Учение Броуна и его система терапии после кратковременного и повсеместного увлечения ими потеряли своих последователей. Тем не менее, учение Броуна хотя бы по одному тому, что оно нанесло чувствительный удар господствовавшей в то время гуморальной патологии, было явлением прогрессивным.
Варшавский врач Лавонтайн, характеризуя состояние лечебной медицины в эпоху, предшествовавшую учению Броуна, писал: «Мы сами были очевидцами, как жестоко относились к страждущему человечеству... В то время едва хватало сиделок, чтобы поддержать головы тем несчастным, у которых ежедневно вызывали рвоту, ведя постоянную борьбу с доброкачественной желчью, едва хватало помощников, чтобы поддерживать на ночных стульях тех слабых больных, которые теряли благодаря слабительным последние жизненные соки, и на этом больничном троне не один кончал свою ослабленную испражнениями жизнь». Вернер об этом же периоде писал: «В хронических болезнях нередко давали слабительные годами подряд, чтобы разбить затвердение печени или брюшины и вместе с тем обыкновенно навсегда разбивали силы больных... я до сих пор помню, как многим молодым женщинам с очень сильным телосложением... из-за болезни скрытого воспаления в груди было сделано по крайней мере 100 кровопусканий, а через несколько лет они платили за это жизнью, причем на трупах их нельзя было открыть никаких следов воспаления».
Эти чрезмерные показания к кровопусканиям, слабительным и рвотным, изнурявшим не только ослабленных, но даже людей атлетического телосложения, явились причиной реакции со стороны Броуна и его последователей. Своим учением о стенических и астенических состояниях они стремились доказать, что так как болезнь состоит в ослаблении или усилении возбуждения, то лечение должно поставить возбуждение в должные границы и восстановить равновесие между возбуждением и возбудителем. С этой точки зрения лечение слабительными, и кровопусканиями не всегда полезно, при астенических же состояниях даже прямо противопоказано. Учение Броуна в последующем было использовано Шеллингом и его последователями в медицине - Решлаубом и др. Они мистифицировали учение Броуна, преподносили его с университетских кафедр в идеалистически искаженном виде и строили на этом основании многочисленные схемы в мистически шеллингианском духе. Это учение отрицательно сказалось на формировании взглядов ряда русских ученых, ставших на путь мистицизма. Ярким представителем шеллингианства в России был профессор патологии и физиологии Петербургской медико-хирургической академии Д. М. Велланский.
В первые годы своей преподавательской деятельности Мудров при чтении курса «Специальной патологии или носологии» руководствовался учебником Туртеля, переведенным Политковским с французского на латинский язык, сочинениями Иоганна Франка «De euraudis hominum morbis epitome» и Иосифа Франка «Praxeis medicae universae praccepta».
Он различал 12 групп заболеваний. К острым он относил воспалительную, простудную и нервную, к продолжительным (хроническим) - слабую, судорожную, ломотную, цинготную, золотушную, любострастную, затверделую и периодическую натуру. Надо отметить, что в то время на Западе было много классификаций заболеваний, одна хуже другой.
Свои классификации болезней, например, создали Броун, Бруссе, Гуфеланд, Пинель и др. Классификация, предложенная Мудровым, мало чем отличалась от существовавших в то время. Ее нельзя считать удачной и научной. Приходится лишь поражаться, как столь ясный и практический ум Мудрова мог мириться с надуманной и искусственной схемой, мало отвечающей практическим потребностям медицины. При классификации болезней Мудров придерживался носографической системы Пинеля, которая им была несколько изменена и дополнена. Он составил конспект носографической системы под названием «Nosographiam Physiologicam», который не был напечатан.
Мудров ценил Броуна - за его смелое выступление против гуморальной патологии. Он использовал наиболее передовые взгляды Броуна и дополнил последние своими собственными наблюдениями, добытыми из практики. Мудров с большим усердием взялся за изучение и новой теории Бруссе.
Франц Жозеф Виктор Бруссе (1772-1838) произвел большое впечатление уже своим первым сочинением «Exsamen de la doctrine medicale», напечатанным в 1816 г. В этом произведении он подвергал критике современные учения и попутно излагал свои взгляды на важнейшие вопросы медицины. Во время реставрации двери университета были закрыты для Бруссе, и лишь в 1831 г. он получил кафедру на медицинском факультете Парижского университета. Бруссе в свое время высказал предположение, что между анатомическими изменениями в органах и картиной заболевания имеется закономерная связь. В отличие от Шталя, Броуна и Ганемана он у постели больного не занимался отвлеченными суждениями, а стремился построить такую теорию, которую можно было бы подтвердить фактическими, данными из практики. Придавая огромное значение теории, основанной на фактических данных, а не на априорных умозаключениях, он писал: «Пусть теория будет для вас тем, чем она является для других наук - выводом из фактов, возведенных в принцип, наблюдайте тщательно, сопоставляйте наблюдение..., делайте заключения правильно, и вы получите теорию, от которой вам не придется отступать у постели больного». С точки зрения Бруссе, большинство больных с хроническими заболеваниями было жертвами воспаления, не излеченного вовремя, когда оно было б остром периоде.
Правильно расценивая значение воспалительных изменений, он ошибочно признавал значение воспаления только для органов пищеварения и легких. При всей ограниченности учения Бруссе, оно было прогрессивным явлением в его эпоху. Оно основывалось на анатомическом субстрате и объясняло заболевание морфологическими изменениями в тканях и органах. Кроме того, он придавал огромное значение внешней среде - воздуху и содержащимся в нем раздражающим и ядовитым частицам, а также пище, печали, угнетению и т. д. Учение Бруссе подкупало многих современников своей прогрессивностью.
В отличие от других теорий, оно основывалось на данных физиологии. И не случайно, что такой передовой деятель науки, как Мудров, уделял много внимания учению Бруссе.
Мудров в то же время критически относился к отдельным положениям Бруссе. Еще первый биограф Мудрова, его ассистент Страхов писал, что «если и осталось при нем что-либо из системы Бруссе, то разве одно лишь, очень большое, чуть-чуть не излишнее пристрастие к употреблению пиявиц».
Теоретические взгляды Мудрова сформировались задолго до появления на медицинском поприще Бруссе (1816 г.). Поэтому было бы неправильно связывать передовые идеи Мудрова с именем Бруссе, тем более что в учении последнего было немало научно необоснованных и надуманных положений, которые не разделялись Мудровым.
Общим у Мудрова и Бруссе было то, что оба они являлись сторонниками физиологического направления в медицине.
То, что учение Бруссе не было каким-то откровением для Мудрова, как об этом писали многие, в том числе и Пирогов, можно подтвердить его блестящими устными и печатными выступлениями задолго до 1824 года, который считается датой перерождения Мудрова из броуниста в бруссеиста. В частности, имеется в виду его «О пользе гигиены и т. д.» и особенно его речь «Слово о способе учить и учиться медицине и т. д.», произнесенная в 1820 г., в которой он кратко изложил свои основные теоретические взгляды на клиническую деятельность и врачебную этику. В этом замечательном документе впервые в России были сформулированы задачи клинициста и изложены наиболее важные принципиальные вопросы практической медицины и преподавания.
В лице Мудрова отечественная медицина приобрела своего первого научного деятеля-терапевта. Он же по праву считается основоположником самобытной русской медицины, которая получила свое дальнейшее развитие в трудах Г. А. Захарьина, С. П. Боткина, А. А. Остроумова. Каковы же основные особенности русской медицины, которыми она столь выгодно отличалась уже на первых этапах своего развития от зарубежных медицинских направлений. Русская медицина отличалась от зарубежной тем, что она развивалась не на основе бесплодных мудрствований и спекулятивных теорий, а на проверенных опытом фактах. В отличие от многих западно-европейских ученых, создавших свои медицинские концепции из логических категорий, оторванных от медицинской практики (Шеллинг и его последователи), русская медицина, в частности терапия, благодаря Мудрову, с самого начала встала на путь единства теории и практики.
Мудров учил, что врач, оказывая лечебную помощь, должен руководствоваться не только разумом, но и опытностью, соединенной с рассудком. «Не то, что выводится из одного разума, приносит пользу, но то, что делом доказывается». Поэтому всякий, кто хочет быть истинным врачом, «тот должен прилепиться к наблюдениям и опытам и в них наипаче углубляться, ибо наблюдение явлений и действия приносят пользу и больным и мастерам сего дела». Какое большое значение придавал Мудров опыту и наблюдению, можно видеть из его многочисленных указаний. Так, например, говоря о пользе народной медицины, он утверждал, что в лечении больных не следует пренебрегать опытом и простых людей, «ибо, я думаю, что сим способом и все наше искусство образовалось...». Эта особенность русской медицины, заключавшаяся в единстве теории с практикой, неизбежно определяла и второе отличие - материалистичность. Учение о роли и значении внешней среды, как источника болезней, является краеугольным камнем в фундаменте русской медицины. В первой четверти XIX столетия, когда во всем мире господствовали идеалистические виталистические учения Шталя, Шеллинга и других, Мудров мужественно бросал вызов признанным авторитетам и стал развивать материалистическое понимание взаимоотношения внешней среды и организма, рассматривая внешнюю среду как источник человеческих недугов. Материалистические позиции Мудрова в трактовке причин возникновения болезней обусловили третью особенность русской медицины - изучение больного в связи с окружающей средой и теми факторами, которые в конечном итоге являются источниками заболеваний.
Из этого вытекала необходимость тщательного опроса больного, выяснения всех деталей его прошлой и настоящей жизни, всех его жалоб в целях наиболее совершенного лечения. Указанное направление получило свое дальнейшее развитие в трудах Боткина и Захарьина - в анамнестическом методе последнего.
Учение Мудрова о значении внешней среды для патологии обусловило и четвертую особенность отечественной медицины - профилактическое направление, которое столь обстоятельно и ярко было отражено в трудах Мудрова - первого терапевта-гигиениста. Но этим еще не исчерпывается тот вклад, который был внесен Мудровым в сокровищницу отечественной медицины. Его учение об индивидуализации лечения больных, ценнейшие указания о комплексном лечении, включающем диэтотерапию, водолечение, кровоизвлечение, свидетельствуют о зачатках физиологического направления, которое в дальнейшем было развито Захарьиным, Боткиным и получило свое завершение в советской медицине. Таковы в основном те принципиальные положения, которыми руководился Мудров в своей научно-практической деятельности. Этим выгодно отличалась отечественная медицина в начальный период своего развития, и это определило ее самостоятельность и самобытность в дальнейшем.
Взгляды Мудрова складывались под влиянием окружавших его прогрессивных деятелей московской общественности - Н. И. Новикова, И. П. Тургенева и его сыновей - будущих декабристов и др. Эти связи сыграли большую роль в формировании мировоззрения Мудрова.
Мудров интересовался вопросами общественной жизни, был одним из представителей передовой части московской интеллигенции; оказывал всемерную помощь лучшим людям страны, подвергшимся гонениям и преследованиям со стороны царского правительства. Он не побоялся оказать покровительство видным декабристам и их семьям, находившимся в опале. Так, например, Мудров помогал Е. Ф. Муравьевой и ее сыновьям-декабристам, сосланным в Читу. Александр Тургенев, брат декабриста Николая Тургенева, приговоренного заочно к смертной казни, видный деятель русского культурного движения и участник литературных кружков, друг А. С. Пушкина, после суда над декабристами нашел приют у Мудрова. Особо близкое участие Мудров принял в судьбе А. Г. Муравьевой, жены сына попечителя Московского университета, члена верховной думы Северного общества, приговоренного к каторжным работам. Мудров восхищался ею, как сильной и решительной натурой, не остановившейся перед тем, чтобы последовать за своим мужем в далекую Сибирь.
К Н. Батюшков, который также был в дружеских отношениях с Мудровым, в своих письмах отмечает глубокое уважение, которое питал Мудров к Муравьевым, в частности к Е. Ф. Муравьевой, вдове бывшего попечителя Московского университета. В письмах к Е. Ф. Муравьевой Батюшков писал: «Вчера, по старой памяти, я обедал у Мудрова en famille, и мы долго говорили о Вас с его женой и Чеботаревой. Эта семья мне напоминает всю старину» (Из письма Батюшкова - февраль 1816 г., стр. 373. Москва).
В 1822 г. А. Ф. Лабзин, вице-президент Академии художеств, попал в опалу за то, что после избрания почетными любителями Академии А. А. Аракчеева и Д. А. Гурьева, имевших отдаленное представление об искусстве и художестве, иронически предложил избрать еще кучера Александра I, как лицо, также близко стоящее к государю. За это он был сослан в Симбирскую губернию, в уездный городок Сенгилей. По дороге в ссылку жена Лабзина вывалилась из кибитки и повредила ногу. В Москве Лабзины были вынуждены задержаться для лечения, и Мудров не только не побоялся принять их у себя, но, по словам современников, вышел им навстречу, и в течение всего пребывания Лабзиных у него, его дом, в знак особого уважения к гостившим, был иллюминирован.
В сочинениях Державина (т. II, 1865 г., стр. 718-772) по этому поводу написано: «В Москве в это время жил славный медик, известный своим благочестием, М. Я. Мудров, который приготовил для принятия его (Лабзина. - А. Г.) комнаты в своем доме на Пресне, и мало этого попросил дозволения иллюминировать дом для приезда своего благодетеля. Он встретил приезжих на крыльце низким поклоном и отпустил, оказав им медицинскую и дружескую помощь».
После смерти Лабзина жена его, Анна Евдокимовна, с племянницей переехала к Мудрову и жила в его доме до самой смерти (1828 г.).
Знаменитый публицист-философ Чаадаев с большой симпатией относился к Мудрову, который был его лечащим врачом. Чаадаев делился с Мудровым своими воспоминаниями о Пушкине, Шеллинге, Ламенне и о декабристах. Мудров любил Чаадаева за его тонкий и глубокий ум, разностороннее образование и за патриотические чувства к России. Он с большой охотой читал все печатные произведения выдающегося русского публициста-философа, а также его рукописи.
Мудров высоко ценил «философические письма» Чаадаева, после ознакомления с которыми писал автору: «С большим прискорбием расстаюсь я с Вашим сочинением, хотел было выписочки сделать, но опасаюсь Вас, моего почтеннейшего благодетеля, оскорбить долгим непослушанием. Но я не виноват. Да и не Вы. Виновато сочинение, ибо оно хорошо, ново. Справедливо, почтительно, учено, благочестиво, а благочестие ко всему полезно».
Возможно, что в этом письме речь идет о первом философском письме Чаадаева. За это письмо, появившееся в русской печати, были привлечены к суду не только автор и редактор «Телескопа», но и цензор. Возбудитель процесса Вигель философские письма Чаадаева называл богомерзкими, явно изрыгающими хулу на отечество и веру, а автора - извергом.
Мудров с большим удовольствием проводил время в беседах с философом. «Буду у Вас, - писал он Чаадаеву, - мой просвещенный друг и истинный благодетель. Приеду посумерничать. Всегда радостно мне слушать Вашу умную беседу». Большой любовью проникнуто его последнее письмо Чаадаеву, подписанное за день до отъезда в Петербург для борьбы со свирепствовавшей там холерой. Покидая с грустью Москву, он писал: «Мой друг и благодетель. Тяжко расстаться с Москвой, к которой привык, которую люблю. Жаль университет! Тяжко расставаться с близкими, с Вами, а долг велит ехать. Следуйте советам моим и берегите себя»..
Мудров был истинным патриотом России. В течение 30-летией научно-педагогической и общественной деятельности он это убедительно доказал. Большое влияние оказал на него попечитель Московского университета М. Н. Муравьев, который стремился освободить университет от засилия иностранцев, резко проявлявшегося в начале XIX века и особенно в XVIII веке. Для создания кадров русских ученых он отбирал наиболее способных воспитанников, направлял за счет государства заграницу для подготовки к профессорской деятельности. В составе преподавателей Московского университета даже после введения нового устава (в 1804 г.) было немало иностранцев, приехавших в Россию не для распространения культуры, а преимущественно для наживы.
М. К. Любавский писал, что «...эти люди прибыли в Россию не по каким-либо идеальным культуртрегерским мотивам, а просто в чаянии внешних благ от щедрого русского правительства и общества. Но при всем том, это не были ученые-ремесленники, промышлявшие своей ученостью, в роде пресловутого Дильтея, который мыкался постоянно по частным урокам, забрасывая университетские лекции, и, будучи крайне сомнительной учености, преподавал что угодно и как угодно, лишь бы ему хорошо платили» или вроде Роста, который не только преподавал прикладную математику, но и скупал хлеб для голландской компании, наживаясь страшно на этих операциях.
Мудров сыграл большую роль в борьбе за освобождение русской медицины от опеки иностранцев.
Он всей душой ненавидел иностранных лжеученых, занимавшихся торговлей хлебом, совестью и честью, но охотно сотрудничал с истинными учеными и доброжелательно относился к тем из них, кто честно и самоотверженно работал на благо своей второй родины. Мудров своим примером показал, что единственный путь для освобождения отечественной медицины от засилия иностранцев - это создание своих собственных национальных кадров.
Его учениками и последователями были Ромодановский, П. Страхов, Ризенко, Терновский, Тихонович и др.
Мудров был человеком исключительных душевных качеств. Имея богатейшую библиотеку, он охотно снабжал книгами врачей и студентов, советовал своим ученикам читать как можно больше, так как врач без книг «подобен рабочему без рук». Страхов писал: «...его библиотека и столь радушная сообщительность были истинным, лучшим убежищем для искателей прочных познаний в медицине». Он помогал неимущим студентам деньгами и нередко обувал и одевал их за свой счет. Бывал чрезвычайно внимателен к советам младших, умел прислушиваться к голосу своих помощников и даже студентов, что в его время было редким явлением. Все это вызывало восторженную любовь к нему со стороны его слушателей и помощников.
Мудров внушал своим слушателям человеколюбие, преданность близким и родным, уважение к родителям и сам высоко чтил память своих родителей. Фаянсовую чашку, полученную из рук отца, он бережно хранил всю жизнь как драгоценную реликвию, никогда не расставался с ней и всегда возил ее с собой.
Мудров был человеком весьма доступным для окружающих. Он никогда не кичился своим положением, был со всеми весьма корректен и относился к своим помощникам по-товарищески. Он не обижался, когда младшие врачи, возражая ему, делали существенные замечания по поводу лечения больных. Наоборот, это его радовало, и людям, не понимающим, что в этих возражениях нет нарушения внутренней дисциплины, Мудров говорил: «...на то мне и помощник нужен, чтобы отмечал то, чего я не подглядел, и поправлял мои ошибки. И на старуху бывает проруха». Он относился с большим вниманием и к замечаниям студентов, внимательно выслушивая их, он говорил: «Хорошо, душа, очень хорошо, спасибо, что надоумил». Мудров учил не пренебрегать замечаниями даже нянек, сиделок и больничных сторожей и говорил, что «умный врач, т. е. чувствующий мощность своих познаний и опытов, никогда замечаний их не презрит, но паче воспользуется ими».
Мудров не ужился с новым попечителем Московского университета генерал-майором Писаревым, который был назначен со специальным заданием обратить особое внимание «на нравственное направление преподавателей, наблюдая строго, чтобы в уроках профессоров и учителей ничего колеблющего или ослабляющего учение нашей веры не укрывалось, чтобы учащиеся не устранялись от наблюдения правил церковных». Мудров выступал неоднократно против Писарева и был вынужден уйти с поста директора Клинического института в 1829 г.
Биограф Мудрова Колосов писал, что «...все же нельзя не признать, что Мудрову был присущ некоторый внешний бюрократизм. В своих работах он в очень почтительной форме отзывался о начальствующих лицах, говорил о «высокопочтенных начальниках светом благочестия сияющих». В наставлении молодежи он среди рациональных поучений иногда давал совет повиноваться и даже быть покорным начальству. В Мудрове почтительное отношение к начальству, возможно, зависело от его мягкого характера». С этой характеристикой трудно согласиться.
Когда дело касалось интересов науки и университета, Мудров не останавливался ни перед чем и добивался своего, порой вступая в резкий конфликт с начальством, не понимавшим интересов отечественной науки.
Советские врачи высоко чтят память великого клинициста, демократа и патриота Мудрова, оставившего глубокий след во всем последующем развитии отечественной медицины.
Прославленный клиницист сочетал в себе ряд ценнейших качеств, которые сделали его особенно дорогим для нас. Будучи выходцем из плохо обеспеченного духовенства, он, невзирая на тяжелые материальные условия, избрал для своей будущей деятельности тяжелый, но весьма благодарный труд. Он посвятил себя науке и личным трудом, настойчивостью и упорством достиг вершин науки. В течение своей жизни он неустанно служил своему народу и стремился прославить Россию научными открытиями, образцовой подготовкой практических врачей, воспитанных в духе гуманизма и любви к Родине. Он боролся за освобождение русской научной мысли от засилия иностранцев и положил начало самобытной отечественной медицине.
Мудров особенно нам близок еще и потому, что в тот период, когда идеалистические и виталистические концепции были широко распространены среди врачей, и гуморальная патология являлась общепризнанной, он не пошел по стопам представителей этих оторванных от жизни и надуманных теорий, а твердо встал на материалистические позиции. Его учение о значении внешней среды как важнейшего фактора в возникновении патологических состояний, профилактическое направление в медицине, единство теории и практики - характеризуют его как передового представителя прогрессивных врачей. Именно его материалистические воззрения в сочетании с демократизмом и патриотизм оказались краеугольными камнями того фундамента, на котором им была заложена отечественная медицина, развитая в последующем русскими и советскими врачами.
ТРУДЫ М. Я. МУДРОВА
1. De spontanea placentae solutione. Diss. D. M. M. 1804.
2. Principes de la pathologie militaire, conoernant la guerison des plaies d'armes a feu et l’amputation des membres sur le champ de bataille ou a la suite de traitement developpes aupres des lits des blesses a Vilno, 1808.
3. Слово о пользе и предметах военной гигиены или науки сохранять здоровье военнослужащих. М., 1808.
4. Описание торжественного обновления и освящения медицинского факультета в Московском университете 13 октября 1813 г., изданное деканом врачебного отделения, М. Мудровым, М., 1814.
5. Слово о благочестии и нравственных качествах гиппократова врача, говоренное 13 октября 1813 г., М., 1814.
6. Поучительная речь к медицинским питомцам, говоренная при заложении клинических институтов 5 июля 1819 г.
7. Слово о способе учить и учиться медицине практической при постелях больных, говоренное при открытии новых институтов 25 сентября 1820 г., М., 1820.
8. Гиппократа афоризмы, М., 1821 (вышло лишь начало).
9. О пользе врачебной пропедевтики, т. е. медицинской энциклопедии, методологии и библиографии. Нарочитая лекция 3 октября 1828 г. в Московском университете, М., 1828.
10. Замечание на статью А. Иовского, М., 1828.
11. Краткое наставление, как предохранять себя от холеры, излечивать ее и останавливать распространение оной, М., 1830.
12. Наставление простому народу, как предохранять себя от холеры и лечить занемогших сею болезнью в местах, где нет ни лекарей, ни аптек, М., 1830.
13. Духовное врачевство, или священное размышление о болезнях человеческого тела (рукопись).
14. Молитвенное слово, читанное 5 июля 1819 г. при закладке Клинического института (рукопись).
15. Рассуждение о средствах, везде находящихся, которыми в трудных обстоятельствах при недостатке аптекарских лекарств и лекарей должно помогать больному солдату. Читано 4 мая 1812 г. в физико-медицинском обществе.
16. Речь благодарственная к посетителям, говоренная 10 ноября 1819 г. при открытии возобновленного анатомического театра.
17. Речь на открытии холерической больницы, устроенной иногородними купцами в Рождественской части С.-Петербурга для судорабочих на Неве - «Северная Пчела», 18. июля 1831 г., № 159.
ЛИТЕРАТУРА О МУДРОВЕ
«Архив братьев Тургеневых». Выпуск II. Письма и дневник А. И. Тургенева 1802-1804 г. СПб, 1811.
Батюшков К. Н. Сочинение, том II, стр. 419, Петербург, 1885.
«Биографический словарь профессоров и преподавателей ИМУ» 1755-1855 год, ч. 2, стр. 114-139. М., 1855.
Брокгауз и Эфрон. «Энциклопедический словарь» № 39, т. 20, стр. 109. СПб., 1897.
Богданов Н. М. «Очерк истории кафедры частной патологии и терапии внутренних болезней в ИМУ за 1755-1905 гг.», М., 1909.
«Взгляд на настоящее», «Вестник естественных наук и медицины», № 12, стр. 167-199. 1831.
Военский К. «Московский университет и С.-Петербургский учебный округ в 1812 году». СПб, 1912.
Вольф М. О. «Русские люди» (Жизнеописание соотечественников, прославившихся своими деяниями). Петербург - Москва, т. И, стр. 104-126, 1866.
Вольфсон И. Я. «Очерк медицины и здравоохранения в первую половину XIX в.». Советская врачебная газета № б, стр. 451-464, 1934.
Высоцкий П. «Замечания на статью в № 6 «Вестника естественных наук и медицины». Московский телеграф, ч. 23, стр. 234-241, 1828.
Геннади Г. Справочный словарь о русских писателях и ученых умерших в 18-19 столетиях, и список русских книг. Берлин, т. II, стр. 348-349, 1876.
Громбах О. М. «Первые русские ученые медики». «Советская медицина». № 7-8, стр. 303-305, 1945.
Гукасян А. Г. Мудров - основоположник отечественной внутренней медицины, Советская медицина, № 11, 1948 г.
Державин Г. Р. Соч., т. II, стр. 718-721, 1865.
Жихарев С. П. Записки современника, т. 1, «Дневник студента», М., стр. 297-298, 1904.
Замечания на статью, помещенную в Октябрьской книжке сего журнала проф. М. Я. Мудрова, «Вестник естественных наук и медицины», ч. 2, стр. 428. 1828.
Змеев Л. Ф. «Русские врачи-писатели», тетрадь 2. СПб, стр. 21-22, 1886.
И. О. «Воспоминания о М. Я. Мудрове». «Московские ведомости» № 100, стр. 420-421, 1854.
Каратыгин П. «Холерный год, 1830-1831 год». СПб, 1887.
Кирпичников А. И. «Профессор М. Я. Мудров, П. Я. Чаадаев и Ф. Ф. Вигель». «Русская старина», том XXXV, № 3, стр. 611-617, 1896.
Колосов Г. А. «Матвей Яковлевич Мудров». «Русский врач» №№ 35, 36, 37, 39, 40, 41, 42, 44, 46, 47, 49, 50 за 1914 год, №№ 1, 2, 3, 4, 6, 7, 10, 12, 13 - за 1915 год.
Колосов Г. А. «Значение 1812 года в истории русской медицины». СПб, 1913.
Колосов Г. «Профессор М. Я. Мудров, его личность, научно-общественная деятельность и значение для русской медицины». Петроград, 1915.
Кончаловский М. П., Смотров В. Н. «Роль деятелей М. У. в развитии клинической медицины», «Клиническая медицина», т. 18, № 12, стр. 3-13, 1940.
Кушев Н. «Профессор Мудров», «Врачебное дело» № 17, 1928.
Лозинский А. А. «К истории некоторых важнейших медицинских систем XVIII и XX веков». СПб, 1905.
Л ушников А. Г., «М. Я. Мудров», «Фельдшер и акушерка», № 12, 1948.
Любавский М. К. «Московский университет в 1812 г. М., 1813».
Ляликов Ф. Л., «Студенческие воспоминания 1818- 1822 год». Русский архив 1875 год. Книга 3-я, М., 1875.
Некролог «М. Я. Мудров» в книге «Речи, произнесенные в торжественном собрании ИМУ» июля 8 дня 1832 г., стр. 48-50.
Панин А. Н. «Памятная записка о профессорах Московского университета». «Чтение в императорском обществе истории и древностей Российских при Московском университете в 1870 г.», М., стр. 214-219, 1871.
П. П. «Холерное кладбище на Куликовом поле, 1831 год». «Русская старина», т. XXII. № 5, стр. 482-499, 1878.
Пирогов Н. И. «Вопросы жизни». «Дневник старого врача». Оттиски исторического журнала. - «Русская старина».
Пирогов Н. И. «Посмертные записки» Н. И. Пирогова, «Русская старина», т. XIV, № 1, стр. 45-48, 49, 51-52, № 2, стр. 259-266, 1885.
Попов Н. «Московский университет после 1812 г.» «Русский архив», книга 1-я, стр. 386-421, 1881.
Попов Г. Н. «К истории военной медицины в России начала XIX в.». «Советское здравоохранение» № 3, стр. 51-54, 1945.
Пыпин А. Н. «Общественное движение в России при Александре I». Петербург, VI глава, стр. 296-345, 1900.
Рихтер В. М. «История медицины в России». Москва, Университетская типография, ч. 3, стр. 404-407, 1820.
Смотров В. Н. «Очерки из истории терапевтической школы Московского университета» «Советская медицина», № 17, стр. 8-12, 1940.
Смотров В. Н. «Мудров», М., 1947.
Соколовская Т. «Русское масонство и его значение в истории общественного движения», СПб. (б/г).
«Сообщение о смерти Мудрова». «Северная Пчела», «Внутренние известия» № 153, 1831.
Снегирев И. «Вологодские губернские ведомости» № 8, стр. 83-85, 1851.
Страхов П. «Краткое жизнеописание славного московского врача М. Я. Мудрова». «Московский врачебный журнал» № 1, стр. 39, 1854.
Тихонравов Н. О. «Письмо профессоров Московского университета к попечителю Московского учебного округа М. Н. Муравьеву. Чтение в обществе истории древностей российских, книга 3-я, отд. 5, стр. 22-77, 1861.
Толстой Н. В. «Мои воспоминания», «Русский архив», книга 1-я -стр. 245-313; книга 2-я - стр. 42-131; книга 3-я -стр. 113-172, 423-432, 1881.
Третьяков М. М. «Императорский Московский университет». Воспоминания за период 1798-1830 г. «Русская старина» август-сентябрь, 1892.
Шевырев С. «История Императорского Московского университета». М., 1855.
Чистович Я. «История первых медицинских школ в России». СПб, 1883.
Эдельштейн А. О. «175 лет первого Московского медицинского института». «Советская медицина», № 17, стр. 4-7, 1940.