У всякого своя охота.
Своя любимая забота.
Кто целит в утку из ружья,
Кто бредит рифмами, как я,
Кто бьет хлопушкой мух
журнальных,
Кто правит в замыслах толпой,
Кто забавляется войной,
Кто в чувствах нежится
печальных,
Кто занимается вином,
И благо смешано со злом.
А. С.
Пушкин. Из набросков к "Евгению Онегину"
О, ЧИТАТЕЛЬ!
(из истории первого собрания
сочинений А. С. Пушкина)
Но может быть, и это даже
Правдоподобнее сто раз,
Изорванный, в пыли и в саже,
Мой недочитанный рассказ,
Служанкой изгнан из уборной,
В передней кончит век позорный,
Как прошлогодний календарь
Или затасканный букварь.
Но что ж в гостиной иль в
передней
Равно читатели черны.
Над книгой их права равны,
Не я первой, не я последний
Их суд услышу над собой -
Ревнивый, строгий и тупой.
"Евгений Онегин". Глава II.
Варианты
1
Писатель Сергей Залыгин в одном
из своих очерков обратил внимание на
примечательное явление: почти у всех русских
классиков могла бы быть одна мать. Большая
литература "явилась России и миру в одно
безусловно чудесное мгновение: год рождения
Пушкина - 1799, Гоголя - 1809, Белинского - 1811,
Гончарова и Герцена - 1812, Лермонтова - 1814,
Тургенева - 1818, Некрасова, Достоевского - 1821,
Островского - 1823, Салтыкова-Щедрина - 1826,
Толстого-1828". Историк Н. Я. Эйдельман, объясняя
это "мгновенное" рождение русской
классической литературы, замечает: "Прежде чем
появились великие писатели и одновременно с ними
должен был появиться читатель... Равнодушное,
усталое, все знающее или (что одно и то же) ничего
не желающее знать общество - для литературы
страшнее николаевских цензоров. Последние
стремятся свалить исполинов, но при равнодушии
гиганты вовсе не родятся на свет" [1] [Залыгин С.
Литературные заботы. 2-е изд., М, 1979, с 209-210;
Эйдельман Н. Апостол Сергей. М., 1975, с. 91-92.].
Проблема читателя, особенно
остро встающая тогда, когда мы касаемся
творческих истоков литературы, изучена еще
недостаточно. Были писатели, появившиеся на свет
слишком рано - и оказались не замечены публикой
или замечены небрежно, свысока, - и это
"небрежение" двухсотлетней давности
сказывается и посейчас в нашем отношении,
например, к "предшественнику Гоголя" В. Т.
Нарежному или "предтече Достоевского" А. Ф.
Вельтману... Соотношение "автор - читатель" в
психологическом плане изучено сейчас достаточно
глубоко [1] [См., напр.: Левидов А. М.
Автор-образ-читатель. ЛГУ, 1977; Выготский Л. С.
Психология искусства. Изд. 2-е, М., 1968.]. Но оно
остается все еще "темным" в собственно
историческом и социологическом аспекте.
Между тем сама эта проблема была
очень остро поставлена еще в 1922 году академиком
А. И. Белецким, статья которого так и называлась:
"Об одной из очередных задач
историко-литературной науки (Изучение истории
читателя)" [2] [Далее цитируется по изд.:
Белецкий А. И. Избранные труды по теории
литературы. М., 1964, с. 25-40.]. Еще в 1922 году автор
статьи отмечал, что теоретически эта проблема
давно признана и не стоит доказывать, "что без
массы, воспринимающей художественное
произведение, немыслима и сама творческая
производительность, что история литературы
должна интересоваться распространением в массе
литературных форм, их борьбой за существование и
преобладание в читательской среде". Важность
этого вопроса ни у кого не вызывает сомнений - и
тут же А. И. Белецкий с горечью констатирует, что
до сих пор "прошлое русского читателя остается
все же в тени". Это горестное признание
исследователя мы можем повторить и сейчас,
шестьдесят лет спустя.
Что такое - "читатель"?
Какой смысл вкладываем мы в это более чем
расплывчатое понятие?
Читатель - "современник"? Но
ведь современниками, например, прижизненной
славы Г. Р. Державина были и адмирал А. С. Шишков, и
Жуковский, и молодой Пушкин - читавшие и чтившие
Державина (и все - по-разному!). И не чтившие
Державина: русский барин-галломан, собиравший в
своей библиотеке французских энциклопедистов и
гривуазных поэтов: купец-старообрядец, отдающий
в переписку "Великое зерцало"; грамотный
мужик, читавший по складам "Английского
милорда" или "Еруслана Лазаревича";
"деревенский старожил", упивавшийся
"Пригожей поварихой" Михаила Чулкова или
"Ванькой-Каином" Матвея Комарова;
какой-нибудь "мелкодушный" дворянин Иван
Петрович Белкин (герой пушкинской "Истории
села Горюхина"), разбирающий "Письмовник"
Николая Курганова; сельский поп, трактующий
вслух патерики или Четьи-Минеи; Арина Родионовна,
рассказывающая своему воспитаннику - не из книг,
а из богатейшего запаса народной памяти - "о
мертвецах, о подвигах Бовы"...
Кого из них призовем мы в
"современники" Державина и в свидетели его
прижизненной славы?
Читатель - "клиент" и
"заказчик". От этого тоже никуда не денешься,
ибо даже чистейший лирик не поет "как
птица"... "Поэзия, как целое, всегда
направляется к более или менее далекому,
неизвестному адресату, в существовании которого
поэт не может усомниться, не усомнившись в
себе". Так писал О. Мандельштам. А Е. А.
Боратынский искал друга "в поколеньи", а
читателя - "в потомстве". Поэт не может стать
выше этого диалога и этого "заказа". Пушкин,
утверждавший, что он пишет "для себя", а
печатает "для денег", - тоже не был
исключением. Непонятый современниками, он уповал
на "всю Русь великую" и на будущего читателя.
Читатель (как "заказчик",
который не всякому портному доверит шить костюм)
не всякую книгу возьмет в руки - а такую только,
которая ему действительно нужна и действительно
интересна. А великий Пушкин, который "числился
по России", уповал на будущих ценителей своего
творчества: "Слух обо мне пройдет... и
назовет..." - все в будущем времени. Для этого
требовалось огромное мужество: чувствуя себя в
расцвете гениальности, натолкнуться на стену
равнодушия, очутиться во времени, "когда
вокруг умолкнувшего Пушкина водворилась
тишина" (И. С. Тургенев).
А. И. Белецкий, анализируя
"пушкинскую эпоху", выделил три типа
читателей.
Одни - "беспристрастные судьи
и объективные критики". Их до обидного мало:
они - капля в читательском море, даже если учесть,
что "море" это не слишком широко: "Евгений
Онегин" выходил тиражом 1200 экземпляров.
Другие - восторженные
поклонники. Их больше. Именно они в честь
"юного Вертера" (героя романа Гете) надевали
синий фрак, желтый жилет и желтые
брюки. Или совершали
паломничества к пруду, в котором утопилась
карамзинская "бедная Лиза" ("топитесь,
девушки, в пруду всем хватит места!"). Или
становились "москвичами в гарольдовых
плащах", сражающими сердца дев из
провинциальных захолустий. Или (позже)
организовывали фаланстеры по рецептам
Чернышевского...
И третья группа читающих -
косноязычное, глухое большинство, которому до
поэта нет никакого дела. Это - самая
"неинтересная" группа, но именно о ней и
приходится говорить прежде всего.
И. С. Тургенев. Литературный
вечер у П. А. Плетнева: "...Правду говоря, не на
Пушкине сосредоточивалось внимание тогдашней
публики... Марлинский все еще слыл любимейшим
писателем, барон Брамбеус царствовал, "Большой
выход у Сатаны" почитали верхом совершенства,
плодом чуть ли не вольтеровского гения...; на
Кукольника взирали с надеждой и.почтением, хотя и
находили, что "Рука всевышнего" не могла
идти в сравнение с "Торквато Тассо", - а
Бенедиктова заучивали наизусть".
2
Парадоксальный факт: чем
значительнее творчество поэта для следующих
поколений, тем равнодушнее к нему большинство,
его окружающее.
Поразительный пример тому
попался нам в Государственном архиве
Вологодской области (ф. 31, оп. 1, ед. хр. 141). Под
этими мало говорящими цифрами укрыто дело под
заглавием "О приглашении подписчиков на
сочинения А. С. Пушкина". Подобные "дела"
можно отыскать почти во всех областных архивах.
Заглавия, правда, могут быть несколько иные. В
Пермском архиве, например, такое: "О раздаче
билетов на получение сочинений А. С. Пушкина
желающим".
А дела такого рода.
29 января 1837 года Пушкина не
стало. "Солнце нашей поэзии закатилось!"
Николай I, царствующий император, выказав
"милосердие" к покойному поэту,
преследовавшемуся им в жизни, повелел заплатить
долги Пушкина и издать "на казенный счет в
пользу вдовы и детей" "полное собрание всех
доселе напечатанных сочинений его"...
30 мая 1837 года попечитель
вологодского дворянства Николай Иванович
Брянчанинов получил бумагу, подписанную
министром внутренних дел России, бывшим
вольтерьянцем и "арзамасцем", другом
Батюшкова Д. Н. Блудовым, с предложением
распространить предварительную подписку на
готовящееся собрание сочинений Пушкина.
Изысканно-деловой слог
министерского послания: "...Опека, учрежденная
над малолетними детьми умершего поэта,
приступила с соизволения Его Императорского
Величества к изданию нового полного собрания
всех доселе напечатанных произведений его.
Публика уже извещена, о сем ею: но я с своей
стороны, зная, сколь много творения хороших
писателей способствуют совершенствованию языка,
образованию вкуса и вообще возвышению чувства
изящного, вменяю себе в приятную обязанность,
согласно с изъявленным мне желанием опеки,
покорнейше просить ваше превосходительство
принять участие в раздаче билетов на собрание
сочинений Пушкина всем любителям литературы,
всем ревнителям просвещения среди дворянства,
вами предводимого..."
К письму прилагался текст
объявления (мы бы сейчас сказали: проспект), в
котором сообщалось, что "сие издание будет
состоять из 6 томов в 8-ю долю листа", что
"издание выйдет в начале 1838 года", а срок
подписки - до 1 октября 1837 года, что "при первом
томе приложится портрет Пушкина, а при последнем
- биографические о нем известия и снимки его
почерка" и что "надзор за изданием приняли
на себя Василий Андреевич Жуковский, князь Петр
Андреевич Вяземский и Петр Александрович
Плетнев" (друзья поэта).
Еще далее объявлялась цена:
"На ординарной бумаге... 25 р.
асе. с пересылкою... 35. На лучшей веленевой
бумаге... 40 р. асс. о пересылкою... 50".
Это была первая в истории
издательского дела в России предварительная
подписка на собрание сочинений. Она
планировалась в очень сжатые сроки - а если кто не
успеет вовремя подписаться, для того "цена
издания увеличивается на 10 руб."!
Ну как тут удержаться от
аналогий с современностью! Не так давно, когда
проводилась подписка на пушкинский
десятитомник, - сколько нашлось желающих!
Занимали очередь с вечера, стояли ночь... И лишь
немногие счастливцы получили желанную
желтенькую бумажку. Это при нынешних стотысячных
тиражах!
И тут же - скромные тиражи
Пушкина: 1200 экземпляров, 2400 (или "два
завода"), в крайне редких случаях - 5000. Издатели
"полного собрания" назначили тираж по тем
временам неслыханный - 10 тысяч экземпляров! Цена
(25 рублей за 6 томов) была вполне "божеской":
за каждую из восьми глав "Онегина" (роман,
как известно, выходил по главам) "почтенная
публика" платила
......умеренную плату:
За книжку по пяти рублей.
Неужто жалко будет ей?
А тут - "весь Пушкин" за 25
рублей ассигнациями!
3
В одно время с попечителем
дворянства подобную же бумагу о распространении
Пушкина "по высочайшему повелению" получил
и вологодский губернатор Дмитрий Николаевич
Болговской (1780-1852), знавший Пушкина еще ребенком,
знакомый его по Кишиневу, встречавшийся с ним в
Москве в 1829-1830 годах, хорошо знавший Вяземского и
Жуковского - "издателей". Д. Н. Болговскому
будет посвящен следующий очерк, пока же скажем
только, что "начальник губернии" активно
включился в распространение подписки.
Документов этого эпизода по
канцелярии Вологодского губернатора до нас не
дошло. В "деле" же дворянского собрания -
лишь скупые намеки о том, что губернатор
"собственнолично" направил реляции,
объявления и подписные листы к уездным
исправникам со строжайшим предписанием
организовать подписку на Пушкина. Так что этой
кампанией было охвачено все дворянство
Вологодской губернии...
10 июня 1837 года канцелярия
Министерства внутренних дел прислала в
Вологодское дворянское собрание 30 подписных
билетов. В сопроводительном письме директор
канцелярии К. Фон-Ноль (звучная фамилия!)
покорнейше просил уведомить, "не окажется ли
сие количество недостаточным".
9 июля было получено
дополнительно еще 40 экземпляров объявлений на
собрание сочинений Пушкина - и тотчас же они были
розданы желающим и разосланы по уездам.
9 января 1838 года (уже после
истечения срока, объявленного издателями) пришло
специальное разрешение продлить подписку еще на
год - до 1 ноября 1838 года.
Потом появилось объявление о
том, что "производимое ныне издание сочинений
Пушкина вместо обещанных шести томов будет
состоять из восьми томов, которые раздадутся
подписчикам без всякого увеличения подписной
платы".
И объявление о том, что в издание
войдут и "доселе ненапечатанные" сочинения
Пушкина.
Извещение, что подписку можно
принимать не только "на ординарной бумаге",
но и "на лучшей веленевой": для тех, кто
захочет совсем уж "по-благородному"...
Чем только не привлекают
русского обывателя!
Но обыватель не сдается. Его не
сломишь ни дешевизной, ни "веленевой
бумагой". Его не испугает авторитет
губернатора и исправника. Его не свернет с пути
даже "нерукотворный" памятник Пушкина...
17 июля 1838 года Вологодский
попечитель дворянства получил известие, что
канцелярия Министерства внутренних дел получила
обратно 19 нераспроданных билетов (из тридцати) и
385 рублей от одиннадцати подписавшихся...
Впрочем, в Вологодской губернии
дела обстояли сравнительно неплохо. А. И.
Белецкий в той же статье приводит факты не менее
разительные: "В Пскове не нашлось покупателей
вовсе; аккерманский исправник писал, что он
старался согласовать дворян, чиновников и купцов
для покупки сочинений господина Пушкина, но
желающих не оказалось; в Бессарабской губернии
продано было всего 18 экземпляров, купленных по
большей части чиновниками канцелярии
губернатора (бедные!); ярославский губернатор из
присланных ему 50 экземпляров вернул обратно
39..." Несколько лет назад в "Литературной
России" появилась заметка М. Шар-ца,
повествующая о подобном же эпизоде в Пермской
губернии: пермский губернатор И. Огарев вернул
все присланные ему 10 билетов с уведомлением, что
"подписчиков на упомянутое сочинение не
явилось".
4
Но нас в этом эпизоде смущает
другая сторона. Полтораста лет назад в Вологде,
являвшейся крупнейшим "культурным гнездом"
русского Севера, жили многие умные и
образованные люди. Дворяне родовитых фамилий:
Засецкие, Брянчаниновы, Олешевы, Витушеч-никовы,
Левашовы... Племянник Батюшкова Г. А. Гревенц. Ф. Н.
Фортунатов и П. И. Савваитов, о которых речь
пойдет ниже. Губернатор Д. Н. Болговской.
Вице-губернатор П. А. Ножев. Известный
литературный кружок: Н. Е. Вуич, Н. И. Наваишин, Д. М.
Макшеев. Уже известный нам П. А. Межаков... Если
всех считать по пальцам, то в одной Вологде
наберется гораздо больше одиннадцати!
Ведь Пушкин же, тот Пушкин,
который писал: "Слух обо мне пройдет по всей
Руси великой", - и пророчество сбылось!
Но сбылось оно позже. В 1830-е годы
(в ту эпоху, которую мы образно именуем
"пушкинской") и сам Пушкин, и его
"плеяда" в тогдашней читательской среде
были весьма мало заметны. Рядовой читатель (а тем
более в провинции) попросту не ощущал
пушкинского литературного влияния. Он
кисло-сладко относился к "Борису Годунову" и
"Евгению Онегину" - и зачитывался "Иваном
Выжигиным" Булгарина, "Юрием
Мило-славским" Загоскина, "Семейством
Холмских" Бегичева, "Киргиз-кайсаком"
Ушакова, "Черной женщиной" Греча... Молодежь,
плененная Марлинским и Бенедиктовым, ощущала
"устаревшего" Пушкина как величину
несравнимую с этими литературными
"гигантами".
Рядовой читатель еще
"дорастал" до Пушкина - и потому большинство
читающей публики отнеслось к своему великому
современнику равнодушно и глухо. И бесполезно
историку литературы упрекать своего прапрадеда
за эту "неразборчивость". Ведь никто не
будет распекать лошадь за то, что она
предпочитает овес шоколаду, хотя шоколад
вкуснее... Должна была совершиться
"эволюция": должен был появиться
читатель-"потомок".
Равнодушие к Пушкину
продолжалось до конца 1840-х годов. К 1840 году была
распродана лишь половина десятитысячного тиража
посмертного собрания сочинений. В 1841 году
издатели (уже другие) выпустили три
дополнительных тома (9-й, 10-й и 11-й), включавшие не
опубликованные при жизни сочинения Пушкина, - не
помогло! В 1845 году цена на издание была снижена
вдвое.
А уже через десять лет это
собрание сочинений стало редкостью. Когда в 1856
году П. В. Анненков предпринял новое издание
сочинений Пушкина, он констатировал, что ни в
Москве, ни в Петербурге нет "ни одного
экземпляра" первого посмертного собрания и
что "желающих иметь Пушкина много".
Пушкин начал победное шествие
по России.
5
Автору частенько приходит на ум
следующая занимательная и - увы! - не поддающаяся
экспериментальной проверке проблема. А что если
бы он (а он очень любит Пушкина) жил бы тогда,
полтораста лет назад, в городе Вологде и обладал
бы состоянием, достаточным для того, чтобы
подписаться на это собрание сочинений, - явился
бы он его двенадцатым подписчиком или нет?
Первый порыв: ответить на этот
вопрос положительно! А потом сопоставишь факты,
задумаешься - и столько всяких "но"
выплывает...