Кузнец не без робости отворил дверь и увидел Пацюка, сидевшего на по-
лу по-турецки, перед небольшою кадушкою, на которой стояла миска  с  га-
лушками. Эта миска стояла, как нарочно, наравне с его ртом. Не подвинув-
шись ни одним пальцем, он наклонил слегка голову к миске и хлебал  жижу,
схватывая по временам зубами галушки.
   "Нет, этот, - подумал Вакула про себя, - еще ленивее  Чуба:  тот,  по
крайней мере, ест ложкою, а этот и руки не хочет поднять!"
   Пацюк, верно, крепко занят был галушками, потому что, казалось,  сов-
сем не заметил прихода кузнеца, который, едва ступивши на порог, отвесил
ему пренизкий поклон.
   - Я к твоей милости пришел, Пацюк! - сказал Вакула, кланяясь снова.
   Толстый Пацюк поднял голову и снова начал хлебать галушки.
   - Ты, говорят, не во гнев будь сказано... - сказал, собираясь  с  ду-
хом, кузнец, - я веду об этом речь не для того, чтобы тебе нанесть какую
обиду, - приходишься немного сродни черту.
   Проговоря эти слова, Вакула испугался, подумав, что выразился все еще
напрямик и мало смягчил крепкие слова, и, ожидая, что  Пацюк,  схвативши
кадушку вместе с мискою, пошлет ему прямо в голову, отсторонился немного
и закрылся рукавом, чтобы горячая жижа с галушек не обрызгала ему лица.
   Но Пацюк взглянул и снова начал хлебать  галушки.  Ободренный  кузнец
решился продолжать:
   - К тебе пришел, Пацюк, дай боже тебе  всего,  добра  всякого  в  до-
вольствии, хлеба в пропорции! - Кузнец иногда умел ввернуть модное  сло-
во; в том он понаторел в бытность еще в Полтаве, когда размалевывал сот-
нику дощатый забор. - Пропадать приходится мне, грешному! ничто не помо-
гает на свете! Что будет, то будет, приходится просить помощи  у  самого
черта. Что ж, Пацюк? - произнес кузнец, видя неизменное его молчание,  -
как мне быть?
   - Когда нужно черта, то и ступай к черту! - отвечал Пацюк, не подымая
на него глаз и продолжая убирать галушки.
   - Для того-то я и пришел к тебе, - отвечал кузнец, отвешивая  поклон,
- кроме тебя, думаю, никто на свете не знает к нему дороги.
   Пацюк ни слова и доедал остальные галушки.
   - Сделай милость, человек добрый, не откажи!  -  наступал  кузнец,  -
свинины ли, колбас, муки гречневой, ну, полотна, пшена или иного  проче-
го, в случае потребности... как обыкновенно между добрыми людьми  водит-
ся... не поскупимся. Расскажи хоть, как, примерно сказать, попасть к не-
му на дорогу?
   - Тому не нужно далеко ходить, у кого черт  за  плечами,  -  произнес
равнодушно Пацюк, не изменяя своего положения.
   Вакула уставил на него глаза, как будто бы на лбу его  написано  было
изъяснение этих слов. "Что он говорит ?" - безмолвно спрашивала его  ми-
на; а полуотверстый рот готовился проглотить, как галушку, первое слово.
Но Пацюк молчал.
   Тут заметил Вакула, что ни галушек, ни кадушки перед ним не было;  но
вместо того на полу стояли две деревянные миски: одна была наполнена ва-
рениками, другая сметаною. Мысли его и глаза невольно устремились на эти
кушанья. "Посмотрим, - говорил он сам себе, - как будет есть Пацюк варе-
ники. Наклоняться он, верно, не захочет, чтобы хлебать, как галушки,  да
и нельзя: нужно вареник сперва обмакнуть в сметану".
   Только что он успел это подумать, Пацюк разинул рот, поглядел на  ва-
реники и еще сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из  мис-
ки, шлепнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и
как раз попал ему в рот. Пацюк съел и снова разинул рот, и вареник таким
же порядком отправился снова. На себя только принимал он труд  жевать  и
проглатывать.
   "Вишь, какое диво!" - подумал кузнец, разинув от удивления рот, и тот
же час заметил, что вареник лезет и к нему в рот и уже выказал губы сме-
таною. Оттолкнувши вареник и вытерши губы,  кузнец  начал  размышлять  о
том, какие чудеса бывают на свете и до каких мудростей доводит  человека
нечистая сила, заметя притом, что один только Пацюк  может  помочь  ему.
"Поклонюсь ему еще, пусть растолкует хорошенько... Однако что  за  черт!
ведь сегодня голодная кутья, а он ест вареники, вареники скоромные!  Что
я, в самом деле, за дурак, стою тут и греха набираюсь! Назад!" И  набож-
ный кузнец опрометью выбежал из хаты.
   Однако ж черт, сидевший в мешке и заранее уже  радовавшийся,  не  мог
вытерпеть, чтобы ушла из рук его такая славная добыча. Как только кузнец
опустил мешок, он выскочил из него и сел верхом ему на шею.
   Мороз подрал по коже кузнеца; испугавшись и побледнев,  не  знал  он,
что делать; уже хотел перекреститься... Но черт, наклонив  свое  собачье
рыльце ему на правое ухо, сказал:
   - Это я - твой друг, все сделаю  для  товарища  и  друга!  Денег  дам
сколько хочешь, - пискнул он ему в левое ухо. - Оксана будет сегодня  же
наша, - шепнул он, заворотивши свою морду снова на правое ухо.
   Кузнец стоял, размышляя.
   - Изволь, - сказал он наконец, - за такую цену готов быть твоим!
   Черт всплеснул руками и начал от радости галопировать на шее кузнеца.
"Теперь-то попался кузнец!- думал он про себя, - теперь-то я  вымещу  на
тебе, голубчик, все твои малеванья и небылицы, взводимые на чертей!  Что
теперь скажут мои товарищи, когда узнают, что самый набожнейший из всего
села человек в моих руках?" Тут черт засмеялся от  радости,  вспомнивши,
как будет дразнить в аде все хвостатое племя, как будет беситься  хромой
черт, считавшийся между ними первым на выдумки.
   - Ну, Вакула! - пропищал черт, все так же не слезая  с  шеи,  как  бы
опасаясь, чтобы он не убежал, - ты знаешь, что без контракта  ничего  не
делают.
   - Я готов! - сказал кузнец. - У вас, я слышал, расписываются  кровью;
постой же, я достану в кармане гвоздь! - Тут он заложил назад руку  -  и
хвать черта за хвост.
   - Вишь, какой шутник! - закричал, смеясь, черт. - Ну, полно, довольно
уже шалить!
   - Постой, голубчик! - закричал кузнец, - а вот это как тебе  покажет-
ся? - При сем слове он сотворил крест, и черт сделался так тих, как  яг-
ненок. - Постой же, - сказал он, стаскивая его за хвост на землю, -  бу-
дешь ты у меня знать подучивать на грехи добрых людей и честных  христи-
ан! - Тут кузнец, не выпуская хвоста, вскочил на него  верхом  и  поднял
руку для крестного знамения.
   - Помилуй, Вакула! - жалобно простонал черт, - все что для тебя  нуж-
но, все сделаю, отпусти только душу на покаяние: не клади на меня страш-
ного креста!
   - А, вот каким голосом запел, немец проклятый! Теперь я знаю, что де-
лать. Вези меня сей же час на себе, слышишь, неси, как птица!
   - Куда? - произнес печальный черт.
   - В Петембург, прямо к царице!
   И кузнец обомлел от страха, чувствуя себя подымающимся на воздух.
   Долго стояла Оксана, раздумывая о странных речах кузнеца. Уже  внутри
ее что-то говорило, что она слишком жестоко поступила с ним.  Что,  если
он в самом деле решится на что-нибудь  страшное?  "Чего  доброго!  может
быть, он с горя вздумает влюбиться в другую и с досады  станет  называть
ее первою красавицею на селе? Но нет, он меня любит. Я  так  хороша!  Он
меня ни за что не променяет; он шалит, прикидывается. Не  пройдет  минут
десять, как он, верно, придет поглядеть на меня. Я в самом деле  сурова.
Нужно ему дать, как будто нехотя, поцеловать себя. То-то он обрадуется!"
И ветреная красавица уже шутила со своими подругами.
   - Постойте, - сказала одна из них, - кузнец позабыл мешки свои; смот-
рите, какие страшные мешки! Он не по-нашему наколядовал: я  думаю,  сюда
по целой четверти барана кидали; а колбасам и хлебам, верно, счету  нет!
Роскошь! целые праздники можно объедаться.
   - Это кузнецовы мешки? - подхватила Оксана. - Утащим скорее их ко мне
в хату и разглядим хорошенько, что он сюда наклал.
   Все со смехом одобрили такое предложение.
   - Но мы не поднимем их! - закричала вся толпа вдруг, силясь  сдвинуть
мешки.
   - Постойте, - сказала Оксана, - побежим скорее за санками  и  отвезем
на санках!
   И толпа побежала за санками.
   Пленникам сильно прискучило сидеть в мешках, несмотря на то что  дьяк
проткнул для себя пальцем порядочную дыру. Если бы еще не  было  народу,
то, может быть, он нашел бы средство вылезть; но вылезть  из  мешка  при
всех, показать себя на смех... это удерживало его, и он  решился  ждать,
слегка только покряхтывая под невежливыми сапогами Чуба. Чуб сам не  ме-
нее желал свободы, чувствуя, что под ним лежит что-то такое, на  котором
сидеть страх было неловко. Но как скоро услышал решение своей дочери, то
успокоился и не хотел уже вылезть, рассуждая, что  к  хате  своей  нужно
пройти, по крайней мере, шагов с сотню, а может быть, и другую.  Вылезши
же, нужно оправиться, застегнуть кожух, подвязать пояс - сколько работы!
да и капелюхи остались у Солохи. Пусть же лучше девчата довезут на  сан-
ках. Но случилось совсем не так, как ожидал Чуб. В то время, когда  див-
чата побежали за санками, худощавый кум выходил из шинка расстроенный  и
не в духе. Шинкарка никаким образом не решалась ему верить  в  долг;  он
хотел было дожидаться, авось-либо придет какой-нибудь набожный  дворянин
и попотчует его; но, как нарочно, все дворяне  оставались  дома  и,  как
честные христиане, ели кутью посреди своих домашних. Размышляя о развра-
щении нравов и о деревянном сердце жидовки, продающей вино,  кум  набрел
на мешки и остановился в изумлении.
   - Вишь, какие мешки кто-то бросил на дороге! - сказал он,  осматрива-
ясь по сторонам, - должно быть, тут и свинина есть. Полезло  же  кому-то
счастие наколядовать столько всякой всячины! Экие страшные мешки!  Поло-
жим, что они набиты гречаниками да коржами, и то добре. Хотя бы были тут
одни паляницы, и то в шмак: жидовка за каждую паляницу дает осьмуху вод-
ки. Утащить скорее, чтобы кто ни увидел. - Тут взвалил он себе на  плеча
мешок с Чубом и дьяком, но почувствовал, что он слишком  тяжел.  -  Нет,
одному будет тяжело несть, - проговорил он, - а вот, как  нарочно,  идет
ткач Шапуваленко. Здравствуй, Остап!
   - Здравствуй, - сказал, остановившись, ткач.
   - Куда идешь?
   - А так, иду, куда ноги идут.
   - Помоги, человек добрый, мешки снесть! кто-то колядовал, да и  кинул
посереди дороги. Добром разделимся пополам.
   - Мешки? а с чем мешки, с книшами или паляницами ?
   - Да, думаю, всего есть.
   Тут выдернули они наскоро из плетня палки, положили на  них  мешок  и
понесли на плечах.
   - Куда ж мы понесем его? в шинок? - спросил дорогою ткач.
   - Оно бы и я так думал, чтобы в шинок; но ведь проклятая  жидовка  не
поверит, подумает еще, что где-нибудь украли; к тому же я только что  из
шинка. - Мы отнесем его в мою хату. Нам никто не помешает: жинки нет до-
ма.
   - Да точно ли нет дома? - спросил осторожный ткач.
   - Слава богу, мы не совсем еще без ума, - сказал кум, -  черт  ли  бы
принес меня туда, где она. Она, думаю, протаскается с бабами до света.
   - Кто там? - закричала кумова жена, услышав шум в сенях,  произведен-
ный приходом двух приятелей с мешком, и отворяя дверь.
   Кум остолбенел.
   - Вот тебе на! - произнес ткач, опустя руки.
   Кумова жена была такого рода сокровище, каких немало на белом  свете.
Так же как и ее муж, она почти никогда не сидела дома и почти весь  день
пресмыкалась у кумушек и зажиточных старух, хвалила и ела с большим  ап-
петитом и дралась только по утрам с своим мужем, потому что в это только
время и видела его иногда. Хата их была вдвое старее шаровар  волостного
писаря, крыша в некоторых местах была без соломы. Плетня видны были одни
остатки, потому что всякий выходивший из дому никогда не брал палки  для
собак, в надежде, что будет проходить мимо кумова огорода и выдернет лю-
бую из его плетня. Печь не топилась дня по три. Все, что ни  напрашивала
нежная супруга у добрых людей, прятала как можно подалее от своего  мужа
и часто самоуправно отнимала у него добычу, если он не успевал  ее  про-
пить в шинке. Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие, не  любил  усту-
пать ей и оттого почти всегда уходил из дому с фонарями под обоими  гла-
зами, а дорогая половина, охая, плелась рассказывать  старушкам  о  бес-
чинстве своего мужа и о претерпенных ею от него побоях.
   Теперь можно себе представить, как были озадачены ткач  и  кум  таким
неожиданным явлением. Опустивши мешок, они заступили его собою и закрыли
полами; но уже было поздно: кумова жена хотя и дурно видела старыми гла-
зами, однако ж мешок заметила.
   - Вот это хорошо! - сказала она с таким видом, в котором заметна была
радость ястреба. - Это хорошо, что наколядовали столько! Вот так  всегда
делают добрые люди; только нет, я думаю, где-нибудь подцепили.  Покажите
мне сейчас, слышите, покажите сей же час мешок ваш!
   - Лысый черт тебе покажет, а не мы, - сказал, приосанясь, кум.
   - Тебе какое дело? - сказал ткач, - мы наколядовали, а не ты.
   - Нет, ты мне покажешь, негодный пьяница! -  вскричала  жена,  ударив
высокого кума кулаком в подбородок и продираясь к мешку.
   Но ткач и кум мужественно отстояли мешок и  заставили  ее  попятиться
назад. Не успели они оправиться, как супруга выбежала в сени уже  с  ко-
чергою в руках. Проворно хватила кочергою мужа по рукам, ткача по  спине
и уже стояла возле мешка.
   - Что мы допустили ее? - сказал ткач, очнувшись.
   - Э, что мы допустили! а отчего ты допустил?  -  сказал  хладнокровно
кум.
   - У вас кочерга, видно, железная! - сказал после небольшого  молчания
ткач, почесывая спину. - Моя жинка купила прошлый год на ярмарке  кочер-
гу, дала пивкопы, - та ничего... не больно.
   Между тем торжествующая супруга, поставив на пол  каганец,  развязала
мешок и заглянула в него. Но, верно, старые глаза ее, которые так хорошо
увидели мешок, на этот раз обманулись.
   - Э, да тут лежит целый кабан! - вскрикнула она, всплеснув от радости
в ладоши.
   - Кабан! слышишь, целый кабан! - толкал ткач кума. - А все  ты  вино-
ват!
   - Что ж делать! - произнес, пожимая плечами, кум.
   - Как что? чего мы стоим? отнимем мешок! ну, приступай!
   - Пошла прочь! пошла! это наш кабан! - кричал, выступая, ткач.
   - Ступай, ступай, чертова баба! это не твое добро! - говорил, прибли-
жаясь, кум.
   Супруга принялась снова за кочергу, но Чуб в это время вылез из мешка
и стал посреди сеней, потягиваясь, как человек, только что пробудившийся
от долгого сна.
   Кумова жена вскрикнула, ударивши об полы руками, и все невольно рази-
нули рты.
   - Что ж она, дура, говорит: кабан! Это не кабан! - сказал кум, выпуча
глаза.
   - Вишь, какого человека кинуло в мешок! - сказал ткач, пятясь от  ис-
пугу. - Хоть что хочешь говори, хоть тресни, а не обошлось без  нечистой
силы. Ведь он не пролезет в окошко!
   - Это кум! - вскрикнул, вглядевшись, кум.
   - А ты думал кто? - сказал Чуб, усмехаясь. - Что, славную  я  выкинул
над вами штуку? А вы небось хотели меня съесть вместо свинины?  Постойте
же, я вас порадую: в мешке лежит еще что-то, - если не кабан, то, навер-
но, поросенок или иная живность. Подо мною беспрестанно  что-то  шевели-
лось.
   Ткач и кум кинулись к мешку, хозяйка дома уцепилась с противной  сто-
роны, и драка возобновилась бы снова, если бы дьяк, увидевши теперь, что
ему некуда скрыться, не выкарабкался из мешка.
   Кумова жена, остолбенев, выпустила из рук ногу, за которую начала бы-
ло тянуть дьяка из мешка.
   - Вот и другой еще!- вскрикнул со страхом ткач, - черт знает как ста-
ло на свете... голова идет кругом... не колбас и не паляниц, а людей ки-
дают в мешки!
   - Это дьяк! - произнес изумившийся более всех Чуб. - Вот тебе на!  ай
да Солоха! посадить в мешок... То-то, я гляжу, у нее  полная  хата  меш-
ков... Теперь я все знаю: у нее в каждом мешке сидело по два человека. А
я думал, что она только мне одному... Вот тебе и Солоха!
   Девушки немного удивились, не найдя одного мешка. "Нечего делать, бу-
дет с нас и этого", - лепетала Оксана. Все принялись за мешок и взвалили
его на санки.
   Голова решился молчать, рассуждая: если он закричит, чтобы его выпус-
тили и развязали мешок, - глупые дивчата  разбегутся,  подумают,  что  в
мешке сидит дьявол, и он останется на улице, может быть, до завтра.
   Девушки между тем, дружно взявшись за руки, полетели, как  вихорь,  с
санками по скрыпучему снегу. Множество, шаля, садилось на санки;  другие
взбирались на самого голову. Голова решился сносить все. Наконец проеха-
ли, отворили настежь двери в сенях и хате и с хохотом втащили мешок.
   - Посмотрим, что-то лежит тут, - закричали все,  бросившись  развязы-
вать.
   Тут икотка, которая не переставала мучить голову во все время сидения
его в мешке, так усилилась, что он начал икать и кашлять во все горло.
   - Ах, тут сидит кто-то! - закричали все и в испуге бросились  вон  из
дверей.
   - Что за черт! куда вы мечетесь  как  угорелые?  -  сказал,  входя  в
дверь, Чуб.
   - Ах, батько! - произнесла Оксана, - в мешке сидит кто-то!
   - В мешке? где вы взяли этот мешок?
   - Кузнец бросил его посередь дороги, - сказали все вдруг.
   "Ну, так, не говорил ли я?.." - подумал про себя Чуб.
   - Чего ж вы испугались? посмотрим. А ну-ка, чоловиче, прошу не погне-
виться, что не называем по имени и отчеству, вылезай из мешка!
   Голова вылез.
   - Ах! - вскрикнули девушки.
   - И голова влез туда же, - говорил про себя Чуб в  недоумении,  меряя
его с головы до ног, - вишь как!.. !.. - более он ничего не мог сказать.

   Голова сам был не меньше смущен и не знал, что начать.
   - Должно быть, на дворе холодно? - сказал он, обращаясь к Чубу.
   - Морозец есть, - отвечал Чуб. - А позволь спросить тебя, чем ты сма-
зываешь свои сапоги, смальцем или дегтем?
   Он хотел не то сказать, он хотел спросить: "Как ты, голова,  залез  в
этот мешок?" - но сам не понимал, как выговорил совершенно другое.
   - Дегтем лучше! - сказал голова. - Ну, прощай, Чуб! -  И,  нахлобучив
капелюхи, вышел из хаты.
   - Для чего спросил я сдуру, чем он мажет сапоги! - произнес Чуб, пог-
лядывая на двери, в которые вышел голова. - Ай да Солоха! эдакого  чело-
века засадить в мешок!.. Вишь, чертова баба! А я дурак... да где же  тот
проклятый мешок?
   - Я кинула его в угол, там больше ничего нет, - сказала Оксана.
   - Знаю я эти штуки, ничего нет! подайте его сюда: там еще один сидит!
Встряхните его хорошенько... Что, нет?.. Вишь, проклятая баба! А  погля-
деть на нее - как святая, как будто и скоромного никогда не брала в рот.

   Но оставим Чуба изливать на досуге свою досаду и возвратимся к кузне-
цу, потому что уже на дворе, верно, есть час девятый.
   Сначала страшно показалось Вакуле, когда поднялся он от земли на  та-
кую высоту, что ничего уже не мог видеть внизу, и пролетел как муха  под
самым месяцем так, что если бы не наклонился немного, то зацепил бы  его
шапкою. Однако ж мало спустя он ободрился и  уже  стал  подшучивать  над
чертом. Его забавляло до крайности, как черт чихал и  кашлял,  когда  он
снимал с шеи кипарисный крестик и подносил к нему. Нарочно  поднимал  он
руку почесать голову, а черт, думая, что его собираются крестить,  летел
еще быстрее. Все было светло в вышине. Воздух в легком серебряном тумане
был прозрачен. Все было видно, и даже можно было  заметить,  как  вихрем
пронесся мимо их, сидя в горшке, колдун; как звезды, собравшись в  кучу,
играли в жмурки; как клубился в стороне облаком  целый  рой  духов;  как
плясавший при месяце черт снял шапку, увидавши кузнеца,  скачущего  вер-
хом; как летела возвращавшаяся назад метла, на  которой,  видно,  только
что съездила куда нужно ведьма... много еще дряни  встречали  они.  Все,
видя кузнеца, на минуту останавливалось поглядеть на него и потом  снова
неслось далее и продолжало свое; кузнец все летел; и вдруг заблестел пе-
ред ним Петербург весь в огне. (Тогда была по какому-то случаю иллюмина-
ция.) Черт, перелетев через шлагбаум, оборотился в коня, и кузнец увидел
себя на лихом бегуне середи улицы.

вперед

назад

к содержанию