Э-ой да у березоньки коренья оттоптали,
У березоньки коренья оттоптали,
Э-ой да все пруточки, все вьюночки обломали,
Все пруточки, все вьюночки да обломали.
Э-ой да что вечор-то меня батюшко просватал,
Да что вечор-то меня батюшко просватал,
Э-ой да он просватал, он просватал не за ровню,
Он просватал, он просватал не за ровню,
Э-ой да не за ровню, не за ровню — за старого.
Я со старым мужем ночку да ночевала,
Э-ой да показалась темная ночка три годочка,
Показалась темная ночка три годочка,
Э-ой да три годочка, три годочка со часочком,
Со часочком, со часочком, со минуткой.
СЕСТРУ ВЫДАЮТ ЗАМУЖ ЗА БРАТА
225.
У царя у Давыда
Был сын Соломон,
Была дочка Олена.
Дочку призывает:
«Ох ты, дочка Олена!
Вставай ты поутру поране,
Умойся ты беленько,
Надевай ты платье подвенечно». —
«Ох ты, батюшка разумный!
Кажи ты мне законного брака,
Что я буду его знати?» —
«Твой жених стоит в Божьей церкви,
В Божьей церкви тебя дожидается».
Она в Божью церковь пришла,
Увидала свого брата:
Закон не примает,
Мать венца на главу не надевает,
Всё с себя цветно платье кидала,
Башмачки и чулочки с ног бросала.
Побегла она по беленькому по снежочку,
По лютому по морозу.
Подбегла она ко батюшкиному к окошку:
«Ох ты, батюшка родимый, отоприся!» —
«Ох ты, дочка Олена!
Назови ты меня лютыим свекром». —
«Ох ты, батюшка родимый!
Где это виделося,
В котором царстве случилося,
Чтобы батюшку лютым свекром назвати?»
Побегла она ко матушкину к окошку
По беленькому по снежочку,
По лютому по морозу:
«Ох ты, матушка родима, отоприся!
Все я ноженьки свои признобила». —
«Ох ты, дочка Олена!
Назови ты меня лихою свекровью!» —
«Ох ты, матушка родима!
Где это случилося,
Чтобы матушку свекровью назвати?»
Побегла она ко братнину к окошку:
«Ох ты, братец, родимый ты, отоприся!
Все я ноженьки признобила». —
«Ох ты, сестрица родима,
Назови ты меня законным браком!» —
«Ох ты, братец родимый!
Где это случилося,
Чтобы сестру родну брату взяти?»
Побегла она во чистое поле,
Всплакнула она своим жалкиим голосом:
«Ох, вы сбегайтеся, лютые звери,
Вы съедайте мое бело тело:
Моя душа много согрешила.
Солетайтеся, карги-вороны, черны вороны,
Растерзайте вы мое тело белое!»
И собегалися лютые звери,
Солеталися карги-вороны, черны вороны,
Растерзали ее тело белое
И растаскали ее тело по чисту полю.
Пошла ее душенька ко Господу Богу.
НАСИЛЬСТВЕННОЕ ПОСТРИЖЕНИЕ
226.
Татенька с маменькой спорили всё.
Меня-то, молодешеньку, спородили.
Татенька-то скаже: «Замуж дочку отдать».
Маменька скаже: «В старицы постричь».
Татенька пошел да ровно за тридцать верст,
Маменька пошла да ровно за двадцать верст.
Осталась молодешенька во тереме одна.
Взглянула я в окошечко — маменька идет,
Маменька идет, за собою старца ведет,
Старец тот идет — золотой стул волокет,
Золотой стул волокет, да со ножничками.
«Садись, садись, дитятко, на золотой стул». —
«Молчи, молчи, маменька, — румяна смою».—
«Смоешь, смоешь, дитятко, в келье живучи.
В келье живучи да Богу молючи.
Садись-ка, садись, доченька, на золотой стул». —
«Молчи, молчи, маменька, — белила сотру». —
«Сотрешь, мое дитятко, в келье живучи.
Садись, садись, скорее на золотой стул». —
«Молчи, молчи, маменька, — с подружками прощусь».
«Простишься, мое дитятко, в келью идучй.
Садись, садись, доченька, на золотой стул». —
«Молчи, молчи, маменька, — во горенку схожу,
Во горенку схожу да в окошечко погляжу». —
«Взглянешь, моя доченька, в келье живучи».
Взглянула я в окошечко — батюшка идет,
Татенька идет, за собой князя ведет,
Князь-то идет, за собой попа ведет,
Поп-то идет да золоты венцы несет.
Прибегала доченька к маменьке на лицо:
«Маменька, маменька, — татенька идет!»
Хватила меня маменька за русу косу,
Бросила родимая о сыру землю.
Князь тут скаже: «Чья это тут лежит русая коса?»
Татенька скаже: «Не моей ли доченьки,
Не моей ли доченьки косынька лежит?»
Князь тут молодой да пал в грязь головой,
Поп молодой по дорожке пошел домой.
ЗАМУЖНЯЯ ДОЧЬ ПТАШКОЙ ПРИЛЕТАЕТ В РОДНОЙ ДОМ
227.
Калинку с малиною вода поняла,
На ту пору матушка меня родила.
Не собравшись с разумом, замуж отдала,
Замуж отдала за неровнюшку,
За неровнюшку, в чужу сторону,
Во чужу сторонушку, во лиху семью.
Чужая сторонушка без ветру сушит,
Чужой отец с матерью без дела бранят,
Посылают меня, молоду, во полночь по воду,
Зябнут, зябнут ноженьки, у ключа стоя,
Прищипало рученьки к коромыслицу,
Текут, текут слезоньки по белу лицу,
Утираю слезоньки белыим платком.
Не буду я к матушке ровно три года,
На четвертом годике пташкой полечу,
Горькой я пташечкой кукушечкою.
Сяду я у матушки в зеленом саду
На любиму яблоньку на матушкину.
Горькими слезами я весь сад потоплю,
Тяжелыми вздохами весь сад посушу,
Закукую в садике жалобнехонько,
Горькими причетами я мать разбужу.
Матушка по горенке похаживает,
Любезных невестушек побуживает:
«Вставайте, невестушки, голубки мои!
Что это за чудо у нас случилось?
Что у нас зеленый сад без ветру посох,
Без дождя без сильного садик потонул?
Что у нас во садике за пташка поет,
Жалобною песенкой сердечушко рвет,
Ретиву сердечушку назолу дает?»
Большая невестушка возговорила:
«Что это за пташечка, пойдем поглядим»;
Середня невестушка: «Пойдем изловим»;
А малый-то братец: «Пойдем застрелим».
Жена ему молвила: «Пташечки не бей:
Пташечка кукушечка — сестрица твоя,
Прилетела горькая с чужой стороны,
Со чужой сторонушки, из лихой семьи». —
«Али ты безумная? Сестрица моя —
Белая, румяная, всегда весела;
А эта, хозяюшка, худа и бледна». —
«Оттого худа, бледна — в чужой стороне,
На чужой сторонушке плохое житье».
РОДИТЕЛИ ИЗБЫВАЮТ СВОИХ ДЕТЕЙ
ОТЕЦ ВЫГНАЛ СЫНА
228.
Прогневался батюшка на сына своего,
Сударыня матушка на любезного.
Ссылает его батюшка со двора долой,
Сударыня матушка со широкого.
Большая сестрица коня вывела,
Середняя сестрица коня оседлала,
Меньшая сестрица плетку подала,
Подавши плетку, слезно плакала.
«Прости ты, мой братец, соловеюшка». —
«Простите вы, сестрицы, кукушечки,
Кукуйте, кукушки, не забудьте меня.
Вы пойдите, сестрицы, во чисто поле,
Вы взойдите, сестрицы, на кругу гору,
Посмотрите вы, сестрицы, на белу зорю,
Из-под белой зоринки на сине море.
На синием море бел-горюч камень.
Из-под белого камешка ручьи-воды бьют,
Так у меня, молодца, из глаз слезы льют»-
«Когда же ты, братец, к нам побываешь?»-
«Горючему камешку наверх не всплывать;
Мне, доброму молодцу, в доме не бывать,
Батюшку, матушку повек не видать».
229.
Отец на сына прогневался,
Приказал сослать со очей долой,
Велел спознать чужую сторону,
Чужую сторону, незнакомую.
Большая сестра коня вывела,
Середняя сестра седло вынесла,
Меньшая сестра плетку подала,
Как подавши плетку, заплакала,
Что заплакавши, слово молвила:
«Ах, братец, ты братец, родимый мой!
Когда же ты, братец, домой будешь?» —
«Сестрица, сестрица родимая,
Как есть у батюшки зеленый сад,
В зеленом саду сухая яблонька,
Как расцветет та сухая яблонька,
Попустит она цветы белые,
Тогда я, сестрица, домой буду.
Что прогневавши отца родимого,
Один-то я остался добрый молодец.
Еще нету со мной товарища,
Еще нету со мной друга милого,
Еще нету со мной слуги верного,
Товарищ мой — то вить добрый конь,
А милый друг — то мой крепкий лук,
Слуги верные мои — калены стрелы,
Куда их пошлю, туда сам нейду».
230.
Родимой ты мой братилка!
Кто тебя воспоил, вскормил?
Вспоил, вскормил родной батюшка,
Возлелеила родная матушка;
Вспоя, вскормя, со двора согнал.
Большая сестра коня вывела,
Середняя — седло вынесла,
А малая — плетку выдала.
Она выдавши, стала спрашивать:
«Родимый ты наш братилка!
Когда ты к нам в гости будешь?»-
«Я тогда, когда реченки разольются,
Круты бережки наполнются».
Они год ждали и другой ждали,
На третий год искать пошли:
Большая сестра зверем в леса,
Средняя — звездой в небо,
Меньшая — щукой в моря.
Нашла сестра своего брата в темном лесу:
Он убит лежит, зарезанный,
Его добрый конь в головах стоит,
Булатый нож во груди воткнут.
СЕСТРЫ ИЩУТ УБИТОГО БРАТА
231.
Воспоил, воскормил отец сына,
Воспоя, воскормя, не взлюбил сына,
Невзлюбя сына, со двора сослал:
«Ты поди, мой сын, со двора долой,
Ты спознай-ка, сын, чужую сторону,
Чужу сторону незнакомую».
Как у молодца у него три сестры,
Три сестры, три родные;
Как большая сестра коня вывела,
Как середня седло вынесла,
Как меньшая сестра плетку подала,
Она, подавши плетку, всё заплакала,
Во слезах братцу слово молвила:
«Ты когда ж, братец, к нам назад будешь?»
«Уж вы сестры мои вы родимые!
Вы подите-тка на сине море,
Вы возьмите-тка песку желтого,
Вы посейте-ка в саду батюшки.
Да когда песок взойдет-вырастет,
Я тогда ж, сестры, к вам назад буду».
Как прошло братцу ровно девять лет,
На десятый год сестры искать пошли:
Как большая сестра — в море щукою,
Как середняя сестра — в поле соколом,
Как меньшая сестра — в нёбо звёздою.
Как большая сестра про братца не слышала,
Как середняя сестра про братца слышала,
Как меньшая сестра братца видела:
Что лежит убит добрый молодец
На дикой степии на Саратовской;
Его добрый конь в головах стоит,
Он копытом об сыру землю бьет:
«Ты устань, проснись, добрый молодец,
Тебя сестры все искать пошли».
Не сыскавши брата, все летать стали
По степям, по степям по Саратовским,
Налетали на свого братца на родимого:
«Ты устань, проснись, добрый молодец».
Как и добрый молодец не просыпается.
Тут девушки слезно плакали,
Похоронили они свого братца родимого,
Похоронивши, они слезно плакали,
Они ковыль-травами прикрывали,
Они горюч камень прикладывали,
Приложивши камень, полетели на свою сторонушку.
МАТЬ ИЗБАВЛЯЕТСЯ ОТ ДЕТЕЙ, ПУСТИВ ИХ ПО ВОДЕ
232.
Была я у матушки любимая дочь,
Сударыне матушке опостылела,
Начала матушка избывать меня,
Избыла сударыня в один час:
Взяла меня матушка за правую руку,
Повела сударыня на быструю реку,
Посадила меня матушка на легкий стружок,
Сама села матушка на крутой бережок.
Кричит, шумит матушка:
«Дитятко, простимся с тобой!» —
«Нельзя, нельзя, матушка, проститься с тобой:
Стружок плывет, матушка, как сокол летит.
Гребцы гребут, матушка, как крылом машут.
Ах, жди, не жди, матушка, на пятом году
Прилечу, сударыня, кукушечкою,
И я сяду, матушка, в зеленом саду,
И я стану, матушка, слезно куковать,
Ручьи-слезы, матушка, во терем пущать».
233.
Не чаялось маменьке, как дочку избыть,
Как дочку избыть.
Избыла родимая единым часом,
Единым часом.
Единыим часиком, минутой одной,
Минутой одной.
Брала-брала мамынька за праву руку,
За праву руку,
Повела родимая на Дунай-реку,
На Дунай-реку,
Посадила мамынька на быстру реку,
На быстру реку.
Сама села мамынька на крут бережок,
На крут бережок.
Закричала мамынька громким голосом,
Громким голосом:
«Воротися, доченька, воротись назад,
Воротись назад!»
Рассержусь на мамыньку, семь лет не приду,
Семь лет не приду,
На восьмое летичко весточку пришлю,
Весточку пришлю.
За весточкой к мамыньке пташкой прилечу.
Пташкой прилечу,
Сяду я у мамыньки в зеленым саду.
В зеленым саду,
В зеленым во садике под яблычкою,
Под яблычкою.
Ходит, ходит мамынька по новым сеням,
По новым сеням,
Будит, будит мамынька любиму сноху,
Любиму сноху:
«Встань-проснися, сношенька, встань-ка, пробудись.
Встань-ка, пробудись,
Что это за пташечка в садике поет?
В садике поет,
Откуда залетная причеты берет?
Причеты берет.
Если только пташечка — из садику вон,
Из садику вон,
Если моя доченька — пойди в нов терём».
234.
Калина с малиною,
Что ты рано расцвела?
В ту ль пору-времечко
Мать сына родила.
Не чаяла матушка
Сына милого избыть,
Сжила, сбыла матушка
За единый за часок.
Построила матушка
Сыну легкое судно,
Сама вышла матушка
На крутенькой бережок,
Воскликнула матушка
Своим громким голосом:
«Вернись, вернись, дитятко,
Воротися ты назад!» —
«Нельзя, нельзя, матушка,
Воротиться мне назад:
Легкое суденышко
Против волны не стоит,
Против волны не стоит,
За волной шибко бежит.
А вернусь я, матушка,
Через двадцать пять годов,
Я скинуся, матушка,
Мелкой пташкой соловьем,
Прилечу я, матушка,
В твой зеленый сад гулять;
Там сяду я, матушка,
На ракитовом кусте,
Запою я, матушка,
Своим звонким голосом:
Воротился, матушка,
Твой возлюбленный сынок!»
235.
Выстроила мне-ка маменька легонький да стружок,
Наняла она, сударушка, молодых да гребцов,
Наняла она, сударыня, молодых да гребцов.
Она на корму садила сыночка да своего,
Она на корму садила сыночка да своего,
Ой сама она выходила да на крут бережок,
Она сама выходила да на крут бережок,
Со крутого бережка да на желтый да песок, (2)
Со желтого со песочка да на серый камешок. (2)
Она кричала-пеняла сыночку да своему: (2)
«Ой уж ты, сын ли мой, сыночек, да простимся ли да
со мной,
Уж ты, сын ли, да мой сыночек, да простимся ли да
со мной».-
«Ой рад бы, рад бы я проститься, да мой струй не стоит,
Рад бы, рад бы я проститься, да мой струй не стоит,
Тише мой струй не стоит, да как ясен сокол да летит,
Еще мой струй не стоит, да как ясен сокол да летит.
Э, молодые мои гребцы да распотешены,
Ой могучи же ихни плечи да расходилися,
Могучи же ихни плечи да расходилися,
Ой у них очи-то ле ясны да притупилися,
У них очи-то ле ясны да притупилися.
Ой буду, буду, маменька, черед двадцать лет,
Буду, буду к себе, маменька, через двадцать лет,
Э, прилечу к тебе, сударыня, ясным соколом,
Прилечу к тебе, сударыня, ясным соколом.
Я кокбваньем-горёваньем зелен садик обсушу,
Ой я горючима слезами твою рассаду оболью».
236.
Уж ты, вдовушка-вдова,
Овдовела молода
И двоих деток принесла.
На Дунай-реку снесла:
«Уж ты реченька Дунай,
Моих деток не замай!
Уж ты желтенький песок,
Прокорми моих детей!
Уж ты пташка-соловей,
Разбуди моих детей!»
На двенадцатом году
Пошла вдова по воду.
Стада вдова воду почерпать,
К ей кораблик приплыват.
Как на етом корабле
Два те юноша сидят,
Ничего не говорят,
Друг на дружку все глядят.
Первый юнош на носу
Чешет русую косу,
Второй юнош на рулю,
Глядит он на вдовушку.
«Что ты, юноша, глядишь,
Ничего не говоришь?
Не по мысли ли вдова?
Возьми замуж за себя!» —
«Уж и где тому бывать,
Чтобы сыну матку брать!»
237.
Принесла вдова два сына, и два ясна сокола.
Запеленала она их в пеленочки
И запоясала она их поясиками,
И сколотила им дубочек из дощочек;
И понесла вдова да ко чисту полю,
Ко чисту полю, да ко синю морю,
Ко синю морю, да ко соленому.
Она спущат да приговариват:
«Ты убай, убай, море синее,
Уж ты пой, корми, да поле чистое».
Пошла вдова ко чистому полю
С любимой дочерью Богу молитися.
Молилась ровно тридцать лет,
И во снях-то ей да привиделося,
Наяву-то ей да показалося:
И как летит, летит два черна ворона,
Два черна ворона да два ясна сокола.
Тут пошла вдова тут ко синю морю,
Ко синю морю и ко солоному.
И стоят, стоят да черные корабли,
Взошла она на кораб да стала спрашивать:
«Откуль же вы да из какой земли,
Из какой земли да какого вы царя,
Вы какого царя вы небесного?
Уж как вы старые, дак я замуж иду;
Уж как вы младые, так я дочерь даю».
О дин-от брат усумлеется:
«Это що, братцы, за чудо?
Это що, братцы за диво?
Как родна-то мать да идет да за сына,
Как родну сестру дават за брата».
Та стала у них выспрашивать:
«Из чего у вас да черны корабли?
«Из чего у вас да грузные якори?
Из чего у вас да тонки парусы?» —
«Черны корабли да из дощочек,
Грузные якори из гвоздечиков,
Тонки парусы да из пеленочек».
Тут-то мать догадалася.
238.
Чтой было-жило у вдовушки два сына,
Два сына у ей, как ясна сокола.
Зародилася у ей еще третья дочь.
Что задумала ведь вдовушка Богу молитися.
Пеленала их пеленками камчатныма,
Что вязала их поясьицом шелковыим,
Она клала да на дощечку на дубовую,
Опускала сыновей да во синё море,
И сама она им да приговаривала:
«Уж ты пой их, корми, да еще Спас Исус!
Ты на ум их наставь, да Богородица!»
Удалилась она с дочкой во темны леса.
Во темных лесах Богу молилася.
Аи молилась она с дочкой ровно тридцать лет.
Ровно тридцать лет да еще три года.
Захотелось вдовушке на Русь пойти,
Выбегает она с дочкой ко синю морю,
Ко синю она морю да ко солоному:
По поднебесью да как сокол летит,
По синю морю да там корабль бежит.
Закричала тут вдовка корабельщичка:
«Уж ты гой еси, удалой корабельщичек!
Ты возьми меня да за себя взамуж,
Мою доченьку возьми взамуж за брателка».
Отвечают тут вдовке корабельщички:
«На веку-ту чего было не слыхано,
На белом свете чего было да не написано,
Чтобы мать родна вышла взамуж за сына,
А сестричушка пошла взамуж за брателка!»
ОТЕЦ И МАТЬ ВЫГОНЯЮТ ДОЧЬ
239.
Милешенька, милешенька своя сторона[1] [Каждый стих повторяется],
Еще того милее да красна девица,
Что выкупила молодца из неволюшки,
Из той же из неволюшки из солдатския;
Что выкупу дала девка пятьдесят рублев,
Пропить-проесть дала девка ровно сто рублев,
Туды-сюды издержана ровно тысяча.
«Надеженька, надеженька, мил сердечный друг!
Живем мы с тобою, мил сердечный друг, не теперечи.
Что никто-то нашей тайности, друг, не сведает»... —
«Только сведали соседи приближенные,
Сказали на нас, девица, отцу и матушке».
Отец-матушка на девицу воскручинились;
Призывают красну девицу в нов высок терем,
Снимают с красной девицы платье цветное,
Надевают на красну девицу платье черное,
Согоняют красну девицу со двора долой.
Аи, пошла же девица, сама заплакала,
На стречу ей идет молодец —
Надеженька, надеженька, мил сердечный друг.
МАЧЕХА ГУБИТ ПАДЧЕРИЦУ
240.
Была у батюшки родимая дочь,
У неродной мачехи постыло дитя.
Не знала мачеха, как пачерь избыть,
Избыла пачерь единым часом.
Снарядила мачеха махонький стружок,
Привязала стружок у крут бережок,
У крут бережок, у бел камышок,
Повязала, не вязала, не прикрепливала.
Пошла пачерька к берегу гулять,
Увидада пачерька махонький стружок,
Задумала пачерька в стружке погулять,
Гуляючи-ючи рыбочку ловить:
«Ловись, рыбка малая, большая,
Не рвись, тянись, сетка шелковая».
Не рвалась, тянулась сетка шелковая,
Выплывала сетка в широ море.
Вышла мачеха на крут бережок,
Вскрикнула мачеха зычным голоском:
«Воротись, дитятко, у крут бережок,
Воротись, милое, хоть проститися».
Рада б воротиться, стружок не стоит,
Сетка шелковая в море тащит,
Утянула пачерьку в синё море,
Как не всплачется злая мачеха,
Возрыдает природный отец:
«Воротись, дитя милое, хоть проститися,
Старику отцу очи закрыть».
Не слыхал батюшка, как дочь плакала,
Ветер выл, речи уносил:
«Ты не жди меня, родной батюшка,
Подождет меня злая мачеха —
Не гостьею, кукушечкой в сад,
Как раз закую — траву высушу,
Другой закую — весь сад погублю,
В третий закую — душу зановлю[1] [Душу зановлю — приму прежний человеческий образ]».
По сеничкам мачеха похаживае,
Своих невестушек побуживае:
«Станьте, детушки, станьте, ластушки,
Раным с израни кукушица закукала».
Старший брат говорит: «Наб убить»;
Середний брат говорит: «Прочь отгонить»;
А меньшой брат говорит: «Постой, погоди,
Не наша ль кукушица с чужой стороны,
Не наша ль сестрица из-за моря?»
ПРОДАННЫЙ СЫН
241.
А родители да были умные,
Уж как чадушка пали безумные,
Пошли чадушка по кабакам погуливать,
Золоту казну стали прокидывать,
А со девками, со вдовками погуливать.
Уж как маменька на молодца да распрогневалась
Пошла маменька во гавань корабельную:
«Вы купцы, гости да ведь торговые!
Вы купите у меня да чада милого,
Чада милого, чада любимого». —
«Не вора ли ты продашь да не разбойника,
Не церковного продашь да ты грабителя?» —
«Продаю-то я да чада милого,
Чада милого да я любимого.
Мое чадушко стоит пятьсот рублей, —
Я за чадушко возьму да только сто рублей».
Не березонька в ответ да к земле да клонится,
Не кудрявая к сырой земле да приклоняется —
Добрый молодец со маменькой прощается:
«По житью-бытью — да моя мать родна,
По досады, по разлуке — змея лютая!»
Уж как проговорит да добрый молодец:
«Вы купцы, гости да всё торговые!
Уж вы дайте моей маменьке да за меня не сто рублей,
Уж вы дайте за меня да целу тысячу,
Не ходила бы ведь моя мать да по подоконью,
Не сбирала бы да кусков ломаных,
Кусков ломаных да ломтей резаных!»
Забривали тут ведь молодца да во солдатики,
Надевали на него шинель солдатскую.
С кормы на нос он по кораблю да запогуливал,
Запогуливал, сам запоплакивал,
Он поплакиват, горе причитыват:
«Ты талань ли ты моя да участь горькая!
Ты куды, талань, теперь да сподевалася?
Ты в темных лесах, талань моя, да заблудилася,
Ты в чистом поли, талань, богатыри тя побили?
Охо-хо, хо-хо, да охти мнешенько!
Некуда уйдешь, некуда денешься!
Я куды пойду, да горе всё с собой,
Мне на час горе да не отвяжется».
Привозили добра молодца да во чисто поле,
Посадили добра молодца да на добру лошадь,
Награждали добра молодца да что медным ружьем,
Что медным ружьем да золотым копьем.
По чисту полю добрый молодец да запоезживал,
Запоезживат да сам поплакиват,
Сам поплакиват, горе свое причитыват,
Он с того горя да со кручинушки
Он свалился прочь да со добра коня.
Что резвы ноги да во быстрой реки,
Что буйной главой да под ракитов куст.
Что на ту пору, да на то времечко
Прилетело ведь три птички, три кукушицы:
Как одна кукуша на бедну главу села,
А друга кукуша — на белы груди,
А третья кукуша на резвы ноги.
На буйной главе да сидит мать родна,
На белых грудях — да родима сестра,
Во резвых ногах да молода жена.
МОЛОДЕЦ И РЕКА СМОРОДИНА
242.
Не могли на молодца
Отец и мать наглядетися
И род-племя на удалого насмотретися.
А ноньчи молодцу не стало времечка,
Сбивают молодца
Отец и мать со двора долой.
Заплакал же добрый молодец
Таково горько,
Берет добрый молодец
Уздечку шелковую,
Пошел же добрый молодец
На конюший двор,
Во тое ли конюшню во середнюю,
Обратал он конечка что не лучшего,
Садится он на добра коня,
На добра коня на богатырского.
Возговорит ему родна сестрица:
«Ох ты гой еси, родимой брат,
Подъедешь ты ко быстрой реке,
К черной реке, к Смородине,
Уж и есть ли на речушке три моста,
Три моста калиновы.
На первой мост тебе ехати —
И тут тебе не проехати,
Обронишь ты шляпу черную с алой лентою.
На другой мост ехати —
И тут тебе не проехати,
Обронишь ты саблю вострую.
На третий мост ехати —
И тут тебе не проехати,
Оборонишь ты, добрый молодец,
Свою буйну голову».
Заплакал добрый молодец
Каково горько,
Поехал он, добрый молодец,
К своему родимому батюшке
И к родной матушке на широкий двор
И стал просить у них великое благословленьеце:
«Ох ты гой еси, родимой батюшка,
И ты, сударыня-матушка,
Дайте великое благословленьеце». —
«Бог благословит тебя, доброго молодца».
Поехал добрый молодец во чистое поле
К черной реке Сомородине,
Ответ держит черна речушка добру молодцу:
«Переедешь ты, добрый молодец, во чистое поле».
243.
Что у нас было на святой Руси,
На святой Руси, в каменной Москве
Православный царь весел был,
Он и весел, и радошен:
Породила сударыня ему сына царевича.
Тут и нянюшки, и мамушки
Всеё ночку просидели,
Сороченьку прошили
По атласу, по бархату,
По чистому по золоту,
По мелкому серебру;
Тут-то плотнички-мастеры
Всеё ночку простукали,
Колыбелушку строили.
Отломилася веточка
От садовой от яблонки,
Откатилося яблочко —
Отъезжает сын от матери
На чужу-дальну сторону,
На чужу-дальну сторону,
За реку за Смородину.
Подъезжает же молодец
Ко реке ко Смородине;
Он воскликнет же возгаркнет
Громким голосом:
«Ох ты речушка, речушка,
Мать быстра река Смородина!
Широким ты не широкая,
Глубоким ты глубокая!
Есть ли на тебе, на речушке,
Переходы-то частые,
Переброды-то мелкие?»
Возговорит речушка
Человеческим голосом,
Душой красною девицей:
«Ох ты гой еси, добрый молодец,
Добрыня Никитьевич!
Нет-то на мне, на речушке,
Переходов-то частыих,
Перебродов-то мелкиих;
Только есть на мне, на речушке,
Два мосточка калиновых,
И то они во далече,
Во чистом поле».
Возговорит молодец,
Добрыня Никитьевич:
«Что же ты, речушка,
С перевозу с нас берешь?»
Возговорит речушка
Человеческим голосом,
Душой красной девицей:
«Ох ты гой еси, молодец,
Ты Добрыня Никитьевич!
С перевозу-то с вас беру:
По добру коню наступчату,
По седелечку черкасскому,
По удалу добру молодцу;
А тебя я, добрый молодец,
Я тебя и так перепущу
За слова твои за ласковы,
За поклоны за низкие».
Переехал же молодец
Через реку чрез Смородину
И стал похвалятися,
Над рекой посмехатися:
«Сказали про речушку,
Сказали про быструю,
Что эта речушка,
Широким широкая,
А глубоким глубокая —
Ан эта речушка
Хуже озера стоячего,
Как дождева калужина!»
Как возговорит речушка
Душой красной девицей:
«Ох ты гой еси, добрый молодец,
Ты Добрыня Никитьевич!
Воротись ты за меня, за речушку:
Позабыл ты за мною, за речушкой,
Два ножа, два булатныих».
Воротился молодец
За реку за Смородину:
Он на перву ступень ступил,
Он добра коня потопил;
Он на другую ступень ступил,
Седеличко черкасско потопил;
На третью ступень ступил,
Сам тут утонул.
244.
Что у нас в каменной Москве приуныли,
Во большой колокол зазвонили:
Породила царевича,
Свет Петра Алексеевича.
Нянюшки – мамушки
Всеё ночь не спали,
Одеяльце простегали
На чистыем серебре,
На красныем золоте.
Плотнички, мастеры
Всеё ночку простукали —
Колыбельку проделали.
Отломилася веточка
От сахарного деревца;
Откатилося яблочко
От сахарного деревца —
Отъезжал добрый молодец
От отца своего, <от> матери;
Лишился же добрый молодец
Своей родной страны;
Приехал же молодец
К быстрой реке Смородинке;
Переехал же добрый молодец
Через быструю речку Смородинку.
Переехавши, молодец
Стал похвалятися:
«Ох ты гой еси, реченька,
Река быстрая Смородинка!
Ты в славе была, реченька,
Река была славная!»
И стал над ней смеятися:
«Хуже озера стоячего,
Поганой калужины!»
Позабыл добрый молодец
На той стороне два ножа, два булатные;
Воротился молодец
За ножами за булатными.
Он на перву ступень ступил —
Потопил коня доброго;
На другую ступень ступил —
Потонул добрый молодец.
Приезжает его матушка,
Говорит быстрой реченьке:
«Ох ты гой еси, peченька,
Река быстра Смородинка!
Потопила ты моего сына,
Сына любимого,
Любимого, единого».
Говорит-то ей реченька
Человеческим голосом,
Душой красной девицей:
«Ох ты гой еси, баба старая,
Стара баба, матёрая!
Не я его потопила,
Потопила его похвала молодецкая».
НЕПРОСТИМЫЙ ГРЕХ
245.
Каялся-то добрый молодец сырой земле
Как сырой земле, да сырой матери:
«А прости, прости ты, матушка-сыра земля,
А прости, прости, сыра матери,
И меня прости, покай да добра молодца.
Во первом греху прости, покай меня:
Уж я жил ведь со кумой да со крестовою,
Уж я прижил у кумы да млада отрока». —
«Уж я в том греху я могу простить,
Я могу простить, могу покаяти:
Уж ты малый был да молодёхонек,
Умом-разумом да был глупёхонек». —
«Во втором греху покай, матушка-сыра земля,
Ты покай да добра молодца:
Я бранил отца, да бранил матушку».—
«Уж я в том греху тебя да ведь могу простить,
Уж могу простить, могу покаяти:
Уж ты молод был да молодёхонек,
Своим разумом да был глупёхонек». —
«Во третьем греху покай, да мать-сыра земля,
Ты покай, прости да добра молодца:
Уж я ездил, добрый молодец, да по чисту полю,
Я убил в чистом поли купца, гостя торгового». —
«Уж я в том греху тебя ведь, молодец, да не могу простить,
Не могу простить, да не покаяти:
Не купца убил, гостя да не торгового,
Как убил ведь своего брата крестового,
Как порушил ведь да крестно знаменье».
ОХОТНИК И ЕГО СЕСТРА
246.
Пошли девки, пошли красные
В лес по ягоды гулять,
Заблудилась красная девка
Заблудилась во лесу.
Становилась красная девка
Дли дубовой вереи.
Мимо девки, мимо красной
Белый заяц пробежал.
Как за этим как за зайцем
Добрый молодец бежал.
Ничего парень не говаривал,
Начал шуточки шутить.
Пошутивши парень шутку,
Начал спрашивать у нее:
«Ты скажи, скажи, девица,
Чьего рода, чия дочь?» —
«Я не царская, не барская,
Не купеческая дочь,
А нас восемь-то сестриц,
А девятый родной брат.
А девятый — родной братец,
Он за охотою пошел».
Ничего парень не говоривши,
Вынимает вострый нож,
Наставляет острый булатный
В ретиво сердце свое.
247.
Пошла наша девушка в лог по калину,
Ой лели ми, лели ми[1] [Этот припев повторяется после каждого стиха]
В лог по калину, на широку на долину.
На ей чебатушки курской работушки,
Да дольнее платье весь луг устилает.
Да наехал на нее молодец на вороном коне,
На вороном коне, на кованом седле.
— Вылазь-ка ты, девушка, из-под тонкого деревца,
Из-под калинушки, из-под малинушки!
Садись-ка ты, девушка, конику на бедры,
Конику на бедры, мне, молодцу, за плечи!
Они поле ехали, другое ехали, —
На третьем поле их ночь обымала,
Темная осенняя, зорюшка вечерняя.
— Слазь-ка ты, девушка, конику с забедер,
Конику с забедер, мне молодцу с заплеч!
Рви-ка, ты, девушка, траву ковылушку,
Стели-ка ты, девушка, мягкую постелюшку.
Ложись-ка ты, девушка, от синего моря,
А я, заудалый молодец, от чистого поля.
Коника поставим от темного леса,
От темного леса, от лютого зверя.
Сказывай, девушка, какого ты рода.
— Я рода небольшого, рода неменьшого,
Рода середнего, самого последнего:
Было у меня, девушки, девять братьев сроду,
Десятая я сестрица, горькая горетница.
Два у меня братца с батюшкой пашню пашут,
Два у меня братца у барина в холопах,
Два у меня братца поехали в охотушку,
Два у меня братца в службу отдали,
Один у меня братец без вестушки пропал.
— Девица, девица, ты моя сестрица,
Ты моя сестрица, горькая горетница!
БРАТ ЖЕНИЛСЯ НА СЕСТРЕ
248.
На горе, горе
Стоял новый кабачок.
Как во этом кабачке
Удалые вино пьют.
Богачи дивуются.
«Не дивуйтесь, богачи!
За всё денежки отдам,
Из кармашка гроша два,
Целковеньких полтора». —
«Верю, верю тебе, пан,
На тебе синий кафтан,
За тебя дочку отдам,
Моя дочка панночка —
Настоящая кралечка».
Во субботу сватали,
В воскресенье венчали.
Приехали от венца,
Давай пива и вина!
Стали бражку распивать,
Стали пана поздравлять:
«Здравствуй, здравствуй, пан,
Откуда ты родиной?» —
«Родиной из Киева,
По прозванью — Карпов сын!» —
«Здравствуй, здравствуй, панночка,
Настоящая кралечка!
Откуда ты родиной?» —
«Родиной из Киева,
По прозванью Карпова!» —
«Поди, сестра, в монастырь,
А я пойду в темный лес,
Где бы зверь-ит меня съел».
РЫБАК И ЕГО СЕСТРА
249.
Сидел рыбак веселый
На берегу реки,
А перед ним по ветру
Качались тростники.
Один тростник он срезал,
Скважинку проткнул,
Один конец зажал он,
В другой конец подул.
Вдруг одушевленно
Тростник заговорил:
То голос человека,
То голос ветра был.
Пел тростник печально,
Рыбака он умолял.
Рыбак слушал со вниманьем,
Слова те повторял:
«Я была девица,
У мачехи жила,
Я у ей в темнице
Невидимо цвела.
Сколько слез могучих
Я тогда лила!
Раннюю могилу
Я к себе звала.
Был сынок-любимец
У мачехи моей,
Обманывал красавиц,
Добрых, честных людей.
Узвал меня под вечер
На берег крутой
Смотреть на сини волны,
На запад золотой.
Моей любви просил он,
Любить я не стала,
Денег он дарил мне,
Я денег не взяла.
Тут злодей ударил
Мне прямо в грудь ножом,
И тут он труп зарыл мой
На берегу крутом.
Над моей могилой
Взошел тростник большой,
Где живут печали
Души моей младой.
Рыбак, рыбак прекрасной,
Оставь ты свой тростник:
Мне ты не поможешь,
А плавать не привык!»
Сидел рыбак печальный
На берегу реки.
Он не ловит рыбу,
Решил домой идти.
Пошел рыбак без рыбы,
Тростник с собой понес:
Пусть люди все узнают,
О чем тростник поет.
СЕСТРА ХОТЕЛА ОТРАВИТЬ БРАТА
250.
Стругал стружки добрый молодец,
Брала стружки красная девица,
Бравши стружки, на огонь клала,
Всё змей пекла, зелье делала —
Сестра брата извести хочет.
Встречала брата середи двора,
Наливала чару прежде времени,
Подносила ее брагу милому.
«Ты пей, сестра, наперед меня». —
«Пила, братец, наливаючи,
Тебя, братец, поздравляючи».
Как канула капля коню на гриву,
У добра коня грива загорается,
Молодец на коне разнемогается.
Сходил молодец с добра коня,
Вынимал из ножен саблю вострую,
Сымал с сестры буйну голову.
«Не сестра ты мне родимая,
Что змея ты подколодная!»
И он брал из костра дрова,
Он клал дрова середи двора,
Как сжег ее тело белое,
Что до самого до пепелу.
Он развеял прах по чисту полю,
Заказал всем тужить-плакати,
Что она над ним худо делала,
Ей самой так рок последовал,
От ее злости ненавидныя.
251.
Как на бережке сидел добрый молодец[1] [Каждая строка исполняется по два раза]
Щипал он стружечку, делал кленову стрелу.
Брала стружечки красна девица,
Она брала и на огонь клала,
На огонь клала, злу змею пекла,
Злу змею пекла, зелье делала —
Не для друга, не для милого,
Для брата родимого.
Брат к сестре, как ясный сокол, летит,
А сестра к брату, как люта змея, шипит:
— Выпей, братец, выпей стакан зелена вина.
Брат не выпил — плеснул коню на гриву,
У коня грива загорелася,
А у брата сердце раскипелося —
Вынул шашку он, вынул вострую,
И срубил он своей сестре голову,
И голова с плеч покатилася,
А у брата сердце утешилося.
СЕСТРА ОТРАВИЛА БРАТА
252.
Как под грушей под зеленою
Строгал стружки добрый молодец,
Он пущал стрелу во чисто поле,
Он убил, ушиб змею лютую.
Тут брала стружки красна девица.
Ах нашла она в стружках змею лютую,
Ах иссушила змею сухо-насухо,
Истолкла змею мелко-намелко,
Ах сыпала змею в зеленое вино,
Что ждала-то в гости брата родного;
Что встречала брата середи двора,
Что брала-то брата за белые руки,
Ах, что ввела брата в новую горницу,
Посадила брата за дубовый стол,
Подносила брату зелья лютого.
— И ты пей, сестра, наперед сама.
— Я пила, братец, наливаючи,
Ах, я тебя, братец, дожидаючи.
«Ах, как не пить вина, прогневить сестру,
Уж как и выпить вина, тут и смерть моя». —
— Ах не клади меня, сестра, у Божьей церкви,
Положи меня, сестра, при дороженьке,
Ты поставь на меня крест-часовеньку:
Уж кто ни пройдет — всяк поклонится,
Ах уж кто ни проедет — всяк помолится.
253.
Как у нас было в зеленом саду,
Под грушею под зеленою,
Под яблоней под кудрявою,
Стругал стружки добрый молодец,
Подбирала стружки красная девушка,
Брамши стружки, она в костер клала и змею пекла,
Пепел сбила, зелье делала,
Настойку делала в зеленом вине,
Ждала в гости себе друга милого, братца родимого.
Едет брат что сокол летит,
А к нему сестра, что змея сипит,
Ветрела брата среди двора,
Чару зелена вина наливала она:
«Выпей, братец, чару моего зелена вина». —
«Выпей, сестрица, поперед сама». —
«Пила, братец, тебя дожидаючи,
Свою участь проклинаючи».
Капнула капля коню на гриву,
У коня грива загоралася,
Уста брата кровью запекалися,
Успел брат только сестре сказать: