Шел близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, и пришел к озеру, а на том озере - плавают три диких гуся. Вот солдат и вздумал: «дай-ка я торбу свою попробую!» Вынул ее, распахнул и говорит: «эй вы, дикие гуси! полетайте в мою торбу». И только выговорил эти слова – как снялись гуси с озера и прилегали прямо в торбу. Солдат завязал торбу, поднял на плеча и пустился в дорогу. Шел-шел, и пришел в город. Забрался в трактир и говорит хозяину: «возьми этого гуся и зажарь мне к ужину, а другого гуся отдаю тебе за хлопоты, а третьего променяй мне на водку». Вот солдат сидит себе в трактире да угощается: выпьет винца да гусем и закусит. И вздумалось ему посмотреть в окошко: стоит на другой стороне большой дворец, только во всем дворце нет ни одного стекла целого. «Послушай, спрашивает он хозяина, что это за дворец и отчего пустой стоит?» – Да вишь, говорит хозяин, царь наш выстроил себе этот дворец, только жить-то в нем нельзя; вот уж семь лет пустует! всех нечистая сила выгоняет! Каждую ночь собирается там чертовское сонмище, шумит, пляшет, в карты играет и всякие скверны творит. Вот солдат пошел к царю. «Ваше царское величество! позволь, говорит, мне в твоем порожнем дворце одну ночь переночевать». – Что ты, служба! говорит ему царь; Бог с тобою! уж были такие смельчаки, брались переночевать в энтом дворце, да ни один живой не ворочался! «Небось, русской солдат ни в воде не тонет, ни в огне не горит. Служил я Богу и великому государю двадцать пять лет, да не умер; а то за одну ночь у тебя помру!» – Я ж тебе говорю: пойдет туда с вечера живой человек, а утром одни косточки найдут. Солдат стоит на своем: пусти да пусти его во дворец. «Ну, говорит царь, ступай с Богом, ночуй, коли хочешь; я с тебя воли не снимаю».
Пришел солдат во дворец и расположился в самой большой комнате; снял с себя ранец и саблю, ранец поставил в уголок, а саблю на гвоздик повесил; сел за стол, вынул кисет с табаком, набил трубку – и покуривает себе. Вот ровно в двенадцать часов – откуда что взялось – набежало во дворец чертей видимо-невидимо; поднялся гам, крик, пляс, музыка. «А и ты, служивой, здесь! закричали черти. Зачем пожаловал? Не хочешь ли поиграть с нами в карты?» – Отчего не хотеть! только чур играть моими картами. Сейчас вынул свои карты и ну сдавать. Стали играть; раз сыграли – солдат выиграл, в другой – опять солдат выиграл; сколько ни ухитрялись черти, а все деньги спустили солдату: он знай себе загребает! «Постой, служивой, говорят черти; есть у нас еще шестьдесят четвериков серебра да сорок золота, давай-ка играть с тобой на это серебро и золото!» – и посылают они малого чертенка таскать серебро. Стали снова играть, солдат все обыгрывает: уж чертенок таскал-таскал, все серебро перетаскал, и говорит старому дьяволу: «дедушка, больше нету!» – Таскай, пострел, золото! Вот он таскал-таскал золото, целой угол завалил, а толку все нету, все солдат обыгрывает. Жалко стало чертям своих денег; вот они и давай приступать к солдату, да как заревут: «разорвем его, братцы! съедим его!» – Еще посмотрим, кто кого съест! говорит солдат, схватил торбу, распахнул и спрашивает: «а это что?» – Торба, говорят черти. «А ну, по Божьему слову, полезайте в торбу!» Только сказал – и полезли черти в торбу; да и много ж набралось их, чуть не давят друг дружку! Солдат завязал торбу покрепче и повесил на станку на гвоздь; а сам улегся спать.
Поутру посылает царь своих людей: «ступайте, проведайте – что с солдатом деется? Коли пропал от нечистой силы, так приберите его косточки!» Вот и пошли; приходят во дворец – а солдат весело по горницам похаживает да трубочку покуривает. «Здорово, служивой! не чаяли увидать тебя живого! Ну, как ночевал, как с чертями поладил?» – Что черти! вы посмотрите-ка, сколько я серебра да золота у них выиграл, вишь какие кучи! Посмотрели царские люди и вздивовались, а солдат им наказывает: «приведите, братцы, да поживее двух кузнецов, да чтоб захватили с собой железную плиту и молоты». Те - бегом бросились в кузницу, и живо справили дело. Пришли кузнецы с железной плитою, с тяжелыми молотами. «Ну-ка, говорит солдат, снимите эту торбу да приударьте ее по кузнешному». Стали кузнецы снимать торбу и говорят промеж собой: «ишь какая тяжелая! черти – что ли в ней напханы!» А черти откликаются: «мы батюшки! мы родимые!» Сейчас положили кузнецы торбу на железную плиту и давай молотами постукивать, словно железо куют. Жутко пришлось чертям, невмоготу стало терпеть: «смилуйся! заорали; выпусти, служивой, на вольной свет, по век тебя не забудем; а уж в этот дворец ни один черт ни ногой... всем закажем, за сто верст от него будем бегать!» Солдат остановил кузнецов, и только развязал торбу – черти так и прыснули, и пустились без оглядки в тартарары – в преисподнюю. А солдат не промах, ухватил одного старого черта, разрезал ему лапу до крови: «подавай, говорит, росписку, что будешь мне верно служить!» Нечистой написал ему в том росписку своею кровью, отдал и навострил лыжи. Прибежали черти в пекло, переполошили всю нечистую силу – и старых, и малых; сейчас расставили кругом пекла часовых и крепко-накрепко приказали караулить, чтоб как-нибудь не пробрался туда солдат с торбою.
Пришел солдат к царю. Так и так, говорит, очистил дворец от дьявольского наваждения. «Спасибо, говорит ему царь; оставайся жить у меня, стану тебя заместо брата почитать». Остался солдат при царе жить 11) [Вариант 1. Жил-жил, и пришло ему время умирать. Посылает Господь ангелов вынуть его душу. Вот ангелы взяли солдатскую душу, понесли по мытарствам, и спрашивают у Бога: куда прикажет эту душу – в рай или ад? «Посадите ее в муку вечную, сказал Господь; она сама отказалась от царства небесного!» Посадили солдата в муку вековечную. Вот он осмотрелся и видит: висят кругом котлы с горячею смолою, а в котлах грешные души мучатся, плачут и скрежещут зубами. Обступили солдата черти: «ну, служивой, пора и тебе в котел отправляться!» – Вы меня котлом не стращайте, а давайте-ка лучше играть в карты. «Нет, брат, полно! мы с тобой играть не станем». – А вот же врете; станете играть, только торбу вам показать. «Ништо она с тобою?» – Со мною. Перепугались черти: «давай, служивой, карты!» Вот и стали они играть на грешные души. Солдат обыграл. «Ну, теперь ты здесь хозяин!» сказали ему черти. А он тому и рад, повыпускал из котлов все грешныя души, построил их по солдатски в три шеренги и повел прямо к райским дверям. «Отпирай ворота!» кричит солдат!.. Апостол Петр говорит: «постой пойду у Бога спрошу». - О чем же ты прежде думал? Пошел апостол Петр к Богу: «Господи! говорит, пришел к райским дверям солдат и привел с собой из пекла многое множество грешных душ». – Прими от него по счету, а самого не пущай в рай. Вот апостол Петр отпер райские двери и стал примать души - все по одной. А солдат: «эх, брат, ты и считать не умеешь! а ты вот как считай: раз, два, три – ступай туды! раз, два, три - и я туды!» – и полез было в рай; апостол Петр схватил его за руку: «нет, говорит, погоди! ты сам не пожелал себе царства небесного, на себя и пеняй!»
Вариант 2: Посадили солдата в ад, увидал он у чорта два большие ключа и спрашивает: «что это за ключи? – Один от котла, другой от холодной горницы. «А там что?» В котле кипят грешные души, а в холодной горнице мерзнут... «Давай играть в карты на эти ключи!» – Давай! Солдат выиграл ключи и повыпускал на волю все грешные души. Пришел черт: «служивой! куда девал ты грешные души?» Солдат показывает себе на грудь и говорит: «вот она грешная душа!» Побежал черт к своим товарищам: «ну, братцы! солдат все грешныя души поел! пожалуй, и до нас доберется». И туте же выгнали его из пекла. Собрал солдат всех выпущенных из котла и холодной горницы грешников и повел в царство небесное. «Кто идет?» спрашивают солдата. – Я с грешными душами. «Сюда грешных не примают; здесь рай!» – Знаю, что край; от того и не иду дальше...]; всего у него вдоволь, денег куры не клюют, и задумал он жениться. Оженился, а через год после того дал ему Бог сына. Вот и приключилась этому мальчику хворь, да такая – не может никто вылечить; уж сколько лекарей перебывало, а толку нет ни на грош. И вздумал солдат про того старого черта, что дал ему росписку, а в росписке написал: вечно де буду тебе верным слугою; вздумал и говорит: «куда-то мой старой черт девался?» Вдруг явился перед ним тот самой черт и спрашивает: «что твоей милости угодно?» – А вот что: захворал у меня сынишка, не знаешь ли – как бы его вылечить? Черт вытащил из кармана стакан, налил его холодной водою, поставил хворому в головах и говорить солдату: «поди-ка, посмотри на воду». Солдат смотрит на воду, а черт его спрашивает: «ну, что видишь?» – Я вижу: в ногах у моего сына стоит Смерть. «Ну, коли в ногах стоит, то будет здоров; а если бы Смерть в головах стояла – то непременно бы помер!» Потом берет черт стакан с водою и брызнул на солдатского сына, и в ту же минуту он здоров сделался. «Подари мне этот стакан, говорить солдат, и больше ничего от тебя не надо!» Черт подарил ему стакан, а солдат воротил назад росписку. Сделался солдат знахарем, стал лечить бояр и генералов; только посмотрит в стакан – и сейчас скажет: кому помереть, кому выздороветь.
Случилось самому царю захворать; призвали солдата. Вот он налил в стакан холодной воды, поставил царю в головах, поглядел – и видит, что Смерть туте же в головах стоит. И говорит солдат: «ваше царское величество! никто тебя не сможет вылечить, Смерть в головах уж стоит; всего-навсего только три часа и осталось тебе жить!» Царь услыхал эти речи и сильно на солдата озлобился: «как так? закричал на него, ты многих бояр и генералов вылечивал, а меня не хочешь? сейчас прикажу казнить тебя смертию!» Вот солдат думал-думал: что ему делать? и начал просить Смерть: «отдай, говорит, царю мой век, а меня умори; все равно придется мне помереть – так уж лучше помереть своею смертью, чем лютую казнь претерпеть!» Посмотрел в стакан, и видит, что Смерть стоит у царя в ногах. Тут солдат взял воду и сбрызнул царя: стал он совершенно здоров. «Ну, Смерть! говорить солдат, дай мне сроку хоть на три часа, только домой сходить да с женой и сыном проститься» – Ступай! отвечает Смерть. Пришел солдат домой, лег на кровать и крепко разболелся. А Смерть уж около него стоит: «ну, служивой! прощайся скорее, всего три минуты осталось тебе жить на свете». Солдат потянулся, достал из-под головы свою торбу, распахнул и спрашивает: «что это?» Смерть отвечает: «торба». – Ну, коли торба, так полезай в нее! Смерть прямо в торбу и шурхнула. Солдат – куда и хворь девалась – вскочил с постели, завязал торбу крепко-накрепко, взвалил ее на плеча и пошел в леса Брянские, дремучие. Пришел и повесил этую торбу на горькой осине, на самой вершине, а сам воротился домой.
С той поры не стал народ помирать: рожаться – рожается, а не помирает! Вот прошло много лет, солдат все торбы не снимает. И случилось ему идти по городу. Идет, а навстречу ему эдакая древняя старушка: в которую сторону подует ветер, в ту сторону и валится. «Вишь какая старуха! сказал солдат; чай, давно уж помирать пора!» – Да, батюшка! отвечает старушка, мне давно помереть пора, – еще в тое время, как посадил ты Смерть в торбу, оставалось всего житья моего на белом свете один только час. Я бы и рада на покой, да без Смерти земля не примает, и тебе, служивой, за это от Бога непрощеный грех! ведь ни одна душа на свете так же, как я, мучится! – Вот солдат и стал думать: «видно, надобно выпустить Смерть-та; уж пускай уморит меня... И без того на мне грехов много; так лучше теперь, пока еще силен, отмучаюсь на том свете; а как сделаюсь крепко-стар, тогда хуже будет мучиться». Собрался и пошел в Брянские леса. Подходит к осине и видит: висит торба высоко-высоко и качает ее ветром в разны стороны. «А что, Смерть, жива?» спрашивает солдат. Она из торбы едва голос подает: «жива, батюшка!» Снял солдат торбу, развязал и выпустил Смерть, и сам лег на кровать, прощается с женою и сыном, и просит Смерть, чтоб уморила его. А она бегом за двери, давай Бог ноги: «пущай, кричит, тебя черти уморят, а я тебя морить не стану!»
Остался солдат жив и здоров, и вздумал: «пойду-ка я прямо в пекло; пущай меня черти бросят в кипучую смолу и варят до тех пор, покудова на мне грехов не будет». Простился со всеми, и пошел с торбою в руках прямо в пекло. Шел он близко ли – далеко, низко ли – высоко, мелко ли – глубоко, и пришел таки в преисподнюю. Смотрит, а кругом пекла стоят часовые. Только он к воротам, а черт спрашивает: «кто идет?» – Грешная душа к вам на мучение. «А это что у тебя?» – Торба. Заорал черт во все горло, ударили тревогу, сбежалась вся нечистая сила, давай запирать все двери и окна крепкими запорами. Ходит солдат вокруг пекла и кричит князю пекельному: «пусти, пожалуста, меня в пекло; я пришел к вам за свои грехи мучиться». – Нет не пущу! ступай, куда знаешь; здесь тебе места нету. «Ну, коли не пущаешь меня мучиться, то дай мне - двести грешных душ; я поведу их к Богу, может – Господь и простит меня за это!» Князь пекельный отвечает: «я тебе еще от себя прибавлю душ пять-десять, только уходи отсюдова!» Сейчас велел отсчитать двести пятьдесят душ и вывести в задние ворота, так чтобы солдат не увидел. Сказано, сделано. Забрал солдат грешныя души и повел к самому раю. Апостолы увидали и доложили Господу: «такой-то солдат двести пятьдесят душ из пекла привел». – Примите их в рай, а солдата не пущайте. Только солдат отдал одной грешной душе свою торбу и приказал: «смотри, как войдешь в райские двери – сейчас скажи: полезай, солдат, в торбу!» Вот райские двери отворились, стали входить туда души, вошла и грешная душа с торбою, да о солдате от радости и забыла. Так солдат и остался, ни в одно место не угодил. И долго после того он жил на белом свете, да вот только на днях помер.
(Все заимствованы из собрания В. И. Даля).
Примечание.
Смерть является здесь не отвлеченным понятием, а согласно древнейшему представлению – живою, олицетворенною; такою видим ее и в другой легенде («Пустыннике» № 21), и в немецких сказках, о чем подробнее будет сказано ниже, и в известной «Повести о бодрости человеческой» (начало: «Человек некий ездяше по полю чистому, по раздолью широкому, конь под собою имея крепостию обложен, зверовиден…»). Повесть эта попадается во многих рукописях XVII и XVIII столетий; составляя любимое чтение грамотного люда, она перешла в устные сказания и на лубочную картину. Приводим здесь народный рассказ об Анике-воине, в том виде, в каком записан он в нашем собрании:
Жил-был Аника-воин; жил он двадцать лет с годом, пил-ел, силой похвалялся, разорял торги и базары, побивал купцов и бояр и всяких людей. И задумал Аника-воин ехать в Ерусалиме-град – церкви Божии разорять; взял меч и копье, и выехал в чистое поле на большую дорогу. А навстречу ему Смерть с острою косою 1) [Вариант: Ездил Аника-воин по чистым полям, по темным лесам, никого не наезжал, не с кем силы попробовать. «С кем бы мне побиться? думает Аника-воин; хоть бы Смерть пришла». Глядь – идет к нему страшная гостья: тощая, сухая, кости голые! и несет в руках серп, косу, грабли и заступ]. «Что это за чудище! говорит Аника-воин; царь ли ты - царевич, король ли - королевич?» – Я не царь-царевич, не король-королевич, я твоя Смерть – за тобою пришла! «Не больно страшна: я ми-зинным пальцем поведу – тебя раздавлю!» – Не хвались, прежде Богу помолись! Сколько ни было на белом свете храбрых могучих богатырей – я всех одолела. Сколько побил ты народу на своем веку! – и то не твоя была сила, то я тебе помогала. – Рассердился Аника-воин, напускает на Смерть своего борзого коня, хочет поднять ее на копье булатное; но рука не двинется. Напал на него велий страх, и говорит Аника-воин: „Смерть моя Смерточка! дай мне сроку на один годе». Отвечает Смерть: «нет тебе сроку и на полгода». – Смерть моя Смерточка! дай мне сроку хоть на три месяца. «Нет тебе сроку и на три недели». – Смерть моя Смерточка! дай сроку хоть на три дни. «Нет тебе сроку и на три часа». И говорит Аника-воин: «много есть у меня и сребра, и золота, и каменья драгоценного; дай сроку хоть на один часе – я бы роздал нищим все свое имение». Отвечает Смерть: «как жил ты на вольном свете, для чего тогда не раздавал своего имения нищим? Нет тебе сроку и на единую минуту!» Замахнулась Смерть острою косою и подкосила Анику-воина: свалился он с коня и упал мертвой 2) [Сличи с легендою под № 21 («Пустынник»)].
Народные русская поверья представляют Смерть вечно голодною, пожирающею все живое; в первом списке - напечатанной нами легенды – когда солдат заставил ее несколько лет глодать одни лесные деревья, Смерть так отощала, что едва ноги двигала.
В аду солдат до того надоел чертям, что они долго не знали, как его выжить, и наконец уже вызвали его из этого теплого места, ударив в барабан тревогу.
Подобный рассказ есть о матросе Проньке:
Был матрос Пронька; всю службу свою слыл горькой пьяницей: чарка для него была полглотка, а ендову осушал в два приема без отдыха. Что там ему не говори, только и услышишь: «пей да дело разумей! пьян да умен – два угодья в нем! пьяница проспится, дурак никогда!» И впрямь, дело он разумел, от работы не отказывался, говорил всегда правду, и все его любили и берегли. Раз как-то великим постом стал говорить ему священник: «Пронька, Бога ты не боишься! Неравен часе – во хмелю умрешь; ведь смерть ходит не за горами? Ну, что тогда скажешь ты, как пьяной предстанешь пред Господа?» А он в ответ: «Батюшка! что у трезвого на уме - то у пьяного на языке: всю правду, значит, скажу перед Богом». Как сказал священник, так и случилось. С каких – уж не знаю – радостей сильно подпил Пронька, да видно слишком на себя понадеялся, полез на мачту и свалился оттуда прямо в воду. Вот по сказанному, как по писанному, явился он на тот свет пьянешенек, и не знает, куда идти? а там, дело известное, и для трезвого потемки; так пьяному-то просто беда! Вот пошла ранжировка да перекличка, кого куда; матросов-горемык – известно всех в рай назначают, и Проньку вскричали туда же. А он бурлит себе, замешался в толпу, и попал в ад; шумит там пуще всех, только другим мешает ... Много было хлопот, чтобы вывесть его из ада, долго не могли с ним справиться; да уж Никола Морской догадался, взял боцманскую дудку, стал у райских дверей и засвистал к вину. Как услыхал Пронька, сейчас бросился из ада вон и в ту ж минуту явился, куда следует. (Из собрания В. И. Даля).
Особенно интересны подробности в третьем списке легенды о «Солдате и Смерти». Подробности эти совершенно сходны с теми, какие встречаем в немецкой сказке: «Bruder Lustig» (см. Kinder-und Hausm?rchen, ч. 1, № 81); и здесь, и там – одинаков рассказ о том, как получает солдат чудесную торбу (ранец), как заключает в нее чертей и освобождает от нечистой силы покинутый дворец. Только нет в немецкой сказке той проделки со Смертью, вследствие которой попадает она в торбу и несколько лет висит в лесу на осине; да сверх того в окончании находим следующее изменение: приходит солдат к небесным вратам и стучится. На страже стоял тогда св. Петр; «ты хочешь в рай?» спрашивает апостол. – В аду меня не приняли, говорит солдат; пусти в рай. «Нет, ты сюда не войдешь!» – Ну, если не хочешь меня впустить, то возьми назад ранец; я ничего не хочу от тебя иметь. И вместе с этими словами просунул свой ранец сквозь райскую решетку, св. Петр взял ранец и повесил возле своего кресла. Тогда сказал солдат: «теперь я желаю сам быть в моем ранце». И в миг он очутился там, и св. Петр принужден был оставить его в раю. – Далее, в русской легенде встречаем эпизодический разсказ о том, как черт научил солдата лечить: он дал ему чародейный стакан, в котором – если нальешь туда холодной воды и поставишь его возле больного – непременно увидишь, где стоит Смерть, у изголовья или в ногах хворающего: в последнем случае стоит только взбрызнуть его водою из стакана – и в ту же минуту он встанет здрав и невредим. Этот любопытный эпизод развит у немцев в особенной сказке «Der Gevatter Tod» (в собрании сказок братьев Гриммов ч. 1 № 44). Жил-был бедняк, у него было двенадцать детей; и день, и ночь работал он, чтобы пропитать свою семью. Когда родился у него тринадцатый ребенок, он уже не знал, чем пособить себе в нужде; вышел на большую дорогу и решился первого, кого встретить, взять в кумовья. Первый встречный ему был сам Господь; зная, что у него было на душе, он сказал: «мне тебя жаль, и я хочу окрестить твоего ребенка, буду заботиться о нем и сделаю его счастливым». – Но кто ты? «Я Господь». – Нет, не возьму тебя в кумовья; ты наделяешь богатых, а оставляешь голодать бедных. Так сказал бедняк, потому что не ведал он, как премудро распределяет Бог и богатства и нищету. Повернулся он и пошел дальше. Навстречу ему дьявол и говорит: «возьми меня в крестные отцы твоему ребенку; я наделю его грудами золота и всеми наслаждениями жизни». – А ты кто? «Я дьявол» – Нет, ты искушаешь и обманываешь человека. Пустился в путь дальше; идет костлявая Смерть и говорит: «возьми меня кумом». Кто ты? спрашивает бедняк. «Я Смерть, которая всех уравнивает». – Да, ты справедлива; ты не различаешь ни богатых, ни бедных, и ты будешь моим кумом. В назначенный день пришла Смерть, и крещение было совершено. Когда мальчик подрос, он пошел однажды навестить своего крестного. Смерть повела его в лес, указала на одну траву, которая там росла, и сказала: «вот тебе дар от твоего крестного. Я сделаю тебя славным лекарем. Всякий раз, как позовут тебя к больному, ты меня увидишь: если буду я стоять в головах больного, то смело говори, что можешь его вылечить; дай ему этой травы, и он выздоровеет. Но если я у ног больного – он мой 3) [В русской легенде наоборот: если Смерть станет в ногах больного – он выздоровеет, а если в головах – то умрет. Тоже и в рассказе, записанном г. Максимовичем, о мужике и Смерти (смотри ниже)]. Тогда должен ты сказать, что всякая помощь будет напрасна, и что никакое лекарство в мире не в силах его спасти». В короткое время повсюду разнеслась молва о новом славном лекаре, которому стоить только взглянуть на больного, чтобы наверно узнать, будет ли он снова здоров или умрет. Со всех сторон звали его к больным, много давали ему золота, и вскоре он сделался богатым. Между тем случилось заболеть королю. Призвали лекаря и спросили, возможно ли выздоровление? Когда явился он у постели больного, Смерть стояла в ногах и никакое снадобье не могло ему пособить. «Нельзя ли мне хоть однажды перехитрить Смерть? подумал лекарь; конечно, ей не понравится; но ведь я недаром ей крестник, и она верно посмотрит на это сквозь пальцы; дай, попробую». Он приподнял короля и уложил так, что Смерть очутилась в головах больного; тотчас дал ему травы, и король восстал совершенно исцеленный. Смерть подошла к лекарю, лицо ее было мрачно и гневно; она погрозила пальцем и сказала: «ты обманул меня; на этот раз я тебя прощаю, потому что ты мой крестник; но берегись! Если попробуешь в другой раз сделать то же – я возьму тебя самого!»
Вскоре после того заболела тяжким недугом дочь короля; это было его единственное дитя, день и ночь он плакал и повсюду приказал объявить: кто спасет королевну от смерти, тот будет ее мужем и наследует все царство. Лекарь явился к постели больной, взглянул – Смерть стояла в ногах королевны. Ему припомнилось было, как предостерегал его крестный отец; но изумительная красота королевны и счастье быть ее мужем рассеяли все опасения. Он не видел, что Смерть бросала на него гневные взгляды и грозила пальцем, приподнял больную и положил ногами к изголовью, дал ей травы – в ту ж минуту на щеках ее показался румянец, и жизнь воротилась к ней снова.
Обманутая вторично Смерть приблизилась к лекарю и сказала: «теперь твоя очередь настала»; ухватила его своей ледяною рукою так крепко, что он не мог противиться, и повела в подземную пещеру. Там увидел он в необозримых рядах тысячи и тысячи возженных свеч: и большие, и наполовину сгоревшие, и малые. В каждое мгновенье одни из них погасали, а другие вновь зажигались, так что огоньки при этих беспрестанных изменениях казалось перелетали с места на место. «Взгляни, сказала Смерть, это горят человеческие жизни. Большие свечи принадлежат детям, наполовину сгоревшие людям средних лет, малые старикам. Но часто бывает, что и дети и юноши наделяются небольшою свечою». Лекарь просил показать, где горит его собственная жизнь. Смерть указала ему на маленький огарок, который грозил скоро погаснуть: «вот, смотри!» – «Ах, милый крестный! сказал устрашенный лекарь, зажги мне новую свечу, позволь мне насладиться жизнью, быть королем и мужем прекрасной королевны». – Это невозможно, отвечала Смерть; прежде, нежели зажечь новую, должно погасить прежнюю. «А ты поставь этот догорающий остаток на новую свечу – так, чтобы она тотчас же зажглася, как скоро он потухать станет». Смерть притворилась, что хочет исполнить желание своего крестника, взяла новую большую свечу, но приставляя к ней старый огарок, нарочно, из мщенья, его уронила; пламя погасло, и в ту ж минуту лекарь упал наземь и сделался добычею смерти. (См. также Deutsche Haus-m?rchen, von J.W. Wolf, стр. 365: «Das Schloss des Todes».)
Подобный же рассказ известен и у венгров (см. Ungarische Volksm?rchen, Nach der aus Georg Gaals Nachlass herausgegebenen Urschrift ?bersetzt von G. Stier, стр. 30–33); только конец другой. Смерть крестит у одного бедняка новорожденного младенца; подпивши на крестинах и развеселясь, она наделяет своего кума чудесною силою исцелять больных, хотя б они были при самом последнем издыхании: стоит только ему коснуться постели умирающего или стать пред его кроватью – и больной тотчас выздоровеет; сам же он должен умереть тогда, когда скажет аминь. Прежний бедняк делается лекарем и скоро богатеет. Прошло несколько лет, и вздумал он навестить Смерть. Только что поехал в путь, как встретил плачущего ребенка; он взял его к себе и спросил: о чем ты плачешь? «Ах, сказало дитя, как мне не плакать? отец прибил меня – за то, что я не знаю в молитве одного слова».– Какое ж это слово? Отче наш? «Нет, не то!» Лекарь проговорил всю молитву до самого конца, но ответ был один: «нет, не то!» – Так верно: аминь? сказал он наконец. «Да, сказала Смерть (это она явилась в виде плачущего ребенка); да, аминь!... и тебе кум, аминь!» И он тут же умер; сыновья его разделили между собой все богатство, и если не померли, то до сих пор здравствуют на белом свете.
Г. Максимович записал русский народный рассказ о мужике и Смерти, в котором тоже самое содержание, но обстановка и подробности другие (см. Три сказки и одна побасенка. Киев, в типогр. О. Гликсберга, 1845, стр. 45–48): «Мужик косил сено. Вдруг коса обо что-то зацепилась и зазвенела. Нашла коса на камень! сказал мужик – Да, похоже на то! проговорила кочка. Мужик смотрит: кочка подымается, закурилась – и стала из нее Смерть. С испугу он замахнулся на нее косою. Постой! говорит Смерть: не шали, я тебе пригожусь; я тебя сделаю лекарем; только смотри, берись лечить тех, у кого буду стоять в ногах; станешь вылечивать непременно; если ж увидишь меня в головах у кого, отказывайся. – Сказав это, Смерть пропала. Пошел мужик в Москву, и принялся лечить; за кого ни возьмется, как рукой болезнь снимет! Пронеслась об нем слава, от больных отбою нет; разбогател он и зажил в каменном доме. Один раз зовут его к богатому купцу. Приходит он; видит, что Смерть в головах, и не берется лечить. – Сделай милость полечи! что хочешь возьми... – Право не могу! – Вот тебе сейчас пятьсот рублей, а вылечишь, дадим пять тысяч вот и вексель... Пять тысяч деньги! думает мужик; дай попытаюсь!... Дал своего снадобья и ушел до завтра. Только что принял больной лекарство, как туте же и дух вон. На другой день приходить мужик к купцу лечить; только уж его самого там попользовали, да так ловко, что к вечеру он слег в постелю. Оглянется – а Смерть у него в головах. Плохо дело! думает мужик; как быть? и говорит своим: неловко что-то лежать мне; положите-ка меня к изголовью ногами. Переложили его; глядит он: Смерть все в головах. – Ох, все неловко! говорит он; придвиньте-ка плотнее кровать к стене, да положите меня поперек. Повернули его и так; глядит, а Смерть все в головах, и шепчет ему на ухо: полно, брат! не отвертишься... Через день после похорон купца, и мужика снесли на кладбище. – См. еще в Народн. славян, рассказах И. Боричевского (стр. 82–87) повесть об одном скряге.
17. Видение.
а. Шел прохожий и выпросился ночевать к одному дворнику. Накормили его ужином, и улегся он спать на лавочку. У этого дворника было три сына, все женатые. Вот после ужина разошлись они с женами спать в особые клети, а старик-хозяин взобрался на печку. Прохожий проснулся ночью и увидал на столе разной гад; не стерпел такой срамоты, вышел из избы вон и зашел в ту клеть, где спал большой хозяйской сын; здесь увидал, что дубинка бьется от полу до самого потолка. Ужаснулся и перешел в другую клеть, где спал середний сын; посмотрел, а меж им и женою лежит змий и дышит на них. «Дай еще испытаю третьего сына», подумал прохожий и пошел в иную клеть; тут увидал кунку (куницу): перескакивает с мужа на жену, с жены на мужа. Дал им спокой и отправился в поле; лег под зород (большая куча, стог – Оп. обл. великор. слов.) сена, и послышалось ему – будто какой человек в сене стонет и говорит: «тошно животу (скотине) моему! ах, тошно животу моему!» Прохожий испугался и лег было под суслон 1) [Несколько снопов хлеба, складенных в кучу (Опыт обл. великорус, словаря, стр. 221)] ржаной; и тут послышал голос, кричит: «постой, возьми меня с собой!» Не поспалось прохожему, воротился к старику-хозяину в избу, и зачал его старик спрашивать: «где был, прохожий?» Он пересказал старику все виденное да слышанное: «на столе, говорит, нашел я разной гад, – от того, что после ужина невестки твои ничего благословясь не собрали и не покрыли; у большего сына бьется в клети дубинка, - это от того, что хочется ему большаком (старшим, главным в доме - хозяином) быть, да малые братья не слушаются: бьется-то не дубинка, а ум разум его; промеж середняго сына и жены его видел змия, – это потому, что друг на друга вражду имеют; у меньшего сына видел кунку, – значит , у него с женой благодать Божия, живут в добром согласии; в сене слышал стон, – это потому: коли кто польстится на чужое сено, скосит да сметет в одно место с своим, тады чужое-то давит свое, а свое стонет, да и животу тяжело; а что колосье кричало: постой, возьми меня с собой! – это которое с полосы не собрано, оно-де говорит: пропаду, соберите меня!» А после сказал прохожий старику: «наблюдай, хозяин, за своей семьею: большому сыну отдай большину и во всем ему помогай; середняго сына с женою разговаривай, чтобы жили советнее; чужого сена не коси, а колосье с полос собирай до чиста». Распростился с стариком и пошел в путь-дорогу.
b. Ходил по миру старенькой старичок, и попросился ночевать к одному мужику. «Пожалуй, говорит мужик, я тебя пущу; только станешь ли всю ночь сказывать мне сказки?» – Хорошо, буду сказывать; дай только отдохнуть. «Ну, ступай!» Вошел старичок в избу и лег на полати. Хозяин говорить: «поди-ка, почтенной, поужинай». Старичок слез и поужинал. «Ну, старичок, сказывай сказку». – Погоди, лучше я поутру расскажу. «Ладно!» Улеглись спать. Вот старик проснулся в ночи и видит: теплятся перед образами две свечки и порхают по избе две птички. Захотелось ему напиться; слез он с полатей, а по полу так и бегают ящерицы; подошел к столу, а там лягушки прыгают да крякают. Посмотрел на старшого хозяйского сына, а промеж им и женою змея лежит; посмотрел на второго сына – на его жене кошка сидит, на мужа рот разинула; глянул на меньшого сына, а промеж им и женою младенец лежите. Страшно показалось старичку, пошел он и лег на гувне (овине – Оп. обл. великор. слов.), а тут кричат: «сестра! сестра! прибери меня». Лег под изгородой, и тут кричат: «выдерни да вторни (воткни – ibidem) меня!» Лег под чугун, здесь кричит: «на бобре вешу, на бобер упаду!» Пошел старичок опять в избу. Просыпается хозяин и говорит: «ну, сказывай сказку!» А старичок ему: «я не сказки буду тебе сказывать, а правду. Знаешь ли, что я в твоем доме видел? Проснулся я и вижу: теплятся перед образами две свечки, а по избе две птички перепархивают». – Это мои два ангела перепархивали! говорит хозяин. «Да еще видел я: промеж старшим твоим сыном и его женою змея лежала». – Это от того, что они в ссоре. «Глянул я ночью и на другого сына, а на его жене кошка сидит, на мужа рот разинула». – Это значит, что они не дружно живут, хочет жена мужа известь. «А как посмотрел на меньшого сына, так меж им и женою младенец лежал». – Это не младенец, ангел лежал, от того что живут они дружно, согласно. «От чего же, хозяин, как слез я с полатей, так по полу ящерицы бегали; а как подошел к столу и хотел испить, так по нем лягушки прыгали да крякали?» – От того, сказал хозяин, что снохи мои никогда угарочка (лучины – Оп. обл. великор. слов.) не подметут, а квас как нацедят в кружку, так не благословясь и поставят на стол. «Пошел было я спать на гувно, а там кричат: сестра! сестра! прибери меня». – А это вот что значит: сыновья мои никогда метел благословясь на место не поставят! «Потом лег я под изгороду, а там кричат: выдерни, да вторни!» – Это значит, что изгорода вверх низом поставлена. «Потом лег я под чугун, а там кричат: на бобре вишу, на бобер упаду». Хозяин говорит: «а это вот что – коли я помру, то и весь дом мой опустится!»
(Из собрания В. И. Даля; первая записана в Архангельской губернии, а вторая в Зубковском уезде, Тверской губернии).
Примечание.
Поэтическому взгляду поселянина все в природе представляется живым, одушевленным: это отразилось в тысяче различных примет, сказалось в заговорах и песнях, запечатлелось в самом языке и преданиях. Несобранные с нивы колосья просят его: «возьми и нас с собой!» Свое сено, скошенное с собственного луга, стонет под гнетом чужого, захваченного с соседского участка. Изгородь, поставленная в землю верхними концами, упрашивает выдернуть ее и вбить в землю нижними концами; по народному поверью, колья в заборе должны стоять точно так, как стояли они будучи живыми деревьями, т. е. корнем книзу.
Соединяя с крестным знамением великую силу, прогоняющую нечистых духов, простолюдин убежден, что ни одно дело не следует начинать «не благословясь»; в противном случае не жди удачи (см. № 21 «Пустынник»). Если где стряпуха готовит обед или ужин не благословясь, если где питье и ествы ставятся на стол без крестного знамения, то в этот дом приходят черти, пьют и едят вместе с хозяевами, пляшут и поют срамные песни; к благословенному же столу ни один бес не может приблизиться (см. №20 «Пустынник и дьявол»). Лубочная картина представляет две трапезы: «трапезу благочестивых людей, ядущих со благодарением: ангел Господень предстоит им, благословляет, а бесы прогоняет, Христовою силою помрачает» и «трапезу неблагодарных людей, празднословцев, кощунов, скверноглаголющих, ядущих без благословения: ангел Господень отврати лице свое от них, отъиде – стоя плачет яко видит: бесы веселящиеся с ними» 1) [См. также Этнограф. сборн., выпуск 2, стр. 57]. Сосудов и кринок с разными кушаньями и напитками не советуют оставлять непокрытыми, боясь, чтобы вражая сила не осквернила их; если нечем покрыть, то должно перекрестить, или по крайней мере положить сверху две лучины накрест. В легенде, напечатанной под № 18 черт Потанька влезает в опару, приготовленную без благословения; в другой легенде (№ 19) нечистый садится в кувшин с водою, оставленный непокрытым. Между поселянами нашими ходит рассказ об одном мужике, который подпил на свадьбе и был уведен чертом. Целых три года пропадал он без вести, да раз как-то под праздник сошлось в торговой бане бесовское сборище и мужика с собой привело; давай пировать, плясать, песни распевать! до того загулялись, что петухи запели – и в ту ж минуту сгинули все черти. Остался один мужик в бане, начал он стучать в двери и насилу достучался, чтоб отперли. Сторожа выпустили его из бани, смотрят – мужик весь в лохмотьях, чуть не голый вышел: так обносился! И дивуются все, как попал он в баню; стали его расспрашивать. Мужик рассказал, что целые три года таскался с чертями по разным местам: «где свадьба, или какой праздник, там и нечистые завсегда; придут и засядут на печке, а как станут хозяева подавать на стол неблагословенное кушанье, они тотчас подхватят то блюдо к себе, все наготовленное съедят, а вместо еды накрадут на блюдо всякой погани. Тоже самое и с питьем: вино ли, мед ли подадут не благословясь – они дочиста опорожнят посудину, да и нальют туда чего хуже не выдумаешь!»
18. Потанька.
Одна баба не благословесь замешала опару. Прибежал бес Потанька, да и сял. А баба и вспомнила, што не благословесь замешала опару, пришла да и перекрестила: Потаньке выскочить-то и нельзя. Баба процедила опару и вывалила опарины на улицу, а Потанька все тут. Свиньи перепехивают ево с места на местo, а вырватца не можот; да чрез трои суд(т)ки кое-как выбился и без оглядки убежал. Прибежал к товарищам; те спрашивают: «где был, Потанька?» – Да будь она проклятая баба! опару, говорит, замесила ли, завела ли не благословесь; пришол да и сял. Она взяла да меня и перекрестила, дак насилу вырвался чрез трои судки: свиньи перепехивают меня с опариной, а я выбитца не могу; теперь в жиз(н)ь мою никогда не сяду к бабе в опару!
(Записана в Пермской губернии, Шадринского округа в заштатном городе Долматове государственным крестьянином Александром Зыряновым).
19. Поездка в Иерусалим.
Какой-то архимандрит (в)стал к заутрине; пришол умыватца, видит в рукомой(ни)ке нечистой дух взял ево да и заградил (крестом). Вот дьявол и взмолился: «выпусти, отче! каку хошь налош(ж)ь службу – сослужу». Архимандрит говорит: «свозишь ли меня между обидней и заутриней в Ерусалим. – Свожу, отче, свожу! Архимандрит ево выпустил и после заутрины до обедни успел съездить в Ерусалим, к обедне поспел обратно. После забрали как-то справки, – все удивились, как он скоро мок(г) съездить в Ерусалим, спросили ево, и он рассказал это.
(Записана там же государственным крестьянином А. Зыряновым)
Примечание.
Сличи с рассказом, напечатанным под № 20, см. («Пустынник и дьявол»). Источником этой легенды послужило известное сказание «о великом святители, о Иванне, архиепископе Великаго Новаграда, како был единой нощи из Новаграда в Иерусалиме-граде и паки възвратися», занесенное в четьи-минеи и во многие старинные сборники житий) 1) [Рукописи славянск. и росс., принадлеж. почетному гражданину И. Н. Царскому, разобраны и описаны П. Строевым, стр. 434].
Перейдя в область народной литературы, сказание это, без сомнения, должно было подчиниться различным переделкам и изменениям; в устах народа появилось оно во множестве вариантов, далеко отступающих от своего первоначального источника, но, тем не менее, любопытных своими характеристическими подробностями. Вот один из этих вариантов (из собрания сказок В. И. Даля):
В старые годы, когда и черти не прочь были учиться по-солдатски: маршировать и ружьем выкидывать, был жил в Питере солдат, смелой да бойкой! Служил он ни хорошо, ни худо; на дело не напрашивался, от безделья не отказывался. Вот досталось ему однажды стоять на часах в Галерном порте и как нарочно в самую полночь. Пошел он с Богом, перекрестясь, и сменил товарища; стоит себе, да от нечего делать выкидывает ружьем на-краул. Глядь – идет к нему нечистой; солдат не сробел, а хотя б и струсил, так что ж делать? от черта не в воду! «Здорово, служба!» говорит черт. «Здравия желаю!» – Поучи, пожалуйста, меня на-краул выкидывать; долго приглядываюсь, а никак понять не могу. «Прямой ты черт! сказал солдат; да где же тебе понять-то? Я вот десять лет служу, и нашивку имею – а все еще учуся 2) [Между русскими солдатами ходить рассказ о том, как Никола-угодник прогневался за что-то на них и сказал: «век вы будете учиться, и не выучитесь; век вы будете чиститься, и не вычиститесь!»]; уж и колотушек перенес не одну тысячу! А ты хочешь одной наглядкою взять. Нет, брат, уж это больно скоро да и дешево!» – Поучи, служивой! «Пожалуй; только за что сам купил, за то и тебе продам». Поставил солдат черта во фронт, и для почину как свистнет его во всю мочь прикладом по затылку, ажио пошатнулся нечистой. «А! так ты еще нагибаешься во фронте!» и давай его лупить по чем попало; отсчитал ударов десять, и видит, что черт только ножками подергивает, а кричать совсем перестал... «Ну, говорит, ступай теперь! на первой раз довольно будет. Хоть мне и жаль тебя, да что делать? без того нельзя. Сам ведаешь, служба всего выше, а во фронте, брат, нету родни!» Тошнехонек пришелся черту первой урок; но солдат говорит, что без муки не бывает науки; стало быть – так надо: ему лучше знать! Поблагодарил черт за ученье, дал солдату десять золотых и ушел. «Эка! думает солдат; жалко, что мало бил! то ли дело, кабы разов двадцать ударил: глядишь, он бы двадцать золотых дал!»
Ровно через неделю досталось солдату опять стоять на часах и на том же самом месте. Стоит он, выкидывает ружьем разные приемы, а на уме держит: «ну, коли теперь явится нечистой, уж я свое наверстаю!» В полночь, откуда ни взялся – приходит нечистой. «Здравствуй, служба!» – Здорово, брат! зачем пришел? «Как зачем? учиться». – То-то и есть! а то хотел с разу все захватить! Нет, дружище, скоро делают, так слепые родятся... Становись во фронт! командует солдат; грудь вперед, брюхо подбери, глаза в начальство уставь! Долго возился он с чертом, много надавал ему тузанов и колотушек, и таки выучил нечистого делать ружьем: и на-плечо, и к-ноге, и на-краул. Ну, говорит, теперь ты хоть к самому сатане на ординарцы, так и то не ударишь лицом в грязь! только разве в том маленькая фальшь будет, что хвост у тебя назади велик. Ну-ка, повернись налево кругом!» Нечистой повернулся, а солдат вынул из кармана шейной крестик, да потихоньку и нацепил на черта. Как запрыгает черт, как закричит благим матом! «А что, разве это вам чертям не по нутру?» спрашивает солдат. Черт видит, что впросак попался, давай сулить солдату и серебра, и золота, и всякого богатства. Солдат не прочь от денег, и велел притащить ни мало, ни много – целой воз. В минуту все было готово: черт притащил целой ворох денег, солдат спрятал их в овраге и закрестил; «а то, говорит, вы, бесовская сволочь! нашего брата православного только обманываете, вместо золота уголье насыпаете!» 2) [См. интересный рассказ о превращении горячих угольев в золото на светлый праздник – в «Картинах русского быта» В. И. Даля (Отечеств. Зап. 1857, № 10, стр. 430–434). Объяснение этого предания можно найти в статье моей о мифической связи понятий: света, зрения, металлов и проч. (Архив историко-юридич. сведений о России, т. 2, половина 2)]. – Что ж, служивой! молит 6ес, отпусти меня, сними свой крестик. «Нет, брат, погоди! Деньги деньгами, а ты сослужи мне и другую службу. Вот уж десять лет, как не был я дома, а там у меня жена и детки остались; смерть хочется побывать на родине да на своих посмотреть. Свози-ка меня домой; я, брат, не из дальних – из Иркутской губернии. Как свозишь, тогда и крест сниму!» Черт поморщился-поморщился и согласился. На другой день пошел солдат к начальству, отпросился на два дня погулять (а были тогда праздники), и сейчас же к нечистому; уселся на него верхом и крепко-крепко ухватился за рога. Черт как свистнет, как понесется – словно молния! Солдат только посматривает, как мелькают перед ним города и села: «ай да молодец! люблю за прыть!» И не успел еще проговорить всего, глядь – уж и приехал. Слез солдат с черта: «спасибо, говорит; вот удружил, так удружил! Ступай теперь, куда знаешь, а завтра на ночь приходи: назад поедем». Прогостил, пропировал солдат целых два дни, а к ночи попрощался с родными, и воротился на черте в Питер как раз в срок. И вить как измучил нечистого! чуть-чуть рог ему не обломал! Снял он с него крест и не успел еще в карман спрятать, глядь – а уж черта нет! и след простыл! С той самой поры и не видал солдат черта; забрал он бесовские деньги и зажил себе припеваючи.
Есть еще другая сказка о том, как черт выучился маршировать и выделывать ружьем всякие штуки, и пошел наниматься в солдаты. Один бедный мужик заложил ему свою душу и поставил его заместо себя в рекруты. Плохо пришлось дьяволу, одних палок сколько обломали об его спину, а тут еще белые ремни носи накрест: просто хоть удавиться! Крепился-крепился, не выдержал и бежал со службы; не польстился и на душу.
В приведенном нами рассказе, равно как и в легенде «Солдат и Смерть», в ярких чертах выступает народный юмор, что по нашему мнению придает им особенно живой интерес. Вообще следует заметить, что в большей части народных русских сказок, в которых выводится на сцену нечистый дух, преобладает шутливо-сатирический тон. Черт здесь не столько страшный губитель христианских душ, сколько жалкая жертва обманов и лукавства сказочных героев: то больно достается ему от злой жены, то бьет его солдат прикладом; то попадает он под кузнечные молоты, то обмеривает его мужик на целые груды золота.
20. Пустынник и Дьявол.
а. Один пустынник молился тридцеть три года, и видит к какому-та царю ходят дьявола на обед, ивкают, гайкают (кричат, кличут), пляшут, скачут и песни поют. Один раз Потанька хромой отстал от дьяволов; пустынник вышол да и спрашиват ево: «куда вы так ходите?» – Да ходим вот к такому-то царю на обед; у нево все стряпухи делают все не благословесь, нам и ладно! Старик и думать, как бы об этом известить царя; а от царя носили ему обедать кажной день. Он принял ества да на тарелках взял и надписал, што дьявола к нему ходят на обед кажной день. Царь увидял эту надпись, тотчас всех людей переменил и поставил к стряпне людей набожных; за чево они ни возмутца – все говорят: «Господи, благослови!» Видит пустынник дьяволов – вперед шли веселы и радостны, а назад идут заунывны и печальны, и спрашивает опеть Потаньку, што они не веселы? Тот только и сказал: «молчи-жо! ужо мы тебе отплатим!» Не стал видать после тово пустынник дьяволов. Один раз приходит к нему женщина набожна. Он ее расспросил: кака, откуда?: те-други разговоры, стали винцо попивать и напились, сговорились венчатца; пошли, видят - все готово, как и есть. Пришло время венцы надавать; уж начали – только надеть. Пустынник и перекрестился; дьявола отступились, и он увидял петлю; да после тово опеть тридцеть три года молился, грехи замаливал!
(Записана там же государственным крестьянином А. Зыряновым.
b. Был пустынник, молился тридцать лет Богу: мимо его часто пробегали беси. Один из них хромой отставал далеко от своих товарищей. Пустынник остановил хромого и спросил: «куды вы, беси, бегаете?» Хромой сказал: «мы бегаем к царю на обед». – Когда побежишь назад, принеси мне солонку от царя; тогда я поверю, что вы там обедаете. Он принес солоницу. Пустынник сказал: «когда побежишь опять к царю обедать, забеги ко мне взять назад солоницу». Между тем на солонке написал: «ты, царь, не благословясь кушаешь; с тобой беси едят!» Государь велел, чтобы на стол становили все благословясь. После того бесенки прибежали на обед и не могут подойти к благословенному столу, жжет их, и убежали назад. Начали спрашивать хромого: «ты оставался с пустынником; верно, говорил с ним, что мы на обед ходим?» Он сказал: «я только одну солоницу приносил ему от царя». Начали беси хромого за то драть, для чего сказывал пустыннику. Вот хромой в отмщение построил против кельи пустынника кузницу, и стал стариков переделывать в горне на молодых. Пустынник увидал это, захотел и сам переделаться: «дака, говорит, и я переделаюсь!» Пришел в кузницу к бесенку, говорит: «нельзя ли и меня переделать на молодого?» – Изволь, отвечает хромой, и бросил пустынника в горно; там его варил, варил и выдернул молодцом; поставил его перед зеркало: «поглядись-ка теперь – каков ты?» Пустынник сам себе налюбоваться не может. Потом понравилось (захотелось) ему жениться. Хромой предоставил ему невесту; оба они глядятся - не наглядятся друг на друга, любуются не налюбуются. Вот надобно ехать к венцу; бесенок и говорит пустыннику: «смотри, когда венцы станут накладывать, ты не крестись!» Пустынник думает: как же не креститься, когда венцы накладывают? Не послушался его и перекрестился, а когда перекрестился – то увидел, что над ним нагнута осина, а на ней петля. Если б не перекрестился, так бы тут и повис на дереве; но Бог отвел его от конечной погибели.
(Из собрания В. И. Даля.)
с. Жил-был святой пустынник, и вычитал он в писании: все, чего ни пожелаешь, и все, чего ни попросишь у Бога с верою, – то Господь тебе и дарует. Захотелось ему испытать: правда ли это? «Ну, можно ли тому статься, думал он; коли я пожелаю взять за себя царевну, то ужли ж царь и выдает ее за такого старца!» Думал-думал и пошел к царю. Так и так, говорит, хочу взять за себя царевну замуж. А царь говорит: «коли ты достанешь мне такой дорогой камень, какого еще никто не видывал, так царевна будет твоею женою». Воротился пустынник в келью; а черту давно уж досадно смотреть на его святое житие, пришел он соблазнять пустынника и стал сказывать ему про свое могучество. «А сможешь ли ты, нечистой, влезть в этот кувшин с водою?» – Э! да я, пожалуй, в пустой орех влезу, не только в кувшин! «Одначе попробуй сюда влезть!» Черт с дуру влез в кувшин, а пустынник и начал его крестить. «Пусти меня; сделай милость, пусти! заорал черт во все горло; крест меня жжет, страшно жжет!» - Нет, не пущу! разве возьмешься достать мне такой дорогой камень, какого еще никто на свете не видывал – ну, тогда другое дело! Достану; право слово, достану; только пусти! Пустынник открестил кувшин; черт выскочил оттудова и улетел. Через малое время воротился он с таким дорогим камнем, что всякому на диво! Взял пустынник камень и понес к царю. Тот - делать нечего – велел царевне готовиться замуж за старца; а пустынник и говорит: «не надо! вишь, начитал я в писании: что ни попрошу у Бога – то мне и сделает, вот мне и захотелось попытать, а взаправду-то жениться я не хочу». А нечистой уж как было радовался, что смутил пустынника: «вот-де женится на царевне, какое тут спасенье!»
В другой раз заспорил пустынник с чертом: «не влезишь де ты, окаянный, в орех-свистун (свищ)!» Черт расхвастался и влез. Вот пустынник давай его крестить. «Пусти! закричал нечистой, пожалуйста пусти! меня огнем жжет!» – Выпушу, коли пропоешь ангельские гласы! «Не смею, говорит нечистой; меня разорвут за это наши!» – Одначе пропой! – Что делать? согласился черт; вот выпустил его пустынник на волю, сам пал на колени и зачал Богу молится а нечистой запел ангельские гласы: то-то хорошо! то-то чудесно! Вишь, черти-то прежде были ангели, от того они и знают ангельские гласы. Как запел он - так и поднялся на небо: Бог, значит, простил его за это пение.
(Записана издателем в Воронежской губернии, Бобровском уезде)
Примечание.
См. в Kinder-und Hausm?rchen, ч. II, стр. 85. Передаем еще один рассказ о труженике и демоне соблазнителе:
Жил в лесу труженик, тридцать лет трудился он Богу, и сколько ни старалась нечистая сила – никак не могла его смутить. Стали черти промеж себя думать, чтобы такое ему сделать; думали-думали, и вот как ухитрились. Оборотился один нечистой странником и пошел мимо кельи труженика, а другой ему на встречу, напал на него словно разбойник и давай душить. Труженик услыхал шум и крики, схватил топор и бросился на помощь; только глядь, пустился разбойник бежать от него в сторону, а другой черт, что был странником, лежит да охает, едва дух переводит. «Помоги, умоляет, доброй человек, возьми в свою келью, пока с силами соберуся. Совсем было задушил окаянной!» Взял его труженик в свою келью; пожил нечистой день и два, и говорит старцу: «спасенное твое дело! много в нем благодати! Хочется и мне потрудиться; оставлю жену и детей и пойду к тебе под начало». Вот стали они вместе трудиться, дни и ночи стоят на коленах и кладут поклоны. Еще старец иной раз устанет и вздремнет, а новой труженик совсем не знает устали. Прошло сколько-то времени, и стал нечистой говорить старцу: «не добро нам вместе трудиться; пожалуй, лишнее слово скажешь, или друг дружку осудишь. Давай, перегородим келью надвое и станем жить всякой в своей половине». Так и сделали. Раз как-то захотелось старику посмотреть, что делается у соседа; крепился он, крепился, и не выдержал. Взлез на перегородку и просунул голову; смотрит: стоят на столе бутыли с вином и разные скоромные ествы, а за столом сидит чудная-чудная красавица. «А, так ты за мной подсматривать! сказал нечистой; схватил его за бороду и перетащил на свою сторону». Выбирай теперь любое за свою провинность: хочешь – вина выпей или мяса съешь; хочешь – блуд сотвори. А не то, брат, прощайся с белым светом; у меня коротка расправа!» Как быть? думает старец; что мне сделать? Если мяса съем – теперь пост, будет большой грех; если блуд сотворю – грешнее того будет; выпью лучше я вина. Выпил один стакан, и сам не знает, от чего вдруг повеселел; а черт уж другой ему подставляет. Выпил и другой, и третий, и забыл про свое спасение: наелся скоромного и блуд сотворил. «Пойдем теперь воровать! говорит нечистой. Заодно уж грешить; семь бед – один ответ!» Пошли ночью в деревню, залезли в кладовую, и ну забирать что под руку попало. Черт нарочно как застучит: такого грохоту наделал, что хозяева проснулись, тотчас схватили старика и посадили его в тюрьму. А черт в ту ж минуту неведомо куда пропал. На утро собрался народ и присудил повесить вора: «этих старцев жалеть нечего; они не Богу молятся, а только норовят в клеть забраться!» Привели вора на базарную площадь, встащили на виселицу и накинули петлю на шею; вдруг откуда ни взялся нечистой, стал к нему под ноги и начал его поддерживать. «Что, спрашивает, небось испугался»? – Как не испугаться! говорит старец; смерть моя приходит. «А ну, посмотри: не увидишь ли чего?» – Вижу: обоз идет. «А велик?» – Да так велик, что один конец уж давно проехал, а другого еще и не видать! «С чем обоз?» – Со старыми, дырявыми лаптями. «Это, брат, те самые лапти, что мы оттоптали в трудах и хлопотах, чтобы как-нибудь тебя смутить. Не видишь ли еще чего?» – Вижу: болото огнем горит, а в огне котлы кипят. «Там и мы с тобой будем жить!» сказал дьявол и столкнул старца с своих плеч. Так и погиб он на виселице смертью грешника.
(Из собрания В. И. Даля).
21. Пустынник.
Было жило три мужика. Один мужик был богатой; только жил он, жил на белом свете, лет двести прожил, все не умирает; и старуха его была жива, и дети, и внуки, и правнуки все были живы – никто не умирает; да что? из скотины даже ни одна не тратилась (не издыхала)! А другой мужик слыл бессчастным, ни в чем не было ему удачи, потому что за всякое дело принимался без молитвы; ну, и бродил себе то туда, то сюда, без толку. А третий-то мужик быль горькой-горькой пьяница; все до чиста с себя пропил и стал таскаться по миру.
Вот однова сошлись они вместе, и отправились все трое к одному пустыннику. Старику захотелось выведать, скоро ли Смерть за ним придет, а бессчастному да пьянице – долго ли им горе мыкать? Пришли и рассказали все что с ними сталося. Пустынник вывел их в лес, на то место, где сходились три дорожки, и велел древнему старику идти по одной тропинке, бессчастному по другой, пьянице по третьей: там дискать всяк свое увидит. Вот пошел старик по своей тропинке, шел-шел, шел-шел, и увидал хоромы, да такие славные, а в хоромах два попа; только подступился к попам, они ему и гуторят: «ступай, старичок, домой! как вернешься – так и умрешь». Бессчастный увидал на своей тропинке избу, вошел в нее, а в избе стоит стол, на столе краюшка хлеба. Проголодался бессчастный, обрадовался краюшке, уж и руку протянул, да позабыл лоб-то перекрестить – и краюшка тотчас исчезла! А пьяница шел-шел по своей дорожке и дошел до колодца, заглянул туда, а в нем гады, лягва, змеи и всякая срамота! Воротился бессчастный с пьяницей к пустыннику и рассказали ему, что видели. «Ну, сказал пустынник бессчастному, тебе николи и ни в чем не будет удачи, пока не станешь ты за дело приматься, благословясь и с молитвою; а тебе, молвил пьянице, уготована на том свете мука вечная – за то, что упиваешься ты вином, не ведая ни постов, ни праздников!» А старик-то древний пошел домой, и только в избу, а Смерть уж пришла за душою. Он и зачал просить: «позволь еще пожить на белом свете, я бы роздал свое богачество нищим; дай сроку хоть на три года!» – Нет тебе сроку ни на три недели, ни на три часа, ни на три минуты! говорить Смерть, чего прежде думал – не раздавал? Так и умер старик. Долго жил на земле, долго ждал Господь, а толькo как Смерть пришла – вспомнил о нищих.
(Записана издателем в Воронежской губернии, Бобровском уезде).
22. Повесть о бражнике
Во дни неки посла Господь ангелов взяти души бражникову, и поставити ю у врат пречистаго рая повеле. Бражник же нача талк(ит)ися во врата пречистаго рая. И приде ко вратам рая Петр апостол и рече: «кто талкийся во врата пречистаго рая?» И отвеща ему: «аз ес(м)ь бражник, и желаю с вами в раю жити». И рече Петр апостол: «отыде отсюда, человече; здесь бражники не водворяютца, ибо им изготовна мука вечная со блудниками вместе». И отвеща ему бражник: «господине, глас твой слышу, а лица не вижу, и имени твоего не вем». – Аз ес(м)ь Петр апостол, который имею(ет) ключи сего царствия славы. «Помнишь ли ты, господине Петре, когда Господа нашего И(и)суса Христа иудеи на судилище на казнь поведоша и тебе вопрошали: ученик есть сего И(и)суса назарянина? – а ты трикраты от него отрекся. Аще бы не слезы твои и покаяние, и тебе не быть в раю; а я хота и бражник – по вся дни Божие пил и за всяким корцом имя Господне прославлял, а не отрекался от него». Слыша Петр ответ бражников, отыде от врать пречистаго рая и сумнися о сем человеце бражнике.
Вторицею нача бражник талкитися у врат пречистаго рая, и прииде ко вратам царь и пророк Давыд и рече: «кто талкийся у врат пречистаго рая?» И бысть глас к нему: «аз есмь бражник, и желаю с вами в раю жити». И рече к нему царь Давыд: «отыде, человече, отсюда; здесь бражники не водворяютца, ибо им уготовано место в муку вечную со блудниками вместе». И отвеща бражник: «господине, глас твой слышу, а лица твоего не вижу, и имени твоего не вем». И рече к нему царь Давыд: «аз есмь царь и пророк, который седяй со Авраамом и Исааком на лоне царствия сего, и состави псалтырь и песни троичныя». И бысть ответ бражников: «помнишь ли ты, царю Давыде, когда бысть брань на Голиафы, тогда ты слугу своего Урию на войну услал, и тамо его смерти предати повелел, а жену его к себе в прелюбодеяние приял? Аще бы не были твои слезы и покаяние, и тебе не быть бы в раю». Слыша сие, царь Давыд отыде и сумнися о сем человеце.
Бражник же нача третицею талкитися у врат пречистаго рая. И прииде ко вратам Иоанн Богослов и рече: «кто талкийся у врат пречистаго рая?» И отвеща ему «аз есмь бражник, и желаю с вами вместе в раю жити». И рече Иоанн Богослов: «отыде отсюда, человече; здесь бражники не водворяютца, ибо им уготовано место во огнь кромечный с прелюбодеями вместе. Отвеща бражник: «господине, глас твой слышу, а лица твоего не вижу, и имени твоего не вем». – Аз есмь Иоанн Богослов, друг Христов, наперсник, возлюбленник и девственник. «О господине Иоанне Богослове! не сам ли ты написал во евангелие(и), что любите друг друга, а ты ныне меня ненавидишь и в раю жити не водворяешь; или отрекися от письма руки своей, или вырви из книги лист тот, который написал ты сам!» Отыде Иоанн Богослов и сумнися о сем человеце и повеле апостолу Петру впустити его во царствие небесное.
(Заимствована из рукописи XVIII-го столетия).
Примечание.
В собрании рукописей Царского, в сборнике начала XVШ века, находится между прочим: «Слово речено о бражнике, како вниде в рай Божий» (начало: «Бе некий человек бражник, пьющ в праздники Господня до обеда, а за всяким ковшом Господа Бога прославляя» 1) [Рукописи славянск. и русск. И. Н. Царского, разобраны и описаны П. Строевым, стр. 552]. Легенда эта живет в устах народа. Один рассказчик так передавал нам прение бражника с апостолом Петром: пришел бражник к райским вратам, у которых стоял с ключами апостол Петр. «Пусти меня в рай!» - Нельзя, говорит апостол: ты пьяница. – «Не стыдно ль тебе говорить это? Ты сам отрекался от Господа, а вот теперь по милости его держишь ключи от рая». См. также «Русскую беседу» 1859 г., № 6.
23. Царевич Евстафий.
В некотором государстве жил-был царь. У него был младой сын царевич Евстафий; не любил он ни пиров, ни плясок, ни гульбищ, а любил ходить по улицам, да водиться с нищими, людьми простыми и убогими, и дарил их деньгами. Крепко рассердился на него царь, повелел вести к виселице и предать лютой смерти. Привели царевича и хотят уже вешать. Вот царевич пал перед отцом на колени и стал просить сроку хоть на три часа. Царь согласился, дал ему сроку на три часа. Царевич Евстафий пошел тем временем к слесарям и заказал сделать в скорости три сундука: один золотой, другой серебряной, а третий - просто расколоть кряж надвое, выдолбить корытом и прицепить замок. Сделали слесаря три сундука и принесли к виселице. Царь с боярами смотрят, что такое будет; а царевич открыл сундуки и показывает: в золотом насыпано полно золота, в серебряном насыпано полно серебра, а в деревянном накладена всякая мерзость. Показал и опять затворил сундуки и запер их накрепко. Царь еще пуще разгневался и спрашивает у царевича Евстафия: «что это за насмешку ты делаешь?» – «Государь батюшка! говорит царевич; ты здесь с боярами, вели оценить сундуки-то, чего они стоят?» Вот бояре серебряной сундук оценили дорого, золотой того дороже, а на деревянной и смотреть не хотят. Евстафий-царевич говорит: «отомкните-ка теперь сундуки и посмотрите что в них!» Вот отомкнули золотой сундук, а там змеи, лягушки и всякая срамота; посмотрели в серебряной – и здесь тоже; открыли деревянной, а в нем ростут древа с плодами и листьями, испускают от себя духи сладкие, а посреди стоит церковь с оградою. Изумился царь и не велел казнить царевича Евстафия.
(Записана в Саратовской губернии. Из собрания В. И. Даля).
24. Повесть о царе Аггее и како пострада гордостию.
Бысть во граде Филуяне царь, именем Аггей, славен зело. И по времени приклю-чишася стояти ему в церкви у божественный литургии и чтущу иерею святое евангелие, егда иерей, прочтя строки евангельския, внемлет писано: «богати обнищают, а нищии обогатеют!» Слышав же то царь и возъярися, и рече царь: «писано ложно есть сие писание: евангельское слово, а неправда!» И глаголет царь: «аз есмь богат зело и славен; како мне обнищати, а нищему обогатети против меня?» Егда ж оттольи (?) ужасти наполнися, и повеле царь иерея посадити в темницу, а лист повеле из евангелия выдрать. И поиде царь в дом свой и нача пити и ясти и веселитися.
Видевша же царь в поле оленя, поеха 1) [В рукописи: «царь же поедиша»] и взя с собою юношов, и погна в след и хотя оленя уловити. Бе же олень прекрасен зело. Царь же рече отроком своим: «стойте вы зде, аз пойду, уловлю един оленя». И погна в след; олень поплы за реку. Царь привяза коня своего к дубу и совлече одежду с себя и поплы наг за реку. Егда речку переплы, и абие олень невидим бысть. Ангел Господень всед на коня царева во образе царя Аггея, сказа юношам своим: «уплы елень за реку» - и поиде 2) [В рук. прибавлено: «царь»] с юношами во град свой ко царице. Царь же Аггей обратился взад на коня, и ни коня и ни платья не обретает, и ста наг и весьма задумался.
И поиде Аггей ко граду своему, и виде пастухов пасуща волов и вопроша у них: «братия меньшая пастухи, где? есть видели коня и платье мое?» Пастухи вопроша его: «кто еси ты?» Он же рече им: «аз есмь царь ваш Аггей». Пастухи же реша: окаянный человек! как ты смееши называтися царем? мы же видели царя Аггея, ныне проехал во град свой с пяти(ью) юношами». И нача его бранити, бити кнутами и трубами (?); царь же нача плакати и рыдати. Пастухи отбиша его прочь, и пошед ко граду своему наг. И сретоша его торговые люди града того и вопрошаша его: «человече, что еси наг?» И он рече: «одежду мою пограбили разбойники». Они же даша ему одежду худую и раздраную. Он же взял и поклонишася им и поиде ко граду своему; и пришедши ко граду своему, попросися к некоей вдове ночевать и нача ее вопрошати: «скажи, госпоже моя, кто есть у вас царь?» Она же отвещаша ему: «или ты не нашей земли человек?» И сказа ему: «царь есть у нас Аггей». Он вопроси: «сколько лет царствует?» Она же сказала ему: «35 лет». Он же написав своею рукою письмо к царице, что у него были с нею тайныя дела и мысли, и повеле некоей жене снести письмо к царице. Царица взяла письмо и повеле чести пред собою. Он же написася мужем ея царем Аггеем. И нападе на ню страх велик; во страсе в том нача говорити: «како сей убогий 3) [В рукоп.: «убити»] человек нарицает своею ми 4) [В рукоп.: «нарицается се ми»] женою? аще сие поведает царь, повелит казнити». И повеле бити его кнутом нещадно без царского ведома. Биша его без милости и отпустиша едва жива; он же поиде из града, плача и рыдая, и воспоминая евангельское слово, что богатии обнищают, а нищии обогатеют, и каяся о том попу, како похули святое евангелие, и како иерея в темницу посадил, и поидоша незнаемым путем. Царица рече являющемуся во o6pазе царя ангелу: «ты, государь мой милый, год со мною не спиши и постели не твориши; како мне пребывати мимо тебя?» Царь же рече ей «обещание дано Богу, что три года с тобою не спать и постели не творить» – отыде от нея в царскую свою палату.
Аггей царь прииде в незнаемый град, нанялся у крестьянина работати в лето, и работати крестьянского дела не умеет, и крестьянин ему отказа. Он же нача плакати и рыдати, и пойдоша путем от города того и сретоша его на пути нищии. Он же рече им: «возьмите убо, братия, и меня с собою; ныне человек убог, работать не умею, а просить не смею и стыжуся. Чего ми велите, я у вас стану труждаться». Они же поимше его с собою и даша ему суму носити. Они же приидоша к ночлегу ночевати и повеле ему баню топити, и воду носити, и постелю стлати. Царь же Аггей возплакася горько: «увы мне! что сотворил себе. Владыку прогневал; сам же царства своего лишился и погибель себе сотворил, а вся пострадал за слово евангельское!..» 5) [В рукоп. прибавлено «а правда»]. Заутра же возста нищие и поидоша ко граду своему Филуану, и пришедши на царский двор и нача милостыни просити. И бысть в то время у царя пир велик; и повеле царь взяти нищих в палату, кормити 6) [В рукоп. вставлено здесь: «велеть»] довольно, и повеле взять у нищих мехоношу в царские палаты и посадити в особую палату. И как пир у царя разшелся, и бояра и гости все розыдошася, ангел 7) [В рукоп. вместо этого слова стоит «царь»] в образе Аггея царя прииде к нему в палату, где Аггей царь с нищими обедает. «Ведаеши ли ты царя гордого и великого, како похули слово евангельское?» И нача его учити и наказывати впредь евангельское слово не хулить и священников почитать, а себя не превозносить, кротку и смиренну быть 8) [В другом списке ангел спрашивает царя Аггея: «правду ли в церкви поют: богатые обнищают и взалкают?» Царь говорит: справедлив этот стих; каждую службу велю его петь, лишь бы Господь меня простил». Ангел отдал ему царское платье, и исчез. Царь Аггей опять сел на царство, рассказал свое похождение и заповедал, всякую службу петь стих: богатые обнищают и взалкают»].
(Из co6рания В. И Даля, которому легенда эта, заимствованная из старой рукописи, доставлена из Шенкурского уезда, Архангельской губернии).
Примечание.
Повесть о царе Аггее встречается в рукописных сборниках XVII и XVIII столетий. Она представляет весьма близкий вариант «Приклада о гордом цесаре Евиняне (в русском переводе «Римских Деяний») 1) [Ibidem стр. 496, 610. Пыпин: Очерк литерат. истории старин. повестей и сказок, стр. 135, 196–7. Равным образом и легенда о царевиче Евстафии (№ 23) носит на себе следы книжного происхождения]. В народе повесть рассказывается в таком виде:
Гордый богач.
Не ведаю где, жил-был себе пан, такой богатой, что карбованцы мерял коробами, золото четвериками, а в медных деньгах и счету не знал. Сколько у него было крестьян, земли, лесов, покосов – нечего и говорить! все равно не пересчитаешь. Охох! да какая ж беда с ним случилась! Из богача сделался он беднее нас грешных; а за что? За то, что Бога позабыл и работал одной нечистой силе. Бывало, добрые люди заутреню слушают в церкви Божией, а у него музыка гудит, да в присядку отжаривают. В церковь он никогда не ходил, и не видал, зачем туда люди ходят. Да раз как-то вздумалось ему посмотреть, что такое там де лается, и вот на праздник Господень пошел пан вместе с панею к обедне. Все православные Богу молятся, а они стоят себе, поглядывают по сторонам да хохочут. Стал дьякон читать: «богатые обнищают и взалкают»... – как бежит к нему пан, вырвал из рук книгу и хвать дьякона по лысине: «как смеешь ты, дурень, такие слова при мне сказывать? Разве я могу обнищать и взалкать? Ах ты, кутейник! погоди ж, я тебе покажу, как надо мной смеяться! Если хоть раз еще осмелишься выговорить такие речи, то я так попотчую тебя на конюшне, что до новых веников не забудешь! Подай чернилицу». Дьякон не жив, не мертв со всех ног пустился доставать чернилицу и перо; а поп в алтаре - спрятался и трясется бедненькой, словно в лихорадке. Принес дьякон чернилицу и перо. «Смотри, неуч! говорит пан, что замараю я, того никогда не читать ни при моей жизни, ни после!» Вдруг поднялась буря, молния поминутно блещет, гром все сильней и сильнее, а потом как ударит – Господи, твоя воля! – все, кто только был в церкви, так и повалились на пол. Только пан с панею стоят да хохочут. Прибежал староста: «беда! говорит, господской дом горит!» Принялись тушить; да нет, с Богом нельзя спорить. Все начисто сгорело, будто и не было панского двора. Ну, это богачу как плюнуть: явились новые хоромы еще лучше прежних. Только с того самого времени, как станет дьякон читать в церкви и только дойдет до того места, где написано, что богатые обнищают и взалкают, – всякой раз, откуда что возьмется, загремит да и загремит на небе.