Шухтовские деревни — это бывшая Шухтовская и частично Андогская волости Череповецкого уезда. Ныне северо-западная часть Череповецкого района, на территории которой расположены совхоз «Абакановский», Шух-товское лесничество и совхоз «Октябрьский» (отделение «Дора») — подсобное хозяйство АО «Северсталь».
Материалы, изложенные в заметках, собирались в течение нескольких сезонов в историко-этнографических и природоведческих экспедициях.
Обратимся к географии этих мест...
Холмистая, лесистая, местами болотистая местность, располагающаяся на оконечности Андогской гряды. Андогская гряда — возвышенная краевая зона оледенения с холмами высотою до 150 метров, волнистая моренная равнина с конечными моренными грядами. Округлые моренные холмы на 60—90 метров возвышаются над окружающей равниной. Мощность московской морены (так называемого московского оледенения) нередко достигает 75 метров. Участки рельефа и холмы сложены валунными суглинками, супесями. Очень много крупнообломочного материала, 10—20 процентов которого составляют изверженные породы. Холмы плосковершинные, пологие, с линзами песков, достаточно мощными (например, в деревне Тёкутово глубина колодцев 17—24 метра). Поля усеяны валунами, которые выпахиваются каждый год (так что нет недостатка в материалах для фундаментов). В 30-е годы из местного валунного материала была вымощена хорошая булыжная дорога от деревни
Глухарево до деревни Погорелка (самые низкие места). Дорога строилась вручную силами колхозников. Каждый колхоз должен был
выделить определенное количество подвод и людей. Собирали валуны бабы и
ребятишки на. ближайших полях, мужики выкладывали (били) дорогу (равняя валуны широкими деревянными молотами — битами). Дорога эта прослужила около 60 лет.
На схеме нанесены дворы и хозяйственные
постройки.
Фамилии, имена или прозвища жителей деревни
указаны по воспоминаниям старожилов
Вообще камни-валуны здесь широко используются: для фундаментов, в банях на печи-каменки и для пару, как «гнет» на грибы и капусту, «на дресву» (натирать полы) и на изготовление каменных жерновов.
В некоторых деревнях (Тёкутово, Якино) существовало даже такое поверье, что «родовой камень» у крыльца хранит семью. «Щеры» — так назывались большие плоские камни (гранитные или кремневые) — выкладывались взамен мостков у схода с крыльца. Как не запомнить «родовой камень», если, скатившись кубарем со ступенек, ударишь о него колено; или летом, после дождя — все кругом сыро и прохладно, а он уже высох — большой и теплый-теплый, как печка; или, когда подросшая девочка начинает наводить в доме порядок, моет ступени крыльца и камень, а он такой красивый — красный, зеленый и голубой! Местные камни-валуны попали даже в частушки:
Серый камень, серый камень,
серый камень — сто пудов!
Серый камень так не тянет,
как проклятая любовь.
У деревни Никола есть свой «святой» камень, возле которого до сих пор весной служат молебен. На нем будто след большой человеческой стопы, старушки говорят: «След Богородицы». Правда, есть утверждение о том, что подобные камни якобы были по границам бывших новгородских земель.
Кроме валунов, здесь встречаются глины — песчаные и кирпичные, так что для кладки печей и даже для строительства церкви били свой кирпич.
Возле деревень Покров, Погорелка, Шулма сделаны небольшие карьеры-выемки, где до сих пор берут песчано-гравийную смесь для строительства и ремонта дорог.
В межхолмных понижениях почвы переувлажненные, здесь осенью раньше начинаются, а весной позже заканчиваются заморозки. Жаль, что это часто не учитывают при расчистке полей. Так, у деревни Тёкутово расчистили лес «Остров», и на этом месте ничего не растет.
Особенности ледниковых отложений Андогского ландшафта — их карбонатность, присутствие среди валунов известняков. Благодаря этому почва имеет местами нейтральную реакцию, что обуславливает сохранение в составе лесов широколиственных пород: липы, клена, вяза, калины, лещины. Это приходилось наблюдать за деревнями Среднее, Якино, Климовская. В понижениях и на болотах встречаются растения северной флоры: карликовые ивы и березы, во влажном лесу — северная линнея и сочевичник весенний (за деревнями Привалино, Тёкутово). Леса в понижениях между моренными грядами еловые зеленомошные, мелколиственные, травяные, ельники-черничники, а также высокобонитетные ельники-кисличники. В понижениях — низинные и переходные болота, в основном небольшие. Поля, луга невелики по размеру, сильно завалунены, быстро зарастают мелколесьем.
По территории края протекают реки, берущие начало с Андогской гряды и принадлежащие к бассейну реки Суды: Шулма протяженностью 39 километров, Ледбол — 24, Шухтовка — 27, ручьи: Сорка — 6 и Кочебой — 9 километров. Уклоны рек небольшие (от 0,4 до 1,7 м/км). В долинах рек — низинные болота с глубиной торфа до 2 метров. По террасам рек — неширокие (10—20 метров) полосы крупноосоковых лугов с примесью болотного разнотравья и хвоща[1].
Можно предположить, что по реке Шухтовке проходит северная граница распространения змей — по левому берегу встречаются уж и гадюка, по правому берегу они не отмечены. Как видим, места интересные.
В деревнях есть подземные источники — ключи. В деревне Погорелка ключ оборудован для пользования, за деревней Тёкутово в лесу был «Васин ключ» (сейчас он забыт), на территории бывшей Алексинской больницы на ключе построен колодец — «родник». Ключевая вода очень холодная (так, в «роднике» лед был даже в июле, опускали туда для сохранения бидоны с молоком).
Ключи почитались, замутить ключ считалось грехом. Так могла приговаривать девица, сидя над ключом:
Эй, кукушка-завирушка,
Что кукуешь ни о чем?
Я сегодня поколдую
Над глухим лесным ключом:
Я в воде студеной буду
Травы вещие купать,
Заговоры-наговоры
Старой бабки вспоминать:
Вы, земли святые силы,
Духи светлые воды,
Сотворите так, чтоб милый
Никогда не знал беды,
Сотворите, чтоб удачу
Щедрый рок ему послал,
Сотворите,
Чтоб меня он стороной не обегал!
Были в этих местах и свои травознаи — лечили людей травами. Например, баба Анна Романова из деревни Привалино (умерла в 1941 году в возрасте 90 лет), фельдшер Василий Лаврентьевич Коновалов из деревни Тёкутово.
Верили здесь в леших, домовых, кикимор, ведьм, пользовались заговорами. О некоторых местах ходили мистические поверья. Так, рядом с деревней Тёкутово в лесу есть место, где, говорят, «лешак водит». Не раз здесь блуждали и дети, и взрослые, и даже скот. Кстати, геологические исследования в марийских лесах подтверждают, что так называемые «круговые места» находятся над зонами разломов в твердых, глубоко залегающих породах. Низкое давление в этих местах позволяет выходить на поверхность газам, не имеющим ни цвета, ни запаха[2]. Человек теряет ориентацию, возникают видения. Такие места очень любит рысь (действительно, ее встречали возле деревень Дора и Тёкутово).
* * *
Леса, болота, урочища, речки, ручьи, деревни имеют своеобразные местные названия, расшифровать которые показалось очень заманчивым. Ведь топонимы — своеобразная память прошлого, они могут рассказать о географических особенностях местности и об особенностях жизни людей.
Большинство названий, как и везде на севере,— славянские (60 проц.), в основе своей имеют фамилию, имя или прозвище человека. Причем имена уже христианские, это подтверждает то, что славяне заселили наш край уже после принятия христианства. Здесь встречаем такие названия: Якино, Васьково, Мишино, Федин хутор. Васин ключ, Алексино, Климовская, Мелентьево. А также есть названия, отражающие характер взаимоотношений, родства,— Братцево.
Некоторые названия напрямую связаны с православием, селения названы в честь святых и праздников: Никола, Никольское, Покров. В деревне Покров когда-то был монастырь, служил там местный святой — Сергий Шухтовский[3]. Церкви ставились на вершинах холмов, чтобы слышны были далеко окрест колокольные звоны. Старики вспоминали: «Зазвонят в Чудях (Абаканово) — слышно в Покрове, зазвонят в Покрове — слышно в Алексине, в Алексине зазвонят — слышно на Пугорке»,— плыли звоны над лесной стороной.
Часто названия деревень рассказывают о бытовавшем в местном крае промысле, о специфических условиях обитания, даже о каком-то эмоциональном восприятии местности: Лаптеве (бедные, лапотники, плели лапти);
Хлебаево (пока дойдешь — грязи нахлебаешься, а жители хлебосольные, угощают — «похлебай, да похлебай»). Горка, Середнево (Среднее), Замошье, Ёлтухово, Ежово, Глухареве — названия говорят сами за себя; Прива-лино (старое название — Приволино) — новая деревня, привольная; Чашливо (Счастливое), Красково (Красивое).
Некоторые местные названия идут от древнерусского языка: деревня Дора, хутор Дор. Древнерусское «дор» — место, расчищенное под пашню, сенокос или новое селение на возвышенном месте. Погорелка — Погар (так же, как бытующие здесь слова осек, рубеж) — слова, отражающие культуру подсечно-огневого земледелия[4]. Местная частушка: «Погорелка на тарелке, а Дора на клюшечке, клюшечка сломилася, Дора и провалилася». Деревня Дора на двух холмах с низиной посередине, а Погорелка далеко видна — как на тарелочке.
Некоторые названия в крае еще более древние и идут от вепсского языка. (Не надо забывать, что это северо-запад нашего района, граничащая с Кадуем лесная сторона). Здесь, в пограничных территориях, вероятно, контактировали вепсы и славяне, поэтому сохранились вепсские названия. С удивлением открываешь, насколько образен и многозначен язык древних вепсов. Река и деревня Шулма: у населения сохранилось старое произношение Шуума — по-вепсски Suum, Solm — узел (веревочка с узелками) — ив самом деле необычайно извилистая река. Ледбол —Lodakse— биться, метаться — Воl — брусника. Шумная, быстрая речка течет через брусничные места.
Деревня Макутино — Makaz — земля с глиной; makutus — чавкать, причмокивать. Пока дойдешь до Макутина, почавкаешь по глине, да и на огородах там земля тяжелая, глинистая.
Река Шухтовка — Suhaita— шептать, шушукаться; Shuhaidus — шепот; Suuk — растение, тростниковый канареечник. Характер этой речки — широкие омуты, еле слышные перекаты, заросли тростника.
Самым трудным для расшифровки показалось название деревни — Тёкутово. В экспедиции мы нашли у въезда в деревню старую табличку, на ней значилось «деревня Тегутого». Tiekutagu — накапать воды (в самом деле, деревня безводная, глубина колодцев 17—24 метра, и в них часто пропадает вода; деревня стоит на моренном холме; странно, но летом часто и дожди обходят ее стороной). Tegoiz — колдовство, наговор (вспомним место у деревни, где «леший водит»). Tego — выделка, изготовление (кож). Tegetadu — кастрация жеребца. Исстари в деревне этой жили скотоводы, сапожники и была целая династия коновалов. Так и остается загадкой — от какого корня произошло название деревни[5].
Интересно, что ни одного названия с татарским происхождением в этой местности нет, все они ближе к Череповцу (Абаканово, Баскаково, Яганово). Конечно, все эти предположения требуют уточнения специалиста по топонимике, однако воистину: «В топонимах представлена история, социальная и материальная культура края. По особенностям этого представления мы можем восстановить разные стороны жизни и деятельности наших предков»[6].
* * *
В экспедициях было собрано 150 предметов музейного значения, характеризующих быт и занятия крестьян.
По рассказам наших собеседников, жили не так уж и плохо. Большая и богатая деревня Хлебаево, более 100 домов. Дома в деревне были добротные, хозяева хлебосольные, деревня была в несколько посадов (улиц). (К моменту нашей экспедиции вся середина деревни была пуста, заросла крапивой и лопухами.) Нам очень понравился дом крестьянки Елены Белоусовой. Просторный, опрятный, устланный чистейшими половиками собственной работы. Большая русская печь, с особенной, куполообразной формой козырька над очагом, не белена, а обмазана местной глиной прекрасного светло-серого цвета. Муж Елены Белоусовой «воевал в Германьску!» (в 1914 году)[7].
Большие дома-пятистенки сохранились в деревнях Елтухово, Шулма, Мишине; была вся из таких домов и исчезнувшая деревня Якино. Дома с перерубом, с теплой зимней избой. Летняя изба с просторной горницей, часто со светелкой наверху, с печью-столбянкой. Между зимней и летней избой и двором для скотины — большие широкие сени. В сенях — клети-кладовые, где стояли сундуки с бельем, лари с крупой и мукой, дома украшены нехитрой резьбой, у каждого на свой манер (деревни Шулма, Хлебаево, Климовская); резьба пропильная. Есть большие высокие дома с подвалами.
По воспоминаниям жителей, были раньше и бедные деревни с курными избами (топились по-черному). Такие избы старожилы помнят только до 1908 года, а к 1912 году, говорят, ни одной такой избы не осталось, все были заменены на новые, добротные. Новые крестьяне «забогатели», купили много земли, другие выселились на отруба (хутора) — Федин хутор, Паршуков, хутор Дор.
Были здесь развиты разнообразные промыслы, связанные с природопользованием. Так, в деревнях Привалино, Мишине, Поповке жили бондари. Делали все, что в хозяйстве нужно: бочки, ушаты, кадки, лохани и ведра. Бондарь Василий Иванович Анисимов из деревни Мишине рассказывал:
«Ремесло перенял от отца в 10 лет; а отец — от деда, а тот — от своего отца, в общем, семейное дело. У отца было четыре сына. Как доросли до работы, начали бочки ладить. Отец только успевал на ярмарку возить. Жили хорошо: были три коровы, три лошади, у отца был выездной жеребец, пальто на лисьем меху, сани плетеные из ивового прута, изукрашенные серебряным порошком. Дома был самовар дорогой — «рюмочкой» — с города, с ярмарки привезен, кровать была красивая с вырезами. Тятя нас «басил» (одевал хорошо — Н. Ш.), позволял девок в санях катать. Я гармонист был хороший — первый парень. Катим в санках на Мишине от Ледбола, громко поем: "Из-под гор-горы едут мазуры!" — Весело, богато жили!».
В деревне Привалино были маслозавод, катавальня, кузня. Кузня была также и в деревне Васьково. В основном кузнечные изделия были привозные — уломские. Свои кузнецы делали только самые необходимые, неотложные работы. В деревне Васьково жил сапожник Богданов[8].
Издавна в деревнях Тёкутово и Макутино выделывали кожи и шили сапоги.
Известно, что еще в 1866 году в деревне Макутино была обывательская дорожная станция (на таких станциях было в среднем 6—9 лошадей). В деревне Макутино была усадьба помещика А. С. Токмачева. В деревне Дорка — усадьба К. Савельева. В деревнях Алексино и Мишине были ветряные мельницы, а в деревне Дорка — водяная (принадлежащая К. Савельеву).
На реке Шухтовке делали по заказу череповецких и луковецких купцов суда из местного леса: барки — для перевозки теса, лодки, полулодки — для перевозки хлеба. Суда сплавляли в Андогу, затем в Суду, Луковец или Череповец[9].
Многие жители плотничали, ходили на подряд артелями, зарабатывали хорошо. Столярные изделия — диваны (лавки с резными или точеными спинками), столы, «шкапы-молошники», лари, сундуки — в большинстве своем местной работы. В деревне Елтухово жил старый столяр (поляк по происхождению) дед Авдон. В 20-е годы он был уже очень стар, имел токарный станок, делал на заказ мебель[10]. Старики и подростки работали по бересте и лыку. Плели лапти, туеса, корзины и коробеи. Удалось найти плетенные из драни люльки, короба лубяные, шитые лыком, берестяной туесок с двумя отделениями для сбора разных ягод.
Посуду глиняную привозили из Ерги на телегах, бабы проверяли горшки — звонки ли. В каждом доме — горшки пивные, для масла, сусла, каши. Латки для солода, совки для муки делали сами из дерева. Красивые расписные ложки покупали на ярмарке в Череповце. Подспорьем в жизни была охота. Вот данные из рукописной анкеты по охотничьему промыслу на начало 20-х годов: «Лоси встречаются часто, а также медведь и куница. По рекам Андоге, Шухтовке и Шулме постоянно встречаются выдра и норки. Средний доход промыслового охотника - 150-180 рублей... Продают белки по 45 копеек, тетерева по 40 копеек, добывают также волка, лисиц, зайца, хоря, горностая. За куницей ходят за деревни Привалино, Счастливое (Чашливо). Носят дичь - тетерев-полевик (черный) и тетерев-моховик, куропатка, глухарь, вальдшнеп. В 1924 году убито 76 куниц, 60 зайцев»[11].
Крестьяне, особенно владеющие ремеслом, старались учить детей грамоте12. Большинство детей училось в церковноприходской школе, а потом обучалось ремеслу. Так, в семье Бачуриных (деревня Макутино) было 6 дочерей. Старшая закончила 2 класса церковноприходской школы, затем ее отдали в учение к портному в село Николу. Потом она обшивала себя и сестер, отец привез ей из города швейную машину «Зингер». Вторая дочь Бачуриных стала сельской учительницей, выучились и остальные. «В 1920 году 86/о молодежи от 12 до 16 лет умели читать и писать»[12].
* * *
Более подробно собран материал по истории деревни Текутово. В 1912 году в деревне было дворовых мест 13, жилых домов - 17, мужчин - 41, женщин-43 (всего 84 человека). Крестьян-собственников - 3 двора 5 строений, всего 13 человек. Были усадьбы Кожиных и Меньшиковых, у них было много земли-4 дома, 5 строении (24 души). У Кожиных была пасека. Всего в Череповецком уезде в 1899 году было 434 пасеки, а в Шухтове были курсы по пчеловодству[13]. В начале 20-х годов в деревне было 40 домов. У въезда в деревню справа от дороги стоял придорожный крест с кружкой для сбора пожертвований путников. Пожертвования использовались на нужды селения. Возле креста стояла скамеечка, чтобы путник мог отдохнуть. За деревней под большой липой, которая видна была с горы за 20 километров, стояла часовня. Говорят, когда в 30-е годы часовню разрушили, иконы все растащили и кто-то из мужиков за икону Георгия Победоносца выменял четыре мешка зерна. Куда ушла эта икона. За деревней с южной стороны и восточной были две сушилки и гумно, которыми пользовались сообща. Посреди деревни (вспоминала А. А. Дорбитонтова) была сапожная мастерская. Вся молодежь училась шить сапоги. Сапоги продавали в Череповце, Весьегонске, Устюжне, а перекупщики продавали их в Мологе, Рыбинске, Тихвине, возили и в воинские части Петербургского округа. На сапогах хорошо зарабатывали. «На территории Шухтовскои волости было 319 сапожников, 28 местных (постоянных) и 219 отхожих» . Для шитья сапог использовались и специальные машины фирмы «Зингер».
В деревне Текутово держали много скота (Кожины, Меньшиковы, Коноваловы). Семейство Коноваловых имело дело с лошадьми; водили дружбу Коноваловы и с цыганами; меняли, продавали, лечили коней — говорят, оттого и пошла эта фамилия. (Цыгане кочевали и останавливались то возле речки, то в поле у деревни.) Николай Коновалов был приказным у купца Судакова, имел большой богатый дом. Так жила деревня Тёкутово.
Во всех деревнях в округе сеяли лен, коноплю. Женским делом было изготовление одежды. В экспедиции мы собрали много тканых, вышитых вещей. Зимой молодежь ходила по беседам. Беседы устраивались по очереди в домах, где были девки на выданье. На беседу приносили угощение — пряники, орехи. Девушки обычно пряли лен или шерсть. Прялки были точеные, изготовленные в «Желобях» (село севернее поселка Дмитриевское), или грубовато вырезанные с «зергальцем». Дарили прялки с надписями, например, такими: «Тоньше милая пряди, чаще на меня гляди», «Едет поезд и бегут зеленые вагончики, я уеду на работу — буду слать поклончики». На беседах играли в разные игры, любимая игра называлась «Сударчик». Пели песни, а когда затевалась пляска, то пели частушки:
Лиходеечка моя, ох и та хваленая,
Беломоечкой намоется и то зеленая!
(«Беломоечка» — болотная трава, которой румянились девки.)
Ох и прялочка моя, прялочка точеная,
Не пойду с тобой, Ванюша, я уже ученая!
Задушевная подруженька, на улице туман,
На беседушке невесело, как нету ёлтухан!
(«Елтухане» — парни из соседней деревни Елтухово. Частушки записаны от Е. П. Загуляевой из деревни Тёкутово).
Дети допускались на беседы, но лежали на печи, на полатях и наблюдали оттуда, чтоб не мешать взрослым парням и девушкам.
Зимой молодежь колядовала, в конце зимы играли масленицу, катались на больших санях с угоров.
Летом гуляли на берегу реки Шухтовки, плясали «Ленчика» (своеобразная местная кадриль на четыре пары), жгли костры, прыгали через огонь.
Девочке рано начинали готовить приданое. Мать укладывала холсты в лубяной или берестяной короб. Один такой короб, который принадлежал еще ее бабушке (по-видимому, ему лет 150), нам отдала Елизавета Петровна Загуляева.
С 11—12 лет девочки учились прясть, затем ткать. А с 15 лет ткали уже красивые сложные скатерти на приданое. Вышивали полотенца. Учились также и вязать, но вязали здесь чаще всего деревянными или металлическими крючками — и носки, и рукавицы, и кацавейки (кофты). Самую завидную невесту называли «славутница». Славутница была и собой хороша, а главное, мастерица «изо всех». Было у нее много наготовлено «именья» — приданого.
Две славутницы из деревни Тёкутово — Анастасия Дмитриевна Фалина и Ефросинья Тарасовна Коновалова — наперебой рассказывали нам, что входило в их приданое:
1. Полотенца стенные (нарядные) — 25.
2. Простые полотенца (утиральники) — 15.
3. Постельники (льняные чехлы для набивки соломой) — 5.
4. Платья праздничные — 20 (на каждый праздник: Никола, Спасов день, Ильин день, Казанская и т. п. нужно было непременно новое платье).
5. Платья простые — 10.
6. Оболочки (верхняя одежда, свитка — из шерсти, понитка — из льна) — 20.
7. Юбки (льняные пестротканые) — 10.
8. Занавески льняные на кровать — 2—3.
9. Полога (грубого холста, часто пестротканые) — 3—5.
10. Мешки хозяйственные — 10.
11. Половики (в рулоне неразрезанные).
12. Скатерти (нарядные и обыденные) — 13.
13. Одеяла сатиновые (стеганые) — 2.
14. Одеяла льняные легкие — пестротканые: пряниками — желтые и черные — 3.
15. Рубахи (стан льняной — верх ситцевый или полностью льняные) —20 (из них 2—3 — вышитые).
16. Мужские порты льняные грубого холста — 1 (порты ллогда надевали женщины зимой в лес — пособить мужу).
«Вообще,— рассказывали крестьянки,— баба портов не носила, так как одежда длинная, колоколом, да валенки — тепло было. Да и далеко бабы зимой не ходили — разве что на колодец или к соседке (по очередям не стояли, на остановках не мерзли — Н. Ш.)»[15].
Позднее у богатых невест появились «казачки» (казакин) — костюм-пара из фабричной ткани (например, штофа) — шитые на заказ. Появились также «боты» суконные, обшитые мехом, боты на каблуках, а в ботах — башмаки. Башмаки хромовые на шнурках или пуговицах. У славутниц из деревни Тёкутово были даже и туфли кожаные (шитые Серегой Мишиным из Макутина). У торговки Шилихи (Шилова Мария Петровна) брали фабричные ткани в долг, а отдавали в следующий приезд. Возила она в 1921— 1925 годах из Питера шали, сукно, калоши.
Часть нарядных (стенных) полотенец была подарена сватам и дружкам еще во время сватовства (в знак согласия) и на свадьбе. Когда невеста была в церкви у венца, в это время в дом жениха привозили ее «именье» (приданое). «Сундуков эдак 2—5». В доме жениха полотенца развешивались напоказ. Судьба приданого и самих славутниц — очень разная. Так, Евдокия Васильевна Бачурина замуж вышла удачно, приданым своим богатым пользовалась до старости. Анастасия Дмитриевна Фалина, испугавшись высылки (а ее родители уже были лишены права голоса), вышла замуж за нелюбимого бедного парня далеко в чужую деревню; недолго ложилось — ушла от него с дочерью, а приданое не отдали. Если девица не выходила замуж по какой-то причине, то все равно приданое хранила всю жизнь. Некоторые крестьянки до сих пор, берегут что-то из своего приданого—для внучек, для правнучек.
* * *
Все деревни, о которых идет речь,— это приход Алексинской церкви. Церковь была ранее деревянною, а в 1900-е годы построили каменную. Строили из крупного местного кирпича, который били на месте. Церковь была белая, красивая. Строить новую церковь начали по инициативе купца Судакова. Крестьяне летом должны были сдавать по два литра молока — средства от продажи шли на новую церковь, часть денег вложил Судаков[16]. Служители церкви жили в деревне Якино. Попадьей была сестра купца Судакова (во время раскулачивания и высылки мужа она сошла с ума). Крестьянка Мария Летицкая (Козырева) в молодости служила у попа в работницах. Она рассказывала, что поп сам косил сено, работал на огороде, а матушка добрая была, платки дарила по праздникам, не обижала, жили хорошо, тихо, дружно.
Когда готовились освящать новую церковь, купец Судаков привез из Уломы огромный кованый котел. Из котла после освящения церкви угощали прихожан.
Колхозники разрушили церковь, часть кирпичей разобрали на печи, а затем церковь взорвали, так как кладка не поддавалась.
* * *
В 1930—1932 годах началась коллективизация. Из города приехали уполномоченные, в деревнях нашлись местные активисты и начали создавать в каждой деревне свой колхоз. В 1932 году в деревне Тёкутово организовали колхоз «Дружная семья» (15 домов), в деревне Алексино — колхоз «Бронь» (16 домов), в деревне Привалино — колхоз «Бодрый», в деревне Хлебаево — колхоз «Красный якорь», в деревне Ежово — колхоз «Первое мая» (6—7 домов). Тем, кто не желал идти в колхоз, грозили раскулачиванием, лишением прав, высылкой. После первых колхозных неудач начали искать виноватых, врагов народа. Из деревни Привалино на Беломорканал выслали с семьей мельника Ивана Ермолаевича Малышева, выслали Карпова Василия[17], из деревни Хлебаево выслали Якова Миронова и других. Крестьянки из деревни Тёкутово К. Романова, 3. Коновалова, Е. Загуляева вспоминали, как раскулачивали Николая Коновалова. Когда выселяли, сразу раздавали и вещи. Командовал уполномоченный из города, а Василий Романов, председатель колхоза «Бодрый», стоял на крыльце и кричал: «Кому самовар? Тулуп кому?». Старая бабушка Анна Коновалова не могла ходить, лежала за печью и посылала внучку Зою посмотреть, кто возьмет зеркало. Больше всего старухе жаль было зеркало. Семья Николая Коновалова была увезена и исчезла без следа.
В 1938 году был осужден тройкой и расстрелян Михаил Лаврентьевич Коновалов, плотник с реки Шухтовка[18].
Вот как рассказывали нам о колхозе «Бодрый»: «Сначала все радовались — добро все снесли в кучу, скот свели на общую ферму. Бабы должны были ходить на работу. Организовали подобие детсада — с детьми оставалась одна баба по очереди. Скоро дети засопливились и стали приходить с синяками и шишками. «Не дать с оравой сладу»,— жаловались няньки. Да и дома все запускалось — настроение у баб упало. В доме Демьяна Романова организовали общественную столовую. Колхозницы купили красные косынки, красные полушалки. На праздники детям привозили леденцы. Бедняцкий край — Романовский — весь записался в колхоз, а противоположный край деревни, где были хозяйства крепкие, держался единолично. Скакали единоличники на своих лошадях, стоя на телегах, и горланили: «Коллективники-противники, противный весь народ, коллективникам-противникам вторая пуля в лоб!» На что коллективники кричали: «А вам первая. Вам первая!» Начался в деревне разлад. Закрыли церковь, сначала сделали в ней клуб, потом сломали. Но жизнь шла вперед, было и хорошее в колхозной жизни. Колхозники начали приобретать кое-какую технику: конную молотилку и т. п. Начали строить булыжную дорогу. В доме дьячка за деревней Алексино открыли начальную школу, в поповском доме учились дети 3—4 классов. Затем школа была переведена в деревню Тёкутово в дом сосланного Николая Коновалова (потом дом сожгли, сейчас от усадьбы остались только два вяза). Многие, кто не хотел вступать в колхоз, уехали из деревни. В конце 30-х годов была организована межколхозная больница на хуторе за деревнями Тёкутово и Алексино. Больницу назвали Алексинской. Под лечебный корпус оборудовали дом Ивана Ермакова (дом был перевезен из деревни Шахово; Ермаков раскулачен и выслан.) Место для больничного городка было выбрано удобное, тихое, красивое. В роднике — ключевая вода. При больнице были своя баня, прачечная, кухня, дезинфекционная камера; кроме основного здания больницы, было отдельное здание родильного дома (бывший дом попа), дом для медицинского персонала. Почти все время существования больницы ею заведовал фельдшер Василий Лаврентьевич Коновалов. Фельдшером он стал, когда во время службы в армии в Петрограде учился в фельдшерской школе (в 1913—1914 годах)[19].
Перед войной жизнь вроде направилась. Но началась война. Мужчины ушли воевать, в хозяйстве оставались женщины да старики. В деревне Мишино стоит небольшой памятник, там не менее 15 фамилий мужиков из этой деревни, которые не вернулись.
Женщины работали: пахали и боронили на себе. Кузнец из деревни Хлебаево отдал в музей борону, которую специально изготовил облегченной — деревянную с железными зубьями. Бойкие бабы и инвалиды стали председателями колхозов. Анна Алексеевна Дорбитонтова рассказывала: «700 трудодней в год зарабатывала, сдавали 46 килограммов мяса, 60 яиц, 400 литров молока. Корову кормили соломой. А семья была — старая бабушка, сама да четверо детей малых». В экспедиции мы нашли книжки с начислением трудодней — палочек — за 1942/1943 годы. В 1945 году на хозяйство из двух девушек (одна совершеннолетняя, другая нет) был такой налог: 375 литров молока, 10 килограммов шерсти, 50 яиц, 15 килограммов мяса, 500 рублей деньгами (рассказывали сестры Романовы). Попевали в те поры в деревне такую частушку: «Молодец, товарищ Сталин, без коровушек оставил, без коров и без овец — ай да Сталин молодец!». Люди из деревни побежали.
* * *
В начале 50-х годов проводилось укрупнение колхозов. При Н. С. Хрущеве верх одержала линия на сокращение подсобных хозяйств колхозников, запрещали косить (косили украдкой по лесам и болотам). В Череповце развернулось строительство металлургического завода. Отток людей усилился. Уходили обманом, без паспортов, не возвращались из армии.
Да и понятно: ярой силой
Тех ветродуев, что ни день,
Сносило к городу, сносило
Людей из сел и деревень.
На блеск огней в квартирах новых
И женихов срывало с мест,
И девочек вертиголовых
И в самом возрасте невест...[20]
Заполнялись городские общежития, кто-то из бывших селян стал героем новостроек, кто-то, оторвавшись от земли, пополнил ряды алкоголиков. Многие ушли от родной среды и не привились в другой.
В начале 1970-х годов с преобразованием колхозов и сселением неперспективных деревень (1974 год) исчезли деревни Якино, Горка, Чашливо, а ранее — хутора Дор, Паршуково, Федин, Мякишино. В деревнях Васьково, Глухареве, Замошье осталось по 2—3 дома. Была ликвидирована и увезена на центральную усадьбу (в село Дмитриевское) Алексинская больница. Фельдшер Коновалов предлагал организовать там пионерский лагерь, ездил с этим предложением в райисполком, но к нему не прислушались. Поля зарастали мелколесьем и кустарником, дома заколачивались, стояли заброшенными. В деревне Тёкутово осталось 10 домов.
* * *
И что же теперь? История продолжается. В деревни, уже дачниками, возвращаются дети бывших крестьян — тянет родная земля. Деревни оживают: ремонтируются и даже строятся новые дома. С 1989 года в деревне Тёкутово из 10 оставшихся домов отремонтировано семь. Новые дома построены в деревне Погорелки (четыре дома), в деревне Дора, Привалино, Шулма. В 1992 году и в деревне Тёкутово впервые за 70 лет появился новый дом.
Рабочие подсобного хозяйства АО «Северсталь» проводят мелиоративные работы, расчищают заросшие поля. До деревни Дора от города проложена асфальтовая дорога. В деревне Дора четыре семьи переселенцев из Эстонии, появилась небольшая улочка домов из арболита, строятся молочная ферма, пилорама, мастерская по ремонту техники. В деревне Хлебаево строятся две усадьбы фермеров.
Как-то пойдет жизнь дальше?
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Материалы кафедры географии ВГПИ. Материалы лесоустройства. Собственные наблюдения во время работы в Шухтовском лесничестве.
2 Стало плохо — идите к дубу // Комсомольская правда. 1993. 10 апреля.
3 Икона Сергий Шухтовский — фонды Череповецкого музейного объединения.
4 Словарь русских народных говоров. Вып. 8. Л.: Наука, 1972. С. 129.
5 Зайцева М. И., Муллойен М. И. Словарь вепсского языка. Л.: Наука, 1972.
6 Тихомиров Н. П. Топонимика Белозерского края и его история // Материалы к конференции «Культура русского севера: традиции и современность. 17—20 мая 1990 года» / отв. редактор Кошелев В. А. Череповец, 1990.
7 Тарасова Э. П. Сами ткали, сами шили. // Коммунист. 1980. 20 сентября.
8 Изделия бондаря, предметы сапожного промысла (инструменты, колодки, заготовки) — фонд ЧерМО (фонд дерева, металла).
9 Историческая справка по Шухтовской волости составлена Тарасовой г). 11. Материалы экспедиции. (Архив ЧерМО).
10 Фонд дерева ЧерМО.
11 Архив ЧерМО. Ф. 13. Д. 19. Л. 44.
12 Бабкин В. Коммунизм—это фашизм бедных // Речь. 1993. 2 апреля.
13 Архив ЧерМО. Ф. 1. 2-2. № 105.
14 Архив ЧерМО. Материалы экспедиций.
15 Фонд ЧерМО. Фонд тканей.
16 Купец А. С. Судаков имел в Череповце два дома и бакалейную лавку, был
совладельцем картонной фабрики, вел разнообразную торговлю.
17 Карпов Василий Иванович, осужден на 10 лет ИТЛ, реабилитирован 18 08.1989 года (Речь. 1994. 10 февраля).
18 Именная картотека репрессированных в отделе истории Советского периода ЧерМО (сделана по материалам мартирологов Ленинградской газеты «Смена» за 1992-1993 годы).
19 Рассказы Зои Васильевны и Евдокии Васильевны Коноваловых; собственные наблюдения в 50-60-е годы.
20 Викулов С. Остался в поле след. М.: Современник,
1979. С. 10.