"ОТ УТОПИИ К ТОТАЛИТАРИЗМУ:
ЭВОЛЮЦИЯ УТОПИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ
И ОСОБЕННОСТИ ИТАЛЬЯНСКОЙ ТОТАЛИТАРНОЙ МОДЕЛИ"
ТЕЗИСЫ ДОКЛАДА НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
"ТОТАЛИТАРНЫЕ МОДЕЛИ ХХ ВЕКА:
ОСОБЕННОСТИ ИТАЛЬЯНСКОГО ТОТАЛИТАРИЗМА" (16 декабря 1997 г., РГГУ).
Дискуссии по вопросу о тоталитаризме в последние десятилетия раскололи научный и интеллектуальный мир на две группы. Часть исследователей полагает, что феномен тоталитаризма является характерной чертой лишь ХХ столетия и возникает в связи с мощным прорывом охлократии, вследствие чего в 20-е годы и появляется сам термин "тоталитаризм" (Так считает значительная часть отечественных исследователей-специалистов по истории западного мира). Другие ученые - и эта позиция представляется более аргументированной - считают, что некоторые из черт тоталитаризма возможно идентифицировать уже в первых раннегосударственных образованиях, возникавших на первых островках человеческой цивилизации, в частности, в древневосточных деспотиях, а позднее в государствах, формировавшихся по типу вотчинного строя (Л.С. Васильев, Р. Пайпс и др.)
Если временно вынести за скобки некоторые идеологические различия (прежде всего различия на уровне доктрин, идеологии), то две тоталитарные модели из трех, сложившихся в ХХ в. в достаточно определившейся форме, - германский национал-социализм и советский "интернациональный" социализм, - являются "жесткими" моделями тоталитаризма, так как присущие им типологические черты нашли в них полное выражение. Третья модель - итальянский "пролетарский" фашизм - является, по мнению ряда исследователей, смягченной или "стыдливой" (Б.Р. Лопухов, Г.С. Филатов). Особого анализа требует так называемый "иберийский фашизм", имеющий определенные аналогии с итальянской тоталитарной моделью, хотя и сильно отличающийся от нее. Режимы же Восточной Европы в межвоенные годы составляют предмет нескончаемой дискуссии, поскольку сторонники взгляда на них как на режимы авторитарные едва ли примут точку зрения их оппонентов, которые рассматривают их как смягченные тоталитарные модели. Интересна и позиция ряда исследователей, согласно которой авторитарные режимы могут в ряде случаев иметь тенденцию к перерождению в тоталитарные.
Преемственность в развитии утопического сознания в Западной Европе и его трансформации в тоталитарное, изучение вопроса о практической реализации утопических идей прошлого в теории и практике тоталитарных режимов - все эти проблемы практически не ставились и не изучались в отечественной исторической науке. Точно так же неизученными являются проблемы, связанные с выяснением причин формирования той или иной модели тоталитаризма - жесткой или смягченной.
Утопическая мысль и особенно утопическое сознание в Европе постоянно являются питательной средой для возникновения тоталитарных режимов. Сама утопическая мысль рождается уже с появлением ранних форм государственности и так же, как и утопическое сознание, видна уже в песнях Гесиода или в работах Платона об идеальных моделях государства (см. Застенкер Н.Е. и др.). Со всей очевидностью они проявляются в этических нормах учения первых христианских общин и средневековых ересях, в их теории и особенно практике. Апостольские ереси XIII - начала XIV вв. в северной Италии, их теоретические построения и особенно восстание Дольчино - яркий пример торжества коммунистической утопии, соединившейся со стихийным движением люмпенов. Причем от упоения религиозным хилиазмом веры восставшие приходят к хилиазму светскому, то есть к хилиазму веры уже не столько в наступление 1000-летнего Царства Христа, сколько в наступление этого царства на земле в результате позитивной деятельности секты апостоликов. В практике восставших, сосредоточивших на недолгое время власть в своих руках, просматриваются следующие черты: вождизм; культ харизматического лидера; стремление к так называемому физическому тождеству всех членов Нового порядка, в том числе вследствие декларируемого уничтожения частной собственности; массовость и опора на маргиналов; ожесточенная борьба против католической церкви и провозглашение новой религии и церкви в качестве альтернативы; исступленный хилиазм веры в наступление 1000-летнего царства счастья; полное неуважение к личности и к существующим законам.
Великий Калабриец в классическом труде "Город Солнца" изобразил одну из самых жестких моделей коммунистических утопий из всех когда-либо сочиненных. В ней проглядываются контуры такого общества и такой формы социума, которое, в случае реализации на практике, неизбежно приобретает облик жесткой тоталитарной модели. Об этом свидетельствует такие черты его Утопии, как: несомненный приоритет Государства как единственного носителя власти по отношению к обществу и тем более к человеку (физическому лицу); создание определенной доктрины и хилиазм веры соляриев в свое изначальное превосходство и особое предназначение (миссию); очевидная тенденция к экспансии идей Города Солнца; создание образа внутреннего и внешнего врага и воспитание ненависти к нему; нарочитая размытость в понятиях прав и обязанностей жителей города с упором на неукоснительное соблюдение обязанностей; жесткая регламентация всех сторон жизни, включая личную; уничтожение семьи как одной из форм собственности и установление общности жен; крайняя идеализация человека; воспитание Государством нового человека. Показательно, что, как показывает внимательное прочтение "Города Солнца" (и большинства более поздних утопических произведений), суть доктрины (идеологии) в любом утопическом государстве не поддается идентификации, ибо выглядит весьма расплывчато. Едва ли это случайно. Внимательный анализ указанных утопических произведений показывает, что наличие доктрины в идеократическом государстве является условием sine qua non, но какой она будет - это, по-видимому, не имеет значения. Жителям "городов Солнца" внушается лишь чувство их исключительности вследствие того, что они являются кирпичиками Системы, а потому они должны непременно испытывать чувство гордости и счастья из-за своей принадлежности к ней.
В середине XIX в. Карло Пизакане обращается к той же теме и в том же ключе. Однако следует учитывать воздействие на его мировоззрение идей П. Ж. Прудона, а также деятелей немецкого утопического коммунизма. Напротив, некоторые идеи, разработанные в трудах утопистов первых десятилетий XIX в. (например, Ш. Фурье), он пересматривает критически или вовсе отбрасывает. В частности, для его концепции утопического государства характерна не столь жесткая приверженность к идеям уничтожения частной собственности и установления общности имущества, а напротив, для него свойственно увлечение популярными в то время концепциями мелких ассоциаций производителей и самоуправляемых общин. Однако многие уже упомянутые черты, присущие классической утопической модели государства, просматриваются и в его работах ("Очерки о революции", "Революция в Италии"). Это ,в частности (помимо уже названных): неприятие любой промежуточной ступени между современным ему и новым государством, где каждый будет доволен и счастлив; ставка на революцию, как на единственное средство достижения этой цели; приоритет государства (хотя это государство мыслится совокупностью самоуправляемых общин) по отношению к обществу и отдельному человеку; уничтожение института частной собственности; регламентация всех сторон частной жизни человека.
В силу многих причин, связанных с особенно глубоким кризисом либерального государства в Италии в первые послевоенные годы, фашистский режим приходит здесь к власти уже в октябре 1922 г., а к середине 20-х гг. складывается уже вполне сформировавшаяся тоталитарная модель. Однако многие итальянские историки (И. Монтанелли, П. Баньоли и др.) полагают, что либеральное государство (1870-1922 гг.) не реализовалось в Италии в такой мере, как в других странах Западной Европы и США. Этому особенно способствовало то, что его отличительными чертами являлись: крайняя разобщенность и аморфность либерального движения; позднее оформление политических партий как резервуаров формирования интеллектуальной и политической элиты; глубокие корни сектантской и заговорщической традиции, сложившейся вследствие ранней потери Италией национальной независимости; слабость традиций парламентаризма и конституционализма, а также политической культуры нации; несостоявшаяся Реформация. Ностальгию по либеральному государству итальянское общество испытывало отчасти уже в годы "черного двадцатилетия", но особенно после второй мировой войны, включая и сегодняшний день.
Итальянский фашизм обладал, правда, в различной степени развившимися , типологическими чертами тоталитарного государства (З. Бжезинский, Р. Арон). Однако, будучи "стыдливым" по своей природе, итальянский фашизм как тоталитарная модель был ограничен: наличием королевской власти, существовавшей не только номинально, и сохранением Альбертинского Статута в качестве Конституции Итальянского Королевства в течение всего "черного двадцатилетия"; "раздвоенностью" символа веры (веры в Спасителя и в Дуче одновременно) в условиях фашистского, но и католического государства, где не только не были подорваны уважение к Вере и авторитету церкви, но они еще и возросли после Латеранских соглашений 1929 г.; более того, независимая позиция церкви и особое мнение папы в ряде случаев служили сдерживающим началом для фашистского государства (в частности, папская энциклика "С горькой болью"); традициями либерализма и демократии, рожденными в годы Рисорджименто, а возможно, не утраченными полностью еще со времен средневековых коммун и традиций свободных итальянских городов; особенностями национальной психологии, которая рождалась как совокупность факторов (климатических и геополитических) и на которую повлиял пресловутый "разумный эгоизм" - прямое наследие итальянского гуманизма; отсутствие длительного периода личной несвободы и печальных традиций сервилизма. Показательно, что в годы "черного двадцатилетия" заметно возрастает интерес к коммунистическим утопиям, о чем свидетельствует, в частности, издание в 1943 г. труда А. Мариотти "История Дольчино" или тот факт, что "Город Солнца" Кампанеллы издавался, по крайней мере, трижды (в 1927, 1939 и 1940 гг.)
В современной Италии ощущается заметный интерес к возрождению ценностей либерального государства. Однако не меньший интерес и даже ностальгию испытывает значительная часть итальянского общества к тоталитарным идеям. Это проявляется, во-первых, в симпатиях к личности Б. Муссолини и в одобрении его внутренней (но не внешней) политики и, во-вторых, в устойчивости электората неофашистской партии. На съезде Национального Альянса (сентябрь 1996 г.) во Фьюджи разработана программа, в которой подчеркиваются :преемственность доктрины партии старой доктрине фашистской партии; идея "соборности", синонимом которой у неофашистов стали "социализм", "фашизм", "ассоциативное общество" и др. (идея, сформулированная весьма туманно). Особенностью программы является ее крайняя противоречивость, поскольку, заявляя о разрыве со старым фашизмом, ее лидер Ф. Фини говорит одновременно о полной преемственности с неофашистами, что, впрочем, проявляется в верности многим традициям итальянского фашизма и просматривается даже в символике современных неофашистов.