То крест поставили на святой главе
Адамовой.
Иерусалим-город городам отец.
37
Почему тот город городам отец?
Потому Иерусалим городам отец:
Во тем во граде во Иерусалиме
Тут у нас среда земле.
Собор-церковь всем церквам мати.
Почему же собор-церковь всем церквам
мати?
Стоит собор-церковь посреди града
Иерусалима,
Во той во церкви соборней
Стоит престол божественный;
На том на престоле на божественном
Стоит гробница белокаменная;
Во той гробнице белокаменной
Почивают ризы самого Христа,
Самого Христа, Царя Небесного,—
Потому собор-церква церквам мати.
Ильмень-озеро озерам мати:
Не тот Ильмень, который над Новым
градом,
Не тот Ильмень, который во Цареграде,
А тот Ильмень, который в Турецкой земле
Над начальным градом Иерусалимом.
Почему ж Ильмень-озеро озерам мати?
Выпадала с его матушка Иордань-река.
Иордань-река всем рекам мати.
Почему Иордань-река всем рекам мати?
Окрестился в ней сам Исус Христос
Со силою со небесною,
Со ангелами со хранителями,
Со двунадесятьми апостольми,
Со Иоанном, светом, со Крестителем,—
Потому Иордань-река всем рекам мати.
Фавор-гора всем горам мати.
38
Почему Фавор-гора горам мати?
Преобразился на ней сам Исус Христос,
Исус Христос, Царь Небесный, свет,
С Петром, со Иоанном, со Иаковом,
С двунадесятью апостолами,
Показал славу ученикам своим,—
Потому Фавор-гора горам мати.
Белый латырь-камень всем камням мати.
На белом латыре на камени
Беседовал да опочив держал
Сам Исус Христос, Царь Небесный,
С двунадесяти со апостолам,
С двунадесяти со учителям;
Утвердил он веру на камени,
Распущал он книгу Голубиную
По всей земле, по вселенныя,—
Потому латырь-камень всем камням мати.
Кипарис-древо всем древам мати.
Почему то древо всем древам мати?
На тем древе на кипарисе
Объявился нам животворящий крест.
На тем на кресте на животворящем
Распят был сам Исус Христос,
Исус Христос, Царь Небесный, свет,—
Потому кипарис всем древам мати.
Плакун-трава всем травам мати.
Почему плакун всем травам мати?
Когда жидовья Христа распяли,
Святую кровь его пролили,
Мать Пречистая Богородица
По Исусу Христу сильно плакала,
По своем сыну по возлюбленном,
Ронила слезы пречистые
На матушку на сыру землю;
39
От тех от слез от пречистыих
Зарождалася плакун-трава,—
Потому плакун-трава травам мати.
Океан-море всем морям мати.
Почему океан всем морям мати?
Посреди моря океанского
Выходила церковь соборная,
Соборная, богомольная,
Святого Климента, попа римского:
На церкви главы мраморные,
На главах кресты золотые.
Из той из церкви из соборной,
Из соборной, из богомольной,
Выходила Царица Небесная;
Из океана-моря она омывалася,
На собор-церковь она Богу молилася,—
От того океан всем морям мати.
Кит-рыба всем рыбам мати.
Почему же кит-рыба всем рыбам мати?
На трех рыбах земля основана.
Стоит кит-рыба — не сворохнется;
Когда ж кит-рыба поворотится,
Тогда мать-земля восколыбнется,
Тогда белый свет наш покончится,—
Потому кит-рыба всем рыбам мати.
Основана земля Святыим Духом,
А содержана Словом Божиим.
Стратим-птица всем птицам мати.
Почему она всем птицам мати?
Живет стратим-птица на океане-море
И детей производит на океане-море.
По Божьему все повелению
Стратим-птица вострепенется,
Океан-море восколыхнется;
40
Топит она корабли гостиные
Со товарами драгоценными,—
Потому стратим-птица всем птицам мати.
У нас индрик-зверь всем зверям отец.
Почему индрик-зверь всем зверям отец?
Ходит он но подземелью,
Прочищает ручьи и проточины:
Куда зверь пройдет,—
Тута ключ кипит;
Куда зверь тот поворотится,—
Все звери зверю поклонятся.
Живет он во святой горе,
Пьет и ест во святой горе;
Куды хочет, идет по подземелью,
Как солнышко по поднебесью,—
Потому же у нас индрик-зверь всем
зверям отец».
Возговорил Володимир-князь:
«Ой ты, гой еси, премудрый царь,
Премудрый царь Давыд Евсеевич!
Мне ночесь, сударь, мало спалось,
Мне во сне много виделось:
Кабы с той страны со восточной,
Кабы с другой страны со полуденной,
Кабы два зверя собиралися,
Кабы два лютые собегалися,
Промежду собой дрались-билися,
Один одного зверь одолеть хочет».
Возговорил премудрый царь,
Премудрый царь Давыд Евсеевич:
«Это не два зверя собиралися,
Не два лютые собегалися,
Это Кривда с Правдой соходшшся,
Промежду собой бились-дрались,
41
Кривда Правду одолеть хочет.
Правда Кривду переспорила.
Правда пошла на небеса
К самому Христу, Царю Небесному;
А Кривда пошла у нас вся по всей земле,
По всей земле по свет-русской,
По всему народу христианскому.
От Кривды земля восколебалася,
От того народ весь возмущается;
От Кривды стал народ неправильный,
Неправильный стал, злопамятный:
Они друг друга обмануть хотят,
Друг друга поесть хотят.
Кто не будет Кривдой жить,
Тот причаянный ко Господу,
Та душа и наследует
Себе Царство Небесное».
ГОЛУБИНАЯ КНИГА
Да с начала века животленного
Сотворил Бог небо со землею,
Сотворил Бог Адама со Еввою,
Наделил питаньем во светлом раю,
Во светлом раю жити во свою волю.
Положил Господь на их заповедь великую;
А и жить Адаму во светлом раю,
Не искушать Адаму с едного древа
Того сладка плоду Виноградова.
А и жил Адам во светлом раю,
Во светлом раю со своею со Еввою
А триста тридцать три годы.
Прелестила змея подколодная,
Приносила ягоды с едина древа,—
Одну ягоду воскушал Адам со Еввою
И узнал промеж собою тяжкой грех,
А и тяжкой грех и великой блуд:
Согрешил Адаме во светлом раю,
Во светлом раю со своею со Еввою.
Оне тута стали в раю нагим-наги,
А нагим-наги стали, босешуньки,—
Закрыли соромы ладонцами,
Пришли оне к самому Христу,
К самому Христу, Царю Небесному.
Зашли оне на Фаор-гору,
Кричат-ревут зычным голосом:
«Ты Небесной Царь, Исус Христос!
Ты услышал молитву грешных раб своих,
Ты спусти на землю меня трудную,
43
Что копать бы землю копарулями,
А копать землю копарулями,
А и сеять семена первым часом».
А Небесный Царь, милосерде свет,
Опутал на землю его трудную.
А копал он землю копарулями,
А и сеял семена первым часом,
Вырастали семена другим часом,
Выжинал он семена третьим часом.
От своих трудов он стал сытым быть,
Обуватися и одеватися.
От того колена от Адамова,
От того ребра от Еввина
Пошли христиане православные
По всей земли светорусския.
Живучи Адаме состарился,
Состарился, переставился.
Свята глава погребенная.
После по той потопе по Ноевы,
А на той горе Сионския,
У тоя главы святы Адамовы
Вырастало древо кипарисово.
Ко тому-то древу кипарисову
Выпадала книга Голубиная,
Со небес та книга повыпадала:
В долину та книга сорока пядей,
Поперек та книга двадцати пядей,
В толщину та книга тридцати пядей.
А на ту гору на Сионскую
Собиралися-соезжалися
Сорок царей со царевичем,
Сорок королей с королевичем,
И сорок калик со каликою,
И могучи-сильные богатыри.
44
Во единой круг становилися.
Проговорит Волотомон-царь,
Волотомон-царь Волотомонович,
Сорок царей со царевичем,
Сорок королей с королевичем,
А сорок калик со каликою
И все сильные-могучи богатыри
А и бьют челом, поклоняются
А царю Давыду Евсеевичу:
«Ты премудрый царь Давыд Евсеевич!
Подыми ты книгу Голубиную,
Подыми книгу, распечатывай,
Распечатывай ты, просматривай,
Просматривай ее, прочитывай:
От чего зачался наш белой свет?
От чего зачалося солнце праведно?
От чего зачался светел месяц?
От чего зачалася заря утрення?
От чего зачалася и вечерняя?
От чего зачалася темная ночь?
От чего зачалися часты звезды?»
Проговорит премудрый царь,
Премудрый царь Давыд Евсеевич:
«Вы сорок царей со царевичем,
А и сорок королей с королевичем,
Й вы сорок калик со каликою,
И все сильны-могучи богатыри!
Голубина книга не малая,
А Голубина книга великая:
В долину книга сорока пядей,
Поперек та книга двадцати пядей,
В толщину та книга тридцати пядей,
На руках держать книгу — не удержать,
Читать книгу — не прочести.
45
Скажу ли я вам своею памятью,
Своей памятью, своей старою,
От чего зачался наш белой свет,
От чего зачалося солнцо праведно,
От чего зачался светел месяц,
От чего зачалася заря утрення,
От чего зачалася и вечерняя,
От чего зачалася темная ночь,
От чего зачалися часты звезды.
А и белой свет — от лица Божья,
Солнцо праведно — от очей его,
Светел месяц — от темечка,
Темная ночь — от затылечка,
Заря утрення и вечерняя — от бровей
Божьих,
Часты звезды — от кудрей Божьих!»
Все сорок царей со царевичем поклонилися,!
И сорок королей с королевичем бьют челом,
И сорок калик со каликою,
Все сильные-могучие богатыри.
Проговорит Волотомон-царь,
Волотомон-парь Волотомонович:
«Ты премудрый царь Давыд Евсеевич!
Ты скажи, пожалуй, своею памятью,
Своею памятью стародавную:
Да которой царь над царями царь?
Котора моря всем морям отец?
И котора рыба всем рыбам мати?
И котора гора горам мати?
И котора река рекам мати?
И котора древа всем древам отец?
И котора птица всем птицам мати?
И которой зверь всем зверям отец?
И котора трава всем травам мати?
46
И которой град всем градом отец?»
Проговорит премудрый царь,
Премудрый царь Давыд Евсеевич:
«А Небесной Царь — над царями царь,
Над царями царь, то Исус Христос.
Океан-море — всем морям отец.
Почему он всем морям отец?
Потому он всем морям отец,—
Все моря из него выпали
И все реки ему покорилися.
А кит-рыба — всем рыбам мати.
Почему та кит-рыба всем рыбам мати?
Потому та кит-рыба всем рыбам мати,—
На семи китах земля основана.
Ердань-река — рекам мати.
Почему Ердань-река рекам мати?
Потому Ердань-река рекам мати,—
Крестился в ней сам Исус Христос.
Сионская гора — всем горам мати,—
Растут древа кипарисовы,
А берется сера по всем церквам,
По всем церквам вместо ладану.
Кипарис-древо — всем древам отец.
Почему кипарис всем древам отец?
Потому кипарис всем древам отец,—
На нем распят был сам Исус Христос,
То Небесной Царь.
Мать Божья плакала Богородица,
А плакун-травой утиралася,
Потому плакун-трава всем травам мати.
Единорог-зверь — всем зверям отец.
Почему единорог всем зверям отец?
Потому единорог всем зверям отец,—
А и ходит он под землею,
47
А не держут его горы каменны,
А и те-то реки его быстрые;
Когда выйдет он из сырой земли,
А и ищет он сопротивника,
А того ли люта льва-зверя;
Сошлись оне со львом во чистом поле,
Начали оне, звери, дратися:
Охота им царями быть,
Над всемя зверями взять болыпину,
И дерутся оне о своей большине.
Единорог-зверь покоряется,
Покоряется он льву-зверю,
А и лев подписан — царем ему быть,
Царю быть над зверями всем,
А и хвост у него колечиком.
А нагай-птица — всем птицам мати,
А живет она. на океане-море,
А вьет гнездо на белом камени;
Набежали гости корабельщики
А на то гнездо нагай птицы
И на его детушак на маленьких,
Нагай-птица вострепенется,
Океан-море восколыблется,
Кабы быстры реки разливалися,
Топят много бусы-корабли,
Топят много червленые корабли,
А все ведь души напрасные.
Ерусалим-град — всем градам отец.
Почему Ерусалим всем градам отец?
Потому Ерусалим всем градам отец,
Что распят был в нем Исус Христос,
Исус Христос, сам Небесной Царь,
Опричь царства Московского».
48
ЕГОРИИ ХРАБРЫЙ
Во граде было в Иерусалиме
При царе было при Федоре,
Жила царица благоверная
Святая София Перемудрая.
Породила она себе три дочери,
Три дочери да три любимые,
Четвертого сына Егория,
Егория, света, Храброго:
По колена ноги в чистом серебре,
По локоть руки в красном золоте,
Голова у Егория вся жемчужная,
По всем Егорие часты звезды.
С начала было света вольного
Не бывало на Иерусалим-град
Никакой беды, ни погибели;
Наслал Господь наслание
На Иерусалим-град:
Напустил Господь царища Демьянища,
Безбожного пса бусурманища.
Победил злодей Иерусалим-город,
Сечет и рубит и огнем палит,
Царя Федора в полон берет,
В полон берет, в столб закладывает.
Полонил злодей три отроцы,
Три отроцы и три дочери,
А четвертого чудного отроца
Святого Егория Храброго.
Увозил Егорья во свою землю,
Во свою землю во неверную.
49
Он и стал пытать, крепко спрашивать
«А скажи, Егорий, какова роду,
Какова роду, какова чину?
Царского роду, аль боярского,
Аль того чину княжевинского?
Ты которой вере веруешь?
Ты которому Богу молишься?
Ты поверуй веру ты ко мне царю,
Ко мне царю, к моим идолам!»
Святой Егорий, свет, глаголует:
«Ты, злодей царище бусурманище!
Я не верую веры твоей неверныей,
Ни твоим богам, ко идолам,
Ни тебе, царищу бусурманищу!
Верую в веру крещеную,
Во крещеную, богомольную,
Самому Христу, Царю Небесному,
Во Мать Пресвятую Богородицу,
Еще в Троицу неразделимую!»
Вынимал злодей саблю острую,
Хотел губить их главы
По их плеча могучие:
«Ой вы, гой еси, три отроцы,
Три отроцы царя Федора!
Вы покиньте веру христианскую,
Поверуйте мою латынскую,
Латынскую бусурманскую!
Молитесь богам моим кумирскиим,
Поклоняйтеся моим идолам!»
Три отроцы и три родны сестры
Сабли острой убоялися,
Царищу Демьянищу преклонилися:
Покидали веру христианскую,
Начали веровать латынскую,
50
Латынскую бусурманскую.
Царище Демьянище,
Безбожный царь бусурманище,
Возговорил ко святому
Егорию Хораброму:
«Ой ты, гой еси, чудный отроце,
Святый Егорий Хорабрый!
Покинь веру истинную, христианскую,
Поверуй веру латынскую!
Молись моим богам кумирскиим,
Поклоняйся моим идолам!»
Святый Егорий проглаголует:
«Злодей царище Демьянище,
Безбожный пес бусурманище!
Я умру за веру христианскую,
Не покину веру христианскую!
Не буду веровать латынскую,
Латынскую бусурманскую,
Не буду молиться богам твоим
кумирскиим,
Не поклонюся твоим идолам!»
На то царище распаляется,
Повелел Егорья, света, мучити
Он и муками разноличными.
Повелел Егорья во пилы пилить;
По Божьему повелению,
По Егориеву молению
Не берут пилы жидовские:
У пил зубья позагнулися,
Мучители все утомилися,
Ничего Егорью не вредилося,
Егорьево тело соцелялося.
Восставал Егорий на резвы ноги —
Поет стихи херувимские,
51
Превозносит гласы все архангельские.
Возговорит царище Демьянище
Ко святому Егорью Хораброму:
«Ой ты, гой еси, чудный отроце,
Святой Егорий Хорабрый!
Ты покинь веру истинную, христианскую,
Поверуй в веру латынскую!»
А святой Егорий проглаголует:
«Я умру за веру христианскую,
Не покину веру христианскую!
Не буду веровать во латынскую,
Латынскую бусурманскую!»
На то царище опаляется,
В своем сердце разозляется.
Повелел Егорья в топоры рубить.
Не довлеть Егорья в топоры рубить:
По Божию повелению,
По Егориеву молению
Не берут Егорья топоры немецкие:
По обух лезья преломилися,
А мучители все приутомилися,
Ничего Егорыо не вредилося,
Егорьево тело соцелялося.
Да восстает Егорий на резвы ноги —
Он поет стихи херувимские,
Превозносит гласы архангельские.
Возговорит царище Демьяпище
Ко Егорию Хораброму:
«Ой ты, гой еси, Егорий Хорабрый!
Поверуй веру латынскую!»
А святый Егорий проглаголует:
«Я умру за веру христианскую,
Не покину веру христианскую!
Не буду веровать латынскую».
52
Царище Демьянище на него опаляется;
Повелел Егорья в сапоги ковать,
В сапоги ковать гвозди железные.
Не добре Егорья мастера куют:
У мастеров руки опущалися,
Ясные очи помрачалися.
Ничего Егорью не вредилося,
Егорьево тело соцелялося.
А злодей царище Демьянище
Повелел Егорья во котел сажать,
Повелел Егорья во смоле варить:
Смола кипит, яко гром гремит,
А посверьх смолы Егорйй плавает;
Он поет стихи херувимские,
Превозносит гласы все архангельские.
Возговорит царище Демьянище:
«Покинь веру истинную, христианскую,
Поверуй мою веру латынскую,
Латынскую бусурманскую!»
Святый Егорйй проглаголует:
«Я не буду веровать веру бусурманскую,
Я умру за веру христианскую!»
На то царище Демьянище опаляется,
Повелел своим мучителям:
«Ой вы, гой еси, слуги верные,
Вырывайте скоро глубок погреб!»
Тогда же его слуги верные
Вырывали глубок погреб:
Глубины погреб сорока сажен,
Ширины погреб двадсяти сажен.
Посадил Егорья во глубок погреб,
Закрывал досками железными,
Задвигал щитами дубовыми,
Забивал гвоздями полужёными,
53
Засыпал песками рудожелтыми,
Засыпал он и притаптывал,
И притаптывал и приговаривал:
«Не бывать Егорью на святой Руси!
Не видать Егорью света белого,
Не обозреть Егорью солнца красного,
Не видать Егорью отца и матери,
Не слыхать Егорью звона колокольного,
Не слыхать Егорью пения церковного!»
И сидел Егорий тридсять лет.
А как тридсять лет исполнилось,
Святому Егорью во сне виделось:
Да явилося солнце красное,
Еще явилася Мать Пресвятая Богородица,
Святу Егорью, свет, глаголует:
«Ой ты еси, святый Егорий, свет,
Храбрый!
Ты за это ли претерпение
Ты наследуешь себе Царство Небесное!»
По Божьему повелению,
По Егория Храброго молению
От свята града Иерусалима
Поднималися ветры буйные.
Разносило пески рудожелтые,
Поломало гвозди полужёные,
Разнесло щиты дубовые,
Разметало доски железные,
Выходил Егорий на святую Русь.
Завидел Егорий свету белого,
Услышал звону колокольного,
Обогрело его солнце красное.
И пошел Егорий по святой Руси,
По святой Руси, по сырой земле
Ко тому граду к Иерусалиму,
54
Где его родима матушка
На святой молитве Богу молится.
Приходил Егорий во Иерусалим-город.
Иерусалим-город пуст-пустехонек:
Вырубили его и выжегли!
Нет ни старого, нет ни малого.
Стоит одна церковь соборная,
Церковь соборная, богомольная.
А во церькови во соборныей,
Во соборныей, богомольныей
Стоит его матушка родимая
Святая София Перемудрая,
На молитвах стоит на Исусовых:
Она Богу молит об своем сыну,
Об своем сыну об Егорию.
Помолимши Богу, оглянулася;
Она узрела и усмотрела
Свово чаду, свово милого
Свята Егория, света, Храброго;
Святу Егорью, свет, глаголует:
«Ой ты еси, мое чадо милое,
Святой Егорий, свет, Храбрый!
Где ты был, где разгуливал?»
Святый Егорий, свет, глаголует:
«Ой сударыня, моя матушка,
Святая Премудрая София!
Был я у злодея царища Демьянища,
Безбожного злодея бусурманища,
Претерпел я муки разные,
Муки разные, разноличные.
Государыня моя матушка,
Святая София Премудрая!
Воздай мне свое благословение,—
Поеду я по всей земле светлорусской
55
Утвердить веру христианскую!»
Свету Егорию мать глаголует:
«Ты поди, чадо милое!
Ты поди далече во чисты поля,
Ты возьми коня богатырского
Со двенадесять цепей железных
И со сбруею богатырскою,
Со вострым копьем со булатныим
И со книгою со Евангельем».
Тут же Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Бусурманскую веру побеждаючи,
Наезжал на леса на дремучие.
Леса с лесами совивалися,
Ветья по земле расстилалися —
Ни пройдтить Егорью, ни проехати.
Святой Егорий глаголует:
«Вы лесы, лесы дремучие!
Встаньте и расшатнитеся,
Расшатнитеся, раскачнитеся.
Порублю из вас церкви соборные,
Соборные да богомольные!
В вас будет служба Господняя.
Зароститеся вы, леса,
По всей земле светлорусской,
По крутым горам по высокиим!»
По Божьему все повелению,
По Егорьеву все молению
Разрослись леса по всей земле,
По всей земле светлорусской,
По крутым горам по высокиим;
Растут леса, где им Господь повелел.
Еще Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
56
Бусурманскую веру побеждаючи,
Наезжал Егорий на реки быстрые,
На быстрые, на текучие,—
Нельзя Егорью проехати,
Нельзя святому подумати.
«Ой вы еси, реки быстрые,
Реки быстрые, текучие!
Протеките вы, реки, по всей земли,
По всей земли святорусскией,
По крутым горам по высокиим,
По темным лесам, по дремучиим;
Теките вы, реки, где вам Господь
повелел!»
По Божьему велению,
По Егориеву молению
Протекли реки, где им Господь повелел.
Святой Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Наезжал на горы на толкучие:
Гора с горой столконулася —
Ни пройдтить Егорью, ни проехати.
Егорий святой проглаголывал:
«Вы горы, горы толкучие!
Станьте вы, горы, по-старому.
Поставлю на вас церковь соборную,
В вас будет служба Господняя!»
Святой Егорий проезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Наезжал Егорий на стадо звериное,
На серых волков на рыскучиих.
И пастят стадо три пастыря,
Три пастыря да три девицы,
Егорьевы родные сестрицы.
На них тела, яко еловая кора, -
57
Влас на них, как ковыл-трава,—
Ни пройдтить Егорью, ни проехати.?
Егорий святой проглаголывал:
«Вы волки, волки рыскучие!
Разойдитеся, разбредитеся,
По два, по три, до единому
По глухим степям, по темным лесам,
А ходите вы повременно,
Пейте вы, ешьте повеленное
От свята Егория благословления!»
По Божьему все повелению,
По Егориеву молению
Разбегалися звери по всей земли,
По всей земли светлорусскией.
Они пьют, едят повеленное,
Повеленное, благословленное
От Егория Храброго.
Еще же Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Бусурманскую веру побеждаючи,
Наезжал Егорий на стадо на змеиное —
Ни пройдтить Егорью, ни проехати.
Егорий святой проглаголывал:
«Ой вы, гой еси, змеи огненные!
Рассыпьтесь, змеи, по сырой земле
В мелкие дробные череньицы.
Пейте и ешьте из сырой земли!»
Святой Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Приезжал Егорий
К тому ко городу Киеву.
На тех вратах на Херсонскиих
Сидит Черногар-птица,
Держит в когтях Осетра-рыбу —
58
Святому Егорью не проехать будет.
Святой Егорий глаголует:
«Ох ты, Черногар-птица!
Возвейся под небеса,
Полети на океан-море.
Ты и пей и ешь в океан-море,
И детей производи на океан-море!»
По Божьему повелению,
По Егорьеву молению
Подымалась Черногар-птица под небеса,
Полетела она на океан-море;
Она пьет и ест в океан-море
И детей выводит на океан-море.
Святой Егорий проезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Наезжал палаты белокаменны,
Да где же пребывает царище Демьянище,
Безбожный пес бусурманище.
Увидел его царище Демьянище,
Безбожный пес бусурманище,
Выходил он из палаты белокаменной,
Кричит он по-звериному,
Визжит он по-змеиному;
Хотел победить Егорья Храброго.
Святой Егорий не устрашился,
На добром коне приуправился,
Вынимает меч-саблю вострую,
Он ссек его злодейскую голову
По его могучие плечи;
Подымал палицу богатырскую,
Разрушил палаты белокаменные,
Очистил землю христианскую,
Утвердил веру самому Христу,
Самому Христу, Царю Небесному,
59
Владычице Богородице,
Святой Троице неразделимые.
Он берет свои три родных сестры,
Приводит к Иордань-реке:
«Ой вы, мои три родных сестры!
Вы умойтеся, окреститеся,
Ко Христову гробу приложитеся!
Набралися вы духу нечистого,
Нечистого, бусурманского:
На вас кожа, как еловая кора,
На вас власы, как камыш-трава!
Вы поверуйте веру самому Христу,
Самому Христу, Царю Небесному,
Владычице Богородице,
Святой Троице неразделимые!»
Умывалися, окрещалися,
Камыш-трава с них свалилася,
И еловая кора опустилася.
Приходил Егорий к своей матушке
родимой:
«Государыня моя, матушка родимая,
Премудрая Софья!
Вот тебе три дочери,
А мне три родных сестры!»
Егорьева много похождения,
Велико его претерпение!
Претерпел муки разноличные
Все за наши души многогрешные!
Поем славу святу Егорию,
Святу Егорию, свет, Хораброму!
Во веки его слава не минуется И во веки веков! Аминь!
ЕГОРИЙ, ЦАРЕВНА И ЗМЕЙ
Посторон святого града Иерусалима
На земли было три царства беззаконныих:
Первое царство был Содом-город,
А второе царство был Гомор-город,
А третье было царство Рахлинское.
На ихнее беззаконие великое
Да не мог на них сам Господь смотреть.
Содом и Гомор Господь скрозь земли прослал,
А на этое третье царство, на Рахлинское,
Напущал Господь Бог на них змея лютого.
Давали они со города скотиною
Ко лютому змею на съедение
И ко пещерскому на прожрение.
Во граде скота у них мало оста лося:
Давали они со града по головы,
По головы человеческой
Ко лютому змею на съедение,
Ко пещерскому на прожреиие.
Во граде людей у них мало оставалося.
Собиралися все жители рахлинские
К самому они царю на широкий двор;
Метали они жеребьем самоволжевым
Со самым царем со Агапием.
Но жеребье царю доставалося
Ко лютому змею идтить па съедение,
Ко пещерскому на прожрение.
Прикручинился царь и припечалился.
Возговорит ему царица рахлинская:
«Не кручинься, царь, и не печалуйся.
61
У нас есть с тобой кем заменитися,
У нас есть с тобой дитя единое:
Она единая дочь немилая,
Она верует веру все не нашую,
Богу молится она распятому.
Отдадим мы Олексафию ко лютому змею,
Ко лютому змею на съедение,
Ко пещерскому на прожрение».
Многой радостью царь изнаполнился,
Приходил он в палаты белокаменные
Ко своей ко дщери к одинокия,
Вызывал он в упокой ее во особый,
Уговаривал он дочь, обманывал:
«Ты, прекрасная Олексафия Агапиевна,
Ты вставай-ка, Олексафия, из утра ранешеным
Умывайся, девица, белешенько
И снаряжайся, Олексафия, хорошехонько:
Из утра я тебя буду замуж давать
Ты в которую веру веруешь».
Срадовалася Олексафия, извеселилася,
На ложницу она спать не ложилася:
Всю темную ночь она Богу молилася,
Молилася она Спасу пречистому,
Второму Миколы Барградскому,
Третьему Егорью, свету, Храброму.
Между тем девицы и утро пришло.
Вставала Олексафия ранешенько,
Умывалася она белешенько,
Снаряжалась она хорошехонько,
Выходила Олексафия на крутой крылец.
Взглянула Олексафия на широкий двор:
Посреди двора было царского —
Тут стоит карета сама черная,
Припряжены кони неученые,
62
Посажен детина в платье травурном,
Ино тут же Олексафия догадалася,
Горячим слезам она обливалася:
«Не на то меня мать спородила,
Чтоб отдать меня во свою веру,
А на то меня мать спородила:
Отдает меня батюшка ко люту змею,
Ко люту змею на съедение,
Ко пещерскому на прожрение».
Повели Олексафию со крута крыльца,
Сажали Олексафию в карету черную,
Повезли Олексафию ко синю морю,
Ко тому ко восходу ко змеиному.
Выходила Олексафия из кареты вон,
Садилась Олексафия на крутой берег,
Ко тому ко морю ко синему.
Уезжал детина в платье травурном,
Оставалась Олекеафия одинешенька.
На листу у Олексафии было написано:
Святые ангелы были все, архангелы.
Молилась Олексафия Спасу пречистому,
Второму Миколы Барградскому,
Третьему Егорью, свету, Храброму.
Услышал Господь Бог ее моленье,
Посылал Господь Бог Егорья Храброго
Для хранения девицы от змея лютого.
Приезжал Егорий на добром коне,
Он слезал, Егорий, с коня храброго;
Он поклон воздал девицы низешенько:
«Бог на помочь тебе, царская дочь Олексафия!»
Давал Егорий Храбрый свой шелков повод
Олексафии девицы на беды руки:
«Подержи ты,— говорит,— Олексафия, моего
коня,
63
А больше того смотри сама на сине море:
Когда на море волна будет подыматися,
Из пещер змея лютая появлятися,
Ты тогда меня, девица, ото сна сбуди».
Он возговорил, Егорий, а сам спать уснул.
Держала Олексафия коня храброго,
Больше того смотрела на сине море.
На море волна стала колыбатися,
Но тут же Олексафия она испугалася,
Горячими слезами она обливалася,
Начала девица Егорья ото сна будить.
Не могла она Егорья ото сна сбудить,
Она жалко, Олексафия, сама росплакала.
Покатились у Олексафии горючи слезы
На Егорьево на бело лице,—
Оттого Егорий ото сна восстал.
Он берет свое жезло булатное,
Он пошел, Егорий, ко синю морю,
Ко тому ко восходу ко змеиному.
Он бьет змею копьем во прожорище:
«Ты будь, змея, и кротка, и смирна,
Ты пей и ешь мое повеленное,
Олексафиено благословенное».
Распоясал Егорий свой шелков пояс,
Он продел змеи насквозь прожорище,
Он давал Олексафии на белы руки,
Он давал, Егорий, сам наказывал:
«Поведиткась, Олексафия, змея лютого
Во свое во царство Рахлинское.
Скажи батюшке царю Агапию,
Пущай поверует веру христианскую,
Пусть состроит он три церквы соборные.
Ежель не поверует он веры, христианския,
Ты пусти змею на свою волю,
64
Потребит змея их всех до единого,
Не оставит им людей на Семены».
Повела Олексафия змея лютого
Во свое царство во Рахлинское,
Становилась Олексафия посреди града,
Закричала Олексафия женским голосом:
«Ты услышь, мой отец, рахлипский царь!
Ты поверуешь ли веру христианскую,
Ты состроишь ли три церкви соборныих?
Ежель ты не поверуешь веры христианский,
Я пущу змею на свою волю,
Потребит змея вас всех до единого,
Не оставит вам людей на семены».
Царь со радости он веры поверовал,
Он создал свою заповедь великую:
«Я сострою три церквы соборные:
Церковь Матери Божьей Богородицы,
Еще Троицы Живоначальныя
И святому Егорью, свету, Храброму.
Я не раз Егорью буду в году веровать,
Я не раз в году — два раза
СОРОК КАЛИК СО КАЛИКОЮ
А из пустыни было Ефимьевы,
Из монастыря из Боголюбова,
Начинали калики наряжатися
Ко святому граду Иерусалиму.
Сорок калик их со каликою
Становилися во единой круг,
Оне думали думушку единую,
А едину думушку крепкую;
Выбирали болыпева атамана
Молоды Касьяна сына Михайлыча.
А и молоды Касьян сын Михайлович
Кладет он заповедь великую
На всех тех дородных молодцов:
«А идтить нам, братцы, дорога
не ближняя
Идти будет ко городу Иерусалиму,
Святой святыне помолитися,
Господню гробу приложитися,
Во Ердань-реке искупатися,
Нетленною ризой утеретися,
Идти селами и деревнями,
Городами теми с пригородками.
А в том-то ведь заповедь положена:
Кто украдет или кто солжет,
Али кто пустится на женской блуд,
Не скажет большему атаману,
Атаман про то дело проведает,—
Едина оставить во чистом поле
И окопать по плеча во сыру землю».
66
И в том-то ведь заповедь подписана,
Белые рученьки исприложены:
Атаман Касьян сын Михайлович,
Податаманья — брат его родной
Молоды Михаила Михайлович.
Пошли калики в Иерусалим-град.
А идут неделю уже споряду,
Идут уже время немалое,
Подходят уже они под Киев-град,
Сверх тое реки Чёреги,
На его потешных на островах
У великова князя Владимира
А и вышли оне из раменья,
Встречу им-то Владимир-князь:
Ездит он за охотою,
Стреляет гусей, белых лебедей,
Перелетных малых уточак,
Лисиц, зайцов всех поганивает.
Пригодилося ему ехати поблизости.
Завидели его калики тут перехожие,
Становилися во единой круг,
Клюки-посохи в землю потыкали,
А и сумочки исповесили,
Скричат калики зычным голосом,—
Дрогнет матушка сыра земля,
С дерев вершины попадали.
Под князем конь окорачился,
А богатыри с коней попадали,
А Спиря стал постыривать,
Сёма стал пересёмовать.
Едва пробудится Владимир князь,
Рассмотрил удалых добрых молодцов,
Оне-то ему поклонилися,
Великому князю Владимиру,
67
Прошают у него святую милостыню,
А и чем бы молодцам душа спасти.
Отвечает им ласковой Владимир-князь:
«Гой вы еси, калики перехожие!
Хлебы с нами завозные,
А и денег со мною не годилося,
А и езжу я, князь, за охотою,
За зайцами и за лисицами,
За соболи и за куницами
И стреляю гусей, белых лебедей,
Перелетных малых уточак,
Изволите вы идти во Киев-град
Ко душе княгине Апраксевне;
Честна роду дочь королевична
Напоит-накормит вас, добрых молодцов,
Наделит вам в дорогу злата-серебра».
Недолго калики думу думали,
Пошли ко городу ко Киеву.
А и будут в городе Киеве,
Середи двора княженецкова,
Клюки-посохи в землю потыкали,
А и сумочки исподвесили,
Подсумочья рыта бархата,
Скричат калики зычным голосом,—
С теремов верхи повалялися,
А с горниц охлупья попадали,
В погребах питья всколыбалися.
Становилися во единой круг,
Прошают святую милостыню
У молоды княгини Апраксевны.
Молода княгиня испужалася,
А и больно она передрогнула,
Посылает стольников и чашников
Звать калик во светлу гридню.
68
Пришли тут стольники и чашники,
Бьют челом, поклоняются
Молоду Касьяну Михайлову
Со своими его товарищами
Хлеба есть во светлу гридню
К молодой княгине Апраксевне.
А и тут Касьян не ослушался,
Походил во гридню во светлую,
Спасову образу молятся,
Молодой княгине поклоняются.
Молода княгиня Апраксевна,
Поджав ручки, будто турчаночка,
Со своими нянюшки и мамушки,
С красными сенными девушки.
Молоды Касьян сын Михайлович
Садился в место большее,
От лица его молодецкова,
Как бы от солнучка от Краснова,
Лучи стоят великие.
Убирались тут все добры молодцы,
А и те калики перехожие
За те столы убраные.
А и стольники-чашники
Поворачивают-пошевеливают
Своих оне приспешников,
Понесли-то ества сахарные,
Понесли питья медвяные.
А и те калики перехожие
Сидят за столами убраными,
Убирают ества сахарные,
А и те ведь пьют питья медвяные,
И сидят oнe время час-другой,
Во третьем часу подымалися,
Подымавши, оне Богу молятся,
69
За хлеб за соль бьют челом
Молодой княгине Апраксевне
И всем стольникам и чашникам.
И того оне еще ожидаючи
У молодой княгини Апраксевны,—
Наделила б на дорогу златом-серебром,
Сходить бы во град Иерусалим.
А у молодой княгини Апраксевны
Не то в уме, не то в разуме:
Пошлет Алешуньку Поповича
Атамана их уговаривати
И всех калик перехожиих,
Чтоб не идти бы им сего дня и сего числа
И стал Алеша уговаривати
Молода Касьяна Михайловича,
Зовет к княгине Апраксевне
На долгие вечеры посидети,
Забавные речи побаяти,
А сидеть бы наедине во спальне с ней.
Молоды Касьян сын Михайлович,
Замутилось его сердце молодецкое,
Отказал он Алеше Поповичу,
Не идет на долгие вечеры
К молодой княгине Апраксевне
Забавные речи баяти.
На то княгиня осердилася,
Посылает Алешуньку Поповича
Прорезать бы его суму рыта бархата,
Запихать бы чарочку серебряну,
Которой чарочкой князь на приезде пьет|
Алеша-то догадлив был:
Распорол суму рыта бархата,
Запихал чарочку серебряну
И зашивал ее гладехонько,
70
Что познать было не можно то.
С тем калики и в путь пошли,
Калики с широка двора,
С молодой княгиней не прощаются,
А идут калики не оглянутся.
И верст десяток отошли оне
От стольнова города Киева,
Молода княгиня Апраксевна
Посылает Алешу во погон за ним.
Молоды Алеша Попович млад
Настиг калик во чистом поле,
У Алеши вежство нерожденое,
Он стал с каликами вздорити,
Обличает ворами-разбойниками:
«Вы-то, калики, бродите по миру по
крещеному,
Кого окрадите, своим зовете,