и стучится. «Кто тут?» – Я. «Кто ты?» – Смерть. «А! зачем пожаловала? я умирать-то не хочу». Смерть рассказала солдату все, как следует. «А! если уж Бог велел, так другое дело! против воли Божией нельзя идти. Тащи гроб! Солдат на казенный счет всегда умирает. Ну, поворачивайся, беззубая!» Смерть притащила гроб и поставила посреди избы. «Ну, служивый, ложись; когда-нибудь надо же умирать». – Не растабарывай! знаю я вашего брата, не надуешь. Ложись-ка прежде сама. «Как сама?» – Да так. Я без артикула ничего не привык делать; что начальство покажет: фрунт – что ли там, аль другое что, – то и делаешь. Уж так привык, сударка моя! не переучиваться же мне: старенек стал! Смерть поморщилась и полезла в гроб. Только что расположилась она в гробу, как следует, – солдат возьми да и нахлопни гроб-то крышкой, завязал веревкой и бросил в море. И долго, долго носилась Смерть по волнам, пока не разбило бурей гроба, в котором она лежала.
Первым делом Смерти, как только она получила свободу, опять была просьба к Богу, чтоб позволил ей взять солдата. Бог дал позволение. Снова пришла Смерть к солдатской избушке и стучится в двери. Солдат узнал свою прежнюю гостью, и спрашивает: «что нужно?» – Да я за тобой, дружище! теперь не вывернешься. «А врешь, старая, чертовка! не верю я тебе. Пойдем вместе к Богу». – Пойдем. «Подожди, мундир натяну». Отправились в путь. Дошли до Бога; Смерть хотела было идти вперед, да солдат не пустил: «ну куда ты лезешь? как смеешь ты без мундира... идти? Я пойду вперед, а ты жди!» Вот воротился солдат от Бога. «Что, служивый, правду я сказала?» спрашивает Смерть. – Врешь, солгала немного. Бог велел тебе прежде еще леса подстригать да горы ровнять; а потом и за меня приниматься. И солдат отправился на зимние квартиры вольным шагом, а Смерть осталась в страшном горе. Шутка ли! разве мала работа – леса подстригать да горы ровнять? И много, много лет трудилась Смерть за этой работой, а солдат жил себе - да жил. Наконец и в третий раз пришла за солдатом Смерть, и нечем ему было отговориться: пошел солдат в ад. Пришел и видит, что народу многое множество. Он то толчком, то бочком, а где - и ружье на перевес, и добрался до самого сатаны. Посмотрел на сатану и побрел искать в аду уголка, где бы ему расположиться. Вот и нашел; тотчас наколотил в стену гвоздей, развесил амуницию и закурил трубку. Не стало в аду прохода от солдатика; не пускает никого мимо своего добра: «не ходить! вишь, казенные вещи лежат; а ты, может, на руку нечист. Здесь всякого народу много!» Велят ему черти воду носить, а солдат говорит: «я двадцать пять лет Богу и великому государю служил, да воды не носил; а вы с чего это вздумали... Убирайтесь-ка к своему дедушке!» Не стало чертям житья от солдата; хоть бы выжить его из ада, так не идет: Мне, говорит, и здесь хорошо!» Вот черти и придумали штуку: натянули свинячью кожу, и только улегся солдат спать – как забили тревогу. Солдат вскочил да бежать; а черти сейчас за ним двери и притворили, да так себе обрадовались, что надули солдата!... И с той поры таскался солдат из города в город, и долго еще жил на белом свете, - да вот как-то на прошлой неделе - только помер.
(Записана в Нижнем Новгороде)
с. Служил солдат Богу и великому государю целых двадцать пять лет, выслужил три сухаря и пошел домой на родину. Шел-шел и крепко задумался: «Господи Боже ты мой! служил я царю двадцать пять лет, был сыт и одет; а теперь до чего дожил? и голоден, и холоден; только и есть что три сухаря». А на встречу ему убогой нищий и просит милостинку. Солдат отдал нищему один сухарь, а себе оставил два. Пошел дальше; немного погодя попадается ему другой нищий, кланяется и просит милостинку. Солдат подал и этому сухарь, и остался у него один. Опять пошел дальше своей дорогою и повстречал третьего нищего: кланяется ему старец и просит милостинку. Вынул солдат последний сухарь и думает: «целый дать – самому не останется; половину дать – пожалуй сойдется этот старец с прежними нищими, увидит у них по целому сухарю и обидится; лучше отдам ему весь, а сам обойдусь кое-как!» Отдал последний сухарь и остался ни при чем. Вот старец и спрашивает его: «скажи, доброй человек, чего желаешь, в чем нуждаешься? я те помогу». – Бог с тобой! отвечает солдат; с тебя, старичок, взять нечего: ты сам человек убогой. «Да ты не смотри на мое убожество; только скажи, чего желаешь, – а я уж награжу тебя за твою добродетель». – Мне ничего не надо; а коли есть у тебя карты, так подари на память. Старец вынул из-за пазухи карты и дает солдату: «возьми, говорит; с кем ни станешь играть в эти карты – всякого обыграешь; да вот на тебе - и торбу: что ни встретишь на дороге, зверя ли, птицу ли, и захочешь поймать, – только распахни торбу и скажи: полезай сюда, зверь али птица! и все сделается по твоему 10) [Вариант: Служил солдат двадцать пять лет и выслужил три денежки. Идет на родину, а на встречу ему сам Господь с двенадцатью апостолами. Подходит Христос в нищенском образе и просит милостину. «Что ж тебе подать, старичок, говорит солдат; хлеба у меня нет ни куска, вот тебе денежка – прими Христа ради!» Пошел солдат своей дорогой, а Господь зашел вперед, повстречал его и спрашивает: «скажи, служивой, чего желаешь?» Апостолы говорят: «проси, солдат, царства небесного!» А он в ответ: «я двадцать пять лет служил своим умом, и теперь не хочу слушать чужого разума! Дай мне, говорит, кисет табаку». Дал ему Господь кисет табаку. На другой день идет Христос и по-прежнему просит у солдата милостину; отдал ему солдат и другую денежку. Пошел солдат своей дорогой, а Господь зашел вперед, навстречу ему, и опять спрашивает: «скажи, служивой, чего желаешь?» – Проси царства небесного! говорят апостолы. «Не хочу жить чужим умом, отвечал солдат; дай мне кошель с деньгами». Дал ему Господь кошель с деньгами. На третий день идет Христос и опять просит у солдата милостину; отдал ему солдат и последнюю заслужоную денежку. И в третий раз зашел Господь ему навстречу и спрашивает: «скажи, служивой, чего желаешь?» – Проси царства небесного! говорят апостолы. «Что вы учите! сердито закричал солдат; сказал вам, что не хочу чужим умом жить – и не приставайте! Вишь, своим умом-то я выпросил кисет табаку да кошель денег, и сколько табаку ни курю, сколько денег ни беру – все не убывает!» Была у солдата порожняя сума, вот он ее ухватил и говорит Христу: «пущай по моему слову будет она полна, чем пожелаю!» – Ну, пущай! сказал Христос, и пошел с апостолами своей дорогой. Вариант 2. Выслужил солдат три сухаря и пошел домой. Идет, а навстречу ему Господь с апостолом Петром. «Служивой, дай чего-нибудь перекусить нам!» Солдат дал им по сухарю, себе оставил третий. «Спасибо!» – и пошли они в разные стороны. Вот Господь и говорит апостолу Петру: «ступай, нагони солдата и спроси, чего от Бога желает?» Нагоняет апостол Петр солдата, а солдат увидал его и кричит: «что, брат, аль за третьим сухарем идешь? У самого один остался, и не проси – не дам!» – Нет, служивой! скажи-ка, чего ты от Бога желаешь? «Чего желаю? да только колоду карт, да еще коли на что погляжу и вымолвлю: по Господневу слову полезай в ранец! – чтоб все туда и лезло»]. – Спасибо, сказал солдат, взял карты и торбу и поплелся в путь-дорогу.