Богуславская И. Я. Северные сокровища(1)

      ОТ АВТОРА

      Север... Само это слово овеяно романтикой. Своеобразие природы края, богатства недр, растительного и животного мира, лесные и водные просторы, наличие свободных земель с давних пор манили к себе людей. Но интерес к Северу особенно возрос за последнее столетие. Открытие многочисленных памятников истории и материальной культуры, деревянного зодчества и разных видов крестьянского творчества снискали Северу славу своего рода заповедника народной культуры и ее национальных традиций. Тому способствовали исторические судьбы края, особенности его заселения и развития.

      История Севера содержит еще немало загадок и спорных проблем. Но в ней четко прослеживаются несколько основных этапов, определивших особые пути развития края, своеобразные условия быта, хозяйства и культуры.

      Начало освоения Севера восходит к древнейшим временам истории славян, селившихся на свободных землях по соседству с местными племенами. В дальнейшем большие исторические события не раз выплескивали на Север волны переселенцев. Среди них были отважные землепроходцы, открывавшие новые земли, осваивавшие берега могучих северных рек; крестьяне, бежавшие от крепостной зависимости; народ, спасавшийся от княжеских междоусобиц, от войн, нашествий чужеземцев, религиозных преследований; ссыльные опальные люди – участники крестьянских восстаний, борцы «за веру», утописты, профессиональные революционеры.

      Два обстоятельства сыграли важную роль в особых путях развития Севера. Здесь не знали татаро-монгольского ига, разорившего дотла многие города и земли Древней Руси. Не было на Севере и помещичьей формы крепостного права. Северный крестьянин не знал личной зависимости от барина, жестоких форм крепостничества. Все это способствовало формированию свободолюбивых черт характера жителей Севера, более полному выявлению творческих сил народа, но отнюдь не означало беззаботного, идиллического существования. Войны, жестокость феодальной администрации, поборы многочисленных монастырей и государства тяжелым бременем ложились на плечи крестьянства, составлявшего основную часть населения Севера.

      Выносливости и приспособляемости людей, особых форм хозяйства требовали и природные условия. Суровый климат осложнял ведение земледелия. Поэтому с давних пор подспорьем ему служили промыслы и ремесла, получившие здесь особенное развитие и распространение. Занятия лесным, морским, рыбным промыслами были нередко связаны с опасностью для жизни, требовали коллективного труда и опыта. Отсюда особая роль общины на Севере, развитие большой крестьянской семьи. Обработка природных материалов способствовала возникновению центров народного художественного ремесла, широкому развитию многих видов крестьянского искусства.

      Формирование населения Севера длилось несколько веков. Немалую роль в нем играли взаимосвязи с местными народностями, частично ассимилировавшимися с русскими, отчасти оказавшими на них определенное влияние. Контакты с неславянским населением осложнялись новыми миграционными волнами пришлых людей. Они не просто «если на Север традиции разных местностей. Здесь формировалась северорусская этническая общность, сложившаяся довольно поздно, в рамках средневековой народности.

      Особенности жизни населения сильнее всего проявляются в наиболее устойчивых чертах его материальной культуры – жилище и одежде. Ученые полагают, что характерный тип северного крестьянского дома-двора и основные черты северной русской одежды сложились не ранее пятнадцатого – шестнадцатого веков. XV – XVII века – важнейший этап в развитии Севера, в сложении самобытных черт жизни, быта, культуры края.

      В формировании особенностей культуры русского Севера большую роль играли постоянные связи с ведущими городами России. До XV века решающее влияние на развитие северных земель имел Новгород Великий, в XVI – XVII веках – Москва, а в XVIII – XIX – Петербург. Но уже о XVI – XVII веках здесь приобретают важное значение местные города: Архангельск, Холмогоры, Вологда, Сольвычегодск, Великий Устюг – крупные центры торговли, ремесел, художественной культуры. Их возвышению и расцвету немало способствовало положение посредников на важном торговом пути из центра страны по северным рекам в Европу и обратно. Лишь с XVIII века, с основанием Петербурга и перемещением центра торговли на Балтику, роль этих городов отошла на второй план. Да и сам северный край все больше становился провинцией, продолжавшей собирать крупицы русской культуры других районов, но оказавшейся на периферии новых процессов капиталистического развития страны.

      Но, может быть, именно благодаря этому Север стал своего рода хранителем традиций народной культуры. Замедленные темпы развития края не нарушали сложившегося здесь патриархального бытового уклада, приверженности обычаям старины, соблюдения обрядов и праздников, скрашивавших суровые условия жизни. По выражению академика Б. А. Рыбакова, в XIX веке Север «стал как бы отдавать свои долги России, возвращая в целости то, что в центре давно было позабыто». Так произошло «второе открытие» Севера.

      Начало ему положили фольклористы. В 1859 году студент Московского университета П. Н. Рыбников, заночевав у рыбацкого костра на одном из островов Онежского озера, услышал пение былины. Живое бытование эпоса, считавшегося забытым, казалось невероятным. Оно повлекло паломничество на Север ученых, собиравших и записывавших произведения фольклора. За фольклором последовало открытие все новых сокровищ северорусской культуры: песен, обрядов, деревянной архитектуры, народного искусства, изделий промыслов, иконописи, рукописных книг.

      С тех пор 'исследование Севера продолжается. В этих краях нередки экспедиции археологов, археографов, этнографов, историков, искусствоведов, архитекторов. Сегодня Север – не отсталая окраина России. Век техники существенно изменил его облик. Но именно здесь созданы охранные зоны, природные заповедники и архитектурно-художественные комплексы, музеи народного быта, местного искусства и культуры.

      Много ярких страниц написано о русском Севере, его истории, материальной культуре. В последнее десятилетие вышло немало книг и альбомов, посвященных народному искусству края. О нем и предлагаемые читателю очерки. Но темы их обращены не только в богатое прошлое народных ремесел, некогда развитых на Севере, но и в их сегодняшний день. Ведь северная кладовая – не бездонный источник, из которого можно черпать бесконечно. Многое необходимо сохранять и развивать на местах.

      Далеко не все формы проявления старой народной культуры возможны и разумны сегодня. Но часть из того, чем славились издавна народные мастера, уже вписала яркие страницы в историю советской культуры. Холмогорская резьба по кости, вологодское кружево, северная чернь – их слава давно перешагнула границы Европы. Все ли богатейшие традиции этих центров живы и активны сегодня? Все ли зависящее от нас, современников, мы делаем для сохранения народного искусства Севера, для развития его новых форм и процветания традиционных художественных промыслов?

      На эти вопросы ответило постановление ЦК КПСС «О народных художественных промыслах», принятое 17 декабря 1974 года. Оно подтвердило непреходящее значение народного искусства как части советской социалистической культуры и на многие годы вперед определило конкретные меры для его успешного развития. Постановление указало на достижения многих центров в овладении традиционной местной культурой, но вместе с тем обратило внимание на ряд недостатков в руководстве народными промыслами и подготовке кадров молодых мастеров. Отмечалась также необходимость широкой популяризации искусства народных промыслов и публикации уникальных произведений.

      В этом свете вниманию читателя и предлагаются настоящие очерки. В них освещены многие проблемы современного народного искусства Севера.

      МНОГОГОЛОСОЕ ЭХО ЛЕСА

      Организовав сильного северного человека,
      природа дала ему материал для творчества –
      дерево, материал нежный, податливый и живой.


      И. Евдокимов. Север в истории русского искусства


      Север богат лесами. На тысячи километров простираются они в Архангельской и Вологодской областях, составляя едва ли не главное из земных богатств края. Во все времена северный лес поставлял бесценный материал для созидания, здесь издревле сложилась культура художественной обработки дерева.

      С незапамятных времен дерево поило, кормило, одевало, обогревало человека, который в благодарность наделял его силой и могуществом, превратив в один из древнейших символов и поэтических образов народного творчества. Во многих районах Севера долго сохранялся обряд почитания деревьев. Волшебные кусты и деревья – обычные защитники героев северного фольклора. Как олицетворение вечных законов природы «древо жизни» входит непременным мотивом орнаментов и сюжетов многих видов изобразительного народного искусства.

      Дерево было поистине всеобъемлющим и универсальным материалом.

      Из дерева строили города и села, избы и хозяйственные постройки, возводили храмы и ансамбли монастырей; несмотря на запреты церковников, создавали различные скульптурные изображения. Из дерева делали предметы внутренней обстановки дома, многие орудия труда, средства передвижения. Дерево шло на изготовление хозяйственной и домашней утвари, из него резали игрушки и просто мелкие безделицы. Задолго до того как из дерева научились получать бумагу, оно служило основой для памятных записей и зарубок.

      В ветвях, стволах, корнях и сучьях народ находил готовые поэтические образы и уподобления; но не менее мастерски использовал разнообразные способы и приемы обработки.

      Береза, дуб, сосна, ель, осина – каждая порода обладала своими свойствами и достоинствами, цветом, строением древесины, которые мастера хорошо знали и учитывали при обработке. В дело шла не только сама древесина, но также луб, корни, ветви и прутья, кора молодой березы – береста.

      Из дерева тесали бревна и доски, выдалбливали большие ведерные ковши, рубили поленья и чурки, из которых затем резали многие предметы и игрушки. Дерево украшали разного рода узорами – рельефными, углубленными, сквозными, выжженными; дерево расписывали, раскрашивали. Из лыка, бересты, корней и прутьев плели предметы домашнего обихода...

      Многообразны приемы и способы обработки дерева; они составляют два взаимосвязанных вида народного мастерства – резьбу и роспись.

      Искусство резьбы и росписи по дереву на русском Севере столь обширно и разнообразно, что рассказать о нем кратко нелегко.

      Север сохранил немало памятников народного деревянного зодчества. Во многих селах и деревнях стоят шатровые и многоглавые церкви. Возведенные в давние времена безвестными плотниками с большим чувством понимания местного ландшафта, они и поныне впечатляют красотой силуэтов, пропорциональностью объемов. Под стать этим уникальным сооружениям и северные крестьянские дома, монументальные, просторные, объединяющие порой общей кровлей жилье, подсобные помещения и хозяйственный двор. Разумно и целесообразно устроены их интерьеры с удобным размещением определенных по назначению частей и встроенной мебелью. Амбары, бани, мельницы, журавли-колодцы, небольшие, похожие на избы часовни – все это область народной архитектуры, сочетающей строительный размах с бережным отношением к окружающей природе, удобство использования с красотой форм, величие и монументальность внешнего облика с камерностью интерьеров.

      Но северные постройки замечательны не только своей архитектурой. В них проявился пластический дар русских древоделов, мастерство живописцев, орнаменталистов и декораторов. И именно это рождало подчас местные особенности северных изб, делало каждый дом своего рода индивидуальным произведением.

      Северные дома подобны характерам людей: одни легки, беззаботны, радостны; другие суровы, замкнуты. На Северной Двине и Пинеге, в Вельском и Шенкурском районах не редкость дома, украшенные снаружи росписью. На досках фронтона и подбоях кровли красуются сказочные цветы и травы, птицы по сторонам вазона, львы в геральдических позах. Красочность и нарядность росписей придавали дому радостный приветливый облик. Иной характер имеют дома-гиганты, стоящие на берегах Мезени. Неспокойной ребристостью бревенчатых стен с окнами-бойницами они напоминают крепости.

      Во многих районах Севера дома украшены орнаментальной прорезью. Словно лицо дома, главный фасад по торцу кровли обрамляют резные доски с ажурными полотенцами на концах. С конька крыши свисают сквозные круги-розетки с лучами-сияньями – некогда символами солнца. А глаза дома – окна подчеркнуты наличниками, то гладью широкой доски с крупными геометрическими мотивами, то затейливой вязью прорезных очелий.

      В декоре домов воплотилось и пластическое мастерство резчиков: в мощности объемов сруба, в округлости бревен с динамикой их крутых упругих боков; в поддерживающих дождливые потоки «курицах» и могучих конях-охлупнях, при всех своих грандиозных размерах легко парящих над домом.

      Уверенными взмахами топора плотник обрубал конец бревна, придавая ему облик коня, птицы или оленя. С крутой грудью и гордо вскинутой головой, они величественно возвышались над деревней. Потрескавшееся, замшелое от влаги и ветров дерево обрело со временем серебристый оттенок, усиливающий впечатление силы и мощи этих своеобразных монументальных скульптур. Коньки-охлупни были украшением дома и символом добрых духов, покровителей домашнего очага.

      Обобщенной пластике охлупней сродни так называемая плотницкая игрушка: кони-поползухи с Мезени и Печоры, коньки и куклы-панки поморов Онежского полуострова. Небольшие фигурки лишь самыми общими чертами передают облик коня и человека. Слегка обтесанные топором, выразительные в своей мощи и нерасчлененных объемах, они сохраняют форму цельного деревянного бруска. Ножом и раскаленным гвоздем или проволокой нанесены скупые детали – глаза, рот, «ос, условные обозначения одежды кукол, упряжи коней. Их варианты возможны только в пределах сложившегося типа: конь то застывший в стремительном беге, то статичный, тяжелый, понурый; куклы-панки – фронтально стоящие, монументальные, суровые, будто идолы. Крестьяне-поморы делали эти игрушки во время весенней охоты в открытом море. Автор одного этнографического очерка начала XX века писал: «У нас народ промышленный отправляется теперь в море бить зверя, и любимое занятие там от скуки – вырезка панок и коней». От этих фигурок веет глубокой архаикой, древней символикой. Как полагают исследователи, в куклах и их названии «панки» до нас дошли отголоски борьбы с языческими идолами, пережитки древнего культа предков. Образ коня в народном искусстве также один из древнейших. С ним связано в народе олицетворение солнца, силы, добра, красоты. Конь в крестьянском хозяйстве облегчал труд, давал благополучие и счастье семье.

      Пластичные свойства дерева нашли многогранное выражение в деревянной посуде и утвари. Гармонией форм, плавностью силуэта выделяются ковши-скопкари и солоницы. Эти предметы издавна сопровождали народные праздники и обряды: в ковшах подавали на праздничный стол пиво, мед, квас или брагу; солоницу как покровительницу семьи первой ставили на свадебный стол. Образ плывущей величаво-спокойной горделивой птицы украшал стол, овевал застолье поэзией народных преданий. Многими поколениями мастеров создавалась совершенная форма этих предметов, совместившая скульптурный пластический образ с удобной вместительной чашей. Плавные очертания, волнообразные линии силуэта словно вобрали в себя медленный ритм движения воды. Так реальный прообраз одухотворил бытовую вещь, придал убедительную выразительность условной форме. Еще в древности она утвердилась как национальный тип русской посуды. Но если князья и бояре пользовались ковшами из золота и серебра, то в народе им подражали в дереве и росписи, достигая не меньшего художественного совершенства. Мастерство скульптора, создававшего ковш топором и ножом из цельного пня или корня, нередко дополнял живописец, превращавший его росписным орнаментом в сказочную птицу или ладью.

      На Севере было немало центров производства деревянной посуды: на Северной Двине и Сухоне, Мезени и Печоре, в районе Кириллова и Тотьмы, Великого Устюга и Каргополя. В каждом из них сложились свои варианты формы предметов, излюбленные приемы декоративного украшения. Так, на реке Кокшеньге в Тотемском районе Вологодской области в XIX веке делали долбленые резные солоницы, форма которых сходна с реальным образом утки. Выразительной пластике вторит благородный цвет потемневшего от времени дерева, вполне заменивший утице нарядную окраску.

      Не менее, чем объемная, на Севере была развита плоская выемчатая резьба. В виде скромных порезок или развитых орнаментальных композиций она украшала многочисленные бытовые предметы. Чаще ее применяли на вещах, у которых были большие гладкие плоскости: вальки для стирки белья, рубели-катки для глажения холста, трепала для очистки льна, ткацкие станы и особенно прялки. Свободные части доски заполняли узорами 'Из кругов, розеток, ромбов, квадратов, полос и зигзагов, заполненных внутри аналогичными мотивами. Вытягиваясь в длину валька или ковром покрывая лопасть прялки, они оживляли монотонную поверхность предмета, превращали ее порой в сплошное резное узорочье. Простейшие нарезки, лунки .и грани выемчатой и ногтевидной резьбы складывались в ясные и четкие композиции геометрического орнамента, подчеркивая такие же строгие формы и конструкцию самого предмета. Различные размеры порезок, степень их глубины вносили многообразие в сравнительно ограниченный набор мотивов, из которых мастера создавали бесчисленные варианты узоров.

      Орнаментальная резьба не только ложилась на поверхность по форме предмета, но соответствовала его стилистическому характеру, сформировавшемуся в данной местности. На монументальной вологодской прялке-лопате господствуют мощные круги розетки с глубокими, но пластичными гранями резьбы. Их рисунок нередко передают лучистые диски, напоминающие о древнем смысле подобных мотивов, служивших некогда символом великого светила – солнца. Иного плана резьба предметов с Онежского полуострова – мелкие дробные грани и выемки соединяются в узоре, напоминающем ювелирно разделанное резное панно.

      Прялка – особый предмет в крестьянском быту. В нем окрестились разные стороны народной жизни: это и орудие труда, служившее женщине с детства до старости; и украшение деревенских посиделок; и свадебный подарок – символ счастья, доброе пожелание и напутствие в новую жизнь отца дочери, жениха – невесте. Именно поэтому прялки нарядно украшали, и почти в каждой местности существовал свой особенный характер формы этого предмета и приемов его декора. Так, прялки Онежского полуострова легкие, изящные, с небольшой ажурной лопасткой на тонкой точеной ножке. В районе Кен-озера на Каргопольщине прялки массивные, могучие. Их длинная лопасть-доска на короткой ножке с широким донцем густо покрыта геометрической резьбой в сочетании с цветочной росписью и раскраской. Прялки района Борка на Северной Двине отличает соразмерность пропорций донца, ножки и лопасти, украшенных городками, сережками, округлыми перехватами. А на них яркая нарядная роспись, сверкающая киноварью и золотом.

      В своеобразии резьбы и росписи разных местностей были повинны не только те безвестные мастера, которые в далекие времена своим талантом положили начало местной традиции. Есть тут и более общие причины. Отдаленность и разобщенность районов Севера, отсутствие дорог, возможность общения только водными путями, доступными ограниченное время года, – все это способствовало образованию локальных особенностей быта, склада характера людей, своеобразия их говора, культурных традиций, в свою очередь оказавших влияние на развитие самобытных черт народного творчества и его местных отличий.

      Если резьба по дереву на Севере была распространена повсеместно и развивалась главным образом в сфере домашнего крестьянского хозяйства, то росписи формировались в промыслы. Изделия одних центров расходились в близлежащих селениях, другие продавались на ярмарках и базарах по всему краю и даже за его пределами.

      На протяжении XVIII – XIX веков в бассейнах Северной Двины и ее притоков, Мезени и Печоры сложилось множество очагов народных росписей: Пермогорье, Борок, Пучуга, Нижняя Тойма, Ракулка, Верхняя Уфтюга на Двине, Шенкурск на Ваге, Палащелье на Мезени, Усть-Цильма на Печоре, Замежная на Пижме и другие. Большинство из них открыты научными экспедициями в последние 15 – 20 лет, изучение их еще не закончено. Но бесспорны их связи с древней местной культурой, наследием древнерусского искусства, а подчас и прямая преемственность в развитии традиций иконописи и миниатюр древних рукописных книг.

      Стилистические особенности северных росписей богаты и разнообразны. Однако они не всегда сразу обнаруживают время возникновения самих центров. Сочетанием древности и современности загадочна мезенская роспись. В суровости ее цветового строя, в рисунке орнамента, насыщенного треугольниками, ромбами, волнистыми линиями, в четком членении узора рядами проявились отголоски древнего геометрического стиля. Можно предполагать, что роспись пришла на смену резьбе, сохранив ее рисунок и композицию. В то же время характер письма, манера быстрого нанесения штрихов и росчерков черной краской, полос и пятен коричневой, эскизные изображения коней, оленей и птиц в обрамлении полос, узор которых состоит из деталей тех же фигур (рога оленя, крыло птицы) – все это говорит о приемах своеобразной скорописи, сформировавшейся в условиях промысла. Центром его было село Палащелье, где с середины XIX века по 1930-е годы расписывали ковши, ложки, короба, лукошки и особенно прялки. Долгими суровыми зимами живописным мастерством здесь занимались целые семьи. Расписанные предметы везли большими возами на ярмарки и базары, и расходились они по всему Северу: не случайно мезенские прялки бытовали на огромных пространствах от Печоры на востоке до Онеги на западе.

      Если характер мезенской росписи напоминает импровизации первобытных художников, то к иным истокам ведет Пермогорье – крупный центр росписной посуды и утвари на Северной Двине. Здесь уже в XVIII веке расписывали сундуки и люльки, туеса и лукошки, чаши и стаканы, пивные кружки, хлебницы и позднее – прялки. Строгую выразительность форм предметов подчеркивал растительный орнамент, плавно огибавший поверхность. В уверенном линейном рисунке нетрудно заметить типичный мотив округлого или стрельчатого листа. Вместе с цветами-розетками и ягодками на тонких гибких стеблях он соединяется в пышном узорочье, напоминающем о стиле прикладного искусства XVII века. Характер орнамента пермогорских росписей сложился под воздействием развитых по соседству сольвычегодских и великоустюгских эмалей, тиснения и резьбы по бересте, узоров драгоценных тканей и золотных вышивок. Этот пласт древнерусской культуры дополнили птицы-сирины, единороги и львы из лубочных картинок, символов и аллегорий XVIII века, а в XIX веке – сценки из народной жизни. Но пермогорские живописцы не механически соединяли^ их в своих композициях, а создавали стилистически цельные произведения, в которых декоративность форм и приемов убеждала в возможности совмещения были и вымысла, древности и современности. Виртуозный рисунок с упругими линиями черных контуров и раскраской в четыре цвета – белый, желтый, зеленый и красно-коричневый – придавал этим росписям неповторимые черты с золотистой солнечной палитрой красок.

      XIX – XX века для народных росписей Севера были временем расцвета своеобразного «бытового жанра». На различных предметах из Пермогорья, коробах и прялках Мезени, в росписях Борка и Пучуги в орнамент вплетаются сцены катаний в санях и каретах, посиделок за прялками, чаепитий, охоты, шутливых битв всадников, изображения домашних зверей и птиц, колесных пароходов, появившихся на северных реках в то время. Сохраняя особенности и живописную манеру своего центра, эти сюжеты отражают разные стороны жизни и быта народа, его труда и отдыха. Непосредственность и острая наблюдательность сочетаются с типичностью образов, характерностью поз и жестов, мягким юмором. Декоративность приемов крестьянской живописи придавала жанровым сценам торжественный праздничный характер, делала изображенное будничное явление важным и значительным. И таким оно и было для авторов этих своеобразных картин, воплощенных с большой силой выразительности.

      Нередко народные художники включали в свои произведения надписи и целые поэтические тексты. Они уточняли условия создания вещи, поясняли изображенные сцены, указывали, кому предназначена вещь, кто ее автор, приводили местные поговорки, пословицы. На одной из пермогорских прялок читаем: «Написано по преснице кустики, а повыше тово конь, а повыше кустик, а повыше мужик на лошади идот, а повыше баба прядет – сидит, а повыше петух идет, за собой кутюшку ведет, а повыше того седят – чай кушают, а повыше того кустики». Надпись на рукомойнике поучает: «Люби мыться белей, воды не жалей, будешь бел как снег». «Сей туисок пить с перышком квасок, хозяин подноси, а гость больше не проси».

      Надписи-поговорки особенно часто украшают лубяные и берестяные туеса и лукошки. Само назначение этих легких удобных и прочных предметов располагало к философствованию. Низкая открытая форма лукошка широко распахнута навстречу щедрым дарам природы – грибам и ягодам. Туеса (бураки) использовали по-разному: в них хранили сметану, масло, квас, носили обед работающим в поле. Многими поколениями мастеров выверены размеры этих предметов, соотношения их высоты и диаметра. В одних районах привились туеса приземистые, коренастые, в других – стройные, высокие.

      Как и деревянные предметы, изделия из луба и бересты украшали резьбой и росписью. Их художественные особенности на Севере были также богаты и разнообразны и развивались как на базе домашнего ремесла, так и в виде организованных промыслов.

      До недавнего времени вокруг деревень Верхней Уфтюги «а Северной Двине работала артель, объединявшая мастеров росписи берестяных туесков и лукошек. Этот центр сложился еще в XIX веке. Промыслом занимались жители многих окрестных селений, отправляя на базары вверх и вниз по Двине груженые туесками баржи.

      В конце июня – июле, когда береза наполнялась соком и ее молодая кора – берёста легко отделялась от твердого луба, с распиленного на части ствола дерева снимали чулком «сколотни». Туесок делали из двух слоев бересты, сплошного цилиндрического внутреннего и прошитого или сплетенного наружного. Вверху и внизу внутренний слой загибали наружу, прокладывая для прочности ивовый прут. Снизу вставляли круглое деревянное дно, сверху аналогичную крышку с ручкой.

      В старинных туесках Верхней Уфтюги природная красота бересты служила естественным фоном для скромной росписи в виде изящной легкой веточки, несущей цветок на изогнутом стебле. С противоположной стороны туеса ему вторило изображение грациозной птицы, написанной легким росчерком пера. Спокойная гамма клеевых красок дополняла гармонию формы и росписи, сохраняя благородную простоту декора. В туесках XX века легкие веточки разбрасывали по красному или желтому фону, яркая звучность которого контрастно оттесняла немногословную выразительность орнамента. Культура графических росписей Севера нашла на Уфтюге свое оригинальное выражение. Еще в 1960-е годы здесь работали мастера, владевшие местным искусством. Сегодня их нет, но было бы жаль навсегда утратить самобытную нить традиции.

      Кроме росписи, бересту украшали тиснением, гравировкой и прорезью, из нее делали узорные полосы, выплетали целые фигурные предметы. Для чеканки или тиснения мастерам служили специальные штампики из твердых пород дерева, кости или лосиного рога. С помощью такой палочки с рельефным узором на конце выбивали орнамент «а поверхности берестяного листа, который затем служил стенкой корзины или цилиндром туеса. Мотивы кругов, розеток, ромбов, звездочек, ритмично разбросанные по фону или уложенные в ряды и косые полосы, придавали предметам неброскую декоративность. Они деликатно обогащали природную текстуру бересты, хорошо сочетаясь с ее естественным цветом.

      Много выдумки и изобретательности проявлялось в создании изделий из бересты. Из заготовленных клубков берестяной ленты с помощью палочек-зажимов мастера плели лапти и корзины, хлебницы и сумки-пестери, штофы, фигурные утки-солоницы. В процессе плетения лента ложилась в узорные композиции – в клетку, косичку, веревочку, треугольниками. Простым рисунком, игрой светотени, нюансами золотистого цвета материала они наделяли красотой обычные бытовые предметы.

      Тиснение и плетение из бересты широко бытовали на Севере. На фоне их повсеместного развития «сеченой берестой» славился Великий Устюг и деревни на реке Шомоксе, где сложились своеобразные центры этого искусства.

      Деревня Курово-Наволок в Шемогодье была крестьянским берестяным промыслом. С конца XVIII века здесь славились династии Вепревых, которые из поколения в поколение передавали мастерство орнаментальной резьбы. Ею украшали обширный круг предметов, обладавших стилевым единством. Во второй половине XIX – начале XX века шемогодские изделия находили спрос на всероссийском и международном рынках. За высокое мастерство один из прославленных резчиков – И. А. Вепрев не раз награждался медалями и дипломами.

      Основу берестяного кружева Шемогодья составляет мотив закрученного спиралью завитка с розеткой внутри и ответвлениями волнистых побегов. На вариантах этого мотива создано множество орнаментальных композиций. Сплошной узорной вязью они заполняют поверхности различных предметов, подчиняясь их форме. В расположении динамичных упругих завитков и их непрерывных гибких плетениях всегда есть равновесие, ритмичное соотношение фона и узора, его гладких и ажурных частей. Их подчеркивает подложенная под берестяное кружево подкрашенная фольга или цветная бумага. Мерцающий зеленый, малиновый, серебристый цвет оттеняет детали, придает плоскостному узору впечатление рельефности. В названии «сеченая береста» скрыт 'Импровизационный характер техники: на тонкий берестяной лист тупым шилом без предварительного рисунка наносят орнамент, который прорезают острым ножом.

      Высокое мастерство прорезной бересты шемогодские резчики донесли до наших дней. Несмотря на организационные трудности, которые промысел переживает уже многие годы, в нем работают женщины-мастерицы, унаследовавшие не только технику резьбы, но самую природу искусства, богатство растительных форм орнамента, мастерство композиции узоров. А. Е. Маркова, Н. Ф. Чупрова, З. И. Фролова, М. Ф. Вепрева, Н. П. Хомутинникова и другие – авторы многих произведений, хранящихся в музеях странны и известных зарубежному зрителю.

      Сегодня шемогодская резьба развивается на базе механического завода в деревне Кузино близ Великого Устюга и в самом городе, в цехе фабрики художественных кистей. Здесь делают вещи исключительно сувенирного плана: маленькие туески, коробочки, рамы для зеркал, шкатулки. В берестяном кружеве туесков живет традиционный орнамент, сохраняются принципы украшения предметов, приемы и техника ажурной резьбы. Но оставляют желать лучшего грубоватые формы шкатулок, их тяжелые деревянные обрамления. В самом орнаменте исчезла лаконичная разделка деталей, что превращает ажурный узор в плоскую накладку. Деятельность мастериц обезличена стандартными формами изделий, связана образцами. А повторение эталонов без творческого поиска, без глубокого развития традиций подлинного искусства неизбежно приводит к застою, штампу и вырождению.

      Между тем, шемогодская береста – такое же уникальное народное искусство Севера, как холмогорская резная кость, северная чернь, вологодское кружево. И чтобы встать в один ряд с ними, шемогодским мастерицам необходимо то немногое, чем владеют сегодня все художественные промыслы: объединение в один коллектив, где на равно высоком уровне создаются и массовые сувениры, и уникальные произведения. Путь развития искусства народных промыслов всегда основывался на единстве мастерства и творчества, взаимообогащении коллективных основ местных традиций личными поисками мастеров.

      * * *

      Богатое и разнообразное искусство обработки дерева сегодня во многом – достояние прошлого. По выражению некоторых этнографов, это «тупиковая линия развития народной культуры». В век бурного развития техники дерево перестало быть универсальным материалом. Одни предметы: орудия труда, средства передвижения теперь делать из дерева трудоемко и нецелесообразно. Другие – прялки, ковши, рубели, вальки – ушли из быта, став достоянием музеев.

      И все же дерево и поныне остается материалом с богатейшими декоративными свойствами, а его эстетические достоинства приобретают все большую ценность. Стандартизация и урбанизация жизни вызывают обостренный интерес к предметам из натурального материала. И если корзины, плетенные из ивового прута, прежде не считались произведениями искусства, то сегодня все больше привлекают как своей немеркнущей целесообразностью, так и красотой материала, его декоративностью, становясь своего рода олицетворением связей человека с живой природой. Происходит как бы второе открытие свойств дерева. Предпочтение отдается не скрывающей природные качества древесины росписи, а самому дереву, цвету и фактуре разных пород, естественным сучкам и корневищам, лыку и бересте, прихотливому рисунку их текстуры.

      На Севере многие народные мастера хранят традиции местных локальных центров. Произведения резчиков не только старшего поколения, но и молодежи стали обычным явлением на крупных художественных выставках. В одних работах повторяются выверенные веками формы и приемы украшений, в других традиции прошлого находят новое, современное преломление.

      Особенного развития достигла художественная обработка бересты. Разные способы плетения используют вологодские мастера А. А. Воробьева и В. С. Герасимовский. Ларец-сундучок Воробьевой сплетен в изящную мелкую клетку. Лишь на крышке гладкую поверхность украшают тисненые розетки. Чистый золотистый цвет бересты словно излучает солнечное тепло. Вполне современна лаконичная форма хлебницы Герасимовского. Она рождена плавными изгибами цельного берестяного пласта. Туес-бочонок А. И. Петухова, мастера из поселка Волошка Коношского района Архангельской области, монументален и своей формой, и крупными ромбами плетения, создающего намеренно жесткую шероховатую фактуру поверхности.

      Оригинально искусство старейшего мастера из деревни Селище Лешуконского района Архангельской области М. Ф. Фатьянова. Охотник и рыболов, он воспроизводит на туесах и коробейках картины жизни мезенской тайги: стадо лосей, косяк летящих уток, токующих глухарей. Простоту тисненого рисунка сопровождает выразительность образов, точность в изображении зверей и птиц. Фатьянов свободно владеет законами декоративности народного творчества. Его поэтичные композиции – своего рода орнамент, пронизанный ритмом расположения фигур, равновесием деталей, пропорциональным соотношением узора с гладким фоном бересты.

      Ажурной резьбой туесов увлекаются сыновья А. И. Петухова. Но стиль работ молодых мастеров не похож на прославленную шемогодскую бересту. Особенности их «почерка» – в равнозначной роли узора и фона, простоте и геометрической определенности мотивов орнамента, его четком построении. Мастера варьируют саму форму туеса, уплощая в овал круглое основание, изменяя размеры, пропорции, толщину стенок.

      А. И. Петухов известен как потомственный резчик, искусно владеющий многими способами обработки дерева. Но особую славу принесли ему птицы: напоминающие реальных и сказочные, парящие в воздухе и в стремительном полете, плывущие и токующие, добрые и хищные. В их облике пластика скульптурного объема тела сочетается с легкостью крыльев, составленных из копьевидных отрезков сосновой дранки. Сцепленные своеобразным веером, они ореолом окружают массивное тело птицы, уравновешивая его подобием распростертых в полете крыльев. Как в подлинных шедеврах народной резьбы, простота конструктивных приемов – не самоцель, ода полностью оправдана выразительностью поэтичного образа. Любуясь легким парением птицы, забываешь, из чего и как она сделана.

      Если у А. И. Петухова птицы построены на противопоставлении массивного тела и легких крыльев, то молодой архангельский резчик Н. А. Сидоров намеренно смягчает этот контраст. Тело его птиц легкое, почти невесомое, подчинено стремительному движению всей фигуры. Так полюбившийся сказочный образ находит свои варианты решений у каждого автора. В этой вариантности – подлинная народность их мастерства и творчества.

      Приведенные примеры далеко не исчерпывают всего разнообразия современной резьбы по дереву на Севере. Нередко к ней обращаются люди пожилого возраста, вспомнившие навыки мастерства, полученные в детстве. И, несмотря на то, что почти всю жизнь они занимались другим делом, впитанная от земли культура края помогает им приобщиться к творчеству.

      Среди многих украшенных резьбой домов Севера словно одетый кружевным покрывалом стоит дом Н. В. Анучина в деревне Савинское Вельского района Архангельской области. Дед Анучина украшал резьбой местные церкви. А сам мастер стал резать только с 1963 года. По его словам, сначала получалось грубовато, а «хотелось свое и нежное». Всего пять лет режет из ольхи и осины свои «шаркунки» бывший электромеханик из Конево Каргопольского района М. В. Варварский. Образцом ему послужили знаменитые на весь Север работы старейшего мезенского резчика А. А. Малыгина. И бывшая детская погремушка стала сувениром, впечатляющим природной красотой древесины, хитроумными сплетениями струганых деревянных палочек.

      Вечна и неистребима в народе тяга к прекрасному, желание украсить свой дом, предметы, среди которых проходит жизнь. Произведения народных резчиков Севера отличаются от работ самодеятельных мастеров города и изделий многих фирм, создающих современные сувениры. Из какого бы района ни происходил народный мастер, своим творчеством он представляет многовековой опыт местных традиций, воспитанный поколениями художественный вкус и высокое мастерство.

      Искусство резьбы и росписи по дереву русского Севера – это чистый родник, который утоляет жажду лишь тех, кто умеет бережно пить из него, не расплескивая понапрасну. Это вечный источник опыта, изучения самих принципов и законов творчества, выверенных многими династиями мастеров. Он таит еще немало неиспользованных возможностей, способных обогащать современную культуру.

      ЗАКАЛЕННЫЕ ОБЖИГОМ

      Гончарство принадлежит к числу древнейших видов народного искусства. С незапамятных времен человек научился обрабатывать глину, использовать гончарный круг, вытягивать на нем различные сосуды. Закаленные огнем, но все же хрупкие предметы служили каждому поколению и уходили из жизни вместе с ним. И ныне по сохранившимся в земле обломкам и черепкам археологи воссоздают древнейшую пору истории и материальной культуры человечества.

      Широко было развито гончарство и на русском Севере. Однако предметы, которые дошли до нас, отделены друг от друга многими веками и дают весьма неполное представление об этом виде ремесла. На Севере открыта одна из первобытных археологических культур керамики, украшенной простейшим ямочно-гребенчатым орнаментом, – так называемая «каргопольская культура», существовавшая в IV – III тысячелетиях до н. э. Здесь во все времена делали глиняную посуду и утварь. Здесь в XVII – XVIII веках занимались производством архитектурной керамики – изразцов.

      Изразцы русского Севера – особая область местного искусства. Столичная мода с опозданием пришла в эти земли, не без помощи именитых купцов и местных владык, старавшихся не отстать от века. Но эта мода нашла поистине всеобщее понимание. В поливных изразцах Вологды, Сольвычегодска, Великого Устюга воплотилась исконная любовь народа к узорочью, умение украсить любое свое создание. Расписанные цветными эмалями, покрытые рельефными изображениями изразцы особенно ярко выделялись на белой глади стен каменных зданий. Их помещали отдельными мозаичными вставками в углубления стен, соединяли в фигурные медальоны наличников окон, выстраивали длинными поясами карнизов. На квадратных плитках изображали фантастических львов и единорогов, экзотические ананасы и плоды граната, а рядом с ними – птиц, клюющих ягоды, гроздья винограда, пышные травы с цветами, в которых мастера с подлинно народной непосредственностью выражали свое понимание окружающего мира. И, может быть, не случайно в традиционное изразцовое пятицветие наряду с белым фоном вошли зеленый – цвет травы, желтый – солнца, синий – неба и красно-коричневый – цвет земли.

      В конце XVII – начале XVIII века изразцовые плитки с наружного декора перешли внутрь помещений. В Вологде, Сольвычегодске, Великом Устюге, Тотьме, Красноборске и поныне сохранились печи, подобные монументальным сооружениям, одетые ковровыми узорами поливных изразцов. Со временем рельефные изображения уступили место свободной живописи на плоских кафлях. Изразец за изразцом, ряд за рядом безвестные живописцы писали кистью целые повести, рассказывая о путниках в дороге, единоборстве воинов, дамах и кавалерах на отдыхе, сказочных зверях и птицах. И чтобы никто не мог истолковать изображенное превратно, его сопровождали лаконичными надписями, помещенными внизу в медальоне. «Умру или побежду», – заявляет персонаж изразца из Красноборска, представленного в экспозиции Архангельского музея изобразительных искусств. «Сие мне угодно есть», – поясняет женщина с корзиной фруктов. «Сильных победих», – утверждают два воина. В многообразной символике образов, позах, жестах, костюмах изображенных персонажей, в динамичной манере самого письма нашел выражение бурный и игривый стиль искусства XVIII столетия, по-своему понятый народными мастерами.

      Мода украшения печей поливными плитками сохранилась и в последующее время. Но все беднее становился круг сюжетов, ограниченнее цветовая гамма, а в XIX столетии зеркало печи стало совсем гладким и белым. Так сверкающие красочными бликами, впечатляющие разнообразием мотивов изразцы XVII – XVIII веков остались яркой вспышкой в народном искусстве Севера.

      Глубокая преемственность традиций свойственна гончарному делу. Глиняную посуду делали повсюду, где находились залежи гончарных глин. В разных районах сложились небольшие, но многочисленные керамические центры, обслуживавшие изделиями близлежащие деревни.

      Однако красочность и нарядность других видов искусства Севера заслонили скромное на первый взгляд гончарное ремесло. Да и бытовая роль самих предметов отодвинула на второй план их художественные достоинства. Видимо, поэтому северная народная керамика так слабо представлена в музеях и почти не изучена.

      Пожалуй, ни один другой вид искусства не обладает, подобно гончарному, такой устойчивостью форм и приемов техники, кажущихся неизменными многие тысячелетия. Секрет этого своеобразного смыкания древности и современности – во всеобщности природы и средств самого мастерства. «Не мять глины – не быть гончаром», – гласит народная мудрость. В ней отражены и процесс подготовки природного материала к работе, и чудесные превращения комка глины в умелых руках мастера.

      Быстро крутится гончарный круг, и с каждым его поворотом на ваших глазах из бесформенной глиняной массы рождается кувшин или миска с упругими боками, открытым для содержимого горлом. Сняв готовый сосуд с круга, гончар ставит его на просушку, а спустя несколько дней покрывает глазурью и обжигает в горне. Закаленное в огне изделие обретает прочность, цвет и красоту поверхности.

      Глубокая древность гончарного дела, сама техника работы на гончарном круге и назначение сосудов служить вместилищем для разных продуктов обусловили удобство и целесообразность округлых форм, выверенных многими поколениями гончаров. Поистине неисчерпаемы варианты их воплощения, всегда связанные с бытовым применением предмета.

      Среди богатства и разнообразия форм гончарных изделий Севера – огромные сосуды для воды, корчаги для пива, горлачи для хранения зерна, многочисленные горшки разных размеров и назначения, кувшины и кринки для молока или кваса, узкогорлые кубышки для растительного масла, глубокие миски и жаровни для приготовления пищи, подвесные рукомойники, ритуальные латки для холодца или киселя, особо украшенная свадебная посуда. Внешняя простота и скромность народной керамики сочетаются с удивительной пластичностью форм, то крутобоких приземистых, то вытянутых обтекаемых, но всегда пропорциональных и соразмерных.

      Выразительность форм дополняли различные способы их украшения. Хранитель многих древних традиций народной культуры, Север и в гончарном деле донес до наших дней виды техники, уже давно забытые в других местностях. Так, есть сведения, что в Вилегодском районе Архангельской области живет мастерица, знающая архаический способ так называемой «обварной» керамики. Вынутое из горна раскаленное изделие опускают в мучную болтушку, которая вскипает на его поверхности, оставляя на стенках фантастический узор из темных пятен с разводами. В бывших Тотемском и Великоустюгском уездах Вологодской губернии некогда бытовала чернолощеная керамика. Отливающие стальным блеском узоры на матовой поверхности сосудов достигались томлением в сильно коптящем пламени, медленным остыванием без доступа кислорода и последующим лощением – гладким камешком наносили простейшие мотивы орнамента.

      Повсеместно была развита поливная (муравленая) посуда, покрытая внутри и снаружи прозрачными или цветными глазурями, придававшими сосудам не только цветовое разнообразие и богатство, но также прочность, влагонепроницаемость. Глазури приготовляли из окислов металлов, состав которых давал коричневый, желтый или зеленый цвет поливы, их сложные сочетания в виде пятен, живописных потеков, украшавших поверхность изделий. У северных гончаров был шире распространен сухой способ глазурования: перед обжигом горшки покрывали смолой и посыпали порошком свинца с добавлением меди; в горне смола выгорала, а порошок плавился, застывая блестящим стекловидным слоем.

      Глиняную посуду украшали также орнаментами, нанесенными по сырому острой палочкой или штампиками. Волнистые линии, кольца, зигзаги, кружки поясами и в различных комбинациях размещали на плечиках или вокруг горла сосуда, подчеркивая особенности его формы.

      Типичный пример народной керамики Севера – горшок-«водяник», сделанный в начале XX века в деревне Филатово бывшего Никольского уезда Вологодской губернии. Его широкие покатые плечи создают перепад к плавно нисходящей конической форме. Самая широкая часть тулова подчеркнута лепным волнистым жгутом. Массивность и внушительные размеры сосуда смягчены четкими линиями силуэта, пропорциональным соотношением частей, светлым золотисто-желтым цветом поливы.

      Деревня Филатово – один из многих гончарных центров, выявленных за минувшее десятилетие. Обследование отдаленных районов Севера приносит все новые сведения об этом виде искусства, позволяет изучать его местные особенности, пополняет список народных мастеров. Так, сравнительно недавно стал известен гончарный промысел в селе Тимощелье на Мезени, мастера которого снабжали своими изделиями жителей окрестных селений и славились на всю округу.

      В последнее время все большее внимание привлекает открытый в середине 1960-х годов керамический центр в деревне Сомово близ Верховажья, на границе Архангельской и Вологодской областей. По рассказам жителей, промысел существует около ста лет. О том, что делали здесь чернолощеную и поливную посуду, говорят собранные кувшины, кринки, трехведерные и малые горшки, обрядовые латки-жаровни с тиснеными изображениями рыб и раков, кружки, миски и даже глиняные самовары. Поливные изделия покрывали цветными глазурями, ложившимися зигзагами и живописными затеками зеленого цвета, или сплошным коричнево-красным блестящим слоем. Такова шаровидная приземистая кубышка, исполненная в Сомове в начале XX века. Ее упругие бока подчеркивают ряды колец и волнистый поясок на плечиках, процарапанные в сыром тесте глины и даже после обжига несущие след движения руки мастера. Темный, коричневый с пятнами цвет кубышки усиливает тяжеловатость и сумрачность ее облика.

      Как часто бывает в русских деревнях, в Сомове многие жители носят одинаковую фамилию – Житнухиных. Один из них, Александр Иванович Житнухин, ныне участник многих областных и республиканских выставок народного искусства, – живое воплощение истории и художественных традиций местного гончарства. Его судьба – типичная биография народного мастера, которого в трудные годы жизни не раз спасало потомственное ремесло. Родился А. И. Житнухин в 1907 году в Сомове. Ему было 10 лет, когда умер отец и на руках матери осталось пятеро детей. Как старшему, пришлось помогать в поле, возить дрова из лесу. А потом выручило гончарство. Еще в детстве бегал с мальчишками по соседям, смотрел, как работают гончары, наблюдал, учился. Эта школа пригодилась. «Кабы не посуда, мне и на ноги не подняться было», – вспоминает мастер. В 1930-е годы А. И. Житнухин работал в Верховажье на промкомбинате, как и все мастера, сочетая гончарное дело с крестьянским хозяйством. От мирных дел оторвала Великая Отечественная война. Украинский и Белорусский фронты, служба в кавалерии... А после войны не сразу, но вернулся к любимому делу. И сегодня ловко крутится его гончарный круг, и рождаются на нем кувшины и миски небольших размеров, но упругих форм, изящные, удобные, отливающие потеками цветной глазури. И хотя с 1935 года живет мастер не в самой деревне Сомово, а в городе Вельске, за глиной ездит за 40 километров в родные места. Прикосновение к отчей земле дает ему, подобно античному герою, новые творческие силы, помогает хранить традиции. С гордостью говорит мастер, что работает он по-сомовски.

      Подтверждают это и его свистульки – миниатюрные фигурки коней и птиц. Их обтекаемые компактные формы свободно умещаются на ладони, будто только что отжатые пальцами из комка глины. Две-три детали придают образу-типу конкретное сходство: хищный клюв и хохолок птицы; мимолетным прикосновением деревянной палочки обозначенные глаза, рот и нос на слитой воедино фигурке коня-всадника. Разных оттенков зеленая и коричневая полива свистулек живописна. Как и посуда, свистульки А. И. Житнухина невелики no-размерам, но изящны и выразительны.

      Изготовление глиняных игрушек всегда сопутствовало гончарным промыслам. Однако соотношение их с посудой в разных центрах было различным. В Сомове свистульки служили своеобразной рекламой горшечникам. Ребятишки бегали по базару, возвещая свистом о приезде гончаров, созывая покупателей: на ярмарках в Вельске и Верховажье сомовская керамика была нарасхват.

      Известно, что игрушки и посуду параллельно делали в Тотемском и Кадниковском уездах Вологодской губернии. А в крупном гончарном районе, каким издавна был Каргополь и окрестные деревни, сла1ва местных игрушечников затмила горшечников. Сегодня мало кто знает о цветочных горшках, кувшинах и мисках, которые делает каргопольский цех фирмы «Беломорские узоры». Но зато трудно найти людей, не слыхавших о каргопольской глиняной игрушке и недавно скончавшейся мастерице У. И. Бабкиной. Все, кто приезжал в Каргополь, считали своим долгом побывать в деревне Гринево у прославленной игрушечницы.

      История каргопольской игрушки теряется в глубине веков. Лишь отдельные поливные глиняные фигурки столетней давности подтверждают ее бытование на территории бывшего Каргопольского уезда Олонецкой губернии. Расцвет и слава этого искусства связаны с именем талантливого мастера, потомственного гончара И. В. Дружинина, работавшего в 1930-е годы. Он не только изменил технологию украшения свистулек, но дал новое направление местной традиции, обогатил содержание и выразительные средства игрушки. Сотни фигурок Дружинина в собраниях музеев позволяют говорить о яркой индивидуальности его творчества, основанной на глубоких корнях местной народной культуры.

      В мире дружининских образов два рода сюжетов, обычных для глиняной игрушки: изображения людей, зверей и птицы-свистульки. Но как непохожи они на подобные фигурки других игрушечных центров! Главное место среди них занимают деревенские мужики и бабы: гармонисты, трубачи, охотники, курильщики, рожечники, продавщицы лепешек, крестьянки, идущие с базара и на базар с птицами под мышкой и корзинами в руках, щеголеватые деревенские модницы. Житель деревни, Дружинин хорошо знал быт каргопольского крестьянства и воплотил свои наблюдения в образах игрушек.

      Иной характер имеют звери-игрушки. Среди них конь, свинья, олень и медведь вполне узнаваемы. Большинство же игрушек в своем фантастическом облике совмещает черты разных птиц и зверей, не поддающихся однозначному определению. Нередко они призваны устрашать, напоминая темные силы народных легенд и сказок. Даже добрый увалень – медведь в игрушках Дружинина предстает во весь рост, с поднятой лапой, славно пугая встречного.

      Экспрессивность образов игрушек Дружинина – результат особенностей его творческого почерка. Фигурки небольших размеров, приземистых пропорций, с большими головами на довольно толстой шее. Их пластика предельно проста и лаконична, лишь самыми общими чертами передает она основные членения фигурки, круглое плоское лицо, короткие руки кренделями. Три дырки – глаза и рот, прямой нос защипом довершают облик этих маленьких человечков, точно окаменевших в своих статичных позах.

      Грубоватость лепки компенсирует роспись нежными оттенками красок по белому фону. Розовые, голубые, сиреневые, желтые, зеленоватые, они передают детали одежды, дорисовывают лица персонажей. На бабах кофты и юбки с передниками, платки и модные шляпки. На мужиках длиннополые кафтаны с большими лепными пуговицами, картузы и высокие шапки. Передники нередко украшает орнамент – круги, овалы, кресты, ветви с листьями, стволы деревьев. В этих мотивах отразились связи народа с природой, идеи плодородия, щедрости земли.

      На достижения Дружинина опиралась в своем творчестве Ульяна Бабкина. Ее игрушки легко узнаются по оригинальным сюжетам, своеобразию манеры лепки и росписи. Наряду с бытовыми и жанровыми сценками – танцующими парами, катаньями в санях, Бабкина любила изображать фольклорные персонажи, создавать шутливые фигурки полулюдей-полузверей. Выдуманные образы она сопровождала прибаутками, поговорками, целыми легендами. В ее игрушках живая эскизная манера лепки сочетается с разнообразной росписью: то орнаментальных росчерков на гладком цветном фоне, то контрастном сопоставлении ярких цветных плоскостей.

      В последнее десятилетие над созданием каргопольской игрушки работало и работает несколько мастеров: С. Е. Дружинин, Н. А. Перцев, К. П., А. П., А. Ф. Шевелевы, С. И. Рябов. Однако состояние промысла не может не вызывать тревоги. Предназначенная служить исключительно дешевым сувениром, каргопольская игрушка утратила свою художественную оригинальность, трепетность, непосредственность народного мастерства. Стандартные по лепке, однообразные грубой локальной раскраской фигурки яркостью цвета порой подражают особенностям дымковской игрушки, центра с иными принципами и традициями. Типичная для народной глиняной пластики статичность и фронтальность заменяется неумелым стремлением передать реальное движение, незнание законов местного искусства оборачивается внешним сходством и отсутствием профессионального мастерства – явления, чуждого подлинному народному творчеству, где ремесло и искусство всегда нераздельны.

      Каргопольская игрушка – уникальное явление не только в масштабах русского Севера, но и всей национальной народной культуры. Ее судьба зависит от создания благоприятных условий для творческого возрождения живого мастерства.

      ХУДОЖЕСТВА ИЗ МЕТАЛЛОВ

      В природных богатствах Севера не последнее место занимают различные металлы. Разработки залежей железных и медных руд велись здесь еще с древности. Но разобщенность земель и отсутствие дорог не привели к созданию крупного общегосударственного металлургического центра, подобного Уралу, Туле или Устюжне Железнопольской. Поэтому обработка металлов на Севере шла на уровне народного ремесла, удовлетворявшего главным образом повседневные нужды населения. Но, может быть, именно это повлияло на создание и широкое распространение художественных металлических изделий. С равным искусством мастера работали как с черными, так и с цветными металлами. Железо, медь, серебро и их сплавы уравнивались в своей художественной ценности, обретая совершенные формы изделий, пластическую выразительность, ювелирную орнаментацию.

      Как и гончарство, искусство обработки металлов русского Севера плохо представлено в собраниях музеев и почти не изучено. Многие предметы не соотнесены с конкретными местами их производства, да и выявленные центры далеко не исчерпывают всех существовавших промыслов. Тем не менее, можно утверждать, что в разные времена и в различных местностях отдавали предпочтение определенным металлам, способам их обработки, характеру изделий. Были здесь свои «железный», «медный» и «серебряный» века...

      * * *

      Древними традициями, высокой культурой ремесла, веками отработанной технологией отличалось искусство кованого железа. Основой его послужило широкое развитие кузнечного дела. Запасы болотных руд и дешевого леса на Севере создавали благоприятные условия для выплавки железа, способствовали повсеместному распространению кузнечного ремесла. Изделия кузнецов глубоко проникали в народный быт: без ножа, топора, косы, серпа и других предметов и орудий труда не могло обойтись ни одно крестьянское хозяйство. Почти в каждой деревне стояла кузница, где крестьянин-кузнец, один или с помощником, выполнял разнообразные работы по заказу жителей. Подковывая лошадей, наводя косы и топоры, вырезая замки, кузнец нередко совмещал профессии металлурга, доменщика-литейщика и слесаря. О кузнецах слагали сказки и легенды, ибо ремесло это, связанное с огнем, превращением твердого металла в раскаленный податливый брусок, приравнивалось в народе к волшебству, к общению с нечистой силой. Недобрые отношения с ней грозили пожарами всей деревне, от чего ставили кузницы отдельно, на окраине.

      Любовь к пышному узорочью, богатой орнаментике, характерным для стиля прикладного искусства XVI – XVII веков, вызвали к жизни своеобразные формы кованого железа. Преодолевая природную твердость и прочность материала, кузнецы придавали раскаленному металлу любую форму, подчиняли его воле человека, замыслу художника. И ставший послушным материал обретал то упругую силу гнутых прутов, из которых ковались объемные предметы, то легкую прорезь ажурного кружева.

      Искусством кованого железа в XVI – XVIII веках славились мастера Архангельска и Вологды, Холмогор и Белозерска, Сольвычегодска, Тотьмы и особенно Великого Устюга. Только в Великом Устюге в 1620-х годах насчитывалось 47 кузниц. А через 60 лет их было уже 68. Документы свидетельствуют, что искусных устюгских мастеров, которые умели «всякое кузнечное дело делать», отзывали на работу в Москву, Пермь Великую, города Сибири. А в самом городе и поныне можно видеть узорные решетки окон и балконов, оград и ворот, кронштейны и подвесы, впечатляющие строгими ритмами непритязательных мотивов. В пространстве и световоздушной среде эти кованые изделия были рассчитаны на фронтальную точку зрения, лучше всего выявлявшую четкий графический рисунок узоров. Динамичные завитки, круто закрученные спирали, пучки лучей, копьевидные мотивы и растения – в каждой детали, их повторении и чередовании заключены недюжинная сила и мощь мастерства, одухотворившего холодный черный металл.

      Трудно сказать, где именно и в каком веке родились фантастические цветы на тонких длинных стеблях, служившие светцами – держателями горящей лучины. Их датируют XVII – XVIII веками, хотя традиционность бытовой роли вещи говорит о существовании светцов с глубокой древности. Источник освещения избы находил множество вариантов художественного воплощения. У одних мастеров он напоминает современный торшер – витой стержень, укрепленный на прочной подставке-основании, легко несет пышный бутон цветка-навершия. Движение гнутого прута создает ясный контур предмета. В его пропорциях незримо присутствуют реальные соотношения цветов и стеблей, гармония природных форм. В других случаях надежным держателем лучины служил простой зубец или пучок завитков, ввинченный в деревянную опору или бревенчатую стену как кронштейн. Но всякий раз завитки железного прута несли с собой пластику гибких движений, уподоблявшую их живой природе.

      В XVII – XVIII веках в Великом Устюге было широко развито искусство просечного железа. Безошибочно точными ударами мастер просекал тонкий железный лист с предварительно нанесенными на него орнаментами. А затем металлическое кружево накреплялось на стенки сундуков и ларцов-теремков, подголовников и шкатулок. Им украшали секирные замки, дверные накладки и петли-жиковины. Длинными подзорами обрамляло оно свесы кровель, словно ажурным воротом оторачивало главы церквей и соборов.

      Но особенное распространение в быту того времени получили ларцы-теремки и подголовники, служившие для хранения так называемой «мягкой рухляди» – тканей, одежды, различных ценностей и деловых бумаг. Названия этих предметов точно отражают особенности их применения и формы: скошенные края крышки ларца придавали ему вид дома-терема; подголовники, т. е. сундуки с пологими скатами верха, ставили в головах ложа, под подушку. Внутри их снабжали многими отделениями и потайными ящичками. Снаружи деревянную основу окрашивали суриком или зеленой краской, подкладывали цветную бумагу, кожу или ткань, прикрывали их тонким слоем слюды, а поверх набивали листы прорезного железа. Цветной фон и мерцание слюды обогащали декоративность предметов, выявляли красоту ажурных узоров. Характер орнамента во многом зависел от инструмента, которым работал кузнец. Зубило оставляло прорези скобчатого рисунка. Из их комбинаций составлялось множество вариантов узоров. Да и сами скобчатые мотивы видоизменялись мастерами то в подобия растений, то в затейливые композиции геометрического орнамента. Его плоскостность оттеняли насечки и гравировка, заимствованные кузнецами у мастеров ювелирного дела. Прорезные пластины чередовали с гладкими полосами листового железа или сплошь одевали стенки ларцов железным кружевом. Но в любом случае оно ложилось по форме предмета, смягчая ее прямоугольную резкость и массивность.

      Искусство кованого железа бытовало на Севере и в XIX веке, но уже не достигало такого единства стиля и узорного богатства, как в период расцвета. Оно сохраняло пластичность и скромную орнаментику главным образом в предметах сугубо практического назначения. Сегодня кузнечное ремесло, требовавшее больших физических усилий, ушло в прошлое. Замененное мощными машинами, оно стало достоянием лишь отдельных мастеров и художников, сознательно развивающих приемы ковки железа вручную. В возрождении этого искусства и создании современных произведений велика роль потомственных мастеров, владеющих старинными секретами ремесла. Существенно приобщение к кузнечному делу молодежи. В последние годы на выставках народного искусства Севера привлекают внимание работы молодого кузнеца из Плесецкого района Архангельской области Г. Г. Зуева. И хотя в его подсвечниках, стенниках и торшерах подчас ощущается смешение разных стилистических истоков – классической люстры и народного светца, можно говорить о незаурядном мастерстве автора, понимании существа и возможностей кованого железа, что позволяет ждать от мастера дальнейших успехов в развитии традиционного северного искусства.

      Своеобразным ответвлением кузнечного ремесла можно считать искусство «мороза по жести», получившее развитие в Великом Устюге в XIX – XX веках. Секрет этого уникального мастерства состоит в нанесении на поверхность тонкого раскаленного листа жести кислоты, которая, вскипая, оставляет фантастические узоры, подобные рисункам мороза на стекле. Различный состав кислот добавлял узорам цветовые оттенки. Серебристыми, изумрудно-зелеными, золотисто-желтым и пластинами с «морозом» обивали шкатулки и ларцы разных размеров. Мерцающая поверхность шкатулок, их обтекаемые со скругленными углами прямоугольные формы, подчеркнутые накладками просечного железа, придавали бытовым предметам художественное своеобразие, а потайные ящички, хитроумная последовательность их отпирания и музыкальный звон при повороте ключа в замке делали их занимательными. Шкатулки «с морозом» славились по всей России и за границей. Целые династии мастеров развивали это чисто устюгское ремесло с начала XIX века вплоть до недавнего времени. Один из последних мастеров «мороза по жести», П. А. Сосновский, успел обучить своему делу молодежь. С ней можно связывать надежды на возрождение самобытного местного искусства.

      * * *

      Широко была развита на Севере и художественная обработка меди. Запасы медных руд и их разработки позволяли использовать этот металл в составе различных сплавов для многих целей. Бронза, латунь, красная, желтая, луженая медь применялись в ковке, чеканке, гравировке, литье и других видах и приемах ремесла. Почти повсеместно бытовала на Севере кованая медная посуда и утварь: миски, братины, ендовы, рукомойники, кувшины. Их формы и размеры всегда соответствовали назначению вещи, а способ обработки придавал художественные достоинства и выявлял природную красоту металла. Блеск металла сочетался с красными, желтыми, серебристыми оттенками цвета; выразительная пластика форм и разнообразие декоративных узоров сообщали предметам неповторимый облик.

      В разнообразии форм северной медной утвари сплелись различные источники и стилистические направления. Здесь можно видеть и классически строгие трапециевидные «меденники», впечатляющие лаконизмом формы и внушительными объемами; и обтекаемого рисунка ковши-черпаки, силуэт которых не похож на подобные деревянные предметы; и динамичные двуликие подвесные рукомои; и неведомыми торговыми путями занесенные на Север стройные причудливые формы восточных кувшинов, по-своему переработанные северными ковалями; и получившие особенное распространение в северных деревнях братины и ендовы. Последние встречаются в двух вариантах: или низкой приземистой чаши, ложчатые бока которой придают округлость всей форме, или чаши с широким отогнутым краем и узким коническим основанием на низких ножках.

      В ряде районов Севера развивалось медное литье. Особенный размах приобрело оно в Поморье и в центре старообрядчества на реке Выг. Здесь в больших количествах отливали медные иконки, складни, кресты-распятия. Живописные иконы были доступны не каждому. В народе их с давних пор заменяли литые «конки. В трактовке образов «народных заступников», в построении композиций на миниатюрной поверхности предметов, в лаконизме рисунка, выразительности гравированных орнаментов, украшавших, как правило, тыльные стороны этих предметов, в технике самого литья и применении украшений цветными эмалями – во всем этом северные литейщики проявили художественный вкус и незаурядное мастерство.