Герствуд направился было в свой кабинет, потом подошел к двери, потом опять подошел к сейфу. Пальцы его сами взялись за ручку, и дверца снова открылась. Вот они - деньги! Право же, нет ничего дурного в том, что он смотрит на них!
      Он выдвинул ящик и стал перебирать пачки с деньгами. Они были такие гладкие, так плотно упакованы, их было бы так легко унести! Удивительно, право, как мало места они занимают! Герствуд вдруг решил, что должен взять их. Да, да, он возьмет их! Он положит их в карман. Но он тотчас же увидел, что все деньги не уместятся в кармане. Саквояж! Он вспомнил, что у него есть тут же, в кабинете, маленький саквояж. Туда деньги свободно войдут. Да, как это удачно, что у него есть саквояж! Деньги там вполне уместятся, и никто ничего не узнает.
      Герствуд прошел в свой кабинет и достал с полки в углу саквояж. Поставив его на стол, он вышел за дверь и подошел к сейфу. Почему-то ему не хотелось класть деньги в саквояж в большом помещении бара.
      Сперва он перенес в кабинет ассигнации, а потом и мелкую дневную выручку. Да, он заберет все! Пустые ящики он вдвинул назад в сейф, прикрыл почти плотно железную дверцу и остановился в раздумье.
      Колебания человеческого ума при подобных обстоятельствах - явление почти необъяснимое, однако вполне достоверное. Герствуд не мог заставить себя действовать решительно. Ему хотелось без конца думать об этом, думать, и соображать, и решать, как лучше всего поступить. Его с такою силой влекло к Керри и он так запутался в своих личных делах, что настойчивая мысль взять деньги не оставляла его. И все же он колебался. Он не знал, чем все это кончится, не мог предугадать, когда настанет час расплаты. О бесчестности такого поступка он и не подумал. Это никогда ни при каких обстоятельствах не пришло бы в голову Герствуду.
      После того, как Герствуд уложил все деньги в саквояж, им вдруг овладело чувство отвращения. Нет, он этого не сделает! Ни за что! Подумать только, какой он вызовет скандал!.. А полиция, которая тотчас же бросится по его следам! Он вынужден будет бежать, но куда? О, какой это ужас - бежать от правосудия!
      Герствуд снова выдвинул оба ящика сейфа и быстро переложил туда деньги из саквояжа. От волнения он перепутал ящики. Он уже собирался захлопнуть дверцу, как вдруг сообразил, что положил деньги не так, как они лежали раньше, и вновь открыл сейф. Ну, конечно, он все перепутал!
      Герствуд опять вынул из ящиков их содержимое, чтобы привести все в порядок, но тем временем страх исчез. Да чего, собственно говоря, ему бояться?
      Когда деньги были у него в руках, он вдруг услышал, как щелкнул замок. Дверца сейфа захлопнулась! Неужели это он сам?.. Герствуд быстро схватился за ручку и стал с силой дергать дверцу. Сейф был на запоре! Боже! Теперь он попался. Кончено!
      Как только он понял, что сейф захлопнулся накрепко, на лбу у него выступил холодный пот, и его бросило в дрожь. Он огляделся вокруг и немедленно принял решение. Теперь мешкать было нельзя.
      "Если я даже положу деньги на сейф и уйду, - подумал Герствуд, - все догадаются, кто это сделал. Ведь я всегда ухожу последним. А кроме того, мало ли что может случиться с деньгами, если их бросить здесь!"
      Он сразу ощутил острую потребность действовать.
      "Ну, надо выпутываться!" - сказал он себе.
      Быстро вернувшись в свой маленький кабинет, он снял с вешалки летнее пальто и шляпу, запер стол и взял саквояж. Затем погасил свет, оставив лишь одну лампочку, и открыл наружную дверь. Он старался вернуть себе прежнюю уверенность, но, увы, от нее мало что осталось. Он уже раскаивался в своем поступке.
      - Напрасно я это сделал, - прошептал он. - Это было ошибкой!
      Он вышел на улицу и, кивнув проверявшему двери ночному сторожу, которого знал в лицо, уверенно зашагал прочь. Надо убираться вон из города, как можно скорее!
      "Первым делом необходимо узнать, какие сейчас есть поезда", - решил он.
      Герствуд вынул часы и взглянул на стрелки. Было около половины второго.
      У ближайшей аптеки он остановился, увидев через окно телефонную будку. Это была известная аптека, и в ней была установлена одна из первых телефонных будок общего пользования.
      - Разрешите мне воспользоваться телефоном? - обратился он к дежурному фармацевту.
      Тот кивнул в знак согласия.
      - Шестнадцать сорок три, - попросил Герствуд, отыскав в книге абонентов вокзал Мичиган-Сентрал.
      Вскоре его соединили с кассиром.
      - Когда отходит поезд в Детройт? - спросил Герствуд.
      Кассир стал перечислять поезда.
      - Значит, сегодня поезда уже нет? - прервал его Герствуд.
      - Поезда со спальным вагоном нет, - ответил тот, но тотчас же добавил: - Впрочем, есть почтовый поезд, который отходит в три часа утра.
      - Очень хорошо, - сказал Герствуд. - А когда этот поезд прибывает в Детройт?
      "Только бы добраться до Детройта, - подумал он, - переправиться через реку в Канаду, а там уже можно будет спокойно доехать до Монреаля!" Поэтому он облегченно вздохнул, услышав, что поезд прибывает в Детройт к полудню.
      "Раньше десяти кассир не откроет сейфа, - пронеслось у него в уме. - Значит, до полудня им не удастся напасть на мой след!"
      Потом он вспомнил про Керри, - чтобы увезти ее с собой, нужно действовать молниеносно. Она во что бы то ни стало должна ехать с ним!
      Герствуд вскочил в стоявший поблизости кэб.
      - Огден-сквер! - крикнул он. - Если поедете быстро, получите доллар на чай!
      Возница хлестнул лошадь, и та изобразила галоп, то есть потрусила как могла быстро. По дороге Герствуд обдумывал, что делать дальше. Подъехав к дому, где жила Керри, он быстро взбежал по ступенькам подъезда и резким звонком поднял на ноги служанку.
      - Дома миссис Друэ? - спросил он.
      - Да, - ответила изумленная горничная.
      - Передайте ей, пусть она быстро оденется и сойдет сюда. С ее мужем произошло несчастье. Он лежит в больнице и хочет ее видеть.
      Девушка бросилась наверх. Взволнованный вид Герствуда и его тон убедили ее в том, что он говорит правду.
      - Что? - воскликнула Керри, зажигая свет и протягивая руку за платьем.
      - С мистером Друэ случилось несчастье. Он в больнице и хочет вас видеть, - повторила горничная. - Внизу дожидается кэб.
      Керри торопливо оделась и сбежала вниз, забыв обо всем, кроме того, что сказала ей горничная.
      - Друэ расшибся, - быстро проговорил Герствуд. - Он хочет видеть вас. Едем скорее!
      Керри была так ошеломлена, что приняла все за чистую монету.
      - Садитесь! - сказал Герствуд, подсаживая ее и вскакивая в кэб следом.
      Извозчик стал поворачивать лошадь.
      - Вокзал Мичиган-Сентрал! - привстав, сказал ему Герствуд так тихо, что Керри не могла его слышать. - И гоните вовсю!
     
     
      28. ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ И БЕГЛЕЦ. ПЛЕНЕННЫЙ ДУХ
     
      Кэб успел проехать лишь несколько домов, когда Керри, собравшись с мыслями и окончательно проснувшись на холодном ночном воздухе, спросила:
      - Что же с ним случилось? Он сильно расшибся?
      - Нет, ничего серьезного, - угрюмо ответил Герствуд.
      Он был немало встревожен своим положением и теперь, когда Керри сидела рядом, думал лишь о том, чтобы поскорее оказаться подальше от цепких лап закона. У него не было ни малейшего желания разговаривать, и потому он говорил лишь то, что было необходимо для выполнения его планов.
      Керри отнюдь не забыла, что в ее отношениях с Герствудом был один нерешенный вопрос, но волнение оттеснило эту мысль на задний план. Прежде всего пусть кончится это странное путешествие.
      - Где он?
      - Там, на Южной стороне, - неопределенно ответил Герствуд. - Нам придется ехать поездом. Так будет скорее.
      Керри ничего не ответила.
      Лошадь бежала быстрой рысцой.
      Призрачная картина ночного города завладела вниманием Керри. Она смотрела на уходившие назад ряды фонарей и вглядывалась в безмолвные темные дома.
      - Как же он все-таки расшибся? - спросила она, обеспокоенная состоянием Друэ.
      Герствуд понял ее. Ему было неприятно лгать больше, чем это казалось необходимым, но в то же время лучше не допускать никаких протестов до той минуты, пока он не очутится вне опасности.
      - Я точно не знаю, - ответил он. - Мне позвонили и попросили немедленно поехать за вами. Сказали, что нет оснований пугаться, но что я непременно должен доставить вас.
      Серьезный тон Герствуда убедил Керри, и она, умолкнув, задумалась.
      Герствуд взглянул на часы и поторопил кэбмена. Несмотря на всю щекотливость положения, он сохранял удивительное хладнокровие. Он думал только о том, чтобы поспеть на поезд и спокойно выбраться из города. Керри была послушна, и Герствуд уже поздравлял себя с успехом.
      Наконец они прибыли на вокзал. Герствуд сунул кэбмену бумажку в пять долларов, помог Керри сойти и поспешил с ней вперед.
      - Посидите здесь, - сказал он, проводив ее в зал ожидания. - Я схожу за билетами.
      - Сколько осталось до отхода поезда в Детройт? - обратился он к дежурному кассиру.
      - Четыре минуты, - последовал ответ.
      Герствуд уплатил за два билета, стараясь по возможности не привлекать к себе внимания.
      - Далеко нам ехать? - спросила Керри, когда Герствуд, запыхавшись, вернулся к ней.
      - Нет, не очень, - ответил он. - Но нам нужно торопиться.
      Когда они подошли к выходу на перрон, Герствуд пропустил Керри вперед и стал между нею и контролером, проверявшим билеты, так, чтобы она не могла увидеть их; затем они поспешили дальше.
      У платформы стояла длинная вереница багажных и пассажирских вагонов. Среди последних было два обычных дневных с сидячими местами. Этот поезд стал курсировать лишь недавно, и администрация дороги не рассчитывала на большой приток пассажиров, а потому на весь поезд было только два кондуктора.
      Герствуд и Керри вошли в один из дневных вагонов и сели. Почти тотчас же с платформы раздалось: "Готово!" - и поезд тронулся.
      Керри казалось немного странным, что понадобилось почему-то тащиться на вокзал, но она промолчала. Все это происшествие настолько выходило из рамок обычного, что она старалась не придавать значения смущавшим ее мелочам.
      - Как вы себя чувствуете? - ласково спросил Герствуд, вздохнув свободнее.
      - Очень хорошо, - коротко ответила Керри.
      Она была так встревожена, что еще не могла решить, как держаться с Герствудом. Она волновалась и хотела лишь одного: поскорее добраться до Друэ и узнать, что с ним. Герствуд смотрел на нее и читал ее мысли. Его нисколько не беспокоило, что сейчас она думала о Друэ. Это было естественно и вполне соответствовало ее добросердечию. А именно это свойство ее характера и нравилось ему. Его смущало лишь предстоявшее с нею объяснение. Но и это не было сейчас главным. Гораздо больше угнетало его сознание совершенного преступления и это бегство.
      "Как это было глупо, как глупо! - твердил он про себя. - Какую я сделал ошибку!"
      Сейчас, размышляя трезво, Герствуд с трудом мог представить себе, что оказался способным на такой шаг. В его сознании все еще никак не укладывалось, что он - беглец, скрывающийся от правосудия. Ему не раз приходилось читать о таких случаях, и он всегда ужасался про себя. Но теперь, когда такое произошло с ним самим, он мог лишь сидеть и думать о том, что было. Будущее для Герствуда связывалось с канадской границей. Он жаждал поскорее добраться до нее. Но главным образом он раздумывал о событиях минувшего вечера, считая все свои действия в целом огромной оплошностью.
      "А все-таки, - говорил он себе, - что же мне было делать?"
      Тут он решил, что нужно примириться со случившимся, и начинал с того, что снова и снова перебирал в памяти все события прошедшего дня. Это был бесплодный и мучительный круговорот мыслей, очень плохо подготовивший его к разговору с Керри.
      Поезд с грохотом несся мимо сортировочных станций на берегу озера, затем замедлил ход у Двадцать четвертой улицы. За окном мелькали сигнальные вышки и стрелки. Паровоз издавал короткие предупредительные свистки, и часто звонил колокол [американские паровозы были снабжены небольшим колоколом, звонящим при движении поезда].
      По вагону прошли проводники с фонарями в руках. Они запирали двери площадок, готовясь к продолжительному перегону.
      Вскоре поезд прибавил ходу, и перед глазами Керри быстрой чередой замелькали безмолвные улицы. Паровоз все чаще и чаще подавал сигналы, предостерегавшие о приближении к опасным перекресткам.
      - Это далеко? - снова спросила Керри.
      - Нет, не очень, - ответил Герствуд.
      Он с трудом сдерживал улыбку, думая о наивности своей спутницы. Ему хотелось скорее объясниться с нею и добиться примирения, но приходилось ждать, пока они отъедут от Чикаго.
      Прошло еще полчаса, и Керри начала понимать, что Герствуд везет ее куда-то далеко.
      - А это где - в Чикаго? - с беспокойством спросила она.
      Поезд уже давно выбрался за черту города и мчался теперь по полям штата Индиана.
      - Нет, не в Чикаго, - ответил Герствуд.
      Что-то в интонации его голоса заставило Керри мгновенно насторожиться. Она нахмурила красивый лоб и спросила:
      - Разве мы едем не к Чарли?
      Герствуд понял, что наступил решительный момент. Рано или поздно он вынужден будет объясниться. Поэтому он нежно взглянул на Керри и еле заметно покачал головой.
      - Что?! - воскликнула Керри.
      Она была ошеломлена, обнаружив, что они направляются совсем не туда, куда она предполагала.
      Герствуд молчал и только смотрел на нее кротким, умоляющим взглядом.
      - Куда же вы меня везете? - спросила Керри, и в голосе ее послышался страх.
      - Я скажу вам, Керри, если вы посидите спокойно. Я хочу увезти вас в другой город.
      - О! - вырвалось у Керри. - Оставьте меня! Я не желаю ехать с вами!
      Она была поражена дерзостью этого человека. Ничего подобного не могло прийти ей в голову. Единственной мыслью ее было - бежать, скорее бежать! Если бы только можно было остановить мчавшийся поезд, она расстроила бы весь этот гнусный замысел.
      Керри встала и хотела было выйти в коридор. Она понимала, что должна немедленно что-то сделать. Герствуд ласково дотронулся до ее руки.
      - Сидите спокойно, Керри, - сказал он. - Сидите спокойно! Вам некуда торопиться. Выслушайте меня, и я объясню вам свои намерения. Обождите минутку!
      Керри все еще пыталась протиснуться мимо его колен, но Герствуд легонько потянул ее назад, и она села на место. Никто не заметил этого маленького препирательства, так как в вагоне было мало пассажиров, да и те, что были, клевали носом.
      - Я не хочу! - протестовала Керри, все же подчиняясь. - Оставьте меня! - воскликнула она. - Как вы смеете!
      Ее глаза наполнились слезами.
      Только теперь Герствуд вполне осознал все возникшие перед ним трудности и перестал думать о себе и своем положении. Надо как-то уговорить девушку, иначе она доставит ему много неприятностей. Он призвал на помощь все свое красноречие.
      - Послушайте, Керри, - начал он, - не надо так. Я вовсе не собираюсь оскорблять вас. Я не сделаю ничего такого, что было бы вам неприятно.
      - О! - рыдала Керри. - О! О!
      - Полно, перестаньте, - уговаривал ее Герствуд. - Не надо плакать! Отчего вы не выслушаете меня! Я вам скажу, почему я вынужден был так поступить. Иначе нельзя было. Уверяю вас! Ну, послушайте же меня! - снова и снова повторял он.
      Его встревожили рыдания Керри. Она, конечно, не слышит ни одного его слова...
      - Ну, послушайте же, Керри!
      - Не хочу! - вспыхнула Керри. - Выпустите меня отсюда, не то я позову кондуктора! Я не желаю ехать с вами! Стыдно вам!..
      И снова вызванные страхом рыдания не дали ей договорить.
      Герствуд был несколько ошеломлен. Он понимал, что возмущение Керри справедливо, но все же нужно успокоить ее как можно скорее. Вот-вот придет кондуктор проверять билеты. Не надо никакого шума, никаких осложнений. Прежде всего он должен как-то уговорить ее.
      - Вы все равно не выйдете отсюда, пока поезд не остановится, - сказал он. - Обождите немного, мы скоро доедем до какой-нибудь станции. Если захотите, вы там сойдете. Я не стану вас удерживать... Я только прошу вас выслушать меня. Позвольте мне объяснить, почему я это сделал.
      Керри, казалось, не слушала его. Она отвернулась к окну, за которым чернела ночь. Поезд быстро и плавно скользил между полей и перелесков. Протяжно и уныло заливался паровозный свисток каждый раз, как поезд приближался к шлагбаумам на пустынных лесных дорогах.
      Кондуктор вошел в вагон, выдал билеты двум пассажирам, занявшим места перед самым отходом поезда, потом стал проверять билеты у остальных. Он подошел к Герствуду, и тот протянул ему два билета. Керри, несмотря на все свое негодование, не шевельнулась. Она даже не подняла глаз.
      Когда кондуктор ушел, Герствуд облегченно вздохнул.
      - Вы сердитесь на меня за то, что я вас обманул, - сказал он. - Но у меня не было такого намерения, Керри! Клянусь, я этого не хотел. Я просто не мог бороться с собой. Я не могу жить без вас с той минуты, как я впервые вас увидел.
      О последнем своем обмане Герствуд даже не упомянул, как о мелочи, не имевшей никакого значения. Он спешил убедить Керри, что его жена больше не может явиться препятствием для них. А что касается украденных денег, то Герствуд старался выкинуть из головы всякую мысль о них.
      - Не смейте разговаривать со мной! - отозвалась Керри. - Я ненавижу вас. Оставьте меня в покое! Я сойду на ближайшей станции.
      Она вся дрожала от возмущения.
      - Хорошо, - сказал Герствуд. - Но только выслушайте меня. После всего, что вы говорили о вашей любви ко мне, вы могли бы меня выслушать! Я не хочу причинять вам зло. Я дам вам денег, чтобы вы могли вернуться домой, когда вы решите со мной расстаться. Я только хочу вам сказать одно, Керри: вы не можете запретить мне любить вас, что бы вы обо мне ни думали!
      Он посмотрел на нее с нежностью, но она не удостоила его ответом.
      - Вы, конечно, думаете, что я поступил некрасиво, обманув вас, но вы не правы. Я не хотел вас обманывать. С женою я порвал. Она не имеет никаких прав на меня. Я никогда больше не увижу ее. Вот почему я сегодня здесь, с вами. Вот почему я увез вас.
      - Вы сказали мне, что Чарли расшибся! - в бешенстве крикнула Керри. - Вы снова обманули меня. Вы все время обманывали меня, а теперь еще хотите силой заставить меня бежать с вами!
      Она пришла в такое возбуждение, что вскочила с места и снова попыталась пройти мимо Герствуда. На этот раз он не стал удерживать ее, и она пересела на другую скамью. Он последовал за ней.
      - Не уходите от меня, Керри! - ласково сказал он, подсаживаясь к ней. - Позвольте, я объясню вам. Выслушайте меня, и вы все поймете. Повторяю вам: я окончательно порвал с женой. Мы чужие уже много лет, иначе я не стал бы искать сближения с вами. Я скоро добьюсь развода. Я больше никогда не увижу ее. У меня с ней все кончено. Вы - единственная женщина, которая мне дорога. Если только вы будете со мной, я никогда не стану думать ни о ком другом.
      Керри слушала его, возбужденная и растерянная. Вопреки всему, что Герствуд сделал, его слова звучали искренне. В его голосе и жестах чувствовалась сейчас убежденность, которая не могла не подействовать на нее.
      Но она не желала никакой близости с ним. Он был женат, и он однажды уже обманул ее; а теперь снова увез ее обманом. Он ужасный человек...
      И все же в его смелости и силе воли было нечто такое, что чарует каждую женщину, особенно когда ей внушают, что все это только из любви к ней. Немалую роль в разрешении запутанной проблемы играло и беспрестанное движение поезда. Быстро вращались колеса - пейзаж менялся, и Чикаго все дальше и дальше уплывал назад. Керри чувствовала, что ее несет вперед непреодолимая сила, что паровоз без единой остановки мчится к какому-то далекому городу. Порой ей хотелось закричать и устроить громкий скандал, чтобы кто-нибудь прибежал к ней на помощь; потом начинало казаться, что это бесполезно... теперь никто и ничем не мог ей помочь. А Герствуд тем временем старался взывать к ее сердцу такими словами, которые могли бы найти у Керри отклик и пробудить в ней сочувствие к нему.
      - Поймите же, Керри, я очутился в таком положении, что у меня не было иного пути.
      Керри и виду не подала, что слушает его.
      - Когда я убедился, что вы не поедете со мной, пока я не смогу жениться на вас, я решил бросить все и увезти вас. Я еду в другой город. Я рассчитываю ненадолго задержаться в Монреале, а потом мы поедем, куда только вы захотите. Если пожелаете, мы поедем в Нью-Йорк и поселимся там.
      - Я не хочу никуда ехать с вами, - повторила Керри. - Я сойду на ближайшей станции. Куда идет этот поезд?
      - В Детройт!
      - О! - вырвалось у Керри, и она в ужасе всплеснула руками. От дальности расстояния ее положение казалось еще более трудным.
      - Неужели вы не поедете со мной? - продолжал Герствуд таким тоном, будто над ним нависла страшная угроза, что она не последует за ним. - Вам не придется ничего делать, вы только будете путешествовать со мной. А я ничем не стану вам мешать. Вы увидите Монреаль и Нью-Йорк, а потом если вы не захотите остаться со мной, вернетесь назад. Это куда лучше, чем возвращаться сейчас, ночью!
      Впервые Керри начала понимать, что его предложение не таит в себе никакого подвоха. В нем было много заманчивого, хотя она боялась, что все будет не так, как обещал Герствуд. Увидеть Монреаль и Нью-Йорк! Сейчас она уже на пути к этим чудесным гигантским городам, и она увидит их, если только пожелает. Она задумалась, ничем, впрочем, не выдавая своих мыслей.
      Герствуду показалось, что он уловил намек на согласие, и он удвоил усилия.
      - Подумайте только, что я бросил ради вас! - сказал он. - Я уже не могу больше вернуться в Чикаго. Если вы не поедете со мной, мне суждено остаться навеки одиноким. Не может быть, чтобы вы покинули меня, Керри!
      - Я запрещаю вам разговаривать со мной! - с трудом произнесла она.
      На некоторое время Герствуд умолк.
      Вдруг Керри почувствовала, что поезд замедляет ход. Настало время действовать, если она и впрямь намерена что-то предпринять. Она сделала движение, чтобы встать.
      - Не покидайте меня, Керри! - молил Герствуд. - Если вы когда-нибудь хоть немного любили меня, поезжайте со мною, и мы начнем новую жизнь. Я сделаю для вас все, что вы захотите. Я женюсь на вас или же отпущу вас обратно. Не торопитесь и хорошенько подумайте. Если бы я не любил вас, зачем понадобилось бы мне увозить вас с собой? Клянусь, Керри, я не могу жить без вас! Не могу и не хочу!
      Столько решимости и отчаяния звучало в словах этого человека, что слова его глубоко проникли в душу Керри. Это был голос всепоглощающей страсти. Он слишком сильно любил Керри, чтобы отказаться от нее в такую тяжелую минуту. Он схватил ее руку и с горячей мольбой сжал ее пальцы.
      Поезд медленно шел мимо вагонов, стоявших на запасном пути. За окном было темно и мрачно. Несколько капель брызнуло на стекло, - начинался дождь. Керри переживала острую душевную борьбу, то решая уйти, то снова колеблясь. Поезд остановился, а она все еще выслушивала мольбы Герствуда. Паровоз чуть-чуть осадил назад, и настала тишина.
      Керри беспомощно сидела на месте. Минута проходила за минутой, она все медлила, а он все упрашивал ее.
      - И вы отпустите меня обратно, если я захочу? - спросила Керри, точно она была хозяйкой положения, а ее спутник всецело зависел от нее.
      - Конечно! - ответил Герствуд. - Вы же знаете, что я не посмею вас задерживать.
      Керри слушала его с видом владычицы; даровавшей лишь условное помилование. Ей теперь казалось, что в дальнейшем ход событий всецело в ее руках.
      Поезд тронулся и вскоре снова помчался полным ходом. Герствуд переменил тему разговора.
      - Вы, наверно, очень устали? - спросил он.
      - Нет, - бросила Керри.
      - Разрешите мне достать вам место в спальном вагоне? - предложил Герствуд.
      Керри отрицательно покачала головой. Но, несмотря на все свое смятение, несмотря на коварство Герствуда, она снова стала замечать в нем то, что всегда так ценила: его заботливость.
      - Но я прошу вас! - настаивал он. - Там вам будет гораздо лучше.
      Керри снова покачала головой.
      - Тогда хоть позвольте положить вам под голову мое пальто, - сказал Герствуд.
      Он встал и свернул свое легкое летнее пальто так, чтобы голова Керри удобно покоилась на нем.
      - Ну вот, - нежно сказал он, - теперь попробуйте немного отдохнуть.
      Герствуд готов был расцеловать Керри за ее уступчивость. Усевшись возле нее, он задумался.
      - Вероятно, будет сильный дождь, - сказал он после паузы.
      - Да, похоже на то, - отозвалась Керри, понемногу начиная успокаиваться под мягкий стук дождевых капель, бросаемых ветром в окна поезда, который бешено мчался во мгле к новому миру.
      Герствуд был рад, что ему удалось до некоторой степени успокоить Керри, но для него это было лишь временной передышкой. Теперь, когда ее сопротивление было сломлено, он мог отдаться мыслям о совершенной им ошибке. На душе у него была невыносимая тяжесть. Он украл эту жалкую сумму, которая, в сущности, ему не нужна. Он не хотел быть вором. Никакие деньги - ни эта сумма, ни какая-либо иная - не могли возместить ему легкомысленную утрату прежнего положения. Никакие деньги не могли вернуть ему друзей, доброе имя, дом и семью, даже Керри - такую, какой он надеялся видеть ее рядом. Он сам изгнал себя из Чикаго, сам лишил себя положения в обществе. Он ограбил себя, он отнял у себя сознание собственного достоинства, свой приятный досуг, веселые вечера. И ради чего?
      Чем больше Герствуд думал, тем нестерпимее становилась для него эта мысль. Не попытаться ли восстановить свое прежнее положение? Что, если он вернет эти несчастные несколько тысяч, украденные прошлой ночью, и все объяснит? Быть может, мистер Мой поймет. Быть может, владельцы бара простят его и позволят ему вернуться?
      К полудню поезд подъехал к Детройту, и Герствуд стал нервничать. Полиция уже, наверно, ищет его. Надо полагать, что во всех больших городах полиция извещена о пропаже и теперь сыщики будут его выслеживать. Ему невольно вспомнились описания поимки преступников, и грудь его стала высоко вздыматься, а лицо побледнело. Руки Герствуда конвульсивно задергались, словно ища, за что ухватиться.
      Он притворялся, будто его интересует вид за окном, и нервно постукивал ногой об пол.
      Керри заметила волнение Герствуда, но ничего не сказала. Она не имела ни малейшего представления о его причине и о том, как эта причина важна.
      А Герствуд вдруг спохватился, что даже не спросил, идет ли этот поезд прямо до Монреаля или до какого-нибудь другого пункта в Канаде. Возможно, что ему удастся выиграть время. Он тотчас вскочил и пошел разыскивать кондуктора.
      - Скажите, пожалуйста, не идет ли часть вагонов прямо в Монреаль? - спросил он.
      - Да, ближайший спальный идет в Канаду.
      Герствуд хотел было продолжить расспросы, но решил, что это будет неосторожно и что правильнее навести справки на вокзале.
      Поезд, пыхтя и громыхая, подкатил к станции.
      - Я думаю, что нам лучше всего ехать прямо до Монреаля, - сказал он, обращаясь к Керри. - Я пойду узнаю, есть ли туда поезд и когда он отходит.
      Герствуд волновался, но внешне старался казаться возможно спокойнее. А Керри только смотрела на него большими тревожными глазами. Все ее мысли перепутались, и она не могла прийти ни к какому решению.
      Едва поезд остановился, Герствуд помог ей сойти и пошел вперед. Он с опаской оглядывался на каждом шагу, делая вид, что смотрит, не отстает ли Керри. Но он не заметил ничего подозрительного. Никто, очевидно, и не думал следить за ним, а потому он направился прямо к кассе.
      - Когда отходит поезд в Монреаль? - спросил он.
      - Через двадцать минут, - ответил кассир.
      Герствуд взял два спальных места и тотчас поспешил назад к Керри.
      - Мы сейчас же едем дальше, - сказал он, не обращая внимания на ее усталый, измученный вид.
      - О, хоть бы все это скорее кончилось! - воскликнула она.
      - В Монреале вы сразу почувствуете себя лучше, дорогая!
      - У меня ничего нет с собой, - сказала Керри. - Даже носового платка!
      - Вы купите все, что вам нужно, как только мы приедем на место, - успокаивал ее Герствуд. - Там вы сможете пригласить к себе портниху.
      Они заняли места в поезде; вскоре дежурный по станции дал сигнал к отправлению. Когда поезд тронулся, Герствуд облегченно вздохнул. Сперва небольшой пробег до реки, потом поезд перешел на паром, а когда они очутились в Канаде, Герствуд откинулся на спинку дивана и впервые свободно перевел дыхание.
      - Теперь уже недолго! - сказал он, на радостях вспомнив и об утомлении Керри. - Рано утром мы будем в Монреале.
      Керри ничего не ответила.
      - Я пойду узнаю, нет ли тут вагона-ресторана, - добавил Герствуд. - Мне хочется есть.
     
     
      29. ПУТЕВЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ. МОРСКИЕ КОРАБЛИ
     
      Для человека, который никогда не путешествовал, всякое новое место, сколько-нибудь отличающееся от родного края, выглядит очень заманчиво. Если не говорить о любви, больше всего радости и утешения приносят нам путешествия. Все новое кажется нам почему-то очень важным, и под наплывом впечатлений мы отключаемся от грустных мыслей, ведь разум наш подчинен восприятию чувств прежде всего. В пути забывается горе, разлука с любимым, уходят прочь думы о смерти. Всего в двух словах - "я уезжаю" - кроется целый мир противоречивых чувств.
      Керри смотрела на мелькавший за окном пейзаж, почти забыв, что ее хитростью, против воли, заставили уехать, что у нее нет с собой и самого необходимого для долгой дороги. Иногда, с любопытством разглядывая фермерские домики и уютные коттеджи, она вовсе забывала о Герствуде. Перед ней был новый интересный мир, жизнь будто снова начиналась. Она вовсе не чувствовала себя побежденной, ее надежды не были разбиты. Большой город сулил так много! Может, она вырвется из рабства. Кто знает? Может, она еще найдет счастье! Эти мысли окрыляли ее. В оптимизме было ее спасение.
      На следующее утро поезд благополучно прибыл в Монреаль, и путешественники вышли из вагона: Герствуд, радуясь, что теперь он вне опасности, а Керри, дивясь незнакомому северному городу. Герствуд бывал здесь раньше и теперь вспомнил об отеле, в котором обычно останавливался. Когда они выходили из здания вокзала, водитель автобуса как раз назвал этот отель.
      - Мы поедем прямо туда и снимем номер, - сказал Герствуд. В отеле Герствуд придвинул к себе книгу для записи приезжих и стал перелистывать ее в ожидании, пока освободится портье. Он лихорадочно придумывал себе фамилию. Когда портье подошел, нельзя было медлить ни секунды. По дороге сюда Герствуд из окна экипажа увидел на вывеске фамилию, которую нашел достаточно благозвучной. И он размашисто написал "Дж.У.Мердок, с женой". Чужая фамилия - вот на что вынудили его обстоятельства! Но от своих инициалов он ни в коем случае не откажется. Когда им показали комнаты, Керри увидела, что Герствуд снял для нее прелестный номер.
      - Там у вас есть ванна, - сказал он, - и вы можете сейчас же выкупаться.
      Керри подошла к окну и выглянула на улицу. А Герствуд посмотрел на себя в зеркало. Он был весь в пыли, и ему хотелось поскорее вымыться. У него не было с собою ни смены белья, ни даже щетки для волос.
      - Я позвоню и попрошу принести мыло и полотенце, а также пришлю вам щетку для волос, - сказал он. - Вы можете, не торопясь, купаться до завтрака. Я побреюсь и вернусь за вами, а потом мы пойдем и что-нибудь вам купим.
      При последних словах он добродушно улыбнулся.
      - Хорошо, - согласилась Керри.
      Она уселась в качалку, а Герствуд стал дожидаться слугу, который вскоре постучал в дверь.
      - Пожалуйста, мыло, полотенце и графин холодной воды.
      - Слушаю, сэр!
      - А теперь я пойду, - сказал Герствуд и, подойдя к Керри, протянул ей руки.
      Но она не проявила ни малейшего желания взять их в свои.
      - Вы все еще сердитесь на меня, Керри? - ласково спросил он.
      - Нет, не сержусь, - равнодушно ответила она.
      - Неужели вы меня ни капельки не любите?
      Керри не отвечала, упорно глядя в окно.
      - Неужели вы никогда не полюбите меня хоть немного? - молил Герствуд, беря ее за руку, но Керри попыталась вырвать ее.
      - Вы когда-то говорили, что любите меня! - не сдавался он.
      - Почему вы меня обманули? - спросила Керри.
      - Я ничего не мог с собой поделать, - сказал Герствуд. - Я слишком люблю вас.
      - Вы не имели права влюбляться в меня, - колко заметила она.
      - Полно, Керри, - отозвался Герствуд. - Теперь уже поздно. Я здесь, с вами. Попробуйте немного полюбить меня!
      Он стоял перед нею с таким видом, будто это он был обманутым.
      Керри отрицательно покачала головой.
      - Позвольте мне снова просить вас, - продолжал Герствуд. - Будьте с этого дня моей женой, Керри!
      Он все еще держал ее руку. Керри встала и повернулась, словно собираясь уйти. Тогда Герствуд обнял ее за талию. Керри пыталась обороняться, но тщетно. Он крепко прижал ее к себе. И в нем тотчас вспыхнула непреодолимая страсть. Он весь пылал.
      - Пустите меня, - пробормотала Керри, когда Герствуд крепко прижал ее к груди.
      - Неужели вы не полюбите меня? - умолял он. - Почему вы не хотите быть моей?
      Керри никогда не питала неприязни к Герствуду и всего минуту назад довольно благосклонно прислушивалась к его словам, вспоминая свое былое увлечение им. Этот человек был так красив, так смел!
      Теперь это чувство сменилось постепенно нараставшим чувством протеста. Оно на миг овладело ею, но, когда Герствуд обнял ее, начало испаряться. Что-то иное заговорило в ней. Этот человек, прижавший ее к груди, был такой сильный, в нем пылала страсть, он любил ее, а она была так одинока! Если она не захочет опереться на него, не ответит на его любовь - куда же ей тогда деваться? Сопротивление ее уже наполовину растаяло под напором его сильного чувства.
      Она внезапно почувствовала, как он взял ее за подбородок и, приподняв ей голову, заглянул в глаза. Керри никогда не могла понять, что за магнетическая сила была в его взгляде. В этот миг она забыла все его прегрешения.
      Еще крепче прижав ее к себе, Герствуд начал страстно целовать ее, и Керри поняла, что дальнейшее сопротивление бесполезно.
      - Вы обвенчаетесь со мной? - спросила она, совсем не думая о том, возможно ли это.
      - Сегодня же! - восторженно отозвался Герствуд.
      Тут в дверь постучали, и Герствуд с большой неохотой выпустил Керри из объятий. Коридорный принес мыло, полотенце и воду.
      - Вы скоро будете готовы? - спросил Герствуд; направляясь к двери.
      - Да, - ответила Керри.
      - Я вернусь меньше чем через час.
      Герствуд спустился в вестибюль и стал оглядываться, ища глазами парикмахерскую. На душе у него было легко и радостно. Победа, только что одержанная над Керри, сулила награду за все, что он вынес в последние несколько дней. Жизнь стоила того, чтобы за нее бороться. Это бегство от всего, к чему он привык, к чему был привязан, быть может, вело к счастью. Гроза кончилась, и на небе появилась радуга, быть может, одним концом своим указывающая на золотой клад.
      Герствуд собрался было подойти к двери, возле которой красовался столбик в красную и белую полоску [в Америке парикмахерские не всегда имеют вывески; их заменяет невысокий полосатый столбик, иногда вращающийся], как вдруг кто-то фамильярно окликнул его. Сердце у него мгновенно сжалось.
      - Здорово, Джордж, старина! - услышал он. - Что вы поделываете в этих краях?
      Герствуд узнал одного из своих приятелей, биржевого маклера, по фамилии Кении.
      - Я здесь по небольшому частному делу, - ответил Герствуд.
      Его мозг заработал с лихорадочной быстротой: "Очевидно, Кении ничего не знает: он еще не читал утренних газет!"
      - Как странно встретить вас так далеко от дома, - добродушно продолжал мистер Кенни. - Вы остановились в этом отеле?
      - Да, - неохотно ответил Герствуд, вспомнив о своей записи в книге приезжих.
      - Надолго приехали?
      - Нет. Денька на два.
      - Вот как! А вы уже завтракали?
      - Да, - солгал Герствуд. - Я иду бриться.
      - Не зайдете со мной в бар?
      - Сейчас не могу. После - пожалуй! - ответил Герствуд. - Мы еще увидимся. Вы тоже остановились здесь?
      - Да, - ответил мистер Кении. - Как дела в Чикаго? - добавил он.
      - Все по-старому, - с улыбкой отозвался Герствуд.
      - Жена с вами?
      - Нет.
      - Ну, мы непременно должны еще встретиться с вами сегодня. Я сейчас пойду позавтракаю, а потом заходите ко мне, как только освободитесь.
      - Непременно, - обещал Герствуд, и они разошлись.
      Весь этот разговор был для него сплошною пыткой. Каждое слово Кении, казалось, лишь усложняло и без того запутанное положение. Он пробудил в Герствуде тысячу воспоминаний. Он олицетворял собою все, что управляющий баром оставил позади: Чикаго, жену, роскошный бар - обо всем этом упомянул Кении в своих приветствиях и расспросах. Надо же было Кенни остановиться именно в этом отеле! Теперь он, наверное, будет рассчитывать на общество Герствуда! С минуты на минуту прибудут газеты из Чикаго, да и местные газеты сегодня же напечатают обо всем. Мысль о том, что в глазах этого человека он будет вором, взломавшим сейф, заставила Герствуда совсем забыть о победе над Керри. Он чуть не застонал, открывая дверь парикмахерской. Надо бежать отсюда, найти какой-то более уединенный отель!
      Герствуд обрадовался, когда, выйдя из парикмахерской, увидел, что в вестибюле нет ни души. Он быстро направился к лестнице. Он сейчас же возьмет с собой Керри, они выйдут с другого хода и позавтракают в более укромном месте.
      Однако на другом конце вестибюля он заметил какого-то субъекта, внимательно наблюдавшего за ним. Это был типичный ирландец, небольшого роста и довольно бедно одетый, с лицом, которое можно было назвать удешевленным изданием лица крупного политического интригана. По-видимому, этот человек только что разговаривал с портье и теперь устремил все свое внимание на бывшего управляющего баром.
      Герствуд почувствовал на себе пристальный взгляд и тотчас догадался, к какой категории людей принадлежит этот субъект. Инстинктивно он понял, что сыщик следит за ним. Он быстро прошел мимо, делая вид, будто ничего не заметил, но в голове у него вихрем кружился поток мыслей. Что теперь будет? Что могут сделать с ним здесь? Он вспомнил, что существует закон о выдаче преступников, и заволновался, не зная в точности положений этого закона. Что, если его арестуют? О, если Керри узнает! Нет, в Монреале земля горела у него под ногами. Ему захотелось поскорее бежать отсюда.
      Когда Герствуд вернулся в номер, Керри уже успела выкупаться и теперь ждала его. Она посвежела и казалась еще прелестнее, но вела себя в высшей степени сдержанно. В ней чувствовался прежний холодок. Во всяком случае, любовь не пылала в ее сердце. Герствуд почувствовал это, и на душе у него стало еще тревожнее. Он не смог схватить ее в объятия, он даже не пытался сделать это. Что-то в ее поведении удерживало его. Да и сам он еще не отделался от мыслей и ощущений, нахлынувших на него в вестибюле.
      - Вы готовы? - ласково спросил он.
      - Да.
      - Пойдемте куда-нибудь завтракать. Здешний ресторан мне не очень понравился.
      - Мне все равно, - сказала Керри.
      Они вышли из номера и спустились вниз.
      На ближайшем углу стоял тот же ирландец, который наблюдал за Герствудом в вестибюле. Управляющий баром еле сдержал себя, - так трудно было ему притворяться, что он ничего не замечает. Его злил наглый взгляд ирландца. Они прошли мимо, и Герствуд принялся рассказывать Керри про Монреаль. Вскоре они увидели ресторан и вошли туда.
      - Какой странный город! - заметила Керри, которую Монреаль удивлял, в сущности, лишь потому, что не был похож на Чикаго.
      - Просто жизнь здесь не кипит, как в Чикаго, - сказал Герствуд. - Вам тут не нравится?
      - Нет, - ответила Керри, уже свыкшаяся с великой столицей Запада и полюбившая ее.
      - Да, пожалуй, Монреаль менее интересен, - согласился Герствуд.
      - А что он собой представляет? - полюбопытствовала Керри.
      Она никак не могла понять, почему Герствуд повез ее именно в этот город.
      - Ничего особенного, - ответил Герствуд. - Это своего рода курорт с очень живописными окрестностями.
      Керри слушала его со смутной тревогой. Странность ее положения отравляла удовольствие, которое могла бы доставить ей эта поездка.
      - Но мы здесь долго не останемся, - продолжал Герствуд, который теперь был даже рад, что Керри не одобрила Монреаля.
      - Как только мы позавтракаем, вы купите нужные вам вещи, и мы сразу двинемся в Нью-Йорк. Там вам понравится! Чикаго и Нью-Йорк - самые интересные города в Соединенных Штатах.
      Герствуд только и думал о том, как бы скорее убраться отсюда подобру-поздорову. Надо будет только сперва посмотреть, что сделают сыщики, что предпримут его бывшие хозяева в Чикаго, а потом улизнуть, хотя бы в Нью-Йорк, где можно скрыться без особого труда. Он был достаточно хорошо знаком с этим городом и знал, какие источники питают здешнюю бездумную расточительность.
      Но чем больше он об этом размышлял, тем ужаснее казалось ему положение, в котором он находился. Герствуду стало ясно, что бегство в Монреаль отнюдь не решало задачи. Надо полагать, что его хозяева наймут сыщиков, которые неотступно будут следить за ним, - для этого существуют агентства Пинкертона, Муни и Боланда. Как только он попытается покинуть Канаду, его тотчас же арестуют. Возможно, ему придется прожить здесь долгие месяцы и в каком состоянии!
      Вернувшись, Герствуд решил как можно скорее просмотреть утренние газеты. Его тянуло к ним, и в то же время он боялся взять их в руки. Ему хотелось узнать, как далеко успела распространиться весть о совершенном им преступлении. Сказав Керри, что вернется через несколько минут, он отправился за газетами. В вестибюле не оказалось ни одного знакомого или подозрительного лица, тем не менее Герствуд не хотел читать здесь. Поэтому он поднялся во второй этаж и уселся с газетами у окна общей гостиной. Его преступлению было уделено очень мало места, но о нем было упомянуто во всех газетах среди всевозможных телеграфных сообщений о несчастных случаях, убийствах, ограблениях, венчаниях и прочем.
      "И зачем только я сделал это!" - с горечью размышлял Герствуд. С каждой минутой пребывания в этом далеком убежище в нем крепло мучительное сознание, что он совершил большую оплошность. Наверное, существовал другой, более легкий выход из положения, выход, которого он не знал.
      Не желая, чтобы газеты попались на глаза Керри, он оставил их в гостиной.
      - Ну, как вы себя чувствуете? - спросил он, входя в номер.
      Керри сидела у окна и смотрела на улицу.
      - Ничего, - ответила она.
      Герствуд подошел к ней и только собрался заговорить, как вдруг раздался стук в дверь.
      - Это, вероятно, мои покупки, - сказала Керри.
      Герствуд отпер дверь. В коридоре стоял все тот же неприятный субъект, в котором он уже давно заподозрил сыщика.
      - Вы мистер Герствуд, не так ли? - спросил ирландец, принимая решительный и самоуверенный вид.
      - Да, - спокойно ответил Герствуд.
      Он так хорошо знал, чего стоят подобные люди, что к нему даже вернулась доля прежнего самообладания. У него в баре таких господ принимали весьма холодно.
      Выйдя в коридор, Герствуд закрыл за собой дверь.
      - Надо полагать, что вы знаете, зачем я здесь? - понизив голос, спросил сыщик.
      - Да, догадываюсь, - так же тихо ответил Герствуд.
      - Ну и что же? Намерены вы вернуть деньги?
      - Это мое личное дело, - угрюмо отозвался Герствуд.
      - Вы отлично знаете, что вам не удастся улизнуть, - сказал сыщик, невозмутимо глядя на него.
      - Послушайте, милейший, - пренебрежительным тоном начал Герствуд. - Вы ровно ничего не понимаете во всем этом деле, и я не намерен объясняться с вами. Как бы я ни собирался поступить, я сделаю это без вашего или чьего бы то ни было совета. Прошу прощения!
      - Странно вы рассуждаете! - заметил сыщик. - Ведь вы, в сущности, уже сейчас в руках полиции. Если мы пожелаем, то можем причинить вам много неприятностей. Вы записались здесь под вымышленным именем, и с вами вовсе не ваша жена. Но газеты еще не знают, что вы здесь, и я советовал бы вам быть благоразумнее.
      - Что вы хотите знать?
      - Только одно: отошлете вы назад деньги или нет.
      Герствуд молча глядел в пол.
      - Мне незачем давать вам объяснения, - сказал он наконец. - А вам незачем меня допрашивать. Поверьте, я не дурак. Я прекрасно знаю, что вы можете сделать и чего не можете. Вы можете причинить мне неприятности, против этого я не спорю, но этим вы не вернете денег. Я уже решил, как поступить, и написал об этом Фицджеральду и Мою. Больше мне нечего вам сказать. Ждите, пока не получите от них новых указаний.
      Продолжая говорить, Герствуд все дальше и дальше отходил от двери, увлекая таким образом за собой своего собеседника, чтобы Керри не услышала разговора. Наконец они очутились в самом конце коридора, у двери в общую гостиную.
      - Значит, вы отказываетесь вернуть деньги? - сказал сыщик, когда Герствуд умолк.
      Эти слова вызвали у Герствуда крайнее раздражение. Кровь горячей волной ударила ему в голову, мысли быстро сменяли одна другую. Да неужели он вор? Он вовсе не хотел их денег. Если бы только он мог объяснить все толком владельцам бара, дело, пожалуй, уладилось бы благополучно.
      - Послушайте вы, я вовсе не желаю больше обсуждать с вами этот вопрос! - заявил он. - Я признаю вашу силу, но предпочитаю иметь дело с людьми, которые более осведомлены в этом деле.
      - Вам не выбраться из Канады с деньгами! - стоял на своем сыщик.
      - Я и не собираюсь уезжать из Канады, - отозвался Герствуд. - А когда я улажу это дело, никто и не подумает задерживать меня.
      Он повернулся и пошел обратно, все время чувствуя на себе пристальный взгляд ирландца. Это было невыносимо, но тем не менее Герствуд заставил себя спокойно идти дальше, пока не дошел до номера.
      - Кто это был? - спросила Керри.
      - Один мой чикагский знакомый.
      Разговор с сыщиком был для Герствуда большим потрясением, тем более что произошел он сразу же после мучительных тревог последней недели. Герствуд погрузился в мрачное уныние. Вся эта история вызвала в нем сильнейшее отвращение. Больше всего его мучило сознание, что его преследуют, как вора. Он начал понимать, сколь несправедливо так называемое общественное мнение, которое видит только одну сторону вопроса и судит о длительной трагедии подчас по какому-нибудь отдельно взятому эпизоду. Все газеты отметили только одно: что он захватил чужие деньги. Но почему и как - уже не играло для них никакой роли. Их нисколько не интересовало, какие осложнения в жизни привели человека к подобному шагу. И теперь его обвиняли, так и не поняв, что побудило его так поступить.
      В тот же день, сидя в номере вместе с Керри, Герствуд решил вернуть деньги. Да, он напишет Фицджеральду и Мою, объяснит им все и телеграфом перешлет деньги. Возможно, что они простят его. Быть может, они даже предложат ему вернуться. Кстати, будет оправданно и его заявление сыщику, будто он уже написал своим бывшим хозяевам. А затем он покинет этот город.
      Целый час он раздумывал над этим как будто приемлемым разрешением проблемы. Ему хотелось написать хозяевам о своих отношениях с женой, но на это он не мог решиться. И в конце концов он написал лишь, что, выпив в компании друзей и случайно найдя сейф открытым, вынул оттуда деньги, а потом нечаянно захлопнул дверцу. Теперь он очень сожалеет о своем поступке и о том, что причинил мистерам Фицджеральду и Мою столько беспокойства. Он постарается возместить нанесенный ущерб, вернув деньги, то есть большую часть того, что он взял. Остальную сумму он вернет при первой же возможности.
      В конце письма он намекнул на то, что не прочь был бы вернуться к исполнению прежних обязанностей, если мистеры Фицджеральд и Мой найдут это возможным.
      Уже само содержание письма Герствуда достаточно ясно свидетельствовало о том, в каком смятении пребывал этот человек. Он даже забыл, как мучительно было бы для него вернуться в бар, если бы владельцы и пошли на это. Он забыл, что отсек от себя прошлое, словно ударом меча. Если бы даже ему каким-то образом и удалось восстановить связь с этим прошлым, на месте разреза навсегда остался бы заметный рубец.
      Впрочем, Герствуд теперь то и дело о чем-нибудь забывал: то о жене, то о Керри, то о нужде в деньгах. Сейчас он просто не способен был трезво рассуждать. Все же он отправил письмо, отложив посылку денег до получения ответа.
      А пока он решил примириться с создавшимся положением и радоваться тому, что Керри с ним. Среди дня выглянуло солнце, его золотые лучи залили комнату. За открытыми окнами чирикали воробьи, слышались смех и пение. Герствуд не мог оторвать глаз от Керри. Она казалась ему единственным светлым лучом среди всех его бедствий. О, если бы только она любила его! Только бы она хоть раз обняла его и стала опять такой нежной и радостной, какой он видел ее в маленьком парке в Чикаго! Как он был бы счастлив! Это вознаградило бы его за все пережитое! Тогда он знал бы, что не все еще потеряно. Ему не было бы тогда никакого дела до всего остального...
      - Керри! - сказал он, поднимаясь с места и подходя к ней. - Керри, останешься ли ты со мной?
      Она взглянула на него чуть насмешливо, но в глазах ее мелькнуло искреннее сочувствие, как только она увидела выражение его лица. Это была любовь, горячая, страстная любовь, еще более возросшая от всевозможных затруднений и тревог. И Керри невольно улыбнулась ему.
      - Я хочу отныне быть для тебя всем, - продолжал Герствуд. - Не причиняй мне больше горя? Я буду предан тебе. Мы поедем в Нью-Йорк и наймем там уютную квартирку. Я снова займусь делом, и мы будем счастливы. Ты хочешь быть моей?
      Керри слушала его серьезно. Конечно, она не пылала страстью к этому человеку, но его близость и само стечение обстоятельств пробудили в ней некоторое подобие чувства. Ей было искренне жаль Герствуда, - и это была жалость, которую породило недавнее восхищение этим человеком. Настоящей любви к нему она никогда не питала. Она сама убедилась бы в этом, если бы пожелала хорошенько разобраться в своих чувствах. Но то, что она испытывала сейчас под влиянием его сильной страсти, все же разрушило преграду между ними.
      - Ты останешься со мной, да? - снова повторил Герствуд.
      - Да, - ответила Керри, слегка кивнув.
      Герствуд привлек ее к себе и стал покрывать ее лицо поцелуями.
      - Но ты должен жениться на мне, - сказала Керри.
      - Я сегодня же раздобуду разрешение на брак, - ответил Герствуд.
      - Каким образом?
      - Под чужим именем, - ответил Герствуд. - Я приму новое имя и начну новую жизнь. С сегодняшнего дня моя фамилия Мердок.
      - О, только не эта! - воскликнула Керри.
      - Почему?
      - Она мне не нравится.
      - Какую же ты хочешь? - спросил Герствуд.
      - Какую угодно, только не эту!
      Все еще не выпуская Керри из объятий, Герствуд подумал и предложил:
      - А что ты скажешь насчет фамилии Уилер?
      - Это ничего, - согласилась Керри.
      - Ладно! В таком случае меня зовут Уилер, - заявил Герствуд. - Я сегодня же достану разрешение.
      Они обвенчались у первого попавшегося пастора-баптиста.
      Наконец пришел ответ из Чикаго за подписью мистера Моя. Он писал, что поступок Герствуда чрезвычайно удивил его и что он искренне скорбит о случившемся. Если Герствуд вернет деньги, они не станут затевать против него дела, так как отнюдь не питают к нему каких-либо враждебных чувств. Но что касается его возвращения на прежнее место, то они еще окончательно не решили этого вопроса, так как трудно сказать, какие последствия это может иметь для бара. Они еще подумают и сообщат ему позднее, возможно, даже очень скоро...
      И так далее.
      Смысл письма был вполне ясен: больше Герствуду надеяться не на что. Владельцы бара хотят вернуть свои деньги, по возможности избегая огласки. В ответе мистера Моя Герствуд прочел свой приговор.
      Он решил передать доверенному лицу, которое обещали прислать владельцы бара, девять с половиной тысяч долларов, оставив себе тысячу триста. Герствуд телеграфом известил об этом своих бывших хозяев, вручил явившемуся в тот же день доверенному лицу деньги и, получив от него расписку, предложил Керри укладываться. Сначала он был несколько угнетен новым оборотом дела, но постепенно оправился. Его и теперь еще не покидал страх перед возможностью ареста и выдачи американским властям. Поэтому, как это ни трудно было, Герствуд постарался уехать незаметно. Он распорядился отправить сундук Керри на вокзал и там сдал его в багаж на Нью-Йорк. Никто, по-видимому, не обращал на него никакого внимания, но все-таки он покинул отель глубокой ночью. Герствуд волновался, ему казалось, что на первой же станции по ту сторону границы или на вокзале в Нью-Йорке его встретят представители закона и арестуют.
      А Керри, которая не имела ни малейшего понятия ни о совершенной им краже, ни о его страхах, радовалась тому, что едет в Нью-Йорк. И утром, приближаясь к гигантскому городу, она залюбовалась зелеными холмами, окаймляющими широкую долину Гудзона. Она была очарована красотой местности, по которой мчался поезд, следуя изгибам реки. Она уже слыхала о Гудзоне и об огромном Нью-Йорке и теперь наслаждалась развертывавшейся перед нею чудесной панорамой.
      Когда поезд, повернув, помчался вдоль восточного берега реки Харлем, Герствуд, сильно нервничая, сообщил своей спутнице, что они находятся на окраине города. Знакомая с чикагскими вокзалами, Керри ожидала увидеть длинные ряды вагонов и гигантское переплетение рельсовых путей, но здесь ничего подобного не было. Вместо этого она увидела большие суда на реке - предвестники близости океана. Дальше показалась обыкновенная улица с пятиэтажными кирпичными домами, и затем поезд вошел в туннель.
      - Нью-Йорк! Грэнд-Сентрал! - возвестил кондуктор, когда поезд после нескольких минут пребывания в мраке и в дыму снова вылетел на свет.
      Герствуд встал и уложил свой маленький чемодан. Нервы его были взвинчены до предела. Он постоял вместе с Керри у дверей и вышел из вагона. Никто не подошел к нему, но, направляясь к выходу на улицу, он все же боязливо озирался по сторонам. Он был настолько взволнован, что совсем забыл про Керри, которая отстала от него и дивилась рассеянности своего спутника.
      Как только они покинули здание Грэнд-Сентрал, Герствуд несколько успокоился. Они вышли на улицу - никто, кроме кэбменов, и не думал заговаривать с ним.
      Только тогда Герствуд глубоко вздохнул и, вспомнив наконец про Керри, обернулся к ней.
      - А я уж думала, что ты собираешься убежать и оставить меня одну, - сказала она.
      - Я стараюсь вспомнить, как доехать до отеля "Джилси", - ответил Герствуд.
      Керри была так захвачена видом шумного города, что почти не расслышала его ответа.
      - Сколько жителей в Нью-Йорке? - спросила она.
      - Свыше миллиона, - ответил Герствуд.
      Он окликнул кэб, но далеко не с тем видом, с каким делал это раньше. Впервые за многие годы в голове его мелькнула мысль, что теперь нужно быть более расчетливым даже в мелких расходах. И мысль эта была весьма неприятна.
      Герствуд решил, не теряя времени, снять квартиру, чтобы не тратить денег на отели. Он сказал об этом Керри, и та вполне согласилась с ним.
      - Мы поищем сегодня же, если хочешь, - предложила она.
      Тут Герствуд вдруг вспомнил о неприятной встрече со знакомым в Монреале. В крупных нью-йоркских отелях он наверняка столкнется с кем-нибудь из тех, кто знал его в Чикаго. Приподнявшись с сиденья, он обратился к кэбмену.
      - Отвезите нас в "Бельфорд", - сказал он.
      Это была скромная гостиница, где редко останавливались приезжие из Чикаго.
      - В какой части Нью-Йорка расположены жилые кварталы? - спросила Керри.
      Она не могла представить себе, чтобы за этими стенами пятиэтажных домов, тянувшимися по обе стороны улицы, жили люди со своими семьями.
      - Да повсюду, - ответил Герствуд, довольно хорошо знакомый с городом. - В Нью-Йорке нет особняков с лужайками. Все это жилые дома.
      - Ну, тогда этот город мне не нравится, - тихо произнесла Керри, которая начала высказывать собственные мнения.
     
     
      30. В ЦАРСТВЕ ВЕЛИЧИЯ. ПУТНИК МЕЧТАЕТ
     
      Какое бы положение ни занимал Герствуд в Чикаго, в Нью-Йорке он был лишь ничтожнейшей каплей в море. В Чикаго, хотя его население в то время уже равнялось полумиллиону, крупных капиталистов было немного. Богачи не были еще столь богаты, чтобы затмевать своим блеском людей со средним достатком. Внимание жителей не было столь поглощено местными знаменитостями в драматической, художественной, социальной и других областях, чтобы человек, занимающий независимое положение, оставался совсем в тени. В Чикаго существовало лишь два пути к известности - политика и коммерция. В Нью-Йорке таких путей было с полсотни, на каждом из них подвизались сотни людей, и, таким образом, знаменитости не были редкостью. Море здесь кишело китами, а потому мелкая рыбешка совсем исчезала из виду и даже не смела надеяться, что ее заметят. Иными словами, в Нью-Йорке Герствуд был ничто.
      Есть и более опасная сторона в таком положении вещей. Ее не всегда принимают во внимание, но она-то и порождает трагедии. Великие мира сего окружают себя атмосферой, дурно действующей на малых. Это ее влияние легко ощутить. Пройдитесь среди великолепных особняков, изумительных экипажей, ослепительных магазинов, ресторанов, всевозможных увеселительных заведений; вдохните аромат цветов, шелковых нарядов, вин; почувствуйте опьянение от смеха, рвущегося из груди блаженствующих в роскоши, от взглядов, сверкающих, словно дерзкие копья, ощутите, чего стоят эти разящие, как лезвие меча, улыбки и эта надменная поступь, - и вы поймете, что представляет собой мир, в котором живут могущественные и великие. Нет смысла доказывать, что не в том истинное величие. Пока все тянутся к этим благам, пока человеческое сердце ставит их достижение главной своей целью, до тех пор эта атмосфера будет разрушать душу человека. Она как химический реактив. Один день ее действия - подобно одной капле химического вещества - так меняет и обесценивает наши понятия, желания и стремления, что на них остается неизгладимый след. День такого воздействия для ума неискушенного то же, что опиум для неискушенного тела. Начинается мука желаний, которые, если им поддаться, неизменно ведут к безумным грезам и смерти. Ах, несбывшиеся мечты! Они снедают нас и томят, эти праздные видения, они манят и влекут, манят и влекут, пока смерть и разложение не сокрушат их власти и не вернут нас, слепых, в лоно природы.
      Человек возраста и темперамента Герствуда не подвержен иллюзиям и жгучим желаниям юности, зато в нем нет и того оптимизма, который брызжет фонтаном из юного сердца. Нью-Йорк не мог вызвать в нем тех вожделений, которые загораются в душе восемнадцатилетнего мальчика. Но отсутствие надежды когда-либо приобщиться к этой роскоши усугубляло горечь его неудач. Герствуд раньше бывал в Нью-Йорке и прекрасно знал, какие возможности открываются в этом городе для тех, кто может вкушать жизнь во всей ее полноте. Нью-Йорк вызвал в нем отчасти благоговейный страх, ибо здесь сосредоточивалось все, что он уважал и почитал: богатство, положение и слава. Большинство знаменитостей, с которыми он неоднократно чокался в те дни, когда управлял баром, выдвинулось именно в этом величественном многолюдном городе. Рассказывали самые захватывающие истории о роскоши здешних дворцов и о жизни их обитателей.
      Он понимал, что здесь человек, сам того не замечая, живет всю жизнь бок о бок с богатством; что здесь, имея сто или даже пятьсот тысяч долларов, можно жить лишь более или менее прилично. Для того, чтобы блистать в обществе, для того, чтобы не отставать от моды, здесь нужны несравненно большие капиталы, а для бедного человека тут вообще нет места. Очутившись в этом городе, отрезанный от друзей, лишившийся не только своего скромного состояния, но и имени, вынужденный заново начать борьбу за существование, Герствуд с особенной остротой отдавал себе во всем этом отчет. Он не был стар, но был достаточно умен, чтобы понимать, что скоро начнет стареть. И как-то сразу это зрелище красивых нарядов, уверенности и силы приобрело в его глазах особое значение. Уж очень велика была разница между этой роскошью и его собственным плачевным положением.
      А положение его и вправду было плачевное. Герствуд вскоре увидел, что отсутствие страха перед арестом не является Sine qua non [непременное условие (лат.)]. Едва миновала одна опасность, на сцену выступила другая - нужда. Жалкая сумма в тысячу триста долларов, которую им с Керри придется растянуть на несколько лет, чтобы покрывать свои расходы на жилище, одежду, пищу и развлечения, вряд ли могла успокоить человека, привыкшего тратить в пять раз больше за один лишь год. Герствуд много думал об этом в первые же дни по приезде в Нью-Йорк и пришел к выводу, что нужно действовать решительно. Ознакомившись с коммерческими предложениями в утренних газетах, он принялся за поиски работы.
      Однако прежде он вместе с Керри обосновался в квартире на Семьдесят восьмой улице, близ Амстердам-авеню. Дом был пятиэтажный, а их квартира расположена на третьем этаже. Благодаря тому, что улица еще не была плотно застроена, на востоке видны были зеленые вершины деревьев Сентрал-парка, а на западе - широкие воды Гудзона. Квартирка с ванной обходилась в тридцать пять долларов в месяц, что для того времени было средней ценой, но все же очень чувствительной для Герствуда.
      Керри обратила внимание на разницу в размере здешних и чикагских комнат. Она поделилась своими наблюдениями с Герствудом.
      - Ничего лучшего мы не найдем, дорогая, - сказал он ей. - Разве только если будем искать квартиру в одном из старых домов, а там ты не будешь иметь тех удобств, что здесь.

К титульной странице
Вперед
Назад