Выдающийся русский репортер В. А. Гиляровский хорошо известен читателям по книгам «Мои скитания», «Москва и москвичи», «Москва газетная», в которых увлекательно рассказано о его работе газетчика. В большинстве статей о Гиляровском, в предисловиях к его книгам пересказываются наиболее интересные моменты репортерской деятельности журналиста, поведанные им самим в книгах-воспоминаниях. А ведь они были написаны спустя много лет после происходивших когда-то событий, и редко кто мог прикоснуться к подлинным репортажам Гиляровского на газетной полосе прошлого века.
Ворошить старые подшивки в поисках нужных текстов — работа трудоемкая. Нелегко определить, а затем и доказать принадлежность многих материалов перу Гиляровского — не все они были подписаны автором, да и самих газет иногда нет в той или иной библиотеке. Тем не менее постараемся дать возможно более полную картину репортерской деятельности журналиста — как она вырисовывается при непосредственном рассмотрении комплекта газет прошлого века, начиная с 1881—1883 гг. и кончая первой русской революцией. Воспоминания же Гиляровского в этой книге будут лишь канвой, справочным материалом при путешествии по страницам старых газет.
Трем московским изданиям посчастливилось иметь Гиляровского своим постоянным репортером — «Московскому листку», «Русским ведомостям» и «Русскому слову». Умением разыскать важный, интересный материал, быть в гуще событий московской жизни, открытым сочувствием обездоленным и угнетенным журналист приносил существенную пользу как периодическим изданиям, в которых он сотрудничал, так и людям, о которых писал.
Репортажи и другие материалы Гиляровского способствовали популярности изданий, на страницах которых они публиковались. Достаточно вспомнить его репортаж о Ходынской катастрофе 1896 г., напечатанный в «Русских ведомостях», — единственный во всей русской и мировой прессе, в котором была рассказана правда о трагедии, случившейся в дни коронации последнего русского царя — Николая II. Однако свою литературную деятельность, в том числе репортерскую, Гиляровский начал значительно раньше и значительно скромнее в газете «Московский листок».
Осенью 1881 г., вернувшись с театральных гастролей по России, Гиляровский (как известно, этот неугомонный человек испытал много профессий, в том числе и амплуа провинциального актера) впервые приобщился к профессиональной работе журналиста-газетчика — несколько мелочей (стихи, анекдоты) в «Русской газете» и затем — «Московский листок», только что открытый Н. И. Пастуховым.
С 1882 г. Гиляровский — уже постоянный репортер московской газеты с оплатой по 5 коп. за строку. Сам он признавался: 1882 год — «первый год моей газетной работы». По этому году «можно видеть всю суть того дела, которому я посвятил себя на много лет» 1 [1 Гиляровский В. А. Мои скитания. Вологда, 1958 с. 218].
Привлекая Гиляровского в «Московский листок» как репортера, Пастухов требовал прежде всего «быстроты сведений о происшествиях»2 [2 Там же, с. 217]. Журналисту вменялось в обязанность знать все, что происходит в Москве и ее окрестностях. Пастухов был и первым наставником Гиляровского: знакомил его с Москвой, Подмосковьем, миром преступников и бродяг, официальными лицами московской полиции, у которых можно было получить сведения о происшествиях.
Гиляровский, имея немалый жизненный опыт и будучи человеком физически выносливым, увлекся этой работой, «живой и интересной, требующей сметки, смелости и неутомимости»3 [3 Там же, с. 217]. В поисках материала репортер пешком ходил за Даниловку, Марьину рощу и другие по тем временам окраины, изучал городские трущобы.
Издатель газеты Н. И. Пастухов был дотошным на правду сообщений, правду подробностей происшествий, которые могли бы заинтересовать средне-обывательскую публику. И Гиляровский выработал в себе обязательные качества, необходимое условие успешного репортерства — правдивость, оперативность, высокую осведомленность. Он составил круг надежных источников (это было особенно важно) дополнительной информации, выходившей за рамки сведений официальных городских, полицейских и прочих учреждений. Недаром впоследствии Гиляровский не раз посмеивался над полицией, заявляя: «...мои агенты лучше ваших».
Годы работы в «Московском листке» (1882—1883) совпали с началом политической реакции в русской общественной жизни после второй революционной ситуации. Но они были для Гиляровского и временем знакомства со многими замечательными людьми, в частности с Г. Успенским, П. Заичневским — автором революционной прокламации «Молодая Россия» и др.
В мае 1882 г. в Москве открылась Всероссийская художественная выставка, которая внесла в жизнь города много «оживления и суеты». На выставке собиралась масса интересных людей. «Для дебютирующего репортера при требовательной редакции это была лучшая школа»4 [4 Там же, с. 218], — писал журналист впоследствии. Однако не следует думать, что Гиляровский поставлял репортажи с выставки. Ничего подобного. Его тема оставалась прежней: городские происшествия — пожары, убийства, кражи, крушения. Тем не менее он «целый день пылился на Выставке»5 [5 Там же, с. 221], узнавая городские новости.
У него везде появились знакомые: сторожа на вокзалах, писцы в канцеляриях, обитатели трущоб, трактирщики, кустари, гостиничная прислуга, охотники, пожарные — «свои люди», сообщавшие ему, где что случилось. Впрочем, Гиляровский старался сам побывать на месте каждого значительного происшествия и особенно на пожарах — он имел даже специальное разрешение ездить на пожарных обозах.
Оперативность Гиляровского хорошо иллюстрирует следующий случай. Было это в 1885 г. «В поисках сенсации для «Голоса Москвы» В. М. Дорошевич узнал, что в сарае при железнодорожной будке близ Петровско-Разумовского зарезали сторожа и сторожиху. Полный надежд дать новинку, он пешком бросился на место происшествия. Отмахав верст десять по июльской жаре, он застал еще трупы на месте. Сделав описание обстановки, собрав сведения, он попросил разрешения войти в будку, где судебный следователь производил допрос.
— Я обратился к уряднику, — рассказывал он,— ...караулившему вход, с просьбой доложить следователю обо мне, как вдруг отворилась дверь будки, из нее быстро вышел кто-то — лица я не рассмотрел — в белой блузе и высоких сапогах, прямо с крыльца прыгнул в пролетку, крикнул извозчику — лихач помчался, пыля по дороге.
Меня, — продолжал рассказ В. М. Дорошевич, — принял судебный следователь Баренцевич, которому я отрекомендовался репортером: «Опоздали, батенька! Гиляровский из «Русских ведомостей» уже был и все знает. Только сейчас вышел... Вон едет по дороге!» Я был оскорблен в лучших своих чувствах...»6 [6 Цит. по: Гиляровский В. А. Москва газетная. Избранное в 3-х т., т. 2. М., I960, с. 225].
Очень часто Гиляровский был первым и нередко единственным свидетелем какого-либо важного происшествия.
В «Московском листке» журналист дебютировал театральными анекдотами за подписью «Театральная крыса»7 [7 См.: Гиляровский В. А. На жизненной дороге. Вологда, 1959, с. 189]. Первые три месяца (август — октябрь. 1881 г.) он помещал в газете «Записки» Театральной крысы и стихотворения «Улица», «Эхо (на Каменном мосту)» и др.
О первом достоверно принадлежащем ему репортаже можно говорить, лишь раскрыв номер 57 от 5 октября 1881 г. Это был отчет об убийстве в Троицком посаде, подписанный сокращенно «Вл. Г-й». Б следующем году репортерская деятельность журналиста получила более определенное выражение: стало значительно больше материалов, подписанных собственной фамилией и известными нам псевдонимами Гиляровского — «Проезжий корнет», «Свой человек». Довольно много материалов этого времени посвящено подмосковным городам — Коломне и Егорьевску.
В 80-е годы семья Гиляровского летом жила на даче в Краскове, затем в Быкове — по Казанской железной дороге. И хотя сам он на даче бывал наездами, часто корреспондировал из указанных мест Подмосковья. От Краскова до Коломны, как и до Егорьевска, 14 остановок. Проехать это расстояние в дачном поезде для молодого журналиста не составляло труда.
Первым подмосковным городом, откуда шли репортерские заметки и отчеты Гиляровского, была Коломна. В разделе газеты «По городам и селам» уже 21 января 1882 г. (№ 13) была помещена заметка «Из Коломны. От нашего корреспондента», которую можно с достаточной долей основания и по характеру изложения, и по месту происшествия считать принадлежащей Гиляровскому, хотя она и не подписана.
20 февраля в той же рубрике за подписью «Свой человек» снова печатается корреспонденция из Коломны, рассказывающая об окончании масленицы, о коломенских нищих, а также о кочующих в окрестностях города цыганах. В нее включены элементы прямого репортажа из цыганского табора: «Когда я вошел к ним, на меня бросилась громадная овчарка, но сейчас же была и остановлена. Меня приняли очень ласково.
— Садись, барин, посмотри на цыганское житье, погрейся! — предложил мне старший из них.
Я присел к огню. Замазанный до последней степени, с соломой и сором в курчавой голове, мальчик лет десяти вытащил из золы полусырой картофель и подал его мне.
— Так, Гуза, так, угощай барина! — смеясь, заметил ему отец. Все рассмеялись и что-то пробормотали между собой на своем удивительном наречии». И в корреспонденции от 21 января, и в заметке от 20 февраля есть стихи. В первом случае стихами начинается материал, во втором — ими заканчивается. Стихи любили в «Московском листке», и Гиляровский умел писать их «на случай».
Затем корреспонденции Гиляровского в газете идут все чаще. 8 апреля (№ 94) все в той же рубрике «По городам и селам» помещена корреспонденция от шестого числа из Серпухова за подписью «Проезжий корнет». Это корреспонденция-отчет о грабеже с убийством. А вскоре печатаются знаменитые репортерские отчеты журналиста в номерах 151 и 155 от 1 и 4 июня о пожаре рабочей казармы в Орехово-Зуеве за подписью «Свой человек». В № 167 — снова репортаж из Серпухова, в № 178 — сообщение из Коломны (несколько запоздавший материал от 25 июня) и в разделе «Телеграммы» сообщение от 1 июля о страшной катастрофе на Курской железной дороге. Это была телеграмма Гиляровского, который уже 29 июня случайно, будучи вместе с управляющим Московско-Курской железной дорогой в гостях у М. В. Лентовского, узнал о крушении и немедленно, по собственной инициативе, не поставив в известность даже редакцию, выехал к месту происшествия. Нелегально, спрятавшись в вагоне служебного поезда, он первым из журналистов, опередив других репортеров почти на двое суток, прибыл на место катастрофы. И в течение четырнадцати дней «Московский листок» печатал сообщения «от нарочного корреспондента» «С места катастрофы на Курской железной дороге», подписанные полным именем автора — Вл. Гиляровский.
Эти знаменитые репортерские отчеты о Кукуевской трагедии — первое крупное выступление журналиста в русской печати, которое сделало известным его имя. Он опередил все газеты.
В 1882 г. Гиляровский печатает, как можно судить по его воспоминаниям, ряд репортерских отчетов о пожарах (пожар за Бутырской заставой, летний пожар в Зарядье), о скачках и другие, еще не разысканные на страницах газеты «Московский листок» материалы. Подобные сообщения лишены личностной окраски, они кратки и фактографичны. Часть этих материалов несет в себе несомненные признаки репортажа — в них ощущается непосредственное впечатление автора, в текст вкраплены элементы оперативного интервью и масса деталей, доступных только перу очевидца. На них обратили внимание и читатели, и журналисты-профессионалы, а статьи об Орехово-Зуеве и Кукуевской катастрофе стали образцами репортерских отчетов.
В обеих поездках Гиляровскому пришлось проявить большую настойчивость и находчивость, чтобы своевременно попасть на место происшествия (официальные власти препятствовали прибытию корреспондентов), получить необходимые сведения и вовремя информировать редакцию.
Надолго запомнилось Гиляровскому одно невыполненное задание. 3 сентября 1882 г. он должен был описать полет воздушного шара над Москвой. Однако в критический для воздухоплавателя момент журналист согласился лететь с ним и, впервые совершив воздушное путешествие, улетел за пределы Москвы, не успев таким образом вовремя передать в редакцию отчет о полете. Но воспоминание-очерк об этом эпизоде, вошедший в «Москву газетную», написан в духе непосредственного репортажа — так сильно было впечатление от полета, что детали и ощущения не сгладились в памяти и спустя многие годы.
Весной 1883 г. Гиляровский снова уехал на гастроли с театром В. Н. Андреева-Бурлака. Осенью, по возвращении из поездки, он становится сотрудником газеты «Русские ведомости», решившей улучшить свою репортерскую часть. «Я вел городские происшествия и в случае катастрофы, эпидемии или лесных пожаров командировался специальным корреспондентом» 8 [8 Гиляровский В. А, На жизненной дороге, с. 194], — вспоминает Гиляровский.
Гиляровский был очень деятелен. В это время он исследовал Грачевку, Хитров рынок, давал статьи о скачках и бегах. Бродяжничество, писал он, «я сменил на обязанности летучего корреспондента, вездесущего столичного репортера»9 [9 Гиляровский Вл. Москва и москвичи. М., 1955, с.446].
День был заполнен до предела: «Днем завтракаешь в «Эрмитаже», ночью, добывая материал, бродишь по притонам Хитрова рынка. Сегодня, по поручению редакции, на генерал-губернаторском рауте... а завтра едешь осматривать задонские зимовники, занесенные снегом табуны... Рубинштейн дирижирует в Большом театре на сотом представлении «Демона», присутствует вся Москва в бриллиантах и фраках, — я описываю обстановку этого торжественного спектакля; а через неделю уже Кавказ... А через месяц Питер — встречи в редакциях... у Глеба Успенского на пятом этаже в его квартирке на Васильевском острове... А там опять курьерский поезд, опять мечешься по Москве, чтобы наверстать прошедшую прогульную неделю»10 [10 Там же, с. 446—447].
Он много ходил, ездил. У него был постоянный извозчик Дунаев. «Ваня Дунаев ездил со мной помесячно... Я ездил с ним на рискованные репортерские приключения по разным трущобам совершенно спокойно. Он бывал со мною на скачках и бегах»11 [11 Там же, с. 367]. «Увлекшись репортерством — этим «живым делом», я не жалел сил, — писал Гиляровский, — и достиг того, что перебивал славу репортеров «Московского листка»12 [12 Гиляровский В. А. На жизненной дороге, с. 194].
Редакция ценила его, платила ему, кроме обычного гонорара 5 коп. за строку, 100 руб. в месяц и оплачивала отдельные расходы на командировки. Заработок журналиста составлял 300 руб. в месяц13 [13 См.: Гиляровский В. А. На жизненной дороге, с. 195]. «В те годы... — вспоминает Гиляровский, — я занял в «Русских ведомостях» солидное положение и, кроме репортерства, печатал статьи и фельетоны»14 [14Гиляровский Вл. Москва и москвичи, с. 444].
Первые годы работы Гиляровского в «Русских ведомостях» — это годы его тесной дружбы с А. П. Чеховым. Чехов был хорошо осведомлен о положении Гиляровского, они часто встречались, помогали друг другу отыскивать сюжеты произведений. Не обходилось и без шуток, розыгрышей. Однажды Гиляровский сообщил Чехову, что пострадал во время пожара и лежит дома. Все это было вполне вероятно, ибо журналист проявлял большую отвагу при тушении пожаров. Чехов поверил. Он пишет Лейкину: «Завтра еду лечить Гиляя. На пожаре человечина ожегся, кругом ранился и сломал ногу...» 15 [15 Чехов А. П. Полн. собр. соч. в 30-ти т. Письма, т. 1, с. 228]. Но, оказалось, Гиляровский на этот раз «надул» Чехова — просто заболел рожистым воспалением.
Чехов стремился «перетащить» Гиляровского в петербургские издания («Осколки», «Новое время», «Северный вестник»), где печатался сам, но в то время сотрудничество Гиляровского в петербургских изданиях практически не осуществилось. А в «Русских ведомостях» он работал до 1899 г., да и позднее иногда корреспондировал в эту газету.
Первый год работы Гиляровского в газете его публикации анонимны. В рубрике «Московские вести» почти ежедневно идут сообщения о пожарах, происшествиях, рысистых бегах, но определить среди них материалы Гиляровского практически невозможно. Все отчеты о скачках и бегах, о пожарах, как и в «Московском листке», кратки, не несут в себе индивидуальных примет, характерных особенностей стиля и не имеют подписи. В каждом номере «Русских ведомостей», в разделе «Московские вести», не только печатаются отчеты о пожарах, но и даются в отдельные годы их месячные обзоры и даже сводки о пожарах за год (№ 112 и др.). Кто их автор, определить невозможно: подписей Гиляровского нет. Они появляются только в следующем, 1884 г.
И все-таки один репортерский материал за 1883 г. нам удалось атрибутировать. Это отчет в отделе «Московские вести» о происшествии, случившемся у дома московского богача Губкина при раздаче милостыни. Об этом репортаже вспоминает сам автор в книге «Москва газетная», приводя подробности, которые сопровождали это трагическое происшествие. Текст самого репортажа несколько отличается от изложения событий в воспоминаниях, но это и не удивительно: Гиляровский писал их много лет спустя и не был стеснен рамками редакторских требований.
А в осенний день 1883 г. дело было так: «Вчера, 29 ноября, с 8 часов утра, — читаем в № 329 газеты, — у дома умершего 27 ноября известного богача Губкина, на Рождественском бульваре, толпились массы народа, по преимуществу нищие». Собрались они по случаю ожидаемой раздачи милостыни, и когда начали раздавать деньги, произошла давка, в которой по предварительным сведениям погибло шесть человек и несколько человек было искалечено. «Опорков и рваных шапок, — писал позднее в «Москве газетной» Гиляровский, — увезли два воза». 1 декабря редакция сообщила в той же рубрике (№ 330): «В дополнение к заметке, напечатанной во вчерашнем выпуске нашей газеты, о катастрофе у дома Губкина, нам доставили следующие подробности». И далее идет репортаж-отчет Гиляровского:
«Накануне катастрофы, 28-го ноября, внук покойного г. Кузнецов, по обычаю, существующему среди купечества, роздал несколько сот рублей «на поминки» нищим, собравшимся у дома покойного в количестве 300—350 человек в чаянии обычной подачки. Весть об этом мигом облетела все нищенские притоны, и на другой день, 29 ноября, с самого раннего утра, к дому Губкина начали стекаться оборванцы, мало-помалу положительно запрудив не только проезд Рождественского бульвара, но и весь бульвар и прилегающие к нему переулки. Тут было не менее 15 тыс. человек, частью нищих, а главным образом так называемых хитровцев, людей без определенных занятий и места жительства, в лохмотьях и отрепьях. Наконец ворота дома Г. отворились, и во дворе приказчик с несколькими артельщиками начали раздачу — по 1 руб. на человека. Лишь только разнеслась об этом весть, как колоссальная толпа разом ринулась в ворота. Несколько городовых с околоточным надзирателем пытались сдержать этот дикий напор, но сами были быстро смяты. В течение нескольких минут происходила страшная давка, особенно в воротах дома, и над толпой, в которой каждый старался опередить другого, стоял непрерывный смешанный гул как бы борющихся людей. Порой из этого хаоса звуков вылетали отчаянные, дикие крики. Явился отряд полицейских и жандармов, приехали обер-полицмейстер генерал А. А. Козлов и полицмейстер Н. И. Огарев. После страшных усилий, удалось развеять толпу, и тогда представилась ужасная картина: на снегу, покрытом массой опорков и лохмотьев от одежды, лежало несколько человек; другие хоть и держались на ногах, но стонали от боли; в стороне оттирали снегом какого-то полицейского чиновника. На месте осталось шесть трупов, страшно обезображенных, толпа смяла этих несчастных и положительно их растоптала; сверх того один оказался с такими страшными увечьями, что через несколько времени умер, три или четыре человека получили тяжелые увечья и, наконец, многие отделались легкими повреждениями; трупы пострадавших поспешили отправить в приемный покой Мясницкой части. В течение всего дня и на другой день, 30 ноября, когда тело покойного А. С. Губкина было отправлено по железной дороге на родину, у дома продолжали стекаться толпы, которые тотчас же рассеивались полицией».
Это трагическое событие явилось как бы прологом другой, более серьезной катастрофы, происшедшей тринадцать лет спустя на Ходынском поле при раздаче гостинцев — милостыни Николаем II, свидетелем которой стал Гиляровский.
Период активного сотрудничества Гиляровского в «Русских ведомостях» падает на наиболее интересный момент в истории этой газеты. Хотя 80-е годы были крайне неблагоприятными для развития русской журналистики — политическая реакция заставляла многие периодические издания «сбавить тон», быть очень осторожными в отношении постановки общественных вопросов, приглашения новых сотрудников, «Русские ведомости» не уронили своего достоинства, не повернули к черносотенству и реакции, как сделало, например, «Новое время». Именно в 80-е годы, правда, в силу драматических обстоятельств — закрытия в 1884 г. передового журнала «Отечественные записки», сюда пришли и стали печататься М. Е. Салтыков-Щедрин, Г. И. Успенский, А. Н. Плещеев, Н. К. Михайловский и другие литераторы демократической ориентации. Не случайно Гиляровский в «Москве газетной», рассказывая о своей работе в «Русских ведомостях», вспоминал о «счастье для молодого журналиста... видеть свою подпись полной фамилией, иногда «В. Г-ский»... рядом с корифеями»16 [16 Гиляровский В. А. Избранное, т. 2, с. 33]. Гиляровский с благодарностью вспоминал хорошие отзывы Салтыкова-Щедрина и Г. Успенского о его фельетонах и рассказах, о дружбе с Успенским, Чеховым, Маминым-Сибиряком и др. Тогда же он познакомился с П. Заичневским, нелегально проживавшим в Москве после возвращения с каторги.
В 80—90-е годы имя Гиляровского становится популярным и часто мелькает на страницах газеты, появляясь то в хронике (из нее мы узнаем, например, о чтении Гиляровским стихов на могиле Я. Полонского в Рязани, о выходе сборника его стихов «Забытая тетрадь»), то в объявлениях по поводу открытой журналистом в 1896 г. конторы по приему объявлений во все газеты. Печатаются очерки, репортерские отчеты, рассказы Гиляровского.
В 1884 г. было опубликовано несколько подписанных Гиляровским материалов. К ним относятся сообщение о начале подземных работ по добыче артезианской воды в Москве (17 июля, № 196), репортаж о военных маневрах под Москвой (31 августа, № 241) и очерк-репортаж «В туннеле артезианского колодца» (19 декабря, № 351). Последний материал лег в основу главы «В царстве гномов», вошедшей в книгу «Трущобные люди».
В 1884 г. журналист вел репортаж из зала суда по делу Рыкова, писал о пропаже сейфа у Бордевиля и др. В 1885 г. в двух номерах газеты (№ 148 17 [17 В книге Н. Морозова «Сорок лет с Гиляровским» (М., 1963, с. 25) ошибочно указан № 21] и 186) печатается знаменитый очерк Гиляровского «Обреченные» — одно из самых крупных произведений писателя и журналиста, опубликованное за полной его подписью и получившее одобрение Г. Успенского, Салтыкова-Щедрина и др. С большей долей основания можно считать принадлежащими Гиляровскому неподписанные материалы в № 99 (о Хитровом рынке), № 153 (о реке Неглинке), № 180 (о побеге арестантов), № 206 (репортаж об отъезде из Москвы в Нижний Новгород американца Шюдце — участника поисков Лонга) и некоторые др.
В 1886 г. публикуется репортаж о пожаре на фабрике Хлудова в Егорьевске. Это весьма яркий образец развернутых «пожарных» репортажей Гиляровского, позволяющий наряду с репортерскими отчетами о пожаре рабочей казармы в Орехово-Зуеве установить типические, характерные черты подобных материалов журналиста.
Вскоре в газете печатается большая статья Гиляровского «Провинциальные актеры», в которой автор рассказывает много интересного о быте, экономическом положении русского актера, особенно провинциального, о репертуаре театра и антрепренерских приемах привлечения публики. В том же году появляется его репортерский отчет о юбилейном представлении в Большом театре оперы А. Г. Рубинштейна «Демон». Этот материал до сих пор не был известен. В очерке «Московские газеты в 80-х годах» Гиляровский вскользь упоминает о посещении им сотого представления оперы «Демон» в Большом театре и о своем отчете о спектакле в газете «Русские ведомости»18 [18 См.: Гиляровский В. А. На жизненной дороге, с. 200. Упоминание в «Москве газетной» о посещении сотого представления оперы «Демон» отличается еще меньшей точностью]. Но поиск этой заметки оказался не таким легким, как представлялось на первый взгляд.
Сотое представление оперы Рубинштейна «Демон», по свидетельству газеты «Театр и жизнь», состоялось 24 апреля 1886 г. Однако ни в одном из апрельских номеров «Русских ведомостей» отчета об этом спектакле не оказалось. В газете за 24 апреля нет даже обычной информации о репертуаре московских театров. В чем же дело?
Решение подсказала статья критика С. П. Казанцева (см. журнал «Русская мысль», 1886, № 10), посвященная, постановкам «Демона» в оперном театре. Из этой статьи стало очевидным, что юбилейным оказался не сотый, а сто первый спектакль оперы и проходил он в понедельник, 22 сентября того же года, т. е. уже в новом зимнем сезоне. Связано это было прежде всего с присутствием на спектакле А. Г. Рубинштейна, который дирижировал оркестром Большого театра. Кроме того, спектакль шел «в пользу главного машиниста и декоратора К. Ф. Вальца за 25-летнюю службу», как говорилось в репертуаре (Русские ведомости, 1886, 22 сентября) и афишах театра.
«Русские ведомости» выдали мне 5 рублей на билет, — пишет Гиляровский, — и просили дать отчет об этом спектакле»19 [19 Там же, с. 200]. Достать билет за 5 руб. оказалось невозможно, ибо цены официально были повышены, но все же Гиляровский, пользуясь тем, что служащие театра хорошо его знали, прошел в театр и даже получил место в партере (весьма необычным способом, о чем мы скажем ниже). Утром следующего дня в газете «Русские ведомости» под рубрикой «Театр и музыка» появился отчет Гиляровского о представлении «Демона»: «Вчера, 22 сентября, в Большом императорском театре, в бенефис декоратора и машиниста театра К. Ф. Вальца, шел «Демон». Театр был совершенно полон, и сбор по возвышенным ценам достиг около семи с половиной тысяч рублей. Бенефицианту поднесено несколько адресов, масса подарков и венков. М. Н. Климентовой, исполнявшей роль Тамары, поднесен роскошный букет из живых цветов. Бенефициант, дирижировавший оркестром А. Г. Рубинштейн и участвующие были вызваны много раз».
Отчет имеет как бы продолжение в следующем номере газеты от 24 сентября: «...А. Г. Рубинштейн уехал вчера, 23-го, в Одессу, откуда он отправится за границу... А. Г. Рубинштейн остался очень доволен исполнением «Демона» в спектакле 22 сентября. Действительно, все исполнители сделали все для них возможное, хоры были, превосходны, оркестр также. Постановка оперы страдает капитальным недостатком — нестерпимо длинными антрактами; так, напр., антракт между первой и второй картинами длился более получаса, а между двумя последними — почти полчаса, между тем как в интересах музыки желательно было бы сократить их до возможного minimuma. С этой стороны мы предпочли бы менее сложную постановку, лишь бы нашлась возможность сократить антракты». Замечание об излишне длинных антрактах было деликатной критикой некоторых постановочных излишеств декоратора Вальца, что отмечалось тогда многими.
Благодаря этому материалу мы можем составить представление о характере других отчетов журналиста, которые в массе своей шли без подписи и остаются неизвестными, поскольку репортерская деятельность была штатной обязанностью Гиляровского и оплачивалась постоянным месячным окладом в 100 руб.
Следующий, 1887, год отмечен наибольшим числом подписанных материалов Гиляровского в газете. Их шесть: «Подземные работы в Москве» (№ 35), «Ловля собак в Москве» (№ 200), «Солнечное затмение под Москвой» (№ 216—217), «С гуслицкого пожара» (№ 250), «Московские городские - бойни» (№ 262) и очерк под заглавием «Из-за чего?» (№ 306) о нищем калеке, который замерз на улице. Некоторые из этих работ известны по рассказам о них в книгах Гиляровского, другие прочно забыты. К последним надо отнести статью «Ловля собак в Москве» с элементами прямого репортажа в ней и статью «Московские городские бойни».
При просмотре номеров «Русских ведомостей» за 1887 г. всплывают забытые детали, связанные с описанием Гиляровским солнечного затмения в Клину и полета Д. И. Менделеева на воздушном шаре во время редкого необычного явления природы. Этим событиям была посвящена известная статья-репортаж Гиляровского «Солнечное затмение под Москвой»; кроме того, на следующий день в отделе «Телеграфические известия» без названия было опубликовано сообщение из Клина о возвращении в город после полета проф. Менделеева. Вот это сообщение:
«(от наших корреспондентов)
Клин, 8 августа. Сегодня, в 7 часов вечера, возвратился профессор Менделеев. Во время затмения он поднимался в продолжение 15 минут на высоту 3500 метров. Ему удалось видеть блистательную корону, которая скоро была закрыта облаком; он видел бегущую по облакам тень, делал наблюдения термометром, барометром. В течение целого часа профессор Менделеев земли не видел. Головокружения он не чувствовал и сохранял полное самообладание. Вскоре шар обсох. Во избежание дальнейшего подъема, Менделеев открыл клапан и стал спускаться на обширную поляну близ Калягина. Местные крестьяне скоро заметили спускающийся шар и приняли благодушно почтенного воздухоплавателя. Сброшенными с шара повестками он дал знать о необходимости ловить гайдроп. Якорем он не пользовался. Гайдроп поймал крестьянин Егор Григорьев. Гайдроп потом привязали к дереву. Благодаря помощи крестьян спуск был вполне благополучный. Шар опустился окончательно в 9 часов 20 минут утра... Проф. Менделеев вернулся в Клин через Сергеевский посад и Москву. Он вполне здоров, хотя несколько утомлен сильными эмоциями и переездом по железной дороге... Проф. Менделеев намерен сообщить подробности своих наблюдений в заседании физико-химического общества»20 [20 Русские ведомости, 1887, 9 августа, № 217, б/п].
Этот материал следует считать написанным Гиляровским или, по крайней мере, при его участии, поскольку в нем содержится указание: «от наших корреспондентов», а корреспондентами газеты в Клину были два человека: Гиляровский и Г. Д-в (Джаншиев?). Но стиль Джаншиева, о чем будет сказано ниже, сильно отличался от стиля Гиляровского выспренностью и избыточной эмоциональностью.
Сообщение «Русских ведомостей» о полете внимательно прочитал Менделеев, и в № 221 было опубликовано его письмо, где ученый уточнял некоторые детали (время нахождения в полете и др.).
К материалам Гиляровского мы относим и репортаж в отделе «Московские вести» о пожаре на мельнице Эрлангера в Сокольниках (№ 221). Обстоятельность, внимание к героизму пожарных, быту рабочих, некоторые приемы описания, напоминающие репортажи журналиста о пожаре на фабрике Хлудова в Егорьевске, непосредственное участие автора в событии, что видно из текста сообщения, не оставляют сомнения в принадлежности репортажа Гиляровскому.
Упомянем еще несколько репортажей Гиляровского. В 1888 г. отметим сообщение о катастрофе на станции Голицыно Московско-Брестской железной дороги (3 мая); в 1893 г. — статью «Гибель парохода Альфонс Зевеке» (22 июня), а в 1896 г. — знаменитый репортаж «Катастрофа на Ходынском поле» (20 мая). В 1898 г. в отделе «Внутренние известия» с 23 по 28 октября публиковалось несколько репортерских отчетов о похоронах в Рязани поэта Я. Полонского21 [21 Ср. в «Москве газетной»: «....я хоронил Я. П. Полонского, командированный «Русскими ведомостями» в Рязань» (Гиляровский В. А. Избранное, т. 2, с. 134)], с которым Гиляровский был хорошо знаком и с которым нередко встречался при жизни.
В целом работа Гиляровского в «Русских ведомостях» оставила у него приятное воспоминание22 [22 См.: Гиляровский В. А. Москва газетная. — Избранное, т. 2, с. 32—33], тем более что редакция в 1908 г. тепло и сердечно отметила юбилей 25-летней литературной деятельности журналиста.
***
Второму периоду плодотворной работы в московских газетах предшествовал сравнительно небольшой отрезок времени, когда Гиляровский был сотрудником петербургской газеты «Россия» А. В. Амфитеатрова. В 1899 г. по просьбе редакции он заведовал московским отделением этой газеты. Его обязанностью было сообщать по телефону в редакцию наиболее важные московские новости.
В 1899 г. для газет злобой дня был пушкинский юбилей. Рубрика «Чествование Пушкина в Москве» в основном заполнялась материалами московского отделения газеты. Сам Гиляровский в воспоминаниях рассказал об интервью с В. А. Нащокиной — современницей Пушкина, опубликованном в газете Амфитеатрова. Здесь он напечатал рассказ «Преступление», корреспонденцию об эксплуатации рабочих в чайной фирме Высоцкого и Гоца и репортаж о поездке в Донские гирла, по его словам, «последний репортаж последнего года столетия»23 [23 Там же, с. 282].
Но главное место в газете принадлежало материалам журналисту из Сербии. Амфитеатров требовал от своего московского коллеги сенсационных новостей, и Гиляровский решил, отправиться на Балканы. Балканских материалов в общей сложности было напечатано семь, начиная от телеграммы из венгерского города Омолдовы (1899, № 63) и кончая заметкой «Милан и г. Вишняков» (1899, № 84). Деспотическая политика сербского короля Милана и полицейский террор в стране сделались благодаря корреспонденциям русского журналиста предметом всеобщего осуждения, что способствовало разоблачению антинародной политики сербского правителя и спасло жизнь многим сербам.
Начало нового века для Гиляровского ознаменовалось тем, что он снова стал активным репортером большой московской газеты «Русское слово». «Работаю в «Русском слове», — писал журналист,— только по... просьбе» Дорошевича. «Уезжая за границу, он всегда просил меня писать и работать больше, хотя и при нем я работаю немало»24 [24 Гиляровский В. А. Избранное, т. 2, с. 220].
Несмотря на то что Гиляровский проработал в «Русском слове» более десяти лет (с 1901 по 1913 г.), у нас до сих пор нет более или менее полной картины сотрудничества журналиста в газете Сытина, характеристики тематики и жанрового своеобразия его материалов. Многие публикации не выявлены и никем не собраны.
В 1901 г. публикации Гиляровского в газете еще носили эпизодический характер. Так, в сентябре (№ 258) он пишет очерк «Под землей», где рассказывает о впечатлениях репортера, побывавшего в артезианском колодце и в трубе, в которую заключено русло Неглинки. В декабре (№ 272) — очерк «Драматурги собачьего зала», позднее целиком вошедший в книгу «Москва газетная», и репортаж о пожаре строящегося здания гостиницы «Метрополь» (№ 345).
В 1902 г. Гиляровский опубликовал в «Русском слове» большой цикл очерков, зарисовок, статей, корреспонденции на болгарскую тему. Первый из них «По дороге на Шипку» появился в № 251, а последний — «Народ и войско Болгарии» — в № 276. Это были воспоминания, передающие впечатления от празднования в Болгарии 25-летия победы в Освободительной войне 1877—1878 гг. против турецкого порабощения. Все эти материалы написаны в манере восторженных путевых записок и представляют собой описания завершающих сражений, которые были разыграны на местах исторических боев в дни юбилея. Гиляровский, сохраняя в большинстве случаев репортажный характер своих материалов, рассказывая о торжествах, имитирующих боевые действия на полях былых сражений, вместе с тем говорит и о боях реальных, 25-летней давности, о подвигах и героизме русских и болгарских воинов, народа Болгарии, включая в повествование воспоминания живых участников боев. Этот сплав рассказа о празднестве и очерка реальных исторических событий героической давности составляет яркую особенность болгарских материалов Гиляровского в «Русском слове» 1902 г.
В том же году Гиляровский пишет для газеты две статьи в связи с постановкой пьесы М. Горького «На дне»: «Постановка» (№ 349) — о первом впечатлении от пьесы человека, хорошо знающего «дно» жизни, и «Час на дне» (№ 352) — о посещении Хитровки после спектакля. «Посмотрев пьесу Горького, я вздумал вчера подновить впечатление», — писал Гиляровский.
А несколько раньше, в № 304 «Русского слова», была помещена остроумная фельетонная заметка «Пора бы...» о нелепых названиях многих московских улиц и переулков:
«...А Банных переулков семь! Безымянных — девятнадцать! Благовещенских — 4, Болвановских — три!
Только три.
Мало по нашим грехам! Ей-богу, мало!
И Брехов переулок только один.
А вот Грязных — два.
Врут, больше! Все грязные и кривые!»
К теме борьбы балканских славян за свободу Гиляровский возвращается и в 1903 г. в рассказе «Божье дело» (№ 10, позднейшее название — «Правое дело»).
31 января в газете идет репортаж Гиляровского «Бесприютные», в котором говорится об отсутствии в городе надлежащей медицинской помощи рожени-цам и о нередком случае рождения ребенка прямо на улице. Родовспомогательное отделение при Воспитательном доме открыто на 2000 приемов в год, а их бывает 7000! «Ужасно родиться на улице!»
В феврале журналист высмеивает и уличает московских виноделов и виноторговцев в подделке вин. В апреле пишет о детях-беспризорниках Хитрова рынка (№ 90): «Нищета ни в чем не повинного ребенка — ужаснее всего в мире», — заключает автор. В № 182 помещена репортерская заметка «Зрелище» о факте вопиющего беззакония — отправке крестьян-переселенцев в вагонах для перевозки скота и др.
Социальная острота репортажей Гиляровского нарастает вместе с ростом социальных противоречий в стране. Особое место в 1903 г. занимает его репортаж-фельетон «Люди четвертого измерения» с подзаголовком: «Вечер смеха и забавы» (№ 78, 20 марта), рассказывающий об одном из литературных вечеров и содержащий критику ряда столичных поэтов-декадентов. Известен восторженный отзыв А. П. Чехова об этом репортаже: «Милый дядя Гиляй. Твои «Люди четвертого измерения» великолепны, я читал и все время смеялся. Молодец дядя!..»25 [25 Чехов А. П. Полн. собр. соч. в 30-ти т. Письма, т. 11, с. 183. В кн. Гиляровского «Москва и москвичи», в главе «Жизнерадостные люди» (с. 461) воспроизведена открытка-письмо Чехова с ошибочной датой его написания, а именно 23 марта 1900 г. На самом деле письмо относится к 23 марта 1903 г. Эта досадная ошибка до сих пор не исправлена и не оговорена в примечаниях к Сочинениям В. А. Гиляровского].
Дело в том, что в течение февраля — марта в литературных кружках Москвы происходили бурные споры о «новом искусстве». Об этом рассказывает В. Я. Брюсов в своем дневнике26 [26 Русская литература конца XIX — начала XX в. 1901 — 1907. М., 1979, с. 389—390]. Наряду с Брюсовым и Бальмонтом в них принимала участие «целая гурьба» юных декадентов. Многие из них выступали неудачно, их ругали газеты, в том числе и репортер «Русского слова». «Дядя Гиляй» высмеял именно этих молодых декадентов, которых он окрестил «подбрюсками». Особенно Гиляровский считал неудачным выступление Курсинского на вечере поэтов 19 марта. «Этого «оратора», — писал Гиляровский, — за его неприличные выходки по адресу шестидесятых годов останавливает даже председатель...» Но окончательное мнение о молодых декадентах сложилось у него после того, как он увидел их в конце вечера за ужином, а затем — в карточной комнате, где обнаружилась их ординарная буржуазная сущность.
«О, если бы я не видел их в карточной комнате — я не написал бы ни слова об этом вечере!..
В карточных комнатах четвертое измерение исчезло, а ярко выступили из «подбрюсков» их буржуазные мозги с плебейской боязнью быть обманутыми...
Они раскрыли свои карты!..
— Ишь ты!.. - сказал бы Лука...
Я бы никогда не сказал слова «подбрюсок».
И теперь я не говорю ни слова ни о К. Д. Бальмонте, ни о В. Я. Брюсове.
Но мне их жаль в их последователях, в этих именуемых людьми, которые пыжатся, чтобы показаться заметными, чтоб чем-нибудь выделиться».
Необыкновенные люди, за которых они себя выдавали, люди мечтаний, снов, мистики, т. е. «четвертого измерения», оказались прозаичными чревоугодниками-практиками.
Творчество Гиляровского 1904 г. знаменательно статьями о Чехове, в связи с кончиной писателя, и известным репортажем о небывалом урагане в Москве. Ураган прошел 16 июня полосой по северо-восточной части города, от станции Карачарово до Сокольников и далее в направлении Ярославского шоссе. Репортаж был памятен для автора не только силой впечатления, произведенного самим происшествием, но и тем, что газета, где он был напечатан, достигла в тот день рекордного числа экземпляров — ста тысяч.
Гиляровский писал, что он «по счастью» оказался в центре событий, т. е. в центре сокрушительного урагана. По его рассказу об этом в «Москве газетной» и сообщениям в «Русском слове» можно достаточно точно установить и местонахождение журналиста, и время, и маршрут следования его по пораженной стихией местности вплоть до возвращения в редакцию.
Смерч действительно небывалой силы застал репортера где-то в районе Лефортова, Лефортовской площади, Лефортовского сада, близ Анненгофской рощи. Отсюда Гиляровский направляется по Красноказарменной улице, Коровьему броду, Хапиловской улице, пересекает Госпитальную, Ирининскую улицы, идет Гавриковым переулком мимо Ольховской улицы и выходит через Краснопрудную и Ивановскую улицы к Сокольникам. Здесь он берет извозчика и скачет в редакцию, по пути заезжая в Басманную и Яузскую больницы и полицейские части.
Ураган застал Гиляровского в Лефортове около 5 часов вечера. В 10 часов журналист был уже в редакции. Два часа в кабинете Дорошевича он пишет репортерский отчет «Ураган. В Москве». Два часа спит здесь же на диване, затем читает набор полосы. Дорошевич заканчивает верстку номера, и в 2 часа ночи они вместе снова едут на место происшествия. С 3 часов ночи до рассвета обходят район бедствия. «В 7 часов мы с моим спутником поехали в город и до самого дома не обменялись ни одним словом. Впечатление ужасное», — писал Гиляровский в очередном номере газеты, заняв целый «подвал» взволнованным рассказом о стихийном бедствии, вызвавшем человеческие жертвы и большие разрушения.
Мы уже говорили, что с обострением социальных противоречий в стране в период 1903—1904 гг. Гиляровский публикует ряд острых репортерских отчетов о положении городской бедноты. К ним следует отнести и репортаж «Учащиеся работницы», опубликованный в «Русском слове» 21 октября 1904 г. (№ 293). Это произведение снова связано с положением трудовой женщины в Москве, в России. Репортаж посвящен организации дела помощи роженицам. В репортерской заметке «Бесприютные» журналист уже указывал, что родовспомогательное отделение при московском Воспитательном доме никак не удовлетворяет москвичей по количеству коек и это приводит к трагическим последствиям. Теперь он решил рассказать о жизни слушательниц московских акушерских курсов при том же отделении Воспитательного дома:
«Два года жизни впроголодь. Два года беспрерывной работы при напряженных нервах, работы часто без сна, неделями не раздеваясь.
В маленькой дежурной комнатке с четырьмя кроватями и столом посредине их помещается день и ночь тринадцать, а иногда сорок.
Сидят разговаривают. Устало дремлют вокруг стола. Пьют чай иногда только с черным хлебом. Кто что принесет из дома. Днем им дают на дежурстве по тарелке супу и по котлетке, но не на всех, а на половину собравшихся. И они делят пополам все, что принесут им.
Ночь. Они дремлют вокруг стола или по четверо спят поперек кровати в своей дежурке. Кое-как, до первого крика больной. Вдруг звонок от швейцара. И дежурная, уже сутки не спавшая, вскакивает и бежит вниз...»
Работа и учение без каникул, за слушание лекций — плата 35 руб. Но эти ученицы, сами находясь в исключительно трудных условиях, способны делиться последней копейкой с роженицами, у которых нет денег, а чтобы оставить ребенка в Воспитательном доме, надо заплатить 25 руб. Большинство уносит новорожденных с собой. «Куда несут?» — спрашивает Гиляровский. И сам отвечает: «Ответ сплошь и рядом в «Полицейских ведомостях».
Газетные выступления Гиляровского в «Русском слове» в 1903—1904 гг. интересны еще и тем, что в них он поднимает вопросы профессиональной работы репортеров. Это статьи-репортажи «По собственной неосторожности» (1903, № 166), «Три тысячи бритых старух» (1904, № 9) и некоторые другие. Автор высмеивает штампы в репортерской практике, вскрывает серьезные недостатки в работе репортеров по уголовным делам, издевается над хлестаковщиной, враньем, характерным для части буржуазных журналистов своего времени.
Русско-японская война вскрыла многие пороки в деле Организации снабжения армии. Гиляровский откликнулся и на эту тему. В начале 1905 г. он пишет знаменитый репортаж «Нитки» (№ 12—16), разоблачающий недобросовестных поставщиков швейных изделий для солдат и офицеров. Военную тему отразили и его репортерские зарисовки, выполненные на основе бесед с солдатами, вернувшимися в Москву. Все они посвящены героизму русского солдата («В поезде Стесселя», «Орлы орлиного гнезда», «Ничего»).
По-прежнему не проходит журналист мимо жизни простых горожан-тружеников. Он пишет о трактирных половых, о бедности штатных воспитателей (надзирателей, как их тогда официально называли) Воспитательного дома, о плохом состоянии благотворительных учреждений в городе, о бедствиях болгарской семьи Маноловой в Москве, о создании общества половых, о попытках борьбы с пьянством и т. д.; обращает внимание на пробуждающееся в народе стремление к улучшению своей жизни, условий труда.
Особо следует отметить пространный репортаж Гиляровского под названием «Праздник рабочих» (1905, № 118, 3 мая), — это рассказ о праздновании Первого мая в Сокольниках.
«О первом мая в Сокольниках говорили давно. Носились слухи о «бунте», об избиениях, разгромах. Множество прокламаций в этом духе было разбросано всюду. Многие дачники, из боязни этого дня, не выезжали в Сокольники, и дачи пустуют.
Но это был измалеванный черт, которого, оказалось, бояться нечего.
Гулянье 1 мая в Сокольниках прошло благополучно. Народу было более 50 000...
Подстриженные, причесанные, одетые по средствам и обычаю, рабочие все были чисты, праздничны, и сновавшие между ними хулиганы и «ночные сокольничьи рыцари» ярко отличались от них.
И когда эта «рвань коричневая» подходила к группам рабочих, ее встречали не совсем дружелюбно...
...Если в толпе были только одни рабочие, — все обходилось благополучно, послушают, поговорят и мирно расходятся. Иногда после речей кричали «ура», но было все смирно.
Не то, когда появлялись хулиганы и карманники!»
Далее шел рассказ о кратковременной панике, спровоцированной хулиганами среди гуляющих.
Заканчивается репортаж так:
«Городской праздник был окончен. Москвичи, натерпевшись страху в десятиминутной панике, убрались восвояси, кто на трамвае, кто на извозчике, кто пешком.
Рабочие остались в роще, заняли чайные столики, снова стали собираться в свои партии...
Часу в седьмом образовалась... одна партия, человек в триста, которая прошла по четвертому просеку до линии Московско-Ярославской ж. д. и на 5-й версте, на полотне, расположилась, и начались речи...
В самый разгар речей вихрем по 4-му просеку налетел взвод казаков, и толпа скрылась в чаще леса.
Это был последний эпизод в Сокольничьей роще 1 мая...
Все страхи и ужасы этого дня, навеянные некоторыми газетами и массой прокламаций, оказались вздорными.
Пусть же празднуют и рабочие!
Пусть 1 мая в Сокольниках будет их день. Как Татьянин день для студентов...»
Этим мы завершаем обзор репортерской деятельности Гиляровского в московских газетах, хотя она продолжалась и далее. Он печатает документальные очерки и рассказы, снова возвращается к теме городских трущоб, публикует несколько репортерских заметок о московской старине.
В 1908 г. журналистская общественность тепло отметила 25-летие литературной деятельности Гиляровского, причем именно литературной, а не репортерской. Репортерская работа Гиляровского началась несколько раньше 1883 г. Писатель-журналист был тронут вниманием братьев-писателей и журналистов. В декабре 1908 г. он писал в «Письме в редакцию «Русских ведомостей»: «Покорнейше прошу не отказать напечатать в вашей уважаемой газете следующее мое письмо:
Много приветствий сердечных, славных получил я 30-го ноября в день 25-летия моей литературной деятельности. Ответить на каждое нет никакой возможности. Примите же вы, приветствовавшие меня, мою глубокую, сердечную благодарность за милое ко мне отношение. Примите спасибо от всей моей души.
Вл. Гиляровский»
***
В. А. Гиляровский прославился, прежде всего, как репортер, хотя выступал в различных газетных жанрах и был в этом отношении разносторонним журналистом. Кроме того, он писал стихи и художественные произведения в прозе. Вопрос о Гиляровском — журналисте и репортере — неизбежно перерастает в вопрос о профессиональном умении, о наиболее продуктивных методах работы, о мастерстве журналиста вообще.
В наследии Гиляровского-журналиста много произведений, отвечающих всем признакам классического репортажа.
Репортаж — это не просто сообщение о событии, а новость документальная, известие, поданное через непосредственное восприятие журналиста с места действия, происшествия, это информационный материал, создающий «эффект присутствия». Репортаж отличают широкое использование образных средств, живой эмоциональный язык, динамичный показ событий. Он не столько сообщает о событии, сколько показывает его через восприятие автора — участника или свидетеля происходящего. Таковы лучшие репортажи Гиляровского: «Подземные работы в Москве», «Солнечное затмение под Москвой», «Катастрофа на Ходынском поле», «Ураган» и многие другие. Однако значительное число газетных выступлений журналиста не всегда укладывается в рамки требований жанра. Чаще это статья, заметка, очерк, отчет. И все-таки правы были современники Гиляровского, называя его по преимуществу репортером. Он ро-пертер прежде всего по своему амплуа, по положению в газете и методам работы над материалом. Большую часть жизни Гиляровский был «летучим корреспондентом», «всезнающим» москвичом. Почти в каждом его произведении, даже написанном в жанре отчета или корреспонденции, воспоминаний или рассказа, всегда есть элемент репортажа — кусочек живого диалога между участниками события, между журналистом, свидетелем описываемых событий, и героем или же признание самого автора о непосредственном присутствии его на месте действия, о репортерском методе наблюдения и сбора сведений. Очень часто, изложив сообщение в жанре отчета или заметки, журналист заканчивает его несколькими репликами участников события, тем самым придавая материалу репортажный характер. Даже рассказ он любил давать в стиле репортажа...
Гиляровский часто оказывался в гуще происходящего, но еще чаще выезжал на место происшествия после его свершения. Так было с Кукуевской катастрофой, так было и с пожаром в Орехово-Зуеве, в Гуслицах. Но и тогда из-под его пера выходил репортерский отчет не менее яркий, чем прямой репортаж. Это было все-таки сообщение с места действия, хранившего следы события, сообщение, окрашенное живыми мнениями, впечатлениями очевидцев. В нем раскрывались такие детали, которые не проявлялись в ходе непосредственного события, а были доступны только внимательному взору любознательного газетчика.
В этом отношении интересна работа журналиста над двумя сообщениями об урагане в Москве летом 1904 г. Первое из них было сделано тотчас после пережитого в необыкновенном воздушном потоке, а второе — спустя несколько часов, ночью и ранним утром следующего дня. Однако жанровые достоинства второго репортажа нисколько не слабее первого. И эффект присутствия, и эмоциональный строй, и живой диалог с людьми, пережившими катастрофу, — все признаки репортажа налицо.
Вообще Гиляровский убедительно показал, что материал, написанный после события (даже воспоминания) может быть хорошо передан именно в жанре и стиле репортажа. В этом отношении показательны его воспоминания о своем первом полете на воздушном шаре. Написанные впервые 40 лет спустя после события для книги «Мои скитания», они читаются и воспринимаются как прямой репортаж, лишь дошедший до нас с запозданием. В той же книге в жанре репортажа описан «Эрмитаж» Лентовского и жизнь бурлаков.
О бурлаках, о тяжести их труда, знают все, но только у Гиляровского читатель прочувствует профессиональные особенности бурлачества. Его заметки дают возможность представить реально, зримо труд и быт бурлаков, их положение, рабочий день, прием пищи, отдых, раскрывают их психологию и манеру поведения. Описание бурлацкого труда в книге «Мои скитания» выдержано в репортерском стиле, в динамике движения; автор сообщает яркие профессиональные подробности и детали, использует специальную лексику, терминологию бурлаков, их. песни-речевки («Белый пудель шаговит, шаговит...») и т. д.
Как все газетные репортажи Гиляровского, рассказ о бурлачестве написан с такими подробностями, так обстоятельно, что любой вопрос, возникающий у читателя по мере чтения, находит разрешение в самом тексте. Повествование как бы предусматривает возможные недоумения читателя. Это свойство всех репортажей Гиляровского — никаких неясностей при весьма экономной манере изложения.
Гиляровский настолько мастерски владел жанром репортажа, что даже некоторые его рассказы выдержаны в манере и стиле репортажа. Наиболее типичный пример тому — рассказ «В вихре», опубликованный в сборнике «Литературные вечера» в 1907 г.
В рассказе о поездке в Болгарию в 1902 г. не только настоящее подано средствами репортажа, но и прошлое предстает как настоящее, сиюминутное: «Тихо спускался скобелевский отряд по снежным Балканам с Лысой горы и дошел до полного отрыва в невидимую пропасть. Справа — снежная стена, закутанная облаками. Слева — продолжение этой стены вниз, в пропасть. Ни вперед, ни назад! А впереди — Долина роз, усыпанная турецкими войсками. Дальше некуда! И кругом выстрелы.
Все-таки идут. Ползут, прорывают дорогу в снегу отвеса и двигаются поодиночке. И обрываются люди с кручи в пропасть, и некогда их спасать...» (Русское слово, 1902, № 251).
Владимир Алексеевич обладал природными качествами, способностями репортера: был общителен, подвижен, вынослив, смел, хорошо знал жизнь, ее светлые и темные стороны. И тем не менее ему пришлось в труде осваивать профессию журналиста.
Гиляровский обучался репортерскому делу в процессе работы, на ходу. Не только Пастухов понуждал его к неустанной работе, требовал точности, верной оценки событий, но и редакторы других газет. Часто его посылали на задания, требовавшие профессиональных навыков и знания обстановки, той или иной области человеческой деятельности, которыми журналист при всем своем большом жизненном опыте не обладал.
«В 1882 г. редакция командировала меня дать отчет о скачках, о которых тогда я и понятия не имел»27 [27 Гиляровский В. А. Москва газетная. Избранное, т. 2, с. 262], — писал Гиляровский в «Москве газетной». Тем не менее с заданием он справился и даже со временем стал своим человеком на ипподроме.
Также новым было для него писать репортажи из зала суда или с места пожаров.
В репортажах Гиляровского часто можно найти указания на то, что он сам был очевидцем событий, описания, как и когда прибыл на место происшествия, от кого получил необходимые сведения и т. д. Тайны из этого журналист почти никогда не делал, хотя не всегда редакторы (по разным причинам) печатали его сообщения полностью. Поэтому в воспоминаниях Гиляровский иногда приводит дополнительные факты, раскрывает отдельные приемы и эпизоды своей репортерской работы, которые сопровождали выполнение редакционного задания.
Так, в книге «Мои скитания» он как бы приоткрыл профессиональную тайну, сделав дополнение к репортажу 1882 г. из Орехово-Зуева, опять же выдержанное в духе репортажа, о любопытном разговоре его с полицейским чином о причинах пожара. После рассказа о том, как сбивчиво и неохотно отвечал на вопросы корреспондента фабричный врач, покрывая администрацию, чем и заканчивается газетная корреспонденция, Гиляровский в книге продолжал свое повествование так:
«Думаю рисканем. Пошел разыскивать самого квартального. Оказывается, он был на вокзале. Иду туда и встречаю по дороге упитанного полицейского типа.
— Скажите, какая, по-вашему, причина пожара?
— Поджог! — ответил он как-то сразу, а потом, посмотрев на мой костюм, добавил строго:
— А ты кто такой за человек есть?
— Человек, брат, я московский, а ежели спрашиваешь, так... могу тебе и карточку с удостоверением показать.
— А, здравствуйте! Значит, оттуда? — и подмигнул.
— Значит, оттуда. Вторые сутки здесь каталажусь... Все узнал. Так поджог?
— Поджог, лестницы керосином были облиты.
— А кто видал?
— Там уже есть такие, найдутся, а то расходы-то какие будут фабрике, ежели не докажут поджога... Ну, а как ваш полковник поживает?
— Какой?
— Как какой? Известно, ваш начальник, полковник Муравьев... Ведь вы из сыскного?
— Вроде того, еще пострашнее. Вот глядите.
И, захотев поозорничать, я вынул из кармана книжку с моей карточкой, с печатным бланком корреспондента «Московского листка» и показал ему.
В лице изменился и затараторил.
— Вот оно что, ну ловко вы меня поддели... нет, что уж... только, пожалуйста, меня не пропишите, как будто мы с вами не виделись, сделайте милость, сами понимаете, дело подначальное, а у меня семья, дети, пожалейте.
— Даю вам слово; что о вас не упомяну, только ответье на мои некоторые вопросы.
Мы побеседовали, я от него узнал всю подноготную жизнь фабрики, и далеко не в пользу хозяев говорил он»28 [28 Гиляровский В. А. Мои скитания, с. 229—230].
В воспоминаниях, рассказывая о катастрофе при раздаче милостыни у дома Губкина в Москве, Гиляровский также более точно охарактеризовал действия полиции, нежели в газетном репортаже.
Прибыв на задание, Гиляровский в первую очередь оценивал возможность оперативной связи с редакцией. Это интересовало его прежде всего. По условиям того времени было немаловажно знать заранее, когда будет обратный поезд, где имеется телеграф или телефон, с кем и каким путем можно от править депешу, чтобы она утром попала в номер. Такая забота была проявлением большой ответственности, и Н. Морозов, хорошо знавший Гиляровского, отмечал эту особенность репортера как черту его рабочего стиля. Он писал: «Как опытный журналист Владимир Алексеевич всегда любил находиться на всякий случай поблизости от телефона»29 [29 Морозов Н. Сорок лет с Гиляровским, с. 28]. А выехав на станцию Лосиноостровская по делу о нападении на банк, выпрыгнув на ходу с поезда дальнего следования (ибо ночью пригородных поездов не было), журналист первым делом «идет узнать, когда отправляется на Москву первый поезд, чтобы к сроку вернуться в редакцию, а затем уже спешит на место происшествия»30 [30 Там же, с. 29].
На месте происшествия журналист всегда внимательно осматривал местность, искал очевидцев, пытался получить дополнительные сведения, определял социальную версию случившегося, старался быть безупречным с точки зрения фактического изложения событий. Его отличало умение расположить к себе нужного человека, а иногда «взять на пушку» администратора или хозяйского служащего.
Особенностью Гиляровского-репортера, корреспондента, было то, что он не перегружал свои материалы деталями, не относящимися к существу дела. Его впечатления от любой репортерской поездки, были значительно шире и богаче тех сведений, которые обычно помещались им в газетах и которые были необходимы для освещения события. Многие интересные детали, сопутствовавшие поискам материала и очевидцев, а также относящиеся к техническим условиям исполнения редакционного задания, как правило, не входили в текст репортажа или статьи. Но именно это обстоятельство и предоставляло большие возможности для дальнейшей работы, для воспоминаний.
Кроме того, редакция, как и в наше время, ограничивала объем, сокращала материал, убирая не относящиеся к делу детали. Гиляровский на это никогда не обижался и сам старался писать только о главном. Запас сведений никогда не тяготил его. Но благодаря ярким деталям воспоминания и рассказы журналиста о репортерской работе и отдельных поручениях иногда, выглядят содержательнее и интереснее, нежели сами газетные репортажи. И удивляться этому не следует.
Вот небольшой пример — посещение Гиляровским юбилейного спектакля оперы «Демон» в Большом театре. Оно запомнилось не только тем, что дирижировал оркестром сам Антон Рубинштейн31 [31 В «Москве газетной» ошибочно указан Н. Рубинштейн], но и необычайным обстоятельством присутствия журналиста в опере.
Гиляровский прошел в театр без билета, и у него не было места в зале. После первого акта он собрался уже уходить, когда его остановил знакомый полицейский пристав тверской части и, узнав, что у Владимира Алексеевича нет места, пристально посмотрел в зал, подозвал какого-то молодого франта, отобрал у него билет и отдал Гиляровскому. Этим франтом оказался известный московский жулик-карманник Пашка Рябчик. Таков был единственный случай, «когда мне, журналисту... пришлось участвовать в полицейской взятке»32 [32 Гиляровский В. А. На жизненной дороге, с. 200], — шутливо вспоминал Гиляровский.
Гиляровский любил точность. Это была профессиональная черта лучших репортеров, ибо были репортеры и бесчестные, бесцеремонные врали и выдумщики. Но вместе с тем в любом событии Гиляровский видит не только сюжетную фабулу, основное его внимание всегда отдано людям — непосредственным участникам событий и тем, кто лишь присутствует (как и он) при этом. Отсюда — запас сведений, новостей, знакомств. Его наблюдения многогранны, несмотря на частое прямое участие в событиях, как, например, при тушении пожаров.
Обилие сведений, сведений «про запас», неожиданно срабатывало позднее.
Репортаж о солнечном затмении под Москвой во многих отношениях может быть образцом репортажа Гиляровского. Прежде всего, это деловой, точный в деталях рассказ очевидца о событиях полета аэростата с профессором Менделеевым на борту во время солнечного затмения. Репортер дает понять, что он был участником всех событий кануна дня примечательного явления и наблюдателем самого полета. Он пишет об отъезде из Москвы: «Я вошел в вокзал»; «Я с трудом нашел место в одном из вагонов, битком набитых публикой. Уснуть, даже прилечь, места не было, и пришлось целую ночь не спать»; «Вслед за другими я отправился к шару». Гиляровский не избегает поэтических сравнений, пейзажных зарисовок. Однако подобные поэтические приемы используются им крайне сдержанно, с чувством меры. Так, он сравнивает силуэт шара с фантастической головой из поэмы «Руслан и Людмила», пишет о «золотистых отблесках зари на узких грядах легких облаков». Но главное внимание — к фактической стороне подготовки полета, поведению людей, настроению, техническим подробностям, описанным с исчерпывающей полнотой и ясностью. Чувствуется стремление зафиксировать факты, как можно больше фактов, дать хронометраж событий.
Для сравнения манеры репортерского сообщения возьмем посвященный этому же событию материал другого корреспондента «Русских ведомостей», опубликованный в № 218 от 9 августа. Подписан репортаж «Гр. Д-въ» (Джаншиев?).
«Давно, вернее сказать, никогда — на нашей улице, в Клину, не было такого шумного многолюдного и веселого праздника, как день солнечного затмения... С 4 часов публика начинает собираться около места, где воздушный шар, вздрагивая от дуновений ветра, воспринимает через гуттаперчевый канал, словно младенец в утробе матери, последние атомы жизненной энергии, прежде чем оторваться от матери-земли и пуститься в эмпирею...»
Многословие, расплывчатость, стремление к «красотам» стиля отличают этот репортаж от материала, подготовленного Гиляровским. Почему день солнечного затмения — праздник? Почему водород назван «атомами жизненной энергии»? Почему шар, который должен подняться на определенную высоту, пускается «в эмпирею»? Репортаж Гиляровского свободен от подобных трафаретных для того времени мест. Он предельно точен, документален. И когда 12 августа в газете «Русские ведомости» Менделеев опубликовал Письмо с подробностями своего полета («...так как известия о моем поднятии из Клина, — писал он, — на военном аэростате «Русский» 7 августа... могут заключать неточности при передаче по слухам»), то в репортаже Гиляровского определилась только одна неточность: он указал время подъема шара 7 часов 46 минут, Менделеев — 6 часов 38 минут «по среднему клинскому времени». Видимо, эта поправка на местное время и стала причиной расхождения в определении часа отлета.
Возьмем другое сообщение журналиста — о ловле бездомных собак в Москве. Эта тема волновала москвичей, поскольку введенные в 1886г. правила отлова одичавших собак выполнялись с большими отступлениями. Газета незадолго до появления статьи Гиляровского не случайно напоминала условия отлова бездомных собак, но этого, видимо, было мало. И вот 23 июля 1887 г. появляется большой материал Гиляровского «Ловля собак в Москве». В жанровом отношении это бесспорный репортаж, хотя и с элементами статьи в нем, особенно там, где рассказывается о правилах отлова собак на улицах города. Чтобы до конца узнать механизм поимки собак, мотивы, которыми руководствуются лица, приставленные к этому делу, Гиляровский обратился к людям, занятым подобным промыслом, как человек, у которого якобы пропала собака. Это тот случай, когда можно сказать: репортер меняет профессию. Такая позиция позволила не только познакомиться с неприглядными условиями содержания у некоего Грибанова отловленных собак, но и с барышничеством, которое поощряло похищение породистых собак, с нарушениями инструкции порядка изоляции бездомных животных.
Подробное изложение условий отлова, содержания и тайной перепродажи собак, которые удалось установить репортеру, всех хитростей этого промысла было действенным и быстро вызвало отклик администрации. Уже в № 209 был перепечатан отрывок из приказа московского обер-полицмейстера о нарушении Грибановым условий отлова собак и усилении контроля за ним со стороны чинов полиции.
Характерен для практики журналиста репортаж о пожаре и об обвале потолков на фабрике Хлудова. Гиляровский приехал на место происшествия после того, как главные события совершились — пожар на фабрике утих. Он проявил максимальную оперативность, сумев «прорваться» в Егорьевск тотчас после полученного известия о пожаре, несмотря на препоны, которые чинили «сторожа-церберы» и полиция. По прибытии Гиляровский знакомится с местом происшествия, ведет опрос людей, переживших катастрофу, точно, используя прямую речь, передает их слова, восстанавливает всю картину катастрофы. Это создает у читателя впечатление очевидности.
В этом репортаже проявляется и другое качество, характерное для многих репортажей журналиста, о котором мы уже говорили, — исчерпывающий характер сведений о происшествии. Практически у читателя не остается вопросов, касающихся фактической стороны события, все они — о причинах пожара, самом пожаре, поведении людей, жертвах, состоянии семей погибших, убытках — как бы предусмотрены заранее.
Но вместе с тем пожар — «профессия» Гиляровского-репортера, видевшего их много и часто. У него есть материал для сравнения. Он отличает индивидуальные особенности именно этого пожара, находит в себе силы довольно красочно обрисовать обгорелые, оледенелые руины фабрики. Это окрашивает материал эмоционально, добавляет документальности и, кроме того, дает возможность снять до известной степени ощущение трагичности и отчаяния.
Гиляровский много писал о трагедиях: убийствах, грабежах, пожарах, о погибающих от голода и холода людях, о жертвах железнодорожных и иных катастроф, об обреченных на смерть рабочих. Но, несмотря на это, в его репортажах никогда нет чувства безысходности. И сам он не стал мизантропом.
Рассказав о катастрофе на фабрике Хлудова и приведя в конце репортажа перечень погибших, Гиляровский не играет на чувствах читателей, а стремится в целомудренной манере привлечь внимание к пожертвованиям в пользу семей погибших. Он не ужасает читателя числом жертв: они говорят сам» за себя.
При всей драматичности события — страшной силы пожар и разрушение здания — Гиляровский увлеченно пишет о мощи стихии огня, живописно рисует пейзаж обгоревшего, искрящегося от наледей фабричного корпуса — такое зрелище он сам видит впервые.
Даже описание Кукуевской катастрофы заканчивается не трагической, щемящей нотой, а трезвыми суждениями рабочих о порядках, установленных на частных железных дорогах. Такая концовка разряжает напряжение сознанием того, что народ знает истинных виновников подобных трагедий.
А в книге «Мои скитания» очерк о Кукуевке вообще завершается рассказом о посещении Гиляровским и Е. М. Гаршиным Полонского в Спасском-Лутовинове, имении Тургенева, сценами бесед и отдыха на лоне прекрасной летней природы после пережитого.
И еще одно важное качество отличает Гиляровского-журналиста: постоянное искреннее внимание к людям труда и условиям их жизни. В репортаже 1882 г. из Орехово-Зуева он говорит о необходимости фабриканту Морозову позаботиться о своих рабочих. О безвыходном положении семей погибших при пожаре на фабрике Хлудова, в частности 45-лет-него рабочего Титова, проработавшего на фабрике 33 года, пишет Гиляровский в 1886 г. В репортаже «С гуслицкого пожара» (1887) журналист не забывает отметить: «Героем дня в деревне явился 13-лет-ний мальчик Гаврило Лаврентьев», спасший из горящей избы младшего брата.
Не раз писал он о героическом поведении пожарных при тушении огня.
В канун первой русской революции журналист выступил в защиту рабочих-татар чаеразвесочной фабрики, девушек-учениц московских акушерских курсов, трактирных половых и других категорий городского трудящегося люда... И так всю жизнь.
Гиляровский был терпелив к традициям каждой газеты, в которой он работал, приемам оформления его материалов, которые зависели иногда от технических возможностей, а иногда и от редакторов. В хронике «Русских ведомостей», например, его репортерские сообщения печатались сплошным текстом, сверхэкономно, почти без абзацев. И наоборот, в «Русском слове» Дорошевич, верный собственной манере письма, разбивал материалы журналиста на короткие фразы, абзацы. Озабоченный фактической стороной дела, Гиляровский не придавал этому большого значения и соглашался с требованиями редакции.
Когда журналист начал писать свои знаменитые книги-воспоминания, его стали одолевать сомнения: нужны ли его впечатления о прошлых событиях современному советскому читателю. Его друг и младший коллега Николай Морозов сказал ему: «...кроме вас о Москве писать некому... Это ваш долг писать о Москве, это ваша тема, ваша ноша... Написанные вами в прошлом тяжелые картины босяцкого и бедняцкого быта будут всегда служить обвинительным приговором против капиталистического строя... А советский читатель скажет вам спасибо, что вы описывали жизнь этих людей, опустились к ним на дно, хотели им помочь»33 [33 Морозов Н. Сорок лет с Гиляровским, с. 115].
И Гиляровский с ним согласился.
Современный журналист-репортер с особым интересом перечитывает книги и репортажи Гиляровского34 [34 См.: Гиляровский В. А. Мои скитания; Он же. Трущобные люди. М. 1957; Он же. Москва и москвичи; Он же. Избранное в 3-х т. М., 1960; Он же. Собр. соч. в 4-х т. М., 1967], старается в опыте короля репортеров прошлого века найти драгоценные крупицы профессионального мастерства, заражается его неуемной любознательностью, интересом к людям труда, преданностью нелегкому делу летописца современности.