* * *
      Без принципов? То бишь, без якорей?
      Без компасов, рулей и ватерлиний?
      Под шепоток во весь роток: «Скорей,
      Покуда капитана не сменили!»
      Без тюрем для воров и для убийц?
      Без нравственных законов и указов?
      ...Откуда столько масок вместо лиц?
      Иль это – лица – вместо прежних масок?
      Испуган и растерян капитан:
      В его команде – тайные пираты?
      В борта стучит Открытый Океан:
      «Пока не поздно, поверни обратно!»
      Ужель не сон? Не кто-то пошутил,
      Испытывая волю капитана?
      Но дула сталь затылок ощутил:
      «Не сметь назад!» – взведенного нагана.
     
      Трепещет на флагштоке алый стяг,
      Снуют акулы в океанской пене...
      Угон авиалайнера? – Пустяк!
      Угон страны – на современной сцене.
      1990
     
     
      * * *
      ...И вот, с веревкой на рогах,
      Ее влекут на бойню.
      Не вдруг поняв, что это – крах,
      Она была спокойной.
      Шагал хозяин впереди,
      Знакомо звал Пеструхой, –
      Не сомневайся, мол, иди, –
      Солил-сулил краюху.
      Прошли поскотину, прошли
      Березняки, ольшаник...
      Куда, хозяин? Неужли?..
      Но – чешет за ушами,
      Но – гладит-водит по хребту
      Знакомою ладонью:
      Мол, не волнуйся, доведу!
      Ничто, хоть и на бойню.
      Но вот – над речкою мосток,
      И в зове – нотки фальши.
      И сердце ёкнуло, и – стоп:
      Нельзя Пеструхе дальше.
      И – замотала головой!
      И – уперла копыта!
      По десять литров на удой
      Давать – и стать убитой?!
      Пятнадцать выкормить телят
      Своих! Да сколь – хозяйских
      Мал-мала меньших ребятят!..
      Хозяин, не ругайся.
      За долгий, по морозу, путь
      Сосцы ее озябли.
      Не злись, хозяин. Где-нибудь
      Передохнуть нельзя ли?
      Найди от ветра закуток,
      Подай охапку сена,
      Влей пойла теплого глоток –
      Оттает постепенно.
      И, всепрощающе вздохнув,
      Как во хлевинке дома,
      Приляжет, ноги подогнув,
      На свежую солому.
      Заснет... и будет сон вкусней
      Июньской первой травки...
      Ты пореши ее во сне
      Обухом из-под лавки.
      И разруби, и распродай
      Ее большое тело.
      А там – пируй иль голодай –
      Твое, хозяин, дело.
      1997
     
     
      БЕЛОМУ ДОМУ РОССИИ
      Ты – каменный. Тебя не повернуть.
      Не увильнуть тебе, не увернуться.
      Тебя в упор расстреливали, в грудь.
      Ты почернел. Часы твои не бьются.
     
      Зловеща, Белый Дом, твоя судьба:
      Как снова брат не порадел о брате!
      Завидуя упрятанным в гроба,
      Стой – памятником нашим «демократиям».
      1993
     
     
      * * *
      Пускай не враз-скоро:
      Через века-годы,
      Но, просверлив гору,
      Вода найдет воду.
      Но если гор – цепи,
      И всё – гранит-мрамор?
      – Она уйдет – в небе
      Висеть росы граммом,
      Блуждать дождя каплей,
      Клубясь туман-паром,
      Упав на цвет яблонь,
      Не пропадет даром,
      И сквозь болот гнилость,
      И сквозь пустынь жгучесть,
      И полюсов стылость
      Она пройдет, мучась.
      Воды такой норов:
      Ей не закрыть хода!
      И, своротив гору,
      Вода найдет воду!
      1993
     
     
      * * *
      Уж учены! А вот поди ты:
      О «светлом будущем» печась,
      Опять взрывают монолиты –
      Для извлеченья кирпича!
      Вновь все отцовское старо им:
      Кляни! Оплевывай! Круши!
      Не «создадим», а «перестроим», –
      Перекроим на свой аршин.
      Еще подумать – просто нечем!
      Но кулачком уже грозим,
      И что красиво – изувечим!
      А что здорово – заразим!
      Переведем на сленг былины
      (Самим шедевра не родить), –
      Из АШ-ДВА-О, песка и глины
      Кирпич для стройки не слепить.
      Что ввысь рвалось, что храмом звали,
      Куда с надеждою текли, –
      Алеет грудою развалин
      На черни матери-земли.
      И вновь над тщетностью добычи
      Пират-добытчик онемел:
      Раствор, связующий кирпичики,
      За толщу лет – окаменел!
      Полег кирпич... – но – в красном платье!
      И кто не сразу в пыль и лом,
      Не оторвать того от братьев
      И не назвать того «добром»:
      Негоже – ни на свиноферму,
      Ни на коммерческий ларек...
      Сто раз случалась эта скверна,
      И в сотый раз – опять не впрок.
      1993
     
     
      * * *
      Славяне-братья, кто мы?
      В сегодняшней ночи –
      Ведём – или ведомы?
      Врачи – иль палачи?
      Мы ангелы – иль беси?
      Наш двор – не наш фасад?
      И Гимн наш – бессловесен,
      И Флаг наш – полосат!
      И Герб у нас – двуглавый:
      Взаимен отворот
      Головок левой-правой,
      Но общ-един живот.
      На мир надежда тает:
      Живот – оплот? Увы...
      Похоже, не хватает
      Нам третьей головы:
      Обычной, человечьей,
      Разумной, нехмельной.
      Живем – хвалиться нечем,
      А кто тому виной?
      Всё ниже наши нравы,
      Всё злей загран-ветра...
      В каком остроге «браво»?
      В какой тюрьме «ура»?
      1993
     
     
      * * *
      А ты уже, друже, похоже, угодлив:
      Умеешь моститься не рядом, а подле.
      Дружа с авангардами, жмешься – в резерве,
      Живешь – не последний, но все ж – и не первый.
      А чем тебе первое место не мило?
      Иль жизнь за бывалое – милое – била?
      Ты с первыми мог бы сравняться по праву!
      Но чем-то тебе середина по нраву.
      – И то, – рассуждаю, – цени золотую:
      Срединных при ветре не первыми сдует,
      В морозы не первыми их заморозит,
      И первый – погреться – средины попросит.
      И сам приобщится, наивнейший, к тайне,
      Что средний живет лишь в наличии крайних,
      А крайний (иль первый) при смене теченья
      Окажется самым презренным последним.
      Пока улыбаюсь, но, грешная, каюсь:
      В срединных сильней, чем в иных, сомневаюсь:
      Ведь «подле» на подлинность как-то не тянет,
      Все мнится, что подлость из «подле» проглянет.
      1988
     
     
      * * *
      Не выбегайте во время грозы
      В чистое поле:
      Молния вольного больно разит,
      Мертвенно колет.
      Низкого неба клубящийся мрак
      Мстительно-злобен:
      В поле грозу созерцающий – враг,
      Выскочка-воин!
      Всякий – восторга, испуга ли – жест,
      Как преступленье,
      Как покушенье на волю божеств
      Будет расценен.
      В поле при молнии-громе – не пой,
      Силясь затмить их,
      В кочки-кусточки вались головой,
      Кайся в молитве!
      Розги стегающих струй пережди,
      Грома разряды...
      Утихомирятся неба вожди, –
      Встанешь, где падал.
      Капли роняя, поднимешь лицо
      Солнцу навстречу,
      Не сомневайся: ты был молодцом,
      Что не перечил.
      Явится солнце – согреть, осушить:
      Пой, сколько влезет!
      Вновь, сколько влезет, прощенный, греши,
      Небу любезен.
      ...Но если новая завтра гроза
      Небо расколет,
      Я – без тебя, – распустив волоса,
      Ринусь: вдоль поля!
      1992
     
     
      * * *
      Мне не до цен в ларьке:
      Все одинаковы! –
      Дойду до церковки,
      Взгляну на маковки.
      Ах, эти маковки –
      Златые луковки,
      На тучке мягонькой,
      Как брошки-пуговки.
      Одна высокойька –
      Головкой лебедя!
      Другие около
      Великолепятся.
      От колоколенки
      Исходит бряканье,
      Горят околенки
      Восходом маковым.
      А в помещении,
      Где ангел с крыльями,
      Поют священники,
      Кадят кадилами.
      Там пахнет ладаном,
      Святыми свечами,
      Отцовой-маминой
      Минувшей вечностью.
      Тогда народ пужлив,
      Смирён, невесел был...
      А наши дни прошли
      С другими песнями.
      Без свеч, без ладана,
      С кострами вечными,
      Не раз распятые,
      Не раз воскресли мы.
      Не зная, чья вина,
      Что мир наш колется,
      О чем-то праведном
      Старушки молятся.
      Старушки молятся,
      Девчушки каются, –
      Пусть Богородица
      Над ними сжалится.
      А мы воспитаны
      Другими школами:
      С прямыми спинами,
      Не клоним головы!
      Любовь нам – истиной,
      Здоровье – праздником,
      И бескорыстия
      Запас в запасниках.
      У нас стволы в лесу –
      До звездок на небе!
      И нас едва ль спасут
      Старушьи ангелы.
      К нам «мать»-Америка –
      Со всей любезностью,
      А мы – в истерику
      От зарубежности.
      «В наживе правда вся,
      Дензнаки – идолы!
      Хвата йте - рад уйтес ь!»
      А мы – с обидами.
      Эротоманьяки
      К нам – во готовности,
      Но, Ваньки-Маньки, мы
      Хотим – духовности.
      «Стреляйте – вешайтесь,
      Дотла свободные!»
      А мы их – к лешему:
      Хотим гармонии!
      «Да мы построим вам –
      Не жалко, пользуйте!»
      (У них – достоинство,
      А мы – поползайте!)
      Они нам – помочи!
      Они – влияния!
      Они нам – формочки
      Существования,
      Для сэров-мистеров
      Весьма удобные:
      Им – залец чистенький,
      А нам – уборные.
      «Живите верою!» –
      И ладят, лакомки,
      На наши церковки
      Не наши маковки.
      Тут мы заплакали
      (Помысли: ну, ловки! –
      Презрели маковки,
      Погрызли луковки!)
      И, слезы вытерши,
      Наладив зрение,
      Свои дела вершим:
      Не пешки – гении!
      То тот, то этот край
      На нас науськают,
      Но не пойдем в раздрай –
      На то мы русские.
      Богам старушкиным
      Поможем здорово, –
      На то и руки нам,
      На то и головы!
      1994
     
     
      * * *
      В парке – под березами, под липами,
      Широко шагая, глядя вниз,
      Женщины толкуют про политику,
      Словно бы затем и собрались.
      Будто бы затем за город выбрались,
      Наскоро с утра перекусив,
      Чтобы не с апрелем позаигрывать,
      А решить проблемы всей Руси.
      Блещет солнце, лед на речке колется,
      Свищут птицы, гнезда мастеря,
      А они, былые комсомолицы,
      В хвост и в гриву «верхних» костерят.
      Ну а как, когда – дискриминация
      И кругом – нескрытый геноцид?!
      Ох, какая зреет конфронтация,
      Превращая души в антрацит!
      «Всю-то жизнь в трудах, а к смерти – голыми
      Оказались: саван – не купить»...
      Их глазами, слез горючих полными,
      По-былому – храмы бы святить.
      Снова по макушку жизнь закручена,
      Только – вспять, былому вопреки...
      Ни к чему им сан великомучениц,
      Но заслуги – вправду велики.
      Уж ты гой еси, царящий-правящий!
      Что ты с ними сделаешь, когда
      Не желают – всё еще товарищи –
      Лезть, отринув совесть, в господа?
      Не желают в барыни работницы,
      И в прислугу – тоже не пойдут.
      Смех: директора, спортсменки, летчицы
      Нынче, что ль, «мадамами» умрут?
      «Эку, соблазнители-растлители,
      Вместо дела дали «благодать»!
      ...Нашим детям – сами мы родители,
      Нам и знать, какое имя дать».
      В парке – под березами, под липами,
      Широко шагая, глядя вниз,
      Женщины толкуют про политику, –
      Мужики ушли в капитализм.
      1994
     
     
      ДИАЛОГ
      – Вот ведь, дев-то... развращают!
      – Как?
     
      – Да сексом – мужики.
      И растленных возвращают
      К мамам, на материки.
      Дев-то, вот ведь... Матерями
      Им самим уже не быть,
      Честь и совесть потеряли:
      Ни родить, ни полюбить!
      А родят – так с водкой рядом,
      Рядом с грязью – что взойдет?
      От рожденья дружен с ядом,
      Что уж будет за народ?
      – Что ж себя не озаботят
      Этой думой мужики?
      – Озаботь... Они ЗАПЛОТЯТ –
      И в расчете, лешаки!
      Сядут в верхние палаты,
      Будут думать-ПОЛАГАТЬ,
      Сколь накласть себе зарплаты,
      Чтоб послаще погулять.
      – Ну уж...
      – Да уж!
     
      – Может, девам
      Взять самим себе права?
      Но – без денег – где им, где нам?
      Надо ж деньги добывать!
      А работы нас лишили –
      Вот какая канитель!
      Хороши, не хороши ли –
      Всем дорога на панель.
      – Катастрофа?
      – Катастрофа!
      – А не плачешь – как понять?
      – В Женсоюз ушла из Профа.
      Точка: будем воевать.
      1994
     
     
      * * *
      Застеклила Вологда балконы:
      Где ни глянь – оконные очки!
      ...Надо, надо видеть далеко нам,
      А не то живем, как дурачки.
      Вон, сравни, – друзья американцы
      Разглядели через океан,
      Как с полатей прыгнул в джинсы-штанцы,
      Потеряв портки свои, Иван.
      Как ему пришлись по вкусу жвачки,
      Свёкле-репе вяленой в укор,
      Как он враз поддался на подначки,
      Согласясь на рабство и разор.
      Застеклила Вологда балконы.
      Видно, не боятся мастера,
      Что, кивнув на новые законы,
      Камнем в стекла целит детвора.
      1994
     
     
      * * *
      Сошелся клином свет!
      Уразумели люди:
      Не то беда, что «нет»,
      А то, что «и не будет».
      Не будет?! Словно лбом
      О каменную стену!
      И колокол: «бом-бом», –
      Так медно, так надменно!
      Нашел – так потеряй,
      Живешь – умри... о Боже!
      Конец, крушенье, край:
      «Не будет!» – лозунг брошен.
      Найдутся дураки,
      Поверят: мир – без двери!
      Но мы не из таких,
      Кто этому поверит.
      Не в двери, так в окно!
      А нет – в трубу печную
      Мы выйдем все равно:
      Нас будущность врачует!
      Завяз в ушах мотив:
      «Сдавайтесь в негативы» –
      Мол, нет альтернатив...
      Но – есть альтернативы!
      Мир будет жив-здоров,
      Стряхнув с себя позёров,
      Шаманов-колдунов,
      Политгипнотизеров!
      1995
     
     
      * * *
      Была дорога плотная:
      Года торёна-топтана!
      От дома – к полю, к лесу ли –
      Бежала, дали резала.
      От дома – к речке, к лугу ли –
      По ней колеса стукали,
      К порогу, от порога ли –
      По ней копыта цокали.
      Высокую и строгую,
      Ее ручьи не трогали,
      Единственную, верную,
      Ее сто раз не меряли,
      Не лезли укорачивать,
      Спрямлять, переиначивать.
      Где выщербят – враз выгладят,
      Мостки, канавки выладят!
      А коль глубоко ранило –
      На то «лекарство» хранено:
      Вся в беленьких рубашечках
      Бинтом на боль – ромашечка!
      На ранушку-потравушку
      Вся – пластырем – муравушка!
      Комок с комком – землиночку
      Сживляла клевериночка,
      И рядом осторожненько
      Мостились подорожники...
      Глядишь, к закату-вечеру
      Болеть уже и нечему!
      ...Но вот, с канавой сровняна,
      Дорога захоронена.
      Росой, дождем оплакана,
      Дорога перепахана
      И зернами засеяна
      По времени весеннему...
      Но пласт, дороги памятник,
      Отсвечивает каменно.
      Проходят дни и месяцы,
      А пахарю невесело:
      Дождем и солнцем сбрызнуты,
      Лежат пласты – безжизненно,
      И пахарю – хоть веситься:
      Лежат пласты, как лестница, –
      Не в жизнь раеподобную,
      А в нежить преисподнюю!
      В пласт, словно в рот закушенный,
      Ни корешка не пущено:
      Все житинки-пшеничинки
      В зобах исчезли птичкиных,
      И птицы в небо – стаями:
      Что пахарю оставили?
      Ведь вся другая пахота
      Тож далека от блага-то:
      Мильоном троп – лишенная
      Дороги – поисхожена!
      Не полем стала – выгоном!
      ...А говорили: «выгодно»...
      Устал ходок от слякоти,
      От грязи, слизи, мякоти,
      От к скользкости наклонности,
      От неопределенности.
      Но нынче – заморозило!
      И – снегу чуть подбросило!
      И в полдень – не растаяло!
      И на ночь – так оставило!
      «Стынь, стынь!» – молюсь на градусник,
      И жить как будто радостней:
      Авось, пласты остудятся,
      И смерзнутся, и сгрудятся,
      И кончится распутица,
      И вновь дорога сбудется.
      1986
     
     
      * * *
      В воду сброшены, никак не хватим берега...
      Побарахтаемся всласть: куда ж нам плыть? –
      Все экраны занавешены Америкой, –
      Где Колумбы, чтобы Америку закрыть?
     
      ...Приспособлен сена клок пред ноздри ослика,
      Ускользая, обещающий: – Ужо,
      Пожуешь... но – не сейчас, попозже, после... как
      Довезешь телегу, в кою запряжен,
     
      Одурманен, оболванен – сена хочет он!
      Слеп и глуп: не поворотит головы,
      Не увидит вдоль дороги по обочинам
      Росной, вкусной – про него росла! – травы...
     
      Так, туда-сюда, до смерти и прошастаем,
      Бубенцами скоморошьими звеня,
      На ослиное подвешенное США-стие
      Счастье кровное, земное променяв.
      1995
     
     
      * * *
      Наверное, так нам и надо:
      Почувствовать каждому край,
      Поскольку не знавшие ада
      Не чтут по достоинству рай.
      Здоровое – неинтересно!
      Живая вода родника
      Для пьяницы кажется пресной:
      Ему б, коль не водки, – пивка,
      А коль не пивка, так рассолу,
      А коль не рассолу, – он рад
      Хоть пепси, хоть коку, хоть колу,
      Хоть наш заглотить лимонад.
      И только когда не найдется
      Такого нигде ничего,
      Из полной бадьи у колодца
      Себя он окатит всего
      И, мокрой тряся шевелюрой,
      Роняя алмазы с волос,
      С хмельных четверенек понуро
      Поднимется в собственный рост.
      1993
     
     
      * * *
     
      «Россия, Русь! Храни себя, храни.'»
      Н. РУБЦОВ
     
      Россия, Русь, храни себя, храни:
      Твои сыны хранить тебя не могут!
      У них свои дела не слава Богу,
      Свои заботы... так что – извини.
      Россия, Русь! Храни себя сама,
      И если впрямь – безвыходно и туго,
      Назло врагам, сплети себе кольчугу
      И бейся за хоромы-терема.
      Храни себя, храни, Россия, Русь!
      Распахивая поле, веруй свято:
      Твои подзагулявшие ребята,
      Авось, еще опомнятся... Не трусь!
      Авось, еще с повинною придут
      За все перед тобою прегрешенья
      И – жизнь не в жизнь без твоего прощенья! –
      Стыдясь и каясь, в ноги упадут.
      Тебе в привычку – верить, ждать, любить,
      Не помнить зла, прощать обиды близким,
      Тебе не оскорбительно, не низко
      Блаженной ли, святой ли – быть ли, слыть...
      А если, мать, ты сделалась больна?
      А если конь-надёжа обезножел?
      – Ну что за блажь! Такого быть не может.
      Ты не имеешь права. Не должна!
      ...Тебя разбудят, кнут употребя...
      Но дело ли – сердиться на сыночка?!
      При плуге, при кольчуге, в лапоточках,
      Стой, как стояла! И храни себя.
      1995
     
     
      * * *
      Луг да поле. Роща да дубрава.
      Царь да Стенька. Церковь да кабак.
      Воля Волги. Крепость – твердь Урала.
      Умница – Иван-дурак!
      Радость – в песенной печали.
      Горечь – в пляске удалой...
      Как бы где ее ни величали –
      Русь останется собой!
      1991
     
     
      * * *
      Вставало розовое утро,
      Цвели сиренево снега,
      И на березах среброкудрых
      Переливались жемчуга.
      Лучилось новенькое солнце,
      Само себя вздымая ввысь,
      И, как кудель на веретенца,
      Дымки над трубами вились.
      Вились, и таяли, и снова
      Кудряво вспархивали в синь,
      Чтоб стать невидимой основой
      Сгоревших сосен и осин.
      Вот так, зело-светло украшен,
      Опять начался новый год.
      Но что кому из новой пряжи -
      Фату иль саван? – он соткет...
      1990
     
     
      * * *
      Малым – мати. Выросшим – она же.
      Хочешь – помни. Можешь – забывай.
      Пеленальник из метельной пряжи.
      «Гой-еси» да «баю-бай».
      Над Россией – небо нимбом,
      Санным росчерком – простор.
      Дом родимый, временем хранимый.
      Крест да звездка. Яма да бугор.
      1991
     
     
      * * *
      О вы, впередсмотрящие, в седле
      Сидящие иль в розвальнях тулупьих,
      Вы усмотрели, что там, «на-дале»,
      Иль – в никуда – по пьяни и по глупи?
      Не отрезвил вас санок быстрый бег,
      Теперь трезвейте – есть простор и время:
      Не во дворце и не в избе ночлег:
      Кругом, хоть глаз коли, – метель и темень.
      Ни взад-вперед: напрасны «ну» и «гоп»:
      Куда ни сунься – снег коню по брюхо.
      И вправо – топь, и влево – глубь-сугроб,
      И все свирепей вьюга-завируха.
      Загнавши лошадь явно не туда,
      Измордовав ее и обескормив,
      Извольте бросить вожжи, господа, –
      Вам ничего не остается кроме.
      Авось, без понуканий отдохнет,
      (А вы пока молитесь, что ли, Богу).
      Коль не помрет, она сама найдет
      Своим копытом старую дорогу.
      Но вы, ее ругавшие скотом,
      В конце концов, явите благородство,
      Забудьте зуд размахивать кнутом,
      Не претендуйте больше на господство!
      1993
     
     
      * * *
      Конь – да спутан. Молодец – да скован.
      Но придет желанная пора:
      Всколоколим Полем Куликовым!
      Грянем русское «ура»!
      Поле ржи – на поле брани.
      Прочен лемех из меча!
      Мать Россия! Меж раздор-кострами –
      Миротворная свеча...
      1991
     
     
      * * *
      Конь-то бы есть, да куда на коне-то,
      Коль ни узды, ни седёлышка нету?
      Ни бороны, ни телеги, ни плуга –
      Ни для себя, ни для милого друга...
      Конь-то бы есть: и гриваст, и копытист!
      Да не спешит к нему молодец-витязь:
      Глух и невидящ, с угаром и треском
      Мимо летит, оседлавши железку.
      Конь-то бы есть... и травы-то – до боку:
      Хоть утони, словно в речке глубокой!
      Он же и голову не наклоняет,
      Кашку-ромашку копытом сминает.
      Конь-то бы есть! Но вздыхает и ржет он,
      Словно бы ждет али ищет кого-то.
      Да загубила судьбинушка злая
      Конюха-пахаря свет Николая.
      Плуг он не чинит, хомут не латает,
      Карька по имени не окликает,
      Не шелестит он овсом по лукошку...
      Худо коню-то без конюха. Тошно.
      1995
     
     
      * * *
      Прозябаю:
      Прозой баю.
      А поэзия –
      Бай-баю.
      Позабавились –
      И хватит:
      За поэзию –
      Не платят.
      О поэзии –
      Не плачут:
      Ничего она
      Не значит.
      О поэтах –
      Не бастуют:
      Их списали
      Подчистую.
      Хорошо-то
      Без талантов
      Прессе желтой
      Оккупантной!
      Жорко! Жирно!
      Прорежимно!
      Нежное –
      Уничтожимо.
      Мерзкое
      Трубит победно.
      ...Не с кого
      Писать поэму.
      1996
     
     
      ЛИРИКА
      Исподволь, тайно, неведомо, тихо,
      Между травинками, в бусинках рос
      Вызрела лирика, как земляника,
      Под величавою сенью берёз.
     
      Путник, кому мировые вопросы
      Дороги были до страсти, до слёз,
      Видел в пути только эти берёзы
      Да еще то, что повыше берез.
      Путник, давно позабывший забавы
      Жизни, а может, не ведавший их,
      Что под ногами, – пески или травы? –
      Не замечал: не его это стих
      Был: он решал мировые проблемы,
      Глянуть под ноги – никак недосуг!
      ...Пышный пырей обвился о колени,
      Между ступнями просунулся сук
      Мёртвый, –
     
      И путник споткнулся и рухнул
      Наземь – со всею своей высотой!
      Грозный синяк на колене напухнул,
      И заалело (не кровь?!) – под рукой...
      Нет! Заалела она – земляника,
      Что меж травинками, в бусинках рос
      Исподволь, тайно, неведомо, тихо
      Зрела и зреет под сенью берёз.
      Сладкая!
     
      Путник одну за другою
      Выпутал ягодки все до одной
      И порешил, предаваясь покою:
      – Лирика – тоже вопрос мировой!
      1985
     
     
      * * *
      Через Вологду – четыре моста,
      А понтонный – пятый.
      Струйка к струйке, за верстою верста
      Мимо нас – куда-то...
     
      Раскуделясь над рекой, облака
      Партизанят ночью,
      Оставляя на боках ивняка
      Росной пряжи клочья.
     
      Бисеринка к бисеринке – с листа
      Покатилась капля...
      Словно каплю, я на воду с моста
      Отпущу кораблик.
     
      – Не кренись, – ему велю, – не тони!
      На волнах качайся,
      К одному из побережий Двины
      Не забудь, причалься.
     
      Притулись меж катеров да плотов –
      Лебедь между чаек! –
      И найдет тебя нечаянно тот,
      Кто давно печален.
     
      На бортах твоих мои письмена
      Разберет-прочтет он...
      И, назад поворотивши, Двина
      Все вернет с почетом:
     
      И младенчества купель-колыбель
      С очепком в берёсте,
      И из юности моей корабель
      Не пустой, а с гостем.
      1997
     
     
      * * *
      Те самые, которыми жила,
      Те самые, которыми дышала,
      С которыми богачкою была
      И без которых нищенкою стала,
      Случайно обнаруженные вновь
      В заброшенном дому, в пыли и хламе,
      О письма, пережившие любовь,
      Зачем вы мне теперь? Куда я с вами?
      В той, вновь организованной стране,
      Где я когда-то мыслилась на троне,
      Давным-давно нашли замену мне
      И подходящий лоб – моей короне.
      ...А вы? А я? А нежные слова,
      Что полным, сильным, жарким пульсом бились?!
     
      А нам все передряги – трын-трава!
      А мы в пыли – ничуть не запылились!
      Не вымокли – в потоках дождевых,
      Не выцвели на солнышке сквозь щели,
      Не превратились в мертвых из живых,
      До буковки единой уцелели!
      Голубчики, красавчики мои!
      В пустой шкатулке – снова бриллианты!
      Как засвистели наши соловьи!
      Как грянули всем миром музыканты!
      1985
     
     
      * * *
      К лесу стремится межа,
      Вся в огнекудром кипрее...
      Воспоминаний пожар
      Гонит: скорее! Скорее!
      Ширь – распахнись и беги!
      Молодо, как в комсомоле!
      Дышит земля у ноги:
      Жжет, и целует, и колет.
      Медленно плавает шмель
      Между султанов медовых.
      Здравствуй, земля-колыбель,
      Только с тобою я дома!
      В поле, где рожь полегла,
      А васильки устояли,
      Как я давно не была,
      Как мы давно не бывали!
      Ангело-белым крылом
      Облако веет... о благо!
      Оборотясь, о былом –
      В облако лоб – и оплакать?
      «Помнишь, у самой реки...»
      Звон без церквей-колоколен!
      «Все васильки, васильки
      Мы собирали...» – давно ли?
      Дальнего сполоха всплеск,
      Лес, осиянный луною,
      И тишина до небес,
      И ненаглядный со мною.
      Алым закат заливал,
      Звездами ночь осыпала...
      Ты на меня загадал,
      Я на тебя загадала.
      Силой зерно налилось
      Тяжко склонились колосья...
      Что загадала – сбылось!
      Что ты задумал – сбылось ли?
      Прежний огонь-мотылек
      Сел – и мерцает в ладони...
      «Милый, смотри – василек
      Брошу, а он не потонет...»
      1993
     
     
      * * *
      Папоротники воспоминаний!
      Прохожу опять по вашим дебрям,
      Тихо дорогими именами
      Стебли ваши стройные колебля.
      В папоротниках – или во храме?
      Грезится неясное звучанье:
      Пенье ль поминальное по маме,
      Будущих ли внуков величанье?
      В сводах ваших сумрачно-зеленых,
      Солнечным лучом не опалимых, –
      Скорби ли отвергнутых влюбленных?
      Грусть ли по несбывшимся любимым?
      Робкая ль прохлада расставаний?
      Вздохи ль неразвенчанных мгновений?
      Папоротники воспоминаний –
      Бархат дорогих прикосновений...
      1988
     
     
      * * *
      «Морюшко, морюшко! – морю шепчу,
      Синь-бирюзу разгребая, –
      Кроме тебя, ничего не хочу,
      Все, что не ты, – забываю!»
     
      Пресен мне озера лужистый рай
      С гладью зеркально-паркетной...
      Море мое! Обжигай и швыряй, –
      Лишь улыбаюсь ответно.
     
      Морюшко, море! Не пар и не твердь –
      Мощь, и простор, и прохлада!
      Сильный, и нежный, и ласковый зверь,
      Волн штормовая громада!
     
      В зелень твою – булавой с головой! –
      Не охладиться-умыться,
      Сделаться плещущей – тоже – волной,
      Солью в воде раствориться...
      1989
     
     
      * * *
      Ливень воробьиных голосов
      Трелью соловьиного пронзило...
      Юности далекий милый зов,
      Ты опять обрел былую силу.
     
      Холодит ознобная струя
      Незабытой песни соловьиной...
      Выхожу на голос соловья,
      Покрывало легкое накинув.
     
      С голосом, единственным из всех,
      Проведу остаток южной ночи...
      Розы умываются в росе.
      Море о несбывшемся бормочет.
      1981
     
     
      * * *
      Море с полуночи бушует...
      Не засну под рокот зовущий!
      Может, словно море, большую
      Мама подарила мне душу?
      Выбегу и лягу на камень –
      Самый ненадежный и склизкий:
      Пусть играют волны руками,
      Жгут лицо соленые брызги!
      Море, я прошу тебя, море:
      Выплеснись волною повыше,
      Обними, и маме на горе,
      Унеси, – а я не услышу.
      Море, укради меня, море!
      Ведь сама я в волны не брошусь:
      Глубоко в земле мои корни!
      Тяжела, земна моя ноша!
      ...Но закрылось море – скалою.
      Но – отгородилось – камнями:
      Ну зачем я морю – с землею?
      Ну зачем я морю – с корнями?!
      1962-1981
     
     
      * * *
      Глянув на неба хмурость,
      Вновь с головой укрылась.
      Как мне еще заснулось!
      Что мне еще приснилось!
     
      Ни для кого не тайна:
      Стоит сомкнуть ресницы –
      Как мы еще летаем!
      Люди – взмываем в птицы!
     
      Как мне еще леталось!
      Как поднебесно пелось!
      Как мне еще – догналось!
      Как мне еще – успелось!
     
      Встала – нигде ни тучи!
      Может ли быть иначе?
      Тучи – они ж летучи!
      Солнце – оно ж стояче!
      1997
     
     
      * * *
      Сегодня на море спокойно:
      Ни ветерочка, ни волны!
      Сегодня на сердце не больно:
      Ни сожаленья, ни вины.
      Вчера я к морю выходила –
      Над морем вечер нависал,
      И лихорадило-штормило,
      И ветер брызгами бросал.
      Гонялись волны друг за другом,
      Одна вскипала на бегу:
      Ее соперница-подруга
      Уже была на берегу –
      И жадно камни обнимала,
      А берег ей – не отвечал,
      А уж другая набегала –
      И высока! И горяча!
      ...И, оставляя берег милый,
      Теряя силу в валунах,
      Волна волну – переломила,
      С волною справилась волна!
      И – только блеск, и – только шепот:
      Ни слез, ни крика – ничего...
      Темны зеленые трущобы
      Глубинной жизни кочевой!
      Сегодня на море спокойно –
      Ни ветерочка, ни волны.
      Сегодня на сердце не больно –
      Ни сожаленья, ни вины.
      1963-1964
     
     
      * * *
      Не сгораю душой, загорая
      Возле ласковой южной волны.
      Уезжаю из теплого края
      К холодам дорогой стороны.
     
      Не суди меня скоро и строго,
      Но поверь, и пойми, и подпой:
      – Хорошо собираться в дорогу,
      Если это – дорога домой!
     
      Там печаль деревянных избушек,
      Родниковых речушек разбег,
      Терпеливо и трепетно ждущих,
      Чтоб вошел в них родной человек.
     
      Мне нельзя обмануть ожиданье!
      Отвергая спасательный круг,
      – До свиданья, – шепчу, – до свиданья,
      Море, горы, сиятельный юг!
      1981
     
     
      * * *
      ...А я не спрашиваю, пил ты или не пил,
      А я не против, если встанешь и уйдешь,
      И ветер выдует из пепельницы пепел,
      И ты поймешь, и ты поймешь, и ты поймешь,
     
      Что не напрасно
      Так чисто вымыты распахнутые окна,
      Что не напрасно
      Так безмятежны голубые небеса,
      Что не напрасно
      Меня заставили опять сегодня вздрогнуть
      Того случайного прохожего глаза.
     
      Побереги свои издерганные нервы,
      Не поражай, не возражай, не угрожай,
      Да, я не верую словам твоим неверным,
      Да, я хочу тебе сказать: прости-прощай.
     
      Не до свидания:
      Я на свидание к тебе не обещаюсь!
      Не до свидания:
      Я на свидание тебя не приглашу!
      Не до свидания –
      Я навсегда, я навсегда с тобой прощаюсь,
      Не до свидания –
      Я навсегда любовь с собою уношу.
     
      Навеки вспугнуты непуганые птицы:
      Ты зря свистишь в свои коварные манки!
      Ведь на ружье – какой же птице полетится?
      Какой же птице полетится на силки?
     
      ...Опять легко мне.
      Я словно вырвалась из пут: ах, как легко мне!
      С прощальным кличем
      Лечу, лечу, бесшумно по небу скользя.
      Живи и помни,
      Я не желаю тебе зла, – живи и помни:
      Любовь с добычей,
      Любовь с добычей перепутывать нельзя!
      1978
     
     
      * * *
      Не думала, не думаю прощать!
      Но счет обидам – как-нибудь потом уж:
      Я вижу, ты запутался опять,
      И снова прихожу тебе на помощь:
      Перекуси, доспи,
      Перемени доспехи.
      Перевязать – есть бинт.
      Перебежать – есть вехи.
     
      Не думала, не думаю судить,
      Зови на это собственную совесть,
      Но снова от беды загородить
      Сумею, о себе не беспокоясь:
      Не отведу глаза,
      Не уверну за угол, –
      Перегремит гроза,
      Которой ты напуган.
     
      Не порывайся тайно убежать,
      Боясь во тьме споткнуться у порога, –
      Не думала, не думаю держать:
      На все четыре стороны дорога!
      Не суетись, не лги!
      Не сочиняй обеты:
      Я ж не прошу – долги!
      И не зову – к ответу.
     
      Указывать на истину перстом
      Полезно, только я – не проповедник,
      Что – ангел ты! – давай сойдемся в том,
      Но зло творишь – чужого зла наследник.
      Напитанный добром
      И ты спасешь толково –
      Когда-нибудь потом,
      Кого-нибудь другого...
      1974-1980
     
     
      * * *
     
      «Я плакать – не плачу:
      Мне он не велит...»
      Маргарита АГАШИНА
     
      Жмусь к остывающей (май!) батарее...
      В прошлом любимые были добрее.
      В прошлом любимые, коль уезжали,
      Петь или плакать нам не запрещали.
      Можно: в бумажку, в ладошку, в подушку,
      Хоть – с усилителями, хоть с заглушкой, –
      Можно!.. Столбу телеграфному, стенам
      Каменным, радиотелеантеннам,
      Небу – беззвездному, звездному... крышам
      Стынущим, миллионерам и нищим –
      Можно! Какое им дело до эха,
      Тем, кто от голоса взял да уехал.
      Выкричусь, выплачусь, – выкручусь. Снова
      Вот она я – весела и здорова!
      Солнышку рада, и дождики – в милость.
      Что из того, что слезами умылась?
      Песней утрусь, не ища виноватых:
      Жизнь справедлива. Любимые святы.
      ...Ах, «безобидное», в форме совета
      Это твое безусловное вето
      Вкрадчивое: «Откровений – не надо.
      Жизнь – не театр, любовь – не эстрада:
      Ни осчастливленной, ни несчастливой
      Быть не пристало любви говорливой.
      Чем молчаливее, тем совершенней...»
      Так! Не ищу никаких возражений.
      Сомкнуты губы, закрыты ресницы.
      Молча мне днюется, молча мне спится.
      Но, чтобы сердце не остановилось,
      Я-таки, кажется, проговорилась.
      1982
     
     
      * * *
     
      «А что я от этого буду иметь,
      того тебе не понять»
      Новелла МАТВЕЕВА
     
      Спасибо, – не сюрприз:
      Законная зарплата!
      Кто падает – тот – вниз,
      А не еще куда-то.
      О, эта высота,
      Куда тебя подняли!
      Поднявшему – устать
      Не предстоит едва ли:
      Что лишнее, то груз:
      Не брось – еще придавит!
      А если косток хруст,
      То лучше – чьих-то, – да ведь? –
      А не своих. Роняй!
      Вот так, – пока не поздно.
      ...Что ж в сердце у меня
      Торжественно и звездно?
      Не искры ли из глаз?
      А музыка – не звон ли
      В ушах? Что кто-то спас
      От гибели – не сон ли?
      Но нет же – не во сне
      Открывшиеся взору –
      Всё мельче, всё нежней
      Внизу – леса и горы!
      И медленно, но в срок
      Доходит до сознанья,
      Сколь низок мой упрек
      В твоем – меня – «бросаньи»:
      Пока, в тщете земной,
      Мела, стирала, мыла,
      Про крылья за спиной
      Я начисто забыла.
      А ты их разглядел
      И в силу их поверил,
      Что крылья – не у дел –
      Воспринял, как потерю.
      И, душу исколов
      Об иглы подозренья,
      Меня – поверх голов –
      Пронес – до вдохновенья
      Забытого!
      ...Сквозит
      Беззвучно и беззначно
      Пронзительная синь,
      Ознобная прозрачность.
      И что бы мне – до гор,
      Безжалостных громадин,
      Когда такой простор –
      Лечу ведь! – крыльям даден?
      Но там остался ты,
      Твой взгляд, меня хранящий...
      И – камнем с высоты –
      Я снова – в день вчерашний:
      Ищу твои следы,
      Ответик на вопросик:
      Летаешь ли и ты,
      Меня – лететь – подбросив?
      1987
     
     
      МЫСЛИ НА ПРОПОЛКЕ
      Не зайдись в гневе,
      Осознав минус:
      Ты хорош, клевер,
      Да не там вырос.
      У тебя корень –
      Сплошняком, гущей
      С валуном – спорит!
      Ивняки – сушит!
      И тебе ль ровня


К титульной странице
Вперед
Назад