*Включая 59 дес. выгонов. Источники: см. к Таблице 1.
     
      Положение некоторых крестьян чрезвычайно осложнилось. В Верхотоемском с.о. крестьяне лишились 310 дес. покосов, или почти 25%, в с. Нероновском – 27 дес., или свыше 61% покосов21. Вначале за отрезаемые надельные угодья не предполагалось никакой компенсации. Затем, в 1865 г., под нажимом крестьянских протестов, удел сделал уступки: в обмен на отрезку надельной земли давались оброчные или лесные угодья (иначе крестьяне леса не получили бы вовсе); отрезаемые участки предоставлялись в бесплатное пользование на срок до 7-ми лет, если не было компенсации другими угодьями; часть отрезаемых земель сдавалась в аренду на срок до 24-х лет (плата колебалась от 42 копеек до 1 руб. 32 коп. за десятину)22.
      Обмен отрезаемых угодий получался явно несправедливым. У крестьян удельной деревни Сольвычегодского уезда отрезали 1247 дес. покосов и выгонов и 24 дес. пашни, прирезали – 217 дес. пашни и 7 дес. сенокоса (см. Таблицу 2). Как видим, удел компенсировал отрезку покосов в основном пашенными землями. При этом большую часть этих угодий составляли земли бывшей общественной запашки, то есть, по сути, крестьянских же земель. Обратим внимание на то, что удельное ведомство в качестве компенсации за отрезаемые крестьянские земли засчитывало и выделение “дровяных и кустарных зарослей”. Однако, как было показано, реально, по закону, выделение этих угодий нельзя считать прирезкой. Это было оставление лишь части лесных массивов в наделе крестьян. Отметим и то, что к отрезке предполагалась значительно большая площадь надельных земель, но в ходе реформы многие из них решено было оставить крестьянам. Так, у тех же крестьян Вершининского с.о. вначале отняли 400 дес. сенокосов (29%), затем 208 дес. вернули23.
      Самое существенное, что в ходе проведения реформы удельные крестьяне Сольвычегодского уезда лишились 241445 дес., или 96,7% леса. Им оставили только 8216 дес. “дровяных и кустарных зарослей” – таких лесных участков, где на 1 дес. приходилось не более 15 строевых деревьев и которые находились “вне смолокуренных дач”24. Большая часть предоставленного крестьянам леса была непригодна к расчистке под пашню, сенокос или выгоны25. Крестьяне лишились возможности охотиться, собирать грибы и ягоды, заниматься многими промыслами, а главное – они потеряли места для выпаса скота.
      Понятно, что кардинально изменилась структура крестьянского землепользования. До реформы 1863 г. лес в удельной деревне Сольвычегодского уезда составлял 91,8% всех угодий, тогда как на усадебную, пашенную и сенокосную землю приходилось около 8,2% надела. После реформы на последние приходилось уже 65,0% от всего надела и на лес – только 35,0%. Существенно изменилось соотношение пашенных и сенокосных угодий. Иными словами, вставал вопрос о коренных изменениях в экономической сфере удельной деревни Сольвычегодского уезда, к чему население не было готово и что не подкреплялось предоставлением иных прав и возможностей. Реформа 1863 г. поставила под вопрос существование хозяйственной деятельности удельных крестьян Сольвычегодского уезда. Подобная ситуация была характерна и для удельной деревни всего Европейского Севера России26.
      Пользуясь тяжелым положением крестьян после реформы 1863 г., удел предложил им взять лесные дачи в “срочное пользование и ответственное охранение” на 40 лет. В случае заключения контракта крестьяне несли полную ответственность за все самовольные порубки на арендуемых участках. При “необнаружении порубщиков” штраф налагался на “ответственных охранителей”. Для аренды удел выделял в первую очередь лесные участки вдоль рек и дорог, где наиболее часто совершались самовольные порубки. Этим не ограничивались обязанности крестьян. За пользование лесом с них взимали в год: с каждой арендуемой десятины 8 коп. (иногда эта плата не взималась), с крупной головы скота – 15 коп., с мелкой – 5-8 коп., за определенное количество дров, жердей и кольев – 76 коп. с домохозяина, за выкурку бочки смолы – до 1 руб. 50 коп. Еще каждый домохозяин имел право вырубать по 7 строевых деревьев в год за треть таксы, сверх этого – уже за полную стоимость27. Таким путем удел, кроме получения прямых денежных доходов, решал и проблему охраны лесов. Удельные крестьяне Сольвычегодского уезда вынуждены были уже к 1867 г. взять в аренду почти 160 тыс. дес. леса – свыше 66% от доставшегося уделу28.
      Крестьяне вынуждены были также арендовать и удельные оброчные статьи. В Сольвычегодском уезде они были разбросаны по 433-м участкам и включали около 1 тыс. дес. земли, из них почти 815 дес. находились внутри крестьянских наделов, т.е. в ходе реформы 1863 г. чересполосица, неудобная в том числе и для крестьян, не была уничтожена. С другой стороны, многие из оброчных угодий уже давно были органично включены крестьянами в хозяйственный оборот29.
      Земельный надел выделялся крестьянам один раз и навсегда. Последующие поколения крестьян были обречены на прогрессирующее малоземелье за счет “прибылых душ”. Земля по реформе была выделена для 6428 душ удельных крестьян Сольвычегодского уезда, которых в 1897 г. насчитывалось уже 9607 человек (имеющих право на надел)30. Их наделы к началу 80-х годов XIX в. сократились и составляли 17129 дес. усадьбы, пашни и сенокоса и 5551 дес. леса. Остальные угодья превратились в неудобья из-за ежегодных подтопов, эрозии почв и тому подобных явлений31.
      Бывшие удельные крестьяне Сольвычегодского уезда, как, впрочем, и некоторые чиновники, осознавали несправедливость реформ 1863 г., когда крестьянское землепользование резко сократилось, а прежние налоги были превращены в выкупные платежи. Иными словами, крестьяне платили практически прежние суммы с гораздо меньшей площади владеемой земли. В архивах отложились десятки крестьянских прошений и “слезных просьб” в различные инстанции и всем русским царям, которые были на престоле во второй половине XIX – начале XX вв. Основные требования крестьян сводились к следующему: дополнить земельный надел до “узаконенного высшего” за счет возврата отрезанных надельных угодий, оброчных земель и доброкачественного леса (“как в казенной деревне”), и разрешить свободное лесопользование “на прежних основаниях”32.
      Справедливость многих просьб удельных крестьян Севера признавали и некоторые высокопоставленные чиновники страны. Архангельский губернатор А.П.Энгельгардт в 1896 г. писал (стиль и грамматика сохранены): “Общее разстройство хозяйства крестьян удельного ведомства находит себе объяснение в малом наделе... в неудобном расположении надельных земель, находящихся в чересполосице с оброчными статьями и другими удельными землями, в отсутствии вовсе выгона и лесных наделов и тяжелых условиях аренды от Уделов необходимых для крестьян лесных пространств... главная нужда северного крестьянского хозяйства заключается в сенокосах”. Бывшим удельным крестьянам Сольвычегодского уезда он предлагал передать 815 дес. оброчных угодий, которые находились внутри крестьянских наделов, 15807 дес. леса, удобного к расчистке под пашни и сенокосы, облегчить арендные условия лесных дач и другие меры33. Ряд этих предложений был воплощен лишь в годы Первой русской революции.
      Таким образом, проведение реформы в удельной деревне Сольвычегодского уезда свидетельствует не об увеличении, а о существенном сокращении крестьянского землепользования (несоизмеримым по сравнению с губерниями центральной и черноземной полосы России). Не случайно в Сольвычегодском уезде уставные грамоты подписали только 149 крестьян, или 2,3%34. Остальные крестьяне наивно полагали, что в случае неподписания грамоты условия реформы будут пересмотрены в их пользу. Однако при отсутствии “законных” возражений или в случае “нарушения порядка” при вводе уставных грамот они считались вступившими в силу и без подписей крестьян35. И все же в Сольвычегодском уезде реформа затянулась до 1869 г. “Земельное” ограбление крестьян в ходе ее проведения далеко не компенсировали более мягкие прочие условия их освобождения по сравнению с помещичьими крестьянами. Более бурного подъема экономики удельной деревни Сольвычегодского уезда в пореформенные годы не происходило. Напротив, наблюдалось не столько ее развитие, сколько выживание населения на грани обнищания.
     
     
     
     
     
      Милохин Д.В.
     
      ТРУДОВАЯ АКТИВНОСТЬ КОЛХОЗНОГО КРЕСТЬЯНСТВА
      КОМИ АССР В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ?
     
      1941 год стал годом начала сурового испытания на прочность всего советского государства, народа, общества. Как отмечается в современных научных исследованиях, с самого начала война приняла характер тотальной войны. Это означает, что в борьбе с захватчиками активно участвовали не только регулярные части Красной Армии, но и все общество, включая гражданское население как на фронте, так и в тылу и даже на оккупированной территории, а кроме того – война шла на истребление.
      Одним из ключевых условий успешной борьбы, а в конечном итоге и Победы, была быстрая перестройка всей экономики под нужды обороны страны. «Все для фронта, все для Победы!» – это не просто лозунг. Он объективно отражал суровые реалии военного времени. Колхозное крестьянство, несомненно, внесло весомый вклад в создание материальных основ борьбы с агрессором, понимая, что только победа обеспечит выживание всего советского общества.
      Цель данной работы – рассмотреть трудовую активность и динамику производственной деятельности колхозного крестьянства Коми АССР в качестве фактора стратегии выживания колхозников автономии в годы Великой Отечественной войны, и выявить региональную специфику.
      Проблема трудовой активности и развития производства колхозного крестьянства Коми АССР уже поднималась в трудах А.Н.Александрова, Л.А.Габова, Т.Г.Каляновой, А.Ф.Сметанина1, отдельные сюжеты были представлены в обобщающих издания по истории Республики Коми2. Выработанные в данных трудах подходы позволяют проводить дальнейшие углубленные исследования данной проблематики.
      Источниками исследования послужили сводные годовые отчеты колхозов Коми АССР, динамические ряды Статистического Управления Коми АССР, содержащиеся в фондах Национального архива Республики Коми3, опубликованные статистические сборники по развитию народного хозяйства Коми АССР4, иные материалы.
      Несмотря на сложные условия первых месяцев войны, колхозная деревня Коми АССР постепенно перестраивалась, приспосабливаясь к чрезвычайным условиям военного хозяйствования. Безусловно, негативные факторы удавалось преодолевать лишь частично, так как сделать это полностью было невозможно. Далеко не в полной мере возмещались потери рабочей силы, ослабление материально-технической базы и т.д. Приходилось выполнять увеличенные государством планы работ. Хотя трудовые ресурсы колхозов значительно уменьшились, посевная площадь Коми АССР увеличилась на 19,3 тыс. га, превысив уровень 1940 г. на 21,3%. Динамика посевных площадей по различным категориям хозяйств за период войны показана в таблице №1.
      Таблица показывает рост посевных площадей в годы войны по всем категориям хозяйств, кроме личных подсобных хозяйств колхозников: в это время они уменьшились на 8,1%. Преобладающая часть прироста приходилась на общественные хозяйства (колхозы, совхозы и сельхозы государственных предприятий и организаций), главным образом на колхозы (56%). По культурам полевые площади были распределены следующим образом: посевы зерновых увеличились с 57 тыс. га в 1940 г. до 71,4 тыс. га в 1945 году (на 25%), картофеля соответственно – от 12,3 до 18,2 тыс. га (на 46,7%), овощей – от 1,9 до 6,9 тыс. га (на 345%). Посевы кормовых, технических культур, наоборот, уменьшились. В результате в общей структуре посевов в Коми АССР повысился удельный вес зерновых (от 63 до 65,3%), картофеля и овощей (вместе взятых – от 15,9 до 22,7%)5.
     
      Таблица №1
      Динамика посевных площадей в Коми АССР по категориям хозяйств
     

      Источник: Народное хозяйство Коми АССР. Сыктывкар, 1957. С.39.
     
      Около девяти десятых (89%) общего прироста посевных площадей зерновых культур было в колхозном секторе. Они увеличились с 55 тыс. га в 1940 г. до 67,8 тыс. га в 1945 г., превысив уровень 1940 на 23,4%. Зерновые посевы составляли основную часть прироста посевных площадей в колхозах. Затем шел картофель (с 5,6 до 8,8 тыс. га) и овощные (с 0,7 до 3,4 тыс. га)6. Значительно увеличились посевы и яровых, и озимых культур, особенно в 1943-1944 гг. Если в 1941 г. под урожай 1942 г. было посеяно озимой ржи 18436 га, то в 1944 г. – 25198 га. Посевы яровой пшеницы соответственно увеличились с 5704 до 9662 га, ячменя с 18457 до 26875 га. Из бобовых культур увеличились посевы гороха. По отношению к 1940 г. площади под горохом составляли в 1944 г. 12,5%, в 1945 г. – 175,4%. Посевы вики (на зерно), наоборот, в первый же год войны значительно уменьшились, и к 1945 г. их осталось всего лишь 2 га (в 1941 г. – 142 га)7.
      В опубликованных статистических материалах показано значительное уменьшение посевной площади кормовых (с 10,3 в 1940 г. до 7,3 тыс. га в 1945 г.), особенно технических культур (с 5,8 до 0,9 тыс. га). Данные годовых заключительных отчетов Наркомзема Коми АССР по колхозам свидетельствуют о том, что сравнение размеров площадей 1945 г. с предвоенным годом не дает объективной динамики этого процесса. Например, посевы льна, занимавшие в колхозах в 1941 г. 95,45% посевной площади технических культур, на протяжении трех лет с начала войны (самых трудных) увеличивались. В 1943 г. они занимали площадь в 7,9 тыс. га, или 136,2% к 1940 г. Только в 1944 г. посевная площадь льна стала ниже предвоенной. Причиной тому являлась большая трудоемкость выращивания этой культуры и обработки полученного урожая в техническое сырье высокого качества. На протяжении всех военных лет шло сокращение лишь посевов конопли, на которые в 1941 г. приходилось 4,55% посевов технических культур8.
      Важнейшее значение в годы войны в условиях Коми АССР, где возделывание зерновых носило рискованный характер, приобретал картофель, как «второй хлеб». Посевная площадь под картофелем в колхозах в 1945 г. была на 57% больше, чем в 1940 г. Если в 1940 г. под картофелем было 5,8 тыс. га, то в 1942 г. 12,2 тыс. га. На этом же, удвоенном уровне, были посевы картофеля в 1943 и 1944 гг.9
      Более высокими темпами расширялись в колхозах посевные площади под овощными культурами. В 1940 г. на всю республику они занимали всего лишь 700 га. В канун войны, весной 1941 г., площадь овощных культур увеличилась до 1252 га, почти в два раза по сравнению с 1940 г. В 1945 г. она расширилась до 3412 га, составив 272,5% к 1941 г. Значительно увеличились посевы капусты, свеклы, моркови и многих других огородных культур. В 1942-1943 гг. почти во всех районах появились небольшие посевы табака, махорки10. Приведенные выше данные показывают, что процесс увеличения посевных площадей в колхозах Коми АССР проходил на протяжении всех военных лет, особенно интенсивно в первые годы войны, и был направлен на расширение собственной продовольственной базы.
      Несмотря на трудности военного времени, в колхозах Коми АССР был небольшой разрыв между посевными и уборочными площадями. Например, уборочные площади зерновых культур составляли в 1942 г. – 96%, в 1943 г. – 98%, в 1944 г. – 97,3%. Лишь в 1945 г. они уменьшились до 85,5% по сравнению с посевными площадями. По отдельным культурам имелись большие отклонения от средних показателей.
      В большом количестве гибли посевы озимых от вымокания, вымерзания и по другим причинам. Так, площадь озимого посева ржи под урожай 1943 г. увеличилась на 4780 га против 1942 г., а погибло ко времени окончания весеннего сева 2174 га11, т.е. 45,5% (8,6% всей посевной площади посева ржи). В 1943 г. (к тому же времени) погибло 13,8%, в 1945 г. – 15,9% посева этой культуры12.
      Несмотря на рост посевных площадей, который осуществлялся сугубо в директивном порядке, урожайность сельскохозяйственных культур и их валовой сбор резко снизились. Сведения об урожайности и валовом сборе культур приведены в таблице №2. Анализ таблицы свидетельствует о недостаточной эффективности использования сельхозартелями обрабатываемой земли. Успешное проведение сева и уборочных работ не относилось ко многим колхозам и даже отдельным районам. Низкая урожайность во многих колхозах, районах, большой разрыв между низшей и высшей урожайностью обуславливали понижение средней урожайности и валовых сборов по колхозному сектору и общественному хозяйству автономной республики в целом.
     
      Таблица №2
      Сбор основных культур (в цнт) с одного га уборочной площади
      и валовые сборы основных культур в колхозах Коми АССР (в тыс. цнт).
     

      Источники: НАРК. Ф.408. Оп.1. Д.5. Л.2, 8; Д.2864. Л.12; Д.2882. Л.2об; Д.2917. Л.23об.;
      Коми РГАОПДФ. Ф.1. Оп.1. Д.1068. Л.4.
     
      В 1944 г. урожайность зерновых культур была ниже предвоенной на 40%, в 1945 г. – на 45%. Это была не самая низкая урожайность в стране. Такие же урожаи зерновых получали колхозы Вологодской, Архангельской областей. Однако и при снижении урожайности колхозам Коми АССР удалось в 1942 и 1943 гг. увеличить валовой сбор зерна и бобовых по сравнению с 1941 г., а в 1944 г. удержать его на уровне, близком к первому военному году. Если в 1941 г. валовой сбор зерна уменьшился на 17% против 1940 г., то в 1942 г. было собрано больше, чем в первом военном году, на 24,4 тыс. цнт, в 1943 г. – 16,5 тыс. центнеров. Это свидетельствует о том, что увеличение посевов площадей зерновых частично покрывало снижение урожайности. В целом за 1941-1945 гг. колхозники собрали 2196,8 тыс. цнт хлеба.
      В последние годы войны в колхозах Коми АССР весьма значительно снизились урожаи овощей (на 47,5 и 52,3%) и картофеля (на 73,1 и 61,7%). Увеличение посевных площадей картофеля в два раза почти не восполняло большого снижения урожайности этой культуры в колхозах. Наконец, снижение урожайности овощных культур сопровождалось большим увеличением валового сбора. Это происходило за счет трехкратного увеличения посевной площади.
      Несмотря на увеличение средней выработки трудодней на одного трудоспособного колхозника (в среднем на одного работавшего – со 173 трудодней в 1940 г. до 218 – в 1942, 196 – в 1943, 201 – в 1944 и 197 – в 1945 гг.13) урожаи, равно и валовые сборы в колхозах Коми АССР значительно снизились, особенно в 1944-1945 гг. Это было несомненным следствием войны. Однако колхозы были основными, но не единственными производителями сельскохозяйственной продукции. В годы войны особое значение в снабжении населения картофелем и овощами приобрели подсобные хозяйства (сельхозы, ведомственные совхозы) промышленных предприятий, а также индивидуальное огородничество рабочих и служащих.
      Руководствуясь постановлением СНК и ЦК ВКП(б) от 7 апреля 1942 г., исполкомы советов депутатов трудящихся, земельные органы выделяли земли для подсобных хозяйств предприятий и огородов рабочих и служащих, что имело большое значение для продовольственного снабжения трудящихся. Все это способствовало изменению в территориальном размещении посевов сельскохозяйственных культур и их распределении по категориям хозяйств. Прежде всего увеличился удельный вес посевных площадей овощных культур и картофеля в северной, тундровой зоне – район Воркуты, Кожвинский, Усть-Усинский, Усть-Цилемский и Ижемский районы, а также в центральной полосе (Ухтинский, Троицко-Печорский, Железнодорожный, Усть-Вымский и Сторожевский районы); и зерновых – в южной зоне (Сыктывкарский, Сысольский, Сыктывдинский, Корткеросский, Прилузский и Летский районы)14. В Печорском угольном бассейне в годы войны образовалось 5 совхозов и до 20-ти животноводческих ферм.
      Совхозы и сельхозы были созданы в Ухтокомбинате, тресте Усть-Вымлес, на Печорской железной дороге и в леспромхозах. Посевная площадь в совхозах и сельхозах увеличилась с 6,5 тыс. га в 1940 г. до 14,2 тыс. га в 1945 г. Посевы овощных культур и картофеля, вместе взятых, возросли с 2,1 тыс. га до 6,7 тыс. га. В этих хозяйствах в 1945 г. было получено 15 тыс. цнт картофеля, 176 цнт овощей15.
      С большим напряжением и немалыми издержками развивалось животноводство Коми АССР, производившее больше половины сельскохозяйственной продукции республики. Как и повсюду, в животноводстве Коми республики не хватало рабочих рук, квалифицированных специалистов. Сократилась кормовая база животноводства – главное условие сохранения и умножения общественного стада, роста продуктивности скота. При этом в годы войны значительно уменьшился завоз в республику фуражного зерна, почти прекратилась поставка концентрированных кормов. Уменьшились и местные фуражные фонды. Если в 1940 г. при меньшем поголовье скота было выделено в фураж 11212 тонн зерна, то в 1942 г. – 6303 тонны, в 1943 г. – 3864 тонны. Это произошло оттого, что большая доля фуража использовалась в ряде колхозов для обеспечения продовольствием своих работников. Аналогично было и с картофелем, который теперь во всех общественных хозяйствах расходовался преимущественно на продовольственные нужды.
      Труженики сельского хозяйства Коми АССР прилагали немало сил, чтобы возместить недостаток концентрированных кормов грубыми и сочными кормами. По сравнению с 1940 г. (тогда колхозы заготовили 301271 т сена), в 1941 г. было убрано сена на 3229 т больше, в 1942 г. – на 1175 т. В 1943 г. сенозаготовка снизилась до уровня 1940 г. Однако увеличение сенозаготовки не покрывало потребность в грубых кормах. Если в 1940 г. обеспеченность грубыми кормами составляла 90,4%, то в 1941 г. – 82,4%, в 1943 г. – 77,3%. Многие колхозы, особенно в северных районах, с избытком заготавливали сена, получали хорошие урожаи трав, но в целом по республике в последние годы войны заготавливалось сена меньше, чем в 1940 г.: в 1944 г. – на 20%, в 1945 г. – на 23%, соответственно снижалась обеспеченность животноводства грубыми кормами.
      Это было следствием ухудшения семенной базы кормодобывающего производства. Из-за недостатка рабочей силы и технических средств планы поверхностного улучшения лугов, особенно в последние военные годы, не выполнялись. В ряде районов имелась значительная заболоченность сенокосов, гибель трав на больших массивах, снижение качества заготовляемых кормов.
      В этих условиях важное значение приобрело силосование. Силос стал заменять не только сильные корма: концентраты и зерно, но и сено. Наряду с кормовыми культурами в колхозах вынуждены были силосовать и различные дикорастущие травы, растительные отходы, отбросы, молодые ветки деревьев и т.д. В 1942 г. было заготовлено силоса 135221 т. против 55145 т. в 1940 г. В результате обеспеченность животноводства сочными кормами увеличилась, но уровень ее был очень низкий: в 1940 г. – 66,0%, в 1943 и последующие годы в пределах 70%16.
      Недостаток кормов усугублялся большой насыщенностью общественных хозяйств скотом, доходившей в отдельных колхозах до 12-18 голов на колхозный двор, длительностью (до 8 месяцев) стойлового содержания при отсутствии во многих колхозах Коми АССР удовлетворительных типовых помещений. Уже в первую военную зиму (1941-1942 гг.), на редкость продолжительную и суровую, колхозное животноводство понесло большой урон от недостатка кормов и плохой организации кормления. От «незаразных заболеваний» (т.е. голода и холода) пало 4,8% голов крупного рогатого скота, 4,9% лошадей, 18,5% свиней, 11,0% овец17. Эти потери могли быть еще больше, если бы Совнарком республики в срочном порядке не оказал помощь фуражом некоторым районам (Летскому, Прилузскому, Корткеросскому), где сложилось бедственное положение с кормами.
      Военные трудности, ухудшение кормовой базы продолжали отрицательно влиять на основные показатели в развитии животноводства, на состав стада, приплод молодняка, продуктивность скота. В 1942-1943 гг. в колхозах Коми АССР ежегодно гибло в среднем 6,9% крупного рогатого скота, 10,2% лошадей, 20,4% свиней и 14,7% овец. Особенно большие потери несли Усть-Куломский, Усть-Вымский, Корткеросский районы. Погибло более половины приплода молодняка. Лишь в последние годы войны наметилось некоторое снижение падежа всех видов скота и повышение приплода телят, жеребят18.
      Однако несмотря на уменьшение приплода молодняка и увеличение падежа скота, что приводило к снижению темпов естественного прироста стада, размеры колхозного стада по некоторым видам скота не уменьшались. Недостаток естественного прироста восполнялся из других источников, главным образом путем контрактации молодняка, покупки скота у колхозников, рабочих и служащих. Особенно существенное значение этот источник имел для комплектования ферм крупного рогатого скота.
     
      Таблица №3
      Численность скота в колхозах Коми АССР в 1940-1945 гг.
     

      Источники: Александров А.Н. Труд во имя победы. Сыктывкар, 1968. С.110; Народное хозяйство Коми АССР. Сыктывкар, 1957. С.60; Коми РГАОПДФ. Ф.1. Оп.2. Д.4106. Л.466, 471.
     
      Для анализа динамики наличия скота в колхозах за все годы Великой Отечественной войны рассмотрим таблицу №3. Таблица показывает, что колхозное стадо в целом увеличилось с 313 тыс. в 1940 г. до 327 тыс. голов в 1945 г. Наибольшим был прирост поголовья овец (не требующих сильных кормов). Из-за недостатка концентрированных и других кормов более чем на одну треть уменьшилось стадо свиней (до 1943 г. оно находилось на предвоенном уровне). Недостаток зерна был главной причиной сокращения поголовья домашней птицы. Из года в год сокращалось количество лошадей. Это было следствием не только недостатка зерна и других сильных кормов, неудовлетворительного ухода и перенапряжения в работе, а главным образом результатом мобилизации коней в армию. Численность крупного рогатого скота в 1945 г. была на 8,4% меньше численности в 1940 г. Но фактически на протяжении трех военных лет она превышала его предвоенную численность. Уменьшение поголовья скота в колхозах в 1944-1945 гг. являлось также следствием отправки его в освобожденные районы в порядке безвозмездной помощи для укрепления животноводческих ферм19. Что касается продуктивных коров, то их поголовье все годы войны было больше предвоенного. Устойчиво умножалось поголовье оленьего стада, которое в конце 1945 г. превысило численность колхозного оленьего стада 1940 г. на 19,2 тыс. голов.
      Наиболее высокими темпами шел прирост колхозных стад крупного и иного рогатого скота в Кожвинском, Усть-Цилемском, Удорском, Троицко-Печорском и Сыктывдинском районах20. Общие итоги продуктивности животноводства в колхозах Коми АССР были сравнительно удовлетворительными по отношению к растениеводству, хотя, например, средние удои молока на одну фуражную корову уменьшились с 850 литров в 1940 г. до 753 литров в 1945 г.; а средний настриг шерсти снизился с 1,44 кг в 1940 г. до 0,94 – в 1945 г.21
      Важно отметить, что при этом валовое производство основной животноводческой продукции за войну возросло. Так, в колхозах производство мяса увеличилось с 4 тыс. тонн в 1940 г. до 5,8 тыс. тонн в 1945 г., молока соответственно – с 22,8 тыс. до 24,2 тыс. тонн; в совхозах – мяса с 500 тонн до 859 тонн, молока – с 8 тыс. литров до 10,5 тыс. литров22.
      Что касается денежных доходов колхозов, то они увеличились в два раза: с 32735 тыс. руб. в 1940 г. до 66230 тыс. руб. в 1945 г., соответственно от растениеводства – с 5329 до 18507 тыс. руб., от животноводства – с 15992 до 40714 тыс. руб. Лишь от подсобных предприятий и заработков, от предоставления тягловой силы доходы увеличились незначительно. Рост доходов вызван не столько увеличением производства товарной продукции, а главным образом продажей оставшейся после обязательных поставок части по высоким рыночным ценам. Неделимые фонды колхозов в 1945 г. увеличились до 113981 тыс. руб. против 73235 тыс. руб. в 1940 г., соответственно стоимость основных средств увеличилась до 56687 против 47295 тыс. руб.
      Таким образом, колхозная система Коми АССР, как и по всей стране, смогла выдержать неимоверные тяготы тотальной войны, и продемонстрировала высочайший мобилизационный потенциал. В целом она справилась с возложенными на нее государством задачами, несмотря на то, что социальные издержки такого успеха были весьма высоки. Важно также отметить, что понимание тотального характера ведущейся войны присутствовало в сознании колхозного крестьянства. Рост его трудовой активности в годы войны был одним из факторов стратегии выживания всего населения, а крестьянский традиционный менталитет – его стержнем. В отличие от иных групп населения Коми АССР (спецпереселенцев, заключенных ИТЛ), крестьянству было свойственна так называемая тоталитарная (всеобщая) этика – стремление к выживанию «всем миром», сохранению идентичности общности, что, безусловно, являлось одной из самых специфичных черт советского (российского) государства. В крайне тяжелых условиях военного тыла всех объединяла одна общая «доля» – тяжелый труд, любовь к своему дому и традиционные крестьянские ценности.
     
     
      Панова Е.С.
     
      ИЗ ИСТОРИИ ЕВДСКИХ ДЕРЕВЕНЬ
     
      Деревни Красноборского района уходят своими корнями в далекое прошлое. Трудно сказать, когда впервые пришли и поселились в этих живописных местах люди, стали рубить и выжигать лес, заводить пашню и лесные покосы по берегам рек. Со стародавних времен расположились по обеим берегам речки Евды в нижнем ее течении евдские деревни. Известный нам документ, обнаруженный С. И. Тупицыным и В. В. Копытковым, сообщает, что стояли здесь деревни уже в начале XVI века.
      В 1557 г. проводилась полная перепись всех земель, расположенных на территории Устюжского уезда (именно туда входили тогда красноборские земли). Перепись проводил писец Юрий Иванович Самсонов. В документе, который назывался «Сотная (копия) с Устюжских книг письма Юрия Ивановича Александрова Самсонова» указаны деревни, которыми владел Ростовский архиепископ. Земли, принадлежавшие высшему духовенству – владыкам – назывались владычные.
      Видимо, отсюда и пошло народное название д. Горчинской (Владычна), т.к. она принадлежала к церковным владениям. В сотной указаны границы деревни Горчинской: «…Направе земли Царя Великого князя черная Богоулевские деревни а налеве земля владычни Гореинские деревни. От лывы от озеринки на березу на грань, а от березы поперег болота прямо к Корелской Шейки, а от Корелские Шейки болотом по заполю Гореинские деревни к ели на грань, а от ели в лыву в озерко, да озерком вниз в речку Евду, да речкою вниз до передние межи до озерские паточины. Правая Сторона Царя и Великого князя земля Нагорские деревни…» Также названы жители: «Ивашко Ларин, сын Оглоблин, подворник его Бориско, да Степанко Семенов» – вот и вся деревня. Правда, в те времена деревня – это 2-3 дома, редко – 5 домов и более.
      Переписывалось только мужское население, с которого брали налоги. Женщин не считали. В сотной названы д. Нагорские (ныне д. Нагорье) и д. Бегулинская (Нижняя), самая близкая к Северной Двине. О ней упоминается еще в одном документе 1557 года, где говорится, что деревня была продана ее владельцем Аверкиевым Великоустюжскому Михайло-Архангельскому монастырю.
      Несколько деревень составляли волость, в данном случае – Евдскую. Она входила в состав более крупной волости – Юрьева Наволока, а тот – в нижний конец Комарицкого стана Двинской трети Устюжского уезда. Но самое интересное, что упомянутая перепись была не первой. Ей предшествовала перепись 1522 года, и там евдские деревни тоже упоминались.
      Что же обозначает само название «Евда»? С.И.Тупицын расшифровал его как «текучая, быстрая вода». Гидроним происходит из эрзянского языка: «текучая река; река, где вода не застаивается, а течет», то есть слово это финно-угорского происхождения (до новгородских славян здесь жили местные народы – племена финно-угров).
      В XVII веке наша местность была хорошо обжита, т.к. через нее проходили дороги из центра страны в Сибирь и на Север. Писцовая книга 1626 года (основной документ для обложения населения налогами) сообщает, что в Юрьенаволоцкой волости (включая сюда Евду, Усть-Евду и будущие красноборские земли) было 46 деревень, а в них 196 человек. Если к ним прибавить столько же женщин, то в волости проживало около 400 человек.
      К этому времени сложились центры-погосты. Там, где возникали деревни, строилась и церковь, формировался погост (кладбище). На погосте не только совершались обряды: крещение, венчание, отпевание; это был центр общественной жизни. Здесь собирался крестьянский сход, вершились некоторые судебные дела, тут же происходили и торги. О Евдской Вознесенской церкви есть упоминание в 1625 году: «С Евды реки вознесенский поп…платил дани 9 алтын 4 деньги», т.е. приход был небольшой. Деревянная церковь сгорела. В 1677 году была построена новая, тоже деревянная. В дневнике крестьянина Марка Витязева есть записи о том, какой она была: по строению напоминала крестьянскую избу, лишь над коньком крыши возвышалась маковка (главка).
      Кроме уже названных деревень, к Евдскому приходу относились: д. Власовская (Вершина), д. Лысая гора, д. Вотежица и Завотежица, д. Трофимовская (Еремиха) и еще две ныне не существующих. Интересны две из них: Вотежица (Пестова гора) и Завотежица (Кулига). Вторая деревня – продолжение первой. Что обозначает «Вотежица» – неизвестно, а вот второе название, народное, можно объяснить. «Пестова гора» местные жители объясняют так: после долгой зимы, когда сойдет снег, на еще не совсем просохшей пашне появляются песты – съедобные растения из семейства хвощей. Хлеба до весны всегда не хватало, и люди были рады всему, чем одаривала их природа. Песты были хорошей добавкой к скудному столу. Со временем даже выработалась традиция – печь пестовники, т.е. пироги с рубленными пестами», – писал Н.П.Борисов.
      Да, скудные северные земли не могли прокормить крестьянские семьи. Поэтому многие вынуждены были заниматься каким-нибудь ремеслом или промышлять зверя и птицу, либо уходить в отход, как произошло в семье знаменитого каменотёса Самсона Ксенофонтовича Суханова. Семья Сухановых, видимо, проживала в Завотежице с начала XVIII века, т.к. в Писцовой книге 1677-78 гг. Сухановы не упоминаются, а всего в деревне было 5 домов. А в конце XVIII – начале XIX века все или почти все жители Завотежицы носили фамилию Сухановы. Теперь из коренных жителей с такой фамилией в деревне осталась лишь одна семья – Сухановы Леонид Николаевич и Нина Михайловна.
      В XVIII веке многие мужики из евдских деревень уходили на строительство Петербурга: Сухановы, Витязевы, Шадрины, Кузнецовы, Полудницыны, Пермогорские. Нам известны имена 21 человека (а со всех наших земель – 301 человек). Заработав деньги, возвращались обратно в родные места.
      Иные жители, чтобы прокормить семьи, вынуждены были осваивать какое-нибудь ремесло. Так, в д. Горчинской было много прекрасных кузнецов. Еще в 20-е годы XX века стояли на болоте рядом с деревней 6 кузниц. Около десятка хозяев этой деревни в зимнее время изготовляли сани и кошовки, которые продавали потом на Крещенской ярмарке в Красноборске. Были в деревне и свои сапожники, и бондари, и портные. В д. Вершина строили карбасы (В.А.Преминин), которые в половодье сплавляли по р. Евде до Красноборска. В Красноборске карбасы загружали скотом, картофелем, и сплавлялись в Архангельск, где продавали и груз, и сам карбас.
      В д. Вотежица выращивали для убоя и продажи на красноборских ярмарках быков. Быков держали по нескольку лет, были они «невероятной величины и силы». Занимались этим семьи Теплых. В 30-е годы ХХ века быков уже не держали, но Теплых Федор Иванович ходил резать скот по домам. Семья его считалась середняцкой. К сожалению, многие крестьяне, хоть и занимались каким-нибудь ремеслом, все же едва сводили концы с концами.
      Тем не менее в каждой деревне было несколько зажиточных семей. Некоторые исследователи называют таких крестьян, которые наживали хозяйство своим собственным трудом, работая от зари до зари, «мужицкой аристократией». Примером тому – род крестьян Витязевых из д. Вотежица (Пестова гора).
      Население Русского Севера всегда отличалось грамотностью. Часто крестьяне вели своего рода дневники, записывая сведения об урожае, о явлениях природы, о местных обычаях и событиях. Многие из таких рукописей хранятся теперь в Пушкинском Доме (Институт Русской литературы РАН). Там хранится и «Летописец или Книга разных примечательных естественных событий» крестьянина д. Вотежица Марка Витязева (1807-1890 гг.). Его отец, Илларион Витязев (1780-1862 гг.), много сезонов работал у С.К.Суханова на строительстве Казанского и Исаакиевского соборов. Интересно, что «Летописец…» начинается родословной семьи. Называется семь поколений (до Марка), и начало рода относится к XVI-XVII вв. Записывая с 1848 года, Марк перечислял и потомков своего рода – братьев и их детей. Все были грамотными, все умело вели хозяйство. Огромные дома, построенные братьями Витязевыми, стоят уже более 100 лет.
      Будучи крепкими хозяевами, Витязевы играли большую роль в общественной жизни Евды. Илларион Витязев построил на свои деньги Успенскую церковь на Евде (1858-1863 гг.), Антон Витязев много лет был старостой Евдской Вознесенской церкви. В журнале «Вологодские Епархиальные Ведомости» 1895 года сообщалось: «В 1895 году построено школьное помещение для Евдской церковно-приходской школы, причем лесные материалы были даны крестьянами, а само устройство здания произведено крестьянином А.Витязевым на его собственные средства, на какой предмет им израсходовано 195 рублей». Род Витязевых продолжается и сейчас. В д. Вотежица живет 90-летняя Александра Ивановна Витязева с семьей своего сына Николая. А многочисленные дети, внуки и правнуки живут по всей стране.
      Много интересных людей, прекрасных мастеров было на Евде. Не все они оставили о себе память. О Самсоне Суханове память осталась. При его содействии и на его средства была построена каменная Евдская Вознесенская церковь. В дневнике Марка Витязева записано, что строительство этой церкви было начато в 1810 году, а освятили ее в 1829 году. До 20-х годов ХХ века на церкви висела мемориальная доска с надписью: «Сей храм во имя Вознесения Христова был построен усердием приходских крестьян и Боголюбца, тоже бывшего приходского крестьянина, а ныне С-Петербургского купца 2 гильдии Самсона Ксенофонтова сына Суханова». В записях также сказано, что храм Вознесения имел 2 придела: южный и северный. Южный придел освящен 27 сентября 1852 года в честь Василия Великого, а Северный придел освящен 5 октября 1853 года в честь Самсона (в память С.К.Суханова).
     
     
      Источники и литература
     
      1. Борисов Н.П. О чем поведал летописец. // Земля Красноборская. Архангельск, 1991. С.45.
      2. Борисов Н.П. Новое о С. Суханове. // Научный архив Красноборского историко-мемориального и художественного музея (далее – КИМХМ). БНП-7.
      3. Великий Устюг: Краеведческий альманах. Вып.1. Вологда: «Русь», 1995. С.336.
      4. Воспоминания жителей Евды. // КИМХМ. НП-20.
      5. Зашихин П.Г., Борисов Н.П., Хомутецкий Н. Русский самородок С. Суханов. // КИМХМ. БНП-40.
      6. Книга сбора церковных пошлин и десятин с монастырей и церквей в Устюге и Устюжском уезде. // Акты Холмогорской и Устюжской епархии. Ч.2. СПб., 1824.
      7. Тупицын С.И. Гидронимы района. // Знамя (с. Красноборск). 25.04 1997.
      8. Тупицын С.И. Деревни Владычные. // Знамя. 19.09.1997.
      9. Тупицын С.И. Окружение Красноборска. // Знамя. 14.01.1982.
      10. Тупицын С.И. Хроника Земли Красноборской. Красноборск, 1998. С.14, 23.
     
      Петруханов Д.Б.
     
      К ПРОБЛЕМЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ АКТИВНОСТИ
      КРЕСТЬЯНСТВА АРХАНГЕЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ
      В ПЕРИОД РЕВОЛЮЦИИ 1905-1907 гг.
     
      События 1905-1907 гг., называемые также первой российской революцией, стали выражением глубокого системного кризиса империи и охватили почти всю страну. До сравнительно недавнего времени основное внимание историков революционного движения уделялось в плане социальной структуры – рабочему классу, а в территориальном плане – произошедшему в столицах, крупных городах и центральных, густонаселенных районах России. Однако многие исследования последнего десятилетия делают акцент на периферийных регионах страны, где, во-первых, исторические явления и процессы проходили в специфических условиях, обретая особенный облик, а, во-вторых, по численности, безусловно, преобладало крестьянское население.
      К таким регионам относится и Архангельская губерния начала ХХ века. Она занимала обширное пространство севера европейской части России и, в силу удаленности от центров политического движения, неравномерности заселения, суровых природно-климатических условий, использовалась для политической ссылки. Ссылка, наряду с нерешенностью задач окультуривания северного края и влиянием общероссийских событий, стала фактором политического движения в аграрных уездах губернии.
      Оппозиционное движение наблюдалось там, где имелись колонии ссыльных. В них, как правило, формировались нелегальные политические кружки. В воспоминаниях большевика А.Попова говорится, что единственным значительным событием 1905 г. в Онежском уезде стала стачка 70-ти ссыльных в Турчасове1. Ему вторит онежанин Бутаков, который по поручению парторганов в 1925 г. специально собирал материал о революции: «выяснилось, что таковая по селениям нашей волости проходила незаметно». В более отдаленных Мезени, Кеми, Сороке ссыльные, пользуясь малочисленностью полиции, провели выступления на 1 мая 1905 г. Видимо, тут действовал своеобразный «эффект последнего рубежа» – в Сороке, Керети, Усть-Цильме сосланному было уже нечего терять: дальше выслать было уже невозможно. Так, например, неукротимостью отличалась кольская ссылка. Здесь находилось 9 человек (8 в Кузомени и 1 в Кандалакше). В марте 1905 г. они оформили «протест восьми» против тяжелых условий жизни, образовали что-то вроде социал-демократического кружка, устраивали частые сходки, а с приходом летнего тепла стали разбегаться2. Мезенский полицейский исправник сообщал, что ссылка служит в уезде скорее не прекращению, а распространению «нежелательного движения в местах, не принимавших в таковом никакого участия»3. Но в целом малонаселенность территорий уездов, замкнутость жизни крестьян, их образовательная и психологическая неподготовленность, – все это препятствовало активизации населения.
      Своеобразным исключением был Шенкурский уезд. Он располагался на юге губернии и имел длинную административную границу с Вологодской губернией. Крестьянские волнения на Вологодчине принимали широкий размах и подпитывали аграрное движение на Ваге, которое имело давнюю историю. Активизация его началась во второй половине XIX века. В 1905-1906 гг. в Шенкурском уезде произошел настоящий социальный взрыв.
      Крестьянское движение против притеснений Удельного ведомства (Главное управление уделов в министерстве императорского двора) началось здесь почти полвека назад. Имелся опыт борьбы, которая велась в виде самовольного использования лесных ресурсов, отказа от выполнения повинностей. Агитация ссыльных эсеров и социал-демократов, активизировавшаяся в 1904 г., проводилась в благоприятных условиях. Так, бывший политссыльный М.В.Ильинский вспоминал, что в Шенкурском уезде «размещение» листовок проходило удачно, интеллигенция и молодежь охотно шли на контакт4. Весной 1905 г. в городе то и дело появлялись гектографированные прокламации с призывами не подчиняться Удельному ведомству. В Шенкурске скапливались ссыльные из других уездов. После того как 6 мая они вывесили в городском парке черный флаг «Вечная память Николаю II», начальник жандармского управления предложил губернатору расселить их по отдаленным северным селам. Перед отъездом ссыльных в конце июня в Шенкурске вновь появились прокламации5.
      Ситуацию на Ваге анализировали и власти, и оппозиционные силы. Кадетская газета «Северный листок», издававшаяся в губернском центре, указывала прежде всего на «внешний общероссийский толчок», который на юге губернии ощущался намного сильнее, чем в более глухих уездах (об этом же пишет современный историк, шенкурянин Е.И.Овсянкин6). К исследованию внутренних предпосылок волнений обратился губернатор А.Ф.Соболев. Основная его идея сводилась к тому, что шенкуряне избалованы привилегиями. В 1861 г. удельных крестьян наделили землей в 3,5 десятины на душу в обмен на различные натуральные повинности, а выпас, заготовка дров, сена, дары леса были бесплатны. Поэтому, когда в 1901 г. Удел потребовал платы при сохранении повинностей, начались волнения. «Масла в огонь» подливали грубость и нерадивость удельных служащих, высокие штрафы. В остальных уездах, населенных казенными крестьянами, сохранялась стабильная обстановка7. Привыкшие к вражде с Удельным ведомством шенкурские крестьяне стали отождествлять его с правительством. Можно также добавить, что окружное управление 8-ю шенкурскими удельными имениями было в г. Вельске Вологодской губернии. Адрес выражения недовольства для крестьян двух губерний был один. Это способствовало подпитке движения на Ваге, поскольку вологодское крестьянство отличалось высокой социальной активностью.
      В начале 1905 г. выступления носили случайный характер, иногда переходя в простые дебоши. Первый коллективный приговор об отказе от работы на московском почтовом тракте был подписан в Великониколаевской волости 5 апреля 1905 г.8 Руководителем был Я.И.Едемский, волостной старшина, сыгравший видную роль в революционных событиях в уезде. Он закончил Великониколаевское сельское училище, в армии был в чине унтер-офицера, крестьянствовал, грамотностью и решительностью завоевал авторитет у земляков. Не лишенный честолюбия, он причислял себя к роду Тихона Ковицкого – домашнего учителя сподвижника Петра I А.Д.Меньшикова9.
      Летом 1905 г. в Шенкурске, Великониколаевской, Благовещенской волостях появляются устойчивые группы вдохновителей недовольства. Регулярно составлялись приговоры, в адрес окружных управляющих С.Ф. Кеслера и П.П.Серебренникова направлялись угрозы. Непосредственно на сходах ссыльные выступали редко. Влияние на принимаемые решения они оказывали через авторитетных, образованных местных жителей – сельских старейшин, учителей, фельдшеров (при условии их заинтересованности и активности). В указанных волостях таковыми были: Я.И.Едемский, руководитель крестьянских смолокуренных артелей А.Малахов, волостной писарь П.Г.Боговой, учителя В.Г.Доильницин, А.М.Цикарев, Ярополов, крестьяне М.Яковлевич, В.А.Леонтьев и др. В Шенкурске кружком учащихся руководил преподаватель городского училища М.Д.Халзаков. Секционный контролер В.Незведецкий привлекался к дознанию за распространение идей свержения царя и выборов президента. У него на квартире проводились собрания, где бывал и Едемский. Это говорит о наличии связей между группами в уезде.
      Приговоры крестьянских сходов содержали в основном местные экономические требования: ввести плату за связанные с риском тушения пожаров, вывести сенокосы и земли из-под контроля удельных смотрителей, отменить плату за пастбища и рубку леса. Политические требования впервые были высказаны в сентябре 1905 г., когда в уезд, чтобы разобраться в обстановке, приехал губернатор. Шенкуряне указали на малоземелье, неурожаи, призыв в армию и, неожиданно, на отсутствие свободы слова и демократизации образования10.
      Анализ содержания приговоров общинных и волостных сходов говорит о том, что значительный вес в губернии получили эсеровские агитаторы. Еще в мае 1905 г. шенкурских крестьян Ф.Г.Глазычева и А.И.Широхова полиция задержала в Архангельске (!) с запасом «Солдатской памятки» партии социалистов-революционеров. В августе развернулась агитация за объединение с эсеровским Всероссийским крестьянским союзом. На его учредительном съезде не было архангельских представителей, известия о нем пришли, скорее всего, с вологодчины, где эсеры были весьма активны.
      С установлением санного пути в уезде стали проходить многолюдные митинги, а 18-23 октября 1905 г. – политические демонстрации под красными флагами в Шенкурске. В уездный центр собрались жители соседних деревень. Ораторы-социалисты призывали готовиться к дальнейшей решительной борьбе11.
      В ноябре 1905 г. движение вышло на новый, высокий уровень организованности и размаха. 20-22 числа в Шенкурске состоялся съезд 90 делегатов из 45 сельских сходов. Они единогласно проголосовали за образование «Союза крестьян Шенкурского уезда» и объединение с Всероссийским крестьянским союзом. Для координации действий было выбрано исполнительное бюро. Его председатель П.Г.Истомин получил образование в семинарии, был весьма влиятелен среди местной интеллигенции. Он поддерживал связь с Архангельским комитетом РСДРП и участвовал в демонстрации 1 мая 1905 года в губернском центре. Членами бюро стали: Я.И.Едемский, М.Я.Едемский (слушатель учительских курсов), А.А.Ельцов (сельский писарь), К.В.Бессонов (крестьянин, эсеровский активист, пытавшийся организовать боевую дружину). Бюро союза добивалось того, чтобы решения 1-го съезда стали основой приговоров всех сходов уезда: увеличение наделов за счет удельных, казенных и монастырских земель, отказ от уплаты налогов и «арендных денег», созыв Учредительного собрания для провозглашения республики, правовое равенство. Четкой партийной ориентации не было, как не было и полного единства взглядов делегатов.
      Влияние на крестьян оказывали как радикальные социалисты, так и либералы. К числу последних принадлежали А.Е.Исупов (распространял «Северный листок»), а также Н.А.Старцев, рассылавший программу партии народной свободы (кадетской партии) для обсуждения на сходах. Уроженец Архангельска, сын мещанина, он получил образование в Петербургском университете и прошел все ступени службы по судебному ведомству до мирового судьи Шенкурского уезда. Будучи человеком волевым и решительным, открыто заявил о своих демократических убеждениях, за что попал под негласный надзор полиции. Пользуясь имевшимися еще по работе в Архангельском окружном суде знакомствами, он установил связь с губернским комитетом партии кадетов, куда позже, после приезда в Архангельск, и был избран. Старцев принял деятельное участие в работе съезда, настаивал на активном участии в выборах Государственной Думы. После дебатов большая часть делегатов встали на его позицию (33 сельских общества против 13), о чем Старцев сообщил в «Северный листок»12.
      К исходу 1905 г., по выражению свидетеля событий П.И.Едемского, «крестьянский вопрос назрел в Шенкурском уезде до степени поголовного бунта», а кадетская газета назвала происходящее «мирной революцией»13. Сходы в уезде проходили непрерывно. 9 января 1906 г. в Великониколаевском волостном правлении (5 верст от Шенкурска) состоялся 2-й крестьянский съезд, на котором присутствовало около 70-ти делегатов. Здесь были выбраны делегаты на съезд Всероссийского крестьянского союза в Петербурге: священник Афанасьевского прихода В.Х.Попов (председатель 1-го съезда), а если он не сможет, то крестьянин Я.И.Ежов (занимался торговлей, баллотировался на пост волостного старшины в 1905 г.). Были внесены некоторые изменения в программу «Союза крестьян Шенкурского уезда».
      Однако власти опередили делегатов – в конце января 1906 г. были проведены обыски в правлении, домах Я.И.Едемского, В.Попова, И.Богового (волостной писарь); обнаружено много брошюр, листовок партии социалистов-революционеров и РСДРП. Число полицейских стражников было увеличено до 40. По результатам первого этапа дознания, которое вел на месте помощник начальника АГЖУ подполковник И.Д.Петровский, было арестовано 8 человек и один поставлен под наблюдение. Чиновник по крестьянским делам И.Д.Кутепов составил обращение ко всем сельским обществам с призывом к успокоению. После этого наступило временное затишье14.
      Летом 1906 г. состоялись III и IV уездные съезды «Союза шенкурских крестьян». На них было заявлено о присоединении и поддержке деятельности партии эсеров. «Нужна такая партия, – говорилось в резолюции III съезда, – которая объединила бы всех трудящихся: и рабочих и крестьян… Такой партией является партия социалистов-революционеров, которая издавна борется за землю и волю». Были приняты решения организовать сельские братства, боевую дружину; бороться за прямые, тайные выборы в Учредительное собрание. Впоследствии эти намерения не осуществились из-за репрессивных действий администрации и общего спада революции в стране. Резолюции съездов, воззвания на разгон Думы распространялись И.Суетиным (председатель IV съезда), сельским учителем Ярополовым, старостой из с. Благовещенское Кокшаровым и другими15.
      В целом, политическое движение крестьянства Архангельской губернии в 1905-1907 гг. ярче всего проявилось в уездах, расположенных по естественной транспортной магистрали – Северной Двине, но прежде всего в Шенкурском уезде. Из крестьянской среды в 1905-1906 гг., как видно по вышеизложенному материалу, выдвинулось немало активных, предприимчивых людей, потенциальных лидеров крестьянских организаций. Двое из четырех выбранных от губернии депутатов I и II Государственных дум были выходцами из крестьян: А.Е.Исупов (Шенкурский уезд), Г.С.Михайлов (Онежский уезд). Однако обширность губернии при отсутствии достаточного количества путей сообщения, зависимость от наличия ссыльных активистов, низкий процент грамотности, отсутствие навыков политической культуры, патриархальный быт – все это помешало организации политического движения крестьянства в губернском масштабе.
     
     
     
     
     
      Саблин В.А.
     
      ХУТОРСКОЕ ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ
      НА ЕВРОПЕЙСКОМ СЕВЕРЕ РОССИИ В 1920-е гг.
     
      В начале XX века процесс модернизации аграрной сферы Европейского Севера, основу которой составляло парцеллярное хозяйство, находился на стадии превращения натурального потребительского хозяйства в товарное1. В условиях катастрофического малоземелья интересы мелкого крестьянского двора приходили во все большее противоречие с интересами государства – главного земельного собственника в регионе. Одновременно росло напряжение в отношениях общинной деревни с немногочисленным слоем частных владельцев земли – помещиков, хуторян и отрубников. В регионе насчитывалось свыше 10 тыс. хуторов и отрубов. Средний размер хуторских хозяйств в Архангельской губернии составлял 6,7 дес., в Вологодской – 12,7 дес., в Олонецкой – 61,3 дес. (большие размеры хуторского землевладения в этой губернии объяснялись тем, что в границы участка были включены значительные площади "подсечного леса", болот, озер и других неудобных земель). Выделялась группа хуторов, образованных на купчих землях при среднем размере в 0,5 дес. Особое положение занимали свыше 1,5 тыс. хуторов, созданных в результате планового переселения избыточного населения из прибалтийских губерний2.
      С началом Второй русской революции на Европейском Севере уже в марте 1917 г. отмечались выступления крестьян, направленные на разгром помещичьих усадеб, раздел хуторов и удельных земель3. Массовый характер приняли самовольные порубки в казенных лесах. К осени 1917 г. стихия "черного передела" затронула даже самые глухие селения северных губерний4. Противостояние общинников и частных владельцев земли в ходе аграрной революции завершилось полной победой идей уравнительности. В жерновах уравнительного передела 1917–1921 гг. полностью исчезло помещичье, церковное и монастырское землевладение. 31,0% крестьянских хуторов и отрубов Архангельской, Вологодской и Северо-Двинской губерний также пошли в общий раздел5. Передача практически всех сельскохозяйственных земель в трудовое пользование крестьянства и их уравнительное перераспределение означали, во-первых, преодоление социально-экономического расслоения деревни, нивелирование крестьянских хозяйств, натурализацию производства, ослабление рыночных связей. Во-вторых, совершилось возрождение общины, которая в 1922 г. охватывала 92,7% "пользовательных" земель региона. Дальнейшее развитие системы поземельных отношений в деревне было связано с абсолютным преобладанием общинного землепользования.
      Земельный кодекс РСФСР 1922 г. исходил из признания особых интересов и прав деревни, закрепив тем самым итоги осуществленной крестьянством аграрной революции. В 1925/26 г. земельная площадь Европейского Севера равнялась примерно 123415,0 тыс. га. Основу земельного фонда составляли государственные леса. На долю земель крестьянского землепользования приходилось чуть более 6,0% от общей территории региона. Большей степенью сельскохозяйственного освоения отличались Вологодская и Северо-Двинская губернии. В Вологодской губернии 38,9% всех земельных массивов находилось в трудовом пользовании, в Северо-Двинской – 18,7%. В Архангельской губернии и Коми АО освоенная в земледельческом отношении территория составляла лишь 0,6-0,7%, в Карелии – 9,3% (включая 1030,5 тыс. га подсечно-земельного пространства). Из общей площади земель трудового пользования региона в Вологодской губернии было сосредоточено 52,5%, в Северо-Двинской – 23,5%, В Карельской АССР – 16,8%, в Архангельской губернии – 4,1%, в Коми АО – лишь 3,1%.
      По сведениям на 1 января 1925 г., общий фонд земель сельскохозяйственного назначения на Европейском Севере составил свыше 5 млн. дес. (6299715,0 га)6. В подавляющем большинстве сельскохозяйственные угодья находились в пользовании земельных обществ7. В их распоряжении было сосредоточено 96,3% сельскохозяйственных угодий. Тем не менее, интерес к частному землепользованию, не умерщвленный до конца в предшествующие годы, возродился тотчас же, как только изменилась в благоприятную сторону общая экономическая обстановка.
      Хутора и отруба относились к чисто сельскохозяйственным предприятиям и получили распространение в более южных районах, в которых земледельческое производство играло доминирующую роль в экономической жизни крестьян. Например, из 286 участковых землепользований Архангельской губернии в 1926 г. 258 приходилось на южные районы губернии – Шенкурский и бывший Холмогорский уезды; в 1927 г. из 290 хуторов и отрубов – 262, то есть более 90,0%8.
      С другой стороны, крайнее малоземелье крестьянских хозяйств и при этом большая разбросанность земельных участков на большой территории (мелкополосица и дальноземелье), характерные для лесных губерний, служили серьезным препятствием для развития участковых форм землепользования. Первооснову хутора составляли сведенные в один клин земельные угодья и перенесенные на этот участок жилье и хозяйственные постройки. Собрать в один контур надельные "клочья" земель было делом безнадежным, равно как и "перенесение на новые места жилых и хозяйственных, обыкновенно солидных в губернии построек, является нецелесообразным и население на это совершенно не идет", – отмечали земельные органы Архангельской губернии9. Ведение хуторского производства становилось невозможным, да в принципе и невыгодным. Именно по этой причине участковые формы землепользования не получили развития в Коми АО. Отрубные участки в области отсутствовали совершенно, что касается хуторов, то с некоторой долей условности Коми земельные органы относили к ним однодворные выселки-починки. Такие починки создавались на расчистках в лесном фонде и в принципе не были связаны с надельным землепользованием10.
      Процесс выдела на хутора и отруба, по-видимому, не подчинялся никакой другой закономерности, кроме как обозначенной выше. Хозяйственная специализация того или иного сельскохозяйственного района также мало влияла на развитие и размещение участковых форм землепользования. Так, по наблюдениям И.Н.Бакулина, изучавшего развитие крестьянского хозяйства в молочном районе, расположенном близ Вологды, ведущую роль здесь играло общинное землепользование. Из 13-ти селений района только в деревнях Поповка, Раскопино и Козляково земля была разверстана на отруба11.

К титульной странице
Вперед
Назад