Год смерти Иоасафа определяется известием Троицкой вкладной книги, упоминающей под 21 сентября 1570 г. 50-рублевый вклад по нем архимандрита Феодосия Вятко26. Удаление Иоасафа со своего поста могло произойти примерно за год до его смерти. М.В.Кукушкина упоминает о вкладной записи на старопечатном евангелии 1569 г., сделанной «вологодскими боярами» Дмитрием и Макарием Яковлевыми, называемыми детьми (может быть, детьми боярскими? – М.Ч.) епископа Макария27. Книга предназначалась в Корнильев Комельский монастырь, что может указывать на связь Макария с вологодским духовенством. Сам по себе вклад в монастырь в период причного террора свидетельствует о стремлении людей заручиться на всякий случай поддержкой духовной обители.
      Г.Лыткин именно Макария считал первым Вологодским и Великопермским епископом. При нем в 1571 г. к епархии были присоединены Двина и Холмогоры28. Такого же мнения придерживался И.Покровский: присоединение Двинской земли к Пермско-Вологодской епархии в 1571 г. послужило причиной окончательного переноса архиерейской кафедры из Усть-Выми в Вологду и переселения туда всего архиерейского штата29. Вологодским и Великопермским владыка Макарий был назван на соборе 1572 г. по вопросу о четвертом (неканоническом) браке Ивана IV. Таким образом, получаем хронологический интервал, в течение которого мог утвердиться титул владыки Пермского и Вологодского – начиная примерно с 1568/69 и до 1572 года.
      Г.Лыткин различал в титуле святителя обозначение «Пермский» и «Великопермский». Если под первым подразумевалось подчинение архиерею Вычегодской Перми, то под вторым – Вишерско-Чусовской Перми, куда в 1580-е годы выдвинулись торгово-промышленные интересы Строгановых. Территория «Великой Перми» вполне определенно была очерчена в указной грамоте Ивана IV пермскому наместнику кн. И.М.Елецкому от 6 ноября 1581 г. – это Чусовской острог, Усольские места, Пермские волости, Соль Камская30. Обозначение «Великопермский» Г.Лыткин усваивал епископу Варламу лишь с 1584 г. Однако приведенные нами выше данные актовых источников не подтверждают мнения Лыткина, поскольку титулование «Великопермским» известно для вологодских архиереев по крайней мере с рубежа 1560-70-х годов. Свидетельства эти можно и дополнить.
      Наиболее ранняя грамота, в которой впервые встречаем обновленный и торжественный архиерейский титул – «епископ Богом спасаемых градов Вологды и Великой Перми» – это отпускная епископа Макария попу Парфению Пантелеймонову, которая была выдана 11 сентября 1572 г. (сам он находился в этот момент в Москве), а опубликована дважды по неразысканному ныне оригиналу31. Архиерейский титул был обозначен и на черновосковой вислой печати оригинала.
      Далее следует назвать тоже опубликованную по неразысканному оригиналу жалованную грамоту епископа Макария Кирилло-Белозерскому монастырю о сборе венечных пошлин в вологодских селах обители приходскими священниками, и их доставке в архиерейскую казну «без недобора» от 24 марта 1574 г.32 В подтвердительную подпись, сделанную в 1574/75 г. на царской жалованной грамоте Важскому Богословскому монастырю 1548 г., была включена статья о духовном суде владыки Макария Вологодского и Великопермского над старцами и слугами этой обители33. Еще одна грамота – жалованная царя Ивана IV Макарию 1576 г. – известна лишь по упоминаниям в позднейших описях архиерейского дома 1660 и 1663 г.34 Оригинал имел красную вислую печать, а о содержании самой грамоты приходится только гадать.
      Наиболее раннее известие о следующем епископе Вологодском и Великопермском – Варламе – содержится, если не ошибаемся, во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря. Под 20 декабря 1576 г. в ней записан его 30-рублевый вклад. Он же 7 февраля 1581 г. дал по своим родителям 50 руб.35 Лишь по публикации известна ставленная грамота Варлама дьякону Н.Иванову на священство к церкви Николая Чудотворца в Карачеве Сямской волости Вологодского уезда от 22 марта 1579 г.36 Акт был собственноручно подписан «смиренным Варламам, Божиею милостию епископом Вологодским и Великопермским». Оригинал имел также вислую черновосковую печать, на одной стороне которой был обозначен титул архиерея («Божиею милостию Варлам епископ Вологоцки и Великопермски»), а на другой изображена Богоматерь с младенцем на престоле. С титулом епископ Вологодский и Великопермский Варлам упоминается в общерусском приговоре Освященного собора от 15 января 1580 г., запретившем монастырям приобретать земли любыми способами37.
      В подлиннике до нас дошел единственный акт святителя Варлама, выявленный Ю.В.Анхимюком при разборе коллекции А.П.Гранкова, – его жалованная тарханно-несудимая грамота своим детям боярским на дворовые места в Николо-Владычной слободе 30 октября 1583 г. Грамота имеет не вислую, а прикладную черновосковую печать небольшого размера, воспроизведенную в публикации Ю.В.Анхимюка38. При передаче титула архиерея указано только то, что он «епископ Вологодский» и опущена вторая часть – Великопермский. Возможно, это связано с особенностями оформления документа владычным дьяком. В Отделе Рукописей Российской Национальной библиотеки нами был обнаружен адекватный оригиналу список этой грамоты ХIХ в., сделанный с подлинника и включенный в сборник различных документов Вологодской епархии ХIХ в. (См. приложение).
      В жалованной грамоте епископа Варлама 1583 г. упоминается владычный боярин Дмитрий Яковлев сын Беляев, известный по вкладной записи на старопечатнгом евангелии 1569 г., предназначенном в Корнильев Комельский монастырь. Его племянникам (Даниле Васильеву с. Брянкову с «товарищи») передавались иммунитетные права (судебные и налоговые) в отношении зависимого населения в их дворах в Николо-Владычной слободке. Из агентов административно-судебного аппарата владыки Варлама в грамоте фигурируют тиуны, слободские приказчики, казенный дьяк Семион Григорьев. Налоговые поступления во владычную казну состояли из дани, оброка, «праздничного» и других пошлин. Следовательно, не позднее 1569-1583 гг. начал складываться двор вологодского архиерея, состоящий из его детей боярских (Беляевых, Брянковых, кого-то еще).
      Епископами Вологодскими и Пермскими устойчиво называются и следующие за Варламом Антоний (1586-1588) и Иона (1589-1603)39. От короткого святительского срока Антония известна его благословенная грамота на строительство новой церкви во имя Афанасия и Кирилла Александрийских в вологодском селе Рукине 19 мая 1586 г40. Документ был выдан на Москве, а скрепляющая его вислая черновосковая печать имела весьма краткую надпись : «Божиею милостию Антоний епископ». В сводной описи грамот вологодских монастырей и других церковных учреждений епархии 1768 г. находим указание на подлинную сотную грамоту времени Антония с писцовых книг письма и меры Аф.Вельяминова да дьяка И.Григорьева 22 февраля 1587 г. на домовую Софийскую вотчину41. Вероятно, имеется в виду опубликованная в 1905 г. С.Шумаковым сотная на архиерейские земли в Вилегодской волости Усольского уезда42.
      С деятельностью Антония Н.Суворов связывал перенос резиденции архиерея внутри самой Вологды, с Ленивой площадки на другое место, к вновь построенному (но еще не освященному) Софийскому собору43. Крайнюю дату пребывания Антония на своем посту позволяет уточнить его житие, опубликованное Н.Суворовым. В Житии сообщается, что Антоний скончался на память святого великомученика Димитрия Солунского 26 октября 7096 года (то есть в 1587 г.). За три недели до своей смерти Антоний успел освятить придел в честь Усекновения Честные Главы Иоанна Предтечи к Софийскому собору44. Следовательно, срок архиерейского служения Антония надо ограничить 1587 г., а не 1588 г., как принято в литературе. Особняком стоит пока непонятное известие Троицкой вкладной книги о том, что владыка Антоний мог занимать кафедру уже в апреле 1571 г. (после Иоасафа и до Макария), когда был записан его 50-рублевый вклад в Сергиев монастырь45.
      С принятием патриаршества иерархическое место вологодского архиерея повысилось. В настольной патриаршей грамоте новгородскому митрополиту Варламу от 6 марта 1592 г. вологодский и великопермский архиепископ Иона назван четвертым после Казанско-Астраханского, Ростово-Ярославского и Сарско-Подонского митрополитов46.
      Таковы сведения об известных нам документах из архива Пермской, а затем – Вологодско-Великопермской епархии за ХVI в. Вообще в судьбе вологодских архивов роковую роль сыграло разорение 1612 г. О том, что многие документы на земли архиерейской кафедры сгорели в 7121 (1612) г., говорил владычный приказный Глеб Парикеев во время одного спорного земельного дела 1630 г.47 Из указной царской грамоты 1620 г. узнаем, что ранее по всей Вологодской архиепископии монастырям, светским вотчинникам и помещикам были выданы «жалованные тарханные грамоты», согласно которым приходские попы «ни в каких делех» (гражданских и духовных. – М.Ч.) не подчинялись святительскому суду. Географический диапазон действия этих грамот был весьма широк – Вологодский уезд, Вычегда, Яренский городок, Сысола, Пермь Великая, Соль Камская. Существовали и архиерейские жалованные тарханные грамоты, освобождавшие храмовых причетников от выплаты церковной дани. В условиях сильного оскудения Вологодской епархии все эти прежние тарханы было решено отставить, вернув «всякого церковного чину людей» под эгиду святительского суда по делам духовным и обложив все церкви данью в архиерейскую казну48.
      За первую четверть ХVII в. сведений о грамотах из архива Вологодского архиерейского дома становится больше, но часть из них известна только по публикациям, сделанным в свое время краеведом Н.И.Суворовым49, а другая часть – только по упоминаниям в описях 1660 и 1663 гг50. Сама же практика составления подобных описей как таковых известна в архиерейском доме не ранее 1613 г. Так, в связи с отстранением от должности архиепископа Сильвестра (около 25-26 июня 1613 г.) новопоставленным владыкой греком Нектарием было дано распоряжение вологодским воеводам кн. М.Г.Темкину-Ростовскому и Г.Г.Пушкину о совместном с приказными людьми архиерейского дома описании имущества и запасов архиерейской кафедры51. Еще одна разновидность описей – архиерейские окладные книги – начали составляться по предписанию царя и патриарха, изложенному в упомянутой выше указной грамоте 1620 г., а по Вологде одна такая книга – 1618 г. – возникла и ранее. В окладных, переписных, приходо-расходных книгах ХVII в. содержатся интересные сведения о восточной половине обширной епархии – Усть-Выми, Усольском, Мезенском, Пустозерском уездах. Материал этот требует отдельного рассмотрения.
     
      Приложение
     
      1583 г., октября 30. – Жалованная тарханно-несудимая грамота вологодского епископа Варлаама своим детям боярским на дворовые места во владычной Никольской слободке с правом заселения и суда над пришедшими туда жить людьми.
      (Л.348) Божиею милостию се яз, смиренный господин Варлам, епископ Вологодский и Великопермский, пожаловал есми своих детей боярских Данила Васильева сына Брянкова да Третьяка Алексеева сына да Никифора Александрова сына Ряполовского в нашей слободке у Николы чудотворца дворовым местом межу дьяконовым двором Никольским да Ульяновым двором нашего крестьянина, где жил боярин наш Дмитрей Яковлев сын Беляев, дядя их. А на том на нашем месте хоромы поставление его, нашего боярина Дмитрея Беляева. Да в нашей же слободке под горою (Л.348об) другое домовое ж место возле нашего ж крестьянина Григорья Комельца, а купля то место и хоромы и избушка да три онбары нашего боярина Дмитрея Беляева, дяди их. А купил у Степана у Кодовина и тем местом пожаловал есьми их же, Данила да Третьяка, да Никифора, Дмитреевых племянников.
      И хто с ними на тех местех учнуть жити людей их, и не надобе им наша дань, ни оброк, ни праздничное, ни иные никоторые пошлины или с нашими с тяглыми слобоцкими крестьяны не тянут ни в которые проторы, ни в розметы. И наши тиуны и прикащики слобоцкие тех их людей не судят ни в чем и не всылают к ним ни по что и поборов своих у них не берут. А кому будет до них какое дело, ино их ведают и судят людей своих Данило с братьею. А кому будет дело до Данила или до Третьяка или до Никифора, ино их сужу яз, Варлам епископ, сам или кому прикажу.
      К сей жаловалной грамоте господин Варлам епископ велел печать своию приложить и дьяку своему подписать.
      Писана на Влогде лета 7092 октября в 30 день. Подписал владычной казенной дьяк Семион Григорьев.
      На подлинной грамоте приложена печать черного воска величиной в копейку, на ней написано в графиях: Смиренный Варлам епископ Вологодский.
      Подлинник: ОР РГБ. Ф.711 (Собр. А.П.Гранкова). №159 (с печатью архиеп. Варлаама).
      Список ХIХ в.: ОР РНБ. F.1.-788. Л.348-348об.
      Упоминается и воспроизводится в виде фотокопии: Рукописные собрания государственной библиотеки СССР им. В.И.Ленина. Указатель. Т.1. Вып.3. М., 1996. С.410.
     
     
     
      1 Мацук М.А. Создание и функционирование Пермской епархии. // Двинская земля. Вып.2. Котлас, 2003. С.159-164.
      2 ГВНП. М.-Л., 1949. №26.
      3 Михайлов М.И. Описание Усть-Выма. Вологда, 1851. С.271-272.
      4 ПСРЛ. М., 1959. Т.ХХVI. С.287-288; Савваитов П.И. Учреждение Вологодской епархии. // Вестник имп. РГО. Ч.ХХII. СПб., 1858. Смесь. С.18-25.
      5 Михайлов М.И. Указ. соч. С.306. Н.Суворов по открытой в 1681 г. надписи на надгробной плите Никона считал 1512 г. временем его кончины (Глушицкий монастырь Вологодской епархии. / Сост. Н.Суворов. Вологда, 1876. С.50, 66).
      6 Там же. С.307; Амвросий. История российской иерархии. М., 1807. Ч.1. С.184. Первым вологодским епископом Амвросий считал Алексея I, затем называл Никона (1502-1514), Пимена (1520-1525), Алексея II (1525-1542).
      7 Суворов Н. Исторические сведения об иерархах Древне-Пермской и Вологодской епархии. Б/г. С.29.
      8 ВГИАХМЗ. Ф.1. Оп.2. Кн.11. Л.41об; Кн.15. Л.43; Опись жалованных грамот, указов, всяких крепостей и платежных отписей Вологодского епископа Серапиона 1756 г., учиненная при приеме прежнего крепостного хранителя игумена Симона к отдаче вновь определенному книгохранителю монаху Вениамину 1756 г. // ЛЗАК. 1864. Вып.3. СПб., 1865. С.125. №178; Писцовые книги Русского Севера. / Под ред. Н.П.Воскобойниковой. М., 2001. С.384.
      9 Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С.154, 332.
      10 ДАИ. Т.1. СПб., 1846. С.366. №220 (акт был опубликован по оригиналу с вислой черновосковой печатью из Императорской Публичной библиотеки).
      11 РИБ. Т.32. №№167, 197; Михайлов М.И. Указ. соч. С.328-329.
      12 РИБ. Т.32. №167. Стб.289-290 (акт был перепечан из ААЭ. Т.1. №214).
      13 ОР РНБ. Q.-IV. 397. Л.18; ГАВО. Ф.496. Оп.1. Кн.3. Л.15, 29; Ф.883. Оп.1. Кн.68. Л.12.
      14 Михайлов М.И. Указ. соч. С.328-329; Писцовые книги Русского Севера. С.387, 389, 391 и др.
      15 Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С.39 (Л.94).
      16 РИБ. Т.32. №197. Стб.416-417. На печати владыки была надпись: «Киприян Пермскы и Вологоцки».
      17 РИБ. Т.32. №167. Стб.290.
      18 РИБ. Т.32. №217. Стб.442-443.
      19 Суворов Н. Исторические сведения об иерархах … С.29.
      20 Акты, относящиеся к истории земских соборов. / Под ред. Ю.В.Готье. М., 1909. С.1, 11 (владыка Иоасаф свою руку приложил и печать привесил к приговорной грамоте); СГГД. Ч.1. С.558. №193.
      21 ВЕВ. 1849. №26. С.252.
      22 Михайлов М.И. Указ.соч. С.309-310.
      23 Суворов Н. Исторические сведения об иерархах ... С.41-42.
      24 Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. С.39 (Л.94).
      25 РИБ. Т.32. №338. Стб.654-656 (перепечатано из АЮ. №339. III).
      26 Вкладная книга… С.39 (Л.94).
      27 Кукушкина М.В. Книга в России в ХVI веке. СПб., 1999. С.158 – прим.384.
      28 Лыткин Г. Пятисотлетие Зырянского края. // ЖМНП. 1883. Ч.230. С.306.
      29 Покровский И. Русские епархии в ХVI-ХIХ вв., их открытие, состав и пределы. Т.1. (ХVI-ХVII вв.). Казань, 1897. С. 116.
      30 ДАИ. Т.1. №126.
      31 РИБ. Т.32. №253. Стб.516-517 (перепечатано из АЮ. №389. I).
      32 РИБ. Т.35 (Архив П.М.Строева). Пг., 1915. №256.
      33 ДАИ. Т.1. С.61-62. №44 (подтверждение оформил дьяк Афанасий Демьянов).
      34 ВГИАХМЗ. Ф.1. Оп.2. Кн.11. Л.5об; Кн.15. Л.9.
      35 Вкладная книга… С.39 (л.94).
      36 РИБ. Т.32. №284. Стб.562-563.
      37 Законодательные акты Русского государства второй половины ХVI – первой половины ХVII в. Тексты. Л., 1989. №40. С.59.
      38 Рукописные собрания государственной библиотеки СССР им. В.И.Ленина. Указатель. Т.1. Вып.3. М., 1996. С.410.
      39 Суворов Н. Исторические известия об иерархах Древне-Пермской и Вологодской епархии. Вологда, б/г.
      40 РИБ. Т.32. №329. Стб.634.
      41 ГАВО. Ф.496. Оп.1. Кн.2489. Л.132 («В конце оной сотной приложена печать черного воску, которая измялась. Писана в столбец, за ветхостью на ней во многих местах пробилось»).
      42 Шумаков С. Сольвычегодские сотницы. М., 1905. №2. С.8-10. Упом.: Васильев Ю.С. Поуездный указатель материалов писцового делопроизводства по Северу Росссии ХVI в. (писцовых книг, сотных, выписей из них, платежных). // Крестьянство Севера России в ХVI в. Вологда, 1984. С.175; Писцовые книги Русского Севера. С.297.
      43 Суворов Н. Вологодский архиерейский дом/ // ВЕВ. 1869. №16. С.646-648.
      44 Суворов Н. Описание Вологодского кафедрального Софийского собора. М., 1863. С.173-174.
      45 Вкладная книга… С.39 (Л.94).
      46 ДАИ. Т.1. С.229. №137.
      47 ВГИАХМЗ. Ф.1. Оп.2. №100. Благодарю Д.Е.Гневашева, обратившего мое внимание на это дело.
      48 ЛЗАК за 1864 г. СПб., 1865. Вып.3. С.8-12. Грамота была подтверждена 18 августа 1645 г. царем Алексеем Михайловичем на имя Вологодского и Великопермского архиепископа Маркела.
      49 Суворов Н. Описание Вологодского кафедрального Софийского собора. М., 1863. С.175-179; ЛЗАК за 1864 г. Вып.3. СПб., 1865. С.8-12, 61-63.
      50 ВГИАХМЗ. Ф.1. Оп.1. Кн.11,15.
      51 Суворов Н. Описание Вологодского кафедрального Софийского собора. С.178-179.
     
      Список сокращений
     
      ААЭ – Акты Археографической экспедиции
      АЮ – Акты, относящиеся до юридического быта
      ВЕВ – Вологодские епархиальные ведомости
      ГАВО – Государственный архив Вологодской области
      ВГИАХМЗ – Вологодский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник
      ГВНП – Грамоты Великого Новгорода и Пскова
      ДАИ – Дополнения к актам историческим
      ЖМНП – Журнал министерства народного просвещения
      ЛЗАК – Летопись занятий Археографической комиссии
      ОР РГБ – Отдел Рукописей Российской Государственной библиотеки
      ОР РНБ – Отдел Рукописей Российской Национальной библиотеки
      ПСРЛ – Полное собрание русских летописей
      РГО – Русское Географическое общество
      РИБ – Русская историческая библиотека
      СГГД – Собрание государственных грамот и договоров
     
     
     
     
     
      Шутихин А.В.
     
      ИЗ ИСТОРИИ БЕРЕСТЯНЫХ РЕМЕСЕЛ
     
      Традиционные изделия из коры березы – бересты смело можно отнести «к древнейшему способу первобытного использования дерева»1. Береста легко снимается со ствола, обрабатывается с помощью простейшего инструмента. Она легкая, прочная, водонепроницаемая – прекрасный подсобный строительный материал, подобного которому трудно найти в тайге.
      Археологические раскопки принесли немало находок, которые проливают свет на то, как использовали бересту. Эпоха мезолита в далеком прошлом (6-8 тыс. лет до н.э.) явилась временем повсеместного освоения человеком северных территорий. К памятникам этого времени относится поселение Веретье, которое находится в нынешнем Каргопольском районе Архангельской области на берегу р. Кинемы. Торф хорошо сохранил остатки жилища, мастерской, ямы-хранилища. Внутри строений обнаружены очаги, устроенные из камней или на песчаной подсыпке. Прослежены остатки полов, выстеленных берестой или сосновой щепой. Сверху конструкцию могли покрывать корой, берестой, плетеными из трап или камыша матами.
      На поселении Веретье обнаружены ямы-хранилища, вырытые в песчаной почве около холодных ключей у леса. Они были выложены деревянными плашками и берестой, в них находились остатки рыбы. У берега на специальных площадках обрабатывали древесину, а около одного из жилищ, у выхода к лесу, обнаружена мастерская по обработке камней. Здесь у стены дома стояла наковальня из зеленого валуна, на которой делали каменные орудия, и рядом берестяная емкость, или туес, внутри которого было 23 кремневых предмета. Туес состоял из полого листа бересты, концы сворачивались вверху, как крышка. Интересны грузила для сетей или ловушек, сделанные из камней или нуклеусов и обернутые берестой. Резцы бобра вместе с челюстной частью использовались в качестве резака, при этом удаляли острые отростки кости и сохранившуюся часть обертывали полосой бересты, превращая в рукоять2. Как видим, с далекого прошлого человек использовал бересту для покрытия крыш, полов, стен, изготовления простой утвари и как подсобный материал для связывания, обертывания.
      Береста использовалась и при захоронении человека. На поселении Берендеево, что находится недалеко от Переславля, археологи нашли интересное погребение, относящееся к третьему тысячелетию до нашей эры. Древний человек был захоронен завернутым в бересту, точнее, в широком берестяном цилиндре из трех слоев. В курганном погребении, раскопанном на Соловецких островах в 1985 году А.Мартыновым, был похоронен мужчина на овальном каменном ложе под грудой камней в необычном положении: на левом боку, с согнутыми в коленях ногами, обернутыми, как и другие части тела (голова, руки, туловище), берестой. Захоронение относится к XII-XIII вв.3
      Раскопки в древнем Новгороде принесли тысячи деревянных предметов, в т.ч. свыше 4000 фрагментов берестяных изделий, многие из которых были декорированы тиснением, резьбой, росписью. Берестой покрывали крыши, стены. Из нее делали утварь, обувь. Берестой обшивали лубяные короба. На бересте писали и рисовали. Доктор исторических наук Б.Колчин опубликовал изображения этих изделий. Академик Б.А. Рыбаков описал орнаменты, которыми покрывались берестяные изделия: «Емкости для пищевых продуктов (туеса, коробьи) в древнем Новгороде орнаментировались архаичными символами плодородия в виде ромбов и квадратов «засеянного поля», зачастую в сложной переработке. Другим элементом была плетенка. На крышках коробов иногда давалась космогоническая картина: центральная часть изображала землю, представленную усложненными знаками плодородия, земля вокруг омывалась водой, а все это вместе, земля и вода, было окружено солнечными знаками в виде косого креста (без кругов). Орнамент покрывал весь короб сверху донизу, что, очевидно, было связано с идеей полноты»4.
      В прошлом береста занимала большое место в жизни северного крестьянина. Широко ее использовали народы Сибири и Дальнего Востока. Без бересты невозможно представить себе быт крестьянина. Начиная с игрушек и кончая строительством дома, везде использовали бересту.
      В строительстве бересту использовали в качестве изоляторов от сырости. Благодаря водонепроницаемости и антисептическим свойствам береста предохраняла от гниения. Нижние венцы деревянного сруба, подоконники, перекрытия дольше служили, если между деталями конструкции прокладывали бересту. Вот что писал Петр Петрей в начале XVII века, описывая Московское государство: «...они умеют так ловко и плотно класть бревна одно на другое, что на дом не потратят ни одного гвоздя, они покрывают эти дома досками, а всего лучше корой березы...» В некоторых деревнях и сейчас покрывают баньки и подсобные строения берестой из-за дороговизны рубероида. Крыша, крытая скалой (берестой), служит не меньше 40 лет.
      Зайдя в крестьянский дом, можно было увидеть много берестяной утвари, столь необходимой в хозяйстве: набирушки, корзины, зобни, пестери, сумки, короба, туеса, солонки, плошки, ступни, брусочницы. С корзинами и пестерями ходили в лес по грибы и ягоды. Короба служили для хранения овощей, муки и круп. Туеса были незаменимыми для хранения молочных продуктов, меда, рыбы и солений. Солонки были разных размеров и видов, часто в виде стилизованной утицы. Разбитые горшки получали «вторую жизнь» после обвивания их берестяной лентой. Во дворе можно было встретить простую конскую упряжь из бересты, веревки, на рыбацких сетях – поплавки.
      Все, начиная с обуви и кончая шляпой, можно было сплести или сшить из бересты. В 1882 году на Всероссийской выставке в Петербурге в финском отделе был выставлен костюм, где шляпа, пиджак, штаны, сапоги были сплетены из бересты. Не могу утверждать, что крестьяне носили берестяные пиджаки, но ступни и болотные сапоги имели широкое распространение.
      Прочно вошла береста в мир детства в виде игрушек. У каждого младенца были берестяные погремушки-шаркунки. Они служили шумящим оберегом и развивали мышление. В дальнейшем его окружали плетеные из бересты игрушки в виде животных, людей, предметов быта. Простейшие игрушки: мячики, лодочки и другие – ребенок мог сделать сам. У народов Сибири повсеместно бытовала берестяная колыбель, которая была переносной. Бересту использовали для изготовления музыкальных инструментов: пастушьих рожков и жалеек.
      Ни одна телега, ни одни сапоги и конская упряжь не обходились без дегтя. Лучший деготь получался из бересты. Телеги не скрипели, сапоги долго служили и не промокали, а конская упряжь не замерзала на морозе. Запах дегтя известен многим, ихтиоловая мазь содержит березовый деготь. Деготь обладает лечебным, противовоспалительным действием.
      Использовалась береста и для изготовления средств передвижения по воде. Были ли на Руси берестяные лодки? Несомненно – да. Археологические раскопки не приносили до сих пор находок, которые указывали бы на существование такой лодки в бассейне Северной Двины, Вычегды, Печоры. Но есть упоминания о них в документах, до последнего времени существовали они у коренных народов Сибири: эвенков, якутов, нанайцев, ульчей, негидальцев. Эти лодки бытовали по рекам: Олекма, Витим, Лена, Амур и другим. Могли быть они и на Вычегде, Печоре и Двине. «Сюмодпыж» – берестяная лодка – была, по мнению Л.Н.Жеребцова, древнейшим средством передвижения по воде у народа коми5.
      В таможенных книгах Московского государства XVII века упоминаются «берещаные каюки», пришедшие с Вычегды или Печоры с товаром в Великий Устюг, Сольвычегодск6. Берещаные – значит сделанные из бересты. Каюк – распространенное название речного грузового судна на Руси и в Сибири. У народности чулымцы каюком называли именно берестяную лодку. Берестяные каюки с Печоры, их больше всего упоминают в таможенных книгах, были большой вместимости. Осначих, то есть гребцов, на судне было от 3-х до 6-ти человек. Плюс еще груз, по всей вероятности – пушнина.
      Как же они строились и выглядели, эти древние суда наших предков: первопроходцев, купцов, промышленников? Наблюдая традиционные изделия из бересты коренных народов Северной Европы, Сибири, Дальнего Востока, Северной Америки, нельзя не заметить поразительного сходства технологии их изготовления.
      В разных регионах таежного пояса Земли береста обрабатывается одними и теми же способами и приемами, которые не менялись с древних времен до наших дней. Поэтому совсем не удивительно, что полотуха из Архангельской области по способу изготовления похожа на Birch Bark Basket из штата Аляска, а столетний кузовок народа ханты похож на изделия современного мастера из штата Мэн. Лодка-берестянка с Нижней или Подкаменной Тунгуски по характерным признакам такая же, как с озера Мичиган. Различаются они только способом декорирования и орнаментом, что не удивительно. Каждый народ имеет собственное национальное самосознание и собственное лицо.
      Берестяные каноэ индейцев Северной Америки внесли огромный вклад в дело освоения европейцами нового для них континента. На каноэ по рекам и озерам передвигались сначала первопроходцы, затем промышленники и торговцы, после – переселенцы с миссионерами. Удобней и доступней для первопроходцев Америки средства передвижения не было.
      Также было и у нас, только в более древние времена, во времена освоения русскими промышленниками Урала и Сибири. Предприимчивые купцы скупали у местных аборигенных народов не только пушнину, но и средство передвижения по воде – лодку. Самой легкой по изготовлению была берестяная лодка. И что немаловажно для купца – дешева. Ее использовали только для сплава вниз по течению. А после прибытия к местам ярмарок ее продавали или просто бросали за ненадобностью. Думаю, что после долго перехода лодка требовала и ремонта.
      Аборигенные народы в древности и до современности в совершенстве владели технологией изготовления берестяной каркасной лодки. Каркасные лодки, обтянутые берестой, бытовали по всей Сибири. По форме концов различаются варианты: приенисейский, ленский, амурский. Приенисейский вариант: берестянка с острыми и выступающими в верхней части носом и кормой. Преобладает у западных и южных групп эвенков (исключая сымских) по Нижней и Подкаменной Тунгускам, Олекме и Витиму; у якутов (по рекам Олекма и Витим). Ленский вариант: берестянка с выступающим днищем. Преобладает у эвенков и якутов, живущих по Витиму, Олекме, Вилюю и другим рекам восточнее Лены. Амурский вариант: берестянка с фигурно загнутыми концами. Повсеместно распространена у нанайцев, ульчей, негидальцев и амурских эвенков.
      В южных районах Якутии большое распространение имела берестянка, называемая якутами чаще термином «туос тыы» (берестяной челнок) или «тонгус тыыта» (тунгусский челнок). Ульчи звали берестянку «заи». По-нанайски она звалась «джаи», русские называли ее «оморочек». Негидальцы звали – «омочин», «алкагда». Исследователь типов лодок Сибири В.В.Антронова указывает, что у народа манси до XVIII века бытовала берестяная лодка.
      Она была быстроходна на воде, могла подниматься против течения, достаточно прочна и легка при переноске на волоках. Материал для изготовления (береза, сосна, ель) рос по берегам рек в достатке. В зависимости от характера реки и цели использования лодки строили разных размеров и форм, но неизменной была технология сборки. Берестяные пласты сшивались корнем сосны, швы замазывались смесью смолы хвойных деревьев и жира. Шпангоуты и стрингера делались из веток сосны, ели, ивы; могли также делаться из расщепленной древесины. Такая технология позволяла делать довольно большие по размеру суда. Для охоты и рыболовства делались лодки на одного человека, длина их редко превышала 4 м. Лишь в некоторых районах ими пользовались для перевозки грузов, тогда они делались больших размеров7. Есть свидетельства, что большие каноэ «для торговли мехом» американских индейцев достигали длины 11-12 метров, вмещали 3 тонны пушнины и 12 гребцов.
      В наше время в США и Канаде очень популярны туристические походы на берестяных каноэ, сделанных, как в прежние времена. Желающие могут пройти курсы по обучению традиционной технологии строительства каноэ. Замечу, что она делается с помощью простейших инструментов: топора, ножа и шила. В Интернете можно найти добрый десяток сайтов со множеством фотографий и пояснений, как делать берестяную лодку. Очень хорошее пособие для тех, кто захочет реконструировать древнейшую лодку Северо-Двинского бассейна.
     
     
      ЧАСТЬ V.
      ИСТОРИЯ СЕВЕРНОГО КРЕСТЬЯНСТВА
     
     
     
      Верёвкина Г.А.
     
      КАМПАНИЯ ПОМОЩИ ГОЛОДАЮЩИМ ПОВОЛЖЬЯ
      В ВЕЛЬСКОМ УЕЗДЕ (1921-1922 гг.)
     
      В истории Вельского уезда и района, особенно XX века, еще много неисследованных страниц, одной из которых является кампания помощи голодающим Поволжья 1921-1922 гг. Данное сообщение имеет целью дать общую характеристику хода кампании в Вельском уезде Вологодской губернии и участия в ней Русской Православной Церкви. Источниковую базу исследования составили документы, хранящиеся в Государственных архивах Архангельска и Вологды, а также материалы Вельского краеведческого музея.
      Переход к новой экономической политике весной 1921 г. совпал с небывалой засухой, поразившей губернии Поволжья и вызвавшей страшный голод, жертвами которого стали миллионы человек. В июле 1921 г. при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете (ВЦИК) была создана Комиссия помощи голодающим (далее – Помгол) под председательством М.И.Калинина для руководства деятельностью советских и общественных организаций по борьбе с голодом1.
      В Вельском уезде Вологодской губернии комиссия помощи голодающим (далее – уездная комиссия) была организована в середине августа 1921 г.2 С первых дней работы она развернула широкую агитацию среди населения уезда, призывая оказывать всяческое содействие регионам, пострадавшим от засухи и голода. 14 августа в уездной газете было опубликовано воззвание «Ко всем гражданам, в которых бьется сердце братской любви и помощи ближнему», послужившее толчком к началу кампании. «Из десяти губерний, явившихся жертвою этой страшной засухи, – писала уездная комиссия, – несутся душераздирающие крики и стоны голодных, особенно детей: "Помогите! Дайте хлеба!" …Сплотимся же, друзья, и каждый по своей силе принесем лепту»3. Вслед за этим в газете были опубликованы воззвания центральной и губернской комиссий о помощи голодающим4.
      Уездная комиссия под председательством Тупицына, находившаяся при уездном исполнительном комитете (далее – уисполком) на Вологодской улице, в бывшем доме Пешкова5, стала организатором и руководителем работы по оказанию помощи голодающим. Наряду с ней на местах активно действовали волостные комиссии – Жаровская, Двиницкая, Кулойско-Покровская, Малодорская, Никольская, Пакшенгская, Успенская, Хмельницкая, Шадринская, Шангальская и другие, созданные по инициативе граждан6.
      Население Вельского уезда не осталось равнодушным к судьбе голодающих и откликнулось на призывы о помощи. По всему уезду был организован сбор денежных пожертвований от местных органов власти, предприятий, профсоюзных, кооперативных и иных организаций, частных лиц и др. Сбор пожертвований часто осуществлялся по подписному листу. С 1 октября по 1 ноября 1921 г. в уезде проводилась неделя помощи голодающим7. В пользу голодающих устраивались субботники, воскресники, спектакли, литературно-музыкальные вечера, лотереи, лекции. Крестьяне жертвовали в помощь голодающим продукты сельского хозяйства и промыслов – рожь, овес, ячмень, муку, картофель, сушеные грибы и пр.8
      Сбор пожертвований проводился и в церквах Вельского уезда. В августе жители Раменского общества Усть-Вельской волости на общем собрании решили пожертвовать из собранных на церковь продуктов 10 пудов хлеба и 50000 руб.9 В октябре 1921 г. в уездную комиссию помощи голодающим поступило 100000 руб. от Вельского Троицкого собора10. Тогда же дьякон Хозьминской церкви Бабушкин пожертвовал 1 пуд 6 фунтов ржи, 3 пуда 5 фунтов овса и 3 пуда картофеля11. В ноябре священник Хрусталев передал в уездную комиссию произведенный в церкви сбор в сумме 30 166 руб.12
      Кампания помощи голодающим проходила далеко не так гладко, как рапортовала уездная газета в сводках о борьбе с голодом. Некоторые волости жертвовали пуды хлеба, в то время как другие – по десятку пудов13. Полуголодные крестьяне, измученные за годы Гражданской войны продразверсткой, трудовыми повинностями, разного рода конфискациями и реквизициями, оказались в сложном положении. Они должны были сдать государству продовольственный налог, обеспечить хотя бы самым необходимым свою семью и одновременно помочь голодным братьям-крестьянам. Ситуация усугублялась еще и тем, что 1921 год был далеко не самым урожайным для Вельского уезда. Думается, что уездной и волостным комиссиям потребовалось приложить немало усилий для вовлечения крестьян в кампанию помощи голодающим.
      Всего в 1921 году в Вельскую уездную комиссию поступило 17923657 руб. 40 коп.14 Итоговыми сведениями о пожертвованных продуктах, к сожалению, мы не располагаем. С весны 1922 года по всей стране начался новый этап кампании помощи голодающим Поволжья, главным содержанием которого стало изъятие церковных ценностей.
      9 февраля 1922 г. с одобрения Помгола было опубликовано воззвание патриарха Тихона жертвовать на помощь голодающим «находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления», благодаря чему Русская Православная Церковь могла внести существенный вклад в борьбу с голодом без ущерба для своей основной деятельности. Но буквально через неделю, 16 февраля, ВЦИК принимает постановление, в котором «предлагает» местным Советам изымать у церквей «все драгоценные предметы» с привлечением «представителей групп верующих»15. Данным постановлением Советское государство по существу санкционировало новое наступление на Церковь, конечной целью которого было ее полное уничтожение. Несмотря на воззвание Тихона к пастырям и пастве от 28 февраля 1922 г., призывающее не сдавать Помголу драгоценные предметы, «имеющие богослужебное употребление»16, кампания по изъятию церковных ценностей набирала обороты.
      6 марта 1922 г. состоялось заседание Вологодской губернской комиссии по изъятию церковных ценностей (далее – губкомиссия) под председательством П.Н.Брызгалова, на котором было решено создать следующие подкомиссии: по г. Вологде – городскую при горисполкоме; для Вологодского уезда – при Вологодском уисполкоме, а для прочих уездных городов с их уездами – при местных исполкомах. Волостных комиссий решили не создавать17.
      Губкомиссией была разработана подробная инструкция по изъятию церковных ценностей «в развитие и дополнение» соответствующей инструкции ЦК Помгола от 28 февраля 1922 г. Согласно инструкции, подкомиссии обязаны были сверить наличие церковного имущества с дореволюционными инвентарными книгами и описями, составленными в ходе реализации Декрета о свободе совести, церковных и религиозных обществах от 2 февраля 1918 г., и включить в описи неучтенные ранее предметы. При возникновении разногласий между подкомиссиями и общинами верующих по поводу изъятия какого либо предмета допускалось привлечение «лиц духовного звания для доказательств», но окончательное решение относительно спорных вещей принимала губкомиссия. Изъятие предметов музейного значения должно было производиться исключительно в губернском финансовом отделе в присутствии представителя губернского музея.
      Вельская уездная подкомиссия по изъятию церковных ценностей (далее – уездная подкомиссия) в составе председателя Зажигина, заместителя председателя Шутова, членов Шаманина и Шатилова и секретаря Губина18 приступила к работе в апреле 1922 г. В первую очередь были затребованы описи серебряных и золотых вещей, находящихся при церквах и подлежащих изъятию. По сведениям уездной подкомиссии, самыми богатыми серебром в Вельском уезде являлись Вельский и Верховажский соборы и Верюжская Введенская церковь в с. Бестужево19.
      По мере получения описей уездная подкомиссия выносила постановления об изъятии ценностей из храмов. Решения о том, что конкретно и в каком количестве жертвовать на помощь голодающим, принимались на собраниях верующих в присутствии представителей местной власти. В результате первоначально часть серебряных предметов, имеющих богослужебное значение, осталась при храмах. Так, верующие Пакшенгской Покровской церкви Вельского уезда добровольно передали в помощь голодающим Поволжья семь предметов весом 3 фун. 39? зол., в то время как общий вес находящихся при церкви серебряных изделий составлял 11 фун. 7 зол20. Члены Морозовского Покровского прихода на своем собрании 13 мая 1922 г. в присутствии председателя уездной комиссии Зажигина решили пожертвовать, «не нарушая в будущем религиозных обрядов и чувств верующих», ценности весом 5 фун. 37 зол. из имеющихся 17 фун. 63 зол.21 Если уездная комиссия находила произведенное изъятие недостаточным, она принимала решение о дополнительном изъятии определенных предметов. Полное изъятие ценностей из церквей Вельского уезда не проводилось вплоть до середины мая 1922 г.
      Лояльная позиция Вельской уездной подкомиссии по отношению к Церкви была отмечена в секретном письме начальника Вологодского губернского отдела ГПУ Лобанова в губкомиссию от 17 мая 1922 г. В частности, он доносил о том, что уездная комиссия «делает самые грубые ошибки,… не проверяя описи драгоценного имущества с наличием» во избежание «не желаемых для них эксцессов со стороны верующего населения». В результате губкомиссия подвергла резкой критике деятельность Вельской уездной подкомиссии и постановила «произвести дополнительное и полное изъятие» в связи с тем, что в Вельском уезде было «изъято весьма ничтожное количество ценностей и при том по описям без сверки с инвентарными книгами»22.
      Как только уездная подкомиссия приступила к выполнению данного постановления, в ее адрес стали поступать ходатайства от приходских советов об оставлении в храмах минимального количества необходимых для богослужений предметов. Понимая всю сложность ситуации, при которой любое противодействие могло быть растолковано как бойкот кампании помощи голодающим, верующие и духовенство были готовы пойти на компромисс в отличие от государства, которое неукоснительно требовало изъятия из церквей всех драгоценных предметов. Архивные документы содержат многочисленные примеры того, каким образом верующие пытались отстоять церковные ценности, имеющие для них значение святыни.
      19 мая 1922 г. состоялось заседание членов приходского совета Вельского Троицкого собора в количестве 28-ми человек. На собрании обсуждалось постановление уездной подкомиссии от 17 мая 1922 г. о дополнительном изъятии церковных ценностей из Троицкого и приписного к нему Преображенского соборов. Для передачи церковных ценностей из членов приходского совета была избрана комиссия в составе В.И.Занина, П.И.Поскотина, А.И.Хромова, П.П.Дмитриева и А.П.Верещагина, просившая произвести изъятие вещей 22 мая в 12 часов дня. Кроме того было решено ходатайствовать перед уездной подкомиссией об оставлении в соборе креста, дарохранительницы, двух дароносиц и потира со всеми принадлежностями «как крайне необходимых для отправления богослужения и треб» тремя штатными священниками. Ведение личных переговоров с членами подкомиссии относительно данных предметов поручалось членам совета Х.И.Кузнецову, А.А.Истомину и А.И.Моховикову. Собрание также просило подкомиссию оставить ризы на иконах Пресвятой Богородицы и Преображения Господня, и венцы на иконе Пресвятой Троицы в Троицком иконостасе общим весом 19 фун. 84 зол.23, «чтобы хотя один главный иконостас сохранил свой благолепный вид и хотя бы в главном храме не вызывались у верующих, привыкших к красоте церковной, тревога и смятение религиозных чувств при взгляде на обнаженные иконы»24.
      Уездная подкомиссия на своем заседании 20 мая 1922 г. рассмотрела ходатайство приходского совета и разрешила оставить при соборах две дароносицы, дарохранительницу и один малого размера крест. Остальные вещи подкомиссия предложила сдать немедленно, ссылаясь на распоряжение губкомиссии закончить изъятие ценностей в городах до 20 мая25. Следует отметить, что это единственный известный случай, когда подобное ходатайство частично было удовлетворено.
      В отношении сельских церквей уездная комиссия, как правило, была непреклонна, несмотря на убедительные доводы верующих. На заседании 18 мая 1922 г. она постановила произвести дополнительное изъятие из Морозовской Покровской церкви следующих предметов: серебряных досок с одного из двух Евангелий, серебряной лицевой доски, серебряной дарохранительницы и одного серебряного кадила в срок до 25 мая. Прихожане просили оставить дарохранительницу и крест как предметы, особо почитаемые верующими, но получили отказ26. Приходской совет Олюшинской Николаевской церкви ходатайствовал об оставлении в церкви одного сосуда с прибором для причащения верующих и одного напрестольного креста «ввиду крайней бедности храма», но названные вещи были изъяты27. 13 июня 1922 г. из Верюжской Введенской церкви после длительной подготовительной работы была увезена серебряная рака весом 5 пудов 30 фунтов, в которой покоились мощи праведного Прокопия Устьянского28.
      Ход и трагические для Церкви последствия кампании по изъятию ценностей нашли отражение в летописи Пежемской Богоявленской церкви Вельского уезда, хранящейся ныне в фондах Вельского краеведческого музея. Приходской священник зафиксировал в ней все произведенные изъятия с указанием соответствующих предписаний уисполкома, номеров квитанций, названий и веса изъятых предметов. Всего из Пежемской Богоявленской церкви было произведено пять изъятий: одно в мае, два в июне и два в октябре, когда кампания официально уже закончилась. В завершение священник указал общий вес изъятых из церкви предметов – 1 пуд 3 фун. 11 зол. 9 дол. Символично то, что это была последняя запись в церковной летописи29.
      Все церковные ценности поступали в Вельский уездный финансовый отдел по актам. По данным уездной комиссии, с 10 апреля по 24 мая 1922 г. в финотдел было сдано 8 пудов 8 фун. 81 доля 70 зол. серебра, с 25 мая по 25 июня – 34 пуда 32 фун. 84 зол. 60 долей, с 26 июня по 12 августа – 1 пуд 13 фун. 57 зол. 53 доли. Как видим, наибольшее количество ценностей было изъято из церквей Вельского уезда в конце мая – июне 1922 г. Всего за период с 10 апреля по 12 августа было изъято 43 пуд. 55 фун. 31 зол. 87 дол. (около 710 кг) серебра30. В целом же по стране было собрано 21 с лишним пудов золота и 23 тысячи пудов серебра31.
      Скольких людей спасли от голода – и спасли ли – деньги, продукты, церковные ценности, собранные в Вельском уезде – мы не знаем. В 1922 г. уездная газета практически ничего не писала о ходе кампании по борьбе с голодом, но главный ее итог она замалчивать не стала. «В голодный год борьбы, – писал некто И.Петрович в праздничном выпуске газеты 7 ноября 1922 г., – Церковь во главе с Тихоном против Советской власти приняла отвратительный характер игры на жизни голодных. Этого уже Советская власть допустить не могла и ударила зарвавшихся контрреволюционеров Церкви крепко по рукам. Сейчас имеются многочисленные признаки того, что царская старая Церковь находится на последнем издыхании»32. Как известно, это был не последний удар государства по Русской Православной Церкви.
     
     
     
     
     
      Котов П.П.
     
      ПРОВЕДЕНИЕ РЕФОРМЫ 1863 г.
      В УДЕЛЬНОЙ ДЕРЕВНЕ СОЛЬВЫЧЕГОДСКОГО УЕЗДА
     
      К началу буржуазных реформ 60-70-х годов XIX в. население России делилось на несколько сословий, самым многочисленным из которых являлось сословие крестьян. Они, в свою очередь, подразделялись на разряды и категории. Основную массу населения Европейского Севера страны представляли жители государственной деревни, но в некоторых северных уездах имелись заметные прослойки других категорий крестьянства. В эту группу входил и Сольвычегодский уезд Вологодской губернии. В первой половине XIX в. около 17% его населения составляли удельные крестьяне1. Их судьба практически не освещена в исторической литературе.
      Удельные крестьяне являлись собственностью младших членов правящей императорской фамилии, обеспечивая их денежными средствами. Они появились в 1797 г. в результате преобразований дворцовой собственности. В Сольвычегодском уезде к 1863 г. основная масса этих крестьян проживала в его северной части – в Верхотоемском (2752 ревизских души) и Афанасьевском (3036 ревизских душ) приказах. Остальные владения удела располагались в центре уезда и появились лишь после покупки имения княгини Шаховской в 1804 г. Здесь было создано Кузнецовское отделение, в рамках которого к 1863 г. в Сольвычегодском уезде проживало 640 ревизских душ, и в Устюжском уезде – 694 души. Все удельные крестьяне Сольвычегодского уезда вначале были подчинены Архангельской удельной экспедиции, с 1808 г. – Вологодской удельной конторе и с 1859 г. – Вельской конторе (имению)2.
      Отмена крепостного права в удельной деревне России началась после опубликования закона от 26 июня 1863 г.3 Эта реформа, хотя и в меньшей степени, нежели реформа 19 февраля 1861 г., привлекла внимание исследователей уже в последней трети XIX в.4 Более детальное и научное изучение рефоромирования удельной деревни было продолжено в 1950-1960-х годах в работах Г.И.Богатиковой5 и П.А.Зайончковского6, а затем в исследованиях регионального характера7. В конечном итоге ученые пришли к ряду очень важных выводов.
      Выяснено, например, что, опасаясь массовых совместных протестов крестьян, правительство начало реформы в разное время: в 1861 г. – в помещичьей деревне, в 1863 г. – в удельной, и в 1866 г. – в государственной. Удельная администрация и государственные органы власти учли опыт проведения реформы 1861 г., которая вызвала волнения помещичьих крестьян. Они внесли в первоначальный проект реформирования удельной деревни коррективы: в состав пореформенного надела удельных крестьян вместе с тягловыми землями включались и так называемые запасные угодья; крестьяне сразу переводились на обязательный выкуп, то есть избегали временнообязанного состояния, в отличие от помещичьих крепостных. В связи с открытыми протестами удельных крестьян вскоре после начала реформы 1863 г. была отменена и пресловутая “градация повинностей”. С другой стороны, в удельной деревне были сохранены общинные порядки. И самое главное, что в ходе реформы 1863 года сохранились крестьянские наделы.
      Однако авторы и обобщающих, и региональных исследований едины в одном: признавая отрезки крестьянских угодий в удельной деревне Черноземья и Центра России после 1863 г., они подчеркивают расширение землевладения удельных крестьян Севера (“лесной” полосы)8. Насколько правомочен такой вывод? Ответ на этот вопрос попытаемся дать на примере конкретного изучения реформы 1863 г. в удельной деревне Сольвычегодского уезда.
      Основными документами, по которым удельные крестьяне наделялись землей и окончательно отпускались “на волю”, служили уставные грамоты. Они составлялись чиновниками удельного ведомства, утверждались мировыми посредниками и губернскими по крестьянским делам присутствиями. Уставные грамоты считались введенными в действие после их подписания представителями названных ведомств, мировыми посредниками и крестьянами или “выборными” от крестьян.
      Каждая уставная грамота по Сольвычегодскому уезду охватывала обычно одно сельское общество, иногда часть его или несколько обществ, что указывалось во введении. Грамоты также фиксировали: число душ мужского пола (далее – д.м.п.) по X-й ревизии, которые получали надел; количество земли у крестьян до реформы и после нее; площадь изымаемых у крестьян угодий и прирезаемых им земель; размеры оброчных статей; общие, годовые и подушевые выкупные суммы9. Эти сведения уточнялись в “Дополнительных условиях”, “Актах” и “Протоколах”, прилагаемых к уставным грамотам. Они корректировались нами с учетом сведений, которые содержаться в крестьянских “Прошениях”, “Справках” и “Рапортах” чиновников10. Упомянутые выше исследователи использовали не эти первичные источники, а материалы “Сводных таблиц”11. Последние составлялись удельными чиновниками для своих нужд и содержали краткие сведения из уставных грамот. Здесь имеются описки, не учтены материалы некоторых “Дополнительных условий” и “Актов”, упущены данные “Прошений” и других источников.
      Самое же главное заключается в том, что “Сводные таблицы” очень существенно обедняют и даже непреднамеренно искажают информацию (последнее не являлось целью чиновников). Покажем это на конкретном примере. Данные “Сводной таблицы” на Вершининское сельское общество (далее – с.о.) Сольвычегодского уезда свидетельствуют, что здесь до реформы на 818 ревизских душ приходилось 2207 десятин земли (по 2,7 дес. на душу). Из этого количества удел отрезал в свою пользу 192 дес. и прирезал 3735 дес., т.е. крестьяне получали 5750 дес. земли (по 7,0 дес. на душу), или на 161% больше, чем имели до реформы12. Иными словами, подтверждается тезис о заметном улучшении земельного обеспечения северной удельной деревни в ходе реформы 1863 г. Теперь обратимся к уставной грамоте на Вершининское с.о. Ее материалы свидетельствуют, что от крестьянского надела отрезали “тягловые сенокосные угодья”, а прирезали “дровя-ные и кустарные заросли” (некачественный лес – П.К.)13, т.е. уточняются категории земель. Это, в свою очередь, заставляет обратить внимание на структуру крестьянских до- и пореформенных наделов.
      В хозяйственный оборот удельных крестьян Сольвычегодского уезда в дореформенный период были вовлечены тягловые, оброчные и лесные угодья. Крестьяне практически не арендовали земель у частных владельцев и не имели покупных владений. Тягловые земли – это те усадебные, пашенные и сенокосные участки, которые были расчищены крестьянами из-под леса и которыми они пользовались с незапамятных времен, “от века”. По “Табелям поземельного сбора” за 1858 г., которые служили основой для налогообложения, за удельными крестьянами Сольвычегодского уезда числилось 11234 дес. тягловых угодий. Однако в уставных грамотах площадь этих угодий учитывалась по так называемой “инструментальной съемке удельных земель”, которая была проведена в 50-х – начале 60-х гг. XIX в. В ходе этой “съемки” землемеры зафиксировали в удельной деревне Сольвычегодского уезда 18731 дес. тягловых угодий, или на 67% больше, чем в “Табелях поземельного сбора”14.
      Подразумевалось, что за владение тягловыми угодьями крестьяне должны платить денежные подати и выполнять натуральные повинности. Правительственные и удельные чиновники понимали, что при мизерных наделах на Севере ни одно крестьянское хозяйство не могло существовать только за счет тягловых угодий и тем более выплачивать налоги. Поэтому они позволяли вовлекать в хозяйственный оборот удельной деревни лесные угодья на общих основаниях с казенной – государственной деревней. И те, и другие крестьяне пользовались лесами с давних времен. Лесопользование постепенно все больше регламентировалось государством. При этом оно не делало различий для крестьян дворцовых-удельных и черносошных-казенных. Они если и наказывались (штрафовались, арестовывались и т.д.), то за конкретные нарушения правил лесопользования, а не за принадлежность к той или иной категории населения. Лесные угодья органично были вплетены в экономику крестьян Севера. И после создания удельного ведомства эти порядки практически не изменились.
      В лесу удельные крестьяне Сольвычегодского уезда охотились, собирали грибы и ягоды, заготовляли дрова, занимались смолокурением и многими другими промыслами. Особое значение лес имел для содержания скота. В удельной деревне Сольвычегодского уезда, как и на всем Севере, практически отсутствовали специальные выгоны для скота. В уезде только в Кузнецовском отделении имелись выгоны, по уставным грамотам – 652 дес.15 Свой скот основная часть крестьян пасла в лесу, огораживая для этого определенные участки. В лесу же крестьяне расчищали места под сенокос, пашню и перелог, не все участки которых были обнаружены и официально учтены даже в ходе и после реформы. За самовольные расчистки крестьян наказывали, но ведение переложного земледелия допускалось официально – оно служило существенным подспорьем для покрытия хлебного дефицита удельной деревни Сольвычегодского уезда. Леса эксплуатировались крестьянами в течение нескольких веков бесплатно. Лишь в начале XIX века были введены пошлины на смолокуренный промысел16.
      11 ноября 1797 г. вышел указ о наделении казенных крестьян “законной пропорцией земли” – 8 дес. на каждую д.м.п. по V-й ревизии (1795 г.) в “малоземельных” губерниях и 15 дес. – в “многоземельных” (северные губернии относились к последним). Удел стал требовать подобного наделения землей и для своих крестьян. В конечном итоге в 30-х годах XIX в. такое наделение было начато в удельной деревне Вологодской губернии, а затем и в других губерниях “северной полосы”. Удел настоял, чтобы учитывались “прибыльные души” (после V-й ревизии прошло более 40 лет) и вместо 15-ти дес. на ревизскую душу выделялось 19,5 дес. Но под этой нормой он стал подразумевать пашню, каковой незанятой у казны, конечно, не было. Тогда за 1 дес. пашни стали засчитывать 3 дес. леса для смолокурения, или 2 дес. смешанного леса, или 1 дес. строевого хвойного леса17. В результате удельные крестьяне Сольвычегодского уезда получили от казны: в Верхотоемском приказе – 77420 дес. Леса, или по 28,1 дес. на д.м.п. по X-й ревизии (1857-1858 гг.), и в Афанасьевском приказе – 157690 дес., или по 51,9 дес. на душу (учтены лишь удобные угодья). Крестьянам Кузнецовского отделения, как бывшим помещичьим, “законная пропорция земли” от казны не полагалась. Однако в состав земельных владений княгини Шаховской в Сольвычегодском уезде входило 14551 дес. удобных лесных угодий (по 22,7 дес. на душу), которыми крестьяне пользовались и до, и после покупки имения уделом.
      Все эти перипетии вокруг лесных угодий были делом чиновников. Удельные крестьяне считали леса своими по праву пользования и “старины”. Пока шли споры и отмежевание земель, они пользовались лесом на прежних основаниях и, конечно, не учитывали границ лесных дач. Эти границы не учитывались вплоть до реформы 1863 г. и соседними государственными крестьянами. Поэтому до 1863 г. указанные нами цифровые среднедушевые показатели лесопользования носят условный характер.
      С другой стороны, в вопросах лесопользования для крестьян наступил принципиально иной этап. Государство на основе закона 1797 г. выделило лесные площади для крестьян. Таким образом, оно оформило право пользования (“захватное” право) лесом удельных крестьян в право закона, т.е. лес становился крестьянским. Крестьяне же этого не осознавали, считая лес своим всегда. Со своей стороны, удельное ведомство до 1863 г. не посмело ввести лес в свои оброчные угодья, т.е. официально признать его своей собственностью, что было бы нарушением закона. Оно лишь продолжило политику государства и регулировало правила смолокурения на основе государственных актов.
      Официальной собственностью удела являлись оброчные угодья – пашенные и сенокосные земли, мельницы, “рыбные ловли” и другие “оборочные статьи”. Они сдавались населению в аренду за определенную плату. Как правило, таких земельных угодий на Севере было немного. После своего создания удел имел в Сольвычегодском уезде около 500 дес. оброчной пашни и сенокоса и несколько десятков десятин неудобий. Затем часть этой земли была передана крестьянам, и к 1863 г. оброчные статьи удела исчислялись в размере 224 дес.18, без учета земель из-под общественной запашки. Последняя появилась в 1828 г., когда часть наиболее плодородной крестьянской пашни была выделена из надельных земель в особые участки, получившие название общественной запашки. Она обрабатывалась крестьянами, часть урожая с нее засыпалась в запасные хлебные магазины – создавались хлебные запасы на случай неурожайных лет. Другая часть зерна продавалась, а деньги распределялись между чиновниками и частично отчислялись на счета “запасного хлебного капитала”. С 1862 г. эта пашня была переведена в состав оброчных статей. В результате удельные крестьяне Сольвычегодского уезда потеряли около 201 дес. своей лучшей пашни19. В наших дальнейших рассуждения она учтена как оброчная, согласно существующим законам 60-х годов XIX в.
      После того, как мы рассмотрели структуру дореформенного крестьянского землепользования и землевладения, еще раз обратимся к уставной грамоте на Вершининское с.о. Из нее следует, что в дореформенный надел земли удел включил только тягловые угодья, а в качестве “прирезки” засчитал лесные угодья (“дровяные и кустарные заросли”), т.е. крестьянские же земли. Удел, вопреки закону, стал рассматривать леса как свою собственность.
      С учетом реальной обстановки и законности кардинально меняется картина результатов реформы 1863 г. для крестьян названного сельского общества. Ведь накануне реформы они имели по 2,7 дес. на одну ревизскую душу надельных земель и примерно 28,1 дес. леса, всего – по 30,8 дес. удобных угодий на душу. После реформы им было оставлено соответственно 2,5 и 4,6 дес., т.е. всего около 7,0 дес. угодий на одну душу, или 23,1% дореформенного надела. Объективно в качестве прирезки может рассматриваться только выделение оброчных владений удела. В нашем примере таковой не было вовсе.
      Из анализа имеющихся данных следует, что удельные крестьяне Сольвычегодского уезда потеряли (с учетом прирезки-отрезки) 1047 дес. пашни и покосов, или около 5,6% (по сельским обществам и селениям – от 0 до 52%). В среднем они получили по 2,8 дес. на душу усадебной, пашенной, сенокосной и выгонной земли. Наделы этих угодий оставались неизменными в тех селениях, где они были весьма незначительны. Так, в с. Чаплыгино и до, и после реформы они составляли всего 1,1 дес. на душу. Более значительные размеры тягловых земель до и после реформы 26 июня 1863 г. были у крестьян Кузнецовского отделения (от 3,7 до 7,7 дес. на ревизскую душу до реформы и от 3,7 до 4,8 дес. – после нее). Правда, в рамках этого отделения в Пицком с.о. крестьянские тягловые угодья довольно заметно сократились – с 5,7 до 4,8 дес. на душу. Еще больше тягловой земли в результате реформы 1863 г. потеряли жители с. Нероновского. Их усадебные, пашенные и сенокосные владения уменьшились с 7,7 до 3,7 дес. на ревизскую душу. По остальным селениям удельной деревни Сольвычегодского уезда уменьшение этих наделов в ходе реформы 1863 г. не превышало 0,3 дес. в расчете на ревизскую душу. Заметим, что даже небольшое сокращение обрабатываемых угодий отрицательно отражалось на хозяйстве удельной деревни уезда. Ведь наделы здесь были, за редким исключением, и без того мизерными.
      После реформы 1863 г., с учетом лесных угодий, общий земельный надел жителей удельной деревни Сольвычегодского уезда колебался в размерах 2,4-7,0 дес. на ревизскую душу. В результате, здесь 1927 крестьян (примерно 30%) получили надел от 2 до 3 дес., 1923 крестьян (около 30%) – от 3 до 4 дес., 1662 (26%) – от 4 до 5 дес., и лишь 916 крестьян (примерно 14%) – свыше 5 дес.20
      Основная часть удельных крестьян Сольвычегодского уезда получила по реформе 1863 г. надел менее установленного высшего. Высший душевой надел по Положению 1863 г. был определен для крестьян Верхотоемского и Афанасьевского приказов в 7 дес., Кузнецовского отделения – 5 дес. Данные Таблицы 1 свидетельствуют, что 5505 удельных крестьян, или 85,6%, получили менее “законного высшего размера”. В Афанасьевском приказе в эту группу вошли все удельные поселяне. Надел более высшего размера был оставлен лишь 818-ти крестьянам Верхотоемского приказа и 98-ми жителям Кузнецовского отделения. При этом превышение высшего душевого надела в первом составляло менее 0,03 дес., а во втором – немногим более 0,05 дес.; с другой стороны, надел 797-ми крестьян Сефтренского и Сойгинского с.о. всего на 0,08 дес. превышал низший душевой размер выделяемых угодий (составлял треть высшего размера, в данном случае 2,33 дес.).
     
      Таблица 1
      Наделы удельных крестьян Сольвычегодского уезда по реформе 1863 г.
      относительно установленных высших размеров
     

      Источники: РГИА. Ф.515. Оп.34. Д.1849, 1850, 1852, 1854, 1953, 1956, 2265; Оп.71. Д.2218, 2182; Оп.74. Д.85, 95-97; Оп.78. Д.94, 219, 220.
     
      Из надельных земель в удельной деревне Сольвычегодского уезда отрезались в основном сенокосы и выгоны, т.к. они чаще, чем пашни, были разбросаны по лесам, а по законам необходимо было ликвидировать чересполосицу. Материалы Таблицы 2 показывают, что из тягловых земель в ходе реформы 1863 г. пашня была отрезана лишь у крестьян Кузнецовского отделения, всего в размере 24 дес., тогда как сенокоса и выгонов эти крестьяне потеряли 196 дес., или 8,9%. Еще заметнее сенокосные угодья сократились в Верхотоемском приказе, удельные поселяне которого лишились 686 дес. сенокосов или 19,6%, т.е. почти пятой части (см. Таблицу №2).
      Таблица 2
      Отрезки и прирезки земельных угодий в удельной деревне
      Сольвычегодского уезда в ходе реформы 1863 г. (дес. абс.)
     

К титульной странице
Вперед
Назад