кандидат медицинских наук, доцент РГГУ
МАРКС, ДОСТОЕВСКИЙ, ФРЕЙД: ТРИ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ПРОЕКТА
("Человек", 2000, N 2)
К концу XIX века были сформированы три базовых антропологических концепции, три способа понимания человека. Они соответствуют трем главным проектам, которые пытался осуществить XX век. Речь идет о "коммунизме", "фундаментализме" (который чаще всего, хотя и далеко не всегда, принимает форму национализма) и "либерализме".
Все три слова, по сути, не термины, а ярлыки - потому и взяты в кавычки. В реальном научном обороте и в общественном сознании содержание этих трех понятий одновременно и шире, и уже, чем то, которое им "присваивается" в данном тексте.
Эти три "проекта человека", соответствующие трем различным взглядам на его природу, связаны с именами Маркса, Достоевского и Фрейда. Разумеется, это очень разные мыслители, но каждый из них создал свой "язык", то есть систему понятий и критериев, которая определенным образом описывает и объясняет мир, и, что особенно важно, определяет своеобразие способов социального взаимодействия.
Если роль Маркса в формировании спектра социокультурных альтернатив XX века бесспорна, то упоминание в этом ряду имен Достоевского и Фрейда может вызвать вопросы. В самом деле, среди коммунистических идеологов с Марксом соперничать некому, в то время как и в фундаментализме, и в либерализме есть множество "звездных имен". Далее, по сравнению с Марксом, влияние Достоевского может показаться более скромным, даже если учесть его огромную популярность как "учителя жизни" в России конца XIX века и мировую славу в XX веке. Тем не менее, Павел Новгородцев говорил о "человеке Маркса" и "человеке Достоевского", так что упоминание Маркса и Достоевского в одном ряду имеет свою традицию. Думается, в этот ряд может стать и Фрейд. И Достоевский, и Фрейд создали свои языки, утвердили системы ценностей, наиболее подходящие к фундаменталистскому и либеральному направлению соответственно.
Влияние Маркса сильнее всего ощущается на непосредственно социальном уровне. "Язык" Маркса - это атеизм, материализм, культ позитивного знания, примат экономики над идеологией, оправдание целесообразного насилия, социальный конструктивизм, социологическое понимание вины и ответственности. Этот язык был и отчасти доныне остается языком значительной части современного общества. Как ни парадоксально, на языке Маркса "говорят" (то есть используют указанные ценности и критерии) на противоположных полюсах социума: обездоленные массы и циничные политические элиты.
Прагматическая развертка языка происходит внутри "антропологического проекта": другими словами, язык реализуется (или мыслится) как актуальный (или вирутальный) образ носителя этого языка. Проект Маркса известен лучше других. Он состоит в революционном, насильственном переустройстве мира на основе экономического и политического равенства. Так сам собою решается и вопрос об "осчастливливании" отдельного человека.
Ключевая для любой философской антропологии проблема вины у Маркса представлена следующим образом. Поскольку все действия человека определены социальным контекстом, субъектом вины является социальная среда, а не человек. В языке Маркса вина - это не внутреннее переживание, а правовое понятие. Она, по Марксу, элемент социальной практики, инструмент, который несправедливо перекладывает ответственность с "неправильно устроенного" общества на человека - жертву этого неправильного устройства. Избавиться от вины можно посредством решительных социальных перемен.
В противовес Марксу, "язык" Достоевского - это религиозная духовность, идеализм в обоих смыслах слова (как противовес материализму и как служение идеалам), презрение к любому детерминизму, углубленный самоанализ, религиозное понимание вины и ответственности. Правда, необходимо отметить, что на "языке" Достоевского в его первоначальной полноте уже никто не "говорит". Там, где речь идет о тайных желаниях и противоречивых страстях, - язык Достоевского поглощен языком Фрейда, который сам увлекался Достоевским и писал о нем. (Современные исследователи считают, что Достоевский подготовил почву для психоанализа. Интересно, что Василий Розанов, который по вполне понятным причинам ничего не знал о Фрейде, называл художественный метод Достоевского "психологическим анализом".) Там же, где речь идет о духовных исканиях и о критике социальности с позиций личности, - тут "язык" Достоевского поглощен "языком" экзистенциализма. Собственно "Достоевским" остался лишь набор фундаменталистских религиозно-почвеннических тезисов, трактующих проблему реконструкции социальности с позиций высшей духовности, которая на практике оборачивается покорностью традиционным институтам социального контроля.
Антропологический проект Достоевского отчетливо двойствен. С одной стороны, автор решительно отвергает социальный, а также биологический детерминизм. Достоевский считает, что все проекты переустройства общества наивны, потому что надо сначала переделать душу человека, а это задача трудная до невозможности. Особенно переделка в духе смирения и покорности: как говорит герой "Записок из подполья", человек так устроен, что обязательно начнет протестовать против любых, даже самых прекрасных, жизненных обстоятельств - просто ради самого протеста. С другой стороны, отрицая внешний детерминизм, Достоевский, тем не менее, преклоняется перед наиболее мощными институтами социального контроля: государством, нацией.
Дело в том, что Достоевский считает: в принципе душу человека переделать можно. Для этого человек должен вернуться к Богу, то есть к народу, к "почве". Таким образом, государственные институты, оформляющие народ в осознающую себя целостность, обретают особую ценность - уже не социальную, а антропологическую. Так Достоевский, ярый защитник и пристальный исследователь человеческой индивидуальности, одновременно оказывается фундаменталистом, идеологом "антииндивидуализма". Национализм, нерассуждающая вера, политические взгляды здесь, скорее, вещи производные. Вина мыслится как личный грех отступничества от Бога. Человек свободен в грехе и покаянии, поскольку его поведение определено только его личным выбором, а искупление вины видится в возвращении к Богу.
Проект Достоевского неосуществим в принципе, так как ни в теоретическом дискурсе, ни, тем более, на практике невозможно гармонизировать культ самоанализа, индивидуального протеста и культ государства, ортодоксальную религиозность и народопоклонство. Путь от бунтарства к фундаментализму (знаменитое "смирись, гордый человек!") тоже вряд ли можно считать реальным стандартом или, тем более, идеальным проектом жизненного пути. (Хотя такой вариант развития и должен стать предметом индивидуального анализа.) Однако именно в этой раздвоенности проекта Достоевского - залог его обаяния (пусть для немногих). Он обозначает пути поиска идентичности в самом широком диапазоне референтностей - от отдельных черт собственного "я" до нации как целого. Роль Достоевского в формировании духовного климата нашего века чрезвычайно велика. Во-первых, он обозначил четкий антитезис Марксу: атеизму, материализму, революционности, экономическому и вообще любому внешнему детерминизму. Во-вторых, он сильно повлиял на тех интеллектуалов, которые не приняли ни Маркса, ни Фрейда, и более всего были озабочены проблемами смысла бытия, личной свободы и личного выбора.
Влияние Фрейда более всего ощутимо на уровне ментальном, на уровне общественного умонастроения, хотя его язык играет важную роль в социальных практиках либерализма. "Язык" Фрейда - адресация к бессознательному, к переживаниям детства, рефлексия, подчеркивание главенствующей роли сексуальности в социальном опыте, отрицание социальных феноменов "самих по себе", синтетическое понимание вины и ответственности - стал языком образованного обеспеченного среднего класса развитых стран Запада. Важно отметить: если на языке Маркса говорят массы и элиты, то на языке Фрейда говорит "социальная середина".
Антропологический проект Фрейда представляет собой удивительный синтез (или даже диалектическое снятие противоречий) двух предыдущих проектов и, разумеется, двух предыдущих языков. В центре этого проекта лежит развитие личности, свободной от прямых воздействий как социального окружения (Маркс), так и духовных шаблонов (Достоевский). Внимание к уникальности отдельной личности сочетается с позитивистским экспериментальным пафосом, а глубокие, утонченные интерпретации феноменов душевной жизни, их символизма и мифологии - требуют жесткой дисциплины мысли. Поэтому Фрейд говорил Юнгу, что сексуальная теория - это "оплот против мутного потока грязи, против оккультизма". Другими словами - оплот против ангажированной произвольности интерпретаций.
Упомянутое отрицание социальных феноменов "самих по себе" позволяет выйти из философского тупика марксистской антропологии. По Марксу, человек есть сумма общественных отношений, что на первый взгляд кажется весьма резонным. Однако в этом утверждении "общественные отношения" рассматриваются как нечто трансцендентальное, существующее вне и без человека. Тем самым выносится за скобки тот факт, что общественные отношения формируются людьми, а институционально, в аспекте конкретных социальных технологий - состоят из людей, которые сами, в свою очередь, являются "суммой общественных отношений" (эта ситуация была проанализирована в работе Кардинера "Психологические границы общества"). Таким образом, отказ Фрейда от гипостазирования социальных регуляторов в пользу индивидуально-психологического подхода к анализу социальности - на деле является снятием неплодотворной оппозиции "личность-общество", то есть отказом обсуждать одну из так называемых "ложных проблем социологии". Наконец, для проекта Фрейда характерна атеистическая духовность: система высших нравственных критериев имеет ценность и позитивный смысл для личности лишь тогда, когда личность свободна от давления внешних шаблонов, какими бы они ни были, и способна самостоятельно выработать или, по крайней мере, самостоятельно оценить систему моральных координат и экзистенциальных категорий. Столь же диалектично у Фрейда понимание вины, которое вкратце можно сформулировать так: человек виновен, но в этом он не виноват. Такая диалектика вины и предопределенности раскрывает перед человеком возможность развития, которое продолжается всю жизнь, поскольку здесь предопределенность не означает безысходности.
С точки зрения психоанализа в процессе нормального развития человек достигает того уровня, когда первоначальные инстинктивные влечения (сексуальные и агрессивные) сублимируются в созидательной, собственно человеческой деятельности. Человек становится носителем сильного "Эго" и зрелых объектных отношений. Это делает возможным адекватную рефлексию.
Опыт рефлексии, часто весьма болезненный, составляет неотъемлемую часть человеческой жизни. Этот опыт необходим во имя становления "интеллектуальной души", которую Ю. Лотман считал обязательным свойством настоящего интеллигента. Лотман утверждал, что интеллигент может появиться только в среде маргиналов, людей с социокультурными девиациями. Уходя из общества или будучи отвергнутыми обществом (что, в сущности, одно и то же), интеллегенты создают среду аморфного протеста и столь же аморфного поиска, из чего интеллигент формирует собственную позитивную независимость. Точно так же собственная психическая маргинальность - точнее говоря, потенциальная, неразвившаяся девиантность - должна послужить материалом для рефлексии и, далее, для формирования собственной независимости. Для понимания себя, а далее - для понимания другого.
Антропологический проект Фрейда ставит перед человеком задачу пройти свой путь, научившись понимать самого себя, что побуждает личность к переходу от иллюзорного всемогущества через страх перед тотальным бессилием к более реальному ощущению своей силы.
Ценности либерализма вряд ли могли быть реализованы без того видения человека, которое предлагает фрейдовская антропология. Здесь на первом месте стоит ценность индивидуализма, то есть свободный поиск собственных нравственных ориентиров. До Фрейда было принято считать, что человек несчастен потому, что недостаточно требователен к себе. Фрейд объясняет страдания человека тем, что он, наоборот, излишне требователен к себе, подчиняясь жесткому, карающему "СуперЭго". Язык Фрейда - это терпимость к себе и к другим. Реализуясь в практике психоанализа, этот язык становится языком либеральной элиты, которая, в свою очередь, влияет на более широкие социальные круги.
Во многом благодаря этому современное демократическое общество Запада превратилось, как считает немецкий социолог Герхард Шульце, в "общество переживания" (которое пришло на смену "обществу потребления"). Это означает возрастание ценности собственной эмоциональной жизни и эмоциональной жизни другого человека. Сейчас социальная адекватность человека оценивается не мерой его адаптированности, а качеством жизни как субъективным параметром.
Критика психоаналитического антропологического проекта, часто весьма активная и эмоциональная, - это косвенный, но весьма надежный признак того, сколь глубоко вошел язык Фрейда в современную культуру. В этой связи вспоминается заочная полемика Победоносцева и Черчилля. Первый небезосновательно утверждал, что демократия - это самая затруднительная форма правления. Второй заметил, что все остальные - еще хуже. Разумеется, язык Фрейда - язык либерализма - сложен и требователен, но вряд ли можно противопоставлять ему язык "коммунизма" или "фундаментализма" в качестве актуальных альтернатив.