V
УТОПЛЕННИЦА
Не беспокоясь ни о чем, не заботясь о разосланных погонях, виновник
всей этой кутерьмы медленно подходил к старому дому и пруду. Не нужно,
думаю, сказывать, что это был Левко. Черный тулуп его был расстегнут.
Шапку держал он в руке. Пот валил с него градом. Величественно и мрачно
чернел кленовый лес, стоявший лицом к месяцу. Неподвижный пруд подул
свежестью на усталого пешехода и заставил его отдохнуть на берегу. Все
было тихо; в глубокой чаще леса слышались только раскаты соловья. Непре-
одолимый сон быстро стал смыкать ему зеницы; усталые члены готовы бьши
забыться и онеметь; голова клонилась... "Нет, эдак я засну еще здесь!" -
говорил он, подымаясь на ноги и протирая глаза. Оглянулся: ночь казалась
перед ним еще блистательнее. Какое-то странное, упоительное сияние при-
мешалось к блеску месяца. Никогда еще не случалось ему видеть подобного.
Серебряный туман пал на окрестность. Запах от цветущих яблонь и ночных
цветов лился по всей земле. С изумлением глядел он в неподвижные воды
пруда: старинный господский дом, опрокинувшись вниз, виден был в нем
чист и в каком-то ясном величии. Вместо мрачных ставней глядели веселые
стеклянные окна и двери. Сквозь чистые стекла мелькала позолота. И вот
почудилось, будто окно отворилось. Притаивши дух, не дрогнув и не спус-
кая глаз с пруда, он, казалось, переселился в глубину его и видит: напе-
ред белый локоть выставился в окно, потом выглянула приветливая головка
с блестящими очами, тихо светившими сквозь темно-русые волны волос, и
оперлась на локоть. И видит: она качает слегка головою, она машет, она
усмехается... Сердце его разом забилось... Вода задрожала, и окно закры-
лось снова. Тихо отошел он от пруда и взглянул на дом: мрачные ставни
были открыты; стекла сияли при месяце. "Вот как мало нужно полагаться на
людские толки, - подумал он про себя. - Дом новехонький; краски живы,
как будто сегодня он выкрашен. Тут живет кто-нибудь", - и молча подошел
он ближе, но все было в нем тихо. Сильно и звучно перекликались блиста-
тельные песни соловьев, и когда они, казалось, умирали в томлении и не-
ге, слышался шелест и трещание кузнечиков или гудение болотной птицы,
ударявшей скользким носом своим в широкое водное зеркало. Какую-то слад-
кую тишину и раздолье ощутил Левко в своем сердце. Настроив бандуру, за-
играл он и запел:
Ой та, мiсяцю, мiй мiсяченьку!
I ти, зоре ясна!
Ой, свiтiть там по подвi'рi,
Де дiвчина красна.
Окно тихо отворилось, и та же самая головка, которой отражение видел
он в пруде, выглянула, внимательно прислушиваясь к песне. Длинные ресни-
цы ее были полуопущены на глаза. Вся она была бледна, как полотно, как
блеск месяца; но как чудна, как прекрасна! Она засмеялась... Левко
вздрогнул.
- Спой мне, молодой козак, какую-нибудь песню! - тихо молвила она,
наклонив свою голову набок и опустив совсем густые ресницы.
- Какую же тебе песню спеть, моя ясная панночка?
Слезы тихо покатились по бледному лицу ее.
- Парубок, - говорила она, и что-то неизъяснимо трогательное слыша-
лось в ее речи. - Парубок, найди мне мою мачеху! Я ничего не пожалею для
тебя. Я награжу тебя. Я тебя богато и роскошно награжу! У меня есть за-
рукавья, шитые шелком, кораллы, ожерелья. Я подарю тебе пояс, унизанный
жемчугом. У меня золото есть... Парубок, найди мне мою мачеху! Она
страшная ведьма: мне не было от нее покою на белом свете. Она мучила ме-
ня, заставляла работать, как простую мужичку. Посмотри на лицо: она вы-
вела румянец своими нечистыми чарами с щек моих. Погляди на белую шею
мою: они не смываются! они не смываются! они ни за что не смоются, эти
синие пятна от железных когтей ее. Погляди на белые ноги мои: они много
ходили; не по коврам только, по песку горячему, по земле сырой, по колю-
чему терновнику они ходили; а на очи мои, посмотри на очи: они не глядят
от слез... Найди ее, парубок, найди мне мою мачеху!..
Голос ее, который вдруг было возвысился, остановился. Ручьи слез по-
катились по бледному лицу. Какое-то тяжелое, полное жалости и грусти
чувство сперлось в груди парубка.
- Я готов на все для тебя, моя панночка! - сказал он в сердечном вол-
нении, - но как мне, где ее найти?
- Посмотри, посмотри! - быстро говорила она, - она здесь! она на бе-
регу играет в хороводе между моими девушками и греется на месяце. Но она
лукава и хитра. Она приняла на себя вид утопленницы; но я знаю, но я
слышу, что она здесь. Мне тяжело, мне душно от ней. Я не могу чрез нее
плавать легко и вольно, как рыба. Я тону и падаю на дно, как ключ. Отыщи
ее, парубок!
Левко посмотрел на берег: в тонком серебряном тумане мелькали легкие,
как будто тени, девушки в белых, как луг, убранный ландышами, рубашках;
золотые ожерелья, монисты, дукаты блистали на их шеях; но они были блед-
ны; тело их было как будто сваяно из прозрачных облак и будто светилось
насквозь при серебряном месяце. Хоровод, играя, придвинулся к нему бли-
же. Послышались голоса.
- Давайте в во'рона, давайте играть в ворона! - зашумели все, будто
приречный тростник, тронутый в тихий час сумерек воздушными устами вет-
ра.
- Кому же быть вороном?
Кинули жребий - и одна девушка вышла из толпы. Левко принялся разгля-
дывать ее. Лицо, платье - все на ней такое же, как и на других. Заметно
только было, что она неохотно играла эту роль. Толпа вытянулась верени-
цею и быстро перебегала от нападений хищного врага.
- Нет, я не хочу быть вороном! - сказала девушка, изнемогая от уста-
лости. - Мне жалко отнимать цыпленков у бедной матери!
"Ты не ведьма!" - подумал Левко.
- Кто же будет вороном?
Девушки снова собрались кинуть жребий.
- Я буду вороном! - вызвалась одна из средины.
Левко стал пристально вглядываться в лицо ей. Скоро и смело гналась
она за вереницею и кидалась во все стороны, чтобы изловить свою жертву.
Тут Левко стал замечать, что тело ее не так светилось, как у прочих:
внутри его виделось что-то черное. Вдруг раздался крик: ворон бросился
на одну из вереницы, схватил ее, и Левку почудилось, будто у ней выпус-
тились когти и на лице ее сверкнула злобная радость.
- Ведьма! - сказал он, вдруг указав на нее пальцем и оборотившись к
дому.
Панночка засмеялась, и девушки с криком увели за собою представлявшую
ворона.
- Чем наградить тебя, парубок? Я знаю, тебе не золото нужно: ты лю-
бишь Ганну; но суровый отец мешает тебе жениться на ней. Он теперь не
помешает; возьми, отдай ему эту записку...
Белая ручка протянулась, лицо ее как-то чудно засветилось и засия-
ло... С непостижимым трепетом и томительным биением сердца схватил он
записку и... проснулся.
VI
ПРОБУЖДЕНИЕ
- Неужели это я спал? - сказал про себя Левко, вставая с небольшого
пригорка. - Так живо, как будто наяву!.. Чудно, чудно!.. - повторил он,
оглядываясь.
Месяц, остановившийся над его головою, показывал полночь; везде тиши-
на; от пруда веял холод; над ним печально стоял ветхий дом с закрытыми
ставнями; мох и дикий бурьян показывали, что давно из него удалились лю-
ди. Тут он разогнул свою руку, которая судорожно была сжата во все время
сна, и вскрикнул от изумления, почувствовавши в ней записку. "Эх, если
бы я знал грамоте!" - подумал он, оборачивая ее перед собою на все сто-
роны. В это мгновение послышался позади его шум.
- Не бойтесь, прямо хватайте его! Чего струсили? нас десяток. Я держу
заклад, что это человек, а не черт! - так кричал голова своим сопутни-
кам, и Левко почувствовал себя схваченным несколькими руками, из которых
иные дрожали от страха. - Скидывай-ка, приятель, свою страшную личину!
Полно тебе дурачить людей! - проговорил голова, ухватив его за ворот, и
оторопел, выпучив на него глаз свой. - Левко, сын! - вскричал он, отсту-
пая от удивления и опуская руки. - Это ты, собачий сын! вишь, бесовское
рождение! Я думаю, какая это шельма, какой это вывороченный дьявол стро-
ит штуки! А это, выходит, все ты, невареный кисель твоему батьке в гор-
ло, изволишь заводить по улице разбои, сочиняешь песни!.. Эге-ге-ге,
Левко! А что это? Видно, чешется у тебя спина! Вязать его!
- Постой, батько! велено тебе отдать эту записочку, - проговорил Лев-
ко.
- Не до записок теперь, голубчик! Вязать его!
- Постой, пан голова! - сказал писарь, развернув записку, - комисса-
рова рука!
- Комиссара?
- Комиссара? - повторили машинально десятские.
"Комиссара? чудно! еще непонятнее!" - подумал про себя Левко.
- Читай, читай! - сказал голова, - что там пишет комиссар?
- Послушаем, что пишет комиссар! - произнес винокур, держа в зубах
людьку и высекая огонь.
Писарь откашлялся и начал читать:
- "Приказ голове, Евтуху Макогоненку. Дошло до нас, что ты, старый
дурак, вместо того чтобы собрать прежние недоимки и вести на селе поря-
док, одурел и строишь пакости..."
- Вот, ей-богу! - прервал голова, - ничего не слышу!
Писарь начал снова:
- "Приказ голове, Евтуху Макогоненку. Дошло до нас, что ты, старый
ду..."
- Стой, стой! не нужно! - закричал голова, - я хоть и не слышал, од-
нако ж знаю, что главного тут дела еще нет. Читай далее!
- "А вследствие того, приказываю тебе сей же час женить твоего сына,
Левка Макогоненка, на козачке из вашего же села, Ганне Петрыченковой, а
также починить мосты на столбовой дороге и не давать обывательских лоша-
дей без моего ведома судовым паничам, хотя бы они ехали прямо из казен-
ной палаты. Если же, по приезде моем, найду оное приказание мое не при-
веденным в исполнение, то тебя одного потребую к ответу. Комиссар, отс-
тавной поручик Козьма Деркач-Дришпановский".
- Вот что! - сказал голова, разинувши рот. - Слышите ли вы, слышите
ли: за все с головы спросят, и потому слушаться! беспрекословно слу-
шаться! не то, прошу извинить... А тебя, - продолжал он, оборотясь к
Левку, - вследствие приказания комиссара, - хотя чудно мне, как это дош-
ло до него, - я женю; только наперед попробуешь ты нагайки! Знаешь - ту,
что висит у меня на стене возле покута? Я поновлю ее завтра... Где ты
взял эту записку?
Левко, несмотря на изумление, происшедшее от такого нежданного оборо-
та его дела, имел благоразумие приготовить в уме своем другой ответ и
утаить настоящую истину, каким образом досталась записка.
- Я отлучался, - сказал он, - вчера ввечеру еще в город и встретил
комиссара, вылезавшего из брички. Узнавши, что я из нашего села, дал он
мне эту записку и велел на словах тебе сказать, батько, что заедет на
возвратном пути к нам пообедать.
- Он это говорил?
- Говорил.
- Слышите ли? - говорил голова с важною осанкою, оборотившись к своим
сопутникам, - комиссар сам своею особою приедет к нашему брату, то есть
ко мне, на обед! О! - Тут голова поднял палец вверх и голову привел в
такое положение, как будто бы она прислушивалась к чему-нибудь. - Комис-
сар, слышите ли, комиссар приедет ко мне обедать! Как думаешь, пан пи-
сарь, и ты, сват, это не совсем пустая честь! Не правда ли?
- Еще, сколько могу припомнить, - подхватил писарь, - ни один голова
не угощал комиссара обедом.
- Не всякий голова голове чета! - произнес с самодовольным видом го-
лова. Рот его покривился, и что-то вроде тяжелого, хриплого смеха, похо-
жего более на гудение отдаленного грома, зазвучало в его устах. - Как
думаешь, пан писарь, нужно бы для именитого гостя дать приказ, чтобы с
каждой хаты принесли хоть по цыпленку, ну, полотна, еще кое-чего... А?
- Нужно бы, нужно, пан голова!
- А когда же свадьбу, батько? - спросил Левко.
- Свадьбу? Дал бы я тебе свадьбу!.. Ну, да для именитого гостя...
завтра вас поп и обвенчает. Черт с вами! Пусть комиссар увидит, что зна-
чит исправность! Ну, ребята, теперь спать! Ступайте по домам!.. Сегод-
няшний случай припомнил мне то время, когда я... - При сих словах голова
пустил обыкновенный свой важный и значительный взгляд исподлобья.
- Ну, теперь пойдет голова рассказывать, как вез царицу! - сказал
Левко и быстрыми шагами и радостно спешил к знакомой хате, окруженной
низенькими вишнями. "Дай тебе бог небесное царство, добрая и прекрасная
панночка, - думал он про себя. - Пусть тебе на том свете вечно усмехает-
ся между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся в
эту ночь; тебе одной только, Галю, передам его. Ты одна только поверишь
мне и вместе со мною помолишься за упокой души несчастной утопленницы!"
Тут он приблизился к хате; окно было отперто; лучи месяца проходили
чрез него и падали на спящую перед ним Ганну; голова ее оперлась на ру-
ку; щеки тихо горели; губы шевелились, неясно произнося его имя. "Спи,
моя красавица! Приснись тебе все, что есть лучшего на свете; но и то не
будет лучше нашего пробуждения!" Перекрестив ее, закрыл он окошко и ти-
хонько удалился. И чрез несколько минут все уже уснуло на селе; один
только месяц так же блистательно и чудно плыл в необъятных пустынях рос-
кошного украинского неба. Так же торжественно дышало в вышине, и ночь,
божественная ночь, величественно догорала. Так же прекрасна была земля в
дивном серебряном блеске; но уже никто не упивался ими: все погрузилось
в сон. Изредка только перерывалось молчание лаем собак, и долго еще
пьяный Каленик шатался по уснувшим улицам, отыскивая свою хату.