ПИСЬМА
     
     
      1. Е. Н. И В. Н. БАТЮШКОВЫМ
      6 июля 1797. <Петербург>
     
      Любезные сестрицы! Вы не можете себе представить, сколь я сожалею, что так долгое время не имел удовольствия получать от вас известия с новостями о вашем здоровьи. Вчерашний день препроводил я очень весело у сестриц моих, которые в присутствии моем писали к вам письма с не весьма великим выговором, который подносят они вам за то, что вы к ним не пишете; может быть, что сей выговор возымеет свое действие и произведет у вас желание повеселить нас вашим уведомлением. Извещая вас о сем, с почтением остаюсь ваш брат Константин Б.
     
     
      2. Н. Л. БАТЮШКОВУ
      1 февраля 1800. <Петербург>
     
      Любезный папинька! С сей оказией я не преминул вам сказать, что я, слава Богу, здоров. Я езжу к г. Щлатеру по вашему позволению. Лизавета Петровна вас велела попросить, ежели вы пришлите масло, холстину и мед, то она себе хочет взять все сие распродать, ибо ее многие просили о оных.
      При сем я вам посылаю рисунок моей работы да надеюсь к вашему приезду другой большой кончить, кой я теперь начал.- Покорно вас благодарю за 5 <рублей>, кои вы мне прислали. Извините, что я так мало писал: право, мы теперь в классах.- Завтра я вам большее напишу. Ваш покорный сын К. Батюшков.
      P. S. Когда вы пришлите сюда людей, то сделайте милость, доставьте мне белых платков, ибо у меня мало, а все уже стали стары.- Здесь ныне очень холодно, но так было тепло, что камни на улицах показывались. Способу нет ездить.
     
     
      3. И. А. БАТЮШКОВУ
      11 ноября <1801. Петербург>
     
      Любезный папинька! Письмо ваше меня совсем успокоило, ибо глазная боль Ваша, слава Богу, миновалась. Что остается мне желать теперя? - Ваш скорый приезд. Вы не замедлите оный, и я совершенно буду счастлив. В свободное время переводил я речь Платона, говоренную на случай коронации; а как она понравилась Платону Аполлоновичу, то он и хочет ее отдать напечатать. К оной присоединил я посвятительное письмо Платону Аполлоновичу, которое, как и речь, были поправлены Иваном Антоновичем. Лишь только оная выдет из печати, то я пришлю Вам ее и оригинал. Я продолжаю французский и итальянский языки, прохожу италиянскую грамматику и учу в оной глаголы; уже я знаю наизусть довольно слов. В географии Иван Антонович, истолковав нужную материю, велит оную самим без его помощи описать; чрез то мы даже упражняемся в штиле.
      Я продолжаю, любезный папинька, учиться немецкому языку и перевожу с французского на оный. Прежний учитель, не имея времени ходить к нам, отказался; а его место заступил один ученый пастор, который немецкий язык в совершенстве знает. В математике прохожу я вторую часть арифметики, а на будущей неделе начну геометрию. Первые правила Российской риторики уже прошел и теперь занимаюсь переводами. Рисую я большую картину карандашом, Диану и Енди-миона, которую Анна Николаевна мне прислала, но еще и половины не кончил, потому что сия работа ужасно медленна, начатую же картину без Вас кончил, и пришлю с Васильем. На гитаре играю сонаты.
      Пожелав вам от всего моего сердца счастия и здравия, остаюсь навсегда вашим послушным и покорным Константином.
      P. S. Я получил деньги, вами присланные, и очень вас благодарю. Никто не плотит мне ни копейки, и так вот еще во второй раз буду Вас беспокоить. Вы не поверите, что стоит прачка, почта, содержание Федора и себя и множество малых расходов.
      Сделайте милость, пришлите Геллерта, у меня и одной немецкой книги нет, также и лексиконы, сочинения Ломоносова и Сумарокова, "Кандида", соч. Мерсье, "Путешествие в Сирию", и попросите у Анны Николаевны каких-нибудь французских книг и оные все с Шипиловым или с Василием пришлите. И еще 15 р. на другие нужные книги.
      Поцелуйте сестрицу за меня и сделайте милость, скажите ей, что мне нет времени, а то я бы ей не преминул писать. Дай боже, чтоб Лизавете лучше было!
      Вы, любезный папинька, обещали мне подарить ваш телескоп; его можно продать и купить книги.- Они, по крайней мере, без употребления не останутся.
     
     
      4. Н. Л. БАТЮШКОВУ
      <Нач. 1800-х гг. Петербург>
     
      Любезный папинька.
      Ваше молчание причиняет мне много печали. Ни одной строки с тех пор, как мы с вами расстались, не получал я от Вас, из этого что могу я заключить о вашем здравии, которое мне столь драгоценно. Ежеминутно ожидаю тех людей, которых вы хотели послать после Володимира, но их неприбытие умножает мою печаль. Сделайте милость, любезный папинька, пишите ко мне чаще и утешьте тем огорченного
      Константина.
      Извините меня, что более к вам не пишу, право мне не теперь нет времени (sic.- ред.). Поцелуйте от меня сестер.
     
     
      5. Е. Н. ШИПИЛОВОЙ
      <Не позднее 1806.>
     
      Non, pourquoi rappeler que je ne vous eu pas ecrit depuis tant de siecles, pourquoi vous en souvenir, vous sans cela trop fachee centre moi. Je ne vouz dirai ma chere que je vous felicite de tout mon coeur, vous savez fort bien avec quoi; et done vous n'etez sans doutes pas fachee. Que vous dirai-je ma chere, que je vous aime de tout mon coeur.
      Ma pauvre Barbe a la <fievre?> je la vois souvent. Elle vous fait les compliments. Je vous envoye des gants et un etui pour mettre les aiguilles, encore du rouge je sais que vous en aurez besoin, je vous prie, mandez moi des nouvelles de ma soeur Anne, comment se porte-t-elle.
      Adieu pour toujours Constantin le grand [28] [Нет, зачем напоминать, что я не писал вам столь долго, зачем помнить об этом, когда ты и без того сердишься на меня. Не стану говорить тебе, моя дорогая, что я тебя поздравляю от всего сердца, ты сама хорошо знаешь с чем и, следовательно, не сердишься. Что сказать тебе, моя дорогая, что я люблю тебя от всего сердца. Моя бедная Варенька < больна ?> я ее часто вижу. Она шлет тебе привет. Посылаю тебе перчатки, игольник и еще румян. Я знаю, что они тебе будут нужны. Сообщи мне, как поживает моя сестра Анна, как ее дела. Прощай навсегда.
      Константин Великий (фр.).].
     
     
      6. СЕСТРАМ
      <Не позднее 1806.>
     
      Любезные мои сестры,
      Je m'etonne, je n'y comprends rien, comment mes cheres soeurs je vous ecris sans avoir de vous une seule reponse? - cela est bien drole, moi, oui, qui place dans toutes mes lettres tant de sentiments, tant des choses, moi qui vous ecris tout ce que mon coeur sent, moi..., enfin je ne recois point de lettres. D'ailleurs vos reproches me percent le coeur. Je vous aime et je vous estime trop, pour avoir des reproches, et si vous croyez que je les merite, pardonnez a votre Constantin quelques etourderie, pardonnez les et il serait heureux. Ah, si vous m'aimez, ecrivez - moi une on deux lignes, ecrivez que vous m'aimez encore, et que vous ne m'avez pas oublie, avec quoi vous obligerez votre frere qui vous aime plus que sa propre vie. Adieu, je baise 1 000 000 000 vos mains et si vous etiez ici je les aurai baigne de mes larmes. Adieu.
      Au plaisir de vous revoir.
      Constantin Nicolaev [29] [Удивляюсь, не понимаю, дорогие сестры, пишу вам, не получая ничего в ответ? - это весьма странно, я, вкладывающий в каждое письмо столько чувств, столько всего, я, пишущий вам обо всем, что чувствует мое сердце, я... И вот, я не получаю писем. К тому же ваши упреки пронзают мне сердце. Я вас люблю и ценю и не заслуживаю упреков, а если вы думаете, что я заслуживаю порицания, простите вашему Константину некоторую ветреность, простите ее, и он будет счастлив. Ах, если вы меня любите, напишите мне две-три строчки, напишите, что вы меня еще любите и не забыли, чем вы весьма обяжете вашего брата, который любит вас больше жизни. Прощайте, целую 1 000 000 000 раз ваши руки, а если бы вы были здесь, я бы облил их слезами. Прощайте. До радостного свидания.
      Константин Николаев<ич> (фр.).]
     
     
      7. А. Н. БАТЮШКОВОЙ
      <Декабрь не позднее 1806. Петербург>
     
      Et moi aussi, ma chere Alexandrine, profitant de cette occasion, je vous repeteria que je vous aime toujours et vous souhaite tous les plaisirs possibles, presents et a venir. Je vous felicite avec la nouvelle annee.
      Je crois, ma chere, vous voir chez nous: que je le sonhai-te! - car que faire dans ces maudites provinces.- Toujours la meme chose, voir tous les jours des gens avec qui on ne sauroit dire le mot. J'enragerois, moi, si j'etais a votre place, et rien n'est plus insupportable que des campagnards me-chants. Venez chez nous, je vous en conjure, venez partager nos plaisirs et nos peines, nous gouterons les premiers avec plus de delices et nous pourrons rire des dernieres. La bonne chose que la gaiete! Je crois que vous n'avez ri de toute une annee. Venez, encore je vous le repete, votre frere est impatient de vous voir.
      Constantin.
     
      Je vous envoie une tabatiere, j'esp?re que vous m'apporez quelque chose de la campagne [30] [И я, моя дорогая Александрии, пользуюсь случаем повторить, что я люблю тебя и желаю тебе всех возможных радостей в настоящем и будущем. Поздравляю тебя с новым годом.
      Надеюсь, моя дорогая, увидеть тебя у нас, как бы я этого хотел - ибо что делать в этой проклятой провинции, где все одно и то же и каждый день видишь людей, с которыми невозможно сказать слова? Я вышел бы из себя, будь я на твоем месте, ибо не может быть ничего более непереносимого, чем злобная деревенщина. Приезжай к нам, молю тебя, приезжай разделить наши радости и горести. Мы станем вкушать первые совместно и сможем смеяться над вторыми. Сколь прекрасно веселье! Думаю, что ты не смеялась целый год. Приезжай, еще раз повторяю, твой брат соскучился по тебе.
      Котстантин.
      Посылаю тебе табакерку, надеюсь, что ты привезешь мне что-нибудь из деревни (фр.).].
     
     
      8. Н. Л. БАТЮШКОВУ
      17 февраля 1807. <Петербург>
     
      Любезный папинька! Я получил последнее письмо ваше, которым вы уведомляете меня, что нездоровы. Ах, сколь сия весть для меня ужасна, тем более, что я должен буду теперь вас еще огорчить. Падаю к ногам твоим, дражайший родитель, и прошу прощения за то, что учинил дело честное без твоего позволения и благословения, которое теперь от меня требует и Небо, и земля.
      Но что томить вас! Лучше объявить все, и всевышний длань свою прострет на вас.
      Я должен оставить Петербург, не сказавшись вам, и отправиться со стрелками, чтоб их проводить до армии. Надеюсь, что ваше снисхождение столь велико, любовь ваша столь горяча, что не найдете вы ничего предосудительного в сем предприятии. Я сам на сие вызвался и надеюсь, что Государь вознаградит (если того сделаюсь достоин) печаль и горесть вашу излиянием на вас щедрот своих. Еще падаю к ногам вашим, еще умоляю вас не сокрушаться. Боже, ужели я могу заслужить гнев моего Ангела-хранителя, ибо иначе вас называть не умею! Надеюсь, что и без меня Михаиле Никитич сделает все возможное, чтоб возвратить вам спокойствие и утешить последние дни жизни вашей. Он и сам черезвычайно болен к моему большому огорчению. Я могу сказать без лжи, что он меня любит, как сына, и что я мало заслуживаю его милости. Теперь буду вас покорнейше просить высылать деньги и письма ваши на имя Александры: она мне будет их чрез вернейший способ доставлять, а теперь к выезду моему мне оные черезвычайно нужны.
      Еще повергаю себя в ваши объятия и прошу благословения на дальний путь, который предприемлю; оно мне нужнее и денег, и воздуха даже, которым дышать буду. Я скоро возвращусь и надеюсь, что, увидя вас, исцелю все раны моими слезами радости, все раны, нанесенные вам рукою жестокой судьбы. Ах, и в сей час я плачу, родитель мой, и в сей час даже образ твой есть для меня залогом любви твоей и твоих милостей.
      Сим кончу я письмо мое; поездку мою кратковременную отменить уже не можно: имя мое конфирмовано Государем. Итак, прошу вас именем сына вашего, утешьтесь и не огорчайтесь краткой поездкой в Польшу.
      Бога ради, прошу вас подать мне теперь к отъезду некоторые способы. Пишите ко мне, родитель мой, и дайте мне свое благословение, без коего я жить не могу; я же с своей стороны пред Всевышним пролию реки слез и испрошу вам здравия, спокойствия душевного и всех благ земных. Послушный сын ваш Константин Батюшков.
     
     
      9. Н. И. ГНЕДИЧУ
      2 марта 1807. Нарва
     
      Портфель моя уехала, и я принужден писать на этой бумаге из Нарвы; устал, как собака, но все пишу, сколько могу. Не забывай, брат, меня; хоть строку напиши в Ригу. Я здоров, как корова. Я чай, твой Ахиллес пьяный столько вина и водки не пивал, как я походом. Пиши ко мне хоть в стихах - музы меня совсем оставили за Красным Кабаком. Дай хоть в Риге услышать отголосок твоего песнопения.
      Ужели слышать всё докучный барабан?
     
      Пусть дружество еще, проникнув тихим гласом,
      Хотя на час один соединит с Парнасом
      Того, кто невзначйй Ареев вздел кафтан
      И с клячей величавой
      Пустился кое-как за славой.
     
      Вот тебе impromptu [31] [экспромт (фр.).]. Лучше не умею и не хочу.
      Пиши, мой друг, ко мне; я тебя, право, люблю душевно, да как и не любить того, с кем мог отводить душу с душой. Хозяин мой - немец, не поколотить ли его? А как не даст кофею? - Ну, бог с ним! Пусть и собаки в покое будут.
      Я тебе прилагаю записку к сестре, возьми у нее 25 р. и выкупи одни часы, а выкупив, отдай их ей, другие же пересрочь. Кланяйся всем знакомым в ноги. Я всех люблю. Ей-богу. Лаптевича попроси, чтобы приписнул. Какова его горячка? Поход научит всему. Я как каторжный: люди спят, а я из одного места в другое. Покоя ни на час.- Дай кофею напиться.
      Что у вас в Питере? - на Парнасе и в департаменте? Напиши мне десть кругом. Пусть все пишут, я читать стану. Чем глупее, тем лучше. Прощай.
      Можешь письмо сие показать сестре Александре. Сходи к ней.
     
     
      10. Н. И. ГНЕДИЧУ
      19 марта 1807. Рига
     
      Я получил, любезный Николай, твое письмо и порадовался душевно о том, что ты меня не позабыл и любишь, как прежде. Ты знаешь, что я чудак и не люблю в глаза льстить, но теперь разлука дает мне право сказать тебе, что один у меня друг, и истина сия запечатлена в моем сердце навеки. Доказательство тому, что я тебя люблю, как брата, есть то, что к тебе пишу, одолев и самую лень, и болезнь. Я в Риге остался за болезнию на несколько дней, хотя уже полк и очень впереди. Но теперь легче, и поеду завтре на курьерских догонять дружину. Пиши ко мне, а письма отсылай к сестре Александре чрез купца Ивана Алексеева. Одно утешение говорить с тобою, хотя на бумаге. Да пиши не на листке, а на трех, не в один присест, а во многие. Всякое слово для меня дорого в разлуке. Вы, петербургские баловни, и не чувствуете цены писем. Закоснели в грязи. Я теперь в Риге, царстве табака и чудаков - немцев иначе называть и не можно. Если меня любишь, то выполни мою просьбу: принеси на жертву какую-нибудь трагедию Шиллеру. Я немцев более еще возненавидел: ни души, ни ума у этих тварей нет. Но бог с ними! Поговорим лучше о другом. Мне очень нравится военное ремесло. Что будет вперед, Бог весть. Брани меня, а я штатскую службу ненавижу, чернила надоели; а стихи все люблю, хотя они меня не любят, и вопреки тебе буду у тебя просить стихов.
      Поклонись Меценату-Капнисту. Да скажи ему, что я не только Тасса с собою не взял, но даже нет ни одного полустишия. А сражение опишу, верно, мерою отца-Тредьяковского и прямо буду бессмертен.
      Вообрази себе меня едущего на рыжаке по чистым полям, и я счастливее всех королей, ибо дорогой читаю Тасса или что подобное. Случалось, что раскричишься и с словом:
     
      О доблесть дивная, о подвиги геройски!
     
      прямо набок и с лошади долой. Но это не беда, лучше упасть с Буцефала, нежели падать, подобно Боброву - с Пегаса.
      Вот тебе стихи...
     
      По чести мудрено в санях или верхом,
      Когда кричит: "марш, марш, слушай!" весь гом,
      Писать к тебе, мой друг, посланья...
      Нет! Музы, убоясь со мной свиданья,
      Честненько в Петербург иль Бог знает куда
      Изволили сокрыться.
      А мне без них беда!
      Кто волком выть привык, тому не разучиться
      По-волчьи и ходить и лаять завсегда.
      Частенько, погрузясь в священну думу,
      Не слыша барабанов шуму
      И крику резкого осанистых стрелков,
      Я крылья придаю моей ужасной кляче
      И прямо на Парнас! - или иначе,
      Не говоря красивых слов,
      Очутится пред мной печальная корчма:
      Где ветр от всех сторон в разбиты окны дует
      И где любовницу, нахмурясь, кот целует,
      Там финна бедного сума
      С усталых плеч валится,
      Несчастный к уголку садится
      И, слезы утерев раздранным рукавом,
      Догладывает хлеб мякинной и голодной...
      Несчастный сын страны холодной!
      Он с голодом, войной и русскими знаком!
     
      Вот тебе стихи!
      Государь только откушал в Риге и поехал далее. Здешняя уморительная немецкая гвардия встречала его верхом. Я этого не видал, но видел сих героев. Они занимают гаубтвахты по всему городу. Карикатуры, каких и Брейткопф сам нарисовать не может! Я, увидя их, чуть не умер со смеху. Одеты очень богато и важничают, уроды!
      Поклонись от меня Караулову и попроси, чтоб писал. Лаптевич, если не умер от недугов, то, верно, также что-нибудь намарает. Скажи этим скотам, что я их люблю, хотя они ни мужеского члена не стоят оба.
      Что ты делаешь на Исаакиевской площади? Да мир ниспустится на твою сень! Да с миром пребудут твои лары и пенаты, и все домашние боги, и вся утварь, от Гомера до урыльника, да томная твоя Мальвина, подобно облаку утреннему, ежечасно кропит помост храма твоего чистейшею росою (т. е. сцыт), и да ты сам, бард имянитый, пиеши чай спокойно с твоею подругою и обо мне, страннике, мыслию в часы вечерней священной Меланхолии печально веселитеся и проч.!
      Постарайся сам увидеть сестриц и попросить, чтоб чаще ко мне писали. Да и ты меня не забывай. Что твой Гомер? - Что Костров? - Что греческий язык? - Напиши мне об этом.
      Также играют ли "Донского"? Что противная партия? Что Озеров? Что Капнист? Это знать очень интересно.
      Мы идем, так говорят, прямо в лоб на французов. Дай бог поскорее. Хоть поход и весел, но тяжел, особливо в моей должности. Как собака, на все стороны рвусь.
      Пожалуйста, не забывай меня и люби, как друга. Ни время, ни расстояние, ни разлука не загладят в душе моей чувства дружбы, которое буду к тебе питать. Может быть, нашел или найдешь людей, которые будут краснее говорить, но, верно, не найдешь никого, кто бы так любил тебя, как я. Прощай.
      Кланяйся своей подруге и всем знакомым. Теперь спать хочется. Ужинал мало: 10 яиц да курицу скушать изволил.
      Константин Батюшков
     
     
      11. Н. И. ГНЕДИЧУ
      Июнь 1807. Рига
     
      Любезный друг! Я жив. Каким образом,- Богу известно. Ранен тяжело в ногу навылет пулею в верхнюю часть ляжки и в зад. Рана глубиною в 2 четверти, но не опасна, ибо кость, как говорят, не тронута, а как? - опять не знаю. Я в Риге. Что мог вытерпеть дорогою, лежа на телеге, того и понять не могу. Наш баталион сильно потерпел. Все офицеры ранены, один убит. Стрелки были удивительно храбры, даже до остервенения. Кто бы мог это думать? Но Бог с ними и с войной! Что ты ко мне не пишешь? Забыл, брат, меня совсем, а я тебя всегда любил; ни время, ни труды, ни биваки тебя не изгладили из моей памяти. Пиши, Николай, только не огорчай меня дурными известиями. У меня, как у молодой дамы, нервы стали раздражительны. Крови как из быка вышло. После трудов, голоду, ужасной боли (и притом ни гроша денег) приезжаю я в Ригу, и что ж? Меня принимают в прекрасных покоях, кормят, поят из прекрасных рук: я на розах! Благодарность не велит писать. Довольно, я счастлив и не желаю Питера. Говорят мои эскулапы, что целый год буду хромать. Признаюсь, что на костылях я крайне забавен. Хрущов поехал домой; он легко задет. Ах, Николай, война дает цену вещам! Сколько раз, измоченный дождем, голодный, на сырой земле, я завидовал хорошей постели, а теперь - не сытому хвалить обед! Я пью из чаши радостей и наслаждаюсь. Пришли, брат, своих стихов ради своей дружбы; надеюсь, что не откажешь; я оживу. Да если можно какую-нибудь русскую новую книгу в стихах, да Капниста. На коленях прошу тебя, ты безделицу за это заплатишь.
      Адресуй прямо в Ригу. Приезжай ко мне, Николай, на три дня, и мы бы вместе в Питер, когда мое здоровье позволит. Я бы тебе мог прислать и денег на дорогу. Город прекрасный. И мы бы с тобою обнялись. А? Подумай, да сделай! Устал марать. Прощай, ожидаю ответа на целой дести.
      Вместо имени:
     
     
      12. СЕСТРАМ
      Июня 17-го 1807. <Рига>
     
      Mes cheres soeurs, graces a Dieu je me porte assez bien, quoique blesse a la jambe avec une balle, qui m'a traverse les chairs sans entamer 1'os. J'ai beaucoup souffert dans mon voyage par la Prusse, mais a present, grace au Tout-Puissant, qui a daigne me sauver ou garder la vie, je suis dans une mai-son la plus hospitaliere'qui puisse jamais exister. Je respire a la fin. Le medecin est excellent. On m'entoure de fleurs, on me berce comme un enfant. Ah, mes amies, ce que j'ai souffert dans une voie un peu precipitee de Heilsberg, ou j'ai ete blesse jusqu'a Riga! couche dans une miserable charrette - mais tout a fini, et je loue I'Eternel de m'avoir conserve la vie pour vous, mes seules et douces amies. Depuis la lettre que Richter m'a remise je n'ai point eu de nouvelles de vous. Ecrivez moi a Riga, je compte rester ici deux semaines, et puis venir chez vous, ayant deja obtenu la permission d'aller a Petersbourg [32] [Мои дорогие сестры, слава Богу, я чувствую себя хорошо, хотя и ранен в ногу пулей, которая прошла навылет, не задев кость. Я много настрадался в поездке через Пруссию, но сейчас, благодаря Всемогущему, который соблаговолил спасти меня, или сохранить мне жизнь, нахожусь в самом гостеприимном доме, который только может существовать. Я наконец вздохнул. Доктор превосходен. Меня окружают цветами, меня балуют, как ребенка. Ах, друзья мои, что я перенес, лежа в убогой повозке, на спешном пути из Гейльсберга, где меня ранило, до Риги.- Но все это позади, и я благодарю Господа, сохранившего мне жизнь для Вас, мои дорогие и единственные друзья. После письма, доставленного мне Рихтером, я не имел от вас никаких известий. Пишите мне в Ригу, я думаю остаться здесь на две недели, а затем вернуться к вам, поскольку получил уже разрешение отправиться в Петербург (фр.).].
      От папеньки я не имел ни одного письма. Каков он? Здоров ли? Писать ли мне к нему об ране? Постарайтесь, мои други, послать мне денег. Кроме тех, что Alexandrine мне прислала, я от вас не получал и нуждаюсь очень, особливо теперь. Аюбите меня. Поцелуйте Вариньку. Александра, не огорчайся, что я ранен: легко я бы мог быть и убитым; благодари и за то бога. Ne m'ecrivez rien de ce que puisse me chagriner! Mes nerfs sont devenus faibles, je m'irrite a chaque instant. Ne vous alarmez sur ma position presente. Le maitre de la maison m-r Miiguel est le plus riche negociant de Riga. Sa fille est charmante, la mere bonne comme un ange, tout cela m'entoure, Ton me fait de la musique [33] [Не пишите ничего, что могло бы меня огорчить. Мои нервы расстроены, я раздражаюсь по каждому поводу. Не беспокойтесь о моем нынешнем положении. Хозяин дома, господин Мюгель, самый богатый купец в Риге. Его дочка прелестна, мать добра, как ангел, они развлекают меня и музицируют для меня (фр.).]. Абраму Ильичу мое почтение; поцелуй за меня его; я, право, устал писать, да и не велят, а мне есть многое о чем его просить. Пишите в Ригу. Прощайте. Не забудьте моей просьбы.
      Константин.
     
     
      13. Н. И. ГНЕДИЧУ
      12 июля 1807. Рига
     
      Любезный друг Николай Иванович! Я удивляюсь, что от тебя не получил до сих пор ответа на мое письмо. Ожидаю по крайней мере столько длинного и широкого ответа, каково добавление: "Энциклопедии". Мне гораздо легче, хотя одна рана и не закрыта: могу кой-как ходить. Но полно все об себе. Поговорим и о тебе. Каково ты поживаешь, где и как? Что делаешь? Пиши ко мне, мой друг, более как можно; меня всё занимает, а ты - более, нежели что другое. Признаюсь, что ты меня мало любишь или ленив. В твоих письмах мало чистосердечия, да и так коротки! Пиши ко мне поболее обо всем, о Капнисте, о Караулове и пр. Что твой Омир? Неужели ты его бросил? Это стыдно. Пришли мне хоть одну рифму из твоего перевода. Утешь меня, пришли Капнистовы сочинения или что-нибудь новое: меня, как ребенка, утешишь. Я по возвращении моем стану тебе рассказывать мои похождения, как Одиссей. Закурим трубки, да ну лепетать тихонько у огня. Дела протекших лет, воскресните в моей памяти! И сладостные речи потекут из уст моих - не правда ли, послушай, мой друг, мечтать всякому позволено. Поедем ко мне в деревню и заживем там. Если Бог исполнит живейшее желание моего сердца, то я с тобою проведу несколько месяцев в гостеприимной тени отеческого крова. Если же и нет, то будь его святая воля. Помнишь ли того, между прочим, гвардейского офицера, которого мы видели в ресторации,- молодца? Он убит. Вот участь наша. Мы также потеряли в нашем батальоне двух самых лучших офицеров. Ничто так не заставляет размышлять, как частые посещения Госпожи Смерти. Ваши братья стихотворцы пусть венчают ее розами, право, она для тех, которые переживают, не забавна. Напиши мне кстати, говоря о смерти, что делается на бульварах, в саду и проч. Я получил от Катерины Федоровны письмо. Дядюшка очень, видно, был болен, желает меня видеть. Дай Бог, чтоб был жив. Редкий человек! Ты не знаешь ему цены. Напиши мне, каков он?
      Что у вас происходит в департаменте, в лицеях, в театре? Я чай, перемена! Что чинит Высокое? О grammai-re, abime immense, tu nous laisses sans clarte [34] [О грамматика, глубокая пучина, ты лишаешь нас ясности (фр.).]. Я в отечестве курительного табаку, бутер-броду, кислого молока, газет, лакированных ботфорт и жеманных немок живу весело и мирно; меня любят. Хозяйка хороша, а дочь ее прекрасна: плачут, что со мной должно расставаться.
      Довольно к тебе написал; боюсь тебя избаловать. Прощай. Целую тебя заочно. Vivat! [35] [Да здравствует! (лат.)] К. Батюшков.
     
     
      14. Н. И. ГНЕДИЧУ
      1 июня 1808 <Хантоново>
     
      Прерву теперь молчанья узы
      Для друга сердца моего
      Давно ты от ленивой Музы
      Давно ты от ленивой Музы,
      И можно ль петь моей цевнице
      В пустыне дикой и пустой,
      Куда никак нельзя царице
      Поэзии придти младой!
      И мне ли петь под гнетом рока,
      Когда меня судьба жестока
      Лишила друга и родни?..
     
      Пусть хладные сердца одни
      Средь моря бедствий засыпают
      И взор спокойно обращают
      На гробы ближних и друзей,
      На смерть, на клевету жестоку,
      Ползущу низкою змией,
      Чтоб рану нанести жестоку
      И непорочности самой.
      Но мне ль с чувствительной душой
      Быть в мире зол спокойной жертвой
      И клеветы, и разных бед?..
      Увы, я знаю, что сей свет
      Могилой создан нам отверстой,
      Куда падет, сражен косой,
      И царь с венчанною главой,
      И пастырь, и монах, и воин!
      Ужели я один достоин
      И вечно жить, и быть блажен?
      Увы! здесь всяк отягощен
      Ярмом печалей и цепями,
      Которых нам по смерть руками
      Столь слабыми нельзя сложить!
      Но можно ль их, мой друг, влачить
      Без слез, не сокрушась душевно?
      Скорее морем льзя безбедно
      На валкой ладие проплыть,
      Когда Борей расширит крила,
      Без ветрил, снастей и кормила
      И к небу взор не обратить...
     
      * * *
     
      Я плачу, друг мой, здесь с тобою,
      А время молнией летит.
      Уж светлый месяц надо мною
      Спокойно в озеро глядит;
      Всё спит под кровом майской нощи,
      Едва ли водопад шумит,
      Безмолвен дол, вздремали рощи,
      В которых луч луны скользит
      Сквозь ветки, на землю склоненны.
      И я, Морфеем удрученный,
      Прерву цевницы скорбный глас;
      И, может, в полуночный час
      Тебя в мечте, мой друг, познаю
      И раз еще облобызаю...
     
      Вот тебе и стихи. Ожидаю хоть словца от твоей Музы; стыдно бы ей было не отвечать, рифмы нам ничего не стоят. Прости, мой друг, пиши мне поболее. Поклонись Дмитриевым; я к ним писать буду, но теперь, право, не в силах. Конст. Б.
     
     
      15. Н. И. ГНЕДИЧУ
      <Начало июня 1808 г. Хантоново>
     
      Любезный друг мой Николай Иванович. Я от тебя не получаю писем, но вижу, что ты здоров и берешь участие обо мне, взяв перо за Абр(ама) Иль(ича). Письмо сие меня истинно утешило. Прочитай другое, которое я у сего прилагаю, и ты можешь явно увидеть разницу чувствований и мыслей, которые должны были во мне произойти при чтении как одного, так и другого. Я Абр(ама) Иль(ича) не виню, ему и времени не было думать. Но виню русского Фрелона, который и при извещении о смерти сестры и друга моего осмелился излить яд не только на меня, но и на сестер моих. Посуди сам, приятно ли это? Скажу еще тебе, что я столько испытал новых горестей и к толиким приготовлен, что и жизнь мне в тягость. Но оставим это и поговорим о петербургских делах.
      Будут ли сестрицы? Видишься ли с ними? И что они делают? Напиши мне, любезный друг, и не огорчай меня более упреками. Я еду в Вологду заложить 280 душ. Ныне же расплачусь с долгами, зиму проживу здесь в берлоге один, в сентябре подав просьбу в отставку, а весной бог знает - может быть, меня и долго не увидишь. Я очень скучен; время у меня на плечах, как свинцовое бремя. И что делать! Мне кажется, что и музы-утешительницы оставили; книга из рук падает; вот мое положение. Итак, если бы из сострадания ты укротил перо свое и не делал совсем ненужных упреков! Чтобы судить вещь, а паче человека, должно его видеть со всех сторон, знать все обстоятельно, и тогда только, подумавши, решиться.
      Но и тогда я бы боялся суд положить. Один Тот, который выше нас, нас и рассудит.
      Я очень беспокоюсь, не получая известий об Оленине. Постарайся, чтобы выслали медаль. Пришли "Вестник Драматич(еский)" и книг, что обещал, на сто рублей. Это и тебе бы было полезно, ибо я тебе могу деньги скоро выслать.
      Прощай.
      Константин Б.
      Если тебе нужны деньги, то прими пособие от друга: у меня будут лишние. Поверь мне, отказ унизит тебя.
      Я послал тебе 20. Купи медаль в пряжке. Не худо бы было и с аннинским крестиком.
     
     
      16. П. А. ШИПИЛОВУ
      <Начало июня 1808. Хантоново>
     
      Я вчера, любезный брат, отправил тебе письмо батюшки, но сам писать был не в силах. Теперь ты ясно видишь, что тебе откладывать поездку в Устюжну невозможно. Все может легко случиться! - Если я не могу быть полезен батюшке столько, сколько желаю, то по крайней мере долг велит мне делить его горести. Чувства мои, конечно, тебе известны. Я презираю честь и славу людскую, но с совестию бороться невозможно. Так как мне надобно будет сделать что-нибудь решительное, а это дело столько же касается до меня, сколько и до всех сестер моих, то я и прошу Лизавету или еще лучше тебя приехать не замедля сюда, для того чтоб вместе посоветоваться.- Я пишу, а вот еще письмо с почты! - Оно тебе докажет, что медлить не надобно.
      Весь твой Константин.
      <Приписка А. Н. Батюшковой.> Приезжай, любезный Павел Алексеевич, я знаю, что ты не откажешь в нашей просьбе. Целую Вас всех, моих друзей. Более писать не могу.
      Пришли, пожалуйста, или привези мне склянку хороших Гофмановых капель, двойных et je vous prie de me preter votre pelisse, la vielle! [36] [и прошу тебя одолжить мне твою старую шубу! (фр.)]
     
     
      17. П. А. ШИПИЛОВУ
      12 июня <1808 г.> Вологда.
     
      Я к тебе пишу из Вологды, любезный брат Павел Алексеевич. Сколько я тебе благодарен за твою дружбу, которую испытываю не словами, а твоими благородными поступками. Горестно было снести смерть сестры. Лизавета, слава богу, здорова и покойна. Я вышлю 500 рубл(ей) на будущей почте. Приезжайте, бога ради. В Питере, я вижу, и с тобой прокатят, а обо мне уж и говорить нечего. Будь осторожнее, удивимся письмам, что я получаю. Посоветуй, что делать, и спроси у Александры, я из сил выбился. Ложь и клевета со всех сторон, болтают, как собаки. Мы много одолжены Аркад<ием> Аполло-новичем, благодари его. Попроси Алекс<андру>, чтоб меня уведомила, я ее люблю душевно; скажи ей, и более беспокоюсь, нежели она думает, для истинных польз ее. В том свидетель была и Лизавета. Мне так надоели сплетни и пиявицы, что боже от них сохрани.
      Пиши ко мне, любезн<ый> друг. Не вверяйся всем. Прощай, обнимаю тебя заочно.
      Констант<ин> Батюшков.
      Волков дал еще денег.
      Просись в удельную экспедицию в Вологду. Оленин, может быть, тебе услужит <...> твой того желает.
     
     
      18. Н. И. ГНЕДИЧУ
      24 июня 1808 г. <Хантоново.>
     
      Любезный Николай Иванович. Я получил только теперь письмо твое и удовольствием почитаю тотчас тебе на оное отвечать. Надеюсь, что сестрицы ускорят приездом своим в наши хижины. Вот удары неба, и после того назови меня счастливцем и баловнем фортуны - если хочешь.
      Поговорим немного о Тассе. Мне о нем и болтать приятно. Я потерял 1-й том и для того прошу тебя сделать дружбу, купить мне простую эдицию Иерусалима с италианским текстом и прислать не замедля. Я хочу в нем только упражняться.- Мерзляков не перевел ли уже без меня? И не лучше ли моего. Это меня мучит. Пришли посвящение мое Олен<ину> с поправками твоими, это докажет, что ты и в отсутствии меня не забываешь. Пришли, бога ради, своего Гомера, хоть начерно; я здесь сам перепишу. Это будет истинное одолжение. Надеюсь, что ты не отговоришься жертвовать музой своей дружбе. Да еще "Поликсену", если можешь, и "Трумфа".- Праздник будет для меня получение сего.
      Что Оленин и медаль моя? мне больно обидно, что и этого получить не могу, того, что истинно кровью, трудами заслужил, между тем как и здесь все украшены, только бог весть за что. Постарайся, мой друг, об ней. Le monde est vieux, dit-on: cependant il faut 1'amuser comme un enfant [37] [Говорят, мир стар, однако его надо забавлять как ребенка (фр.)]. Хоть бы это меня рассеяло. Да попроси от него хоть строчки. Он, видно, скуп стал на выполнение обещаний.- О, folia umana mente [38] [О лживая человеческая толпа (ит.).] и пр.! "Вестника Драматического" ожидаю. Дай известие о Капнисте. Я его разлюбить не могу - и все помню жучка в эпа-нечках.
      Может быть, мы с тобой и век не увидимся... Пиши, бога ради, не на лоскутках и измарай хоть десть, я все читать стану с жадностию. Между тем скажем о стихах твоих, которые я Соколову расхвалил,- а он не глуп и чувствовать может,- скажем:
     
      Nous chantons quelquefois et tes vers et les miens,
      De ton aimable esprit nous celebrons les charmes,
      Ton nom se mele encore a tous nos entretiens.
      Nous lisons tes ecrits, nous les baignons de larmes [39]
      [Мы декламируем порой твои и мои стихи,
      Мы радуемся очарованию твоего приятного ума,
      Твое имя все еще соединяется со всеми нашими удовольствиями,
      Мы читаем твои творения, мы омываем их слезами (фр.).].
     
      Ожидаю от тебя хоть словца о нашем полку. Что мне делать? Я болен и не служивый. Оставить имею службу. Прощай.
      К. Б.
     
     
      19. Н. И. ГНЕДИЧУ
      7 августа <1808>. Из Финляндского похода
     
      Я к тебе писать не буду. Ты сам ленив. Напечатай эти стихи в "Драм<атическом> вестнике", чтобы доказать, что я жив и волею божиею еще не помре с печали. Я выбрал нарочно трудные места для переводчика. Послание к Тассу тебе понравится. Марай дурное, воля твоя, но пожалей немного сие новорожденное детище. Прости до первой почты.
      К. Б.
     
     
      20. Н. И. ГНЕДИЧУ
      <Сентябрь - октябрь 1808. Хантоново>
     
      Я к тебе не пишу, потому что ты не пишешь ко мне. Отошли сие письмо к сестрицам. Если есть письма от них, то - его Высокородию Петру Егоровичу Свечину, на Мойке, близ Красного моста, то есть вашей канцелярии, отдать; он, Свечин, перешлет, верно, ко мне. Потрудись, друг мой, сам отдай ему в руки. Пришли мне табаку курительного, янтарный чубук и несколько книг русских стихов да балладу Жуковского, чем меня много обяжешь. Я тебя более люблю, нежели ты меня; если бы ты был в походе, то я бы более, нежели ты для меня, сделал. Но бог с тобой! Кому талант, кому два: людей и всегда в несчастии собственными боками узнаешь. Прощай и будь здоров. Батюшков.
      Темпляк пришли, теплых перчаток пару и сукна темно-зеленого на шаровары не тонкого, но темпляк нужен.
     
     
      21. Н. И. ГНЕДИЧУ
      1 ноября <1808>. Indosalmi
     
      Я приехал благополучно, но по приезде сделался болен и 7 дней лежал в лихорадке; чудом вылечен. Тревога, а у меня шпанская мушка на шее; срываю и бегу. Мы имели две большие сшибки, в первой много потеряли, и князь Долгорукой, к сожалению солдат, убит; вторая была ночью 30-го октября, то есть третьего дни. Шведы в прах разбиты; они забрались даже в наш лагерь, но прогнаны с великим уроном. Я, к несчастию, оставался в резерве. Петин ранен; сходи к нему, когда услышишь о его приезде в Питер; также и Делагард ранен; впрочем, егери мало потеряли, а дрались хорошо; вот все наши новости. Здесь все найти можно; пришли с этим курьером табаку турецкого, чулок теплых, перчатки теплые и кенги. Да еще закажи хорошему портному гусарский жилет темно-зеленый, это меня ужасно обрадует. Полковник меня без души любит, ходит за мною, как за сыном. Что делают мои сестрицы? Пиши, мой друг,- они меня беспокоят. Получил ли Абрам Ильич деньги? Кланяйся ему и поцелуй его деточек. Я не пишу, потому что расстроен после сражения. Надеюсь совершенно на отставку. Полковник обещает ее выхлопотать, но теперь могу <ли>, не быв ни в одном деле, приступить к сему?
      Мне не нужно говорить тебе, друг мой, что я тебя люблю. Дай бог, чтоб ты не переменился. Пиши ко мне с этим курьером; исполни мои комиссии, особливо жилет, да и обувь нужна.
      Здесь безделица веселит, и цену узнаешь вещам, когда их нет. Скажи Оленину, что я его люблю и почитаю. Так убит духом, что лучше кончить, пока перо само не выпало из рук.
      Конст. Батюшков
      Напиши мне, где находится Катерина Федоровна. Если стихи мои напечатаны, то пришли. Ужели будешь коротко писать? Брось эту привычку, мой друг. Пришли леденцу с имбирем, поболее, грудь болит.
      Напиши кой-что из этого письма сестрам, я не успел их о всем уведомить.
     
     
      22. А. Н. БАТЮШКОВОЙ
      1 ноября 1808. <.Индосальми>
     
      Je me porte bien, mes chers, mes bons amis. Quelle etrange destinee, mais c'est le bon Dieu qui veut... [40] [Я чувствую себя хорошо, мои дорогие, мои добрые друзья. Какая странная судьба, но того хочет благой Господь... (фр.).] Приезжаю в баталион, лихорадка мучит 7 дней. Прикладываю мушку к затылку; кричат: "тревога!" Срываю, бегу в дело - и подивитесь, друзья мои, теперь здоров. Мы в Indosalmi (это - кирка), идем вперед. Молите бога, он милосерд. Полковник любит меня более всех, Александра его знает: это Турчанинов, честный, добрый человек. Я оставался с своей ротой в резерве, он был близ неприятеля. Что бог вперед даст, не знаю. Не вините меня. Я не виноват, что не с вами, друзья мои. Полковник обещает сам просить о моей отставке, и я надеюсь к новому году вас обнять. Этим только и дышу. Здоровье мое так слабо, особливо грудь, что я испугался прежней болезни. Павла Алексеевича, которого дружбу никогда не забуду, прошу вас не оставлять; он один - и это говорю точно, по истинному убеждению - заслуживает нашей доверенности. А в Петербурге... у меня голова пошла кругом. Не сердитесь, что я говорю о себе, а не о делах своих, и сегодня ночью была в лагере тревога... Поклонитесь тетушкам, я их все споминаю платками. Арк<адию> Аполоновичу> мое почитание; я со слезами помню еще его провожание из Меников. Бога ради, любите меня. Вареньку поручаю Александре, а Александру Всевышнему. Кроме Его некому - есть люди, которым и сего сделать не можно. Кат<ерина> Фед<оровна> меня любит. Где вы, друзья мои? - Что с вами делается? - У меня сердце кровью обливается, как подумаю о вашей участи. Здесь пули, да и только, а у вас хуже пуль. Если можно вам, то пришлите рублей триста. Впрочем, вам деньги нужнее моего. Не знаю, что с закладом? Когда будет конец? - Пишите ко мне более и пространнее, листах на трех. Я пишу мало и несвязно. Да и не мудрено. Не думайте, чтоб я вас пустой надеждою моего возврата ласкал - нет, он верен, друзья мои. Жалею, что в деле не успел быть. Турчанинов не пустил с другой ротой. У нас 2 офицера ранены тяжело.
      Поручаю вас богу. Целую вас, Лизавету Николаевну и маленького Алешу; Алексею Никитичу мое почтение. Простите, пишите ко мне и любите меня, как я Вас.
      Константин Батюшков.
     
     
      23. Н. И. ГНЕДИЧУ
      На марше <8> Декабря <1808>. Город Гаменикарлеби
     
      Я получил письмо твое. Курьер едет сию минуту. Если есть у тебя письма, то отдай ему. Когда сестры пришлют деньги или письма, то отнеси их в дом гофмаршала Ланского его сыну, камер-юнкеру, и адресуй на имя полковника Андрея Петровича Турчанинова. Пришли с этим курьером кнастеру. Прощай; перешли перчатки сестрам и письмо также. Может, скоро увидимся, пиши пространнее.
      К. Б.
     
     
      24. СЕСТРАМ
      8 декабря 1808. <Гаменикарлеби>
     
      Dans quelles inquietudes mortelles je suis, mes cheres amies, point de nouvelles de vous, le temps s'ecoule avec rapidite dans ce pays infernal. Et les chagrins viennent a tire d'aile. Voyagez un peu sur la carte et vous verrez que votre pauvre frere a fait pres de trois milles verstes. J'ai ete a Ouleaborg et de la nous aliens a Vasa. Vous savez aussi bien, que moi, que 1'armistice dure. J'espere, mes amies, vous revoir dans deux mois pour ne vous quitter plus [41] [В какое смертельное беспокойство, мои дорогие, повергает меня отсутствие писем от вас. В этой адской стране время летит, и горести прибывают во всю прыть. Пропутешествуйте по карте, и вы увидите, что ваш друг прошел более трех тысяч верст. Мы были в Улеаборге, а оттуда идем на Вазу. Вы знаете, как и я, что перемирие продолжается. Надеюсь, мои дорогие, увидеть вас вновь через два месяца, чтобы больше не покидать никогда (фр.).]. Поручаю богу вас, друзья мои, и надеюсь, что он не оставит вас и бедную Вариньку. Нет дня, чтоб я вас не вспоминал. Об одном прошу Вас, не думайте - вопреки усердным истолкователям,- что не от меня зависело быть не с Вами. Деньги мне не очень нужны, но если можете, то пришлите 400 р. к Гнедичу, а он постарается мне переслать чрез гофмаршала Ланского. Я ничего не знаю о делах моих, сердце заливается кровью, когда об них думаю, и прошу Павла Алексеевича уведомить меня обстоятельно; ему поручаю Вас, а на прочих, право, надеяться нечего в Петерб<урге>. Я еще откушал от прежних горестей и огорчений; не знаю, как достает на все терпения, а особливо на глупости других. Целую вас всех сто раз; писать более не могу и нечего. Лизанькиных детей целую обоих. Город Гаменикарлеби на марше к Вазе.
      Бога ради, Александра Николаевна, не оставь Филиппа. Посылаю вам пару швед<ских> перчаток, купленных сто верст от Торнео, в Улеаборге.
      Если вы забыли географию, то скажу вам, что здесь ртуть термометра замерзает - я насилу дышу. Поручаю вас богу - Он одна наша надежда.
      Константин.
     
     
      25. Н. И. ГНЕДИЧУ
      23 декабря <1808>. Ваза
     
      Я к тебе пишу три слова. Курьер едет, а о его отправлении сию минуту узнал. Пиши ко мне, мой друг, о сестрицах; я ни одной строки не имею. Здоровы ли они? Право, сердце кровью заливается от скуки. Мы живем в 13 верстах от города Вазы, а Ваза есть город, вымазанный красной краской... и более ничего. Пришли, мой друг, табаку не замедля, поболее, и мой чубук янтарный, да другой купи хороший. Пришли книг, бога ради, каких-нибудь русских стихов. Купи еще мне чаю фунта два и книгу: "Ossian tradotto dell'abate Cesarotti" [42] ["Оссиан в переводе аббата Чезаротти".]. Я об ней ночь и день думаю. К тебе с сим курьером обстоятельного ничего писать не могу, ибо принужден писать на лоскутке. Пиши подлиннее, подлиннее. Ездишь ли ты к Оленину?
      Пару перчаток теплых не забудь.
      Прощай, мой друг, свидание наше будет За синим океаном Вдали, в мерцании багряном.
      Конст. Бат.
      Посылки отдай в доме Ланского, гофмаршала, на имя Турчанинова или лучше в дом графини Строгановой. "В бригаде графа Строганова. В Вазу". Графиня с удовольствием берет на себя пересылать письма офицерам. Здорово ли у вас? Как ты поживаешь?
     
     
      26. А. Н. ОЛЕНИНУ
      24 марта 1809. Надендалъ
     
      Милостивый государь Алексей Николаевич! Votre cher et feal [43] [Ваш дорогой и преданный (фр.).] Батюшков насилу сыскал случай отвечать a son suzerain seigneur [44] [Господину своему, сюзерену (фр.).] с курьером, который летит из крепких снегов Або в тающие снега Ингерманландии,- ибо у нас зима, а у вас давно не ездят на санях. Как бы то ни было, спешу сказать вашему превосходительству, что получил письмо ваше, которому, как ребенок, обрадовался. Оно пришло в то время, когда нам был сказан поход на Аландский архипелаг. Я плакал с радости, видя из письма вашего, сколько вы мною интересоваться изволите. Теперь есть случай излить в обильных словах мою благодарность, но я об этом ни слова. Довольно напомнить вашему превосходительству о том, что вы для меня, собственно, сделали, а мне помнить осталось, что вы просиживали у меня, умирающего, целые вечера, искали случая предупреждать мои желания, когда оные могли клониться к моему благу, и в то время, когда я был оставлен всеми, приняли me peregrino errante [45] [блуждающего странника (ит.).] под свою защиту... и все из одной любви к человечеству. Простите мне сие напоминовение: оно из сердца вырвалось.
      Теперь скажу вам о себе, что я обитаю славный град Надендаль, принадлежавший доселе тре-коронному гербу скандинавскому. Иначе сказать, мы живем в местечке, в 13 верстах от Або. О Петербурге мы забыли и думать. Здесь так холодно, что у времени крылья примерзли. Ужасное единообразие. Скука стелется по снегам, а без затей сказать, так грустно в сей дикой, бесплодной пустыне без книг, без общества и часто без вина, что мы середы с воскресеньем различать не умеем. И для того прошу вас покорнейше приказать купить мне Тасса (которого я имел несчастие потерять) и Петрарка, чем меня чувствительнейше одолжить изволите.
      Я видел на островах И. А. Вельяминова, которого болезнь очень переменила. Он мне обрадовался, как египтянин Озириду. По словам его, квартировать будет в маленьком городке Кристине, от Або в 300 верстах.
      Вы мне пишете о m-lle George. Зачем прельщать и мучить нас? Однако мы так привыкли к здешнему краю, что я на святой намерен идти в Абовский театр. Вообразите себе сарай a jour [46] [дырявый (фр.).], актеров таковых точно, как Лесаж описывает, обмакивающих по утрам на место завтрака крошки хлеба в колодец, и в сем-то палладиуме играли благородную драму... Довольно вам сказать, что героиня оной есть девка на содержании. И теперь прошу Вас прельщать нас Питером!
      Вручителю письма сего поручено привезти и ответ, если вы меня оным удостоите. Засим, поручая вас великому Гению времен, касаясь праху ног ваших, имею честь быть вашего превосходительства покорнейший слуга Константин Батюшков.
      Целую сто раз ручки милостивой государыни Елизаветы Марковны и прошу ее не забывать чухонца, который ее никогда почитать и любить не перестанет.
     
     
      27. СЕСТРАМ
      <28 марта 1809. Надендаль>
     
      Се mercredi de la semaine Sainte.
      Mes bonnes, mes cheres amies!
      J'ai recu vos lettres toutes a la fois, avec 1'argent que vous m'avez envoye. C'etait vraiment un jour de joie pour moi. Je suis plus tranquille que je ne le fus un mois avant. II est vrai aussi, que depuis notre separation je n'ai re^u aucune nouvelle de vous. Ah, mes cheres amies, quand vous reverrai-je. Le temps s'ecoule comme un torrent, et nous n'avangons pas plus pour да. J'espere cependant que le mois de mai nous nous reunirons tous sous notre toil hospitalier pour ne nous plus separer. Comment se porte Lisabeth et Paul, ecrivez moi, je vous prie, en detail. Tout m'interesse ici, et tout ce qui vient de vous, mes cheres soeurs, m'interesse doublement. Je n'ose parler de nos affaires, je n'en sais rien. Mon pere m'a ecrit plusieurs lettres. Je prie mon frere Paul de lui faire parvenir la mienne. Tachez, mes amies, de vous tranquilliser sur mon sort. Je bois ici a longs traits 1'ennui avec 1'esperance toujours douce et trompeuse d'un avenir plus agreable. Nous revenons d une expedition assez perilleuse, c'est-a-dire des iles d'Aland. Representez vous une armee de 20 mille homes sur la glace et en bivouaque. Mais tout passe et les perils passes ne sont bons qu' a etre oublies. Le printemps s'appro-che. Plantez vos choux, ma chere Alexandrine, mais n'allez pas labourer mon parterre. J'embrasse cent fois notre chere Babette -je la recommande au Tout-Puissant, notre seul et unique Protecteur. Soyez unies, mes cheres amies, aimons nous jusqu'au tombeau et que le voeu de la meilleure des meres soit accompli!
      Je remercie, mes bonnes amies, pour 1'argent que vous m'avez envoye. Je vous prie de me faire venir pour le mois de mai 500 dont j'aurai bien besoin pour mon retour. La vie est bien dure et chere ici, le cheval m'a coute quelque fois 5 r. par jour. Jugez du reste.
      Ecrivez moi, je vous prie. Mes compliments a mes Tantes et a Arcadi Apolonovitch. Si je retourne pour le moi de mai, il se pourroit que le projet de mon voyage se realise. En attendant je voyage joliment, nous avons ete a 60 verstes de Stok-holm, sur le golfe Bothnique.
      Je vous embrasse tendrement toutes, n'abandonnez pas Philippe. Constantin Batuc<hkof> [47] [Среда святой недели. Мои дорогие, мои добрые друзья. Я получил ваши письма все сразу вместе с деньгами, которые вы мне послали. Для меня воистину это был радостный день, и я спокойней, чем был целый месяц до того. Действительно, со времени нашей разлуки я не получал от вас никаких вестей. Ах, мои дорогие друзья, когда я вас вновь увижу. Время несется, как поток, и не приближает нас к этому. Тем не менее я надеюсь, что в мае мы все объединимся под нашей гостеприимной крышей, чтобы никогда более не разлучаться. Как чувствуют себя Лизавета и Павел, напишите мне, прошу вас, поподробней. Меня здесь интересует все, а то, что касается вас, мои дорогие сестры, интересует вдвойне. Не рискую говорить о наших делах, я ничего о них не знаю. Отец написал мне много писем, я прошу брата Павла доставить ему мое. Постарайтесь, мои друзья, не беспокоиться о моей судьбе. Я пью здесь большими глотками скуку пополам со сладкой и обманчивой надеждой на лучшее будущее. Мы вернулись из опасной экспедиции на Аландские острова. Вообразите себе армию из 20 000 человек на льду и на бивуаках. Но все прошло, и прошедшие опасности годны только на то, чтоб о них забыть. Весна приближается. Сажай свою капусту, моя Александрии, но не вскапывай мою цветочную клумбу. Я целую сто раз нашу дорогую Вареньку и прошу за нее Всемогущего, нашего единственного защитника. Будьте вместе, мои дорогие друзья, станем любить друг друга до могилы, чтобы сбылось желание лучшей из матерей.
      Благодарю, мои добрые друзья, за деньги, которые вы мне прислали. Прошу вас доставить мне к маю 500, необходимых мне для возвращения. Жизнь здесь трудна и дорога. Лошадь иной раз обходится в 5 р. в день. Судите об остальном. Пишите мне, прошу вас. Мои пожелания тетушкам и Аркадию Аполлоновичу. Если я вернусь в мае, возможно, осуществится план моего путешествия. Ожидая этого, я изрядно путешествую: мы были в 60 верстах от Стокгольма на Ботническом заливе. Нежно обнимаю вас всех. Не покиньте Филиппа. Константин Батюшков (фр.).].
     
     
      28. Н. И. ГНЕДИЧУ
      1 апреля 1809. Надендаль
     
      Любезный друг Николай Иванович!
      Я писал к тебе назад тому дни четыре и надеюсь, что ты получил письмо мое. В каком ужасном положении пишу к тебе письмо сие! Скучен, печален, уединен. И кому поверю горести раздранного сердца? Тебе, мой друг, ибо все, что меня окружает, столь же холодно, как и самая финская зима, столь же глухо, как камни. Ты спросишь меня: откуда взялась желчь твоя? - Право, не знаю; не знаю даже, зачем я пишу, но по сему можешь ты судить о беспорядке мыслей моих. Но писать тебе есть нужда сердца, которому скучно быть одному, оно хочет излиться... Зачем нет тебя, друг мой! - Ах! - если б в жизни я не жил бы других минут, как те, в которые пишу к тебе, то, право, давно перестал бы веществовать.
      Пиши ко мне чаще, прошу тебя. Почта, говорят, установлена, и мы можем теперь поверять друг другу чувства сердец наших. Пиши хоть о пустяках, и это меня рассеет. Выполни по прежнему письму моему и пришли в точности все, о чем тебя просил. Уведомь меня о сестрицах; давно уже от них не имею известий. Где они и что делают? Мне так грустно, так я собой недоволен и окружающими меня, что не знаю, куда деваться. Поверишь ли? Дни так единообразны, так длинны, что самая вечность едва ли скучнее. А вы, баловни, жалуетесь на свое состояние!
      Этим кончаю письмо. Ты скажешь: стоило ли труда писать? Да, стоило, ибо мне легче. Прощай, будь счастливее. Конст. Батюшков.
      Перешли сие письмо к Павлу Алексеевичу.
     
     
      29. А. Н. БАТЮШКОВОЙ
      12 апреля 1809. Местечко Надендаль
     
      J'ai recu votre lettre du 12 fevrier, ma chere Alexandrine, et m'empresse de vous faire reponse. Je crois que cette epitre ne vous trouvra plus a Vologda, vous devez etre a la campagne. Profitez du beau temps, il n'y a que le printems qui donne la sante. J'ai ete ravi d'apprendre que vous vous etes amusee 1'hiver passe et que Barbe a beaucoup danse. Priez-la, ma bonne amie, qu'elle s'occuppe de choses serieuses, qu'-elle lise, ecrive, etc. Je n'ai pas besoin de vous donner ce con-seil, je sais que vous I'aimez comme vos yeux, mais vous serez toujours charmee de savoir mon avis, tant qu'il s'agit d'une soeur que le Ciel nous a confiee.
      Je me remets a vous sur mes affaires. Vous savez bien qu'absent, je ne puis rien faire; ecrivez-moi en detail, je vous prie; vos lettres sont trop courtes. Je ne regrette pas Andre. Je saurai recompenser Basile, dites lui, <qu'il> vous serve bien, et il ne sera pas(oubl)ie de moi. J'ai un grand desagrement, ma chere amie. Mon Jacob est malade et sa maladie est chronique. Je suis mal servi, mes effets se perdent a chaque moment, mon linge est abime. Ecrivez a Platon, quil habille le petit qui est chez lui, je 1'enverrai chercher d'ici, par des courriers qui vont a Petersb<ourg>, mais ne manquez  pas de le prevenir le plus tot possible. Et payez lui le reste de ce que je lui dois. Ce petit me servira beaucoup mieux. Je ne veux pas de nos grands domestiques. Un soldat soigne mes chevaux. Et ce qui vaut mieux encore, priez Gneditch, qu'il garde chez lui ce gargon jusqu'a ce que je 1'envoye chercher. Au nom de Dieu faites cela, je suis le martyr de gens qui m'environnent.
      Nous avons souvent des bals a Abo. Mad<Cam>e Cheg-locof est ici, je vais la voir de temps en temps, elle est bien aimable.
      Mais je m'ennuye a la mort et sans le punche restaurant je serais fou il у a longtems [48] [Я получил твое письмо от 12 февраля, дорогая Александрии, и спешу отвечать тебе. Думаю, что это письмо не найдет уже тебя в Вологде и что ты, должно быть, в деревне. Пользуйся хорошей погодой, только весна дает здоровье. Я с восторгом узнал, что вы веселились зимой и что Варенька много танцевала. Проси ее, дорогой друг, чтрбы она занималась серьезными предметами: читала, писала и т. д. У меня нет необходимости давать тебе советы, я знаю, что ты бережешь Вареньку как зеницу ока, но тебе будет всегда приятно узнать мое мнение, когда речь идет о сестре, которую доверило нам небо
      Я полагаюсь на тебя в том, что касается моих дел. Ты хорошо знаешь, что, отсутствуя, я не могу ничего сделать, пиши мне подробней, прошу тебя, твои письма слишком коротки. Я не жалею об Андрее. Василия я вознагражу, скажи ему, чтобы он хорошо тебе служил, и я его не забуду. У меня большая неприятность, моя дорогая. Мой Яков болен хронической болезнью, и мне служат очень плохо, мои вещи каждую минуту пропадают, мое белье пришло в негодность. Напиши Платону, чтобы он снабдил одеждой мальчика, который живет у него, я пошлю за ним курьеров, направляющихся в Петербург, но поторопись предупредить его. И заплати ему все, что я остался ему должным. Этот мальчик будет мне служить гораздо лучше. Мне не нужна наша взрослая прислуга. Один из солдат заботится о моих лошадях. Еще бы лучше, если бы ты попросил Гнедича взять мальчика к себе, пока я за ним не пришлю. Ради бога, сделай это, я измучен людьми, которые меня окружают.
      У нас в Або часто бывают балы. Госпожа Чоглокова здесь, я хожу к ней время от времени, она очень любезна. Но я смертельно скучаю и без восстанавливающего пунша давно бы сошел с ума.].
      Мне совестно у тебя просить денег, зная, что и ты нуждаешься. Нимало не мотая, я всякий день проживаю около 10 р. Представь себе, дешево ли здесь жить. Я задолжал П(олковнику) Турчанинову с 400 р. Пришли мне, если можешь, 700 р., чем меня очень обяжешь; с 300, что я получил, это составит 1000. Адресуй это Гнедичу, а он имеет случай переслать. Сделай мне тулуп, хорошей материи и вместе с 2 простынями и 2 наволочками перешли к Гнедичу. Более белья не нужно. Пришли полштуки полотна.
      Будучи за 2000 верст, я не могу давать советов, но если бы вы построили дом в Хантонове, это бы не помешало; стройте для себя, какой вы заблагорассудите. Но деньги небольшие на это нужны. Лучше рано, нежели поздно, иметь верный приют. Напиши мне об этом. Да не забудь присмотреть за садом и моими собаками. С каким удовольствием я бы возвратился под тень домашних богов! - Если бы ты знала, сестрица, как я тебя люблю, и если бы ты знала, как мне все наскучило...
      Поцелуй Лизавету и Павла Алексеевича; я к нему недавно писал.
      Que fait ma tante a Moscou? - Elle m'a ecrit. Lui ecri-vez-vous? - Ecrivez-moi, je vous prie, qui va vous voir, avec qui etes-vous Нее, et comment se portent mes tantes. Priez que Lise ne vous abandonne pas, en etc surtout, tant que vous serez seules.
      Je vous embrasse, mes bonnes amies, adieu. Que le bon Dieu vous garde sous sa Divine main [49] [Что делает моя тетушка в Москве? Она написала мне. Пишешь ли ты ей? Пиши мне, кто навещает вас, с кем вы проводите время и как себя чувствуют мои тетушки. Попроси Лизу, чтобы она не оставляла тебя, особенно летом, когда ты будешь одна. Целую тебя, дорогой друг, прощай. Да хранит тебя благой Господь (фр.).].
     
     
      30. Н. И. ГНЕДИЧУ
      <Начало мая 1809. Або>
     
      Я получил письмо твое три дни тому назад и ужаснулся, его читая. Ты дурачишься, принимая на сердце людские глупости. Стоит ли это? Вспомни псалом: "Не на-дейтеся на сыны человеческия". Веришь ли, что я это предвидел? Утешься, мой друг, ради бога: все пройдет. Я более твоего терпел удары. Они были язвительнее из рук, навеки драгоценных, но время усыпило горести. Если цветы не родятся у ног моих, то нет и терний. Тебе ли, друг мой, говорить, что жизнь скучает. Будь свыше золотых болванов и знай, что
      La plainte est pour le fat, le bruit est pour le sot.
      L'honnete homme trompe s'eloigne et ne dit mot [50] [Сетования - для фата, шум - для дурака, честный человек, будучи обманут, удаляется и не говорит ни слова (фр.).].
      Я знаю, что тебя ласкали, кадили, как Вольтеру у Фридриха, выжали сок и бросили корку; знаю, что во всех откровениях primo mihi [51] [сначала мне (лат.).] более, нежели дружба действовала, и всякий соблюдал личную пользу. Это участь дарования. Трутни пожирают мед у пчел, но пчелы не бросают трудов своих; я видел в свете
      Des proteges si bas, des protecteurs si betes [52] [Покровительствуемые столь низки, покровители столь глупы (фр.).],-
      говорит Грессет, и эти протеже нужны для таковых покровителей. Но тебе ли говорить против себя? Не жалуйся на фортуну. Неужели ты себя не довольно почитаешь, чтоб со мной не разделять посредственность, кусок хлеба, неужели думаешь, что я говорю тебе сие в поэтическом восторге? Нет, любезный Николай, я тебя люблю и любить буду.
      Я подал просьбу в отставку. Здоровье мое на нитке. Надеюсь, что ты, осведомившись об ней у министра, отложишь путь в Малороссию и повременишь до меня, если на просьбу последует решение. Это и для тебя, и для меня нужно. От сестриц писем не имею, а почему - не знаю. Поклонись им от меня и проси, чтоб писали. Их молчание сокрушает меня совершенно. От А. Н. Оленина получил письмо. Он, кажется, тебя любит. При-держись к нему, мой друг; не думай, чтоб совет давал по предубеждению благодарности, отринув которую и в глазах твоих я был бы изверг; но он просвещеннее и лучше и добрее всех князей. Впрочем, я тебя знаю: здравый рассудок и все тут, лучше советов, которые или бесплодны, или от самолюбия вырваться могут.
      Если б я говорил с цеховым поэтом, то сказал бы в утешение, что несчастие и неудовольствие есть плод дарования и успехов. Расин после "Британика" был освистан, Вольтер - после "Альзиры".
      "Леар" твой всем понравился, ибо посредственность не убивает сердца зависти, но "Танкред" должен был быть для нее пятном. Зачем искать дальнего примера. Посмотри на Озерова. Ты скажешь, что это не утешно; но я тебе скажу, что так быть должно. Ищи утешения в себе, молись и надейся на Бога; я испытал, что он поднимает слабого.
      Перешли и бумаги и стихи мои к сестрам по почте. Запечатай и проси, чтобы до меня не трогали. Это - все мое богатство, с которым беден, как Ир.
      Я иногда так скучаю, что места от грусти сыскать не могу; иногда отдает, и время все лечит. Пиши ко мне; письмо можешь отдать Радищеву, он перешлет. Прощай, дай Бог тебя видеть.
      Конст. Бат.
     
      Я получил письмо твое с Фон-Визиным и деньги. Следственно, к ним пишу сам. Постарайся через Полозова, которого дружба, верно, не охладилась и от которого услуга мне втрое приятнее, осведомиться о моей просьбе и через почту уведомь. Поблагодари его за все обо мне старания; пожми у него руку за меня. Если моя отставка выйдет, то подожди меня. Я здесь ни дня не останусь даром.
      Напиши об этом сестрицам. Это нужно. Vale! [53] [Будь здоров! (лат.)]
      Не забудь сестрицам отослать стихи и проч.
     
     
      31. Н. И. ГНЕДИЧУ
      Начато 3 мая <1809. Або>
     
      Qu'un ami veritable est une douce chose! [54] [Сколь сладостно иметь истинного друга (фр.)] -
      скажем с Лафонтеном, да прибавим еще с Дмитриевым:
      Чувствительна душа и вчуже веселится.
      Я был вне себя от радости, как получил письмо твое, любезный Николай. Я знал, я предчувствовал, что "Тан-кред" будет хорошо принят, но меня еще более радует, отгадай что? Твоя радость. По крайней мере, ты несколько минут был в восхищении; я это вижу по твоему письму. Пиши мне пространнее обо всем: как играли, что говорят седые цензоры и весь Ареопаг, и вся сволочь, и шмели, и трутни, и змеи, и гарпии, и все, что говорит и судит своим и чужим умом... и все, как говорит Мольер,
     
      Figures de savants sur les banes de theatre [55] [Фигуры ученых педантов на театральных скамьях (фр.).].
     
      Смешные судьи! Скажи еще, не видал ли, не заметил ли там, в тени, где нет ни луча солнечного, ни даже восковой плошки, несчастных освистанных авторов, которые с скрежетом тебе прошептали: божественно! Не видал ли адских богинь, которые живут не в водах" Флегетона, но в театральном коридоре, вопреки Вольтеру и его Генриа-де:
     
      La git la sombre Envie a 1'oeil timide et louche,
      Versant sur des lauriers les poisons de sa bouche:
      Le jour blesse ses yeux, dans 1'ombre etincelant...
      Aupres d'elle est 1'Orguiel, qui se plait et s'admire;
      La Faiblesse au teint pale, aux regards abattus...
      La Tendre Hypocrisie, aux yeux pleins de douceur,
      Le ciel est dans ses yeux, 1'enfer dans son coeur [56] [Там живет мрачная Зависть с неуверенным и подозрительным взором, извергающая изо рта яд на увенчанных лавром. Свет дня, сверкая во тьме, ранит ее глаза. Рядом с ней Гордость, которая нравится себе и восхищается собой, бледная Слабость с потупленным взором, нежное Лицемерие со сладким взором (у него небо в глазах и ад в сердце) (фр.).].
     
      Видел, видел, видел! Я рад, что хорошо сыграна, и думаю, что ты не даром потерял свое время. Уведомь меня, что ты за нее получишь. Я надеюсь, что фортуна не отворотит от тебя своего лица, вылитого из золота, и не покажет тебе своей чугунной задницы. Я желаю тебе все, что дружба пожелать может.
      Мундиры получил, а книг нет. Дело не в том. Я подал просьбу в отставку (уведомь об этом сестер, не замедля) за ранами чрез князя Багратиона и надеюсь, что скоро выйдет решение. Так нездоров, что к службе вовсе не гожусь, хотя и желал бы продолжать. От А<брама> И<льича> писем не имею; поговори ему, чтоб он хоть строкой уведомил. Я к нему раза три писал.- Скажи А. Н. Оленину, что я просился в отставку: это нужно. Я сам его уведомлю, а о прочем и говорить нечего.
     
      Et je serois fache d'etre sage a leurs yeux... [57] [Я был бы рассержен, если бы казался им мудрым (фр.).]
     
      Видишь ли, какая память и как я ее украшаю в Финляндии! Если б ты знал, как грустно! Дай всю силу этому слову, и верно, обо мне пожалеешь.
      Пожми руку у Радищева; у него сердце на ладони; я и его не переставал любить.
      Люди мне так надоели, и все так наскучило, а сердце так пусто, надежды так мало, что я желал бы уничтожиться, уменьшиться, сделаться атомом; ты меня, верно, понимаешь:
     
      Кто сильно чувствует, тот сильно выражает.
     
      Долго ли мне ссылаться на других? Мартынов написал бы здесь, в скобках, эстетическим пером своим: citer a propos et mal a propos [58] [Цитировать кстати и некстати (фр.).]. Выщипли перья у любви, которая состарелась, не вылетая из твоего сердца; ей крылья не нужны. А<нна> Ф<едоровна> право хороша, и давай ей кадить! - Этим ничего не возьмешь. Не летай вокруг свечки, обожжешься, а впрочем, как хочешь,- и это имеет свою приятность, не правда ли? Я так этак думаю на холостом ложе, перебирая старую быль в голове своей: лучше как-нибудь вкушать блаженство, нежели никак, а здесь в кого влюбишься? Разве в Анну, Кайсу, Бриту, которые бы годились в прислужницы греческим паркам. Преузорочные чухонки!
      А когда я любил, увенчанный ландышами, в розовой тюнике, с посохом, перевязанным зелеными лентами, цветом надежды, с невинностью в сердце, с добродушием в пламенных очах, припевая: "кто мог любить так страстно", или: "я неволен, но доволен", или: "нигде места не найду",- ты смеялся, злодей! Теперь я запою: "я плакал, ты смеялся" и проч.
     
      Le sage est manager du temps et des paroles! [59] [Мудрец бережет время и слово (фр.)]
     
      А я с тобою так разболтался. Пришли книг и Капниста по почте, можешь и писать: она регулярно ходит. Прошу тебя, уведомь обо всем сестер, не замедля.
      Я не смею и говорить тебе, что люблю еще, как дурак, и кого? Ты сам знаешь, и знаешь также, о чем хочу просить. Женимся, мой друг, и скажем вместе: Святая невинность, чистая непорочность и тихое сердечное удовольствие, живите вместе в бедном доме, где нет ни бронзы, ни драгоценных сосудов, где скатерть постлана гостеприимством, где сердце на языке, где фортуны не чествуют в почетном углу, но где мирный пенат улыбается друзьям и супругам... мы вас издали приветствуем! Не правда ли? А пока пойдем с рублем к Каменному мосту и потом направо.
      Я вдруг получил известие, что гр. Строганов едет, и спешу кончить письмо. Пришли книги.
      Конст. Батюшк.
      Осведомляйся у Спиридова, адъютанта Строганова, какое течение примет моя просьба, и уведомляй меня немедленно. Это все можно чрез Полозова.
     
     
      32. А. Н. БАТЮШКОВОЙ
      Або. 23 мая 1809
     
      Je viens de recevoir Vos deux lettres a la fois et les 400 r. Vous vous portez bien, j'en suis charme. J'ai donne une supplique, et je crois avoir mon conge; cela etant, nous nous reverrons bientot. Vos lettres sont si courtes, que cela me donne un chagrin, je ne sais a quoi attribuer cela. Paul ne m'a pas repondu aux trois lettres que je lui ai ecrites. Vous savez comment les bagatelles m'affligent, et cela n'en est pas une. Lise ne me donne point de ses nouvelles. Je viens d'apprendre par une lettre de mon beau frere, qu'il a recu I'argent des campagnes; cela m'a fait du plaisir. M-r Ole-nin m'ecrit souvent et plus souvent que vous, il m'aime beau-coup. Ne vous affligez pas, ma bonne amie, de nos affaires, le bon Dieu vous sauvera. Sa divine main est sur nous! Je vous ecris peu, car je suis pas sur du courrier. Barbe a tort de ne me point ecrire. Je vous embrasse, faites des voeu pour mon conge, adieu. Constant. Batuchkof.
      Je m'ennuie joliment, je suis triste et reveur. Et comment pourrait etre autrement? - Conservez votre sante, elle est precieuse. Celui qui nourrit les faibles oiseau, laissera-t-il sans protection les enfants de notre soeur, I'exemple des vertus domestiques, exemple rare! - Tachons, mon amie, de leur faire tout ce qu'elle a fait pour nous. C'est dans ma maladie qu'elle a deploye son caractere. Je serais un ingrat si j'ou-bliais son amitie tendre et courageuse [60] [Я только что получил ваши два письма. Я в восторге от того, что вы хорошо себя чувствуете. Я подал прошение и рассчитываю получить свой отпуск, в этом случае мы увидимся скоро. Ваши письма столь коротки, что это меня огорчает, и я не знаю, чему это приписать. Павел не ответил на три письма, которые я ему написал. Вы знаете, как расстраивают меня и пустяки, а это не пустяк. Лиза не сообщает мне новостей о себе. Из письма своего зятя я только что узнал, что он получил деньги с деревень, это мне приятно. Г-н Оленин пишет мне часто и чаще вас, он меня весьма любит. Не расстраивайся, мой дорогой друг, из-за наших дел. Благой Господь спасет тебя. Рука Его над нами. Я мало пишу тебе, потому что не уверен в курьере. Варенька напрасно мне не пишет. Пожелайте мне получить мой отпуск. Конст. Батюшков.
      Я изрядно скучаю, грустен и мечтателен, да и как могло бы быть иначе? Побереги свое здоровье, оно драгоценно. Тот, кто кормит и слабых птиц, оставит ли он без защиты детей нашей сестры, которая была образцом домашних добродетелей, редким образцом! Постараемся, дорогие друзья, сделать для них то, что она сделала для нас. Она проявила свой характер во время моей болезни. Я был бы неблагодарным, если бы забыл ее нежную и мужественную дружбу (фр.).].
      Присмотри за садом, приготовь для меня гостеприимный угол. Я не праздновал моих именин 21-го мая. Это число для меня несчастливо.
      M-me Choglocof que je vois souvent a manque de me tourner la tete, mais cela a passe et n'a rien de funeste [61] [Мадам Чоглокова, которую я часто вижу, чуть было не вскружила мне голову, но все это миновало и не имеет в себе ничего опасного (фр.).].
     
     
      33. СЕСТРАМ
      1 июля <1809> Петербург
     
      Mes cheres soeurs. Enfin je suis a vous. J'ai mon conge et je vole dans vos bras. N'allez pas a Rostoff, attendez-moi, nous irons ensemble [62] [Мои дорогие сестры. Наконец я принадлежу вам. Я получил отпуск и лечу в ваши объятья. Не уезжайте в Ростов. Дождитесь меня. Мы поедем вместе (фр.).]. Я хочу выехать во вторник, теперь меня ничто не останавливает. Все получил, и абшид из Военной коллегии. Надеюсь, что вы покойнее, нежели когда вас оставил. Здесь и по делам нашим худого или, лучше сказать, худшего ничего не слышал. Итак, друзья мои, ожидайте меня у волн Шексны. Надеюсь, что брат Павел Алек<еевич> встретит. Если бы я его менее любил, то, верно бы, рассердился. Как, ни строки во все время!
      Абрам Ильич здоров и хочет писать со мной. Дети его стали прекрасны и очень выросли. Что сказать мне о Питере? Так скучно, что придется умереть,- да и мудрено ли?
      Tous ceux qui m'etoient chers ont passe le Cocyte [63] [Все, кто был мне дорог, перешли Коцит (фр.).]. Дом А<брама> И<льича> осиротел; покойного М<ихаила> Н<икитича> и тени не осталось; Ниловых, где время летело так быстро и весело, продан. Оленины на даче - все переменилось; одна Самарина осталась, как колонна между развалинами. Я у ней и у Оленина бываю каждый день. Благодарю тебя, сестрица, за деньги; они мне очень принадобились. Итак, ожидайте меня к воскресенью. Целую вас, друзья мои, приготовьте комнату, а я накупил книг.
      Конст. Бат.
      <Приписка Н. И. Гнедича>:
      Милостивая государыня Александра Николаевна! Малороссия от меня далеко; вы ближе, но и тут пали камни, которых ни перескочить, ни перелезть не в силах. Остаюсь на целое лето глотать пыль петербургскую. Но судьбы неисповедимы! Философия высокая, но нимало не утешительная, а еще более, когда и Константин скоро едет, несмотря на то что в Петербурге нашем, право, для него весело - можно гулять и в Летнем саду! Желаю вам здоровья. Варвару Николаевну поздравляю с одною моською и с двумя птичками. Остаюсь с почтением вашим покорнейшим слугою Н. Гнедич.
     
     
      34. Н. И. ГНЕДИЧУ
      4 августа 1809. <Хантоново>
     
      Я не писал к тебе, друг мой, и мог ли писать? Сделался так болен, что хоть брось. Здесь все благополучно. Где ты поживаешь, друг мой? Радищев пишет, что на дачу переезжаешь. Приезжай лучше сюда; решись, и дело в шляпе.
     
      Тебя и нимфы ждут, объятья простирая,
      И фавны дикие, кроталами играя.
      Придешь, и все к тебе навстречу прибегут
      Из древ гамадриады,
      Из рек обмытые наяды,
      И даже сельский поп, сатир и пьяный плут.
     
      А если не будешь, то все переменит вид, все заплачет, зарыдает:
     
      Цветы завянут все, завоют рощи дики,
      Слезами потекут кристальны ручейки,
      И, резки испустив в болоте ближнем крики,
      Прочь крылья навострят носасты кулики,
      Печальны чибисы, умильны перепелки.
      Не станут пастухи играть в свои свирелки,
      Любовь и дружество, погибнет все с тоски!
     
      Вот тебе два мадригала, а приедешь - и целая Поэма. Скажи Анне Петровне, что я ехал по следам Бороздина. Его где принимали за шпиона, где за чудака (он часто ночью гулял), а где и за статского советника. Попроси А<лексея> Н<иколаевича>, чтоб он не сердился на меня за то, что я с ним не простился. Вот пятьдесят рублей в уплату крестов; я чаю, ты получил от фон-Менгдена или Протасьева деньги. Перешли и сии письма к Макарову через Радищева. Если заплатил деньги за кресты, то оставь сии деньги у себя кой для каких покупок, да пришли мне с первой почтой плетеный чубук для фарфоровой трубки, купи у Голландца, также вакштафу два фунта: у меня нет ни крохи. Пожалуйста, уведомь поскорее, где ты и что намерен делать. Vale e me ата [64] [будь здоров и люби меня (лат./ит.).]. Я к Радищеву буду писать, если он здесь в Питере. Попроси Алек<андра> Петр<овича>, чтоб он уведомил меня строчкой и прислал бы книгу, что у него есть, о псовой охоте.
      Конст. Бат.
      Я без табаку пропал.
     
     
      35. Н. И. ГНЕДИЧУ
      <Август 1809 г. Хантоново>
     
      У вас, я слышал, много нового - и чудеса. Отпиши мне об этом; да жалея о друге, который принужден жить в уединенном уединении, пиши, любезный Николай, почаще. Это не трудно, если захочешь.
      Еще до тебя просьба: вообрази себе меня, стоящего пред камином, в котором погасли дрова, в черном суконном колпаке, в шлафоре атласном и с босыми ногами; вообрази, что я подхожу к тебе, едва, едва прикасаясь полу концом пальцев... Одна рука делает убедительнейший жест, другая - держит пустую трубку, в которой более месяцу не бывало турецкого табаку. А у тебя его много.
      Пришли по почте, возлюбленный, желанный, хоть на одну трубку.
      К. Б.
     
     
      36. Н. И. ГНЕДИЧУ
      19 августа <1809. Хантоново>
     
      Я. к тебе пишу мало, потому что болен и скучен, но с первой почтой буду писать пространнее. Уведомляй меня почаще; здесь в пустыне и ковчег Ноев - новость, а у вас там ничему не удивляются. Из твоего письма вижу, что обитаешь на даче в жилище Сирен. Мужайся, Улисс! Здесь же ни одной Сирены, а спутников Итакского мужа, который десять лет плыл из Малой Азии на каменный и бедный остров,- очень много. Как минута может переменить предметы! Я отворил окно и вижу: нимфа Ио ходит, голубушка, и мычит бог весть о чем; две Леды кричат немилосердно. Да, посмотри... там в тени - право, стыдно!..- бараны, может быть, из стада царя Адмета...
      Накинем занавес целомудрия на сии сладостные сцены, как говорит Николай Михайлович Карамзин в "Наталье". Пожалуйста, пришли мне стихов из Петербурга, а я тебе пришлю перчаток замшевых хоть дюжину.
      Ты, может быть, забыл, что мне нужно рассеяние, и для того я все говорю о деле - (дамский силлогизм). Вот тебе несколько эпиграмм; напечатай в "Цветнике", если он не завял совершенно. А они не дурны. На будущей почте я пришлю тебе несколько похвальных слов, а именно вот каких: поэт Сидор, что написал Потоп, а рыбы на кустах, ну, уж гений! -А Кузьма, что сидит в креслах на Васильевском острову возли биржи, мастер писать... хоть с виду не хитер, а ума палата! Я уверен, что эпиграммы по тебе, а особливо на женщин, Виргилиев перевод и журналиста.
      Где Радищев? Он, верно, в Москве. Дай его адрес.
      Капниста адрес мне нужен необходимо.
      Пришли мне дамский сувенир, на манер моей книжки, что купил я в магазине в 10 или 15 руб. "Др<аматический> вестник" II-й части с 144 листа недостает; пришли мне его неотменно, также Державина, если есть кредит; а я тебе деньги вышлю с первой почтой. Надеюсь, что кресты отправлены; а табаку ожидаю, как цветок - росы. Если можешь прислать турецкого хорошего, лучшего; такого, что не стыдно курить в Магометовом раю, на лоне гурий, с аравийскими ароматами, с алоем, шафраном, с анемонами, с ананасовым соком... Ты понимаешь! Весь твой Конст. Батюшк.
      Ты получил пенсион!
      Сердце у меня выскочить хотело от радости. Ты знаешь, что я вполовину чувствовать не умею. Письмо сие было запечатано, отослано, но опоздало на почту. Приносят письмо от Радищева, и я читаю, что ты получил пенсион! Да здравствует князь Гагарин! Я бы желал его знать покороче: он стоит того. Вытолкни его из круга нынешних господчиков: он, право, феномен!
      Ну, славу богу, ты имеешь кусок верного хлеба; великое дело! Жаль, что меня с тобою нет: я бы по-своему праздновал это мое благополучие. Я любил всегда Гомера, а теперь обожаю: он, кроме удовольствия неизъяснимого, делает добро человечеству. Да тень его потрясется на Олимпе от радости!
     
      Играйте, о, невские музы,
      Играйте во свирели, флейдузы!
     
      скажу с Тредьяковским и обниму тебя от всего сердца, души и помышления.
     
     
      37. Н. И. ГНЕДИЧУ
      Окончено сентября 6, 1809 г. <Хантоново>
     
      Я получил письмо твое от 23-го и радуюсь твоей радости, печалюсь твоей печали. Ты нажил завистников? Но должен ли я повторить прежние слова? - "Коррадо" их не родит, а переводы "Илиады" и "Танкреда" имеют сильные требования на зависть и злобу. А пенсион? Брось печаль свою... Я желал бы, чтоб мне завидовали, к несчастию, есть люди, которые только жалеют об моих шалостях... может быть, из зависти. Я сам умею плечами пожимать и более кстати, нежели они. А язык мой? - если начну разглагольствовать в жару страсти, вспомни, остер или нет? - Но оставь гарпий... Пойдем к грациям, к Семеновой. Вот ей стихи. Если она скромна, как Кореджиева дева, то и тут не отказалась бы от этой похвалы.- Все, что ты ни напишешь на этот случай, будет слишком обыкновенно... Я взял перо с удовольствием и в первый раз, может быть, с пользой и кстати... то есть для дружества. Можешь это напечатать, но где? - Беницкого - которого в тайне музы и три, четыре человека много жалеть будут - я думаю, не стало. Без него и "Цветник" так завял, как у меня в саду после осенних дождей китайский мак. Надеюсь, что Семенова поблагодарит хоть словом своей руки; я тем более на это имею права, что с ней незнаком. Ты теперь совершенно хочешь погрузиться в "Илиаду", как Ахиллес в реку забвения. И должен! Этого слова ни мой, ни твой желудок не варит. Однако ж, что тебя будет оживлять, окрылять поэтический дух, отгадай? - Зависть, точно она! Лучший способ ей мстить - молчать и делать.
      Что творит Анна Петр<овна> на даче? Спроси ее, где Ниловы: я к ним хочу писать послание. Где Капнист? - Как к нему писать? Про Хераскова трагедию ты говоришь, что академия ее венчала. Она делает свое дело, то есть,
     
      Triste amante des morts, elle hait les vivants [65] [Грустная возлюбленная мертвых, она ненавидит живых (фр.)].
     
      Какой ты чудак! - Ни слова будто не мог сказать Измайлову, либо сам сходить к Лесновскому за журналом? Не стыдно ли? Если б знал, что здесь время за вещь? что крылья его свинцовые? что убить нечем? Уж я принужден читать пряники Долгорукова, за неимением лучшего. Пришли "Драматический вестник", но в полноте. Нет ли чего нового? Я весь италиянец, е<ть> перевожу Тасса в прозу. Хочу учиться и делаю исполинские успехи. Стихи свои переправил так, что самому любо. Право, лучший судья, после двух или трех лет, сам сочинитель, если он не заражен величайшим пороком и величайшею добродетелью - самолюбием. Не издает ли кто ныне журналов? Что нового? Не похудел ли друг Радищев? Каково Яковлев играет? Какова погода? Продают ли вареную кислоту с померанцевыми отрубями, осыпанную лавровым листом? Жив ли твой аппетит? Долго ли Март<ынов> исповедует и что спрашивает на духу? Какое обширное поле для эпиграмм! Не худо бы тебе прислать мне турецкого табаку: порадуй же меня и душу мою! Маленький Катенин что делает, он с большим дарованием; где он? Франковы пилюли продаются в аптеках, в главных, для тех, у кого есть язык. Пришли их, пожалуйста, да ваксы банку для сапог. Я завожу переписку с 4<оглоко>вой: это преутеш-ная и презабавная реляция подвигов...
      Не влюблен ли ты? Когда так, то положи палец в рот (мизинец), зажми левую ноздрю, вытяни шею, плюнь - и все тут. Что значит ex fulgore? [66] [из пламени (лат.)] - Больно жаль Бе-ницкого! - Жильберт в нем воскрес и умер. Большие дарования, редкий, светлый ум, жаль, что залилось желчью; а его болезнь, я думаю, превратилась в нервическую; я на себе испытал это ужасное положение: чувствовать все гораздо сильнее, но с меньшими телесными силами! Поневоле призадумаешься и скажешь: что человек? За что один страдает, другой... Но всем участь одна, все, как царь и раб, умираем и живем несчастливы. Но баста, слишком умно заговорил некстати! Пришли табаку турецкого. Помнишь ли, что Брут говорил в Сенате, на улице, дома, в храмах, на площади, на судне? - Он говорил: "Гибель Карфагене!" Я не Брут, так говорить стану: дай табаку. Я читал все это время Княжнина сочинения. Сколько хорошего! Сколько ума и соли! - И какое холодное, мерзлое дарование! - У меня есть сосед, который пишет, читает церковную под титлами и гражданскую печать,- не примут ли его в академию? - Знаешь ли, какие этим членам надобны кресла? Стульчаки. О варвары, о Крашенинниковы, о Тредьяковские... Эта академия не всегда была запакощена, в ней были, сияли люди истинно с дарованиями. Mais sans un Mecenas a quoi sert un Auguste? [67] [Но без Мецената для чего нужен Август (фр.)] Где Крылов? Что делает Шаховской и Жихарев? - Полозов ко мне не пишет. Сочини из этого письма экстракт да пришли его мне полюбоваться. Ни начала, ни конца! Жаль, не губи эпиграмм моих в "Цветнике": они, право, не так дурны. Да пришли мне "Цветник", ради бога. Что значит ex fulgore? - Продолжение впредь... Посмотрю, у меня камин погас, а на дворе стужа.
      Италиянский эпиграф очень приличен к Семеновой; это один из лучших стихов Тассовых (скажу мимоходом, что "Иерусалим" - сокровище: чем более читаешь, тем более новых красот, которые исчезают во всех переводах); он значит: в прекрасном теле прекраснейшая душа. Этот стих взят из "Энеиды", вот латинский:
     
      Gratior et pulchro veniens in corpore virtus [68] [В красивом теле благородней и доблесть (лат.).].
     
      Смиряйся пред моею ученостью!
      Право, мои стихи не дурны. Как понравятся, не знаю?
      Растиньяковы кресты отправь с Семеном. 50 р. с теми, что я послал, и с этими, у сего приложенными, составят 150 р. Кресты и письма отнеси Делагарду сам; он очень любезный малый, друг Растиньяков, живет в капитуле Мальтийском, на дворе, или отошли, но самому лучше.
      Купи на остальные Державина сочинения, Монтаня непременно и табаку турецкого. Как бы сладостно выкурил трубочку!
      Если получишь от Протасьева, то купи что-нибудь, рублей в 75, на шею для Вареньки, по крайней мере приторгуй; не знаю, что носят. Мне хочется помоднее.
      Что значит ex fulgore?
      Бога ради, кресты отправь, извинись пред Делагар-дом, что я тебе не сказал, по ветрености, адреса его.
     
     
      38. Н. И. ГНЕДИЧУ
      19 сентября 1809. <Хантоново>
     
      Я радуюсь, что письмо мое тебя утешило. Могло ли произвесть иное действие на сердце, способное разделять в полноте чувство дружества? Мог ли б я тебя любить, если б душа твоя не отзывалась согласно на голос моей дружбы? - Чем более живу, тем более люблю тебя; все, даже маловажные происшествия связывают теснее союз дружества. Оно растет с годами, ибо мы гораздо более привязаны друг другу теперь, нежели назад тому год и более. Любовь совсем не так: эта горячка любви, эти восторги, упояющие душу, исчезают - где истинная любовь? - нет ее! Я верю одной вздыхательной, петраркизму, т<о> е<сть> живущей в душе поэтов, и более никакой. В дружбе мой девиз: истина и снисхождение. Истину должно говорить другу, но столь же осторожно, как и самолюбивой женщине; снисходительну должно быть всегда. Ради сего последнего пункта и в силу этого условия, я могу болтать до устали,- не правда ли?
      Я твоей загадки не понимаю, да и не силюсь понять. Ты хочешь заняться Гомером. И советую. Расстанься, удались от писателей. Поверь мне, это нужно. Я знаю этих людей, они вблизи гораздо более завидуют. Хорошо с ними водиться тому, кто ищет одной известности, а не славы. Ты в первой не имеешь нужды, а последнюю ничем приобресть нельзя, как трудами. Позволишь ли дать совет? - Перечитывая твой перевод, я более и более убеждаюсь в том, что излишний славянизм не нужен, а тебе будет и пагубен. Стихи твои, и это забывать тебе никогда не должно, будут читать женщины, а с ними худо говорить непонятным языком. Притом, кажется, что славянские слова и обороты вовсе не нужны в иных местах; ты сам это чувствовал. Но и здесь соблюди середину; подвиг воистину трудный!
      Кто хочет писать, чтоб быть читанным, тот пиши внятно, как Капнист, вернейший образец в слоге, я не говорю - переводчику "Илиады". Поверь мне, что если бы Костров жил в свете, то не осмелился бы написать "сице" для "колесницы", а свет или еще значительнее слово - urbanite [69] [Общежительность (фр.).] - не последняя для тебя выгода; и я думаю, что вечер, проведенный у Самариной или с умными людьми, наставит более в искусстве писать, нежели чтение наших варваров. Я слог их сравниваю с рекой, в которую нельзя погрузиться, не омочив себя. Мне кажется, что гораздо полезнее чтение Библии, нежели всех наших академических сочинений, ибо в первой есть поэзия, а Кондильяк сказал: "On peut raisonner sans s'eclairer, mais on ne peut pas remuer mon ame d'une maniere nouvelle ou agreable, qu'aussitot je ne sente le beau" [70] [Можно рассуждать не просвещаясь, но нельзя взволновать мою душу новым или приятным способом, так чтобы я не почувствовал прекрасного (фр.).]. Вот преимущество стихотворного языка. Я не знаю, поймешь ли меня, но мне кажется, что лучше прочесть страницу стихотворной прозы из Марфы Посадницы, нежели Шишкова холодные творения.
      Подумай,- может быть, я сказал правду. Как мне Беницкого жаль! Я читал ныне "Умного и дурака" в "Талии". Он как предвидел конец свой. Все, что ни написано, сильно, даже ужасно, слишком сильно, напитано желчью. Жив ли то он?
      Уведомь меня, как Семенова приняла речь мою за Архия? Я теперь перевожу от скуки Тибулла в стихи, Тасса в прозу и перемарываю старые грехи. Много прибавил, и что важнее - все переписал. Я бы послал тебе что-нибудь, но берегу до случая, когда могу всё отправить вместе; хочу велеть переписать копии три. Если время будет, то пришлю и с этим письмом. В "Цветнике" и губить нечего.
      Отправь кресты, бога ради, отправь... Я, может быть, поеду вскоре в Москву. Хорошо бы и тебе туда заглянуть, а? Какая Аглая у Самариной? Не Шаликова ли журнала обчесавшаяся муза? Англичанка не сделала ли развязку романа немного поспешно? Жаль, что я не успел для нее застрелиться холостым выстрелом. Напрасно говоришь, что я пишу на какого-то издателя Лук<ницко>го. Я этих ослов плетьми сечь не хочу. Пришли книги, об которых писал прежде, да пиши поболее об дурачествах. Если б ты знал, как мне скучно! Я теперь-то чувствую, что дарованию нужно побуждение и ободрение; беда, если самолюбие заснет, а у меня вздремало. Я становлюсь в тягость себе и ни к чему не способен. Не знаю, впрок ли то ранние несчастия и опытность. Беда, когда рассудку не прибавят, а сердце высушат. Я пил горести, пью и буду пить. Сегодня читал я, что бог сотворил человека, и размыслил, смог. Моисеевы книги в начале. И впрямь, где счастие? Я его иногда нахожу в кратких напряжениях души и тела, ибо тело от души разлучать не должно, но тем более от напряжения органы изнемогают, и горесть тут как тут.
      Книги, бога ради, пришли. "Цветник", Державина и ".Драматический вестник".
     
     
      39. Н. И. ГНЕДИЧУ
      <сентябрь - октябрь 1809. Хантоново>
     
      Послушай, мой друг, что я хочу тебе сказать: не что иное, как предположение, но если ничего никогда не предположишь, то и не выполнишь. Притом же слова мои пусти на воду, если не годятся. Именно: ты знаешь, что мне 22 от роду; кончить век свой в моем чине стыдно и глупо; ты знаешь еще, что никогда я ни у кого ничего не просил, но тебе открыться можно. Если б я чувствовал, что ни к чему не способен, то, верно, ни слова не вымолвил. Ты скажешь: зачем я переменил службу? Но нет, ты этого не скажешь: ты знаешь мои обстоятельства. Служить мне надобно, но где и как? Вот в чем дело. Не можешь ли мне посоветовать и прочистить дорогу чрез кого-нибудь в иностранную коллегию (по дипломатике, как говорит Крылов); и я что-нибудь да стою, т<о> е<сть> могу быть полезен, ибо знаю языки. Но это не хитрость. Гнить не могу и не хочу нигде. А желаю, если возможно, быть послан в миссию; поговори об этом с людьми умными: нет ли способа? Я знаю на опыте, что иногда слово кстати от неважного человека значительнее, нежели сильная протекция. Знаю, что ежели кто умеет немного ценить дарования, тот более склонит слух к просьбе твоей, нежели какого-нибудь генерала. Посоветуйся с Анной Петровной. На этот случай женщины всегда лучше нас, ибо видят то, что мы не видим, ибо если захотят что, то сделают. Но я желал бы нечто верное, ясное, а не надежду, ибо ее гораздо более в моих пиитических мечтах, нежели в слове завтра. Вот в чем моя просьба состоит. Уважить или нет - от тебя зависит. Я бы согласился и без жалования в Италию, а это важное условие. Не правда ли? Старайся, если можно. Оленина и просить не хочу, ибо я ему многим, очень многим одолжен. Есть, правда, средство, через Баранова, и сильное, но ты знаешь, чего мне стоит просить за себя!.. Где Михаиле Никитич!..
      Кстати, скажу тебе, что через месяц еду в Москву. Катерина Федоровна сильно приглашает во всяком письме, да и мне ее увидеть хочется.
      Не можно ли поговорить с Гагариным об этом деле? Вся сила состоит в том: frappez juste, mais frappez fort [71] [Бейте по справедливости, но бейте сильно (фр.).], т<о> е<сть> ...Да я слишком заболтался!.. Итак, чтоб ты не назвал мечтой мои желания. Но если, мой друг, ты войдешь в мое состояние, то верно, верно пожалеешь. С моею деятельностью и ленью я буду совершенно несчастлив в деревне и в Москве, и везде. Служил всегда честно: это засвидетельствует тебе совесть моя. Служил несчастливо: ты сам знаешь; служил из Креста и того не получил, а упустил все, даже время, невозвратное время! - Теперь, с совершенной пустотой душевной, с пагубной для меня. Я решился: если не пойду служить по этой части, то поеду путешествовать, хотя бы это стоило десяти тысяч, что меня разорит совершенно; но гнить в ничтожестве не могу. И впрямь, когда мы посмотрим на баловней фортуны... Правда, я им не завидую.
      Рифма на пря, моря есть: не укоря. Да рифмы искать, не читав стихов, все то же, что лечить заочно, не видав больного. Не правда ли, что рифмы - занятие преполезное? Как ты думаешь? Но рифмы, скажу без смеху, чем новее, тем лучше, тем разительнее, например, у меня:
     
      Се третий шествует Алкастий горд и страшен,
      Как древле Капаний у твердых фивских башен.
     
      Этого письма, надеюсь, не будешь читать Самариной.
     
     
      40. Н. И. ГНЕДИЧУ
      1 ноября кончено и послано. 1809. Хантоново
     
      Г-жа Севинье, любезная, прекрасная Севинье, говорит, что если б она прожила только двести лет, не более, то сделалась бы совершенною женщиною. Если я проживу еще десять лет, то сойду с ума. Право, жить скучно; ничто не утешает. Время летит то скоро, то тихо; зла более, нежели добра; глупости более, нежели ума; да что и в уме... В доме у меня так тихо, собака дремлет у ног моих, глядя на огонь в печке; сестра в других комнатах перечитывает, думаю, старые письма... Я сто раз брал книгу, и книга падала из рук. Мне не грустно, не скучно, а чувствую что-то необыкновенное, какую-то душевную пустоту... Что делать? Разве поговорить с тобою?
      Я подумал о том, что писал к тебе в последнем письме, и невольно засмеялся. Как иногда человек бывает глуп!
      1-ое дурачество: я сравнял себя с Дмит<риевым>, назначил себе место ступенью ниже его!.. Бога ради, не напечатай этого! Да и не читай никому!.. 2-ое дурачество: говорил тебе о какой-то миссии... Не во сне ли я... Надеюсь, что ты это все прочитаешь хладнокровно, пожмешь плечами, положишь в ящик, замкнешь и делу квит. Но кто, мой друг, всегда бывал в полном разуме? - И что это разум? Что он такое? Не сын ли, не брат ли, лучше сказать, тела нашего? Право, что плели метафизики, похоже на паутину, где мы, бедные мухи, увязаем то ногой, то крылом, тогда как можем благополучно и мимо, то есть и не рассуждать об этом. Послушай Власьев-ны в "Сбитеньщике":
      Фадей. Власьевна, отчего, коли спишь, хотя глаза и зажмурены, а видишь?
      Власьевна. Это не видишь, а думаешь.
      Фадей. А что такое думать?
      Власьевна. Я и сама не знаю.
      Я и сам не знаю - бесподобное слово! И впрямь, что мы знаем? - Ничего. Вот как мысли мои улетают одна от другой. Говорил об одном, окончил другим. Немудрено, мой друг... В этой безмолвной тишине голова - не голова. Однакож обстоятельства не позволяют выехать. Я бы мог, правда, ехать, напр<имер>, в Вологду, но что там делать? Здесь я, по крайней мере, наедине с сестрой Алек<сандрой> (Варенька гостит у сестры), по крайней мере, с книгами, в чистой приятной горнице - и я иногда весел, весел, как царь. Недавно читал Державина: "Описание Потемкинского праздника". Тишина, безмолвие ночи, сильное устремление мыслей, пораженное воображение,- все это произвело чудесное действие. Я вдруг увидел перед собою людей, толпу людей, свечки, апельсины, брильянты... царицу... Потемкина, рыб и бог знает чего не увидел, так был поражен мною прочитанным. Вне себя побежал к сестре... "Что с тобой?"... Оно! они! "Перекрестись, голубчик!" Тут-то я насилу опомнился. Но это описание сильно врезалось в мою память. Какие стихи! - прочитай, прочитай, бога ради, со вниманием: ничем никогда я так поражен не был!
      Я надеюсь, что ты умен и не прочитал моего последнего письма Анне Петр<овне>. Но если ты совершенно, по симпатии со мной, потерял рассудок? Хорошо, что ей, а не другому, ибо
     
      Molti cosigli delle donne sono
      Meglio improvviso che a pensarvi usciti;
      Che questo ё speciale, e proprio dono
      Fra tanti, e tanti lor dal ciel largiti.
      Ariosto [72] [Многие советы женщин лучше, если они даны внезапно, чем после раздумья. Это совсем особый дар среди столь многих и многих, завещанных им небесами. Ариосто (ит.).].
     
      Если не поймешь, хотя не трудно понять твоей высокопарной латыни, то беды нет. Я писал к Капнисту - нет ответа; писал к Алексею Николаевичу - нет ответа; ныне писал к Ниловым - сердце говорит, будет ответ. Крылов родился чудаком. Но этот человек - загадка, и великая!.. Играть и не проигрываться. Скупость уметь соединять с дарованиями, и редкими, ибо если б он более трудился, более занимался... Но я боюсь рассуждать, чтоб опять не завраться.- Гоняются ли за тобой утренние шмели? Мне пришла чудная мысль. Если б, когда я у тебя жил, поутру пришел юноша к Милому Гению, и тебя бы не было на ту пору дома, то я так бы отбрил голубчика... "Не вы ли тот великий дух, который сочинил эпитафию на смерть статского советника?" Я. отвечаю: "Я"...- "Позвольте мне, пораженному явными чертами Гения, простираться, если возможно, до вашей Занимательности"... Я отвечаю все за тебя, как Скотинин на перекличке: "Я" - "Вот, м<илостивый> г<осударь>, моя трагедия... Кто более вашего, кто справедливее вас оценит слабый, мерцающий луч неопытного Гения?.." - "Я!"... Тут он мне начинает читать; читает, а я зеваю. Наконец,- есть всему конец, и трагедиям также,- ты входишь... и я указываю на переводчика Гомера и "Танкреда".
      Вот канва, по которой вышить можно, что хочешь. Я не знаю, как у тебя достает терпения слушать этот весь вздор? Но не слушать, наживешь врагов таких, которые тебя свечой станут жечь... Кстати, спрошу тебя: что Шаховской написал хорошего? Вот еще чудак не из последних. Как он меня выхвалял в глаза! Так что стыдно было за него. Как он меня, я чай, бранит за глаза! Так что стыдно за него. Честь Кодру-Жихареву. Не стыдно делаться Панаром-Водевильщиком? В его лета, дворянину, с состоянием? Он точно с дарованиями: это меня бесит. Измайлов плетет, а не пишет. Без смака вовсе.
      Однакож его проза вообще хороша и чиста. Что Беницкий? Продлите ему, боги, веку! Но он уже успел написать много хорошего...
     
      Пусть мигом догорит
      Его блестящая лампада;
      В последний час его бессмертье озарит:
      Бессмертье - пылких душ надежда и награда!
     
      Я еще могу писать стихи! - пишу кое-как. Но к чести своей могу сказать, что пишу не иначе, как когда яд пса метромании подействует, а не во всякое время. Я болен этой болезнию, как Филоктет раною, т<о> е<сть> временем. Что у вас нового в Питере? Что делает Полозов? Он не пишет ни слова. Что Катенин нанизывает на конец строк? Я в его лета низал не рифмы, а что-то покрасивее, а ныне... пятьдесят мне било... а ныне... а ныне...
     
      А ныне мне Эрот сказал:
      "Бедняга, много ты писал
      Без устали пером гусиным.
      Смотри, завяло как оно!
      Недолго притупить одно!
      Вот на, пиши теперь куриным".
     
      Пишу, да не пишет, а все гнется.
     
      Красавиц я певал довольно
      И так, и сяк, на всякий лад,
      Да ныне что-то невпопад.
      Хочу запеть - ан, петь уж больно.
      "Что ты, голубчик, так охрип?"
      К гортани мой язык прилип.
     
      Вот мой ответ. Можно ли так состареться в 22 года! Непозволительно!
      Как тебе понравилось "Видение"? Можешь сжечь, если не годится. Этакие стихи слишком легко писать и чести большой не приносят. Иным больно досталось. Бобров, верно, тебя рассмешит. Он тут у места. Славенофила вычеркни, да и все, как говорю, можешь предать огню и мечу.
      К кому здесь прибегнуть Музе? Я с тех пор, как с тобой расстался, никому даже и полустишия, не только своего, но и чужого не прочитал. С какими людьми живу?..
      Deux nobles campagnards, grands lecteurs de romans,
      Qui m'ont dit tout Cyrus dans leurs longs compliments... [73] [Два помещика, великих охотника до чтения романов, которые пересказали мне всего "Кира" в своих пространных приветствиях (фр.).]
      Вот мои соседи... прошу веселиться!
      Нет, невозможно читать русской истории хладнокровно, то есть с рассуждением. Я сто раз принимался: все напрасно. Она делается интересною только со времен Петра Великого. Подивись, подивимся мелким людям, которые роются в этой пыли. Читай Римскую, читай Греческую историю,- и сердце чувствует, и разум находит пищу. Читай историю средних веков, читай басни, ложь, невежество наших праотцов, читай набеги половцев, татар, литвы и пр., и если книга не выпадет из рук твоих, то я скажу: или ты великий, или мелкий человек. Нет середины. Великий, ибо видишь, чувствуешь то, чего я не вижу; мелкий, ибо занимаешься пустяками. Жан-Жак говорит: ..."Car vous ne laissez pas eblouir par ceux qui disent que 1 histoire la plus interessante pour chacun est celle ce son pays. Cela n'est pas vrai. II у a des pays dont 1'histoire ne peut pas meme etre lue, a moins qu on ne soil imbecile ou negociateur" [74] [Не давайте обмануть себя тем, кто утверждает, что историей наиболее интересной для каждого является история его страны. Это неверно. Есть страны, историю которых немыслимо даже читать, не будучи дураком либо дельцом (фр.).]. Какая истина! Да Писареву до этого дела нет. Он пишет себе, что такой-то царь, такой-то князь играл на скомонех, был лицом бел, сек рынду батогами и пр.! Есть ли тут малейшее дарование?.. Не труд ли это, достойный Тредьяковского... и академии наградою!.. Притом от одного слова русское, некстати употребленного, у меня сердце не на месте... Скажу тебе еще, что я читал от великого досуга и метафизику. Многое не понял, а что понял, тем недоволен. Например, сочинитель "Системы природы" похож на живописца, который все краски смешал в одно и после, кажется, говорит: "Отличи, коль можешь, белое от черного, красное от синего?" Наука тщетная и пустая! Это Дедалов лабиринт, в котором быть надобно, но не иначе, как с нитью, то есть с рассудком. Жаль, что эта нить тонка и гнила. Сей же самый сочинитель в конце книги, разрушив все, смешав все, призывает природу и делает ее всему началом. Итак, любезный друг, невозможно никому отвергнуть и не познать какое-либо начало; назови его как хочешь, все одно; но оно существует. То есть существует бог. А от сего все заключить можно. Я знаю твои мысли; ты знаешь мои и потому мимоходом это тебе сказал.
      Не знаю, читаешь ли ты "Анахарсиса"? Божественная книга. Не выпускай ее из рук, ибо она не только быть может путеводителем к храму древности или изящного, но исполнена здравой философии...
      У меня мало книг, потому-то я одну и ту же перечитываю много раз, потому-то, как скупой или любовник, говорю об них с удовольствием, зная, что тебе этим наскучить не можно.
      Писарев еще написал что-то. Именно: "Правила для актеров". Я из рецензии вижу, что это вздор, даже в эпиграфе ошибка против языка, непростительная члену Академии. Меня убивает самолюбие этих людей. Если б они хотя языком занимались, если б хотя умели ценить дарования чужие... Но что я говорю? На это надобен ум, а у них этого-то и недостает.
      Еще два слова: любить отечество должно. Кто не любит его, тот изверг. Но можно ли любить невежество? Можно ли любить нравы, обычаи, от которых мы отдалены веками и, что еще более, целым веком просвещения? Зачем же эти усердные маратели выхваляют все старое? Я умею разрешить эту задачу, знаю, что и ты умеешь - итак, ни слова. Но поверь мне, что эти патриоты, жаркие декламаторы, не любят или не умеют любить Русской земли. Имею право сказать это, и всякий пусть скажет, кто добровольно хотел принести жизнь на жертву отечеству... Да дело не о том: Глинка называет "Вестник" свой русским, как будто пишет в Китае для миссионеров или пекинского архимандрита. Другие, а их тысячи, жужжат, нашептывают: русское, русское, русское... а я потерял вовсе терпение!
      Я посмеялся твоему толкованию любви. Боюсь, чтоб ты не учредил суд любви, который существовал в Провансе в конце одиннадцатого столетия. Там эти полезные задачи разрешали всячески, и всё по латыни. Красавицы слушали с удовольствием ученых трубадуров, которые так хитро умели угадывать тайные сгибы их сердец. Но нас никто слушать не будет, так останемся всякий в своем расколе. Притом же всякий любит, как умеет, ибо страсть любви есть Протей. Она принимает разные виды, соображаясь с сердцем любовника. Любовь есть... но
     
      Je me sauve a la nage, et j'aborde ou je puis [75] [Я спасаюсь вплавь и пристаю к берегу, где могу (фр.).].
     
      Прощай, до свидания. Конст. Бат.
     
     
      41. Н. И. ГНЕДИЧУ
      23 ноября 1809. <Хантоново>
     
      Ох ты, голова моя ипохондрихиухихическая, не писала бы ты лучше писем в своих припадках. Мне и без них тошно: пощади меня.
      Голова ты, голова! Сказать Оленину, что я сочинил "Видение". Какие имел ты на это права? Ниже отцу родному не долженствовало об этом говорить. Он же извинителен, ибо не знал и впрямь, хочу ли я быть неизвестен. Но ты, но ты? Стыдно, очень стыдно. Поделом тебя совесть мучит. Я ветрен, но этого никак бы не сказал никому.
      Но я тебе прощаю от души; прости и мне некие глупости - вперед или назад.
      Прилагаю у сего оконченное "Видение". Произведение довольно оригинальное, ибо ни на что не похоже. Теперь, ибо имя мое известно, хоть в печать отдавай. Я прибавил: 1-е, из Москвы - шаликовщину, 2-е, русских повивальных Саф, которые пути не знают к морю. В каком расположении духа ни будь, а их падение тебя насмешит. Ода Лебренова хороша. Прочитай ее снова вопреки твоей голове, которая никуда не годится, ниже в испаганскую башню, составленную из козьих голов. Смотри "Всемирный путешественник".
      Карамзина топить не смею, ибо его почитаю. Впрочем, я бы мог написать все гораздо злее, в роде Шаховского. Но убоялся, ибо тогда не было бы смешно. Кажется, все исправил. Тройные же рифмы нужны. Французы пишут все четырехстопные стихи такими рифмами, rimes redoublees [76] [Двойные (повторенные) рифмы (фр.)].
      Я не хотел путешествовать в мечтах, но хотел быть при миссии на месте. Хотел... лучше сказать, врать. Я знаю, что ты ничем этому пособить не можешь, да и очень трудно. Следственно, про одни дрожди не говорят трожды.
      Пришли тотчас "Видение", да за мои полные письма пришли хотя одно нетощее в Вологду: я туда еду. Не стыдно ли тебе не прислать "Цветника" за труды мои, за стихи Семеновой? Пришли его... Каков Глинка? Каков Крылов? Это живые портреты, по крайней мере, мне так кажется... Егоров ходит с усами... Как вы, друзья, уестествили Заиру?.. Висковатого за виски... Каков бы был Штаневич в "Видении"? Гадок, не правда ли? Захарова... да не обидь всех... Шаховского, голубчика, с причетом, с адъютантами, янычарами, с сералью и с эв-нухами... да боюсь его, правду тебе сказать... Скажи мне, не читал ли Шишков, сидшдий в дедовском возке... Что бранят меня... Кто и как, отпиши чистосердечно. Заметь, кто всех глупее, тот более и прогневается. К Оленину я послал экземпляр. Поцелуй ручку у Анны Петровны. Я ее люблю и почитаю, и если б не лень, давно бы прислал стихи мои... Как ее дела?..
      Перестанут ли школьники топить Гермогена?.. Перестанет ли Писарев играть на скомонех? Ты мне твердишь о Тассе или Тазе, как будто я сотворен по образу и подобию божьему затем, чтоб переводить Тасса. Какая слава, какая польза от этого? Никакой. Только время потерянное, золотое время для сна и лени. Впрочем, первая песнь готова. Рифм я не знаю на моря и скоро, подобно Боброву, стану писать белыми стихами, умру, и стихи со мной.
     
      Не нужны надписи для камня моего,
      Скажите просто здесь он был и нет его!
     
      Вот моя эпитафия.
     
     
      42. А Н ОЛЕНИНУ
      23 ноября 1809. <Хантоново>
     
      Милостивый государь Алексей Николаевич! Гнедич уведомляет меня, что он прочитал вам мое "Видение", что оно вам понравилось, что вы изволили с него взять копию, но в нем столько описок, столько стихов неоконченных, даже без рифм, что я решился, исправя все, послать новый список Вашему превосходительству, где вы изволите найти трех Саф и проч. Мне перед Вами оправдываться не нужно; вы знаете совершенно, что позволено шутить не над честью, но над глупостью писателей: Гораций, Ювенал, Боало, Попе, Сумароков, все и все именовали Котенов своего века. Умный человек осмеянный прощает. Дурак сердится. Вольтер сказал в известном стихе:
      Qui pardonne a raison et la colere a tort [77] [Тот, кто прощает, прав, а кто гневается - не прав (фр.).]
      Но много ли умных? Поверьте, ваше превосходительство, что все рассердятся, "И я у всех стал виноват",- как говорит наш Пиндар Державин. Впрочем, бог с ними:
     
      Les sots sont ici-bas pour nos menus plaisirs [78] [Глупцы существуют, чтобы доставлять нам удовольствие (фр.).].
     
      Желаю знать, что более понравится вашему превосходительству.
      Глинка, например, списан с натуры. Падение в реку сочинительницы "Густава", и г-жи Буниной, и еще какой-то Извековой меня самого до слез насмешили. Желал бы очень напечатать в лицах это все маранье: для рисовщика карикатур пространное поле.
      Я давно не получал известия от вас, милостивый государь. Это меня беспокоило. Но и вас пустыми письмами беспокоить не хотел, зная, сколько время вам драгоценно. Прошу вас по крайней мере поцеловать за меня ручку у милостивой государыни Елисаветы Марковны и шепнуть ей под час, что за здоровье ее молит бога вашего превосходительства покорнейший слуга Константин Батюшков.
      Я скоро еду в Москву. Катерина Федоровна пишет, что я негодяй, что избалуюсь в деревне; но поеду через Вологду, где письмо вашего превосходительства, если удостоите ответа сновидца Иосифа, верно, застанет. Боюсь, чтоб дамы на меня не прогневались, и как написал Марин:
     
      Бранит меня и дочь, и мать полунагая
     
      за потопление певицы "Густава". Будьте моим щитом, ваше превосходительство, против северных Фиад и Фреронов.
     
     
      43. Н. И. ГНЕДИЧУ
      <Декабрь 1809. Вологда>
     
      Я пишу тебе из Вологды, откуда, если судьбы непреклоненные, неумолимые препятствовать будут, долго не выеду. Если же напротив... то адресуй письма свои в Москву. Ты едешь в Москву, ибо едешь в Малороссию, но ты едешь в Малороссию так, как едешь в Москву, т<о;> е<сть> никогда, да и что там делать тебе, нелюдимому? Меня же Катерина Федоровна зовет к себе столь убедительно... (Не знаю, мой друг, любит ли кто меня, как она? Может быть, в привязанности других кроется интерес, но в ее дружестве - ничего, кроме той привязанности, каковую мы чувствуем к человеку, нами обязанному.) Будь это сказано мимоходом. Итак, если в течение двух недель не получишь писем от меня, то адресуй в Москву на имя К. Ф. Муравьевой, Батюшкову, в Арбатской части, на Никитинской улице, в приходе Георгия на Всполье, N 237.
      Спасибо за "Видение"; я душевно рад, что оно тебе понравилось. Пришли его назад, ибо по чести у меня начерно ниже строчки нет. Я сжег нарочно, чтоб после почитать на свежий ум и переправить. Пришли не замедля. Не стыдно ли, что "Илиады" экземпляр не прислал мне. Твое же послание недостойно тебя; посылаю его тебе с замечаниями. Растянуто и дурно написано. Меньше славянизма и плавнее, ибо это сочинение, а не перевод. Мысль же, что Екатерина смотрит на внуку, бесподобна и может быть прекрасно выражена. Это ново и благородно.- Ты хочешь, чтоб я бранил Шаховского? - Не много ли это? - Или ты хочешь иметь другом Фрерона или Палиссота? Впрочем, я буду писать Дунциаду, где всех помещу на месте... Мир праху твоему, Беницкий! Мы с ним увидимся в царстве неизвестности, где ни дурных стихотворцев, ни дураков, ни злодеев... Ниловы! Они в Питере! А я писал к ним в Тамбов! Ниловы, Ниловы! Нилова, которая... которую... Ее опасно видеть!
      Не накидывай на себя дурь, мой друг, не говори, что люди с ума сошли. Ты не Жан-Жак, ты не потребуешь себе велегласно статуи, нет! Но анекдоты тобою так описаны, что можно их назвать образцом огорченного стиля. Я и сержусь и смеюсь; ты же...
      Это письмо начато давно, все дни проводил в хлопотах, и в таких, от коих ум у меня на... <письмо обрывается.- Ред.>.
     
     
      44. Н. И. ГНЕДИЧУ
      3 января 1810 г. <Москва>
      Видение пророка Ирмозиасооа.
      И я зрел град.
      И зрел людие и скоты, и скоты и людие.
      И шесть скотов великих везли скота единого.
      И зрел храмы и на храмах деревня.
      И зрел лицы южных стран и северных... И зрел...
      Да что ты зрел?
      Москву, ибо оттуда пишу, восторжен, удивлен, всем и всяческая. Глазам своим не верил, видя, что одного человека тянут шесть лошадей, и в санях!
      Видел, видел, видел у Глинки весь Парнас, весь сумасшедших дом: Мерз<лякова>, Жук<овского>, Иван<ова>>, всех... и признаюсь тебе, что много видел. Однако ж сказать ли тебе правду? Именно: мне стыдно перед Глинкой, который обласкал меня, как брата, как родного, а я... Боже мой, если б он знал... Но, к счастью, он ничего не знает.
      Пришли мне "Видение" скорее.- Кар<амзин> был в Твери. Здесь его встретили с кадильницами.
      Твое письмо меня так рассмешило! - Твоя Элегия, и эдак исковеркана! - Но не удивляйся: ты знаешь Мали-невича; он мне сказывал, что Межаков перевел Заиру, которую ты и Полозов будто выучили наизусть и за свою выдали.- Что Межаков задумывает? Жениться, на Львовой! Правда ли это? А между тем поет Державина.- Я получил от Canus [79] [Собаки (лат.)]- Капниста письмо, и предлинное, где он говорит и повторяет одну фразу: "Я к вам писал и не имел удовольствия получить ответа. Ваш Тасс бесподобен. Я к вам писал... Ваш Тасс..." и проч. Забавно!
      Пришли "Видение" и прочитай его Баранову, ибо ему оно известно, но прочитай сам. Впрочем, читай и распусти, если оно и впрямь хорошо. Я не боюсь тебя об этом просить, ибо оно тебе нравится.
      Прости мне, что пишу мало. На той почте обо всем уведомлю.
      Константин.
      "Цветника" нет как нет. Изм<айлов> свинтус и неучтивец.
      Вот мои замечания на приписание твое. Поздравляю с Новым годом.
     
     
      45. А. Н. БАТЮШКОВОЙ
      <.Январь 1810. Москва>
     
      Любезный друг, поздравляю тебя с новым годом, желаю счастия, здоровья и всех благ, которых мы уже давно не имеем. Я приехал сюда в рождество и живу у Кат<ерины> Фед<оровны>, которая не хочет,_ чтоб я жил один. Поэтому можешь рассудить, любезная сестрица, любит ли она меня; поэтому можешь рассудить, люблю ли я ее, я, который растворяю настежь обе двери сердца моего, когда дело идет до... любви, например. Здесь Анна Семеновна, приехавшая из Малороссии с одной из своих дочерей, которая была здесь отчаянно больна.
      Ты спросишь меня: весело ли мне? - Нет, уверяю тебя. В собрании я был раз, раз у Ижорина, у Полторацкого, да еще у каких-то Москвитян, которых и имени едва упомнить могу. Следственно, мне в Москве не очень весело. Да и где весело быть может?
      Я познакомился здесь со всем Парнасом, кроме Карамзина, который болен отчаянно. Эдаких рож и не видывал. Кстати скажу тебе, что я очень обласкан Ижориным и сестрой его.
      Отпиши мне обо всем обстоятельнее, я не премину писать с первою почтою к тебе и к Аркадию Аполлонови-чу. Павла Алексеевича, Вареньку и Лизавету поцелуй за меня. Константин Бат.
     
     
      46. Н. И. ГНЕДИЧУ
      16 января <.1810. Москва>
     
      Любезный Николай, я начинал сто раз ответ на твои письма, и ни слова написать не сумел. Что тому причина? Обстоятельства. Ты засмеешься; но это правда...
      Получишь длинное описание о Москве, о ее жителях-поэтах, о Парнасе и пр., но теперь выслушай.
      Я тебе писал о иностранной коллегии и теперь писать стану с тою только разницею, что... 1) я обдумал мною написанное, 2) что на опыте узнал, сколько мне вредна недеятельность духа, на которую здесь, в Москве, имею более причин жаловаться, нежели и в самой деревне.
      Приступим.
      (Я предполагаю.) Тверь от меня близко, то есть 150 верст. Если 6 я съездил туда с 1-й песнею Тасса? Если б вел. княг. приняла ее милостиво? Если б она дала мне письмо к министру иностранных дел с тем, чтоб меня поместили на первое открывшееся место в иностранной коллегии? . Как думаешь?.. Или хочешь, чтоб я весь заржавел в ничтожности, или - что еще хуже того - женился в мои лета и исчез для мира, для людей... за вафлями, за котлетами и за сахарной водой, которую женатые пьют от икоты после обеда.
      Если ты, если Сем<енова>, тобою настроенная, отпишут князю Гаг<арину>, если он это возьмет на сердце, то я думаю, что тут ничего мудреного нет, тем более что он Радищеву предлагал в Твери прекрасное место, от которого наш приятель имел глупость отказаться. Если так, то, отписав вместе с Семеновой Гагарину, напиши мне, и я сам съезжу в Тверь. Проси его; пусть она с жаром растрогает его самолюбие, и ни слова о моем проекте, а скажи, что я хочу поднесть только стихи и проч.
      Я знаю, что,
     
      Que la fortune nous vend се qu on croit qu elle donne [80] [Фортуна продает нам то, что считается подаренным ею (фр.)]
     
      Но поверь мне, что я весь не свой. Россия так надоела, домашние обстоятельства столь докучны - не говорю об интересе, ибо теперь, слава Богу, эта статья исправилась,- что я не могу остаться ни минуты спокойным.
      Тебе быть одолженным моим счастьем, тебе, Николаю, которого я, не знаю почему, как и когда, люблю, как брата, тебе, мой друг, мне приятно, весело и благородно. Но никому другому. Подумай об этом.
      Впрочем, я уверен, что ты безрассудным не сочтешь желания ограниченного, нисколько не романического. Если когда не толкнуться у дверей фортуны, то... ты сам это испытал. Уведомь меня немедленно о том, что предпримешь по этому делу. Скажу тебе, что я отдал Жуковскому твое послание ко мне с моим ответом, кой-где оба поправив. Он тебя любит... ибо он один с толком. Весь твой Константин Б.
      Ты увидишь у Оленина И. М. Муравьева дочь. Какова?., а?., а?., а??
     
     
      47 А. Е. ИЗМАЙЛОВУ
      <Январь 1810. Москва>
     
      НА ПЕРЕВОД "ГЕНРИАДЫ", ИЛИ ПРЕВРАЩЕНИЕ ВОЛЬТЕРА
     
      "Что это!" - говорил Плутон <и далее. - Ред.>
     
      Сделайте одолжение, напечатайте в одном из нумеров вашего журнала эту эпиграмму. Я желал бы служить вам чем-нибудь лучшим, да не имею; чем богат, тем и рад. Покорный слуга Константин Батюшков.
     
     
      48 Н И ГНЕДИЧУ
      1 февраля <1810. Москва>
     
      Я написал к тебе с Анной Семеновной Муравьевой; если ты не получил этого письма, то пошли за ним немедленно к Пушкиной, на Владимирскую улицу, ибо в оном много вещей нужных.
      Теперь прибавлю следующее. Если ты напишешь мне, что можно привести в действо мой план, то я немедленно поеду в Тверь и адресуюсь к к<нязю> Гагарину. У меня еще будет письмо от одной особы, которую ее величество отличает истинным уважением, прямо к великой княгине. Поелику требование мое вовсе не важно, не затейливо и просто, то я думаю, мой друг, что будет и успех. Как бы то ни было, но я в первый, да и в последний <раз.- Ред.>, толкнусь у дверей фортуны, ибо ты знаешь с Лафонтеном:
     
      Que la fortune nous vend се qu'on croit qu'elle nous donne [81] [Что фортуна продает нам то, что считается нам подаренным ею (фр.).]
     
      Здесь Львов, который тебя очень любит, а это и мне мило. Петин читал твое письмо и помирал со смеху. Жихарев (ибо это он тебе говорил) врет; Петин смеялся не над стихами, а над предметом их, который (между нами сказано будь) весь в веснушках.
      Ни слова о Москве; я тебе готовлю описание на дести. Карамзин обо мне с похвалой относится, как слышу от многих. Это дает повод на его знакомство: только что ему легче, и я у него.
      Батисту пришлю.
      Скажи Ниловым, что они не знают в свете жить: я к ним писал, а они ни слова. Я болен, простужен, с головной болью: вот причина, по которой не пишу более. Прощай.
     
     
      49. Н. И. ГНЕДИЧУ
      9 февраля 1810. Москва
     
      Я от тебя не получал давно писем, ни от тебя, ни от Полозова. Последний даже не отвечал на несколько писаний; это ему стыдно. Я нетерпеливо ожидаю ответа на последние. Как думаешь? - Неужели ты не склонишься на мои требования? Неужели мы не сойдемся мнениями? Неужели ты не войдешь в мое положение, которое, по чести, незабавно. Незабавно! Ах, если б ты мог прочитать в моем сердце! Так я и в Москве едва ли более рассеян, чем в деревне. В Москве? Куда загляну? в большой свет? в свет кинкетов? Он так холоден и ничтожен, так скучен и глуп, так для меня, словом, противен, что я решился никуда ни на шаг! И если б не дружба истинно снисходительная Катерины Федоровны, которой я день ото дня более обязан всем, всем на свете, то я давно бы уехал... в леса Пошехонские опять жить с волками и с китайскими тенями воображения довольно мрачного,- с китайскими тенями, которые, верно, забавнее и самых лучших московских маскерадов.
      Но что будет со мною вперед, если твое снисходительное, чувствительное дружество не протянет мне руки, чтобы вывести из этих потемок? Но вот еще опасность (ты, верно, улыбнешься, и смейся, если хочешь): ну, если я влюблюсь от нечего делать?.. Отвечай скорее. Да какова парижская красавица? У меня так голова вертится.
      Ба! Да, я видел Бороздина, был у него, отвел душу. Он так мил, что ужасть. Львов тебя любит и хвалит, как солнце: это мне мило. В "Вестнике" я напечатал твое и мое послание. С Жуковским я на хорошей ноге, он меня любит и стоит того, чтоб я его любил, а прочие, а маленькая тень? Нет, они меня хотят съесть. О головы! О ослы! О невежды! Кроме Каченовского, разумеется, который их умом всех обобрал, да и свой на время спрятал в карман. Дмитриев и Карамзин обо мне хорошо отзываются. Последний был болен: вот почему я у него не был. Впрочем, скажу тебе, что Москва жалка: ни вкуса, ни ума, ниже совести! Пишут да печатают.
      Скажи Нилову, что он не знает жить в свете, не отвечает на письма, что я vos ego... [82] [я вас (лат.).]. Но скажи ему это.
      Какову мысль мне подал Жуковский! Именно - писать поэму: "Распрю нового языка со старым", на образец "Лютрена" Буало, но четырехстопными стихами. Как думаешь? В силах ли я сладить с таким богатым сюжетом? Напиши свое мнение.
      Батиста не покупай, ибо верно пришлю. А ты мне пришли с Ермолаевым пару сапог; закажи их немцу, да пощеголеватее. Целую тебя от всего сердца. Константин Батюшков.
      Как находишь мою печать?
      Жуковский говорил об твоем "Леаре" в журнале.
      Какова парижская красота?
     
     
      50. В. А. ЖУКОВСКОМУ
      <Начало 1810 г. Москва>
     
      Поэт и судия! - а что еще лучше, любезнейший друг Василий Андреевич! - я опять начну докучать. Поправлен ли мой таз медяный? Если нет, то это письмо напомнит вам, что мой милый критик обещал заглянуть в книгу, ему вверенную. Заглянуть. Этого мало: заглянуть и поправить. Ваш труд не будет потерян, поверьте; 1-е: потому, что вы сделаете доброе дело; 2-е: ваше внимание к моим мараньям поощрит меня к продолжению перевода. Вы знаете на опыте, что поэтов поощрять должно, особенно ленивых. А где же они не ленивы? Я говорю о тех, которые с дарованием, даже и себя не исключая. Итак, назначьте день свидания у меня, ибо я желал бы, чтобы Пенаты мои увидели любезного Василия Андреевича. Я же имею кое-что прочитать, чего вывозить нельзя, ибо сани мои тесны.
     
     

К титульной странице
Вперед
Назад