Пойдем, муж, домой, пойдем, голубчик мой,
Эй, иди, миленький, да ты не скучился.
Иди, миленький, да ты не скучился,
Э, сладких яблочек ты не, не накушался.
Сладких яблочек не накушался,
Эх, вольных пташечек ты не, не наслушался.
Вольных пташечек не наслушался,
Эй, без мужа жена да в доме сирота.
Без мужа жена в доме, ох, сирота,
Эх, с мужем-то жена да в доме госпожа».
ЖЕНА СЖИГАЕТ НЕЛЮБИМОГО МУЖА
188.
Как, рябина, как, рябина кудрявая!
Как тебе не стошнится,
Во сыром бору стоючи,
На болотину смотрючи?
Молодица ты, молодушка,
Молодица ты пригожа,
Как тебе не стошнится,
За худым мужем живучи,
На хорошего смотрючи,
На пригожего глядючи?
Наварю я пива пьяного,
Накурю я вина зеленого,
Напою я мужа пьяного,
Положу его серед двора,
Оболоку его соломою,
Зажгу его лучиною.
Выду я на улицу,
Закричу я своим громким голосом:
«Осудари вы, люди добрые,
Вы, суседи приближенны!
А ночес гром-от был,
А ночес молонья сверкала. —
Моего мужа убило,
Моего мужа опалило!» —
«А ты б...-страдница!
А не гром убил, а не молонья сожгла,
А ты сама мужа извела!»
МУЖ-НЕВЕЖА
189.
Вы раздайтесь, разодвиньтесь, добрые люди,
Уж вы дайте ж мне, младеньке, погуляти,
Мне лазоревых цветов сорывати,
Мне шелковые травы да потоптати,
Пока батюшка-сударь замуж не выдал
За того ли за детину, за невежу!..
На кабак идет невежа, — тужит-плачет,
С кабака идет невежа, — свещет-гаркат,
К широку двору подходит, — восклицает:
«Уж как дома ли жена да молодая?
Отворяла бы широкие ворота!»
А как я ли, молоденька, тороплива:
Поскорешеньку с постелюшки вставала,
На босу ногу башмачки надевала,
Я двором-то бежала, поспешала,
Я покрепче ворота запирала,
Посмелее со невежей говорила:
«Ты ночуй, ночуй, невежа, за вороты!
Вот те мягкая перина — белая пороша,
Шитый браный положек — частые звезды,
А высокое изголовье — подворотня,
Соболино одеяло — лютые морозы!
Каково тебе, невежа, за вороты,
Таково мне, молоденьке, за тобою,
За твоею за удалой головою!»
МОЛОДЕЦ И ХУДАЯ ЖЕНА
190.
Закручинился добрый молодец, запечалился,
Повесил головушку ниже могучих плеч,
Утупил очи ясные во сыру землю:
«Как мне-ка, добру молодцу, не кручиниться,
Не кручиниться удалому, не печалиться!
Вечор-то я лег — не поужинал,
Поутру встал — не позавтракал,
Хватился обедать — и хлеба нет.
Еще-то меня, добра молодца,
Поневолили родители жениться,
Неволею женили, неохотою —
Они взяли во месте во богатеем,
Хоть приданого много, человек худой:
Цветное платьице на грядочке висит,
Худая-то жена на ручке спит.
Не с кем добру молодцу погладиться,
Не с кем добру молодцу полестися.
Оттого добрый молодец в гульбу пошел».
День за днем — как дождь дождит,
А неделя за неделей — как трава растет.
Проходил молодец из орды в орду,
Загулял молодец к королю в Литву,
Он задался к королю в услужение,
Служил не много, не мало — двенадцать лет,
Служил он королю верою-правдою,
Верою-правдою служил неизменноей.
Его Бог, добра молодца, миловал,
А король удалого жаловал.
Он ел сладко, носил красно,
Спал на кроваточке тесовыя,
Спал на периночке пуховыя,
Со временем [1] [Со временем — по временам] он спал на белых грудях,
Принажил золотой казны несмётныя.
Стосковалося у молодца по свою родимую сторонушку,
Посмотреть хотит отцовского поместьица,
Хоть растет тут зеленая крапивушка.
«Аи же ты король Литовский!
Отпусти-ка меня на родимую сторонушку,
Посмотреть хоть отцовского поместьица».
Говорит ему король Литовскиий:
«Аи же ты удаленький добрый молодец,
Аи же ты слуга моя верная, неизменная!
Поезжай на родимую сторонушку,
На отцовское-родительско поместьице».
Как король ему жалует добра коня,
Королевна его жалует золотой казной.
Как поехал удалый добрый молодец
На свою родимую на сторонушку,
Не пешком идет, на коне идет,
Скоро скажется, тихо идется.
Приезжает на родимую сторонушку,
Как стоит-то хатенка немудрая,
Немудрая хатенка, безуглая,
Уж как бегают два малыих вьюношей;
Говорит удалый добрый молодец:
«Уж вы здравствуйте, малые вьюноши!
Вы какой семьи, роду-племени,
Вы какого отца, матери?» —
«Аи же ты наш дяденька незнамыий!
У нас нет семьи, роду-племени».
Говорит удалый добрый молодец:
«Аи же вы глупые малые вьюноши!
Где же у вас родный батюшка?» —
«Аи же ты наш дяденька незнамыий!
Не запомним мы своего родного батюшки
Только слышали мы от родной матушки —
Слезно плакала, причитала нам:
«Аи же вы родимые детушки!
Уж как я вас повырощу, повыкормлю,
Ваш-от батюшка в гульбу ушел».
Как закипело ретивое сердечушко у добра молодца,
Полились слезы рекой из ясных очей:
«Ведь это мои родимые малы детушки.
Аи же вы глупые малые вьюноши!
Где же у вас родная матушка?»
Отвечают малые вьюноши:
«Наша матушка ушла на крестьянскую работушку».
Как сожидает удалый добрый молодец,
Сожидает до позднего вечера.
Как поздно по вечеру идет его худая жена,
Со крестьянской идет со работушки,
На правой руке несет косу вострую,
Во левой руке часты грабли,
На плечах несет дрова печи топить.
Как стретает удалый добрый молодец:
«Уж ты здравствуешь, вдова ли, жена
«Аи же ты незнамый добрый молодец! о
Не вдова я и не жена мужняя
Сирота я есть прегорькая».
Говорит удалый добрый молодец:
«Не вдова есть и не жена мужняя,
Сирота есть прегорькая!
Уж ты разве не знаешь ближнего сродника?
Росли-то мы в одном месте,
Играли часто во шахматы турецкие,
Я с тебя часто езды брал».
Говорит ему худая жена,
Хоть худая жена — жена умная,
Умная жена, разумная:
«Аи же ты незнамый добрый молодец!
Век я прожила в бедности, в сирочестве,
Я не знала Шахматов турецкиих,
Я не знала игор молодецкиих». —
«Уж ты есть жена мужняя, разумная!
Поди-тко во правой карман —
Во кармане есть шелков платок,
Во платке есть злачен перстень,
Которым с тобою обручилися».
Говорит жена мужняя, разумная:
«Я которым святителям молилася,
Я которым чудотворцам обещалася,
Что пришел ко мне законный муж!»
СОН ПРЕДВЕЩАЕТ КАЗАКУ СМЕРТЬ ЖЕНЫ
191.
«Прощай-прости, казаченька!» —
«Прощай, молода жена!»
Пошел же он, казаченька, на гуляньице,
Пустил же он добра коня в зелены луга,
А сам же он, казаченька, во круты горы,
Во крутенькой во горочке разбил бел шатер,
Под тем шатром под тем белым лег спать-почивать.
Приснился же казаченьку, приснился дивный сон:
Из-под ручки из-под правой сокол вылетал,
Из-под белой из-под левой серая утка!
«Гадай, бабка, гадай, старая, гадай дивный сон!
Из-под ручки из-под правой сокол вылетал,
Из-под белой из-под левой серая утка!» —
«Твоя жена, казаченька, на другой день родила,
На третий день, казаченька, сама померла».
СВЕКРОВЬ ИЗВЕЛА НЕВЕСТКУ (КНЯЗЬ МИХАЙЛО)
192.
Поехал князь Михайло жениться,
Женился, у матушки родимой не спросился,
Обвенчался он, ей не сказался.
Его матушка родима
Была гневна и сердита.
Он поезжал, Михайло, воевати,
Своей он матушки молился:
«Аи же ты, матушка родима!
Береги мою княгиню,
Ты корми мою княгиню
Ествушкой сахарной,
Уж ты пой мою княгиню
Питвицем медвяным,
Ты води мою княгиню
В собор Богу молиться,
Ты ложи мою княгиню
В маленьку спальню,
А сама ложись с княгиней
На тесовую кроватку».
Его матушка родима
Скоро с дому спроводила,
Парну баенку топила,
Парну байну, не угарну.
Созвала мати княгиню
В парну баенку помыться.
Нажигала она горюч камень
До калины,
Положила горюч камень
Мать княгине на утробу.
Княгиня в первый раз вскричала,
Все граждана услыхали;
Во второё-т раз вскричала,
Вся палата задрожала;
Айв третий раз вскричала,
Земля-мать задрожала.
Вижигала у княгини
Мать младеня из утробы,
Завернула мать младеня
В белотравчату рубашку,
Положила мать княгиню со младенем
В белодубову колоду,
Набивала на колоду
Три обруча железных,
Опустила мать колоду
В синё море Волынско.
У него, князя Михаилы,
Вороной конь его споткнулся,
Востра сабелька сломилась,
Из глаз слезы покатились.
Испроговорит князь Михаиле:
«Вы постойте-ка, ребята,
Разве дома у меня нездорово:
Родна матушка неможет,
Молода жена хворает».
Приезжал тут Михаиле
Ко своей белокаменной палаты.
Его матушка встречала,
Со приездом проздравляла,
Со приездом проздравляла,
Со добра коня снимала.
Испроговорит князь Михайло:
«Ах ты, матушка родима!
Не тебе б меня встречати
Со приездом проздравляти,
Со добра коня снимати,
А молодой моей княгине.
Ах ты, матушка родима!
Где моя княгиня?» —
«Твоя-то, князь, княгиня
Горда и спесива,
Все в горенке просидела,
В окошко просмотрела,
На кровати пролежала,
На кроватке на тесовой,
На перинке на пуховой,
Не пила и не ела,
Никуда не выходила».
Его слуги верные встречали,
Со приездом проздравляли.
Слуги верные любимы!
Где моя княгиня?»
Слуги верны говорили:
«Твоя-то, князь, княгиня
В синем море Волынском,
В белодубовой колоде:
Тебя матушка родима
Скоро с дому спроводила,
Парну баенку топила,
Парну байну, не угарну,
Нажигала мать горюч камень
До калины,
Созвала мати княгиню
В парну баенку помыться,
Положила горюч камень
Мать княгине на утробу,
Выжигала у княгини
Мать младеня из утробы,
Завернула мать младеня
В белотравчату рубашку,
Положила княгиню со младенем
В белодубову колоду.
Поди-тко к рыболовам,
Князь Михайло,
Пускай они закинут шелков невод».
Он пошел, князь Михайло,
К рыболовам,
Велел он рыболовам
Закинуть шелков невод.
Шелков невод закидали,
Колоду вытягали,
Тут колоду разбивали.
Увидал тут князь Михаиле
Княгиню со младенем,
На колоду ушибался,
Со белым светом прощался,
Со своей душой расстался.
Его маменька родима
Вдоль по бережку ходила,
По бережку ходила,
Причеты говорила:
«Тяжко, тяжко согрешила,
Три души я погубила:
Перву душу безымянну,
Другу душу безответну,
Третью душеньку сердечну!»
193.
Поехал князь Михаиле жениться [1] [Каждая строка произносилась дважды],
Да он женился, не спросился.
Да он венчался, да не сказался.
Да его матушка родима,
Да сына с дому спроводила,
Да парну байну истопила.
Да парна байна не угарна.
Да зазвала мати княгиню,
Да в парну баньку помыться.
Наклала горюч камень,
Да горюч камень до калина,
Да прожигала да белы груди,
Да белы груди у княгини,
Да вынимала мать младенца,
Да мать младенца из утробы,
Завертела мать младенца,
Да в белу травчату рубашку,
Да положила мать младенца
Да в белу дубову колоду,
Мать младенца со княгиней
Да во белу дубову колоду.
Набивала на колоду
Три ведь обруча железных,
Отпустила ту колоду
Во сине море Волыньско.
Да еще у князя Михаиле
В той пути да в той дороге
Да вороной-от конь попнулся,
Да востра сабля надломилась,
Да из глаз слезы прокатились.
— Да и видно дома нездорово,
Буде мамонька хворает,
Ли молода жена неможе,
Да видно ехать бы скорее.
Да подъезжает князь Михайлов
К своим горницам высоким.
К белокаменной палате.
Да его матушка встречала,
Да со ниженьем проздравляла,
Да на княгиню насказала:
— Ты послушай, князь Михаиле,
Как твоя-то ведь княгиня
Да очень горда и спесива,
Да по горенке проходила,
Да по окошкам проглядела,
Да на кровати пролежала,
Тебя, князя, не встречала.
Его нянечки встречали,
Всю-ту правду рассказали:
— Ты послушай, князь Михаиле,
Твоя маменька родима проводила,
Да парну баньку затопила,
Да зазывала твою княгиню
В парну баенку помыться.
Нажигала горюч камень,
Да у твоей -то у княгини
Да прожигала да белы груди,
Да вынимала мать младенца,
Да мать младенца из утробы.
Позавертела мать младенца
В белу травчату рубашку.
Да положила мать младенца,
Мать младенца со княгиней,
Да в белу дубову колоду.
Набивала на колоду
Три ведь обруча железных.
Отпустила ту колоду
Во сине море Волыньско.
Ты сходи-тко к рыболовам,
Ты закинь-ко шелков невод, —
Эту вытянешь колоду.
Он сходил ведь к рыболовам,
Он закинул шелков невод
Да эту вытянул колоду
На крут красной бережчик,
На рассыпчатой песочек.
Да собивал он с той колоды
Да эти обручи железны.
Да там княгиня со младенем.
Да он ведь пал да покатился,
Да в сине море закатился,
Да во синем море залился.
Его матушка родима
Да по бережку ходила:
Тяжко, тяжко согрешила,
Три души я погубила.
Да перву душу безответну,
Другу душу безыменну,
Да третью душу занапрасну!
194.
Как поехал князь Василий
Во иной город на службу,
Провожает его матушка родима,
Его родные три сестрицы,
Его милая млада княгиня.
Он наказывает, князь Василий,
Своей матушке родимой:
«Ох ты мать моя родима!
Береги мою княгиню,
Корми ее калачами,
А пои сытой медяною».
Еще только князь Василий
С двора съехал,
Его матушка родима
Жарко мыленку топила,
Горюч камень разжигала,
По белым грудям снохе катала.
В первы сноха воскричала —
Мать-сыра земля простонала;
Во другорядь воскричала —
Все темны леса к земле приклонились
Во третий сноха воскричала —
Под ним добрый конь споткнулся
«Вы постойте-ка, князья, бояре,
Знать, у меня дома нездорово,
Либо матушки не стало,
Либо милой которой сестрицы,
Либо моей младой княгини».
Подъезжает князь Василий
К своему-то дому,
Растворяются ворота,
Встречает его мать родная
Со середнею своей сестрою.
Как возговорит же князь Василий:
«Ох ты матушка родима!
Где моя мила млада княгиня?»
Как возговорит же ему мать родима:
«Со большой сестрой во пиру-беседе,
Со князьями, со боярами».
Как поехал же князь Василий
Во честной-то пир-беседу,
Как ходил же и смотрел
Во честном пиру, в беседе,
Нигде своей княгини не видит,
Увидал же сестру родную,
Он и спрашивает свою сестру родную:
«Ой еси, сестра моя родная!
Где моя мила млада княгиня?»
Как возговорит сестра родная:
«Твоя милая княгиня
Со меньшой сестрой в саду гуляет».
Поехал же князь Василий
Во тот же зелен садик.
Он ходил-гулял по садочку,
Увидал сестру родиму.
В саду ходит, плачет.
Он подходит к ней тихонько,
Говорит с нею легонько:
«Ой еси, сестра моя родная!
Где моя мила млада княгиня?»
Как возговорит ему сестра родима:
«Ох ты братец мой родимой!
От тех пор я ее не видала,
Как с двора тебя проводила,
Ты поди-ка ко своей служанке,
К своей верной няньке,
Она об твоей княгине знает».
Пошел же князь Василий,
Он приходит же к служанке,
К своей верной няньке,
Пал пред нею на колени:
«Ты скажи мне, верна нянька,
Где моя мила млада княгиня?»
Отвечает ему нянька,
Сама слезно плачет:
«Я сказала бы, да убоюся
Твоей матушки родимой!»
Как возговорит же князь Василий:
«Уж ты бай, нянька, не бойся,
Уж я сам тебя не выдам». —
«Ох ты батюшка, князь Василий,
Твоя-то княгиня
Во светлой светлице,
Во новой гробнице
Во белыим платье».
Как пошел же князь Василий,
Идет, сам слезно плачет,
Всходит же во светлую светлицу,
Увидал же новую гробницу,
Во гробнице его милая княгиня
Во белыим платье.
Чуть-едва мог на ногах стояти,
Подходя ко гробу, слезно плакал.
Говорил он таки речи:
«Ты прощай, мила млада княгиня,
Не видать мне тебя вовеки,
Ты милей всех была мне на свете!»
Пошел к матери родимой,
Он пришел же, сам слезно плачет,
Возговорил ей таки речи:
«Ох ты мать моя родная,
Какова есть на свете змея лютая,
И та всех детей своих не поедает,
А ты съела мою княгиню,
Погубила мою молодую,
Разлучила меня с нею вовеки,
Уж я не буду знати и почитати,
Матерью родимой тебя называти,
Никогда меня у себя и не увидишь!»
Понесли ее хоронити,
Спущают во сыру землю.
195.
Как поехал князь Михайло
На грозну службу велику,
Оставлял свою княгиню,
И княгиню Екатерину,
Своей маменьке родимой:
«Уж ты маменька родима!
Уж ты пой-корми княгиню
И княгиню Екатерину,
Белым хлебом да калачами;
Спать вали мою княгиню,
И княгиню Екатерину,
В новые горницы высоки,
В пуховую перину,
Под соболино да одеяло».
Не успел как князь Михаиле
Да от нова двора отъехать,
Его маменька родима
Парну баню да истопила,
Ключеву воду носила,
Серый камень да нажигала
И княгиню да в баню звала,
И княгиню да Екатерину,
Да на полочек посылала,
Сер камень на грудь клала
И младенца да выжигала,
Да во пень-колоду клала,
В сыродубову колоду;
Трои обручи железны
И обручье да наводила;
Да пару коней да подводила
И колоду да отвозила
Во сине море Хвалынско.
Как доехал князь Михаиле
До половина до дороги, —
Добрый конь его подпнулся
Да востра сабелька сломилась,
Пухова шляпа свалилась:
«Да верно, в доме да несчастливо,
Верно, маменька неможет,
Верно, молода княгиня,
Княгиня Екатерина».
Воротился князь Михаиле
Да с половина со дороги.
Не успел как князь Михаиле
Ко нову двору приехать, —
Его маменька родима
Да на крылечко да выходила,
Таки речи да говорила:
«Как твоя, сударь, княгиня,
Да и княгиня Екатерина,
И горда была, спесива,
Да у соседа во беседы».
Как бросился князь Михаиле
Да ко соседу на беседу:
«Еще нет моей княгини
У соседа во беседы.
Уж ты маменька родима,
Скажи, где моя княгиня,
И княгиня Екатерина».
«Как твоя, сударь, княгиня,
Да в новых горницах высоких,
На пуховое перины,
Под соболиным одеялом»
Как бросился князь Михаиле
Да в новые горницы высоки:
«Еще нет моей княгини,
Да и княгини Екатерины,
В новых горницах высоких,
В пуховое перины,
Под соболиным одеялом.
Уж ты маменька родима,
Скажи, где моя княгиня,
И княгиня Екатерина». —
«Как твоя, сударь, княгиня
В новых погребах глубоких
Разные вина да разливаё»
Его мамушки встречали,
Да его мамушки имали,
Такие речи да говорили:
«Как твоя, сударь, княгиня,
Во синем море Хвалынском.
Не успел как князь Михайло
Да от нова двора отъехать,
Твоя маменька родима
Да парну баню да истопила,
Да ключевую воду носила,
Серый камень нажигала,
Да и княгиню в баню звала,
Да и княгиню Екатерину,
Да на полочек посылала,
Да сер камень на груди клала,
Да и младенца да выжигала,
Да и во пень-колоду клала,
Сыродубову колоду;
Да трои обручи железны
И обручье наводила;
Да пару коней да подводила,
Да и колоду отвозила,
Во сине море опустила,
Спустила да во сине море Хвалынско».
Как кидался князь Михайло
Ко синю морю Хвалынску.
Он накинул, князь Михайло,
Да тонкие белы да поездочки:
Перву тонюшку накинул —
Да перва тоня да несчастлива;
Вторую тонюшку накинул —
Да вторая тонюшка злочастна;
Третью-то тонюшку накинул —
Он ведь вытянул колоду,
Трои обручи железны.
Тут кидался князь Михайло
Да на трия ножичка булатных.
Его маменька родима
Да вдоль по бережку ходила,
Да тонким голосом кричала:
«Как я тяжко согрешила,
Да три души я погубила:
Перву я душечку безвинну,
Да втору душу бесповинну,
Третью душу безымянну».
196.
Как поехал князь Михайло
Он во путь-то — дальну дорожку,
В чужу-дальнюю сторонку.
У его конь спотыкнулся.
«Что ж ты, конь ты, волчье мясо,
Чего ты рано мне спотыкаешься —
Али княгиня моя нездорова ли,
Молодая моя захворала?»
Воротился князь Михаило
Из пути-то, из дальней он дорожки,
Видит — нет его дома княгини:
«Ах ты, матушка моя родная,
Свет Ивановна моя Татьяна,
Скажи, где ж моя теперь княгиня,
Скажи, где ж моя молодая?» —
«Как пошла теперь твоя княгиня,
Пошла твоя-то молодая
Парну баенку топити
И с ключа-то воду носити».
Вот и пошел-то князь Михаило-
Парна-то баенка и не топлена,
Из ключа-то вода не ношена,
«Ох ты, матушка моя родная,
В первом слове ты меня обманула-
Про княгиню мне не сказала.
Скажи, где ж моя княгиня,
Скажи, где ж моя молодая?» —
«Как пошла-то твоя княгиня,
Как пошла твоя молодая
Во зеленый сад гуляти,
Красное вишенье щипати».
Вот и пошел-то князь Михаило —
Во зеленом саду — не гуляно,
Красно вишенье там не щипано.
Воротился князь Михаило:
«Ох ты, мать ты моя родная,
Свет Ивановна Татьяна,
Во втором ты слове меня ты обманула,
Про княгиню мне не сказала.
Скажи, где ж моя княгиня,
Скажи, где моя молодая?» —
«Как пошла-то твоя княгиня,
Пошла твоя молодая
Во Божью церкву Богу молиться,
Христу в ноги она поклониться».
Вот и пошел-то князь Михаило
Во Божью церкву Богу молиться,
Христу в ноги он поклониться.
Как лежит его там княгиня,
Лежит его-то молодая
Во серебряной она гробнице,
Золотой парчой она покрыта.
«Ох ты, мать ты моя родная,
Чего ты мне раньше не сказала
Про княгиню мою молодую?»
197.
Едет князь Михаил
Свое раденье смотреть.
Он и мамке наказал!
— Уж ты мамка моя, мамка,
Уж ты мою жену Катерину
Сладким пряничком покармливай,
Сладким чаем ты попаивай.
Мать-то на этого сердилась:
— Уж вы няньки мои, мамки,
Истопите пару банек,
Накалите-то камень докрасне,
Вы положьте Катерине
Да на белую грудину.
Михаил-то поехал.
Под Михаилом конь споткнулся,
Весь вот до земли да нагнулся.
Михаил вот испугался
Да назад ворочался:
«Что-нибудь дома неладно:
Или мамонька родная,
Или женка молодая».
Михаил вот вернулся,
Его все встречают.
Все няньки, все мамки,
Все верные служанки.
Не встречает его княгиня Катерина.
— Уж вы няньки мои, мамки,
Скажите, где княгиня Катерина?
— Она к мамоньке ушла.
— Уж вы няньки мои, мамки,
Мои верные служанки.
Вы скажите, не утаите,
Где княгиня Катерина?
— Она в зеленый сад ушла.
— Уж вы няньки мои, мамки,
Уж вы верные служанки,
Вы скажите, не утаите,
Где княгиня Катерина?
— Она в новой-то гробнице,
Она в темной-то темнице.
Михаил тот испугался,
С коня -то свалился
Да на булатный ножичек наткнулся.
Вот тут вышла его мама:
— Боже, что я натворила!
Уж я сына погубила,
И невестку, да нерожденного младенца.
СВЕКРОВЬ ПРЕВРАТИЛА НЕВЕСТКУ В ДЕРЕВО (РЯБИНКА)
198.
Злое зелье крапивное,
Еще злее да люта свекра!
Люта свекра — молодой снохе:
«Ты поди, моя невестка,
Во чисто поле,
Ты стань, моя невестка,
Меж трех дорог,
Четырех сторон,
Ты рябиною кудрявою,
Кудрявою, кучерявою ».
Туда ж ехал добрый молодец,
Он стал под рябинушку,
Кудрявую, кучерявую —
Без ветру рябина зашаталася,
Без дождю рябина мокра стала,
Без вихрю рябина к земле клонится,
За черные кудри ловится.
Приехал сын к матери:
«Сударыня моя матушка!
Иде ж моя молода жена?» —
«Твоя жена с двора сошла,
С двора сошла, детей свела». —
«Сударыня моя матушка!
Сколько в службе ни езживал,
Такого дива не видывал:
Как в поле промеж трех дорог,
Меж трех дорог, четырех сторон,
Как стал я под рябинушку,
Кудрявую, кучерявую, —
Без ветру рябина зашаталася,
Без дождю рябина мокра стала,
Без вихрю рябина к земле клонится,
За черные кудри ловится». —
«Возьми, сын, ты остру саблю,
Ссеки рябину под корень».
Он раз вдарил — она охнула,
Другой вдарил — она молвила:
«Не рябинушку секешь,
Секешь свою молоду жену,
А что веточки — то наши деточки».
Пришел сын да и к матери:
«Не мать ты мне, не сударыня,
Змея ты мне подколодная.
Свела ж ты мою молоду жену,
Сведи теперь меня».
199.
Как у нас было в воскресенье-день,
Как свекровь пошла ко заутрене,
Сноху послала во чисто поле:
«Ты стань, сноха, там рябиною,
Ты рябиною, да кудрявою,
Отростками — малы детушки!»
На ту пору муж от службы шел,
Пришел домой, стал он сказывать:
«Уж сколько я ни хаживал,
Такой дивушки не нахаживал,
Уж и что это за рябинушка,
За рябинушка, за кудрявая,
Что без ветру она качается,
Ко сырой земле приклоняется!» —
«Ах ты, сын ты мой, сын возлюбленный!
Ты возьми свою саблю острую,
Сруби эту ты рябинушку».
Он раз секнул — она вздрогнула,
Он другой тюкнул — кровь ли брызнула,
Он третий тюкнул — слово молвила:
«Не рябину сечешь ты — молоду жену,
Не кудрявую — с малыми детками!»
Пришел домой, стал он спрашивать:
«А где моя молода жена?» —
«Твоя жена, она гулять пошла». —
«А где мои малы детушки?» —
«Малых детушек с собой взяла». —
«Не мать ты мне, не родная,
Змея ты мне, змея лютая,
Ты мышь ли, мышь подколенная!»
200.
Аи жгучая крапивушка колючая,
Зло кореньице, зло шипичное,
Зла-лиха была свекровка до своей снохи.
Как бранит-журит свекровушка свою сноху,
С утра она бранила да день до вечера,
А со вечера бранила да до полуночи,
Со полуночи она да до белого дня.
Посылает тут свекровушка свою сноху
Далеким она далече да во чисто поле,
Оввернула ее рябинкой да кудрёватою,
Становила ту рябинку да кудрёвастую
Край пути большой дороженьки широкой.
Тута шел-прошел дородный добрый молодец.
Не доходучи рябинка да поклонилася,
Кудревастою вершинкой да до сырой земли.
Тут приходит д'ведь как сын к своей матушке:
— Уж ты, мать, ты, мать, да мать родимая,
Я ведь колько по белу свету ни хаживал,
Такового чуда-дива д'не нахаживал:
Я ведь шел-прошел дороженькой широкою,
Не доходучи рябинка поклонилася
Кудревастою вершиной да до сырой земли.
— Не рябинушка тебе да поклонилася, —
Поклонилася тебе да скора борзая смерть.
Ты возьми-ко да свой востёр топор,
Ты сруби-ко ту рябину кудревастую.
А послушался д'сын да своей матушки,
Он сходил, срубил рябинушку д'кудревастую,
Он срубил ту рябинку да посередочки.
Посмотрел — из рябинушки руда пошла.
— Не рябинку я срубил да не кудревастую,
А срубил да я сгубил да молоду жену.
А у ей было во чреве два младенчика,
У младенцев по колен да ножки в серебре,
А у них да по локоть да ручки в золоте,
А во лбу у них печет да красное солнышко,
А в затылочке печет да млад-светел месяц,
А по всем да по младенцам да мелки звездочки.
А приходит тут сын к своей матери:
— Уж ты, мать, моя мать, да мать родимая!
Где-то пала, где упала молода жена,
Тут падет-упадет моя голова!
Становил востры ножички во сыру землю,
Разбегался он на ножички на вострые,
А подрезывал свои да груди белые,
201.
Уж ты зла-лиха свекровочка неласкова,
Не давала снохе она ни жить, ни быть,
Не давала снохе она ни ись, ни пить;
Как случилось молодцу да в поле ехати,
Как во ту во дорожу во дальную,
Да во дальную дорожку незнакомую;
Как во то-де времё, во ту пору
А как зла-лиха свекровушка неласкова
Овернула ей сноху теперь березонькой,
Прутья-листья у березки серебряные,
А вершинка у березки позолочена.
Как после того было, после этого,
Случилось молодцу да туды ехати:
«Как не горюшко-де мне да показалося,
А несчастьице ли мне да повстречалося».
А во ту было пору, во то времечко,
Как задумал молодец ехать к березоньке,
Обнажил он свою да саблю вострую,
В своем уме теперь парень раздумывал:
«Как несчастье, видно, мне да повстречалося,
Как великое горе привязалося,
Отсеку я у березоньки вершиночку».
Не успел молодец да слово вымолвить,
Как-де свистнула его да могуча рука,
Как отсек он со березоньки вершиночку,
Во своем уме детинушка раздумыват:
«Как несчастье, видно, мне да повстречалося,
Видно, горюшко велико привязалося».
Поворачивал конем, да как лютым зверем,
Полетел на коне в чисто в раздольице,
Ко своему-де прекрасному широку двору;
Не доехавши к крылечку ко прекрасному,
Кричит ли, зычит да зычным голосом:
«Уж вы ой еси, нянюшки, все мамушки!
Все придворные мои да вы служаночки!
Выходите-ко теперь да на красно крыльцо».
Услыхали-де мои няньки, мамушки,
Как придворные мои да все служаночки,
Выбегали-де скоро на красно крыльцо
И стречали удала добра молодца;
Как сидит-то удалой на добром коне,
Говорит очень смелы строговы слова:
«Уж вы все-то теперь мои нянюшки,
Уж вы все мои придворные служаночки!
Как же все-то теперь меня встречаете,
Уж где же нынь теперь дорога семья,
Дорога моя семья, да дорога жена?
Не встречает меня да добра молодца,
Как трудна ли, больна, во постель легла?
Или отошла она во огробы?»
Выходила родимая моя маменька,
Говорила она да таково слово:
«Уж ты ой еси, мое чадо милое!
А да зла твоя жена да змея лютая,
Отошла она, злодейка, во чисто поле,
Овернулася она да там березонькой,
Чтобы прутье-де, листье серебряное,
А вершинка у березки позолочена,
Овернулась она да там березонькой,
Как без ветру-то ей чтобы шататися,
Прутьем, листьем по земле да расстилатася!»
Говорит на то удалой добрый молодец:
«Уж ты ой еси, маменька родимая!
Зла-лиха волшебница неласкова!
Не сама ведь овернулася березонькой,
Овернула ты-де, зла-лиха волшебница,
Ты родимая моя да родна матушка,
Уж ты бляти ведьма стольне-киевска!
Я отсек на дорожечке березоньку,
Отсеку я у тебя да буйну голову!»
Как соскакивал удалой добрый молодец
Co своего коня да он со доброго,
Забегает удалой в нову горницу,
Он садился на крутой да нынь ремещат стул,
Он-де смотрит в окошечко косявчато,
Как во ту же околенку стеклянную,
Во своем уме детина прираздумался:
«Как-де матушку я кончил саблей вострою,
Аж отсек я у березоньки вершиночку,
Хоша взял бы я теперь себе другу жену,
Не найти и не купить мне родной матери.
А несчастье, видно, мне-ка повстречалося,
А великое, видно, горе привязалося».
А умел молодец да горе мыкати,
Как хотел молодец горя избегнути,
А садился молодец да на добра коня,
Полетел молодец да по чисту полю,
А как горюшко его да переди бежит,
Как-де лютым зверишком, как-де львовишком.
А хотел молодец горя избегнути,
А хотел люта зверя он конем стоптать,
Он хотел люта зверя он копьем сколоть,
А не мог люта зверя всё избегнута.
Овернулся молодец да ясным соколом,
Полетел молодец да по поднебесью,
Как-де горюшко летит да переди его,
Как немудрою птицою сорокою.
Он хотел молодец горя избегнути,
Он хотел-де молодец ее настигнути,
Он хотел-де молодец схватить в свои когти,
Да не мог его, горюшка, избегнути.
Овернулся-де сокол да рыбой щукою,
Он спустился молодец да во синё море,
Он хотел молодец горя избегнути,
Как-де горюшко бежит да переди его,
Как немудрою рыбинкой сорогою,
Он хотел эту рыбинку настигнути,
И хотела эта щука всё сглонуть ее,
Не могла-де эта щука поймать ее,
А не мог молодец горя избегнути.
Выходил молодец да во чисто поле,
Выходил он на прекрасен крутой бережок,
Овернулся молодец да серым волком,
Побежал молодец да по чисту полю,
Как-де горюшко бежит да переди его,
Не добрым зверьком, да заечком.
Овернулся молодец да горностальчиком,
Побежал молодец да по подземелью,
Как-де горюшко его да переди бежит,
Как немудрым зверьком бежит, гнусиною,
Как не мог молодец горя избегнути.
Выходил молодец да из подземелья,
Как-де горюшко идет да переди его,
Оно тонко, жидко да пережймисто,
Лыком-де горе подпоясалось,
А идет надо мной да колыхается,
Надо мною-де, над молодцем, надсмехается,
И велит молодцу да бити-грабити,
Чтобы за то молодца чтобы повесили.
Во ту было пору и во то времё
Случилась молодцу да скора смерточка,
А да горюшко-то взяло топорёнышко,
Да взяло нынь-де горюшко гробёнушко,
Хоронило молодца да во сыру землю,
Стало горюшко молодчика оплакивать:
«Как худому-де горе не привяжется,
Верно, умел молодец да горе мыкати».
202.
Поженила мать сыночка не по волюшке[1] [Каждый стих повторяется],
Да взяла себе сношеньку не по совести —
Да без белого личика, без черных бровей.
Да послала сыночка в край-дороженьку искать,
А сноху молодехоньку в поле лен брать:
— Да не выберешь ленику и не ходи домой,
Да встань в поле былинушкой тонкой, высокой.
Да тонкая, высокая, листом широка.
Да листом широкая, корнем глубока.
Да пришел ее сынок с край-дороженьки.
— Да родимая маменька, в ней и краю нет.
Да родимая маменька, где ж моя жена?
— Да твоя, сынок, женушка в поле былина,
Да возьми, сын, топорочек, ступай подрубай.
Да сруби, сын, былинушку, сруби на дворе.
Тай первый раз рубнул ее — зашаталася,
Тай второй раз рубнул ее — похилилася.
Тай третий раз рубнул ее — заговорила:
— Да не руби меня, муженек, я твоя жена.
Да у тебя, муженек, мать люта змея,
СВЕКРОВЬ ОКЛЕВЕТАЛА НЕВЕСТКУ
203.
Летит пава, она ронит перья.
Не жаль павы, жаль перушек,
Не жаль отца, жаль молодца:
Везут молодца во солдатушки.
Он и год служил, он другой служил,
На третий год ко двору пришел.
Жена встретила его середи луга,
А мать встретила супротив крыльца.
«Сын ты мой, сын возлюбленный!
Моя сноха, а твоя жена,
Твоя жена — горькая пьяница,
Коней твоих пораспропила,
Соколов твоих пораспустила,
Меды твои пораскушала,
Сады твои позасушила.
Сын ты мой, сын возлюбленный!
Возьми ты свою саблю вострую,
Смахни ты у ней буйну голову».
Покатилась же буйна голова,
Покатилась же во конюшенку:
Кони стоят, сено-овёс едят,
Соколы сидят — очищаются,
Меды стоят — позаплесневели,
Сады стоят зеленешеньки.
«О, мать ты моя, змея лютая,
Змея лютая, подколодная!»
204.
Летела пава через улицу,
Ронила пава павино перо;
Мне не жаль пера, жаль мне павушки.
Ой, мне жаль молодца, — один сын в отца,
Один сын в отца, добрый молодец,
Он на службу идет государеву.
Он и год служил, и другой служил;
А на третий год ко двору идет.
Его мать ветрела середи поля,
А сестра ветрела середи села,
А жена ветрела середи двора.
Ой, и мать сыну поразжалилась:
— А твоя жена увесь дом снесла —
Что коней твоих пораспродала,
Соколов твоих пораспустила,
А меды твои поразвыпила.
Вынул молодец саблю вострую,
Он и снес жене буйну голову.
Голова жены покатилася
Ворону коню под праву ногу.
Пошел молодец во конюшеньку:
Кони стоят, сено-овес едят.
Пошел молодец во соколенку:
Соколы сидят, почищаются;
И меды стоят не починены,
Пошел молодец на новы сени:
На новых сенях колыбель висит,
Колыбель висит, там дитя кричит.
— Ты, баю, баю, мое дитятко,
Ты, баю, баю, мое милое!
У тебя, дитя, нету матушки,
У меня, молодца, молодой жены!
Пошел молодец на высок терем, —
Как ударится он о дубовый стол:
— Что не мать ты мне и не матушка,
А змея же ты подколодная!
205.
Я не год служил и не два года,
Я на третий год побывать пошел:
Меня мать встречала среди улицы,
Сестра родная середи двора,
Молода жена в новой горнице.
А, пришедши, мать стала жалиться:
«Ты, дитя мое, чадо милое,
Ты учи жену, учи с молоду!
Как твоя жена весь твой дом снесла,
Вороных коней всех распродала».
Тут мне, молодцу, сердце тюкнуло:
Я пойду, возьму саблю острую,
Я срублю, пойду буйну голову.
Я пойду, схожу на конюшенку:
На конюшенке все кони стоят,
Все кони стоят, веселы стоят.
Пойду молодец во зеленый сад:
В зеленом саду все цветы цветут.
Пойду молодец в нову горницу:
В новой горнице лишь качель висит,
Во качелюшке дитя малое.
«Ты дитя мое, чадо милое!
Как твоя-то мать во крови лежит,
А моя-то мать за столом сидит.
За столом сидит, с женихом сидит.
Ах, моя-то мать — змея лютая,
Змея лютая, подколодная».
206.
Служил год я, служил два, служил три я года,
На четвертом-ти году мать письмо сыну шлет.(2)
«Уж ты сын, мой сын, сын возлюбленный, (2)
Молода твоя жена сверх закону пошла, (2)
Вороных твоих коней всех троих продала, (2)
Твово малого дитё в приемыши отдала». (2)
Как за этим за письмом сын домой идет. (2)
Вот встречает его мать середи путя, (2)
А сестра его родна середи крыльца, (2)
А жена его млада вдоль широкого двора. (2)
Наградил он свою мать золотым крестом, (2)
А сестру свою родну — золотым кольцом, (2)
А жену свою младу — саблей вострою. (2)
Покатилась голова вдоль широкого двора. (2)