ВВЕДЕНИЕ
     
      ВОЛОГОДСКАЯ ЗЕМЛЯ И ЕЕ НАСЕЛЕНИЕ
 

В силу исторических и экономических условий Европейский (Русский) Север сформировался как единая историко-культурная зона. Здесь издавна расселились русские, саамы, ненцы, карелы, вепсы и коми. В этой зоне определенное исключение составляют ненцы — выходцы из Западной Сибири и саамы, которые несколько обособлены. Остальные народы обнаруживают много сходных черт в культурном развитии.

Самые многочисленные из народов Европейского Севера — русские. Процесс их формирования на этой территории охватывает время с XII по XVII в. Он проходил параллельно освоению славянами северных пространств и отличался большей или меньшей интенсивностью в различные периоды этнической истории края.

В настоящей книге будут рассмотрены центральные районы Севера. Это территория Вологодской губернии второй половины XIX — начала XX в. и с некоторыми изменениями — современной Вологодской области, иначе — Вологодского края с землями, исторически тянущими к Вологде. Этническая история Вологодской земли неотъемлема от общей этнической истории Русского Севера. Уже на ее начальных этапах выявляются контакты населения всех северных районов, как между собой, так и с населением Прибалтики, Волго-Окского междуречья и Северного Урала. Принимая участие в историческом процессе сложения и консолидации русского народа, севернорусские жители, в том числе и Вологодской земли, внесли свой вклад в создание общенародной культуры, ее северного варианта. Этот вариант «несет» в себе культурные черты северных земледельцев, какими в основном являлись насельники Вологодчины.

Данные о начальном периоде заселения Севера славянами появились в XI - XII вв. в скандинавских сагах, в датской и англосаксонской хрониках о походах скандинавов на Север и взаимоотношениях их с местными жителями-биармийцами (в низовье Северной Двины), а также в древнерусских летописях, повествующих о начале славянского расселения по Северу и о встрече с племенами меря, весь, пермь, печора, ямь, чудь заволоцкая, угра, которых летописи называют собирательно чудью, чудскими племенами. Центральные области Севера (будущие вологодские земли) занимали весь и чудь: «...а на Белом озере сидит весь»; «...И посади Светослав сына своего Глеба... и бежа за Волок (район Двины-Онеги — И.В.) и убиша чудь»¹. В наименьшей степени здесь оставила свой след меря.

Первыми славянами на Севере были новгородские словене и кривичи. Проникнув из Прионежья в Беломорье, а через Онегу и Емцу в Нижнее Подвинье, новгородцы попали в Заволочье, то есть в бассейн Верхней и Средней Двины, Верхней Ваги и Сухоны (в будущую Вологодчину). Сюда же их привел и путь со стороны Белого озера через Вологду и Сухону, где в середине XII в. они встретились с движением из междуречья Волги и Оки, из Ростово-Суздальской земли («снизу» по отношению к Новгороду, поэтому выходцев из нее называли низовцами). Последние шли в Заволочье по средней Сухоне, мимо новгородского пункта Тотьма, далее севернее на Вагу и Кокшеньгу и восточнее по Сухоне к Устюгу².

Итак, первые, с кем славяне вступили в контакт, были племена веси, занимавшей вместе с другими чудскими племенами центральные области Севера. Отдельные проникновения славян и их утверждение в северных землях зафиксированы в конце V — начале VI вв. Весь на Белом озере попала под княжение варяга Синеуса, брата Рюрика. Но уже в X-XI вв. Белозерье и. места юго-западнее его по Мологе, Суде, Колпи, Шексне становятся славянскими, чередующимися с поселениями аборигенов или вклинивающимися в них. Часть веси (белозерско-шекснинская) уже в X в. была ассимилирована и включена в состав древнерусской народности. Весь по Суде сохраняла свою этнотерриторию дольше, а ассимиляция ее потомков, затянувшись, идет до сих пор³.

О ранних контактах с чудью в «варяжский период» истории Вологодского края (XI - XII вв.) есть археологические данные (могильник Корбала в низовьях Ваги и др.), а также свидетельства в местных легендах, преданиях — фольклоре, сохранившемся до XX в. В Белозерье у д. Росляково, по преданиям, находилось захоронение Синеуса («Синеусов курган»), который пришел вместе с остальными варягами из-за озера и встретил здесь «праотцев наших» — «словени-народ». Изгнав варягов из «земли словен и чуди», «праотцы» «почаши владети... И Русь наречеся земля и народ»⁴.

С тех далеких времен сохранились и существуют поныне два селения в Вологодской обл. В грамоте новгородского князя Святослава Ольговича новгородскому митрополиту в 1137 г. названы Тудоров погост (теперь д. Тудозерский Погост в Вытегорском р-не) и Векшеньга (ныне д. Воробьево, значившаяся как «д. Векшеньга, а Воробьево тож» в Междуреченском р-не).

Начиная с XIV в., летописи отражают перенесение соперничества новгородских и низовских феодалов на землях бывших чудских племен с крупных речных путей в глубинные районы Севера. Опорным пунктом низовцев становится Устюг Великий. Оттуда им удается проникнуть на Вычегду и Вымь. Безраздельным становится их господство и в Важской земле. Граница между новгородскими и ростовскими владениями на Севере к XIV в. была отодвинута с водораздела Кострома — Сухона севернее на водораздел Сухона — Вага. С Сухоны низовцы пошли через Юг и Молому на Вятку и севернее на Вычегду, в Печору и в Пермь. В Нижнем Подвинье и Беломорье новгородцы долго оставались сильными⁵.

В эту борьбу уже в XIV в. стали вмешиваться московские князья. В 1478 г. Москва положила конец соперничеству, сломив Новгород и включив его земли в состав Московского государства. До XII в. могло иметь место проникновение сюда только отдельных групп славян. Постепенно в Обонежье, Южном Беломорье и Нижнем Подвинье утвердились группы «новгородского происхождения». На Верхней Двине, в Белозерье, на Сухоне в XIII - XV вв. укрепились «низовцы». На Ваге, Пинеге и Мезени долго сохранялось местное финноязычное население, особенно на водоразделах (до XVI - XVII вв.), а Печорская и Вятско-Пермская земли заселялись русскими позднее, с конца XVI в. В ходе такого продвижения происходило не только соприкосновение народов, но и славянское «обтекание» территорий иноэтносов, смешение с ними, ассимиляция их отдельных групп.

Исторические судьбы северных народов становятся общими в XV - XVI вв. после вхождения их в состав Московского государства. Именно с этого времени начинается новый этап этнической истории русских Севера. По источникам XV - XVI вв., его жители известны под своими областными наименованиями: двиняне — жители Двины, устюжане — Устюжского края, важане — Ваги, сухонцы — Сухоны и т.д. Существование и одинаковое развитие в рамках единого государства привело к формированию общих черт в их материальной и духовной культуре. Но сохранилась и некоторая специфика, что было связано с различным происхождением населения отдельных районов. Двиняне, устюжане, сухонцы, кокшары, важане, южане, вычегжане, белозерцы несколько отличаются друг от друга в этническом отношении. Двиняне на нижней и средней Двине, важане на нижней Ваге близки к новгородцам. Двиняне на верхней Двине, кокшары, сухонцы, южане были более связаны с низовцами. У вычегжан на нижней Вычегде, живших в древности в близком соседстве с предками коми, можно предполагать влияние последних⁶. Локальные различия, сложившиеся в процессе культурного развития жителей разных районов Севера, зависели не только от особенностей природных условий, в которых они жили, специфики хозяйства районов, но и от определенных этнических традиций. Новгородцы и ростовцы, которые участвовали в формировании русского населения Севера, хотя и представляли собой земельные областные общности, относящиеся к одному этносу, тем не менее, с этнической точки зрения имели смешанное происхождение, ибо жили и развивались в различных природных и хозяйственных условиях и при расселении в Восточной Европе, в том числе и по Северу, сталкивались с различными группами финно-угорского происхождения. В результате у местных русских групп сложились и долго сохранялись специфические черты в народной культуре. Об этом свидетельствует история и культура локальных групп русских на Севере — поморов, усть-цилёмов, пустозёров. На Вологодчине к таковым с некоторой точки зрения можно отнести кокшаров — жителей Кокшеньги, а в целом — и жителей западной и восточной половин Вологодской земли. Вернее, в трех вологодских «зонах» ранние этнические процессы имели разный характер: в западных районах с древнейших времен шло взаимодействие славян и западнофинских групп населения; в центре произошло столкновение двух славянских потоков — новгородского и ростово-суздальского, результатом чего и явилось формирование своеобразной группы в Важском бассейне (кокшаров); в восточных районах края славяне пришли во взаимодействие с восточнофинскими группами.

Таким образом, в формировании русских Севера, и Вологодчины в том числе, участвовали компоненты, связанные как с двумя потоками славянского продвижения — с новгородцами и ростово-суздальцами, так и с аборигенами — финно-уграми. Решающую роль в сложении историко-культурного типа у населения Севера сыграло освоение земель славянами и раннее вхождение в состав Древнерусского государства. Северяне впитали в себя традиции славянской культуры Новгородской и Ростово-Суздальской земель, впоследствии Московского государства. Но в их формировании огромную роль сыграли и предки финно-угров, населявшие Европейский Север до славян. К XVII в. севернорусское население сложилось в своеобразную этнотерриториальную общность, обладающую определенными культурно-бытовыми отличиями. Дальнейшее развитие традиционной культуры северян в XVIII - XIX вв., деформации отдельных напластований, усложнения не изменили в целом ее облик. Сформировались ее общие черты, определились локальные варианты, установились традиционные связи, процесс адаптации к северным условиям завершился. Это было время, когда на всей территории расселения русских уже шел процесс выработки общерусских связей и особенностей народной культуры. Важно отметить, что ее формирование шло не на давней центральной, а на периферийной территории государства. Таким образом, севернорусское население, особенно XIX - ХХ вв., не является этнотерриториальной общностью, сохранившей свои архаические особенности, восходящие к племенным различиям древнерусского периода. Это общность, сложившаяся относительно поздно, когда в этнокультурном развитии уже намечалась тенденция к постепенному снятию локальных различий.

XVII в. явился важным рубежом в развитии всего Русского государства. Происходило налаживание экономических связей, обусловленных разделением производства между отдельными областями, ослабление обособленности народов. Это определило постепенное сглаживание культурных этноособенностей и у русских Севера. К XVII в. освоение основных северных районов закончилось, прекратился массовый приток населения извне и начался отлив севернорусского населения в необжитые районы государства. В конце XVI - XVII в. выходцы из Русского Севера заселяли Вятку, Пермь и начали проникать за Урал в Сибирь.

Итак, в итоге расселения славян в северных пространствах с XII по XVII вв. сложилась современная этническая карта Севера. На основной его территории сформировалась русская народность, вернее, одна из составных ее частей — севернорусская группа, а на окраинах — ее соседи — народности финно-угорского происхождения. Поскольку освоение и заселение Севера происходило в форме массовой народной колонизации, заложившей уже на начальных этапах мирные отношения этносов, здесь никогда не случалось межэтнических распрей. Такой феномен — мирное сосуществование народов — характерен и для настоящего времени.

После прекращения массового притока населения на Север к XVIII в. здешние миграции ограничивались перемещениями внутри северных уездов и губерний. Немногочисленные приселения из соседних с Севером мест, где к этому времени также сложилось русское население, не меняли его этнического состава и не вели к возникновению новых этнических связей. Миграции же отсюда окончательно «затухают» к XIX в., уход населения становится ничтожным⁷, а к концу XIX — началу XX в. состав населения центральных районов Севера стал довольно однородным. По данным 1897 г., русские в Вологодской губернии составляли 91,23% населения, коми-зырянё — 8,57% (на северо-востоке губернии), финны и карелы — 1,39% в Вытегорском уезде, входившем тогда в Олонецкую губ., и 0,65% — в Белозерском уезде, бывшем в составе Новгородской губ. Несмотря на наличие финских народов, русские в западных уездах (Белозерском, Кирилловском, Устюженском, Череповецком) составляли более 99% населения. В первой четверти XX в. они преобладали по численности во всех районах бывших вологодских, новгородских, олонецких земель, на западе среди них жили вепсы (1,5% в Череповецком крае), карелы (0,3 % там же), на востоке коми-зыряне (0,1% в Великоустюжском крае)⁸.

За период с 1917 по 1980-е гг. этносостав населения центральных районов Севера мало менялся, хотя перепись 1989 г., наиболее полно отразившая демографические процессы, имевшие место в последние перед ней десятилетия, выявила в Вологодской области представителей 51 народа. Такой итог был результатом и миграций послевоенных лет, и расширения круга брачных связей населения. Другим демографическим итогом этого периода явился сильный отток населения из деревень в города, переселения людей по вербовкам на разные работы, и в целом сокращение численности населения во всех районах Русского Севера. Немалую «лепту» в обезлюденье региона внесли государственные проекты и стройки («Рыбинское море», «Неперспективные деревни», «Переброска стока северных рек»). Но, несмотря на последствия этих мероприятий, русские оставались преобладающим по численности народом Севера (в Вологодской обл. они составляли 96,47% населения)⁹.

В настоящее время еще более «набирает силу» сокращение доли русских в населении всей страны, включая и Русский Север. Здесь, как во всем Нечерноземье, за годы советской власти шла деградация сельского хозяйства, пустели деревни и села — «эти вековые отчины», гибли сельскохозяйственные угодья; остановить этот процесс пока не удается и нынешними «реформами».

В таких условиях шло развитие севернорусского населения в ХП - ХХ вв. Несмотря на преобладающую однородность этого населения в этническом отношении, к XIX в. можно было уловить отдельные различия в нем, обусловленные его разной этнической историей. Древнейшее население Русского Севера формировалось при контактах славян с предками финноугров. До IX - XI вв. сведения о таких контактах весьма скудны. Многочисленны лишь народные предания о славянах и чуди. И как предания, так и научные данные, позволяют заключить, что формирование населения шло путем «синтеза славянских и финно-угорских компонентов»¹⁰.

Соотношение компонентов зависело от характера славянской колонизации земель и этнических процессов в них. Когда в XII - XV вв. вместе с феодальными захватами шло массовое крестьянское заселение Севера, происходила быстрая ассимиляция местного финно-угорского населения славянским. В пределах Вологодского края это произошло с территориальной группой белозерцев. Упоминавшаяся весь по Белоозеру и Шексне в X в. была ассимилирована славянами. Археологические находки в районе Белозерья-Лачеозера свидетельствуют о единой уже тогда обрядовой практике и финно-угров, и славян. Быстрая ассимиляция первых и сложение славянского состава населения произошло и в районах по Двине, Ваге, Сухоне, Шексне, где у населения сформировались антропологические типы, присущие славянам: 1) ильменьско-беломорский (по М. В. Витову), распространенный в Заонежье, Нижнем Подвинье, Белозерье, а в пределах Вологодчины — в Мологско-Шекснинском крае (по пути новгородцев на Сухону); 2) верхневолжский — от Белозерья до Устюгского края на путях проникновения на Север населения с верхней Волга и из центральных русских районов.

Другим характер ассимиляционных процессов был в местах, где в XII - XV вв. феодальные захваты завершались лишь установлением власти феодалов над населением и не сопровождались массовым крестьянским проникновением из Новгородской или Ростово-Суздальской земель. Там шла медленная и постепенная ассимиляция местных жителей пришельцами-славянами. Такой характер этнических процессов в пределах вологодских земель наблюдался в Судском районе, где обрусение потомков веси — вепсов затянулось до сих пор. По крайней мере, в XVI в. здесь весь была двуязычной, то есть не потеряла своего языка. Длительность асимиляции привела к формированию у населения водоразделов и окраинных территорий так называемого онежского антропологического типа (по М.В. Витову), четко выявляющегося у карел и вепсов, а у русских — по Онеге, верхней Пинеге, верхней Тойме, верхней Сухоне, Вычегде. Этот тип отличается от славянских ильменьско-беломорского и верхневолжского наличием лапоноидных признаков (по Н. Н. Чебоксарову): уплощенностью лица, развитием складки верхнего века, малым волосяным покровом лица и др. Носителем лапоноидного типа являлось средневековое чудское население, которое генетически было связано с неолитическими обитателями лесной полосы, обладавшими, по данным археологии, известной ямочно-гребенчатой керамикой.

Соперничество Новгорода, Ростова, Москвы на этой территории также оставило свой след. Оно отразилось в разнообразных особенностях крестьянской культуры и физического облика у жителей вдоль северных рек, преимущественно Северной Двины и Ваги, но главным образом это разнообразие, отражавшее взаимное проникновение компонентов, чувствуется на территории от устья Емцы до истоков Ваги и Северной Двины. Перевес московского проникновения на Север со второй половины XVI в. закрепил антропологическое и этнографическое своебразие этих северных районов.

Ассимиляционные процессы — свидетельство мирного характера славянской колонизации Севера. Они проходили быстрее, когда при хозяйственном взаимодействии народов получили распространение смешанные браки. О таких браках новгородцев с «чудинками» говорят предания жителей Андангских починков (место новгородского Анфалова Городка). Тесные родственные связи в течение веков развивались путем этносмешений у местных финно-угров и славян по Сухоне в районе будущей Шуйской волости, так что эти народы, по местному выражению, «слились в один народ». В олонецких деревнях (Вытегорский р-н) бытовали предания «о брачующихся крестьянах с финскими девицами». Со временем русские появлялись в неосвоенных местах с семьями, и тогда смешений с финнами не было. Следы смешений стали «стираться» на пространстве от Водлоозера к Каргополью.

Географические условия Севера способствовали процессам ассимиляции и этносмешениям, которые были заметнее у жителей речных бассейнов, где шла колонизация земель, а позднее по трактам, где происходило освоение глубинных районов. Сближению этносов и обрусению северных народов способствовали и торговые связи. В глухих лее лесных пространствах ассимиляция почти не наблюдалась, ибо там финно-угры отступали вглубь территорий, не входя в контакты со славяно-русскими пришельцами, что происходило преимущественно при «кочевом» образе жизни аборигенов. Взаимным контактам народов в XIII - XIV вв. способствовала и общность религиозных верований. Раннее обращение карел и коми в христианство, их просвещение, превосходство славян по культурному уровню — все это сыграло не последнюю роль в «поглощении» предков финно-угров еще древнерусской народностью, а затем — в XV в. и русскими.

Наконец, демографический фактор тоже способствовал этому. Любой этнос в окружении превосходящего по численности другого этноса неизбежно «поглощается» последним. Им было русское население Севера.

Наряду с антропологическими показателями, для изучения процессов ассимиляции славяно-русскими пришельцами местных финно-угров важным представляется лингвистический материал — данные диалектологии и ономастики¹¹. Дофинский слой северной топонимии, изученный наиболее слабо, имеет связь с еще индоевропейской топонимией. Он прослеживается по Двине, Ваге, Модлоне, Свиди (между Лаче и Воже озерами). Этот слой в северной топонимии достаточно слаб, ибо подвергся позднейшей «финнизации». Наречия древнего Заволочья (центральных районов Севера) «возникали в языках, характер которых был обусловлен их географическим положением между прибалто-финскими и саамскими наречиями, с одной стороны, и восточно-волжскими (мари) — с другой». Поэтому в топонимии края прибалто-финско-саамско-волжский слой можно легко обнаружить. Примеры таких топонимов многочисленны: залив Ошингеръ в Устьянском районе связан с марийской Ошенъгой, Ошугой, саамские Яхренъга, Мехренъга, Ягрема, Няндома близки к марийским топонимам на - ер, - шар (озеро) и др. Но под этим топонимическим слоем есть слой, созданный этносами, языки которых промежуточны между прибалто-финско-саамскими и волжско-финскими языками, а прибалто-финско-саамско-волжский слой возник уже при переселении на Север из Волго-Окского междуречья групп, которые сменяли и ассимилировали друг друга, оставив память о себе в субстратной топонимии Севера. Так или иначе, этот севернофинский слой наличествует в топонимии всех северных народов, а его черты — свидетельство контактов славян и чуди. Современная северная топонимия несет в себе следы всех этих напластований (финские Ихалица, Воя, карельские названия на -лахта, вепско-прибалтийские Выя, Пинега, вепские Химанево, Бонга, Бохтюга, Бохтенъга, саамские Кумасолово, Обосолово и названия на -нюхч, -чухч, -нема, коми-названия Вежаюга, Пермца, Пермас). Некоторые фамилии местных жителей, происходившие из языков финно-угров, стали здесь этнонимами: Буртасовы — от «буртас» (название чувашей до их христианизации), Мордвиновы — от «мордвин». Говоры Русского Севера — бесспорное свидетельство формирования местного населения путем синтеза различных этнокомпонентов. И по данным языкознания, в древности на Севере обитали финно-угорские народы — прибалто-финны карело-вепсского типа и древнепермяне, которые не являлись непосредственными предшественниками карелов, вепсов, зырян, а были их далекими предками. Заволочье (вологодские земли) принадлежало карело-вепсским племенам, промежуточным между прибалто-финскими и пермскими племенами, говорившими на языке с топонимией на -нъга.

Все северные говоры составили в течение веков северное окающее наречие (в отличие от южного акающего), в котором оформились отдельные группы говоров. В каждой группе есть как общесеверные (и даже общерусские) черты, так и местная специфика ¹². По выражению К. Свистунова — исследователя Кокшеньги, в диалектном отношении там «обильно своими словами, выражениями». И такое обилие молено найти в любом из районов края.

Специфика местных говоров создавалась еще до XVI в. Она явилась результатом «противоборства» новгородского, ростово-суздальского и московского говоров, происходившего вместе с продвижением их носителей на территорию Севера. Позднее северные говоры обособились, сохранив черты тех или других, как, например, архаическое новгородское цоканье или возникший под ростовским влиянием переход одних звуков в другие (ё в е, ǒ в о при произношении и); оканье и др. Новгородское цоканье в окающих говорах (его нет в ростово-суздальских землях) развилось главным образом на юге Севера и верхней Волге (Шексна, Сить, Молога, Белозерье, Кологрив, Ветлуга — до Владимирской губ.). Нецокающие говоры «прошли» на северо-запад от Тихвина до Белоозера. Нивелировка же новгородских и ростовских черт в языке шла в центральных районах Севера, но на его западе долго сохранялась архаика, и в то же время отмечалось западное влияние (еще в древние времена было слабое проникновение населения с запада).

При сохранении местных особенностей языки всех северных народов постоянно взаимодействовали. Наиболее сильным было влияние на финно-угорские языки русского языка. Особенно оно сказалось на конструкции речи карел и коми. Но некоторые заимствования из этих языков были и в севернорусской речи, главным образом в лексике. Из финно-угорских языков перешло ударение в словах на первый слог. Появилось и некоторое «неправильное» произношение звуков при переходе одних в другие. Много таких заимствований прослеживается в речи русских на западе Вологодского края (Вытегра, Каргополь) и на северо-востоке (Сольвычегодск). Словообразующие модели многих этнотерминов имеют сходство у русских, коми, вепсов, карел, а некоторые из них — финно-угорского происхождения: бугра — земляника, каржаки — сапоги, каска — подсека, кердега — сеть, курник — рыбный пирог, ламба — озеро, мёрда — рыболовная снасть, мутник — невод, себра — община [от seura (фин.) — артель], селъга — гора, чича — сестра и др.

Таким образом, данные языка и топонимии, как и археологические и антропологические свидетельства, не только подтверждают синтез этнокомпонентов в населении Севера, но и позволяют выделить отдельные ареалы с местной спецификой, прежде всего — запад, центр и восток, где этнические процессы шли по-разному, и по-особому складывался этнический состав жителей.

О различии населения Вологодского края в этих ареалах свидетельствуют данные историко-краеведческого характера. В них обращалось внимание на различия в физическом облике людей, на своеобразие характера и психического склада, образа жизни, нравов, обычаев, присущих жителям целых уездов, волостей, отдельных селений, причем подчеркивается, как сами жители это понимали и объясняли. Их различия определялись особенностями этнической истории в западных, восточных и центральных районах Вологодчины. Подтверждение этому находим в следующих материалах¹³. Так, по описаниям исследователей конца XIX — начала XX в., население Череповецкого края было уже «сплош русским», но «следы чуди в его типах, обычаях, речи» оставались заметными. Лишь у раскольников сохранился «чисто великорусский тип», а у остального населения от русских было разве что их «средний рост и долготерпение». Так как «нравы и обычаи народа зависят от климата и природы», то жители, например, здешних болот «унылы и вялы». В другом западном районе, в Устюжне Железнопольской, наличие природных железных руд и занятие железоделательным промыслом наложило отпечаток на характер жителей. По местной поговорке, «Устюжна Железная, а люди в ней каменные» — это были кузнецы-расковщики с замкнутым и твердым характером.

«Неприветливым и угрюмым» находил народ некоторых волостей между Кирилловским и Кадниковским уездами (Огибалово, Чужга, Чарозеро, Дягилевы Горы - имение Голицыных) исследователь Севера А. А. Шустиков. По его наблюдению, в облике местных русских «чувствуется примесь карельской крови». У населения этих мест действительно был сильный «финский» компонент, а в глазах местных историков и краеведов потомки древней чуди заметно «уступали» славянам в культурном и физическом развитии. В соседнем Каргополье из-за смешения народов не было «чисто славянскою типа», но, тем не менее, каргополы по физическим свойствам отличаются от карел: они «выше среднего роста, крепкого сложения, склонны к дородству, полноте, добродушны, простоваты, они русые и рыжие, светлоглазые». Это «в общем русский тип», а в народе облик каргопольца определяли так: «Красна рожа, рвана одежа, рот пол — верно, каргопол». В зависимости же от степени этносмешении в районах Каргополья и до сих пор различаются жители Лекшмозерья, Кенозера, Пачеозера. Но все они по историческому прошлому и экономическому развитию «тянут» к северным и восточным соседям (вологжанам и архангельцам), а не к олонецким карелам.

Финские черты в облике жителей всех западных уездов Вологодского края со временем сгладились, а к: славянским прибавились угловатость и скуластость, но у обоих народов здесь в основном светлые глаза и волосы. Там же, где преобладал «славянский компонент» (восток Вытегорского уезда), у жителей отмечался «рост выше среднего, волосы русые и темные, глаза светлосерые и карие; они добры, просты, радушны». Таковыми были русские на западе вологодских земель.

Но чем ближе к центральным районам Вологодской губернии, тем больше свидетельств «о здоровых и крепких русских» ¹⁴, каковыми, например, были жители Вологодского уезда или обитатели Рабанги (21 деревня между Вологодским и Кадниковским уездами) на Сухоне. Славянские черты в характерах возобладали и у жителей Устья Кубенского (Кадниковский уезд): «они предприимчивы, как прежние новгородцы», богаты, «живут на городской манер», у них нет праздности и «любят разные нововведения». В целом кадниковский народ «религиозен, честен, трудолюбив, весел, склонен к шуткам». В его «обычаях много хорошего, гуманного, разумного». По физическому облику кадниковцы среднего роста, иногда высокие, телосложения крепкого и стройного, смуглые, русоволосые.

У народа в соседних тотемских деревнях «отклонений от общего русского типа нет», по наблюдениям исследователей края «Они темно-русые, у них нет скул, нос умеренный, даже красивый» В Шуйской волости при тесной жизни этносов с древних времен произошло «их слияние в один народ», а преобладание уровня культуры пришельцев было настолько велико, что коренные жители «утратили свое обличье, растворившись в пришельцах», правда, в их «наружности есть черты, которые говорят о их нерусском происхождении» («раскосые» глаза, рост ниже среднего, редкая и жесткая растительность на лице, скулы). Они «рознятся с соседями» (Грязовец, Солигалич): «Это видно в говоре, в способе ведения хозяйства, в их жилище». «Причиной благополучия шуйских крестьян было их происхождение от предприимчивых новгородцев, а затем — их жизнь в Ростовском митрополье» (см. ниже): с 1676 г. они стали монастырскими крестьянами, условия жизни которых были лучше, чем у помещичьих грязовецких крестьян. Точно так же в Бережнослободской волости Тотемского уезда крестьяне, «хотя грубы и дики», но не знали крепостничества, поэтому у них — «простота воли». В целом же тотемский народ «нрава миролюбивого, тихого, немстительного».

Нечто «финское» по «племени и характеру», наряду с преобладанием русского, оставалось у жителей и других центральных районов Вологодской земли (в Лежской вол. Грязовецкого у. или на Кокшеньге в Тотемском у., где люди отличались «особой суровостью характера»). Большое своебразие отмечалось у кокшаров — населения Кокшеньги¹⁵, предки которых испытали влияние не только древней чуди и мери (XII - XV вв.), но и двух потоков славян — новгородцев и ростовцев. Этот народ жил в волостях по Уфтюге (9 волостей), и к концу XIX — началу XX в. здесь было 40 тыс. жителей. Кокшеньгские волости заселялись из Новгорода. По наружности кокшары не отличались от соседей, но «в их нравах и обычаях отличия сильные. Они здоровые, крепкого телосложения, сильные, ловкие, проворные, особого душевного склада». И в то же время их тип «похож на зырян». «Живут кокшары особняком, у них иные обычаи, нежели у соседей; к ним не проникает ничего чужого, от них же заимствуется многое» (обособленность — это свойство отдельных этнографических групп в каком-либо народе). «Чувствуется, что это потомки Новгорода (со времен Марфы Посадницы)». Все они называли себя кокшары — от «Кокшеньга» (иногда «Кокшельга»). Древняя «чудь», «чудин», по их мнению, - «невзрачный человек, обросший волосами, с белыми глазами, дикий» («чудь белоглазая - светлоглазая, известная по преданиям), то есть это не самоназвание, а название тех, кто долго сохранял «чудские облика и характера. «Они ни праздника, ни воскресенья не знают все на работе, либо в лесу, в церкви не бывают и молитвы не знают, тем более ни книг не читают, грамоте не знают. При всем этом у кокшар было больше новгородских черт в характере, и в облике, чем древнечудских. В общем, кокшар по местному пониманию, - это «бунтовщик, разбойник, головорез, но в сущности это трудолюбивые, энергичные, предприимчивые и сметливые люди». «Они красивы, смуглы, черноволосы, черноглазы, Такое противоречивое представление о кокшарах сложилось не случайно: в нем отразилась сложная этническая история этой группы населенияс Кокшеньги, испытавшей на себе влияние нескольких этнокомпонентов.

Близкие соседи кокшаров по Вели и Кулою имеют с ними сходство во внешнем облике. «Это новгородцы, но как бы оцыганенные», - считали местные краеведы, поскольку часть жителей этих волостей «чудского происхождения». Такими же чертами обладали и обитатели верхней Ваги - ваганы: «толстобрюхий ваган роста среднего, телосложения крепкого и стройного, но господствующий цвет волос и глаз - беловатый» (от «чуди белоглазой»). «Обличье их овальное. Они смелы. К физическому труду привычны, проворны, любят петь». По верхнему Кулою жили такие же люди, и «по преданию, они вышли из карел и финнов». Многие местные фамилии жителей Важского бассейна (Щекины и др.) считались «чудского происхождения»¹⁶.

Третью своеобразную группу вологодского населения составлял народ восточных Сольвычегодского, Великоустюжского и частично соседних с ними Яренского и Устьсысольского уездов 17. Здесь с ранних периодов истории в тесном соприкосновении жили предки русских и коми, поэтому население обладало чертами обоих народов. Так, если в Кичменьгском Городке (в центре Великоустюжского у.) «народ богобоязлив, трудолюбив, честен, чистоплотен, хорошо одет, живет богато и опрятно», то южнее, в Никольском уезде (часть бывшего Устюгского края) по границе с Вятской землей, «жители похожи на вятчан, ленивы, вороваты; их язык неправильный, нечистый». Как кичменьгско-городцы, так и жители Халезских Городков Байдаровской вол. Никольского у. «считают себя потомками новгородцев». Тем не менее, черты «финского» характера у крестьян, как замечали местные исследователи в конце XIX — начале XX в., проявлялись явственно: «они больше любят охотиться, нежели работать на пашне, и очень привязаны к старине». А в характере и во внешности русских Сольвычегодска улавливается кое-что от новгородцев. Новгородскими по происхождению там считали себя жители строгановского селения Чернигова близ Сольвычегодска.

Соседние с ними устюжане, по обследованию санитарных врачей прошлого века, «вследствие отхода были умственно развиты». Здесь также не было крепостничества, поэтому у людей существовало «чувство собственного достоинства». Это население, «крепкое физически, нравственно и умственно, носит в себе зародыш нормальной здоровой (разумной) жизни».

С соседними зырянами на востоке Вологодской земли у русских много сходства во всем, основные же различия — в языке. Зырянские этнонимы камиморт и зырэдем перешли в русский язык в форме коми или зыряне и обозначали их название.

Сравнивая русских и зырян в вологодских уездах, исследователи заключали: вологодские крестьяне — и русские, и коми — «отличались крепким телосложением, имели рост более средний, лица редко правильные». Исторические судьбы и жизнь этих народов, единые еще с XVI в., закрепили их сходство и не внесли резких различий не только во внешность, но и во все стороны жизнедеятельности. Отдельными чертами облика и быта они, конечно, различались. Русские были «открыты и откровенны, размашисты даже в своих пороках; зыряне — недоверчивы, скрытны; первые — рассудительны, смышлены, любят новинку, уважают промышленность, деятельны; вторые — необщительны, слепо привязаны к родине и старине, честны в отношении к своему брату, но не таковы с теми, кого не знают, и враги всего чужого. В умственном образовании — преимущество у русских». Но у них, как отмечал Ф. Бунаков, есть большой порок — пьянство, который он относил к русскому народу в целом, что не соответствовало действительности. Его поразили «пивные праздники» в юго-западных вологодских уездах, но это общий для многих русских обычай, никоим образом не говорящий о пьянстве, а пивоварением и устройством общинных праздников славились многие русские деревни. Несмотря на пороки отдельных людей, «северные умельцы» во все времена сохраняли «свое мудрое терпение», высокую нравственность и стойкость, приверженность памяти и, опыту своих предков. Формирование облика деятельного и энергичного северянина, его «исторического типажа», началось еще в XI - XII вв., когда предприимчивый промысловик и земледелец начал осваивать Север, а затем с XVI в. стал первопроходцем Урала и Сибири.

Итак, население вологодских уездов, как и всего Севера, было разным по этносоставу. Самый многочисленный из здешних народов — русские, хотя и составили единую севернорусскую общность, образовывали ряд локальных групп. Их локализация была обусловлена такими разнопорядковыми признаками, как территориальный, сословный, этнический и, наконец, конфессиональный. В целом русские Севера — это крупная этнографическая группа, в составе которой есть мелкие образования, отличающиеся самоназваниями, своеобразием хозяйственной деятельности и форм культуры¹⁸. В XIV - XVI вв. на Севере существовали территориальные группы русских, именовавшиеся по местам их расселения (онежане, белозерцы, двиняне и т.п.). В их состав вошли новгородцы, низовское население Древней Руси и другие этноэлементы. Из них лишь илъменъские поозёры — наиболее прямые потомки древних новгородцев — сохраняли их физический тип и диалектные особенности новгородского говора. На формирование таких групп влияли как зональное размещение, так и этнические компоненты в их составе.

К XIV - XVI вв. относится и существование в северодвинских землях «Ростовщины» (ростовских владений), «клином» врезавшейся в новгородское Заволочье. Население «Ростовщины» по происхождению было связано с низовцами и жило в Белозерье, на северо-восточном берегу Кубенского озера («Заозерье»), в северо-восточной части уделов ярославских князей (Бохтюжская вол. Кадниковского и Авнежская — Грязовецкого уу.), в правобережье Сев. Двины с притоками — Кокшеньгой, Велью, Вагой, Сухоной. «Ростовщина» на Сухоне заняла будущую Шуйскую вол. Тотемского у. — «Ростовское митрополье», и за здешними жителями закрепилось название - митрополы (существовало в значении этнонима). Позднее они стали экономическими крестьянами (принадлежали церкви). Таким образом, население «Ростовщины» можно считать локальной этнотерриториальной общностью и частично сословным образованием.

На Севере были и более крупные территориальные группы русских. К ним относятся известные поморы — потомки новгородцев, частично низовцев, отличавшиеся от других северных русских хозяйственным бытом, но близкие к ним по народной культуре. В их среде сформировались две более мелкие группы — устъ-цилёмы и пустозёры на Печоре. По происхождению — это потомки новгородцев с некоторой примесью местных финно-угров, но по быту и те, и другие близки к новгородцам.

К этнотерриториальным образованиям можно отнести еще небольшую группу русских, живших в соседстве с вологжанами (население по реке Сить в Моложском у. Ярославской губ.), известное своим самоназванием сицкари. По формированию они связаны с ростово-суздальским продвижением на Север, но в них «влились» и другие этноэлементы. В удельное время их земли были славянскими (князей Сицких), в Смутное время сюда попала часть карел из-за Свейского рубежа, а в XVI - XVII вв. переселилась часть русских из Центра (московские ткачи-хамовники), позднее в XIX в. — снова карелы из Тверской и Новгородской губ. Из своего центра сицкари попали на Шексну и Мологу (в пределах Вологодской губ.), но тогда их обособленность уже была нарушена. Население же Шексны и Мологи приобрело от них дзеканье (западная черта в говоре), аканье и цоканье.

В северных уездах существовали еще небольшие группы русских, формирование которых не определялось ни участием этносов, ни характером этноконтактов. В языковом отношении на юго-западе Севера выделялась группа ягутков (ягунов). Яго вместо его и каго вместо кого (кагоканъе) — черты бурлацкого говора, проникшего в Череповецкий, Кирилловский и Белозерский уу. Эта группа населения профессионального происхождения, связанная с бурлаками Волги и получившая свое название от прозвища.

Самым большим своеобразием в пределах рассматриваемых земель отличались упомянутые кокшары. Они составили специфическую этнографическую группу, вобрав в себя черты составляющих их этнокомпонентов. Их антропологический тип «проник» из Ростова — так наз. верхневолжский тип, распространенный у русских верхней Волги. От Новгорода они взяли «бойкий характер» и многие формы народной культуры (например, гнездовое расположение деревень в культуре поселений и др.), из диалектов — вологодско-вятский, распространенный от Белозерья по средней Двине до Вятки, но топонимия, как и все названия Севера, финно-угорская, а самоназвание кокша, кокшары — от марийского «лысый», «сухой»; их земля вошла в «Ростовщину», а затем здесь развилось дворцовое землевладение. Своим бытом, нравом и обычаями они отличались от остальных вологжан и не воспринимали ничего «чужеродного».

Таковыми стали русские на Севере в конце XIX — начале XX в. В XX в., особенно в его первой половине, состав населения северных районов мало менялся. В юго-восточной части вологодских земель, где сохранялись неосвоенные пространства, в составе населения произошли изменения в связи с приселением в столыпинское время эстонцев, латышей, литовцев, белорусов (всего более 7 тыс. мел.), которые жили здесь компактно, не подселяясь в русские деревни. Проводимые после 1917 г. переписи населения в 192O и 1926 гг. фиксировали наличие представителей этих народов в вологодских районах¹⁹.

Правда, самые многочисленные из них эстонцы, по данным 1926 г., составили в населении Никольского у. только 0,61%. В западных уездах Вологодчины по-прежнему немногочисленными оставались карелы (0,3% в Череповецком у.) и вепсы (1,7% там же), а в восточных районах (Шонга в Устюгском, Пермас в Никольском) — коми-зыряне (0,1%).

В последующие десятилетия происходило подселение в вологодские места ссыльных из разных регионов страны (1930-е гг.); убыль общей численности населения в военные 1940-е гг.; оседание некоторой части мигрантов из областей и республик СССР в 1950-1980-е гг. Но по-прежнему область оставалась русской по составу населения. Немногочисленные финно-угры при многовековом проживании в этих пределах рядом с русскими слились с последними, произошла нивелировка всех сторон жизни этих народов.

Кроме особенностей этнического характера, у севернорусского населения сложились и некоторые вероисповедальные отличия. Уже на ранних этапах истории народов Севера происходило распространение среди них христианства²⁰. То, что процесс христианизации начался здесь еще в древнерусский период, зафиксировано в археологических памятниках в районе Белозерья-Лачеозера, где в погребениях того времени были найдены православные кресты и образки. В более поздних погребениях такие вещи исчезли, но появились предметы, относящиеся к «жертвенному комплексу» (дарам умершим). Эти находки свидетельствуют о культурном взаимовлиянии местных этносов. Анализ погребального культа (курганный и бескурганный обряды) Восточного Прионежья и Белозерья показывает «синтез черт народов», их быстрое смешение — при совместном проживании и процесс постепенной ассимиляции — при чересполосном расселении.

Исторические источники вплоть до XVII в. говорят о постепенном характере христианизации жителей северных районов в период XII - XIV вв., а местами и в XVI в. В XVII в. появились новые свидетельства о религиозной жизни на Русском Севере. Церковный раскол привел к изменению состава населения по вероисповедному признаку. Здесь проходил путь к Белому морю, к Соловецкому монастырю, старообрядцев, укрывавшихся от преследований властей. Беглецы наводнили олонецкие, каргопольские, западные вологодские земли. Их кельи и скиты появились в глухих непроходимых местах около маленьких речек и озер, где они, поселяясь, занимались рыболовством, сеяли хлеб. У них были свои настоятели. Наиболее известный из них Даниил Викулин (ученик Аввакума) дал начало целому направлению северного раскола — даниловскому согласию, связи которого простирались по всему Северу, в Поволжье, на Урал и в Сибирь. Это были беспоповцы поморского толка — раскольники, не признававшие священства; в свою очередь, они распались на ряд толков и согласий, получивших названия от имен расколоучителей. Самым крайним среди этих толков было скитское направление (странническое, бегунское), отличавшееся особым недоверием к мирским²¹.

В XVII в. оформились северные епархии (Устюгская, Вологодская, Холмогорская), объединявшие и «дозиравшие» верующих православного вероисповедания. В XVIII в. границы епархий слились с административными, и в целом церковное деление на Русском Севере совпало с указанными выше историко-культурными ареалами (в Вологодской земле — запад, центр, восток).

В XVIII — второй половине XIX в. население Вологодской губ. было преимущественно православным²². Источники того времени не обходят вниманием и старообрядцев. В отличие от мирян, мирских, у них, по сообщениям наблюдателей, развилась особая суровость и ненабожность, но последняя из-за отсутствия церквей у беспоповцев была чисто внешней. Староверы обособляли себя от мирских (табачников) и считали их живущими в грехе.

Наряду с православием, бытовали остатки языческих верований. Они были заметны в местах, где рядом жили русские и финно-угорские народы. В Вытегорском у. христианство, по сообщениям исследователей края, «менее влияло на сознание, чем некоторые языческие верования». Это было видно по бытовавшему здесь своеобразному пастушескому обряду и др. Некоторые языческие верования сохранялись у обособленных от соседей кокшаров, поклонявшихся деревьям, борам²³.

После революции православной вере на Севере, как и повсеместно в стране, был нанесен урон: разрушались храмы и монастыри (последних в Вологодской губ. еще в 1912 г. было 21), физически уничтожались или ссылались церковнослужители и верующие. В 1920-1930-е гг. здесь оживилась деятельность протестантских сект, появились и новые течения старообрядчества (ерофеевщина в Никольском р-не). В канун «года великого перелома» в деревни Вожегодского р-на наведывались беглые священники, которые скрывались у жителей и исполняли требы на дому. Население еще отмечало православные праздники, особенно престольные и общецерковные (Рождество, Пасху, Троицу), или бытовые — «метеорологические» (по случаю хорошей погоды, а, следовательно, хорошего урожая), еще знало своих местных святых (их здесь было до 1000), но после 1930-х гг. «победил» атеизм. Конечно, в народной среде в последующие десятилетия (1940-1980-е гг.) сохранялась память о православной вере, вере своих предков, а в конце 1980-х-1990-е гг. началось религиозное оживление. Сейчас церкви возвращаются утраченные храмы и монастыри. В народе наблюдается стремление к духовно-православному возрождению.

Подводя итог рассмотрению характера и особенностей населения Вологодской земли в связи с его этнической историей, можно отметить, что здесь оформились три ареала: западный, центральный и восточный. Такое деление совпадает с этнографическими, антропологическими, диалектными ареалами на этой территории. Их формированию способствовало некоторое природно-климатическое разнообразие, определенное социально-экономическое развитие отдельных районов, различия в этнических процессах. Общим в их истории и судьбе был мирный народный характер заселения Севера в ранние времена, приведший в последующие периоды к таким же мирным отношениям народов, живущих на Русском Севере. Особое значение приобрело то обстоятельство, что по этой земле в период ее интенсивного освоения прошла граница между двумя формами социально-экономических отношений — классическим поместно-вотчинным землевладением с крепостничеством и государственным феодализмом с относительной свободой «государевых» крестьян. Эта граница прошла по Вологодской земле. Наряду с различиями в этнической истории, развитие народов в рамках разных социальных систем привело к локальному разнообразию в жизни и культуре населения Русского Севера, что и выразилось в сложении на этой территории историко-культурных «зон».

¹ Кузнецов К. С. К вопросу о Биармии // Этнографическое обозрение (далее — ЭО). 1905. № 2/3; Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Ч. 1.С. 206, 209; Новгородская первая летопись старшего и младшего извдов. М.; Л., 1950. С.97, 347, 355.

² Очерки по истории колонизации Севера. Вып. I. Пг., 1922. С. 60; Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951. С. 194; Башенькин А. Н. Новые аспекты славянского освоения Европейского Севера по археологическим источникам V-VIII вв. // Проблемы источниковедения и историографии Европейского Севера. Вологда, 1992. С. 19-20.

³ Фосс М. Е. Древнейшая история Севера Европейской части СССР// Материалы и исследования по археологии СССР. Вып. 29. М., 1952. С. 40; Башенькин А. Н. Археологические источники о сельских поселениях // Родословие вологодской деревни. Вологда, 1990. С. 27-28.

⁴ Шевырев С. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь в 1847 г. Ч. II. М., 1850. С. 61-63.

5 Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950; Вологодско-Пермская летопись. М.; Л., 1950; Полное собрание русских летописей. Т. 26. М.; Л-1959.

6 Витов М. В. Антропологические данные как источник по истории колонизации Русского Севера // История СССР. 1964. №6. С. 109.

7 Кабузан В. М. Изменения в размещении населения России в ХVIII — первой половине XIX в. М., 1971. С. 19.

8 Первая Всеобщая перепись населения Российской империи. Т. I. Тетр. 2. СПб., 1899. С. 104; Т. 7. Тетр. 2. 1904. С. VI; Т. 10. 1904. С. VI; Т. 26. Тетр. 2. 1903. С. X; Т. 27. Тетр. 1. 1899. С. VIII; Т. 31. 1904. С. VI; Т. 32. 1903. С. X; Архив Петербургской Академии наук (далее - АПАН). Ф. 135. Оп. 3. ДД. 186-202.

9 Итоги Всесоюзной переписи населения 1989 г. М., Госкомстат. 27. №26. 1989. С. 3-13.

10 Витов М. В. Русские Севера в этническом отношении (современный состав и происхождение основных компонентов) // Вопр. географии. М, 1970. Т. 83. С. 162-172; Чебоксаров Н. Н. Этногенез коми по данным антропологии// Сов. этнография. 1946. № 2. С. 60; Ефименко П. С. Заволоцкая чудь. Архангельск, 1869. С. 4; Макаров Н. А. Население Русского Севера в XI—XIII вв. М., 1990. С. 125-134; Жеребцов А. П. Историко-культурные взаимовлияния коми с соседними народами. М., 1982. С. 45-72.

11 Матвеев А. К. Происхождение основных пластов субстратной топонимии Русского Севера // Вопр. языкознания. 1965. № 5. С. 45-54.

¹² Матвеев А. К. Субстратная топонимика Русского Севера // Вопр. языкознания. 1964. № 2. С. 82-83; Чайкина Ю. И. Названия лиц по ремеслу и занятиям в деловой письменности Русского Севера в XVI-XVII вв. // Севернорусские говоры. Вып. 4. Л., 1984. С. 74; Судаков Г. В. Лексические диалектизмы в севернорусских актах XVI-XVII вв. // Там же. С. 75-84; Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров. М., 1970. С. 225, 286-289; Архив Русского Географического общества (далее — АРГО). Р. I. Д. 2. Л. 12; Р. 24. Д. 25, Л. 105; Р. 7. Д. 69. Л. 3-4; Д. 62. Л. 26 об.; АПАН. Ф. 849. Оп. 5. Д. 190. Л. 3; Гос. архив Вологодской обл. (далее — ГАВО). Ф. 4389. Оп. 1. Д. 204. Л. 40-42; Ф. 6520 Оп. 1. Д. 63. Л. 1.

13 АРГО. Р. 24. Д. 5. Л. 1; Российский Этнографический музей (далее — РЭМ). Ф. 7. Оп. 1. Д. 877. Л. 8; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 17; Д. 208. Л. 10-12; Д. 219. Л. 9; Д. 220. Л. 56.

14 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 179. Л. 1; Д. 206. Л. 19-26; Д. 218. Л. 63;РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 346. Л. 3; АРГО. Р. 7. Д. 69. Л. 3-4.

¹⁵ Вологодские губернские ведомости (далее — ВГВ). 1847. № 35. С. 343-345; 1857. № 21. С. 127; 1865. № 46. С. 436; ГАВО. Ф. 652. Оп. 1.Д. 62. Л. 4 об.

¹⁶ Едемский М. Б. Из кокшеньгских преданий // Живая старина (далее — ЖС). 1905. Вып. 1/2. С. 75-76.

¹⁷ ВГВ. 1846. № 13-14. С. 139; 1848. № 36. С. 408; 1855. № 27. С. 235; 1885. № 44. С. 8; 1912. № 16. С. 403-404.

¹⁸ Токарев С. А. Этнография народов СССР. М., 1958. С. 31; Зеленин Д. К. Великорусские говоры. СПб., 1913. С. 363-369; Макаров Н. А. Русский Север: таинственное средневековье. М., 1993. С. 175-176.

¹⁰ Российский государственный исторический архив (далее — РГИА). Ф. 391.Оп. 2. Д. 322. Л. 2 об.; АПАН. Ф. 135. Оп. 2. Д. 382, 405, 682; АРГО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 223, 439, 497, 602; Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. 3. Л. 126-136; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 215. Л. 21.

²⁰ Макаров Н. А. Население... С. 27, 29, 32, 43-44, 128.

²¹ Дружинин В. Г. Старообрядческая колонизация Севера // Очерки по истории колонизации... С. 69-75; Ончуков Н. Старина и старообрядцы // ЖС. 1905. Вып. 3/4. С. 273; Камкин А. В. Православная церковь на Севере России. Очерки истории до 1917 г. Вологда, 1992. С. 92.

²² Арсеньев Ф. А. Отчет о занятиях Вологодского губернского статистического комитета за 1879 г. // Вологодский сборник. Вып. 2. Вологда, 1881. С. 15.

23 ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 62. Л. 2

ОЧЕРК 1

СЕВЕРНЫЕ ПРОСТОРЫ: СЕЛА И ДЕРЕВНИ

Сельское расселение Русского Севера отличалось особым своеобразием. Представление о нем дает рассмотрение сельских поселений в его центральных районах — на Вологодской земле. Историю селений можно изучать на протяжении длительного времени — с начала освоения Севера славянами и конец XX в. Картина расселения в севернорусских областях довольно однородна, поэтому исследование конкретной истории поселений в Вологодском крае важно для понимания процесса заселения всего Севера, а также происхождения культуры поселений этого региона. Кроме того, такое изучение помогает установить характер связей в развитии русской народной культуры: местное — региональное — общерусское.

На всем Русском Севере селения расположены преимущественно по берегам рек и озер. Прибрежное заселение с очаговым размещением населения по рекам и озерам, безлюдьем речных водоразделов, возникшее еще в период продвижения славян по северным рекам, остается основным и до настоящего времени. В различных районах Севера в зависимости от местных природных условий такой тип заселения приобрел специфические черты. Так, по берегам крупных рек селения могли располагаться сплошной цепочкой. В бассейнах мелких рек, не имевших или терявших свое транспортное значение, они с течением времени могли «уходить» в сторону от рек. С проложением сухопутных дорог селения возникали на пересечениях рек с дорогами.

При озерном заселении под деревни обычно занимались наволоки, перешейки между озерами, или селъги — озерные возвышенности. Уже ранние письменные источники фиксировали такой тип заселения на Русском Севере: «...жилища же их по рекам», — писали летописи. В писцовой книге архирейского дома Вологды XVII в. отмечалось: «...починок из той же деревни на наволоках да на новолоке ж на речке Задорке». Голландский путешественник и художник Корнелий де-Бруин, приехавший на Русский Север в начале XVIII в., отметил своеобразное расположение селений у водных систем. По его описанию, местность между Вологдой и Архангельском, «кроме красоты рек», была богата «чудесными видами и приятными местоположениями... так что поискать подобных в целой России»¹.

В вологодских землях много рек и озер, по большей части судоходных. Почти все реки принадлежат к бассейну Северной Двины, частично к бассейнам Печоры, Мезени, Волги. Из озер самые значительные в западных районах — Онежское, Белое, Воже. Кроме них, множество мелких — Кумозеро, Сабженское, Катромское, Порешное, Верхопуйское, Сондожское, Глубокое, Гладкое, Ромашевское и др. В центре земель — значительное Кубенское озеро возле Вологды, Шичигинское и Кочеватое в Тотемском крае; на востоке — Сондорское в Сольвычегодском и Яренском.

Деревни и города довольно часто располагались в устьях рек, отчего получали и свои названия: Устюг (в устье Юга), Устюжна (в устье Ижмы), с. Устье (Устьянский край), с.с. Устье-Вологодское и Устье-Кубенское (верховья Сухоны и Кубенского озера), Усть-Вага (на Ваге) и др.

При речном и озерном заселении деревни обычно ставились на высоких берегах, чтобы избежать разливов, к ним примыкали поля и далее — леса, как например, Ферапонтова Слобода на Ферапонтове озере в бывшем Кирилловском у., или Верховажье (быв. Вельский у.), возникшие сначала на «угоре» и постепенно «спускавшиеся» в лощину ближе к реке, или с. Никольское Кадниковского у. на р. Уфтюге, а недалеко от него находилось Кубенское оз., а также с. Старое Кадниковского у. на правом берегу р. Кубены в окружении лесов, или с. Липин Бор на озере среди лесов². В других местах этого уезда — по Сухоне — также предпочитали селиться по побережьям, к селениям «тянули» поля и сенокосы, а вокруг был лес. Вообще в уезде не селились в низинах, деревни находились на возвышенных берегах и разделялись друг от друга полями. С. Карьеполь в верховьях Кулоя в Тотемском у. «примыкало» к реке; с трех сторон его были распаханные поля, с четвертой — ручей Телячий (впадал в Кулой). По Сухоне близ с. Шуйского деревни размещались по обоим берегам реки, между деревнями находились пожни и поля. На реке было много островов, на которых стояли деревни, и «дома в них словно наклонялись над водой»³.

В восточных землях селения по Кичменьге, Югу возникали на небольших возвышенностях — слудках, у подножий которых текли реки, и каждое селение «проглядывалось» с соседних слудок. За деревнями в долинах рек и в урочищах располагались угодья, окруженные лесами: например, в с. Усть-Алексеевском, лежавшем на двух холмах в долине Юга при впадении в него Варжи. Деревни на Кокшеньге «густо сидели» на холмистых берегах, сообщение между ними шло по рекам. Такое расположение селений отмечалось как обычное, принятое жителями Кокшеньги⁴.

В озерно-речном крае на Каргопольщине деревни строились по берегам рек и озер, «отодвигая лес вглубь пространства и очищая землю под угодья». У одного только Мошинского оз. в конце XIX в. было 84 деревни. По высоким берегам Вожеозера, заросшим лесом, и порожистым рекам Вожегодского края деревни возникали «в красивых боровых местах». В Череповецком у., где также много рек и озер, для жительства выбирали возвышенные места. Озерное заселение было характерно для всей западной части Вологодской губернии. В восточной — мало озер, и такое заселение было редким. Лишь в Сольвычегодском у. на солонцах р. Усолки и Соляном оз. издавна возникали промысловые деревни в окружении лесов и болот. Но чаще селения в устюжско-сольвычегодских местах располагались на высоких (гористых) берегах p.p. Сухоны, Юга, Сысолы, Вычегды, Выми⁵.

Первоначальный речной тип заселения, став основным, не был единственным на Севере. С прокладыванием грунтовых дорог, что на Севере происходило поздно (чаще в XIX в.), многие реки теряли свое транспортно-экономическое значение, и селения ориентировались на дороги-тракты. Притрактовое заселение развилось в густо населенных и экономически значимых местах. На Вологодской земле это было по трактам Вологда — Череповец — С. Петербург, Вологда — Архангельск, Вологда — Ярославль — Москва, С.-Петербург — Онежское оз. — Вытегра — Каргополь — Архангельск. То лее было и в Вельском у. — в деревнях по Вели⁶.

Притрактовыми были, судя по архивным данным, многие Деревни в центральных и восточных районах губернии уже в XVIII в., как например, с. Кичменьгско-Городецкое на тракте Устюг — Никольск, или Городок Рахлей на дороге Лальск — Устюг. По сухопутным дорогам располагались селения Великоустюжского у. В Вологодском у. приход Рабанга тянулся на 12 км по реке, а его центральное селение находилось на почтовом тракте. По мелким проселочным дорогам, соединяющим селения, возникали отдельные деревни, например, в Огибаловской вол. Кадниковского у.: «деревни по проселку», а рядом с ними — поля и сенокосы. Между Лальском и Устьсысольском было 156 деревень, часть которых располагалась на торговом тракте на Вятку⁷.

Довольно поздно возникло на Севере водораздельное заселение. Оно было вызвано достаточно большой населенностью и нехваткой земли. Для Вологодской губ. такое заселение характерно в ее южных и юго-восточных пределах, по границе с костромскими и вятскими районами. Там в поздно осваиваемых водоразделах волжско-двинских рек в конце XIX — начале XX в. возникали селения «по волокам» (лесным суходолам в Великоустюжском, Тотемском, на юге Никольского у.)⁸.

В более раннее время появлялись редкие деревни на водоразделах, когда крестьяне ощущали нехватку земельных угодий⁹. Так, еще в XVII в. в переписи крестьян вотчины Вологодского архирейского дома отмечены «д. Скрябине на суходоле», «починок в поверстном лесу», «д. Ильинская на суходоле», «починок в четвертном лесу из той же деревни на суходоле», «починок вновь на Леже на поверстном лесу». В поздних описаниях такие деревни отмечены в Великоустюжском у. и назывались они «при колодцах». В XX в. наблюдалось значительное освоение водоразделов в некоторых местах: на юге Рослятинской вол. Тотемского у. возникли селения в «Тургиевском волоке» (от р. Юзы к Унже-Ветлуге) протяженностью в 70 км; здесь было сплошное заселение волока.

В целом, территорию Вологодской губ. по типам заселения можно представить в следующем виде. Юго-запад губернии в XIX в. был уже мало лесистым, селения «не тянулись длинными нитями» по рекам, а были «разбросаны» по всем направлениям; вместо волоков везде «виднелись пашни», т.к. леса были уже истреблены; болотистые места без леса осушены; здесь было «густое население», и деревни часты. На северо-востоке и востоке население к XIX в. по-прежнему занимало речные берега и много гористых мест, частично суходолов. Самое высокое место из них — на Сухоне около Устюга — Опока, а также холмистые места по Пушме и Вохме. Население здесь было редким, «деревни прерывистые», между ними — волоки. Средняя часть губернии представляла собой типичное речное заселение со множеством выселков. Во всей губернии речное заселение тогда «охватило» 80% деревень10.

Освоенные речные долины и водоразделы постепенно становились территориями целых волостей-общин (а в настоящее время они совпадают с сельсоветами). Но водораздельное заселение в крае оставалось в XIX в. незначительным, большинство междуречий по-прежнему были мало освоенными. Тип северного заселения не изменился до настоящего времени: деревни тяготеют к озерно-речным системам, а водоразделы остаются редко заселенными.

В социально-экономическом отношении северные селения были представлены несколькими разновидностями, развитие каждой из которых было обусловлено определенным составом населения, его хозяйственной деятельностью, а, следовательно — определенными функциями. На основной земледельческой территории Севера (главным образом в Вологодской земле) развились такие типы селений, как деревня, село, починок, выставка, слобода, погост. Самыми распространенными из них были деревни, по времени возникновения не первоначальные, но ставшие самыми устойчивыми очагами земледелия¹¹. Многовековой процесс привел северные деревни к тому виду, какой обнаруживают описания XIX в. От селений в 1-3 двора, представлявших в XIV - XV вв. комплекс жилых строений и хозяйственных угодий и ставших тогда в результате смены огневого земледелия пашенным самыми распространенными в лесной полосе Восточной Европы, через общинное землепользование в его долевой стадии XVI - XVII вв., с ростом населения и освоенностью земель в XVIII в. к территориально-соседскому общинному пользованию. Развитие типов селений не прекращалось и далее, и даже XIX в. не раз вносил существенные изменения в их статус. Если в первой половине века поземельные крестьянские общины на Севере повсеместно переходили к переделам земли, постепенно ограничивая захватное обычное право пользования ею, наступая на свободное крестьянское распоряжение землями, то во второй его половине и, особенно в конце века после реформы 1861 г. наметилась тенденция разложения общинного землепользования и даже попытки ликвидации его, а крестьянство получило право выкупа своих наделов и покупки незанятых казенных земель. Такое положение не могло не повлиять на развитие деревни как типа сельского поселения. Прежде всего, менялись размеры деревень, их населенность, обеспечение землей, а в связи с этим хозяйственные занятия жителей и выполнение тем или иным селением его функций.

По многочисленным описаниям XIX в., выявляется «лицо» (социально-экономическое положение) северной деревни того периода. С ростом населения за столетия до XIX в. деревни перестали быть селениями в 1-3 двора, хотя и оставались, в сравнении с поселениями всей России, в среднем малодворными. Их малодворность в вологодских землях, например, оставалась там же, где это являлось характерной чертой и до XIX в.¹² Так, в северо-восточных районах, в бывшем Сольвычегодскому., малонаселенность деревень (до 50 чел. на деревню) при их разбросанности по уезду объяснялась тем, что они возникли путем свободной заимки пригодных для земледелия участков, расположенных оазисно в речных долинах среди лесов. Многолюдные селения здесь при неблагоприятных природно-климатических условиях и небольшом количестве удобной земли не смогли бы существовать. В соседних Устьсысольском и Яренском уу. селения были многолюдны, но располагались на большом расстоянии друг от друга.

Такими же мелкими, как в Сольвычегодскому., оставались многие деревни Устюгского у.: до 43,7% их было в 1-5 дворов с населением в 21-50 чел. в середине XIX в. Эта цифра несколько снижается во второй половине века, когда последствия реформы 1861 г. привели к укрупнению деревень, и доля малодворных селений стала равняться 20%.

В центральных районах губернии в конце XIX — начале XX в. по водным и сухопутным дорогам, в связи с плотным заселением и экономическим развитием, деревни становились многодворными — по 40-60 дв. (Лежская вол. Вологодского у.)¹³. Такими лее крупными стали деревни у больших озер в западной части губернии: в Вытегорском у. по Онежскому озеру — по 51-100 жителей в деревне, хотя большинство их во всем уезде состояло из 6-10 дв. В Вельском у. деревни оставались небольшими; крупными считались те, в которых насчитывалось до 60 дв. Вожегодские деревни в начале XX в. и в 20-е его годы сохраняли в среднем до 30 дв. Белозерские деревни в середине XIX в. насчитывали в среднем по 5 дв., в Кирилловском у. — по 8, в Устюженском у. — по 9, в Череповецком — по 5 дв. Преобладающим типом селений к середине XIX в. становились именно деревни: в губернии их было 97,2%, сел — 2,34%, остальных — 0,45% ¹⁴.

К титульной странице
Вперед