Он и шел-то, прошел во конюшенку, (2)
А во этой во конюшне вороны кони стоят, (2 )
Вороны кони стоят, сено свежее едят. (2)
Он и шел-то, прошел в нову горенку, (2)
А во новой горенке колыбель висит, (2)
А во этом колыбле дитё малое лежит.
Как во этом колыбле дитё малое лежит:
«Уж ты мать, моя мать, мать-разлучница, (2)
Разлучила меня мать с молодой женой, (2)
С молодой моей женой, с дитём малыим». (2)
Он и шел-то, прошел во дубровый лес, (2)
Он и снял-то, и снял с плеча шашечку, (2)
Он и снес-то, снес с плеча голову.
207.
Уж как лихое коренье свекровушкино,
Свекровушкино.
Написала сыну мать письмо ложное,
Письмо ложное:
«Как твоя-то, сын, да жена — за гульбой пошла,
За гульбой пошла.
За гульбой она пошла, да сына-то родила,
Сына родила.
Она сделала крестины во пятьсот рублей,
Во пятьсот рублей.
Обошлись эти крестины во всю тысячу,
Во всю тысячу».
Приезжал тут сын на побывочку,
На побывочку,
На побывочку-то, ненадолго — на два месяца,
На два месяца.
Выбегала тут жена, мужа встретила,
Мужа встретила.
В тонкой-беленькой рубашечке, без пояса,
Без пояса.
Вынимал тут муж саблю вострую,
Саблю вострую.
Покатилась тут головка коню под ноги,
Коню под ноги.
В перву комнату вошел — тута пяльца стоят,
Тута пяльца стоят.
«Не моя ли жена рукодельничала?
Рукодельничала?»
В другу комнату вошел — колыбелечка висит,
Колыбелечка висит.
А во этой-то колыбелечке — малой юноша лежит,
Малой юноша лежит.
«Рассчитаю я по дням, по часочкам всё,
По часочкам всё!
Тут — моё-таки, моё тут сердечное,
Тут сердечное».
В третью комнату взошел — тута мать его сидит,
Тута мать его сидит.
«По закону ты мне мать, по разлуке ты змея.
&;lt;По разлуке — змея&;gt;.
Ты змея-таки, змея, людоедица,
Людоедица:
Разлучила-развела с молодой женой,
С молодой женой,
С молодой женой, с малым юношей,
С малым юношей.
Жену похоронят, меня — закуют,
Меня закуют.
А малую малютку — в приют отдадут,
В приют отдадут.
А в приюте будет плохо — не запомнит родную мать».
208.
Уж ты сад, ты мой сад, сад зелёненький,
Ты зачем рано цветешь — осыпаешься?
Ты зачем рано цветешь — осыпаешься?
Ты куда, милый мой, собираешься?
Ты куда, милый мой, собираешься?
Не во путь ли ты, да во дороженьку,
Не во путь ли ты, во дороженьку?
Ты со всеми людями распрощаешься,
Ты со всеми людями распрощаешься,
А со мной, молодой, всё ругаешься,
А со мной, молодой, да всё ругаешься!
Не ругайся, не брани, скажи: «Милая, прощай!»
Не ругайся, не брани, скажи: «Милая, прощай!»
Скажи: «Милая, прощай — уезжаю в дальний край!»
Скажи: «Милая, прощай — уезжаю в дальний край!»
Тут летела пава да через синие моря,
Тут летела пава через синие моря,
Уронила пава с крыла перышко.
Уронила пава с крыла перышко:
«Мне не жалко пера — жалко молодца,
Мне не жалко пера — жалко молодца».
Разудалый молодец — да он на службу пошел,
Разудалый молодец — да он на службу пошел.
Он и год служил и другой служил,
Он и год служил и другой служил,
А на третий-то год — он домой идет,
А на третий-то год — он домой идет.
Родна матушка моя в поле встретила сына,
Родна матушка моя в поле встретила сына:
«Уж ты сын, ты мой сын, сын возлюбленный,
Уж ты сын, ты мой сын, да сын возлюбленный,
Как твоя-то жена — пораспутная,
Как твоя-то жена — пораспутная, —
Ой развила-развила, весь дом провела,
Ой развила-развила, весь дом провела,
Ой коней-то твоих всех распродала,
&;lt;Ой коней-то твоих всех распродала&;gt;.
А соколиков твоих — в поле спускала,
&;lt;А соколиков твоих — в поле спускала&;gt;.
А ружья-то твои — все дружкам поотдала».
Выхожу я, молодец[1] [Далее в тексте пропуск]...
Во новых-то сенях жена встретила меня,
Во новых-то сенях жена встретила меня.
Я не дал своей жене слова высказати,
Я не дал своей жене слова высказати —
Я срубил-срубил жены, жены голову,
Я срубил-срубил жены, да жены голову.
Покатилась голова шаром по полу,
Вот пойду я, молодец, на широкий свой двор:
Там и кони стоят, овес они едят,
Там и кони стоят, овес они едят, —
У жены-то у моей — понадавано у ей.
Вот пойду я, молодец, во птичницу:
Там и птички сидят, со мной говорят,
Там и птички сидят, со мной говорят, —
У жены-то у моей — понакормлено у ней.
Как пойду я, молодец, да в оружейницу:
Там и ружья висят — точно жарами горят,
Там и ружья висят — точно жарами горят, —
У жены-то у моей — поначищено у ней.
Вот пойду я, молодец, в нову горенку:
В новой горенке висит колыбелечка,
В новой горенке висит колыбелечка.
«Баю, баю, баю-качу, — баю, дитятко, тебя.
У тебя, мое дитя, нету матушки,
У меня, у молодца, нету жёночки!»
КНЯЗЬ И СТАРИЦЫ
209.
Жил тут ведь князь да девяноста лет,
Он ведь брал себе княгиню да девяти годов,
Девяти годов, да десяти летбв.
Он ведь жил со княгиней ровно три года,
На четвертой-от год да князь гулять пошел.
Он ходил-то гулял да ровно три года,
На четвертой-от год да князь домой пошел,
Что навстречу ему идут три старицы,
Что три старицы идут, да три монашенки.
«Уж вы гой еси, старицы-монашицы,
Не видали ли княгинюшки девяти годов,
Девяти годов, де десяти летов?» —
«Мы видом-то не видали, да слыхом слышали! —
Что твоя-то княгинюшка за блудом пошла.
За блудом она пошла, да заблудилася,
За гульбой она пошла, да загулялася,
Что к амбарикам дорожечки уторены,
Все шурупчаты замочки исприломаны,
Годовалые хлебы все приедены,
Еще сладкие меды все испиты;
Все ведь добрые конички по-колен стоят в назьме,
Белояровой пшеницы да не насыпано,
Ключевой свежей воды да не наношено;
Что в перву спальню зайдешь — да колыбель веснет,
Что во втору спальню зайдешь — да всё втора веснет,
Что в третью спальню зайдешь — да всё третья веснет.
Уж как выйдет княгинюшка да без повойничка,
Без повойничка, в одном она платочике,
Без чулочиков, в одних она башмачиках,
Без канмотничка, в одной она рубашечке.
Ты сказни, сруби да буйну голову,
Раскидай-ко, размечи да по чисту полю!»
Что не лютое сердце да расходилося,
Богатырская кровь да раскипелася,
Что приехал князь да к широку двору,
Что выходит княгинюшка встречать его
Без повойничка, в одном она платочике,
Без чулочиков, в одних башмачиках,
Без канмотничка, в одной она рубашечке.
Что сказнил у ей да буйну голову,
Разметал он, раскидал да по чисту полю.
Что бросался князь да всё к амбарикам,
Что дорожечка к амбарикам неуторена,
Все шурупчаты замочки не приломаны,
Годовалые хлебы не приедены,
Еще сладки вина-мёды не испиты,
Еще добры ведь конички по-колен стоят в шелку,
Белояровой пшеницы принасыпано,
Ключевой свежей воды да принаношено.
Что в перву спальню зашел — да всё пяла веснут,
Что не сколько в пялах шито, боле плакало,
Что тебя-то, князя, домой дожидано.
Что во втору спальню зашел, да что вторы веснут,
Что не сколько в пялах шито — вдвое плакано,
Что тебя-то, князя, домой дожидано.
Что в третью-то спальню зашел, да что третьи веснут,
Что не сколько в пялах шито — втрое плакано,
Что тебя, князя, домой было дожидано.
Что не лютое сердце расходилося,
Богатырская кровь да раскипелася,
Что ведь перву-то старицу конем стоптал,
Что втору-то он старицу копьем сковал,
Что третья-то ведь старица взмолилася:
«Уж ты гой еси, князь да девяноста лет,
Чтой одна-то ведь старица ведь мать твоя,
А друга-то ведь старица — сестра родна,
Что третья-то ведь старица — ведь крестна мать!»
210.
И женился князь во двенадцать лет,
Он ли брал княгиню девяти годов,
Он ли жил с княгиней ровно три годы,
На четвертый год он гулять пошел.
Он гулял, гулял да ровно три годы,
На четвертый год он домой пошел.
И идё он по полю по чистому,
Встретилось ему две старицы,
И две старицы, две черноризицы,
И спрашиват князь у тех старицей:
«Вы давно ли, давно ли с моего двора,
С моего двора княженецкого?» —
«Мы теперь, теперь да теперешенько
С твоего двора с княженецкого». —
«А здорово ли стоит мой высок терем,
И здорово ли живут добры конюшки,
И здорово ли живут чайны чашечки,
И здорово ли пьяны питьица,
И здорово ли живут и цветны платьица,
И здорова ли живет молода жена?»
На ответ-то держа и те старицы:
«Твой высок терем покося стоит,
Добры кони да все заезжены,
И чайны чашечки да все исприбиты,
И пьяны питьица да все исприпиты,
Цветны платьица да все изношены,
Молода жена во терему сидит,
Во терему сидит, колубень качат».
И не синее то море всколыбалося —
У князя сердце разгорелося.
И приходит князь к своему двору,
К своему двору да княженецкому;
Топнет ворота правой ноженькой —
Улетели те ворота середи двора,
Середи двора да княженецкого,
Вышла княгиня на круто крыльцо,
В одной тоненькой рубашечке без нитничка,
В одних беленьких чулочках без чоботов.
Вынимал тут князь востру сабельку,
И срубил у княгини буйну голову.
А во терем-от заходит — колубеня нет,
Колубеня нет, всё пяла лёжа;
Сколько шито было, вдвое сплакано,
Все князя домоичек дожйдано.
Уж как тут ли князь да закручинился,
И сходил во конюшенку стоялую, —
Добры кони не езжены,
Аучшего старого да лучше прежнего.
Чайны чашечки да не прибитые,
Пьяны питьица да не припитые,
Цветны платьица да не изношены.
И не синё море всколыбалося —
А у князя сердце разгорелося.
И заставал он, князь, и во чистом поли
Этих старицей да черноризицей.
Вынимает князь и востру сабельку,
Он срубил у стариц буйну голову.
211.
Женился князь да во двенадцать лет,
Уж он взял княгиню девяти годов,
Уж он жил с княгиней ровно три года,
Ровно три года, ровно три месяца.
Он поехал князь да во гуляньице,
Он ездил гулять да ровно три года,
Ровно три года, ровно три месяца,
На четвертый год да князь домой пошел.
Как навстречу идут две старицы,
Две старицы, да две монашицы,
Две монашицы, да черноризицы,
Черноризицы, да белокнижницы.
Как спросил да князь да у монашенок:
«Вы давно, давно ль с моего двора?
Каково живет княгинюшка,
Каково живет да Катеринушка?» —
«В терему сидит, да колубень качат,
Колубень качат, да мало дитятко».
Опять коня погбнил во всю голову,
Навстречу князю да три монашенки:
«Каково живет моя княгинюшка,
Вот княгинюшка да Катеринушка?» —
«В терему сидит, да колубень качат,
Колубень качат да мало детище».
Тут погнал-то князь да сломя голову,
Как навстречу идут две старицы,
Две старицы, да две монашицы,
Две монашицы, да черноризицы,
Черноризицы, да белокнижницы:
«И вы давно ль давно да с моего двора,
С моего двора да княжецкого?
Каково живет моя княгинюшка,
Вот княгинюшка да Катеринушка?» -
«В терему сидит, да колубень качат,
Во другом сидит, да и другой качат,
Во третьем сидит, да и третьей качат
В одной тоненькой рубашечке без летничка.
Золоты ключи да все испрйтерты,
Золоты ларцы да исприломаны,
Золота казна да испридёржана,
Все напиточки да исприпиты,
Все платье да исприношено
И добры, добры кони испригонены,
И добры, добры кони по колен в назьму,
Они едят траву да все осотливу!»
Тут приезжал-то князь да к своему двору,
К своему двору да княжевинскому;
Заезжал-да князь на свой-то двор,
Закричал-то князь не своим голосом:
«Обирайте лошадь томную!»
Выбегала тут княгинюшка,
Вот княгинюшка да Катеринушка
Во одной тоненькой рубашечке без летника,
В одних тоненьких чулочках без чоботов —
Тут бросилась князю на шеюшку,
Не спрося-то князь да Катеринушки,
Вымал он саблю вострую,
Он иссек, срубил ей по плеч голову.
Заходил тут князь да в нову горницу —
Колубеня нет, да малых детушек,
И у ей стоят-то тут да золоты пяла,
У ей не столько шито в пялах — было плакано,
Все князя-то было да ожидано.
Как зашел-то князь во другу горницу —
Колубеня нет, да малых детушек,
И у ей стоят-то тут да золоты пяла,
У ей не столько шито в пялах — было плакано,
Все князя-то было да ожидано.
Да опять зашел тут в третью горницу —
Колубеня нет, да малых детушек,
У ей стоят-то тут да золоты пяла,
У ей не столько шито в пялах — втрое плакано,
Все князя домой было ожидано.
Вот зашел как в нову горницу,
Тут зашел, да прослезился князь.
Как во третью-то зашел, да оглянулся он —
Да золоты ключи висят на стопочке,
На стопочке висят, да не потеряны.
И золоты ларцы да и не ломаны,
Золота казна и не зачинана,
Да цветно платье да и не держано,
И напиточки да не зачинаны.
Испугался князь, да что и деетсе,
Испугался князь за молоду жену.
Выходил-то князь на улицу,
Где лежит княгинюшка да Катеринушка,
Он становил да саблю вострую
Во сыру землю да поверх острием.
Пал тут князь на саблю вострую
Как своим да ретивым сердцем:
«Ты пади, пади да древо яблонька!»
Пал тут он на саблю ретивым сердцем.
Тут увидали няньки, мамушки,
Закричали няньки, мамки конюхов:
«Ах, конюхи, вы люди добрые,
Запрягайте коней верныих,
Вы поезжайте да, конюхи добрые,
Вы ищите да живой-мертвой воды,
Нам оживить княгиню Катеринушку,
Нам оживить да князя Митрия,
Чтобы не лежало тело на страшном копьи.
На страшном копьи, на сырой земли».
Поезжали конюхи за живой водой, за мертвою.
Как съездили да эти конюхи
За отцом да и за матерью:
Поглядели на княгинюшку,
Как лежит да князь да Митрий.
Они послали тут птицу верную
За живой водой, за мертвою.
Принесла тут птица под крылом своим,
Тут и сбрызнула да из права крыла
На князя-то да и на Митрия.
Потом встает же князь Митрий:
«Уж как долго спал да я и проснулся.
Вы вставайте-тко да и княгинюшка!»
Она пробуждается — да и крепко заснула!
«Уж как порато я будил тебя,
Уж ты крепко спала, не пробужалася».
Тут взяла княгинюшка да за праву руку
Своего князя да Митрия,
Повела его да и во горницу
Веселехонька да здоровехонька.
Тут зашли да в нову горницу:
Тут стоят у ей да золоты пяла;
У ей не столько шито в пялах — было плакано,
Все да князя-то было ожидано.
Тут крепнёхонько он брал да Катеринушку,
Да целовал ее да во праву руку.
Зашел он тут с ей да во втору горницу —
Стоят тут у ей золоты пяла,
У ей не столько шито в пялах — было плакано,
Все князя домой было ожидано.
Тут княгинюшку он целовал да во праву руку,
Свою княгинюшку да Катеринушку.
Он зашел-то в третью горницу —
Тут стоят да золоты пяла,
У ей не столько шито в пялах — было плакано,
Все князя домой было ожидано.
Не доходя-то князь до золотых до пял,
Он целовал-то ей да руку правую.
Завела князя да в нову спаленку —
Вот кроватушка у ей тут убрана,
Вся прикрытая, да не зачинана
После князя своего да после Митрия.
Золоты ключи висят да все на стопочке,
Золоты ларцы да все не ломаны,
Вся казна да не зачинана,
Напиточки да не повыпиты,
Цветно платье у ей не ношено.
Выходил тут князь да на широкий двор,
Он скрипел, рычал да зычным голосом:
«Уж вы конюхи, да мои верные,
Запрягайте лошадей, да и уздайте мне
Не томленую, да и кормленую!»
И тут садился князь да на добра коня,
Он погонил тут князь да сломя голову;
Заставал тут князь да трех монашенок,
Он и с всех срубил да по плечь головы.
Он заставает тут да двух монашенок,
Он и с всех срубил да по плечь головы,
Воротился князь да к своему двору,
К своему двору да княжевинскому.
Выбегала да его да молода жена,
И княгинюшка да Катеринушка,
Тут встречает его, да выговаривает:
«Ты пошто срубил им по плечь головы?
Ты спустил бы их на побожьи».
И стали пить да веселитися
Как за здравие да тела белого
Как княгинюшки да Катеринушки,
Князя Митрия да с молодой женой.
МОЛОДЕЦ И КОРОЛЕВА
212.
Ой неволя, неволя - боярский двор!
Во боярском дворе жить не хочется;
Во крестьянство пойтить — много надобно;
Пойду я, молодец, королю служить!
Король молодца любил-жаловал;
С одного блюда ой пивал-едал,
С одного плеча платье нашивал.
А сказали про молодца небывальщину,
Ой, и склад приложили — с королевою.
Король на младца да прогневался;
Закричал король громким голосом:
— Пошлите мне млада ключничка!
Идет ключник на новы сени, —
Зелен кафтан на плечах падет,
Черну шляпу во руках несет,
Сафьяны-сапожки натянуты,
Его русые кудри по плечам лежат,
Его ясные очи огнем горят.
Идет ключник со новых сеней, —
Зелен кафтан в руках несет.
Сафьяны-сапожки опущены,
Его русые кудри растрепаны,
Его ясные очи заплаканы.
Закричал король грозным голосом:
— Ой вы, слуги мои, слуги верные!
Идите ж в чисто поле,
Ой, и ройте вы две ямы глубокие,
Поставьте вы два столба высокие,
Перекладину положите кленовую,
Ой, и петельку приденьте шелковую,
Повесьте вы млада ключничка,
Королевина полюбовничка!
Ой, и ключник во поле качается;
Королева во тереме кончается.
КНЯЗЬ ВОЛКОНСКИЙ И ВАНЯ-КЛЮЧНИК
213.
Уж на горке возле речки
Стоял нов-высок терем,
Уж и в евтом теремочке
Жил да был Волхонский князь.
Как у евтого ли князя
Были слуги верные,
А уж всех-то их вернее
Был Ванюша-клюшничек,
Молодой его княгини
Верный полюбовничек.
Он не год-то с ней годует,
Не другой год с ней живет,
Что на третьем-то годочке
Сам ли князь доведался,
Через сенную ли девчонку
Самую паскудную.
Уж и вышел князь Волхонский
Он на свой красен крылец,
Уж и крикнул князь Волхонский
Своим зычным голосом:
«Ой вы гой, мои холопья,
Слуги мои верные!
Вы возьмите-ка, возьмите
Заступы железные,
Вы копайте-ка, копайте
Две ямы глубокие,
Вы поставьте тут, поставьте
Два столба точеные,
Вы кладите между ними
Тонку перекладину.
Вы повесьте тут, повесьте
Петельку шелковую,
Вы подите, приведите
Вора Ваньку-клюшника!»
Ой ведут, ведут Ванюшу,
Руки-ноги скованы,
Шелкова его рубашечка изодрана
Его буйная головка
До мозгу проломлена,
А сафьянные сапожки
Все кровью наполнены.
Ой ведут, ведут Ванюшу,
Сам князь усмехается:
«Ты скажи, скажи, Ванюшка,
Ты скажи мне, варвар мой,
Ты с какой поры, со времени
Со княгиней сведался?» —
«Ничего, сударь, не знаю,
Ничего не ведаю,
Уж и где же мне, холопу,
Со княгиней знатися...»
Закричал же князь Волхонский
Своим громким голосом:
«Уж вы вешайте Ванюшку,
Слуги мои верные!» —
«Нет, постойте-ка, постойте,
Вы мои товарищи,
Уж вы дайте мне потешить
Нашего боярина:
Уж и третий год я, сударь,
Со княгиней знаюся!
На пуховой ли перине
Много было лежано,
За белые ли за груди
Много было хватано.
Про твою ли, сударь, милость
Часто было ругано!» —
«Ну повесьте же, повесьте
Вора Ваньку-клюшника,
Молодой моей княгини
Верна полюбовничка,
Уж пускай же вор-Ванюшка,
Пускай покачается,
Молода моя княгиня
Пускай попечалится!»
И повесили Ванюшу,
На веревке он качается,
Молодая-то княгиня
На ножу кончается.
А как сам-то князь Волхонский
Стоит улыбается.
214.
Как во городе было в каменной Москве,
Как во улочке было во Дмитровской,
Жил тут, поживал тут батюшка Волхонский князь
Со своей ли то верною со княгинею.
Жил тут, поживал тут Ванюшка-ключничек.
Он не год живет со княгинею,
Он не год живет — ровно два года.
Как на третий на годочек князь-то всё доведался
Через сенную девчонку, чрез сенную последнюю.
Как вышел-то князь на крыльцо на паратное,
Он вскричал-то громким голосом:
«Ах вы слуги мои верные!
Вы подите приведите Ваню-ключника,
Вы поскуйте ему скорые ноженьки.
Вы свяжите назад белые ручушки».
Посковали Ванюшке скорые ноженьки,
Как связали ему назад-то белые ручушки,
Как ведут ли-то Ванюшку под белы-то руки,
На Ванюшке коленкорова рубашка вся изорвана,
Как буйная-то головушка в трех местах проломлена,
Как у Ванюшки скорые-то ноженьки поскованы,
Как сафьянные сапожки кровью понаполнены.
Вот стоит ли-то князь на крыльце-то паратном,
Увидел же-то Ванюшка князя-то Волхонского:
«Ах ты батюшка князь ты Волхонский!
Ты прости меня большой-то виной,
Я не буду, я не стану никаких я дел-то делать».
Как вскричал князь Волхонский своим
громким голосом:
«Ах вы слуги мои, слуги, слуги мои верные!
Вы подите, вы возьмите заступы железные,
Вы ройте-тка, копайте две ямы глыбокие,
Вы поставьте два столба высокие,
Положите переводы-то дубовые,
Вы повесьте-тка две петли шелковые,
Вы сделайте крючья-то золоченые,
Три ступени тесовые,
Вы покройте-тка ступени черным сукном,
Вы ведите-тка Ванюшку на крутой-то крылец,
На крутой крылец на тесовый».
Идет ли Ванюшенька поклоняется,
Со всем добрым людям прощается:
«Прости, батюшка, прости, матушка,
Прости ты меня, мать-сыра земля».
Как вошел да-то Ванюшка на крутой крылец на тесовый,
Он вскричал ли тут громким голосом:
«Ах ты батюшка Волхонский князь!
Ты позволь-ка-ся мне над последним краюшком
Или песенку спеть, или на рожке сыграть».
«Вешайте вы Ванюшеньку,
Пускай Ванюшенька качается,
Моя молодая-то княгиня пущай не печалится.
Как дознается моя-то верная княгиня,
То-то она попечалится».
Со печали-то, тоски на третий денек,
Как на третий на денечек верная княгиня померла.
215.
В Москве было во городе, на Сенной было площади,
Там стояли-то хоромы, хоромы высокие,
Что и того ли то и князя, князя-боярина.
Что и жил-то там князь со своей княгинею,
Что и пил-то там Ванюшка, Ваня, князю ключничек.
Молодой его княгини верный полюбовничек,
Что и год живет Ванюшка с княжной, другой живет,
Вот на третий год-годочек сам князь да доведался,
Что от самой от последней девки сенной горничной.
Вот выходит князь-боярин на свой красен крылец,
Как возгаркнет князь, воскликнет своим громким голосом:
— Да и слуги, мои слуги, слуги мои верные!
Вы идите, приведите вора Ваньку-ключника.
Как идет Ванюша-Ваня через княжий двор,
Как на Ванюшке рубашка ветром раздувается,
Как у Ванюшки кудерцы-кудри завиваются...
Как возговорит князь, воскликнет своим громким голосим:
— Ты скажи, скажи, Ванюша, скажи, варвар ... сын,
Ты с которой поры-время живешь со княжною?
— Что я знать того не знаю, ведать я не ведаю. —
Как и стал-то князь Ванюшу пытать, крепко спрашивать,
Не добился князь-боярин тоей правды-истины.
Как воскликнет князь, возгаркнет своим громким голосом:
— Уж вы слуги мои, слуги, слуги мои верные!
Вы берите-тко, берите заступы железные,
Уж вы ройте-тко, копайте две ямы глубокие,
Уж вы ставьте-тко, ставьте два столба точеные,
Перекладину кладите, слуги, вы кленовую.
Вы идите приведите вора Ваньку-ключника.
Вот ведут, ведут Ванюшу-Ваню через княжий двор,
Как у Ванюшки-Ванюши руки-ноги скованы,
Руки-ноги у Вани скованы, да все переломаны...
Вот идет, идет Ванюша, Ванюшка шатается;
А и князь-то стоит, ухмыляется.
Молодая-то княгиня в тереме слезами заливается.
Как воскликнет князь, возгаркнет своим громким голосом:
— Ты скажи, скажи, Ванюша, скажи правду-истину.
— Уж позволь ты, князь-боярин, позволь Ване песню спеть,
Что и песню Ване, песню, песенку последнюю:
Что и было, князь-боярин, попито, поедено,
В красне было, боярин, в хороше похожено.
На кроватушке тесовой в нас было полежано,
Да за белые-то за груди в нас было похватано,
В уста-то во сахарны было поцаловано,
С одного плеча было в нас поношено!..
Как воскликнет князь, возгаркнет своим громким голосом:
— Да и слуги мои, слуги, слуги мои верные,
Уж вы вешайте Ванюшу, вора Ваньку-ключника!
Вот повесили Ванюшу, — Ванюшка качается...
Молодая-то княгиня в тереме кончается...
216.
В Москве было у князя у Волхонского,
Тут живет-то, поживает Ваня-ключничек,
Молодыя-то княгини полюбовничек.
Ваня год живет, другой живет, — князь не ведает;
На третий-то годочек князь доведался
Через ту ли через девушку через сенную,
Через сенную да через самую последнюю.
Закричал же князь Волхонский зычным голосом:
— Уж вы, слуги ль мои, слуги, слуги верные!
Вы сходите, приведите Ваню-ключника!
И стал же князь Ванюшу да выспрашивати:
— Ты скажи, скажи, Ванюша, скажи правду всю:
Ты который год с княгиней во любви живешь?
На первой -ет раз Ванюша не покаялся.
Он выспрашивал Ванюшу ровно три часа;
Что и тут-то наш Ванюша не покаялся.
Закричал же князь Волхонский громким голосом:
— Вы, слуги ли мои, слуги есть ли верные?
Вы ведите-ка Ванюшу на конюшный двор!
Повели же ведь Ванюшу широким двором.
На Иванушке сибирочка пошумливает,
Александрийская рубашка, ровно жар, горит,
Козловы новы сапожки поскрипывают,
У Иванушки кудеречки рассыпаются;
А идет-то сам Ванюша, усмехается.
Привели же ведь Ванюшу на конюшный двор,
Там и начали Ванюшеньку наказывати.
Александрийская рубашка с телом смешана,
Казимирова сибирочка вся изорвана,
Русые кудеречки прирастрепаны,
Козловы новы сапожки крови полные.
Закричал же наш Ванюша громким голосом:
— Уж ты, барин ли, наш барин, ты, Волхонский князь!
Поставлено зелено вино, — кто не пьет его?
Приготовлены закусочки, — кто не кушает?
Как у нас-то с княгинею было пожито,
Виноградных вин с княгинею было попито,
Приготовленных закусочек покушано!
Закричал же князь Волхонский громким голосом:
— Вы, слуги ли мои, слуги, слуги верные!
Вы копайте-ка две ямы, две глубокие,
Становите-ка вы два столба, два высокие,
Перекладину кладите вы кленовую,
Привяжите-ка вы петельку шелковую,
И повесьте тут Иванушку изменника,
Молодыя-то княгини полюбовника!
Иванушка во петельке качается,
А княгиня-то во тереме кончается.
217.
Далеко было, далече — в белокаменной Москве,
Во второй было во улице, в славной Митревской,
Что у князя было у Волконского,
Солучилася пир-беседушка,
Тиха и смиренна, зело радошна.
Соезжалися к нему князья, бояре,
Пили, ели, прохлаждалися,
Разговорами они занималися;
Богатый хвалится богачеством,
Бедный хвалится своею бедностью,
Сильный хвалится своею силою,
Волконский князь — своею княгинею:
— У меня княгиня умная,
Она тихая, смиренная;
До рабов она милостлива,
Передо мной она очестлива.
У дверей стоит слуга верная,
Слуга верная, девушка сенная,
Как возговорит сенна девушка:
— Уж ты, батюшка наш, Волконский князь!
Не приказывай меня казнить, вешати,
Прикажи ты мне слово молвити!
— Говори ты мне, слуга верная!
Ты скажи мне правду-истину!
— Похвалился ты своей княгинею;
Твоя ли княгинюшка не честная,
Твоя ли княгинюшка не верная!
Что живет она с младым ключником,
Со твоим ли со ларечником,
Со моим ли братцем родным;
Что живет она не теперича,
А не много, не мало, ровно девять лет!
На десятом-то году князь доведался.
Посылает он за ключником
Своего ли слугу верного:
— Ты скажи: батюшка князь требует,
Ты скажи: хочет тебя дарить, жаловать.
Как встает ключник с постелюшки,
Собирается он, снаряжается;
Обувает он сапожки сафьянные,
Надевает он лисью шубу до долу;
Шуба лисья, словно лес, шумит,
И золот перстень, ровно жар, горит;
На нем шапочка рытого бархата;
Во правой руке тонка тросточка,
А во тросточке — ала ленточка.
Идет ключник — что сокол летит.
Он восходит во палаты белокаменны,
Отдает князю низкой поклон:
— Уж ты здравствуй, наш батюшка князь!
Ты по что меня скоро требовал?
Уж чем хочешь меня дарить, жаловать?
— Подарю я тебя хоромами высокими,
Не мощеными, не свершеными!
Ты скажи мне только правду-истину:
Ты который год живешь со княгинею?
— Уж ты, батюшка наш, Волконский князь!
Я живу с нею ровно девять лет;
Много было попито, поедено,
На пуховых перинах полежано!
Как Волконский князь прогневался,
Закричал он громким голосом:
— Ой вы гой есте, мои слуги верные!
Вы берите лопатки железные,
Уж вы ройте-ка две ямы глубокие,
Вы постройте рельюшки высокие,
Вы столбы-то делайте точеные,
Перекладины положите вы кленовые,
Вы колечки вверните позлащеные,
А петельки повесьте шелковые!
Вы возьмите моего млада ключника,
Вы повесьте на рельи высокие!
Да пускай же он, вор, покачается,
Молодая-то княгиня на него показнится!
Подхватили ключника за белы руки,
Повели его на рельюшки высокие,
Повесили на петельки шелковые.
На петельках висит ключник, мотается,
А впереди лежит княгинюшка, кончается.
Как ударится батюшка Волконский князь
Об дубовый стол:
— Уж ты гой еси, девушка сенная,
Ты моя ли слуга верная!
Погубила ты младого ключника,
Умертвила ты молоду мою княгинюшку!
ЛЮБИЛА КНЯГИНЯ КАМЕР-ЛАКЕЯ
218.
Любила княгиня камер-лакея,
Любила ровно четыре года,
Уведал князь про княгиню,
Что любит камер-лакея.
«Есть ли у меня верные слуги,
Верные слуги камер-лакеи?
Берите вы, слуги, тугие луки,
Стреляйте вы в белое тело,
В белое тело в камер-лакея,
Бросайте вы тело в быструю реку».
Уведала княгиня про камер-лакея:
«Есть ли у меня верные слуги,
Верные слуги камер-лакеи?
Вяжните, вяжите шелковы неводы,
Бросайте вы невод в быструю реку,
Ловите, ловите белое тело,
Белое тело камер-лакея,
Кладите вы тело в золоту гробницу,
Несите вы тело в светлу светлицу.
Вздуньте вы, вздуньте, буйные ветры,
Выньте вы, выньте душу из князя,
Душу из князя из моего мужа,
Вложите вы душу в белое тело,
В белое тело в камер-лакея,
Камер-лакея моего милого,
Кого я любила — того б оживила,
Кого не любила — того б погубила».
219.
Время проходит, время летит,
Время проводит, ничто не льстит.
Любила княгиня камер-лакея,
Любила она четыре года;
На пятыем году князь догадался,
На княгиню прогневился:
«Слуги мои, слуги вы верные, нелицемерные!
Вы поймайте камер-лакея,
Вы поймайте молодого,
Руки вы, ноги свяжите,
И вы бросьте в тоё реку,
В тоё реку во Смородинку!»
Княгиня догадалась,
Молодая стосковалась;
Разболела, захотела свежей рыбы,
Свежей рыбы, белужины:
«Слуги мои верные,
Слуги мои нелицемерные!
Возьмите вы шелковый невод,
Поймайте мне свежей рыбы,
Свежей рыбы, белужины!»
Сколько ловили, не изловили,
Только поймали белое тело камер-лакея,
Камер-лакея молодого.
«Не кладите вы на землицу,
Вы положите на скамьицу,
Вы несите во светлицу,
Отворьте, откройте двери-окошки!
Подымитесь вы, буйные ветры,
Вывейте из князя душу,
Вы вложите в камер-лакея,
Вы вложите в молодого!»
Ее ветры не послушались,
Из князя душу не вывевали
И в камер-лакея не вдували,
В молодого не вдували.
«Ох вы мои резвые ноги,
Знать-то вы ко мне не находились!
Ох вы мои белые руки,
Знать-то вы меня не наобнимались!
Ох вы мои очи ясные,
Знать-то вы на меня не нагляделись!
Ох вы мои уста сахарные,
Знать-то меня не нацеловались!
Ох вы мои цветные платья,
Знать-то мне вас не носити!
Ох вы чёрные платья,
Знать-то мне вас надевати,
Знать-то мне цветное платье скидывати,
Надевать-то мне платье черное!»
МУЖ ЗАСТАЕТ У ЖЕНЫ ГОСТЯ
220.
Не шумевши, не гремевши, сын боярский приезжал.
Припев: Калина, калина, калинушка моя.
Сын боярский приезжал, к Катерине подъезжал.
Выходила Катерина за новые ворота:
«Пожалуй-ка, милый мой, на широкий на мой двор!
Станови свово коня средь широкого двора,
Средь широкого двора, у точеного столба,
У точеного столба, у злаченого кольца!
Пожалуй-ка, милый мой, да во горенку со мной!
Снимай шляпу и сертук, вешай, милый, здесь на крюк.
А теперь-то, милый мой, да во светлицу со мной!»
На ту пору, на тот час муж из Питера сейчас.
На широкий двор вошел, ворона коня нашел,
Ворона коня нашел, к Катерине подошел:
«Уж ты, Катя, Катерина, что за коник у тебя?» —
«На базар, сударь, ходила, ворона коня купила,
Триста семьдесят дала, я насилу довела».
А во горенку вошел, сертук с шляпою нашел,
Сертук с шляпою нашел, к Катерине подошел:
«Уж ты, Катя, Катерина, что за шляпа и сертук?» —
«Вечор, сударь, гости были, сертук с шляпою забыли».
А во светлицу вошел, добра молодца нашел,
Добра молодца нашел, к Катерине подошел:
«Уж ты, Катя, Катерина, что за молодец такой?» —
«По тропинке, сударь, шла, сиротиночку нашла!
Нам не грех сироту напоить-накормить,
Напоить-накормить, на коника посадить,
На коника посадить, да подальше проводить!»
Проводивши-то милого, горько плакала она,
И заплакала глаза, и затерла рукава.
«Уж ты, Катя, Катерина, что заплаканы глаза,
Что заплаканы глаза и затерты рукава?» —
«Сударь, к маменьке ходила, очень маменька больна». —
«Уж ты, Катя, Катерина, не обманывай меня,
Не обманывай меня, был ведь милый у тебя».
ПАНЬЯ
221.
Как пошла панья
По своим новым сеням,
Как почасту, как почасту
Из окошечка смотрела:
Ажио из поля, из поля,
Да из далека чиста поля
Ажно едут-поедут
Да всё князья-бояра,
В тороках везут князя
Да всё кровавое платье.
Выходила млада панья
Да на прекрасное крыльцо,
Не дошедши млада панья
По-низкому челом довела.
«Уж вы здравствуйте, князи-бояра!
Вы видали ли, князя,
Моего-то бывшего пана?»
Как первой князь слово молвил:
«Мы его видом не видали».
Как второй-от слово молвил:
«Да мы слыхом не слыхали»,
Как третей-то слово молвил:
«Уж мы столько видали:
Его добрый конь рыщет
По далеким чистым полям,
Его черкасско седелко
По подчёреву волочилось,
Его шелковый повод
Копытом лошадь заступает,
Его шелковая плетка
Лютою змеею извивает,
Его буйная глава
Под ракитовым кустышком,
Его русые кудри
Вихорем-ветром разносило,
Его ясные очи
Да ясны соколы разносили,
Его черны брови
Черные вороны расклевали,
Его белое тело
Серы волки растерзали»,
Как пошла млада панья
Со своих новых сеней,
Как будила млада панья
Своих маленьких детей:
«Уж вы станьте, пробудитесь,
Мои маленьки детки!
Как у вас -то, малых деток,
Света-батюшки не стало,
А у меня-то, младой паньи,
Бывша пана не стало!»
Как на другой день млада панья
В зеленом лесу гуляла,
Во пригорье рвала
Траву васильевску,
Во прикрутье щипала
Цветы лазоревы
И прикладывала
К своим белым щекам:
«Будьте столько же аленъки,
Мои паньины щечки!»
Как на третий день млада панья
Во замуж выходила:
«Господа ле вы, господа,
Ко мне завтра на свадьбу,
Хлеба-соли кушать,
Вина-пива пити!»
Паньюшка по сеничкам похаживала,
Хлопчика за ручку поваживала:
«Пойдем ты, хлопчик,
На кружельский двор,
Возьмем мы, хлопчик,
Чарочку винца и братыньку пивца,
И выпьем мы, хлопчик,
По чарочки с тобой:
Ты за мое здоровьице,
А я за твое.
Ты-то будешь пьяный,
А я весела.
Ты будешь плясать.
А я буду скакать.
Мой-то пан уехал
Во больше гулять,
Меня пан оставил
Горе горевать,
Тоски тосковать.
Я ведь не умею
Горе горевать,
Тоски тосковать,
Тольки умею
Скакать да плясать!»
Мало-помалу
Сам-от пан на двор.
Выскочил хлопчик
Из полуокна,
Выставил хлопчик
Правую руку, а левую
Отсек пан у паньюшки
По плеч голову:
«Вот тебе, паньюшка,
Чарочка винца
Да братынька пивца,
Вот тебе, паньюшка,
Скакать да плясать!»
ТРИ ЗЯТЯ
222.
У отца, у матери
Зародились три дочери!
Две дочери счастливые,
А &;lt;третья&;gt; несчастная!
Большая дочь говорит:
— Отдай меня, батюшка,
В Москву за посадского!
А другая дочь говорит:
— Отдай меня, батюшка,
В Щигры за подьячего!
А третья дочь говорит:
— Отдай меня, батюшка,
У Крым за татарина!
Большая дочь приехала:
— Не плачь по мне, матушка,
Не тужи, родный батюшка!
У моего посадского
Свечи неугасимые.
Всю ночь мастера сидят
И льют перстни золоты
На мои руки белые,
На мои руки нежные!
Другая дочь приехала:
— Не плачь по мне, матушка,
Не тужи, родный батюшка!
У моего у подьячего
Свечи неугасимые.
Всю ночь мастера сидят,
Шьют платья шелковые
На мое тело белое,
На мое тело нежное!
Третья дочь приехала:
— Поплачь по мне, матушка,
Потужи, сударь-батюшка!
У моего татарина
Свечи неугасимые.
Всю ночь мастера сидят,
Плетут плети шелковые
На мое тело белое,
На мое тело нежное!
РОДИТЕЛИ ВЫДАЛИ ДОЧЬ ЗА НЕРОВНЮ
223.
Уж ты сад ли, мой садочек,
Зеленое мое виноградье!
Уж я день под тобою простояла,
И я с батюшкой речи говорила:
«Государь ты, мой батюшка родимый,
Не отдавай ли меня, батюшка, младу замуж,
Не гляди, мой батюшка, на богатство!
Не с богатством жить — с человеком,
Не с высокими хоромами — с любовью,
Не с частыми перерубами — с советом!
Как богатство, мой батюшка, во клетке.
А мое цветно платьице на стенке.
А лежит мой ревнивый муж на лавке,
Заставляет меня старый разувати;
Только я за сапог — он во щеку,
Только я за другой — он в другую!
Как и я ли, молода, не смолчала,
Рассукиным сыном называла:
«Ты, рассукин сын, расканалья!
Не нашедши вины, стал увечить!»
224.
Не на местечке березка вырастала,
Э-ой да не на месте, не на месте, в чисто!
Не на месте, не на месте, в чистом поле,
Э-ой да в чистом поле, в чистом поле, во раздолье,
В чистом поле, в чистом поле, во раздолье.
Э-ой да что никто к этой березке не сподойдет,
Что никто к этой березке не сподойдет,
Э-ой, да не сподойдет, не сподойдет, не сподъедет,
Не сподойдет, не сподойдет, не сподъедет.
Э-ой да подходили, подъезжали все торговцы,
Подходили, подъезжали все торговцы,
Э-ой да все торговцы, все торговцы-чернобровцы,
Все торговцы, все торговцы-чернобровцы,