Там румянечка по стекляночкам,
Цветно платьице по грядочкам.
Пометалась княжья дочи
Ко батюшку в нов высок терем:
«Ты скажи, скажи, сударь батюшка,
Ты куда девал мою матушку,
Баску-хорошу, свет Михайловну?»
«Ты не плачь, не плачь, мое дитятко,
Я сострою тебе нов высок терем,
Я куплю тебе золотую цепь,
Я возьму тебе нову матушку...»-
«Ты сгори, сгори нов высок терем,
Ты растай, растай золотая цепь,
Ты умри, умри, нова матушка,
Ты восстань, восстань, стара матушка,
Баска-хороша, свет-Михайловна!»
МУЖ ДУМАЕТ, КАК УБИТЬ ЖЕНУ
159.
Вспомни, Донюшка, вспомни, душечка,
Про свого дружка — про Иванушку:
Да как наш Иван по ночам гулял,
По ночам гулял, по полуночам.
Он не один гулял — с красными с девками,
С красными с девками, со елецкими.
«Сударь-батюшка, сударь родненький!
Всех девушек замуж отдали —
Одна Донюшка оставалася». —
«Посиди, Доня, потерпи горя!» —
«Сударь-батюшка, мне не терпится!
Мне не терпится, замуж хочется,
Замуж хочется — за Иванушку».
Из-под камушка, камня белого,
Из-под кустика, с-под ракитова,
Там бежит речка, речка быстрая,
Речка быстрая, вода чистая.
На той речушке девка мылася,
Девка мылася, она белилася.
Она, умывшись, набелившись, на гору взошла,
На гору взошла, диво видела,
Диво видела, дивовалася:
Добрый молодец — он коня поил,
Он коня поил, коня сивого,
Коня сивого-сивогривого,
Сивогривого, белкопытного,
Белкопытного, кругом кована.
Конь воды не пьет, он копытом в землю бьет.
Он копытом в землю бьет,
Из копыта руда идет.
Как и мой-то милой думу думает,
Думу думает, думу крепкую.
Да и как же ведь мне быть,
Как жену губить?
Загублю же я жену рано с вечера —
Малы детушки спать уляжутся.
Ко белу свету детки проснутся,
Они про матушку они успросются:
«Родный батюшка, где матушка?» —
«Уж вы, детушки, ваша матушка,
Ваша матушка в новой горнице,
В новой горнице Богу молится». —
«Уж ты, батюшка, тама нетути!» —
«Уж вы, детушки, вы, сиротушки,
Ваша матушка убита лежит».
МУЖ УБИЛ ЖЕНУ
160.
За речкою, за быстрою живет мужик Марко,
У Марки сын Федор, у Федора жена Марфа.
Гостили у них три гостьи.
Гостили, не нагостились,
Гостили, не нагостились,
Только много намутили:
«Уж ты, Федор, ты, Федор!
Изведи жену Марфу!
А возьми из нас любую,
Либо Аксинью, Афросинью,
Третью душу Полагею».
Марфа догадалась,
У Федора попросилась:
«Пусти, Федор, погостити
На недельку, на другую».
Уж гостила я недельку,
Уж гостила я другую,
А на третью стосковалась:
«Ох ты, матушка, тошненько!
Государыня, грустненько!» —
«Ты открой, Марфа, окошко,
Погляди, Марфа, в окошко,
Уж не едет ли твой Федор?»
Не успела Марфа открыти,
Уж и Федор на двор въехал;
Не успела Марфа закрыти,
Уж и Федор вошел в избу.
И он Богу помолился,
И он тестю поклонился:
«Ты, тесть-батюшка, здорово!
Теща-матушка, здорово!
А тебя, Марфа, забыл я,
Забыл поклон принести.
Ох ты, Марфа, ты Марфа!
Собирайся поскорее;
У нас дома не здорово:
Свекор-батюшка не может,
Свекровь-матушка на часочку».
Вот и Марфа испугалась:
«Ох ты, матушка родная!
Проводи меня подале
Через темные леса,
Через крутые горы,
Через быстрые реки,
Через синее море.
Ох ты, матушка родима!
Проводи меня подале,
Как до самого до дворечка,
Как до красного до крылечка,
До серебряна до колечка».
Как вошла Марфа в избу,
Она Богу помолилась,
Она свекру поклонилась:
«Свекор-батюшка, здорово!
Свекровь-матушка, здорово!
А тебе, Федор, забыла.
Ох ты, Федор — обманщик!
Сказал: дома не здорово:
Свекор-батюшка не может,
Свекровь-матушка на часочку!» -
«Истопи-ко, Марфа, баню,
Не жаркую, не парную,
Ты нагрей, Марфа, водицы
Да студеной, да горячей».
Как пошла Марфа в баню,
Уж что стал Марфу казнити,
Стал казнити и рубити;
Он ей голову на лавку,
А скоры ноги под лавку,
Тело белое под полочик.
Как пришел Федор из бани,
Как пришел Федор к невестам,
Как к Аксинье, к Афросинье,
К третьей душе Полагее.
Вот Аксинья не сказалась,
Афросинья отказалась,
Полагея насмеялась:
«Ох ты, Федор, ты Федор!
Ох ты девичий обманщик!
Как извел ты жену Марфу,
Изведешь ты и Аксинью,
Люб Аксинью, Афросинью,
Третью душу Полагею».
Уж пришел Федор в избу
И он стал дитя качати:
«И ты баю, баю, дитятко!
И ты баю, баю, милое!
У тебя нету матушки,
У меня милой ладушки,
Милой ладушки, молодой жены!»
161.
Одна была песня,
Поблюду ее к весне:
Поеду весной пахати,
Стану сеять, засевати,
Эту песню распевати.
При широкой, при большой дорожке
Жил-был мужик Марко,
У Марка — сын Федор,
У Федора — жена Марфа.
Просилась Марфа в гости
К своей матери ненадолго,
Ненадолго, на три недельки.
Гостила Марфа неделю, гостила другую,
На третью Марфа стосковалась:
«Ох, матушка, тошно,
Мне, родимая, грустно!» —
«Ты залезь, Марфа, на печку,
Погляди с печи на окошко —
Не едет ли Федор?» —
«Охти, матушка, едет!
Государыня, скачет!»
Подъезжал Федор к воротам,
Стал стукать под окошко,
Стал стукать под другое, —
На двор Марфу вызывает:
«Мы поедем, Марфа, домой —
У нас дома нездорово:
Родной батюшка хворает,
Родна матушка часует;
У сестрицы три подружки —
Дарьюшка, да Марьюшка,
Да Бессоновска Танюшка».
Проводила мати Марфу,
Проводила через поле,
Проводила чрез другое —
На третьем стала распрощаться.
Возговорит Федор:
«Проводи, теща, подале,
Незнай увидишь, незнай нет».
Подъезжает ко воротам:
Лютый свекор дрова рубит,
Люта свекровь избу топит,
У золовки три подружки:
Дарьюшка, да Марьюшка,
Да Бессоновска Танюшка.
«Ты поди-ка, Марфа, топи баню». —
«Постой, Федор, разряжуся». —
«Ты топи во всем наряде!
А куда тебе наряд девати —
Разве дуба наряжати!»
Пошла Марфа топить баню,
Истопила Марфа баню,
Приходит домой:
«Ступай, Федор, в баню!» —
«И ты иди сейчас за мною!» —
«Ступай, Федор, сейчас иду за тобою».
Подошла Марфа к бане,
Отворила Марфа баню —
Сидит Федор, ножик точит.
Резвы ноги подкосились,
Белы руки опустились,
Головушка с плеч скатилась.
Зарезал Федор Марфу,
Схоронил в бане под полочком.
Приходит он из бани,
Дочь у них была невеличка,
Пяти годочков,
Расплакалась, разнежилась:
«Ох ты, тятенька, тятенька!
Что нейдет долго маменька?» —
«Что это за мать!
Что за стара, нехороша!
Я тебе возьму мать молодую:
Либо вон Дарьюшку, либо Марьюшку,
Либо Бессоновску Танюшку». —
«Ты умри-ка и Дарьюшка, и Марьюшка,
И Бессоновска Танюшка!
Приди, моя маменька,
Приди, родная, из жаркой бани!»
162.
За озерье, да во сторонке[1] [После каждой строчки — припев «Да э-хе-хе»],
Да там живет мужик Карпуня,
Да у Карпуньки сын Федюня,
Да у Федюни жена Дуня,
Да там случилися две гостьи,
Да эти гостьи, две Федосьи,
Да одна гостья говорила,
Да вот другая потакала:
«Да ты убей-ка, Федор, Дуню,
Да мы найдем тебе другую».
Да Дуня речи услыхала,
Да скоро в гости отпрошалась:
«Да отпусти-ка, Федор, в гости,
Да отпусти-ка на недельку,
Да отпусти-ка на другую,
Да отпусти-ка, Федя, на третью» —
«Да поезжай-ка, Дуня, с Богом», —
Да отвечает Дуне Федор.
Да вот гостит Дуня недельку,
Да вот гостит Дуня другую,
Да вот гостит она и третью.
«Да что собаки-то как лают?
Да поглядите-ка, ребята,
Да вон не мой ли Федор едет?»
Да Федор в лесенку вздыматся,
Да Федор двери отпирает,
Да Федор Богу помолился,
Да Федор Богу помолился,
Да одной теще поклонился,
«Да мы домой поедем, Дуня,
Да все-то дома нездоровы —
Да свекор-батюшка на печке,
Да свекровь-матка на шесточке,
Да деверья-то все по лавкам,
Да все золовки по залавкам».
Да как пришла Дуня домой,
Да видит дома все здоровы,
Да свекор-батюшка за вязкой,
Да свекровь-матушка за прялкой,
Да деверья все по работам,
Да все золовки по беседам.
«Да затопи-тка, Дуня, баню,
Да вот без чаду, без угару». —
«Да наколи-ка, Федор, дровец,
Да ты без щепок, без осколков».
Да истопила Дуня баню,
Да вот без чаду, без угару:
«Да ты ступай-ка, Федя, в баню».
«Да ты пойдешь, Дуня, со мною».
Да как подходит Дуня к бане,
Да резвы ножки подломились,
Да белы ручки опустились,
Да голова с плеч покатилась.
Да как пришел Федя из бани:
«Да ты поди-тка, матка, в баню»
Да как подходит матка к бане:
«Да ты чего, Федя, наделал!
Да головешка на трубешке,
Да белы груди на окошке,
Да белы руки на полочке,
Да резвы ноги под порогом,
Да резвы ноги под порогом,
Да тулово ее под лавкой!»
МУЖ УБИЛ ЖЕНУ, ДЕТИ ИЩУТ МАТЬ
163.
На степи-степи на Саратовской
У ключа было у гремячего,
Доброй молодец тут коня поил,
Поил-кормил, выглаживал, охорашивал:
«Ох ты батюшка, конь-добра лошадь,
Увези меня от победушки,
От худой жены, от любовницы».
Он не коня поил,
Тут поил — муж жену терял.
Жена мужу возмолилася,
Во резвы ноги ему поклонилася:
«Не губи ты меня, муж, на дикой степи:
Потеряй ты меня на большой дороженьке,
Близь кустика ракитова,
Под мостиком под калиновым».
Подъезжает муж ко широкому двору,
Встречают его малы детушки –голубятушки:
«Государь ты наш, родной батюшка,
Ты куда девал нашу матушку?»
«Ох вы мои малые дети,
Ваша матушка ушла во чисто поле,
В бор по ягоды».
Побежали же малы детушки
Искать свою матушку:
«Государь ты наш, родной батюшка
Не нашли мы свою матушку!»
«Подити-ка вы в чистое поле,
Ваша матушка лежит под кустиком,
Под мостиком под калиновым».
Побежали малы дети,
Нашли они свою мать убитую.
МОЛОДЕЦ УБИЛ ЖЕНУ ИЗ-ЗА УЯЗВЛЕННОГО САМОЛЮБИЯ
164.
У князя Володимира
Пированьице было честное,
Честно, хвально, больно радошно.
Пили, ели, прохлажалися,
Промеж себя похвалялися:
Богатый хвалится богачеством,
А сильный хвалится силою,
Один похвалялся молодой женой:
«У меня, братцы, жена умная, умна-разумная.
Спустя мужа, пиво варила,
Пиво варила, вино курила,
Звала в гости князей-бояр без боярышнев,
Попов-дьяков без дьяконицов».
Тут в глаза молодцы насмеялися.
За досаду молодцу показалося,
Из беседы вон подымается,
Пошел молодец на конюший двор,
Обротывал коня доброго,
Садился молодец на добра коня,
Поехал молодец вдоль по улице,
Подъезжает молодец к широкому двору,
Уткнул копье в дубовы столбы,
Дубовы столбы пошаталися,
Сосновы доски рассыпались.
Встречат его молода жена
В одних чулочках без чоботов,
В одной сорочке без пояса.
Берет молодец саблю вострую,
Срубил жене буйну голову.
Покатилась головушка ее
К коню под ноги, под копытичко,
Под правое, под переднее.
Кинулся молодец во палатушку,
Во палату белокаменну,
В палатушке колыбель висит,
В колыбели лежит чадо милое.
Он стал качать-прибаукивать:
«Бау, бау, чадо милое!
Не стало у тебя родной матушки,
У меня, молодца, молодой жены,
Хоть возьму молоду жену,
И будет она тебе не родная мать,
Не родная мать, лиха мачеха».
ДОНСКОЙ КАЗАК УБИВАЕТ ЖЕНУ
165.
«Посиди, Дуня, под окошечком [1] [Каждый стих повторяется],
Потерпи горя хоть немножечко!» —
«Родной батюшка, насиделася,
Много горюшка натерпелася!
Мое горюшко из-под камешку,
Из-под камешку, камню белого.
Тут течет-бежит речка быстрая,
Речка быстрая, вода чистая.
Через ту реку — мост калиновый,
Мост калиновый — куст ракитовый».
Как под тем-кустом девка мылася.
Она мылася и белилася,
В чисто зеркало смотрелася.
Красоте своей она дивилася;
На гору взошла, дивовалася,
Дивовалася, ужахалася:
К ней навстречу-то шел донской казак,
Вел коня поить, сву жену губить.
А жена мужу взмолилася,
В резвы ноженьки поклонилася:
«Уж ты муж мой, муж,
Муж донской казак!
Не губи меня рано с вечера,
Ты губи меня близ полуночи:
Дай добрым людям
С поль убратися,
Малым детушкам разоспатися».
166.
Ох ты, матушка, раздикая степь Саратовска,
Далекохонько протянулася,
Дале города Саратова.
У ключа было у гремячего,
Донской казак коня поил,
Где коня поил, тут жену терял.
Жена мужу возмолилася,
Ниже пояса поклонилася:
«Муж мой, батюшко, донской казак!
Не теряй меня рано с вечера,
Потеряй меня во глуху полночь,
Как добры люди спать полягутся,
Наши детушки угомонются».
Большая дочка Аннушка,
Дочка Аннушка догадалася:
«Ты родимый наш батюшка!
Где родимая наша матушка?» —
«Ваша матушка в светлой светлице,
Она белится и румянится,
Во цветно платье наряжается,
Ко заутрени собирается». —
«Ох ты, батюшко, ты нас обманываешь:
Отчего же ты невесел ходишь,
Невесел ходишь и нерадошен?» —
«Чему же мне веселитися
И на что глядя радоватися?
Ваша матушка распутная,
Пошла гулять с полюбовником».
167.
Далекохонько степь протянулася,
Дале города, дале Питеру,
Дале матушки каменной Москвы.
У ключа-то было у гремучего,
У колодезя было у студеного,
Добрый молодец коня поил.
Он бьет по крутым бедрам:
«Ох ты, конь мой, ты добра лошадь,
Что же ты, конь, спотыкаешься
За ковыл-траву запинаешься?» —
«То-то я, конь, спотыкаюся:
Как со вечера муж жену терял,
Как жена мужу возмолилася,
Ниже пояса поклонилася:
«Ох ты, муж мой, донской казак,
Не теряй меня, муж, со вечера,
Теряй меня, муж, близ полуночи,
Чтобы дети наши приузуснули бы,
А чужие люди не слухали бы».
Потерял муж жену близ полуночи,
Поутру малы дети догадалися;
Пришли малые дети ко своему батюшке:
«Ты сударь, ты наш батюшка,
Ты куда девал нашу матушку?» —
«Ох вы, дети мои, малы-глупые,
Ваша матушка
Во зеленом саду гуляет». —
«Ты сударь, ты наш батюшка,
Все неправда ваша». —
«Ваша матушка
Во гробу лежит,
Во сырой земле».
168.
Ох ты, матушка, степь Саратовска,
Далеко ты, степь, протянулася,
Дале города, дале Питера,
Дале матушки каменной Москвы.
Ничего в степни не уродилося,
Уродился тут част ракитов куст,
Из-под кустика тут колодец бьет.
У ключа, у ключа у гремячего,
У колодезя у студеного,
Добрый молодец тут коня поил,
Он поил коня, сам выглаживал,
Он выглаживал, выхорашивал:
«Ох ты стой-постой, мой добрый конь!»
Во кусту, во кусту во ракитовом
Тут донской казак жену терял.
Что жена мужу возмолилася,
Во резвы ноги поклонилася:
«Ох ты гой еси, муж, донской казак,
Не теряй меня поздно вечером,
Ох ты дай уснуть дочке Аннушке»
Дочка Аннушка догадалася,
На шеюшку она кидалася:
«Ох ты гой еси, родной батюшка!
Не теряй-ка ты родиму матушку:
Воскуют тебя во железушки,
Отдадут тебя во солдатушки!»
СОЛДАТ, ВЕРНУВШИСЬ ДОМОЙ, УБИЛ НЕВЕРНУЮ ЖЕНУ
169.
Ехали солдатики
Со службы домой,
На плечах погоны,
На грудях кресты.
Едут по дорожке,
Навстречу отец:
— Здорово, папаша!
— Здорово, сынок!
Все ли слава Богу
Родная семья?
— Семья, слава Богу,
Прибавилася,
Женка молодая
Сына родила.
Сын отцу ни слова,
Седлает коня.
Подъезжает к дому:
Встречает мать, жена.
Мать вышла с улыбкой,
Жена со слезам.
Мать сына просила:
— Прости, сын, жену!
- Мать, тебя прощаю,
Жену — никогда!
Засверкала шашка
В могучей руке,
Закипело сердце
В неверной жене.
— Боже ты мой, Боже,
Что я набедил!
Женку я зарезал,
Себя погубил.
Женку похоронят,
Меня заберут,
Малую малютку
В приют отдадут.
МУЖ ХОЧЕТ ОТРАВИТЬ ЖЕНУ, НО ГИБНЕТ САМ
170.
Полынь, полынь, трава горькая, зелья лютая,
Самородная уродилася.
Нe я садил, не я поливал —
Сама ты, злодейка, уродилася,
Заняла ты, злодейка, в садочке место лучшее,
Землю добрую.
На той земле виноград растет, чернослив цветет,
Со калиною, со малиною,
С черной ягодой сомородиною.
Моя молода жена — зелья лютая,
Красна девица — лебедь белая!
Мы пойдем с тобой на большой базар,
Мы зайдем с тобой на царев кабак,
Мы за рубль возьмем зелена вина,
На полтинушку меду сладкого,
На две гривенки зелья лютого.
Зелена вина я сам выпью,
Меда сладкого — красной девице,
Зелья лютого — молодой жене.
Наливает чару зелья лютого,
Подает чару молодой жене.
Красна девица улыбнулася,
Молода жена догадалася.
Она бьет чару о сыру землю.
От чары земля загоралася,
В огне змея зашаталася;
Она кидалася, шаталася добру молодцу на белу грудь,
Выедала она ему сердце с печенью.
МУЖ ОТПРАВЛЯЕТ ЖЕНУ НА КОРАБЛЕ
171.
Ох ты, горе мое, горе-горюшко,
Навязалося мне на душу;
К тому-то горю жена навязалась.
Я поеду на большой базар,
На большу ярманку,
Я куплю жене черный корабль,
Я найму жене гребцов-молодцов,
Славныих песельничков;
Я спущу корабль во сине море,
Я посажу жену на черный корабль,
Я пущу жену по синю морю,
А сам взойду на кругу гору.
Все мои детушки восплакнули,
Все малые возрынули:
«Ты сударь, ты наш батюшка,
Ты куда девал нашу матушку?» -
«Ваша матушка на синем море катается,
По воздуху нагуляется».
172.
Ах ты, молодость, моя молодость,
Не видал я тебя, когда ты прошла,
Когда ты прошла, когда миновалася,
Живучи с женой не с корыстною.
Не продать мне жену, не променять ее
Что ни братцу, ни товарищу.
Я пойду ли сам крутым бережком,
Я найму ль себе новых плотничков,
Новых плотничков, корабельщиков.
Я сострою нов тесов корабль
О двенадцати тонких парусах,
Тонких, белых, полотняных.
Я спущу ли корабль на сине море,
Посажу ли жену, свою барыню,
Отпущу ли жену в свою сторону.
А я сам пойду на кругу гору,
Посмотрю ли я на сине море —
А уж корабль бежит, как сокол летит,
А жена-то сидит, точно боярыня.
Уж я вскрикну ли громким голосом:
«Воротись, жена, моя боярыня,
А мы будем жить лучше прежнего,
А я буду любить лучше старого!» —
«Не обманывай ты, распостылый муж:
Что не греть солнцу зимой против летнего,
Не светить месяцу летом против зимнего,
Не любить тебе меня пуще прежнего!»
ЖЕНА САМА УПЛЫВАЕТ НА КОРАБЛЕ
173.
Уж ты камень ли, мой камушек,
Самоцветный камень, лазоревый!
Лежал ты, камень, на крутой горе,
Рос ты в желтым песку.
А излежался ты, камушек, между атласу,
Между атласу, между бархату,
Между той камкой мелкотравчатой,
Мелкотравчатой, узорчатой.
Ты, талан ли мои, талан худой,
Талан, участь горькая!
На роду-то мне, знать, так написано,
В жеребью мне, знать, так доставалося:
Износила я свою молодость
Не в корысти и не в радости, в худой жизни живучи,
С худым мужем, угрюмым, с угрюмым, ревнивым.
Он и день, и ночь журит, горько плакать не велит.
Ох, пойду я с горя на большой базар,
На большой базар воскресенный,
Найду себе белокрылый черный корабль,
На корабль найму гребцов-удальцов,
Прикажу пустить корабль по морю
И сяду сама, поплыву далеко.
По крутому бережку бегут малы детушки:
«Государь ты, наш батюшка,
Ты куда девал нашу матушку?»
Он и сам бежит, кричит громким голосом:
«Воротись, жена-барыня,
Хоть не для меня, для малых детушек!»
Отвечала она ему:
«Как не восходит ночью красно солнышко,
<Так> не видать мужу своей жены».
ЖЕНА КНЯЗЯ МИХАЙЛЫ ТОНЕТ
174.
Как поехал же князь Михайло
Во чисто полечко погуляти
Со своими князьями-боярами,
Со советничками потайными,
Со причетниками удалыми.
Его добрый-ет конь споткнулся.
«Что ты, добрый мой конь, спотыкаешься?
Али слышишь ты невзгодушку,
Али чувствуешь кручинушку?
Али дома у нас нездоровится?» —
«Молода моя княгиня нездорова!
Ума-разума лишилася,
Во синё море бросилася».
Тут-то плыли-выплывали
Две лодочки дубовые,
Рыболовщички молодые:
Они кидали и бросали
Белосиненькие неводочки,
Белодубовые наплавочки,
Изловили да свежу рыбочку
Со руками да со ногами,
С буйною головою,
Со русою косою.
Того рыболовы испугалися,
Все по кусточкам разбежалися:
«Аи, поймали мы белую рыбочку
Со руками да со ногами,
Со буйною головою,
Со русою косою!»
Князь Михайло во в чистом поле
Задумал он крепку думушку
Про великую кручинушку.
Его ретивое сердце зашумело,
Ретивое ему не сказало
Про великую его досадушку.
Возговорит князь-ет Михайло тут
Слова ласковые, знакомые:
«Аи бо вы, князья мои, бояра,
Вы советнички потайные!
Расскажите-ка кручинушку:
Мой-то добрый конь споткнулся здесь,
Повесил он буйную голову, —
Знать, печаль-то мне, кручинушка,
Мне великая невзгодушка!
Молода жена с ума сошла,
Она бросилась во в синё море,
Во в Кивач-реку быструю,
А Иртыш-река поперек бежит.
Воротитесь-ка, князья-бояра,
Вы причетники богатые!»
Воротился князь Михайло тут
Он к себе-то во в высок терем.
Как встречали его домашние,
Они бросились на широкий двор,
На широком двору крепко плакали,
Все кричали громким голосом:
«Обо еси, великий князь!
Уж мы скажем те, проговорим,
Как случилася невзгодушка:
Княгиня-то наша матушка
Ума-разума лишилася,
Она бросилась во в синё море,
Во в синё море, к желтым пескам!»
МУЖ ЖЕЛАЕТ БОЛЬНОЙ ЖЕНЕ СКОРОЙ СМЕРТИ
175.
Как спасибо ли тебе, синему кувшину,
Эй, эй, да кувшину:
Разнес, разволок всё печаль да кручину,
Эй, эй, да кручину.
Не кручинушка тебя, тебя, парня, сокрушила,
Эй, эй, сокрушила,
Сокрушила меня плохая жененка.
Эй, эй, да жененка.
Ты хворай, хворай, жена, посильнее,
Эй, эй, да посильнее.
Ты умри, умри, жена, поскорее,
Эй, эй, да поскорее.
Я срублю, срублю сосну буровую,
Эй, эй, буровую.
Я из сосенки, из сосенки срублю хижину новую,
Эй, эй, да новую.
И возьму, возьму себе жену молодую,
Эй, эй, да молодую.
А своим, а своим-то детям возьму мачеху лихую,
Эй, эй, да лихую.
А мои-то детушки по горенке ходят,
А по горенке они, по горенке ходят,
А неродную они мать, ее проклинают,
Эх, эх, проклинают.
А родную свою мать они, ее вспоминают,
Эх, эх, они вспоминают:
«Ты умри-ка, ты умри, умри, мачеха лихая,
Эй, эй, да лихая.
Ты восстань, да восстань, мамонька родная,
Эй, эй, да родная».
НЕМИЛАЯ ЖЕНА ПОМИРАЕТ
176.
На молодца тоска-горюшко, горе нападает,
У доброго молодца женушка помирает.
— Ты помри-тка, помри, постылая, поскорее,
Ты спусти-тка меня, молодца, на волю,
Ты на волюшку спусти, на легку на работу,
Ты на легкую меня — на струговую!
Я пойду ли, схожу в кузницу новую,
Я скую-то себе топорик булатный,
Я пойду-схожу в часту рощицу зеленую,
Я срублю себе там сосенку жаровую,
И срублю себе я горенку что новую,
Я повырублю окошечко коло дне,
Я повыкладу-кладу себе печи кирпичны,
А повыведу трубы я дымовые;
Я поставлю ль в новой горенке столы дубовые
И повыставлю стулики кленовые;
Проведу ли трубушки я что до сама неба;
Пролежу за печкою вплоть я до обеда.
Ветры в эти трубы веют-завывают,
А меня ль, молодчика, горе разбирает.
Я пойду ль, пойду, добрый молодец,
Пойду ль, пойду, поженюся;
Я возьму себе женку молодую,
Малым детушкам своим мачеху лихую.
Малы детки слезно плачут-возрыдают,
Лиху мачеху громко проклинают:
— И ты сгори-тка, ты сгори, наша горенка новая!
И ты помри-тка, ты помри, наша мачеха лихая!
Ты повыстань-ка, восстань, наша матушка родная!
НЕВОЛЬНОЕ ПОСТРИЖЕНИЕ ЖЕНЫ
177.
Возле реченьки я хожу, молода,
Меня водоньки потопить хотят...
А немилый муж все журит-бранит,
Все журит-бранит, постричься велит:
— Постригися, моя жена немилая,
Постригися, моя жена постылая!
За постриженье тебе дам сто рублей,
За посхименье дам тебе тысячу!
Я построю тебе нову келейку,
Обобью ее черным бархатом,
Ты в ней будешь жить да спасатися,
Что спасатися, Богу молитися!
Как и ехали тут купцы богатые,
Как увидели они нову келейку,
Дивовалися новой келейке:
— Ах, и что это, братцы, за келейка?
Хорошо келья построена,
И малехонька, и новехонька!
Уж и кто же в ней спасается,
Или вдовушка, или девушка?
Выходила к ним млада старочка,
Хорошенька, молодехонька;
Поклонилася им низехонько,
Поклонившися, слово молвила:
— Тут спасается не девушка,
Не девушка и не вдовушка,
А спасается тут жена мужняя —
Не в любви жила, не в согласии!
Как и взмолится тут немилый муж:
— Расстригися ты, жена моя милая!
За расстриженье дам тебе тысячу,
За рассхименье — все именьице!
Я построю тебе нов высок терем,
А со красными со оконцами,
Со хрустальными со стекольцами,
Будешь жить в нем, прохлаждатися,
Во цветно платье наряжатися!
Как возговорит молода старочка:
— Что не надо мне твоей тысячи,
Ни всего твоего именьица,
Мне не надобен нов высок терем!
Я остануся в этой келейке;
Уж я стану жить, спасатися,
За тебя Богу мотлится!
ХАС-БУЛАТ
178.
«Хас-Булат удалой,
Бедна сакля твоя,
Золотою казной
Я осыплю тебя.
Саклю пышно твою
Разукрашу кругом.
Стены в ней обобью
Я персидским ковром.
Дам коня, дам кинжал,
Дам винтовку свою,
Лишь за это отдай
Молодую жену.
Ты уж стар, ты уж сед
Ей с тобой не житье,
На заре юных лет
Ты погубишь ее.
Под чинарой густой
Мы сидели вдвоем,
Месяц плыл золотой,
Все молчало кругом,
Лишь играла река
Перекатной волной,
И скользила рука
По груди молодой.
Она мне отдалась
До последнего дня,
И аллахом клялась,
Что не любит тебя».-
«Князь, рассказ ясен твой,
И напрасно ты рек:
Вас с женой молодой
Я вчера подстерег.
Полюбуйся, поди,
Князь, игрушкой своей:
Спит с кинжалом в груди
Она в сакле моей!
Я ее умертвил,
Утопая в слезах,
Поцелуй мой застыл
У нее на устах».
Тут рассерженный князь
Саблю выхватил вдруг,
Голова старика
Покатилась на луг.
Долго молча стоял
Князь у трупа столбом,
Сам себя укорял,
Но решил на своем.
Скоро пала роса,
Свежий ветер подул,
Смолкли птиц голоса,
Лишь с реки несся гул.
С ревом бешеным вдруг,
Ударяясь в скалу,
Князь-убийца прыгнул,
И пошел он ко дну.
179.
«Хас-Булат удалой,
Бедна сакля твоя,
Золотою казной
Я осыплю тебя.
Дам коня, дам кинжал,
Дам винтовку свою;
А за это за всё
Ты отдай мне жену.
Ты уж стар, ты уж сед,
Ей с тобой не житье —
На заре юных лет
Ты погубишь ее.
Под чинарой густой
Мы сидели вдвоем;
Месяц плыл золотой,
Всё молчало кругом.
Она мне отдалась
До последнего дня
И аллахом клялась,
Что не любит тебя!» —
«Князь, рассказ ясен твой,
И напрасно ты рек:
Вас с женой молодой
Я вчера подстерег.
Полюбуйся поди,
Князь, игрушкой своей:
Спит с кинжалом в груди
Она в сакле моей».
Тут рассерженный князь
Саблю выхватил вдруг —
Голова старика
Покатилась на луг.
180.
«Хас-Булат удалой, бедна сакля твоя,
Золотою казной я усыплю тебя.
Дам коня, дам седло, дам винтовку стальну,
А за это за все ты отдай мне жену.
Под чинарой густой мы сидели вдвоем,
Месяц плыл золотой, все сияло кругом.
Месяц плыл золотой, все сияло кругом,
Лишь играла река с перекатной волной.
Она мне отдалась до последнего дня,
Она аллахом клялась, что не любит тебя.
Дам коня, дам седло, дам винтовку стальну,
А за это за все ты отдай мне жену». —
«Не теряй, князь, казны, ты владей ею сам,
А неверну жену тебе даром отдам.
На невесту свою, на неверну жену
Ты пойди посмотри, на невесту свою.
Она в сакле моей спит с кинжалом в груди,
Спит с кинжалом в груди, утонула в крови.
Я ей очи закрыл, утопая в слезах,
Поцелуй мой застыл у нее на устах».
ЖЕНА МУЖА ЗАРЕЗАЛА
181.
На заре то было, на зорюшке,
На заре то было вечернией:
Высоко звезда восходила —
Выше лесу, выше темного,
Выше садику зеленого.
Как во городе во Алатыре
Случилося несчастьице,
Как несчастьице немалое:
Жена мужа потеряла,
Вострым ножичком зарезала,
Вынимала сердце с печенью.
На ноже сердце встрепехнулось,
Она, шельма, рассмехнулась,
Рассмехнувшись, она ужаснулась.
Взяла его за черны кудри,
Ударила об сыру землю,
Во холодный ледник спрятала,
Дубовой доской она закрыла,
Золотым перстнем запечатала.
Сама пошла в нову горницу,
Закричала громким голосом:
«Ты талан ли мой, талан лихой,
Или участь моя горькая!
На роду ль мне так написано?»
Прилетели к ней два сокола,
Два Ивана два Иваныча:
«Ты сноха наша, невестушка,
Где наш братец Иванушка?» —
«Ваш братец — охотничек,
Уехал в лес за охотою,
За куницами, за лисицами». —
«Не обманывай нас, невестушка,
Вон шелков кушак на стене висит,
Перчаточки с шапочкой на полочке левеет».
182.
Э, да как по ельничку, э, да по березничку,
Эх, и по частому, скажем, ой, да по осинничку
Э, да тут ходил жа гулял развороный конь,
Ой, да черкасское седло, седло набок сбил,
Да золотую узду изорвал, шелков повод в грязи вымарал.
Эй, да я, девка, да сама я красная,
Да не в Москве была, да я не в Питере,
Ой, да во Стрелецкой я была славной улице,
Да во гораде была во Саратове.
Да э-ой, солучилось да там несчастьице,
Да несчастьйце больше безвремяньицо,
Ой, да как жена да мужа &;lt;о&;gt; на заре она зарезала,
Да ну, она булатным его сердце вынула,
Да ну, на булатном сердце встрепенулося,
Да жена-шельма сама рассмехнулася,
Ну, в холоден погрёб его забросила,
Ой, да правой ноженькой сама, ой, притопнула,
Да левой рученькой она, эх, прищелкнула,
Да взошла она в нову горенку,
Да намылася, эй, да набелилася,
Ой, в цвётно платье да сама, ой, нарядилася,
Да в светло зерклице она гляделася,
Да красоте своею, ой, дивовалася:
«Ну, красота я ли ты мое, ой, да ты талан худой,
да моя учесть горькая,
Ну, что же я, шельма, что же я наделала,
Да своего мужа зарезала».
Да пролетали двоя соколы,
Да двоя соколы да ясный,
Да деверья-ти ее распрекрасныя.
«Ой, да ты сноха наша, да ты невестушка,
Да сноха белая лебедушка,
А где наш братец Иванушка?» —
«Он уехал в лес, за лисицами,
Ну, за лисицами, да за зайчиками». —
«Э, да ты н'убманывай нас, н'уговаривай, да,
А что у тея на стенах-ти что-то кровь?» —
«Эх, да свежу рыбицу да это чистила,
Да на стенах-ти кровь набрызгала».
183.
На заре-то было, ей, на зорюшке,
На заре-то было на утренней,
На выкате светлого месяца,
На восходе красного солнушка
И у нас сделалось, братцы, несчастьице,
Что большое-то безвременьице,
Что жена мужа потеряла,
Вострым ножичком зарезала,
Во холодный погреб бросила,
Дубовой доской прихлопнула,
Что желтым песком засыпала,
Правой ноженькой притопнула.
А сама пошла в нову горенку,
Она села под окошечко,
Под красное под стеколушко.
Из-под лесу, лесу темного,
Вылетали тут два сокола,
Что два сокола, два лебедя,
Что два лебедя, два деверя.
— Ты сноха, наша невестушка,
Да и где же наш большой-ат брат?
— На Дунай-реку коней повел.
— Да не правда твоя, невестушка,
Что не правда да не истина.
Да с чего это крыльцо в крови?
— Я зарезала сизого голубя,
Во холодный погреб бросила.
184.
У нас было во новом городе,
Во новом городе, во Саратове,
На заре было на утренней,
На восходе красна солнышка,
У купца ли, купца у богатого,
У богатого, у Шахматова,
Несчастьице в доме сделалось,
Несчастьице немалое,
Как жена-то мужа потеряла,
Вострым ножичком зарезала.
В холостой его погреб бросила,
Дубовой доской захлопнула,
Да желтым песком засыпала.
Сама взошла в нову горницу,
Во столовую светлицу;
Она села под окошечко,
Под хрустальное стеклышко;
Сама плачет, как река льется.
Прилетели к ней два сокола,
Два сокола, два ясныих,
Деверья ее любезные.
«Здравствуй, сноха, невестушка,
Сноха, белая лебедушка!
Где же братец наш, Иванушка?»
«Ваш братец увел коня поить». —
«Ты, сноха наша, невестушка,
Сноха, белая лебедушка!
Его добрый конь в конюшеньке,
Шелкова узда на гвоздике!
Ты, сноха ль наша, невестушка,
Сноха белая лебедушка!
Да что у тебя в избе за кровь?»
«Белу рыбицу пластала,
Бела рыбица больно билася!» —
«Ты, сноха ль наша, невестушка,
Сноха белая лебедушка!
Да где братец наш, Иванушка?» —
«Соколы вы мои ясные,
Деверья мои любезные!
Вы возьмите саблю вострую,
Вы срубите мне буйну голову!
Вашего братца я потеряла,
Вострым ножичком зарезала,
В холостой погреб бросила,
Дубовой доской захлопнула
Да желтым песком засыпала!»...
185.
Случилось мне, доброму молодцу,
Мимо зеленого саду ехати,
Случилось мне диво видети.
Такого дива, братцы, не видано,
И такого, братцы, чуда не слыхано.
Как под яблонью под кудрявою,
Что под грушею под зеленою,
Что на травушке, на муравушке,
На цветах, цветах на лазоревых,
Как жена мужа потерять хочет.
Вынимает она булатный нож,
Что садится к нему на белы груди,
Распорола ему белую грудь,
Что закрыла его очи ясные;
Она смотрит в его ретиво сердце;
Посмотрев, сама молвила:
«Ты каков был до меня, мой друг,
Такова тебе и кончинушка!»
186.
Как по ельничку, по березничку,
Как по частому по осинничку,
Все ходил, гулял тут вороный конь
Трои сутки непоеный был,
Неделюшку некормленый был,
Тесмянную узду изорвал,
Шелков повод в ногах вытоптал,
Черкасское седло себе на бок сбил.
Во селе было во Царицыне,
У купца было у богатого,
По прозваньицу Нехлюдова,
Приключилося несчастьице,
Несчастьице, безвременьице,
Что жена с мужем заспорила,
Вострым ножичком зарезала,
Не простыл ножом, булатныим,
Что булатныим, бурлатскиим.
На ноже сердце повынула,
На ноже сердце встрепенулося;
Жена-шельма улыбнулася,
Улыбнувшись, слово молвила:
«Умирай ты, мой мне постылый муж,
Твой пришел к тебе конец нежданный».
ЖЕНА ПОВЕСИЛА МУЖА
187.
Зимушка-зима холодна она была,
Эх, холодна была, да морозливая.
Холодна была, морозливая,
Э, я боюсь тебя, да зазнобишь меня.
Я боюсь тебя, зазнобишь меня,
Э, зазнобишь меня, да доброго молодца.
Зазнобишь меня, добра молодца,
Э, с мужем -то жена не, не в ладу жила,
С мужем-то жена не в ладу жила,
Э, не в ладу жила да мужа извела.
Не в ладу жила, мужа извела,
Э, в зеленым саду мужа повесила.
В зеленым саду мужа повесила,
Э, вышла из сада да к широкому двору.
Пришла из сада к широку она двору,
Э, к широку двору да села на скамью.
К широку двору да села на скамью,
Э, села на скамью да горько всплакнула.
Села на скамью да горько всплакнула,
Э, горько всплакнула да мужа вспомнила.
Горько всплакнула да мужа вспомнила,
Э, пойду в зелен сад да свово мужа звать.
Пойду в зелен сад свово мужа звать:
«Эй, пойдем, муж, домой, пойдем, голубчик мой.