Глава 2
РЫНОК И ГОСУДАРСТВО В КОНЦЕПЦИЯХ НЕОЛИБЕРАЛИЗМА
1. Этапы формирования и методологические основы неолиберализма
Заметную роль в буржуазной политической XX в. играет неолиберализм, предпринявший попытку создать собственное учение о народном хозяйстве на базе синтеза идей новой (молодой) исторической школы неоклассики и традиционного либерализма. Методологически неолиберализм наиболее близок к новой исторической школе (особенно к трудам К. Бюхера и В. Зомбарта), для которой характерна трактовка процесса общественного развития как медленной, постепенной эволюции. В зависимости от изменения некоторых черт капиталистического строя (механизмы управления экономикой, конкретные формы товарного производства и др.) представители обоих течений выделяли различные «порядки», «ступени» и «стили» организации хозяйственной жизни общества.
В отличие от неоклассики в методологическом инструментарии неолиберализма маржинализм не занимает самостоятельного, а тем более центрального места. Он, конечно, учитывается неолибералами как распространенный в буржуазной политэкономии теоретический прием, но не применяется ими как важнейший инструмент исследования.
В отличие от авторов неоклассических теорий роста и производственных функций, сосредоточившихся на исследовании количественных аспектов капиталистического воспроизводства, неолибералы ставили во главу угла качественные, институциональные проблемы. Решение таких проблем они считали достаточной предпосылкой для устранения фундаментальных количественных диспропорций процесса воспроизводства. Поэтому в неолиберальной литературе проблема темпов хозяйственного развития и регулирования экономического роста не играет заметной роли.
С традиционным либерализмом неолиберализм роднит прежде всего идея индивидуальной свободы на основе всемерного укрепления и поощрения частной собственности на средства производства. Вместе с тем неолибералы в отличие от своих предшественников оценивали процессы хозяйственной жизни с макроэкономических позиций, а не микроэкономически, с точки зрения интересов отдельных частных предпринимателей – собственников предприятий.
Кроме того, неолиберализм отличается от «старого» либерализма эпохи капитализма свободной конкуренции тем, что он выступил за активное государственное вмешательство в экономику. Причем объектом этого вмешательства неолибералы в отличие от кейнсианцев считали не сам процесс воспроизводства, а институциональные основы механизма прибыли и конкуренции.
В целом неолиберализм внес заметный вклад в процесс познания в рамках буржуазной политэкономии, сделав серьезные выводы из кризиса 1929 – 1933 гг. Он показал, что без активного регулирования государством институциональных основ хозяйственного механизма, направленного на создание солидных общих условий ведения рыночного хозяйства и жестких рамок для конкурентной борьбы, капитализм обречен на глубокие потрясения и ставит под угрозу собственную жизнеспособность. Эта идея неолиберализма после второй мировой войны в той или иной форме и мере получила признание правящих кругов стран Запада и нашла преломление в их экономической политике.
Главную роль в разработке теории неолиберализма сыграли немецкие экономисты, и в первую очередь В. Ойкен, заложивший его основы и создавший его методологию. Идеи неолиберализма получили широкое распространение после второй мировой войны в ФРГ, а также в ряде других стран Запада.
К основам неолиберализма относится прежде всего учение о двух типах экономического строя, объединяющее всех его сторонников. Являясь краеугольным камнем методологии неолиберализма, оно представляет собой экономический вариант теории идеальных типов общественных систем видного буржуазного философа и социолога М. Вебера.
По определению Ойкена, экономический строй есть «совокупность реализованных на практике хозяйственных форм, в которых протекает повседневный конкретный хозяйственный процесс» 1 [Eucken W. Die Grundlagen der National?konomie. 6. Aufl. Berlin (West); G?ttingen; Heidelberg, 1950. S. 238]. Он считает, что ключ к анализу всех известных в истории экономических систем можно получить, выделив два основных типа экономического строя. Во-первых, «центрально-управляемое хозяйство» (zentralgeleitete Wirtschaft), подтипами которого являются «индивидуальное», т.е. натуральное, хозяйство (Eigenwirtschaft) и «центрально-администрируемое хозяйство» (Zen-tralverwaltungswirtschaft), во-вторых, «хозяйство общения» (Verkehrswirtschaft), чаще всего фигурирующее в неолиберальной литературе как рыночное.
Неолиберализм складывался одновременно с кейнсианством. Оба учения выражали реакцию буржуазной политэкономии на кризис 1929 – 1933 гг., подорвавший традиционные представления о саморегулируемости капитализма. Однако, если Дж. М. Кейнс объяснял недуги капитализма хроническим недостатком эффективного спроса, что при невмешательстве государства в экономику лишает этот строй достаточных стимулов к развитию, то основоположники неолиберализма видели непосредственный источник всех бед в подрыве совершенной конкуренции и в монополизации хозяйства, нарушающей действие рыночных регуляторов производства.
Понятие «монополия» Ойкен не связывал с процессом концентрации производства и капитала, а трактовал его как чисто рыночный феномен. Под монополизацией он понимал любое отклонение от модели совершенной конкуренции, при которой множеству продавцов противостоит множество покупателей и цена выступает в качестве внешнего регулятора производства. Подрывают конкуренцию, по его представлению, «олигополии» и «монополии», при которых число продавцов и покупателей мало или сведено к минимуму. Под такое определение монополистов подходили и ремесленники, производящие те или иные изделия в одном или немногих экземплярах. К монополистам (на рынке труда) Ойкен причислял также профсоюзы, тем самым теоретически обосновывая правомерность принятия предпринимателями и государством ограничительных мер против тред-юнионов.
Ойкен категорически отрицал закономерный характер процессов монополизации. Он вообще не признавал объективных законов общественного развития. Капитализм, по Ойкену, есть лишь одна из исторических форм «хозяйства общения», соответствующая тому периоду в истории, когда государство проводило политику невмешательства в хозяйственную жизнь (laissez-faire) и ограничивалось ролью «ночного сторожа». Именно из пассивности государства он выводил подрыв совершенной конкуренции и все социальные издержки капитализма, которые, по его мнению, могут быть устранены при помощи государственного вмешательства в экономику.
2. Экономическая роль государства: неолиберальные концепции третьего пути
У неолибералов нет общего мнения об экономической роли государства. Среди многочисленных направлений неолиберализма наибольшую известность получили учение теоретиков фрейбургской школы (ордолибералов)* [Название ведущей школы неолиберализма связано с г. Фрейбургом. В университете этого города с 1927 г. работал Ойкен. Кроме него основателями фрейбургской школы были X. Гроссман-Дёрт и Ф. Бём. К числу видных ордолибералов относились также Ф. Лутц, X. Гестрих, Л. Микш и Ф. Майер. С теоретиками фрейбургской школы были тесно связаны известные неолибералы В. Рёпке и А. Рюстов] о строе конкуренции и концепция социального рыночного хозяйства. Заметим, что в работах советских экономистов до середины 70-х годов различия между этими двумя концепциями не проводились, их автором считался Ойкен. Однако обращает на себя внимание то обстоятельство, что в теоретических изысканиях Ойкена термин «социальное рыночное хозяйство» не фигурирует. Он впервые появился лишь в 1947 г. в работе А. Мюллер-Армака «Регулирование экономики и рыночное хозяйство»* [С идеями социального рыночного хозяйства примерно в то же время выступил и другой западногерманский экономист, X. Раш. Однако автором этой концепции в экономической литературе ФРГ все же считается А. Мюллер-Армак].
Концепции строя конкуренции и социального рыночного хозяйства, безусловно, имеют ряд общих черт, обусловленных приверженностью их авторов к частной собственности, теорией двух типов экономического строя и заявкой на третий путь между капитализмом и социализмом. Однако теоретики социального рыночного хозяйства заметно модифицировали идеи фрейбургской школы, приспособив их к конкретным условиям социально-экономического развития Западной Германии в начальный период после второй мировой войны. Эта модификация нашла выражение прежде всего в неодинаковом подходе к вопросам социальной политики и регулирования монополии и конкуренции.
Ордолибералы выделяли два основных направления государственной экономической политики: формирование хозяйственного строя (Ordnungspolitik) и воздействие на процесс воспроизводства (Ablaufspolitik). Содержанием первого направления является регулирование монополии и конкуренции, соотношения частной и государственной собственности, прямых и косвенных мер вмешательства в экономику, установление правовых норм хозяйствования. Ко второму относится весь комплекс государственных мероприятий, регулирующих экономический рост.
Смысл ордолиберального учения сводится к тому, что «государство в сущности ограничивается формированием экономического строя, тогда как само по себе регулирование и ход хозяйственного процесса происходят спонтанно», – отмечает западногерманский историк экономической мысли Х.Г. Шахтшабель 2 [Schachtschabel H.G. Wirtschaftspolitische Konzeptijnen. 2. Aufl. Stuttgart; Berlin (West); Kotn; Mainz, 1970. S. 86]. Именно поэтому теоретики фрейбургской школы называли себя ордолибералами (латинское «ордо» означает «строй»). Такая позиция нашла отчетливое выражение и в так называемом фрейбургском императиве неолиберализма, который гласит: «Государственное планирование хозяйственных форм – да, государственное планирование и регулирование хозяйственного процесса – нет!»
Центральное место в концепции ордолибералов отводилось созданию «функционально способной системы цен совершенной конкуренции», которую, по их мнению, «нужно сделать важным критерием каждого мероприятия хозяйственной политики» 3 [Eucken W. Grundsatze der Wirtschaftspolitik. 2. Aufl. T?bingen; Zurich, 1955. S. 254]. Конкуренция характеризовалась как «государственный институт» 4 [Miksch L. Wettbewerb als Aufgabe. Grunds?tze einer Wettbe-werbsordnung. 2. Aufl. Godesberg, 1947. S. 27], постоянно оберегаемый от посягательств монополий.
Ойкен выделял «конституирующие» принципы строя конкуренции и среди них неприкосновенность частной собственности. Это аргументировалось тем, что в условиях строя конкуренции частная собственность, подвергаясь «контролю конкуренции», будет полезной всем членам общества, в том числе тем, кому она не принадлежит 5 [Eucken W. Grundsatze der Wirtschaftspolitik. S. 275]. Такой «контроль», по мнению ордолибералов, приведет, в частности, к возрождению былой конкуренции на рынках труда, что значительно увеличит шансы работающих по найму на трудоустройство, избавив их от односторонней зависимости от монополистов. Заметим, что шансы на выбор вариантов трудоустройства у лиц наемного труда были и при капитализме свободной конкуренции, однако и тогда безработица была острейшей проблемой для рабочего класса.
К «конституирующим» принципам Ойкен относил также стабильность денежного обращения и национальной валюты; открытые рынки; свободу всех сделок и договоров, кроме тех, которые имеют своей целью ограничение конкуренции; возложение материальной ответственности на тех, кто отвечает за действия хозяйственных единиц (т.е. недопущение фиктивных компаний); постоянство экономической политики.
Ордолибералы представляли институциональное регулирование наилучшим антициклическим средством. «Потребуются ли сверх этого в рамках строя конкуренции еще и особые меры по сглаживанию колебаний конъюнктуры? Вероятно, нет», – писал Ойкен 6 [Ibid. S. 311]. Поэтому ордолибералы противопоставляли постоянство экономической политики идеям Кейнса и его последователей, считавших необходимой гибкую фискальную и кредитно-денежную антициклическую политику. Государственное воздействие на хозяйственный процесс ордолибералы допускали лишь спорадически, в исключительных случаях, связанных главным образом с действием экзогенных факторов.
Аргументация в пользу частной собственности в учении ордолибералов исходит из необходимости совершенной конкуренции и «обуздания» монополий. «Цель законодательства о монополиях и надзора за монополиями состоит в том, чтобы побудить носителей экономической власти к такому поведению, как если бы существовала совершенная конкуренция» 7 [Ibid. S. 295]. Однако сами буржуазные экономисты иногда вынужденно признают нереальность подобной модели. Так, видный немецкий экономист X. Гирш, во многом разделяющий взгляды неолибералов, указывал, что «нельзя повернуть вспять колесо технического развития, которое ведет к возникновению крупных предприятий, оказывающих влияние на рынок» 8 [Giersch H. Allgemeine Wirtschaftspolitik. Bd 1. Grundlagen. Wisbaden, 1960. S. 184]. Здесь Гирш фактически подразумевает монополии, регулирующие условия производства и сбыта.
История капитализма заставляет серьезно усомниться в том, что буржуазное государство, насаждая конкуренцию, могло бы остановить монополизацию экономики. Конкуренция, действуя аналогично законам естественного отбора, на всех этапах развития капитализма порождала дифференциацию товаропроизводителей, концентрацию производства, способствуя возникновению монополий.
В ордолиберальных рекомендациях антимонопольной политики не принимаются во внимание возможности некоторых общественных сил (особенно рабочего движения), на деле выступающих против монополизации. Ведомство по надзору за монополиями, по Ойкену, надклассовый орган, состоящий из «независимых» экспертов-политиков. Он категорически выступал против какого-либо влияния профсоюзов на политику государства по отношению к монополиям 9 [Eucken W. Grundsatze der Wirtschaftspolitik. S. 293 – 294]. В планы ордолибералов не входило ни огосударствление монополистических гигантов, ни их разукрупнение, ни любое другое посягательство на крупную капиталистическую собственность. Теоретические воззрения ордолибералов были активно поддержаны сразу после второй мировой войны предпринимательскими кругами Западной Германии. Однако по ряду причин они не могли использовать полностью учение о строе конкуренции. Во-первых, из-за объективной необходимости более глубокого государственного воздействия на экономику, чем это допускали ордолибералы. Во-вторых, потому, что строй конкуренции как третий путь между капитализмом и социализмом не находил поддержки у широких слоев населения страны. Требования насаждения конкуренции, фигурировавшей в лексиконе ордолибералов как «соперничество» (Wettbewerb), невольно вызывало у них ассоциации с разрушительными кризисами, безработицей и другими социальными неурядицами, характерными для капитализма 20 – 30-х годов.
Эти обстоятельства были учтены теоретиками социального рыночного хозяйства. Так, Мюллер-Армак не считал регулирование монополии и конкуренции главным средством стабилизации капитализма. Признавая ряд наиболее общих принципов фрейбургской школы (неприкосновенность частной собственности, открытые рынки, стабильность денежного обращения и национальной валюты), не выражающих ее специфику, он в то же время отказался от заявки на возрождение совершенной конкуренции путем «обуздания монополий». Акцент переносился с антимонопольной проблематики, хотя она и сохраняла немаловажную роль для постулирования «свободы индивида», на вопросы социальной политики.
В ордолиберальном учении эти вопросы не имели самостоятельного значения. Юйкен и другие теоретики фрейбургской школы провозгласили венцом социальной справедливости рыночное распределение доходов в условиях совершенной конкуренции. Лишь в отдельных случаях, подчеркивал Ойкен, «если самопомощь и страхование окажутся недостаточными», сверх этого станут необходимыми «государственные благотворительные учреждения» 10 [Ibid. S. 319].
Ордолибералы объявили главной качественной характеристикой своей модели третьего пути между капитализмом и социализмом регулирование монополии и конкуренции, призванное установить и социальную справедливость. Мюллер-Армак же провозгласил активную социальную политику, подчиненную принципу «социальной компенсации» 11 [Muller-Armack A. Wirtschaftsordnung und Wirtschaftspolitik. Studien und Konzepte zur Sozialen Marktwirtschaft und zur Europischen Integration. Freiburg im Breisgau, 1966. S. 234], основным отличием социального рыночного хозяйства от капитализма. «Социальным это рыночное хозяйство становится благодаря тому – и этим объясняется словообразование «социальное рыночное хозяйство», – что вытекающее из процесса производства «функциональное» распределение собственности превращается посредством социальной политики в общественно желательное «персональное» распределение доходов», – отмечает западногерманский исследователь неолиберализма Р. Блюм 12 [Blum R. Soziale Marktwirtschaft. Wirtschaftspolitik zwischen Neoliberalismus und Ordoliberalismus. T?bingen, 1969. S. 96].
Главным инструментом «социальной компенсации» Мюллер-Армак считал прогрессивное налогообложение лиц с высокими доходами и перераспределение полученных средств в пользу менее имущих слоев в виде бюджетных дотаций на содержание детей, выплату квартплаты, строительство собственных жилищ и т.п. Таким путем предполагалось сократить разрыв между высокими и низкими доходами. К другим формам социальной политики он причислял создание развитой системы социального страхования (по безработице, болезни и т.д.) и достойной человека социальной инфраструктуры.
В 50-е годы рассмотренные положения концепции социального рыночного хозяйства были конкретизированы и дополнены лозунгами «благосостояние для всех» и «собственность для всех», выдвинутыми правящими партиями ХДС/ХСС. За последним лозунгом стояла известная теория демократизации акционерного капитала, а также государственное стимулирование личных сбережений, приравненных к собственности на средства производства. Таким образом, концепция социального рыночного хозяйства в некоторых отношениях представляет собой неолиберальную разновидность теории народного капитализма.
«ФРГ преодолела противоречие между социализмом и капитализмом с помощью социального рыночного хозяйства и в результате этого своим успехом и примером указала третий путь», – заявил в 1973 г. председатель ХДС Г. Коль, ставший впоследствии канцлером ФРГ 13 [Kohl H. Zwischen Ideologic und Pragmaftsmus. Aspekte und Ansichten zu Grundfragen der Politik. Stuttgart, 1973. S. 51]. Эта идея довольно прочно внедрилась в общественное сознание граждан ФРГ.
3. Роль неолиберализма в теории и практике
государственного регулирования экономики
Идеи неолиберализма в той или иной степени нашли воплощение в развитии государственного регулирования хозяйства во многих странах Запада. Наибольшее распространение они получили в ФРГ, чему способствовал ряд конкретно-исторических факторов.
После разгрома фашизма во второй мировой войне предпринимательские круги Западной Германии нуждались в такой экономической теории, которая, пользуясь антимонопольной риторикой, защищая частную собственность и в то же время выступая за социальные реформы, была бы направлена на стабилизацию и укрепление экономических основ капитализма. Этим запросам вполне отвечал неолиберализм, объявленный официальной экономической доктриной государства ФРГ.
Идеологическим потребностям указанных кругов отвечало учение Ойкена о двух типах экономического строя. Так, будущий министр экономики и канцлер ФРГ Л. Эрхард писал в 1947 г.: «Фашизм и большевизм, с одной стороны, и капитализм – с другой, следует понимать с точки зрения экономики как исторически ограниченные фазы... основных типов – плановое хозяйство и рыночное хозяйство» 14 [Erhard L. Deutsche Wirtschaftspolitik. Der Weg der Sozialen Marktwirtschaft. D?sseldorf; Wien; Frankfurt am Main, 1962. S. 24]. Приравнивая социализм и фашизм, неолибералы не без успеха вели борьбу с социалистическими идеями, в то время довольно популярными не только на Востоке, но и на Западе Германии.
Успех и сравнительно большая популярность неолиберальных воззрений в ФРГ объясняются особенностями хозяйственного развития страны в 50-е годы. Длительный экономический подъем, обусловленный рядом временных факторов роста, привел к рассасыванию армии безработных и заметному повышению жизненного уровня населения. Творцами западногерманского экономического чуда были объявлены неолибералы, руководившие хозяйственной политикой (Эрхард, Мюллер-Армак и др.).
Для идеологического воздействия на массы крупный бизнес активно прибегал и к аргументации, почерпнутой из учения ордолибералов, по поводу ограничения монополий и насаждения конкуренции. В средствах массовой информации проводилась кампания против картелей, тогда как концерны, формировавшие олигополистические или монополистические структуры, оставались в тени.
Неолиберализм, требуя предоставить отдельным хозяйственным единицам полную свободу деятельности в рамках регулируемых государством общих условий конкуренции, служил также стремлению крупного капитала ФРГ освободиться от контроля и регламентации, практиковавшихся в первые послевоенные годы западными оккупационными властями.
Весьма привлекательной представлялась западногерманской буржуазии и неолиберальная защита частной собственности, подвергнутой «контролю конкуренции». Пропаганда конкуренции стала, по оценке прогрессивного западногерманского экономиста Й. Хуффшмида, идейной «основой узаконивания всей системы» капитализма ФРГ 15 [Huffschmid J. Die Politik des Kapitals, Konzentration und Wirtschaftspolitik in der Bundesrepublik. Frankfurt am Main, 1969. S. 67] .
В то же время в практике государственного регулирования экономики Западной Германии неолиберализм использовался лишь частично. Она во многом противоречила неолиберальным теориям третьего пути, хотя и вполне отвечала главным целям, которые ставил перед собой крупный бизнес. Приняв антикартельный закон 1957 г. и пропагандируя конкуренцию, правящие круги ФРГ при помощи налоговых, финансовых и других средств экономической политики активно содействовали концентрации капитала и укреплению позиций концернов.
Практика лишь отчасти отвечала и концепции социального рыночного хозяйства. Заметный рост уровня жизни населения ФРГ и широкое развитие системы социального обеспечения не означали «благосостояния для всех», за которое высказывались Л. Эрхард и другие видные неолибералы. К середине 60-х годов, по официальным данным, месячный заработок примерно 1/3 работников наемного труда, составлявших свыше 4/5 самодеятельного населения страны, обеспечивал лишь скромный набор жизненных средств. В то же время 15,2 тыс. человек, обладая имуществом стоимостью свыше 1 млн. марок каждый16 [Wirtschaft und Statist. 1968. N 12. S. 586; 1971. № 3. S. 155], пользовались всеми благами социального рыночного хозяйства.
Кампания под лозунгом «Собственность для всех» в основном была исчерпана продажей «народных акций» нескольких государственных концернов. Номинальная стоимость этих акций не превышала 2% стоимости всего акционерного капитала ФРГ. Основная масса «народных акций» вскоре после выпуска оказалась в собственности или под контролем промышленных и банковских корпораций.
Таким образом, обещания Л. Эрхарда и его единомышленников «окончательно преодолеть старую консервативную социальную структуру» 17 [Erhard L. Wohlstand fur Alle. 8. Aufl. D?sseldorf; Wien, 1964. S.7] были выполнены только частично.
Государственное регулирование процесса воспроизводства во многих отношениях также шло вразрез с рекомендациями неолибералов. Это относится прежде всего к государственному поощрению самофинансирования инвестиций в частном секторе. Снижая зависимость объема капиталовложений от рынка ссудных капиталов, оно подрывало регулирующую роль ссудного процента, которому неолиберальная теория отводит ведущую роль в воздействии на инвестиции. Санкционирование ускоренной амортизации и предоставление значительных налоговых льгот – инструменты фискальной политики, взятые из арсенала неокейнсианства. Государство нередко прибегало и к мерам прямого вмешательства в процесс воспроизводства.
Влияние неолиберализма на экономическую политику выразилось преимущественно в отказе от широкого огосударствления средств производства, в предпочтении косвенных методов регулирования, ежегодном выравнивании госбюджета и ограничении дефицитного финансирования, относительно либеральной внешнеторговой и валютной политике.
В условиях сравнительно быстрого развития экономики ФРГ, не прерывавшегося циклическими кризисами перепроизводства, государство могло до середины 60-х годов ограничивать свою активность общим стимулированием капиталовложений и спорадическими мерами конъюнктурного и структурного характера. Тогда не было необходимости в программировании в масштабах всего хозяйства, направленном на стимулирование экономического роста. Тем не менее уже в первые послевоенные годы правящие круги, решая практические проблемы экономики, нередко пренебрегали неолиберальными принципами, по мере необходимости обращались к арсеналу кейнсианства и некоторых других теорий. Поэтому в 50-е годы подспудно начался процесс «синтезирования» различных буржуазных учений для практических нужд государственного регулирования хозяйства.
Рассмотренные факторы возвышения и широкой популярности неолиберализма к началу 60-х годов оказались в значительной мере исчерпанными. Снижение динамики хозяйственного развития ФРГ в 60-е годы, усиление цикличности движения воспроизводства, структурные кризисы ряда отраслей, бюджетные проблемы, осложнение социальных отношений – все это вызвало потребность перехода к активной государственной политике стимулирования экономического роста, которая не представлялась необходимой неолибералам. Поэтому уже с начала 60-х годов западногерманские экономисты стали уделять все больше внимания обоснованию рекомендаций, во многом противоречащих воззрениям неолиберализма. Это показали итоги дискуссии о программировании, развернувшейся в ФРГ в 1962 – 1963 гг. Тогда же началась разработка нового инструментария государственного воздействия на экономику, который был внедрен после первого послевоенного общего циклического кризиса перепроизводства 1966 – 1967 гг.
В конце 60-х – начале 70-х годов в ФРГ возросла экономическая роль государства. Сформировалась одна из наиболее развитых систем программирования экономики на Западе. Теоретической моделью государственной экономической политики стала концепция «глобального регулирования», разработанная западногерманскими социал-демократами и положенная в основу закона о содействии стабильности и росту экономики ФРГ, который был принят в 1966 г. и действует до сих пор. Данная концепция сочетает в себе элементы социал-демократической доктрины планирования, теорий экономического роста, а также идеи социальной компенсации в рамках рыночного хозяйства.
Сдвиги в теории и практике государственного регулирования хозяйства в ФРГ, наблюдавшиеся на рубеже 60 – 70-х годов, не означали в целом переход от неолиберализма к неокейнсианству в Западной Германии (как это утверждалось в некоторых советских публикациях начала 70-х годов) 18 [См.: Государственно-монополистический капитализм: Экономические проблемы. М., 1971. С. 212 – 234; Сергеева И.А. Государственное предпринимательство в ФРГ. М., 1974. С. 118]. Такой переход имел место лишь в конъюнктурной политике, где с 1966 г. получили широкое применение фискальные методы регулирования совокупного спроса, разработанные неокейнсианцами.
Однако антициклическое регулирование составляет лишь один из аспектов государственного воздействия на процесс воспроизводства. Все большее значение с конца 60-х годов стал приобретать другой его аспект – структурное программирование, воздействующее на экономику со стороны предложения товаров и направленное на расширение хозяйственного потенциала страны. Оно во многом опирается на прогнозы, основывающиеся на методологии неоклассической теории роста.
Кроме того, следует иметь в виду, что, хотя влияние неолиберализма на массы в условиях замедления экономического развития и сокращения возможностей социального маневрирования частного бизнеса и государства несколько уменьшилось, он и после кризиса 1966 – 1967 гг. сохранил немалое идеологическое значение для правящих кругов. Тяжелый опыт принудительного регулирования хозяйства в период фашизма и убедительная критика этого «наследия» неолибералами способствовали тому, что у широких слоев населения ФРГ сложилось резко отрицательное отношение к явно дирижистским теориям различного рода. Этим во многом объясняется провал выдвинутой ХДС/ХСС в 1965 – 1966 гг. концепции «сформированного общества», в которой подвергались пересмотру неолиберальные принципы индивидуализма и плюрализма.
Приняв во внимание это обстоятельство и не считая целесообразным отказываться от социального рыночного хозяйства как привлекательной для широких масс доктрины, альтернативной социализму и коллективизму, частный бизнес и правящие круги ФРГ вполне обоснованно не посчитали возможным отвернуться от идеологического арсенала неолиберализма. Более того, со второй половины 70-х годов некоторые воззрения неолиберализма переживают своего рода ренессанс в рамках неоконсервативных теорий дерегулирования экономики, находящих практическое применение в хозяйственной политике государства.
Глава 3
ПОДЪЕМ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНО-СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ. СОЦИАЛЬНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ И КАЧЕСТВО ЖИЗНИ
После второй мировой войны институциональное направление западной политической экономии, возникшее в США на рубеже XIX – XX вв., получило распространение и в странах Западной Европы. Это было связано с особенностями их социально-экономического развития в тот период, заметным усилением монополизации и экономической роли государства. Вследствие вызванных войной серьезных экономических трудностей перед западной экономической наукой встала задача поиска действенных форм государственного регулирования хозяйственной жизни.
Для институционализма с самого начала его развития характерно отстаивание идеи «социального контроля», вмешательства общества, главным образом государства, в механизм капиталистического воспроизводства. Эта идея оказалась одной из основных идей западной политэкономии XX в. наряду с концепцией свободного развития рыночного капиталистического хозяйства.
Представителям институционализма была свойственна практическая направленность, выработка рекомендаций по механизму вмешательства в капиталистическую экономику. Их практические рекомендации оказались весьма разнородными: поставить «совет техников» во главе экономики (Т. Веблен); осуществлять планирование капиталистической экономики (У. Митчелл); создать представительное от всех социальных слоев правительство, способное примирить противоположные интересы (Дж. Коммонс) и др.
В послевоенный период рекомендации институционалистов были развиты и конкретизированы, в особенности в области планирования. Этому способствовала и методология институционализма, основными чертами которой являлись: междисциплинарный подход к рассмотрению экономических процессов с привлечением данных социологии, психологии, политологии, этнографии и других наук; эволюционный принцип в анализе экономических явлений, изучение их в развитии в отличие от традиционной для западной политэкономии статичности; эмпирический метод исследования, конкретный анализ с использованием обширного статистического и фактического материала в противоположность абстрактно-теоретическому методу. Институционализм обнаружил тем самым новые скрытые резервы западной экономической науки в целом.
Институциональное направление привлекало и характерным для него социальным критицизмом в отношении буржуазного общества. Представители институционализма подчеркивали многие негативные стороны, присущие капитализму того периода: экономические кризисы, безработицу, резкую социальную дифференциацию, бедность значительного слоя населения, уделяли внимание социальным и общечеловеческим проблемам. Прогрессивные представители институционализма выступили с осуждением гонки вооружений и формирования военно-промышленных комплексов.
Наряду с имевшим место расширением сферы территориального распространения институционализма в послевоенный период наблюдалась также заметная эволюция самого течения. Прежде всего это выразилось в возникновении в рамках институционализма социологического направления.
1. Институционально-социологическое течение: Ф. Перру
В условиях ускоренной капиталистической монополизации (которая повлекла за собой разорение большого числа мелких предпринимателей и крестьян), возросшего рабочего и профсоюзного движения, в ситуации, когда буржуазное государство вынуждено активизировать меры по борьбе с безработицей и вводить социальное обеспечение, неизбежно обращение западных экономистов к социологическому аспекту изучения хозяйственных явлений капиталистического общества. Ограничение анализа сферой «чистой экономики» становится менее популярным; предмет экономической науки трактуется в более широком смысле, в него включаются социальные отношения. Усиливается процесс социологизации анализа экономических явлений; формируется и получает развитие институционально-социологическое течение. К числу его представителей относятся известные ученые-экономисты институционального направления: Ф. Перру, Ж. Фурастье, Ж. Ломм (Франция), Г. Мюрдаль, Ж. Акерман (Швеция), У. Льюис (Великобритания), Дж. К. Гэлбрейт (США) и др.
Основными характерными чертами институционально-социологического течения в послевоенный период являются: стремление реализовать идею социального контроля над капиталистическим производством посредством планирования; попытка разработать рекомендации, направленные на преодоление в рамках мировой капиталистической системы хозяйства экономической отсталости и нищеты, унаследованной развивающимися странами от колониализма; внимание к социальным проблемам буржуазного общества и предложение практических мер по их решению. Весь названный круг проблем разрабатывается авторами с позиции присущего институционализму либерального реформизма.
Первоначально идея планового регулирования возникла в рамках раннего американского институционализма в 20-х годах, но была отвергнута как посягательство на свободу предпринимательства. Затем интерес к идее планирования возродился в середине 30-х годов, что было обусловлено, во-первых, «великой депрессией», а во-вторых, практикой первых советских пятилеток. Но только после второй мировой войны идея планирования капиталистической экономики ставится во весь рост, особенно во Франции. Экономика этой страны была подорвана четырехлетней немецкой оккупацией и военными действиями на ее территории. До этого более трети века индустрия Франции развивалась очень медленно. По сравнению с США, Германией, Японией ее структура была отсталой, высокий удельный вес занимали мелкая промышленность и сельское хозяйство. Необходимо было не только восстановить разрушенную войной экономику, но и модернизировать ее, создать современные отрасли производства и реконструировать старые, а также повысить темпы экономического роста, преодолеть отставание по уровню производства от более развитых стран. Все это обусловило резкий поворот к государственному регулированию экономики, к так называемой политике дирижизма. Основой дирижизма явился созданный в 1944 – 1945 гг. в результате национализации некоторых банков и ряда отраслей промышленности значительный государственный сектор. В условиях широкого демократического подъема в первые послевоенные годы буржуазии трудно было воспрепятствовать процессу национализации.
Ученые-экономисты Франции выступили с обоснованием активного государственного вмешательства в экономику. Особое место среди них принадлежит видному французскому ученому Франсуа Перру. Его идеи были использованы при разработке принципов капиталистического индикативного (рекомендательного) планирования. Он был членом Государственного экономического и социального совета; создал Институт прикладных экономических исследований и являлся его руководителем. Перру принадлежит и попытка разработать теорию современного капитализма, которая преодолела бы ограниченность абстрактного микроанализа традиционной западной политэкономии. С этой целью Перру создает свою теорию экономики доминирования. По его мнению, современная экономическая теория не может ограничиваться изучением только рыночного механизма, ибо «мир свободной конкуренции уступил место конкуренции гетерогенной», в которой «различные экономические единицы связаны между собой асимметрическими отношениями экономической и социальной власти, хозяйственные организации не пассивно воспринимают рыночные императивы, а активно и сознательно осуществляют собственную экономическую стратегию» 1 [Perroux F. Le IV Plan fran?ais (1962–1965). P., 1963. P. 20].
Перру считал, что неравенство экономических единиц вызывается различиями размеров производства и капитала, условий заключения сделок и предоставления кредитов, разной степенью информированности, а также принадлежностью к активной или пассивной зоне экономики. Отношения между ними строятся на господстве и подчинении: одни экономические единицы доминируют над другими. «Современный экономический мир, – пишет Перру, – есть мир фирм господствующих и фирм подчиненных» 2 [Ibid. P. 15]. При этом Перру не только видел отношения доминирования между капиталистическими фирмами, но и распространял их на отношения между отдельными государствами (например, отношения США с другими странами), на различные отрасли национальной экономики. Однако он не давал объяснения причин неравенства экономических единиц, социальных классов и групп, ставя перед собой лишь практическую задачу – рационализировать хозяйственно-организаторскую деятельность современного государства по управлению рыночной экономикой.
Из концепции экономики доминирования Перру выводит принципы индикативного планирования. «Доминирующая единица» сама создает условия роста прибыли, активно воздействуя на другие фирмы и потребителей, заставляя их принять ее «правила игры». При этом экономический рост происходит не равномерно, а через «полюса роста» с изменяющейся интенсивностью и потом «распространяется по различным каналам с определенным переменным эффектом на всю экономику» 3 [Perroux F. L'economie du XX sifecle. P., 1961. P. 90]. Базируясь на понятии неоднородности роста, Перру делает следующие выводы относительно практики планирования в условиях капитализма: во-первых, сбалансированный рост неосуществим; политика роста – это всегда политика неравномерного роста независимо от того, достигается ли он сознательно или происходит стихийно; во-вторых, политика роста, проводимая как структурная политика, направлена не на приспособление к существующим структурам, а ставит своей целью активное преобразование структур в желаемом направлении; в-третьих, поскольку рост является неравномерным, структурная политика есть обязательно политика избирательная, а не глобальная.
Главное внимание Перру привлекают отрасли промышленности, которые развиваются быстрее, чем вся экономика (например, химия, машиностроение). Это «отрасли-моторы, движущие силы экономического прогресса». Все, что тормозит их развитие, тормозит экономический рост страны. Есть также, по определению Перру, новейшие отрасли, которые совершенствуют другие отрасли (электроника) или «подготавливают массовые нововведения в будущем (атомная энергетика)» 4 [Perroux F. Le IV Plan fran?ais (1962–1965). P. 82]. Именно развитие этих «отраслей-моторов» и должно быть целью избирательной политики правительства. «Отрасли-моторы», по мнению Перру, заслуживают внимания еще и по другой причине. Как доминирующие единицы, они обладают мощным «эффектом увлечения», повышая масштабы и темпы экономического роста и модифицируя структуру всей национальной экономики. «Эффект увлечения» присущ не только отраслям промышленности, но и инвестициям в научные исследования. Перру считает, что «практическая максимизация планом всей продукции может быть достигнута путем стимулирования увлекающих отраслей, которые уже существуют, или созданием новых» 5 [Ibid. P. 90].
Доминирующая единица с мощным «эффектом увлечения» представляет собой своеобразный «полюс роста»; он порождает «эффект агломерации», объединяя дополняющие друг друга виды деятельности в одном месте. «Полюсы роста», под которыми можно понимать и фирму, и отрасль, и комплекс отраслей, обладающих сильным «эффектом увлечения», образуют «зоны развития» в регионе или стране. Перру считает, что важнейшая задача экономической политики государства заключается в создании таких «полюсов роста» и сознательном управлении средой распространения их эффекта. Он подчеркивает, что понятие «полюсы роста» не просто теоретическая конструкция; оно приобретает ценность только тогда, когда становится «инструментом анализа и средством политики» 6 [Perroux F. L'economie du XX sifecle. P. 168].
Структурная политика экономического роста, избирательный характер планирования, «полюс роста», «эффект увлечения», «отрасли-моторы», «эффект агломерации» – все эти понятия играют большую роль в концепции экономики доминирования Перру и используются в практике капиталистического планирования и программирования. Само понятие структурного роста охватывает не только количественные изменения параметров экономики, но и качественные изменения в экономических структурах и социальных институтах. По мысли Перру, одним из главных принципов структурной политики является селективность, т.е. избирательность вмешательства современного государства в экономику. Так, он считает, что невозможно бороться с инфляционными процессами вообще, необходимо воздействовать на их очаги, порождающие в наибольшей степени рост цен. Например, инфляционной является инвестиционная деятельность вследствие длительности процесса капитального строительства. К одному из очагов инфляции Перру относит также непроизводственную сферу.
Принцип селективности имеет, по мнению Перру, широкое применение. Ресурсы общества всегда ограниченны по сравнению с многообразием потребностей. Возникает необходимость при осуществлении планирования сосредоточить основные усилия на достижении приоритетных целей. Одним из важных элементов структурной политики Перру является принцип создания «полюсов роста» в отсталых в экономическом отношении районах страны. Проблемы регионального развития Перру относит к числу тех, которые не могут быть решены только на основе частной инициативы и требуют активного вмешательства государства 7 [Ibid. p. 173].
Перру достаточно трезво оценивает ограниченные возможности государства влиять на решения крупных фирм, однако считает, что планирование необходимо и что можно найти компромисс между интересами различных социальных групп, между капиталом и трудом. По мысли Перру, достижению классового сотрудничества способствует концепция «гармонизированного роста», которая должна быть положена в основу индикативного планирования. Цель политики «гармонизированного роста», во-первых, максимизация объема продукта и минимизация колебаний его производства; во-вторых, уменьшение структурных диспропорций между отраслями экономики; в-третьих, соответствие планов запросам «реальных людей и различных социальных групп» 8 [Ibid. P. 414, 415]. Политика «гармонизированного роста» направлена на смягчение социальных противоречий, и реализация ее целей зависит от согласованности интересов различных социальных групп в процессе социального диалога. Осуществление «экономической гармонии» уже не доверяется стихийным силам рыночного механизма, а связывается с целенаправленной деятельностью государства и с индикативным планированием. По определению Перру, «план является тем социальным инструментом, посредством которого возможна эффективная реализация политики гармонизированного роста» 9 [Perroux F. Le IV Plan fran?os (1962–1965). P. 24]. Таким образом, в теории Перру нашли отражение концепции институционалистов 30-х годов: идея «классового мира», «социального компромисса» Дж. Коммонса и тезис У. Митчелла о необходимости национального планирования. Представление Перру о достижимости социальной гармонии в условиях капитализма за счет планирования лежит и в основе его предсказаний о будущем капиталистической системы как трансформированной «плановой экономики».
Разработанные Перру принципы организации планирования в масштабе народного хозяйства представляют практический интерес для совершенствования прогнозирования и планирования на макроуровне. Положения Перру о значении «отраслей-моторов» для ускорения научно-технического прогресса с помощью планирования рациональной структуры экономики, о применении избирательного подхода к планированию темпов экономического роста отдельных отраслей и районов заслуживают внимания ученых и практиков, занимающихся прогнозированием и планированием.
2. Концепции трансформации капитализма: Г. Минз, А. Берли, Дж. М. Кларк
Важной особенностью эволюции институционализма в 50-е и 60-е годы явилось распространение среди его представителей различных концепций трансформации капитализма. Это сопровождалось заметным ослаблением присущего раннему институционализму острого социального критицизма. Данная тенденция явственно прослеживается в работах таких видных представителей послевоенного институционализма, как Г. Минз, А. Берли, Дж. М. Кларк, С. Кузнец и др. Недостатки и противоречия «старого капитализма» ими охотно признаются, но только в качестве атрибутов прошлого, имеющих исторический интерес. Послевоенный же капитализм представляется как носитель «классового мира», «изобилия», «социальной справедливости». Он рассматривается как качественно новый этап общественного развития, лишенный недостатков исторического прошлого. Следует отметить, что в послевоенные годы социально-экономический фон для таких оптимистических оценок системы капитализма и оптимистических прогнозов ее дальнейшего развития был благоприятный, особенно в США.
Переход бывших «интеллектуальных мятежников» к восхвалению капитализма 50-х годов означал существенную перестройку институционалистских оценок капиталистического способа производства. Видный американский институционалист Гардинер Минз, последователь Веблена, в 30-е годы считал, что стремление к получению денежной прибыли – главный мотив деятельности крупных корпораций. Этот мотив вынуждает «руководителей корпораций принимать такие решения, которые могут вызвать крушение всей экономической машины 10 [Ware G.F., Means G.C. The Modern Economy in Action. N.Y., 1935. P. 36].
Противоположные взгляды высказывает Минз в своей получившей большую популярность на Западе книге «Корпоративная революция в Америке», опубликованной в 1962 г. Он пишет: «Я решительно настроен в пользу большого бизнеса и его возможностей по отношению к нашему обществу» 11 [Means G.C. The Corporate Revolution in America. N.Y., 1962. P. 155]. Минз пришел к выводу, что капитализм изменил свою природу, стал «коллективным капитализмом» в результате «корпоративной революции». Концепцию коллективного капитализма Минз выдвигает как альтернативу марксизму. Он рассматривает четыре типа экономических систем: натуральное хозяйство, атомистическую экономику, частный капитализм и коллективный капитализм. «Частный капитализм, – указывает Минз, – послужил основой экономической модели Маркса, отразившей капитализм XIX в. С тех пор совершилась корпоративная революция, которая... фундаментально подрывает базис коммунизма – марксистскую теорию» 12 [Means G.C. Pricing Power and the Public Interest. N.Y., 1962. P. 171]. Крупные акционерные предприятия Минз считает элементами уже «коллективного производственного механизма». Две стадии развития капитализма он рассматривает как две принципиально различные социально-экономические системы. Он игнорирует общие черты, присущие обеим стадиям развития капиталистического способа производства.
Капиталистические корпорации в оценке Минза – «великие предпринимательские коллективы, и система, состоящая из них или находящаяся под их господством, вполне может быть названа «коллективным капитализмом» 13 [Means G.C. The Corporate Revolution in America. P. 5]. Главные признаки перехода капитализма в принципиально новую систему – диффузия акционерного капитала и присущее корпорациям отделение управления и контроля над общественным производством от собственности на капитал.
Идеологом «корпоративной революции» и «революции управляющих» был и другой видный институционалист, Адольф Огастес Берли. Если в 30-е годы в совместной с Минзом книге «Современная корпорация и частная собственность» Берли критически расценивал господство монополий в экономике, то в своей опубликованной в 1955 г. книге с характерным названием «Капиталистическая революция двадцатого столетия» он уже выступил как защитник крупных корпораций. В силу того что крупные корпорации располагают «неограниченными возможностями совершенствования производства и осуществления технического прогресса», Берли объявил их «революционными элементами современного общества» 14 [Berle AA. The Twentieth Century Capitalist Revolution. N.Y., 1955. P. 8]. Он превозносил достигнутый уровень организации американского общества, позволяющий назвать его социально-экономический строй «народным капитализмом». В оценке Берли, «американская экономическая республика» успешно сочетает крупные корпорации, которые «поставлены на службу обществу», с «демократическим процессом» и «этическим фактором». Последние «материализуются в форме социального обеспечения, частных пенсионных и благотворительных фондов» 15 [Berle A.A. The American Economic Republic. N.Y., 1963. P. 161].
Государство Берли представляет как надклассовую силу, которая выражает интересы всех слоев общества. Он считал, что корпорации находятся под неослабным контролем «общественного мнения и государства», а управляющие корпорациями, имеющие «власть без собственности», вынуждены считаться с интересами всего общества и вырабатывать «кодекс чести корпорации» 16 [Ibid. P. 299]. В то же время Берли указывает на необходимость оградить права частной собственности и частной инициативы от всевозрастающей власти корпораций. Он выражает беспокойство по поводу усиления роли современного государства, что, по его мнению, «угрожает имущественным и другим правам личности» 17 [Berle AA. The Twentieth Century Capitalist Revolution. P. 97]. В качестве рецепта для ограждения личных свобод Берли выдвигает весьма аморфную идею создания в рамках корпорационной структуры «суда справедливости», в который могут обращаться все члены общества в случаях ущемления их прав.
По вопросам трансформации капитализма наблюдалось сближение взглядов институционалистов со взглядами представителей других направлений буржуазной политэкономии, особенно с кейнсианством, а также с идеологами реформизма в рабочем движении. В наибольшей мере это проявилось в такой разновидности концепции трансформации капитализма, как концепция «государства всеобщего благоденствия». Она была активно взята на вооружение пропагандой и стала элементом официальных доктрин правительств ряда капиталистических стран (в частности, правительств Кеннеди и Джонсона в США).
Если Т. Веблен связывал достижение в будущем «всеобщего благосостояния» с приходом к власти технократии (что позволит преодолеть «дихотомию» между индустрией и бизнесом), то в 50-е годы институционалистская концепция благосостояния исходила из того, что «всеобщее благосостояние» уже достигнуто в результате активной роли государства.
В 1957 г. была издана книга известного американского экономиста институционального направления Джона Мориса Кларка под названием «Экономические институты и благосостояние людей», а в 1961 г. вышла его последняя книга «Конкуренция как динамический процесс». Кларку было тогда 77 лет, и, по словам Б. Селигмена, он являлся «старейшиной американской экономической науки» 18 [Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. М., 1968. С. 544]. Дж. М. Кларк и в довоенный период выступал за проведение государством антикризисных мероприятий, в частности за увеличение государственных расходов, направленных на создание «эффективного стабильного спроса в целях повышения загрузки предприятий и занятости населения». Он призывал найти разумный компромисс между свободой и контролем, с тем чтобы «свести худшие пороки нашего общества до терпимых пределов путем процесса постепенных изменений и полного использования всех возможностей, которые содержат добровольные методы» 19 [Clark J.M. Social Control of Business. N.Y., 1939. P. 87].
В своих последних работах конца 50-х – начала 60-х годов Кларк в качестве важнейшей черты трансформации капитализма выдвигает «революцию в экономических функциях государства», в результате чего оно стало выполнять роль организатора хозяйства в интересах всеобщего благосостояния. Этому, по мнению Кларка, сопутствует «диффузия выгод», которая находит свое проявление в том, что результаты технического и экономического прогресса равномерно распределяются между всеми классами общества.
3. Усиление технологического детерминизма: Дж. К. Гэлбрейт, Р. Хейлбронер
Наряду с идеями социального контроля над производством и трансформации капитализма в новую социально-экономическую систему характерной чертой эволюции институционального направления в послевоенный период явилось усиление присущего методологии раннего институционализма технологического детерминизма. Конец 50-х и 60-е годы были для капиталистических стран этапом активного развертывания научно-технической революции. Ее негативные социально-экономические последствия еще не проявились со всей остротой, а видимые преимущества были налицо. В этих условиях у ряда представителей институционального направления – Дж. К. Гэлбрейта, Р. Хейлбронера, К. Эйрса, Ж. Эллюля и др. создалась иллюзия возможности преодолеть недостатки капитализма за счет научно-технического прогресса. Технологический детерминизм становится важнейшим звеном гносеологической основы и методологии институционализма – неоинституционализма. На базе технологического, подхода были созданы прогнозы и сценарии будущего, популяризуемые средствами массовой информации.
Лидером неоинституционализма является крупный американский экономист и общественный деятель Джон Кеннет Гэлбрейт. Автор многочисленных научных трудов, он был советником президента Кеннеди, послом США в Индии, избирался президентом Ассоциации американских экономистов.
В опубликованной в 1958 г. книге «Общество изобилия» Гэлбрейт утверждал, что достигнутый высокий технический уровень позволяет капиталистическому обществу стать обществом изобилия 20 [Galbraith J.K. The Affluent Society. N.Y., 1958. P. 5, 22, 60]. Вместе с тем он не отрицает наличия бедности в современных развитых капиталистических странах, в частности в США. Гэлбрейт считает, что в условиях высокого технико-экономического уровня страны и концентрации производства в крупных корпорациях решена проблема изобилия материальных благ, но осталась нерешенной проблема рационального распределения инвестиций. Резко отстает сфера общественных услуг, что отрицательно сказывается на состоянии американского «общества изобилия». В городах тяжелые жилищные условия населения; не хватает школ, а действующие школы размещены в старых неприспособленных зданиях, классы переполнены; плохо с медицинским обслуживанием. Гэлбрейт выступает за рост инвестиций в сферу общественных услуг, рекомендует увеличить государственные вложения в развитие социальной инфраструктуры, благоустройство городов, жилищное строительство и особенно на нужды образования, без чего не может быть дальнейшего научно-технического прогресса. Он пишет: «Технический прогресс сейчас почти целиком зависит от инвестиций в образование, обучение и научное развитие индивидов... Без этих затрат инвестиции в производственный капитал будут давать рост продукции, но это будет неэффективный рост, осуществляющийся в условиях технической стагнации» 21 [Ibid. P. 272].
Книга Гэлбрейта «Новое индустриальное общество» (опубликована в 1967 г.) была широко разрекламирована и стала настоящим бестселлером 22 [GalbraithJ.K The New Industrial State. N.Y., 1967]. В ней Гэлбрейт сформулировал свою концепцию «индустриального общества», где понятие «индустриальная система» служит определяющей характеристикой современного общества. В США эта книга неоднократно обсуждалась в печати; проводились опросы о ней менеджеров; состоялся даже специальный симпозиум подкомиссии сената. Рассмотренные Гэлбрейтом понятия «индустриальная система», «техноструктура», «зрелая корпорация» стали идеологическими стереотипами, обосновывающими тезис о радикальной трансформации капитализма.
Образование техноструктуры Гэлбрейт связывает с эволюцией института корпорации. Он рассматривает две стадии в развитии корпорации – предпринимательскую и зрелую. На более ранней, предпринимательской, стадии размеры производства и число акционеров были еще сравнительно невелики, технология производства относительно проста и капиталист-собственник мог принимать участие в управлении. Но впоследствии научно-технический прогресс обусловливает усложнение производства, его технологии, и управление корпоративной собственностью становится недоступным для капиталистов, не имеющих специального образования. Бразды правления в зрелой корпорации переходят к техноструктуре – группе людей, которая «направляет деятельность предприятия, является его мозгом» 23 [Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М., 1969. С. 113]. Введенный Гэлбрейтом термин «техноструктура» охватывает «менеджмент и руководящий интеллект», т.е. непосредственно специалистов по управлению и научно-технических специалистов. Гэлбрейт считает, что переход власти к техноструктуре коренным образом меняет функциональное назначение корпораций. Для современной зрелой корпорации основной целью деятельности становится уже не прибыль, а высокий темп роста производства, что соответствует интересам общества 24 [См. там же. С. 218]. Данный вывод Гэлбрейта плохо согласуется с реалиями современного капитализма. Научно-технический прогресс и привлечение менеджеров к управлению корпорациями не отменяет присущую капитализму на всех этапах его развития непосредственную цель производства – получение и умножение прибыли.
Теория нового индустриального общества Гэлбрейта фактически включает концепции «революции управляющих», «коллективного капитализма», «государства всеобщего благосостояния» А. Берли, Г. Минза, Дж. М. Кларка и других институционалистов. Но Гэлбрейт дал некую комплексную концепцию трансформации капитализма, причем не только экономики, но и его политической и идеологической сфер как непосредственного результата научно-технического прогресса. В качестве альтернативы марксизму Гэлбрейт выдвигает концепцию «конвергенции» двух мировых систем. Причину неизбежности конвергенции он усматривает в том, что крупные масштабы современного производства в развитых капиталистических и социалистических странах требуют приблизительно идентичной системы организации и планирования 25 [См. там же. С. 453].
Технократические концепции Дж. Гэлбрейта во многом напоминают взгляды Т. Веблена. Как отмечает американский исследователь институционализма А. Гручи, «разница между институционализмом Веблена и неоинституционализмом Гэлбрейта... есть в значительной степени разница между 20-ми и 60-ми годами» 26 [Gruchy A. Contemporary Economic Thought. Clifton, 1972. P. 1]. Если теорию Веблена можно охарактеризовать как начальный эскиз перенесения технологического детерминизма в экономическое исследование, то концепция техноструктуры Гэлбрейта – последовательное, развернутое применение технологического подхода к социально-экономическим явлениям современного капитализма.
Присущие книге Дж. Гэлбрейта «Новое индустриальное общество» (как и более ранней его работе «Общество изобилия») оптимистические оценки уже в 70-х годах уступают место заметному пессимизму. Расчеты Гэлбрейта на длительное просперити экономики в результате развития «индустриальной системы» не оправдались. В 1969 – 1971 гг. США были охвачены очередным экономическим кризисом, резко возросло число безработных, усилилась хроническая инфляция. В условиях нестабильности капитализма Гэлбрейт вынужден был менять свои прогнозы будущего. С признания этого и начинается опубликованная в 1973 г. его книга «Экономические теории и цели общества»: «Я должен предупредить читателя, а это тем более тяжело для меня лично, что и на мои нынешние взгляды наложило свою печать время» 27 [Galbraity J.K. Economics and the Public Purpose. N.Y., 1973. P. 10]. Для названной работы Гэлбрейта в большей степени характерен социальный критицизм, учет негативных сторон капиталистической действительности. Он более резко критикует крупные капиталистические корпорации, виновные в пренебрежении национальными интересами, расточении природных богатств, загрязнении окружающей среды; пересматривает свои прежние представления о наличии тенденции к выравниванию доходов, о ликвидации в близком будущем безработицы и бедности вследствие расширения «индустриальной системы».
Сохраняя деление капиталистической экономики на два сектора: зрелые корпорации как «планирующую систему» и «рыночную систему», Гэлбрейт в книге «Экономические теории и цели общества» уделяет больше внимания именно «рыночной системе». Критически описывает ее состояние: рост безработицы, низкую заработную плату, «самоэксплуатацию» фермеров, «постоянную нищету в сельских трущобах» и т.д. Гэлбрейт критикует практику государственного регулирования по кейнсианским рецептам и осуждает существующую политику экономического роста, основанную на гонке вооружений. Выступая за улучшение качества жизни, Гэлбрейт считает необходимым выбор экономической политики на основе комплекса показателей (в том числе состояние окружающей среды, уровень образования) и улучшение жизненных условий различных слоев населения.
Гэлбрейт отмечает сращивание техноструктуры с государственной бюрократией («бюрократический симбиоз») и утверждает, что «современное государство... это исполнительный комитет техноструктуры» 28 [Гэлбрейт Дж. К. Экономические теории и цели общества. М., 1976. С. 223]. Вопреки своим прежним взглядам он приходит к выводу, что «интересы общественности и планирующей системы обычно не совпадают» 29 [Там же. С. 276], что планирующая система использует государственные расходы в своих целях, наращивает за их счет гонку вооружений и тем самым наносит ущерб общественным интересам.
Таким образом, идея корпорации как нового социального института, функционирующего в интересах всего I общества, не характерна для указанной работы Гэлбрейта: он теперь уже не надеется, что расширение сферы зрелых корпораций ликвидирует недостатки капитализма. Гэлбрейт выступает с программой реформ, включающей три главных звена: 1) всестороннюю поддержку «рыночной системы»; 2) национализацию отдельных корпораций и расширение государственного сектора в экономике; 3) создание системы национального планирования. Комплекс таких реформ Гэлбрейт характеризует как «новый социализм». Понятие «социализм» он использует «в качестве меры, направленной на исправление положения там, где существует общий низкий уровень развития, и как средство контроля над гипертрофированным развитием" 30 [Там же. С. 356].
Пессимизм в оценке будущего капиталистического общества характерен для работ конца 60-х – начала 70-х годов видного представителя неоинституционализма, известного американского экономиста и социолога профессора Новой школы социальных исследований в Нью-Йорке Роберта Хейлбронера. Он является одним из идеологов распространенного в США экологического течения, объединившего представителей различных слоев населения, озабоченных масштабами загрязнения окружающей среды. Работы Хейлбронера, в которых преобладают алармистские ноты, могут служить индикатором общественных настроений в США того времени. Современный этап развития капитализма Хейлбронер считает принципиально новой стадией, основанной на применении качественно новой техники. По Хейлбронеру, развитие техники непосредственно, минуя производственные отношения, индуцирует главные социально-экономические изменения в обществе, грядущую трансформацию капитализма. Какой же она видится Хейлбронеру? Один из его прогнозов изложен в книге с красноречивым названием «Пределы американского капитализма». Хейлбронер, утверждая, что капитализм раздирают конфликты, делает такой вывод: «В конечном счете капитализм взвешен на весах науки и обнаружено, что он непригоден не только как социальная система, но и как философия» 31 [Heilbroner R. The Limits of American Capitalism. N.Y., 1966. P. 71]. Источник противоречий современного капитализма он усматривает в столкновении научно-технической революции и стихии капиталистического рынка. Научно-техническая революция и ее носители – вот те силы, которые, в представлении Хейлбронера, сокрушат капитализм. По его мнению, бесспорна «глубокая несовместимость между новой идеей активного использования науки в обществе и капитализмом как социальной системой» 32 [Ibid. P. 132–133]. Он сравнивает развитие товарно-денежных отношений, которое подтачивало феодализм, с современной ролью науки, олицетворяющей зародыш нового общественного строя, который уже растет и подтачивает капитализм. Представители технократии образуют ту привилегированную группу, которая возглавит будущее общество. «Сословие ученых сумеет рационально организовать производство в новой социальной системе». Акцентируя роль науки и главенствующее положение технократов в будущем, Хейлбронер, как и Гэлбрейт, во многом воспроизводит взгляды Веблена. К элитарным группам он относит научно-техническую интеллигенцию – «профессиональных экспертов, представителей академического мира в области как общественных, так и естественных наук» и «правительственную администрацию», рост которой вызван увеличением государственного сектора в экономике. В трактовке Хейлбронера эти две разнородные группы идентичны по своим интересам вследствие их «причастности к научному мышлению». По его словам, «для представителей научно-технической интеллигенции так же, как и для правительственной администрации... наука – это некий магнитный полюс их компаса ценностей» 33 [Ibid. P. 51 – 52].
Хейлбронер идеализирует труд инженерно-технической интеллигенции при капитализме как исключительно творческий, «элитарный» труд тех, кто причастен к науке. Он пишет об определяющей роли науки как о «самой жгучей идее XX в.» 34 [Ibid. P. 128]. Хейлбронер называет представителей научно-технической интеллигенции «авангардом будущего общества», который сейчас вынужденно находится «под эгидой бизнесменов», но впоследствии от нее избавится. Как это произойдет, Хейлбронер не конкретизирует, а лишь предполагает, что «растущие элитарные группы, которые не являются капиталистическими по своему существу, постепенно будут направлять общество на решение социальных проблем в духе своего мировоззрения... Тогда роль государства повысится, а бизнеса упадет» 35 [Heilbroner R. An Inquiry into the Human Prospect. N.Y., 1974. P. 31]. В его трактовке оказывается, что «общности мировоззрения» элитарных групп достаточно для радикальной перестройки капиталистического общества. Оценки Хейлбронера противоречат фактической идейно-политической дифференциации интеллигенции в капиталистическом обществе.
Хейлбронер неоднократно подчеркивает длительность метаморфозы капитализма: «Изменения могут занять несколько десятилетий или даже поколений, прежде чем они станут совершенно ясными. Но я думаю, что направление изменений уже установлено» 36 [Ibidem]. Эволюционный вариант смены власти он считает более вероятным и предпочтительным по сравнению с социальными революциями. «Новые учреждения социального и экономического контроля внутри старых институтов будут созревать медленно и... первоначально без четко сформулированной концепции сознательно созданного и управляемого общества» 37 [Ibid. P. 131 – 132]. Таким образом, трансформация капитализма представляется Хейлбронеру как стихийный, процесс, он не конкретизирует модель будущей системы.
В своих работах Хейлбронер предлагает и другие сценарии, а в некоторых из них предсказывает экологические катастрофы и даже гибель цивилизации. В работах 70-х годов Хейлбронер акцентирует внимание на отрицательных последствиях применения техники. «Неистовая сила техники» предстает как реальная угроза выживанию цивилизации. По его словам, «быстрый рост технических изменений поставил новую проблему для всего человечества – проблему сохранения экологического баланса, самой возможности жизни человека на Земле 38 [Heilbroner R. Between Capitalism and Socialism. N.Y., 1970. P. 100]