В современной ономастике с особой остротой поднимается вопрос о включенности языка, и следовательно онимической лексики, в культуру. Не вызывает сомнений влияние культуры на язык, но еще практически отсутствует ответ на вопрос о влиянии языка на культуру. Возникла проблема сегодняшнего дня: взаимоотношение имени и культуры народа, в которой оно рождено и где оно функционирует.
Ономастика - периферийный, но необычайно ценный раздел языкознания. Основная функция имен собственных в современном демифологизированном обществе - назывательная. Сами по себе имена собственные не имеют никакого значения, т. е. не могут быть определены без обращения к денотату - реальному носителю имени. Напротив, в мифопоэтических традициях имело место отождествление имени и природы его носителя. Важным следствием такого отождествления явилась "креативная функция называния" - имя оказывает активное воздействие на индивида, формирует его как личность, определяет его судьбу, т. е. оно первично по отношению к объекту6.
Первично по отношению к объекту и имя в философии П. А. Фло-ренского. В его "Именах" чувствуется возврат к мифологическому восприятию имен собственных, а потому и относят его теорию личного имени к области мистической, оккультной науки. Но дело в том, что книга "Имена" П. А. Флоренского обязана своим появлением так называемому "переломному" моменту в истории нашей страны. Флоренский создавал ее во время "вакханалии переименований, вызванной революционными попытками смести традиционную культуру"7. Ю. М. Лотман писал, что в типологиче-ском отношении нужно различать культуры, ориентированные на мифологическое мышление, и культуры, ориентированные на внемифологическое мышление8. Первые можно определить как культуры, ориентированные на имена собственные. Примером одной из таких культур может служить эпоха Петра I. "Новому состоянию соответствует новое имя. С мифологической точки зрения переход от одного состояния к другому мыслится в формуле "и увидел я новое небо и новую землю" и одновременно как акт полной смены всех имен собственных"9. В эпоху Петра I это сотворение "новой" и "златой" России мыслилось как генеральное переименование - полная смена имен: смена названия государства, перенос столицы и дача ей "подлинного" наименования, изменение титула главы государства, названия чинов, учреждений. То же самое наблюдаем в 20-е - 30-е годы XX века. Страну просто захлестнула волна массовых переименований: меняли названия улиц, площадей, городов. Как в первобытном обществе у всех народов личными именами могли стать любые имена нарицательные родного языка, так и в именах, "рожденных Октябрем", отразились все реалии времени коммунистических преобразований: Искра, Трактор, Пятилетка, Антенна, Гранит, Октябрь.
П. А. Флоренский был обеспокоен событиями 1920-х годов и называл новый век временем "духовного оскудения", когда "утрачивается чутье монументальной формы имени, как непосильно величественной этому времени; общество не нуждается или мнит себя не нуждающимся в первоисточных силах известного имени"10.
Приведенные выше факты доказывают влияние культуры на язык, в частности на имена собственные. Но в истории нашей страны были и периоды, когда имена собственные, прежде всего речь идет о личных именах людей, влияли непосредственно на культуру общества в целом. Правда, осуществлялось это влияние веками, постепенно, поэтому его результаты выглядят, как произошедшие в ходе естественного исторического развития.
Первым искусственным вмешательством в традиции именования русских людей было насаждение христианских имен с X века н. э. По древнейшей традиции люди на Руси именовались древнерусскими именами, очень близкими и понятными каждому человеку, так как в основе своей содержали слова родного языка. Христианские же, или календарные, имена связаны с лексикой чужого языка, они пришли из другой страны и связаны были с иной культурой. Казалось бы, в этих именах максимально должна была быть выражена знаковость, то есть это были сигнификативные имена, не имеющие никакого семантического соответствия в составе апеллятивной лексики данного языка в данную эпоху. Но так ли это было? Каждая религия отражает мировоззрение и культуру общества, что закрепляется и в именах. Имена, присущие той или иной религиозной системе, несут на себе отпечаток ее идей, персонажей ее легенд, память о ее сподвижниках и великомучениках. Получается, что значение имени никогда не равно только значению его основы, в имени неизменно присутствует культурная составляющая. Не только чужая культура с момента крещения Руси приносила с собой чужие имена, но и имена несли с собой, или в себе, христианскую культуру, которая веками приживалась в нашем обществе и уже к периоду XVII-XVIII веков стала его неотъемлемой частью, как и христианские имена стали неотъемлемой частью русского именника. Таким образом, влияние культуры на язык и языка на культуру оказываются взаимосвязаны друг с другом.
Данные исследований, проводимых в русле сравнительно-исторической антропонимики, дают наглядную картину соотношения христианских и древнерусских имен в разные исторические периоды отдельных регионов нашей страны и постепенного вытеснения древнерусских (языческих) имен христианскими (календарными). Начавшись в XIV веке, процесс замены древнерусских имен христианскими особенно активизируется к концу XVI - началу XVII века, в том числе и на территории Вологодского уезда. Нами была проведена статистическая обработка материала памятников
местной деловой письменности", направленная на выявление групп частотных, редких и употребительных личных имен в городе Вологде и Вологодском уезде за период приблизительно с 1589 по 1636 годы. Результаты проведенного исследования занесены в таблицу.
Таблица
| Социальные группы населения | Город | Уезд | ||||
| Христианские личные имена, % | Древнерусские личные имена, % | Всего имен, чел. | Христианские личные имена, % | Древнерусские личные имена, % | Всего имен, чел. | |
| Крестьяне | - | - | - | 76,85 | 23,15 | 2687 |
| Посадские люди | 79,88 | 20,12 | 2605 | - | - | - |
| Помещики, князья, сыны боярские | 80,65 | 19,35 | 93 | 86,99 | 13,01 | 392 |
| Священно-служители | 91,37 | 8,63 | 139 | 90,18 | 9,82 | 224 |
| Мелкие служилые люди: дьяки, подьячие, писцы и т.д. | 78,57 | 21,43 | 98 | 87,50 | 12,50 | 40 |
Как видно из таблицы, к середине XVII века христианские личные имена преобладают в антропонимии Вологды и Вологодского уезда, хотя процент древнерусских имен еще довольно значителен.
В ходе исследования были установлены и самые употребительные христианские имена среди различных слоев населения. Среди них в первую очередь оказались такие, как: Иван, Василий, Федор, Михаил, Семен, Григорий, Гавриил; среди женских личных имен - Мария и Анна; Ивашко Григорев, крестьянин (1589, САС-П, 92); Иван Степанов сын Бебехов, сын боярский (1629, Пс. к. В., 93); Ивашка Иванов, служка монастырский (1630, Сторо-жев-Н, № 2,18); вдова Марьица Третьякова жена Соломы (1629, Пс. к. В., 103); княгиня Марья княжь Силина жена Гогарина (1630, Сторожен - II, № 3, 154); вдова Маря Михайловская жена, крестьянка (1589, САС-П, 93).
Н. В. Медведева, исследуя антропонимию Прикамья первой половины XVII века, среди личных имен и отчеств, имеющих максимальный коэффициент употребительности, называет следующие: Иван, Василий, Федор, Григорий; Иванов сын, Семенов сын, Васильев сын, Федоров сын и т. д.12 Сравнение сведений по двум достаточно отдаленным друг от друга регионам позволяет предположить первоначальную узость репертуара христианского антропонимикона на Руси, что частично объясняется как экстралингвистическими (безразличие общей массы населения к многообразию новых имен), так и чисто лингвистическими факторами (не свойственные русскому языку фонетика и морфология новых имен). Но если обратить внимание на культурную составляющую употребительных имен, то очевидно, что они связаны с самыми распространенными образами и персонажами христианской религии: Иоанн Креститель, Иоанн Богослов, архангелы Гавриил и Михаил, дева Мария, Мария Магдалина; а также с именами великих князей и царей: Иван Грозный, Федор Иоаннович. Кроме того, все эти имена, особенно Иван, часто встречаются в православном церковном календаре.
Таким образом, православная христианская культура на Руси не только утверждалась, принося с собой новые христианские имена, но и сами имена, проникая на новую почву или насильственно вживляясь в нее, приносили с собой новое миропонимание, осуществляя тем самым "креативную функцию называния"13 в масштабе целой страны: не отдельное имя воздействовало на отдельно взятого человека, а все вместе христианские имена с их культурными составляющими воздействовали на мировоззрение и систему ценностей русского человека вообще.
В современном обществе уже давно никто не обращает внимания на связь имени с судьбою его носителя. Но, видимо, где-то в подсознании людей эта связь никогда не терялась. Быть может, именно поэтому в нашей стране за последние годы так возрос интерес к толкованию имен, почти повсеместно были возвращены прежние названия городам, улицам.
С возвращением исконных имен мыслится возрождение исконной России. Мысль П. А. Флоренского о том, что "имя - это тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность"14, жива и актуальна в наши дни.
Как в имени Божием, по утверждению имеславцев, присутствует сам Бог, так и в именах народа присутствует дух народа.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Краткая философская энциклопедия. - М.: Прогресс - Энциклопедия, 1994. - С. 554.
2 Лотман Ю. М. Миф - имя - культура // Лотман Ю. М. Избранные статьи. - Т. 1., Таллин, 1992. - С. 62.
3 Большая советская энциклопедия. - М.: Советская энциклопедия, 1972. - Т. 24. - С. 27.
4 Бонецкая Н. К. Борьба за Логос в России в XX веке // Вопросы философии. - 1998. - № 7. - С. 148.
5 Бонецкая Н. К Борьба за Логос в России ... . - С. 149.
6 Топорова Т. В. Язык в зеркале культуры: древнегерманские двучленные имена собственные. - М., 1996. - С. 8.
7 Филоненко С. Конкретная метафизика Павла Флоренского: возвращение к подлинному // Флоренский П. А. Имена: Сочинение. - М.: ЭКСМО - Пресс, 1998. - С.13.
8 Лотман Ю. М. Миф - имя - культура ... . - С. 70.
9 Лотман Ю. М. Миф - имя - культура ... . - С. 70.
10 Флоренский П. А. Собрание соч. в 4 т. - Т. 2. У водоразделов мысли. - М. : Правда, 1990. - С. 514.
11 Для проведения исследования были привлечены следующие источники:
Дозорная книга посада Вологды князя П. Б. Волконского и подьячего Л. Софонова. 1616-1617 г. (Публикация Ю. С. Васильева) // Вологда: Историке - краеведческий альманах. - Вып. I. - Вологда: Русь, 1994.
Колычев А. А. Сборник актов Северного края XVII в. - Вологда, 1927.
Пс. к. В. - Список с писцовой книги г. Вологды 1629 года // Источники по истории Вологды. - Вып. 1. - Вологда, 1904.
САС-П - Переписная дозорная книга дворцовых земель Вологодского уезда 1589-1590 гг. (подготовлена к печати Н. И. Федышиным) и Сотная на дворцовое село Турунтаево Вологодского уезда 1588-1589 гг. (подготовлена к печати Ю. С. Васильевым) // Материалы по истории Европейского Севера СССР. Северный археографический сборник. Северные писцовые книги, сотницы и платежницы. - Вып. П. - Вологда, 1972.
Сторожев - Сторожев В. Н. Материалы для истории делопроизводства поместного приказа по Вологодскому уезду в XVII веке. - Вып. I-П. - С.-Петербург, 1906. - Петроградъ, 1918.
Суворов Н. Сборник актов Северного края XVII в. - Вологда, 1925.
12 Медведева Н. В. Антропонимия Прикамья первой половины XVII века в динамическом аспекте (на материале переписных документов по вотчинам Строгановых: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Пермь, 1999.
13 Топорова Т. В. Язык в зеркале культуры ... . - С. 8.
14 Флоренский П. А. Имена ... . - С. 463.
С. Н. СМОЛЬНИКОВ
(Вологда)
Жанровая специфика антропонимии в устюжских челобитных XVII в.
В основе данного исследования лежит представление об имени собственном как важнейшей стилистической категории, определяющей специфику текста, характеризующей его жанр. Наиболее яркой спецификой обладают личные именования в челобитных (к исследованию привлечено 286 текстов, большинство которых создано в Устюге Великом и Устюжском уезде в XVII в.; тексты содержат 1255 мужских и 112 женских личных именований)1.
Челобитные как акты официально-делового и чаще всего частно-делового характера представляли собой письменное обращение к представителям власти с разнообразными просьбами, в том числе о разрешении тех или иных действий, рассмотрении конфликтных правовых ситуаций, предотвращении преступлений, с жалобой или доносом на лиц, их совершивших или замышляющих. Независимо от цели челобитья ( представлены явочные, изветные, исковые, мировые и другие типы), тексты челобитных придерживаются единого формуляра. В структуре устюжских челобитных можно выделять три традиционные части: 1) заголовок (начальный протокол документа, содержащий формулу обращения "адресат - адресант"); 2) основная (казусно-просительная) часть, в которой излагаются мотивы челобитья, обстоятельства дела, просьба о желательных для челобитчика действиях со стороны власти и предупреждение о возможных последствиях в случае ее неудовлетворения; 3) заключительная часть (концовка), которая включает просьбу о регистрации челобитья и конечный протокол документа. Иногда устюжские челобитные XVII в. сопровождаются пометой о регистрации явки или извета, где указывается имя подателя челобитной (челобитчика, его родственника или доверенного лица), а также лица, принявшего или писавшего явку. Здесь же могут быть и рукоприкладства указанных лиц.
Модель именования лица (характер антропонимической формулы, использование тех или иных приемов именования и дополнительных средств характеристики лица) зависит от положения в структуре челобитной. Выделим основные позиции именований, обусловленные формуляром челобитной.
Начальный протокол документа включает несколько формул, среди них формула адресата, адресанта и объекта челобитья. Адресатом челобитья чаще всего являлся царь, но в этой роли мог выступать и митрополит, что, по мнению С. С. Волкова, отличает именно ус-тюж-ские челобитные 2.
Первой позицией именования является указание челобитчика (формула адресанта), стоящее после формулы челобитья (бьет челом, бьет челом и являет и другие). Формула адресанта помимо модели именования включает "формулу вассальной подчиненности": "Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичи) всеа Русии бьютъ челомъ и являютъ сироты, твои государевы..."(А-ХУ-Ш, 85) - наиболее общий тип; "Бьетъ челомъ и являетъ хо-лопъ твой" (АХУ-Ш, 326) - государственное должностное лицо; "Бьютъ челомъ и являютъ нищие государевы твои богомолцы" (АХУ-Ш, 55) - духовные лица и др. Выражению "вассальной подчиненности" служат и уничижительные квалитативные формы, в том числе модификаты личных имен: "Устюжеского уЪезда Бобровского яму охотничишка судецъкой приказщикъ Мартынко Яковлевъ Кулаковъ съ товарыщи" (АХУ-Ш, 185); "Устюга Великого Архангелского монастыря половничишко, Кирилко Григорьевъ сынъ, Вологжанинъ" (АХУ-Ш, 6); "устюжаня вдовка Аксеньица Иванова дочь, а Невзоровская женишко, съ сынишкомъ своимъ съ Максимкомъ Невзоровымъ" (АХУ-Ш, 163). Всего в первой позиции нами отмечено 399 именований.
По мнению Б. А. Успенского, в формуле "адресат - адресант" в челобитных противопоставлены разные точки зрения, "причем имя получателя сообщения дано с точки зрения его отправителя, а имя отправителя сообщения дано, напротив, с точки зрения получателя"3. На субъектную отнесенность точек зрения указывает использование местоимения твой (твой холоп, сироты твои государевы). Причем разница точек зрения объясняется не столько социальным статусом именуемого, сколько этикетным распределением ролей в челобитной, характерным для эпистолярных текстов: "проситель" - "лицо, к которому обращаются с просьбой" - "обидчик" -"свидетели (послухи)" - "писец". Необходимо отметить, что для челобитных Устюга Великого уничижительные формы в формуле адресанта нередко отсутствуют, что, видимо, характеризует именно устюжские челобитные, отражает особое отношение жителя Великого Устюга XVII в. к верховной власти: "Устюжанинъ Иванъ Емельяновъ сынъ Ходутинъ" (АХУ-Ш, 52); "Устюжеского уЪзда Шелские волости крестьянинъ Михаила Юрьевъ сынъ Русиновского" (АХУ-Ш, 54). Возможно, подобные случаи обусловлены влиянием других типов актов (порядных, купчих и т.д.). Ср.: "Се азъ Гав-рило да Дмитрей Михневы дЪти Старковскихъ Быкокурского стану, Нижново конца крестьяня, поредились..." (Поряд'ная в половники... 1662 г.)4.
Второй позицией именования мы считаем формулу объекта челобитья, завершающую начальный протокол документа. В отличие от челобитчика образ лица - объекта челобитья - в некоторых случаях гиперболизирован. Оно именуется полным личным именем или наделяется особыми характеристиками: "на Устюжанина на силно-во человЪка на грабетчика на Кондратья Прокопьева сына Ка-ренгина, прозвищемъ на Шероха" (АХУ-Ш, 100); "А извЪщаю, государь, на накупного челобитчика на Устюжанина на Федора Толоконцова да на жену ево Анну Иванову дочь" (АХУ-Ш, 331). Использование полных личных имен и их модификатов в первой и второй позициях не зависело от сословной принадлежности лица. Ср.: "бьетъ челомъ и являетъ холопъ твой гостиной сотни Левка Степановъ сынъ Подошевниковъ Устюжесково уезда Орлов-ские волости Заозерские деревни на крестьянъ на Федора да на Васи-лья да на Максима Максимовыхъ детей Шадрикова" (АХУ-Ш, 204). Отступления от данного правила, видимо, связаны с влиянием устойчивых разговорных именований, часто включающих некалендарные имена: "тое же Пермогорские волости на поклепщиковъ и за-говорщиковъ и ложныхъ челобитчиковъ на Пьянка Григоръева сына Ушакова, на Ивана Капатеринина, на Согру Григоръева да на Томила ТимофЪева сына Маркова" (АХУ-Ш, 202); "на Романа Бобарыкина и на его человЪка Нехорошъка Селиверстова" (АХУ-Ш, 40); "той жъ Стреленские волости на Зиновья Петрова з братьею, на Нечая Денисова з детми, на Павла да на Плошка Михайловых детей да на подворника Нечаева на Ивашка прозвищемъ на Волка" (АХУ-Ш, 12). Всего во второй позиции нами отмечено 488 именований.
Третья позиция объединяет именования в основной казусно-просительной части челобитья. Как правило, это повторные именования, а также указания на свидетелей или участников описываемых событий. При повторном упоминании лиц, названных в начальном протоколе документа, сохраняется коннотативная окраска именований: "и послЪ сроку тотъ Иванъ Кокоринъ денегъ по кабалЪ мнЪ Ивашку Толстоухову не заплатилъ" (АХУ-Ш, 166); "и тотъ попъ Митрофанъ съ сыномъ своимъ Степаномъ мнЪ Тренке и женишку моему Устиньице убойцы и на животишко мое грабетчики, и тати, и подметчики и поклепъщики, и ябедники, i всякими недобрыми -лихими дЪлы дЪлыцики по своей ихъ похвалЪ" (АХУ-Ш, 195). Для других именований характерна нейтральность, модели, по которым они образуются, достаточно свободны, и, вероятнее всего, в их основе лежат бытовые, разговорные именования лица: "... и вижу - въ трапезЪ седитъ того дьякона Дмитрея дядя Лазарь, пономарь, да Прокопьевском) прихожанина Ивана ПантелЪева сына Мокрошубова сынъ ево Михаила" (АХУ-Ш, 337); "была кабала на Матюгу Сверчкова..." (АХУ-Ш, 5); "пили у половника ихъ у Панка Лукошенника брацкое пиво... былъ въ деревне Хо-мяковщине у Лахтиона Хомякова з братьею" (АХУ-Ш, 131-132). Всего в третьей позиции отмечено 412 именований.
Четвертая позиция объединяет все случаи именований вне основного формуляра челобитной (служебные отметки, записи на обороте, различные приписки составителя документа): "подалъ сию явку Устюжанинъ посадцкой человЪкъ Богданъ Микифоровъ сынъ Прянишниковъ, записалъ записку сьЪзжие избы подъя-чей Семенъ Протопоповъ" (АХУ-Ш, 336); "къ сему извЪту Ива-нов-ские волости земской дьячокъ Митка Верещагинъ руку приложылъ" (АХУ-Ш, 344); "...и не ходя на суд я Жданко принял челобитье с Ысаком помирился... Подписал на челобитной Жданко Тентюков своею рукою" (АХУ-Ш, 5). Всего в четвертой позиции отмечено 68 именований.
Таким образом, мы видим, что в челобитной употребляются разные типы именований, использование которых обусловлено структурой и назначением документа. Характерная черта именований - яркая субъективная оценочность, выражаемая как словообразовательными, так и лексическими апеллятивными средствами. Субъект-ная отнесенность оценки в целом подчинена субъектной организации текста. В именованиях лиц в устюжских челобитных отражена предполагаемая точка зрения адресата (царя, митрополита, власти в целом): милостивое отеческое отношение к обиженному - отсюда обилие в именованиях слов с уменьшительными и уничижительными суффиксами; строгое, взыскательное отношение к обидчику - отсюда пейоративность именования, гиперболизация признаков лица. Составитель текста предлагал адресату принять не только само челобитье, но и выраженные в нем оценки. При этом номинации в формуле "адресата - адресанта" условны, искусственны. Скорее всего, они не употреблялись в повседневной бытовой речи, а их использование целиком определялось особенностями жанра. В противоположность им именования свидетелей стилистически нейтральны, представляют собой обычные повседневные именования, не несущие подобных коннотаций и подчеркивающие объективность описываемых событий.
Отметим также, что в царских грамотах и судных делах по рассмотрению челобитья точка зрения меняется - и челобитчик, и его обидчик оцениваются одинаково: "Бил нам челом Устюга Великого посадский человек Алешка Босово на устюжанина же на посадского человека на Калинку Пыхова..." (Царская грамота 1625 г.)5; "в Яхренской волостЪ земскому судьЪ Федору Костентинову съ товарищи билъ челомъ о запискЪ Троецкого монастыря, что на Гле-денЪ, вклатчикъ Богданъ Афонасьевъ сынъ, а въ челобитьЪ ска-залъ на Михаила Яковлева сына Ногаева..." (Список с записки по явке земскому судье... 1641 г.)6.
Сравнение именований в разных позициях позволяет сделать выводы об особенностях использования дополнительных средств именования. Дополнительные характеристики, уточняющие антро-понимическую формулу, особенно активны в первой и второй позициях, цель их - наиболее точно обозначить юридические адреса сторон. Особенно частыми являются сословно-социальные термины (крестьянин, посадский человек и др.), названия лица по профессии или занятию, должностные наименования лица, нередко с указанием учреждения (земский судья, целовальник и др.).
Обязательным компонентом именования лица в челобитных является указание на место жительства. Такой компонент мог быть самостоятельным, выраженным катойконимом: "на Устюжанина на Якима Тимофиева сына Усова" (АХУ-Ш, 3), либо описательной конструкцией: "...того же Пречищенского погоста на жилца Семейку Петрова сына Латанева" (АХУ-Ш, 47-48); "с Нимянды Ждан-ко Борисов сынъ Тентюков"7.
Поскольку устюжские челобитные часто адресовались митрополиту, лицо в них могло идентифицироваться через принадлежность к приходу или монастырю: "Сесвятцкого приходу на Василья Коз-мина сына Капустиныхъ" (АХУ-Ш, 340); "Устюжанинъ прихожа-нинъ Прокопья чюдотворца Томилко Федоровъ на Прокопьев-ского пономаря на Михаила Иванова" (АХУ-Ш, 28); "Ивановского монастыря Ивашко Тарасовъ сынъ Пинегинъ" (АХУ-Ш, 1).
В третьей позиции дополнительные характеристики используются менее активно, главным образом, для именования новых лиц, свидетелей: "...и вкладчика монастырьского тое деревни клюш-ника Прохорка Болтинского били жъ" (АХУ-Ш, 69). Лица, не имеющие прямого отношения к излагаемому делу или уже названные ранее, именуются кратко, с минимальным использованием дополнительных средств: "...что у меня кабала на Ивана Федорова сына Кочку" (АХУ-Ш, 154), "...а тотъ попъ в братчинЪ боролся съ Лучко ю МедвЪдемъ" (АХУ-Ш, 62).
Для жанра челобитных особенно характерны указания на отношения именуемых лиц, что приводило к зависимости одного именования от другого. При этом часто использовался прием "нанизывания" именований, связывавший именование в 1, 2, 3 позициях. Ср.: "Устюжанка Опросиньица Тимофиева дочь, а Романа Овчинникова женишко вмЪсто дочери своея Анютки Романовы дочери на свата своего на Ивана Павлова сына да на сватью Марфу
Степанову дочерь... да на зятя своего на Терентия Иванова сына, а дочери моея на мужа" (АХУ-Ш, 236). Точная регламентация родственных отношений: ...гостиной же сотни на дядю своего родного...(АХУ-Ш, 233) - часто приводила к факультативности антропонимических средств. Ср.: "Архангелскои половникъ Мишка Никитинъ на сродного брата своего на Олфера Степанова Усолского уезда Онтропьевой слободы на крестьянина... дедю своего родного Афонасья Нефедьева сына" (АХУ-Ш, 140).
Для опосредованной номинации используются указания и на неродственные (деловые и другие) отношения лиц: на сусЪда своего, на подворника своего, на товарища своего. Именования дворовых людей, наемных работников, половников обязательно включают именования владельцев или работодателей: "Устюга Великого кабалной человЪкъ упокойного Тимофея Маркова Демъка Ива-новъ, а родомъ Кыркискихъ Тотаръ" (АХУ-Ш, 83), "на сосЪда своего на БажЪнова половника Новоселцова на Петра Васильева сына Порядниныхъ" (АХУ-Ш, 190).
Описательные именования, использующие указание на другое лицо, а также повторные именования лица, использующие ссылку на вышеприведенное именование при помощи указательных местоимений (азъ, тотъ, тЪ и др.), на наш взгляд, в большей степени отражают не официальные, а разговорно-бытовые именования (с "уничижительными" суффиксами или без них). Основой таких именований являются однокомпонентные формулы: "писали на меня Ивашку и на сына моего Гришку опросъ съ сватомъ своимъ съ Михайломъ Вершиною" (АХУ-Ш, 125-126); "Ерокурского стану на Максима Игнатьева сына Смолникова, да на сына его Ивана, да на брата его Сидора Пелеву, да на его Сидорова сына на Трофима" (АХУ-Ш, 67); двукомпонентные, включающие личное имя и фамилию: "тотъ Прокопей да Кондратей да Григорей Горшковы" (АХУ-Ш, 35); "да другую закладную кабалу на Якова Шыльниковъского" (АХУ-Ш, 255). Особенно регулярны они в третьей позиции.
Антропонимические структуры, употреблявшиеся в челобитных, в XVII в. были достаточно разнообразны и могли включать от одного до пяти-шести компонентов: Роспута Романов сын... тотъ Роспу-та (Явка 1634 г.); Сидорко Борисовъ сынъ, прозвищемъ Пьянко, Полутовскихъ (Явка 1636 г.); Овдотьица Миниева дочи, а Насо-на Леонтьева сына Серебренника Белозерца жена, устюжанка посацкая (Явка 1636 г.) (АХУ-Ш, 164, 177, 200).
Использование тех или иных антропонимических формул также зависело от позиции, занимаемой именованием в челобитной. Сравнение данных челобитных первой и второй половины XVII в. позволяет судить о развитии модели мужского именования, характерной для данного жанра.
| 1 позиция, % | 2 позиция, % | 3 позиция, % | 4 позиция, % | Средний показатель | ||||||
| 1пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | 1пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | 1 пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | 1пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | 1 пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | |
| Личное имя или группа имен | 2,5 | 9,1 | 11,4 | 18,2 | 26,4 | 25,3 | 19,1 | 7 | 14,9 | 14,9 |
| Имя (имена) + патроним | 43,4 | 17,4 | 27.2 | 16.9 | 27,2 | 30,7 | 43,9 | 32.6 | 35,4 | 24,4 |
| Имя + патроним + фамилия | 44,6 | 59,3 | 42,2 | 36,4 | 14,1 | 12,1 | 27,5 | 39,5 | 32,1 | 36,8 |
| Имя + фамилия | 9,5 | 14,2 | 19.2 | 28,5 | 32,3 | 31,9 | 9,5 | 20,9 | 17,6 | 23,9 |
Изменения в первую очередь коснулись именовании в начальном протоколе документов. Трехкомпонентные формулы в челобитных главным образом характерны для первой и второй позиций. Причем, если в первой половине столетия в именовании челобитчика одинаково употребительны дву- и трехкомпонентные формулы, то во второй половине столетия процент двукомпонентных формул (личное имя + патроним) в названной позиции стремительно сокращается, а трехкомпонентных возрастает. Эти изменения связаны с общими тенденциями развития антропонимии деловой сферы данного периода (переход к трехкомпонентной официальной формуле, закрепление фамилии). В отличие от памятников массовой переписи населения переход к трехкомпонентной формуле в жанре челобитных протекал более медленными темпами. Во второй половине XVII в. резко возрастает роль двукомпонентных формул (личное имя + фамилия), что, вероятно, связано с официальным признанием фамилии в именованиях горожан и крестьян. Использование однокомпонентных формул, обусловленное "нанизыванием" именований (АФТАФ), в течение столетия мало изменяется.
Сравнение использования дополнительных средств характеристики лица в устюжских челобитных первой и второй половины XVII в. также позволяет проследить переход от описательных и
этикетных именований к устойчивой официально-деловой антропонимической формуле (АФ). Особенно он активен в первой позиции. Наиболее последовательно переход к антропонимической формуле наблюдается в различных приписках и служебных отметках (4 позиция).
| 1 позиция, % | 2 позиция, % | 3 позиция. % | 4 позиция, % | Средний показатель | ||||||
| 1 пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | 1 пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | 1 пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | 1 пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | 1 пол. XVII в. | 2 пол. XVII в. | |
| АФ | 14 | 43 | 23 | 10 | 35 | 34 | 38 | 49 | 28 | 34 |
| АФ+ДС | 85 | 55 | 59 | 78 | 36 | 40 | 48 | 51 | 57 | 56 |
| АФТАФ | 1 | 2 | 18 | 12 | 29 | 26 | 14 | - | 15 | 10 |
Использование дополнительных средств в именовании челобитчика (АФ+ДС) значительно сокращается за счет увеличения именований, их не включающих. Именование объекта челобитья (2 позиция), напротив, усложняется: роль дополнительных средств идентификации здесь возрастает, в то время как указание наиболее значимых социальных характеристик приводит к необязательности официальной антропонимической формулы - процент трехкомпо-нентных АФ сокращается в пользу двукомпонентных (личное имя + фамилия).
Таким образом, использование антропонимов в челобитных целиком обусловлено жанровой спецификой текстов. Однако даже в рамках одного жанра не было единой официальной модели именования лица.
Личные именования в челобитных характеризовались специфическими средствами выражения функционально-стилистической категории оценочности, что является наиболее значимым жанровым признаком данных текстов.
Именование определялось не столько социальными признаками именуемого, сколько субъектной организацией текста, распределением ролей между составителем документа и другими именуемыми в нем лицами.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Акты Холмогорской и Устюжской епархий. Ч. 3. - Русская историческая библиотека. Т. 25. - СПб, 1908. - (Далее - AXV-LU).
2 Волков С. С. Стилевые лексико-фразеологические средства деловой письменности XVII в. (на материале челобитных). Дисс. доктора филол. наук. - Л., 1980. С. 45 - 48.
3 Успенский Б. А. Поэтика композиции // Б. А. Успенский. Семиотика искусства. - М„ 1995. - С. 36 - 37.
4 Акты Холмогорской и Устюжской епархий. - 4.1: РИБ. Т.12. - СПб, 1890.- С. 367.
5 Материалы для истории кадастра и прямого обложения в Московском государстве / Собрал и редактировал С. Веселовский. - Т.1. Акты 1587-1627 гг. - М., 1913. - С. 307.
6 Акты Холмогорской и Устюжской епархий. - 4.1: РИБ, Т.12. - СПб, 1890.- С. 218.
С. X. ГОЛОВКИНА
(Вологда)
Христианские традиции употребления терминов родства в поэзии Н. Клюева
Термины родства в поэтической системе Н. Клюева охватывают самые различные сферы бытия: семью, сферу родовых, общественных и межличностных отношений, сферу природы, пространственных объектов, сферу артефактов, сакральную сферу. Отношения духовной близости оказываются наиболее значимыми для поэта.
Субъекты родства сакральной сферы православия специфичны. Группа слов, участвующих в их описании, не выходит за рамки системы терминов родства, взятой не в полном объеме, а избирательно (мать, отец, сын, брат, сестра, жених, невеста), они пишутся по христианской традиции с прописной буквы. Слова мать, отец, сын, сестра, брат являются наиболее древними по происхождению и отражают представление об основных отношениях в семье, то есть указывают на максимально тесную связь, ближайшее родство между субъектами. В значении слов невеста и жених актуализируются потенциальные семы 'чистота' и 'непорочность', что и приводит к символизации их содержания. Система отношений, формируемых данными словами, проецируется на сакральную сферу. Слова сферы родственных отношений выполняют функцию метаязыка описания отношений между Божественными сущностями, между Богом и людьми, между христианской Церковью и людьми, сакральных отношений между людьми. Основанием общности субъектов данной сферы является духовная близость. Внутри сферы духовного родства можно выделить родство сакральных сущностей, родство между сакральными сущностями и людьми, духовное родство между людьми.
Первый тип (родство сакральных сущностей) можно представить как совокупность оппозиций, построенных на различных основаниях: ипостаси одной сущности в последовательности их воплощений - Бог-Отец, Бог-Сын (Сын Божий), Бог Святой Дух; боговопло-щение - Богоматерь (Богородица) и Бог-Сын (Сын Божий); духовный союз, взаимное предназначение - Бог-Отец и Невеста Неневестная Пречистая Дева Мария, Жених (Христос) и Невеста (Святая Церковь).' Выделение оппозиций оказывается достаточно условным. Это связано с тем, что каждая божественная сущность имеет несколько ипостасей и представляет собой их единство. Если, например, рассматривать образ Богоматери, то "как приемлющая свою сущность от Отца, она есть создание и дщерь Божия; как познающая Божественный Логос и Им познаваемая, она есть невеста сына; как приемлющая излияние даров Святого Духа, Она есть Церковь и вместе с тем становится Матерью Сына, воплотившегося наитием Святого Духа от Марии, и она же есть идеальная душа твари, красота. И все это вместе: Дочь и Невеста, Жена и Матерь, триединство Блага, Истины, Красоты, Святая Троица в мире есть божественная София"2.
Второй тип сакрального родства основан на "усыновлении" "по благодати" - Отец (Бог) и сыны Божий (верующие христиане)3, поскольку "Христос есть Сын, открывающий Отца и творящий волю Его. В Нем мы становимся, вместе с Ним, сынами Отца, приемлем богосыновство, усыновляемся Отцу, к которому и взываем: "Отче наш"4; на духовном союзе, взаимном предназначении - Жених (Христос) и Христовы невесты (монахини, святые мученицы), предназначившие себя Богу.
Многоплановость родственного статуса субъектов сакральной сферы находит отражение и в поэтическом языке Н. Клюева: "Ты взойди, взойди, Невечерний Свет, -// Необорный меч и стена от бед! // Без Тебя, Отец, Вождь, невеста, друг, // Не найти тропы на животный луг"5; "Ты узнай меня, Братец // Не отринь меня, одноотчий, // Дай узреть Зари Твоей багрянец, // Покажи мне Солнце после Ночи... // Божий Сын, Невидимый Учитель, // Изведи из мира тьмы наружной // Человека - брата своего"6.
Третий тип - родство между верующими. Духовная связь между людьми опосредованна и определяется через отношение к божественному началу. "Почитание св. ангелов и святых в Православии создает атмосферу как бы духовной семьи, исполненную глубокой любви и покоя. Оно не может быть отделено от любви ко Христу и Его телу - Церкви"7. Духовное родство проявляет себя через православные таинства и обряды - причащение к Телу и Крови Христовой (братья и сестры во Христе}; священство (отцы Церкви, отец духовный, брат духовный, батюшка, матушка, выполняющие функцию духовных наставников), обряд пострижения в монахи (брат, сестра, равные в служении Богу). Отношения духовного родства формируются по аналогии с отношениями в высшей сакральной сфере. Например, брак людей, в отличие от обыденного представления, рассматривается как "супружеский союз, во образ духовного союза Христа с Церковью"8. Много общего с Таинством Бракосочетания в Таинстве Священства: "Брачущиеся отдают свою жизнь новому духовному организму - семье, "малой Церкви", а священнослужители - всей Церкви Христовой, преимущественно же той церковной общине, которую они призываются окормлять и возглавлять"9. Через Таинство крещения устанавливается родство между человеком и святым (ангелом-хранителем), имя которого дается при крещении, а также между лицами участвующими в обряде (восприемник, восприемница, крестный (отец), крестная (мать), крестник, крестница; кум, кума).
В поэтических текстах Клюева номинации, связанные с обозначением божественной сущности, довольно разнообразны. Употребляются как устойчивые языковые номинации для обозначения триединой ипостаси Бога и Богородицы: Сын Божий (2), Сын (2), Отец (5), Богоневеста (1), Богоматерь (1), Богомать (2), Богородица (12), так и речевые устойчивые номинации, которые встречаются в религиозных текстах (псалмах, молитвах): Неневестная Матерь (1), Всепетая Матерь (1), так и индивидуально-авторские речевые номинации: Вселенная Матерь (1), Тишина-Богомать (1), Мать (2), сын спасенья (1), Сын Всепетый Боже (1), Златориз-ный Сын (1), Саваофов Сын (1), Отче Света (1), дед-боженька (1), дедушка (1), брат Сущего (1). Например, "Мои уста - горючая пустыня, // Гортань - русло, где камни и песок, // Сгораю я о Златоризном Сыне, // Чьи кудри - запад, очи же - восток... // Испечены пять хлебов благодатных, // Пять тысяч уст в пылающей алчбе, // Кошница дев, и сонм героев ратных, // В моих зрачках томятся по Тебе. // Убелены мое жилье и ложе, // Раздроблен агнец, целостно вино, // Не на щеколде дверь... // О, стукни, Сыне Божий, // Зиждительным перстом в Разумное окно"10; "Не нашел светлей, пригоже // Загуменного бытья... // О, мой сын, - Всепетый Боже, // Что прекрасно без Тебя?"11; "К деду боженьке, рыдая, // Я щекой прильну: // "Там, где гарь и копоть злая, // Вырасти сосну! // Страшно, дедушка, у домны // Голубю-душе..." // И раздастся голос громный // В божьем шалаше..."12. В поэтических текстах Н. Клюева встречаются устойчивые речевые номинации - "Огневые рощи - иконы // Восшу-мят: "Се Жених грядет"...13 - и разнообразные авторские названия Иисуса Христа (Спаса): любовница (1), возлюбленный (1), суженый (1), Невеста (1), Супруг (3), солнцеликий брат (1), брат Христос (1), батюшка (1), друг (1). Разнообразие именований Бога связано с тем, что он в христианской традиции представлен в разных ипостасях единой сущности: Он триединство (Отец, Сын и Святой дух), он Жених Церкви Христовой, в триединстве своем он Отец, Жених, Супруг и Сын Пресвятой Девы Марии: "Нет Марии и ви-фанской Марфы // Отряхнуть пушинки с ковыля, - // Чтоб постлать Возлюбленному ложе, // Пыльный луч лозою затенить"14; "Рассвета луч не обагрянит // Вино в бокалах круговых, // Пока из мертвых не восстанет // Гробнице преданный Жених"15;"Я вновь Тебя зачну, и муки роженицы, // Грызь жил, последа жар стеня перетерплю... // Как сердцевину червь, и как телков веприцы, // Тебя, мое дитя, супруг и Бог - люблю"16; "Приходи, Жених, До-риносимый, // Чиста скатерть, прибрана светелка!.. // Есть в хлевушке, в сумерках проселка, // Золотые Китежи и Римы"17. При именовании Бога свойство релятивности терминов родства нейтрализуется. Например, использование слова Жених может быть безотносительным (в отличие от употребления слова жених для обозначения субъектов семейных отношений, когда закономерно проявляет себя парная соотносительность жених - невеста). В обозначении Бога единого, сущего и неповторимого слова Сын, Отец, Жених, Супруг переходят в разряд имен собственных.
В поэтической системе Н. Клюева отношения в высшей духовной сфере переносятся на отношения между богом и человеком: "Любовницу ли, супруга ль // Я жду в нестерпимый час? // И кому рассказать, кому бы, // Чтоб память цвела века, // Как жадны львиные губы, // Берестяная щека! // Все ведают очи Спаса - // Фиалковые моря... // На свист просяного бекаса // Скрипят часов якоря"18; "Сплав Изумруда с Агатом - // Я не в аду, не в раю,- // Жду солнцеликого брата // Вызволить душу мою: // Милый., явись, я - супруга, // Ты же - сладчайший жених,. // С Севера,- с ясного ль Юга // Ждать поцелуев Твоих? // Чрево мне выжгла геенна, // Бесы гнездятся в костях. // Птицей - волной белопенной // Рею я в диких стихах. // Гибнут под бурей крылатой // Ад и страстей корабли... // Выведи, Боже распятый, // Из преисподней земли"19. Родо-половая корреляция при этом оказывается несущественной. Поскольку в основе номинации не обозначение телесных признаков (в частности, пола), а идеи брака духовного. Представление отношений между Богом и человеком как братских и одновременно супружеских связано с идеей духовного очищения через вхождение в чрево человека Духа Святого.
Достаточно часто в поэтических текстах Н. Клюева термины родства, использованные для обозначения Бога, выступают в функции обращения. С помощью обращения устанавливается связь между человеком и Богом. Использование слова Отец в этом случае связано с традицией обращения к триединой сущности Бога в молитве: "Отче наш". Для поэтических текстов Н. Клюева также характерно использование по христианской традиции устаревшей звательной формы Отче в именовании Бога. "Где, Ты, Альфа и Омега, Отче Света?"20; " Вздыхает каурый, как грешный мытарь: // В лугах Твоих буду ли, Отче и Царь?"21; "Прогревается лишь в книге // Вами мудрость и конец, - //В каждом облике и миге // Наш взыскующий Отец"22. Синтагматические связи слова Отец с другими словами поэтических текстов Н. Клюева позволяют установить роль Бога в отношении к миру и человеку, иерархию в отношениях человек, мир - Бог: взыскующий Отец, Отче Света, мировой Отец, Отче и Царь.
Использование слова Сын устанавливает связь между человеком и Иисусом Христом, спасителем мира, Сыном Божьим: "Уху Спасову вестку подали: // Ты, Пречистый Спас, Саваофов Сын, // Не поставь во грех воздыхания: // Али мы Тебе не служители, // Нищей лепоты не рачители, // Не плакиды мы, не радельщики, // За крещеный мир не молельщики^1", "Божий Сын, Невидимый Учитель, // Изведи из мира тьмы наружной // Человека брата своего\ // Чтоб горел он, как и Ты, Пресветлый, // Тихим светом в сумраке ночном"24. Для поэтической системы Н. Клюева свойственно употребление сочетания Божий Сын в одном ряду с такими названиями, как Пречистый, Саваофов Сын, Златориз-ный Сын, Невидимый Учитель. Формируется особая межтекстовая номинативная парадигма именований Иисуса Христа.
Человек, как и Христос, созданы по образу и подобию Божию, чем и определяется возможность обращения к Христу как к брату одноотчему: "Мир и мир тебе, одноотчий брат, // Мир устам твоим, слову каждому!"25.
Разнообразие названий Богородицы также связано с единством ее разных сущностей (дщерь и невеста Божия, Церковь и вместе с тем Матерь Сына Божиего). В поэтических текстах Н. Клюева слова Богородица, Мать называют иконные лики: "...Вышли бы уст-рет все Богородицы. // Семиозерная, Толгская, // Запечная, Нерушимая Стена, // Звездотечная, Сладкое Лобзание, // Надежда Ненадежных, // Спасение На Водах безбрежных, // Узорошительница, Спроручница Грешных, // Умягчение Злых Сердец кромешных, // Спорительница с манным коробом, // Повышли бы к Федоре целым городом"26; а названия икон воспринимаются как имена собственные Богоматери: Не рыдай мене Мати (1), Владимирская Божья Мать (1), Материнский Лик (1).
Духовное родство верующих передается традиционными обозначениями братства во Христе с помощью слов брат (21), братец (1), сестра (5), сестрица (2), собратия (5). Единство в стремлении к Богу, вере, общее религиозное чувство раскрывается как друже-ский союз верующих, принадлежащих к одной религиозной общине (друзей и подруг): "Не гадалося ставшее мне, // Что, по чувству сестра и подруга, // По своей отдалилась вине1 // Ты от братьев сурового круга"(tm); "Ах, вы друга - полюбовные собратья, // Обряжайтеся в одежу - в цветно платье. // Снаряжайтесь, умывайтеся беленько, // Расцвечайтеся, как зорюшка, аленько, // Укрепшпеся, собратья, хлебом-солью, // Причаститеся незримой Агнчьей кровью!"28; "Поморских братии и отцов, // Как ель, цветущих недалеко, // Мы известим особь сорокой!"29. Речевое значение слова собратья ('братья во Христе') устанавливается в его связи с внутритекстовой поэтической парадигмой "причастие": укрепиться хлебом-солью, причаститься, Агнчья кровь. Формирование парадигмы определяется христианской мифологемой Христос - Агнец Божий (Agnus Dei)30, а причащение - вкушение в виде хлеба и вина тела и крови Христовой. Именование верующих братом и сестрой в христианской традиции "выражает их глубинное единение, о котором сказано в молитве: Нас же всех от единаго Хлеба и Чаши причащающихся соедини друг ко другу во Единаго Духа Свя-таго Причастие"31.
В языковой системе закрепились устойчивые номинации священнослужителей при помощи слова отец в сочетании с личным именем. В этом случае слово отец приобретает потестарное значение (служит для определения статуса лица в социальной иерархии). В поэзии Н. Клюева такое употребление зафиксировано 17 раз: "Отец Алексей из Заозерья - // Берестяный светлый поп, // Бородка - прожелть тетерья, // Волосы - житный сноп32; "Николенька, тебе синица // Нащебетала лапотки // И легкий путь на Соловки // К отцу Савватию с Зосимой, // Чтоб адамантовою схимой // Тебя укрыть от вражьей сети!"33; "И мужал я, и вырос в келий // Под брадою отца Макария"34.
В поэтической системе Н. Клюева словом отец чаще обозначается не священник вообще, а старец-старообрядец (исключение составляет образ отца Алексия в поэме "Песнь о Великой Матери"). Речевое значение слова отец ('старец', 'старообрядец') определяется парадигматической связью с существительными и прилагательными, обозначающими место расположения субъекта (Соловцы, Соловки - "центр старообрядчества на Русском Севере")35, поморские старцы - "Поморское согласие - одно из течениий старообрядчества"36, келья - 'комната инока'37, удалившегося от мира, старца-отшельника, религиозных реалий (молебен, святцы, мантия дерюжная, адамантовая схима). Анализ внутритекстовой парадигмы "святой отец, старец" в поэме "Песнь о Великой Матери" позволяет представить формирование образа отца-старца. Лексический состав данной парадигмы: 1) отец Нафанаил ("Пред нею в мантии дерюжной, Не подъяремный и досужный, Сиял отец Нафанаил"(tm), "Пойду к отцу Нафанаилу // Пожалковать на вражью силу, // Что ретивое мне грызет!"39); 2) беглец из Соловков: 3) скрытник: 4) спасалец; 5) ночной печальник и рыдалец (Вон огонек, там в срубе малом // Живет беглец из Соловков - // Остатний скрытник и спасалец, // Ночной печальник, и рыдалец // За колыбель родных лесов"40.
Значимость духовного родства для поэтической системы Н. Клюева проявляется и в том, что данные отношения проецируются поэтом на другие сферы человеческого бытия. Так результат поэтического творчества представляется как аналогия творения в христианской традиции. Поэзия понимается Н. Клюевым как сакральный акт, как рождение "сына-звезды, алого песенного сада" Авраамом по слову ветхозаветной Троицы: "Там, под Дубом Покоя, накрыты столы, // Пиво Жизни в сулеях, и гости светлы - // Три пришельца, три солнца, и я - Авраам, // Словно ива ручью, внемлю росным словам: // Родишь сына - звезду, алый песенный сад, // Где не властны забвенье и дней листопад, // Где береза серьгою и лапою ель // Тиховейно колышут мечты колыбель"41.
Представление о творчестве как браке лежит в основе развернутой метафоры творческого зачатия, рождения поэта и поэзии: "Сладок Отец, но пресладостней Дух, - // Бабьего выводка ястреб - пастух, // Любо ему вожделенную мать // Страсти когтями, как цаплю, терзать, // Девичью печень, кровавый послед // Клювом долбить, чтоб родился поэт. // Зыбка в избе - ястребиный улов // Матери мнится снопом васильков; // Конь-шесто-глав сторожит васильки, - // Струнная грива и песня зрачки...//...Рар,уйтесъ, братья, беременей я // От поцелуев и ядер коня! // Песенный мерин - багряный супруг // Топчет суставов и ягодиц луг, // Уды мои словно стойло грызет, // Роет копытом заклятый живот, - // Родится чадо - табун жеребят, // Музыка в холках, и в ржании лад. // Ангел простых человеческих дел // Гурт ураганный пасти восхотел"42. В поэтическом тексте формируется поэтическая парадигма "творчество": поэт, струнная (грива), песня, песенный, музыка, лад. Сакрализация творчества проявляется в парадигматической связи слов Отец, Дух - поэт - шестоглав - ангел.