______________________
№ 32. С.-Петербург, 9 августа 1812 г.
<...> Поздравляю вас с новым начальником. Князь Кутузов назначен командовать всеми тремя армиями; а на место Барклая командовать 1-й армией будет Бениксон. Первый завтра отправляется. Перемена сия делает большое удовольствие в публике, которая доселе была чрезвычайно встревожена всеми вестями, которые доселе из армии получались. Рапорты Барклая суть такие для всех загадки, что никто ничего понять не может; а оттого больше худого полагают, чем на деле видно. Как бы то ни было, перемена сия не может быть к худшему. Нельзя вообразить, как можно решиться вручить судьбу армии и империи тому, кого еще пробуют; между тем, что сделалось бы, если бы с одного раза существование той и другой рушилось. Как ни толковать в хорошую сторону, мысли всегда имели сей оборот. Теперь, благодаря Бога, утешаемся надеждой, что дела пойдут лучше.
Бениксон, говорят, именно написал, что он команды никакой не примет иначе как под Кутузовым
<...>
______________________
1 После назначения 8 августа М. И. Кутузова главнокомандующим русскими войсками М. Б. Барклай де Толли (1761 – 1818) – военный министр (1810 – 1812), генерал от инфантерии (1809), главнокомандующий 1-й Западной армией – перешел под его начало. Л. Л. Беннигсен (1745 – 1826), генерал от кавалерии (1802), главнокомандующий в кампании 1807 г., состоявший с начала Отечественной войны в свите Александра I, а затем при главной квартире Барклая де Толли, стал начальником штаба при Кутузове, откуда в октябре был удален за интриги против фельдмаршала.
______________________
№ 33. С.-Петербург 17 августа 1812 г.
Вилсон прибыл сюда третьего дня и порадовал нас несколько своими известиями и рассуждениями о состоянии дел и армии. Дух наш уже начал было приходить в отчаяние, видя столько непонятных и невообразимых событий и еще больше слухов справедливых и ложных, рассеянных по всей столице. Признаюсь, не без опасности было от весьма худых последствий, тогда как все те, кои могли бы направлять мнение публики и ободрять малодушных справедливым изображением происшествий, уехали отсель с Государем в Або, оставив нас в совершенном недоумении и неизвестности на произвол рассказчиков. Чего не было по их речам: смятение 8 войсках, вражда командующих, разбитие армии, измена; одним словом, все, что могло взволновать мысли и произвести самые ужасные последствия, если бы не поддержали дух известия от Витгенштейна и Эссена об одержанных ими успехах над неприятелем и надежда, что Кутузов принял уже команду и дела иначе пойдут – по крайней мере, что не станут отдавать городов без причины и целых провинций по принципу австрийцев без сопротивления. По системе Барклая после Смоленска ничего уже отдавать не остается кроме самой Москвы.
Вилсон был у меня вчера и показывал мне свои любопытные бумаги; желательно, чтобы оные получили весь успех, какого он надеется. Вообще от Абовского вояжа много ожидать должно. Государь прибыл туда 12. Бернадота ожидали 14, вместе с лордом Каткартом. Хотя и полагают возвращение Государя на завтра, но сие невероятно по причине переговоров, кои должны быть важны и уповательно будут относиться до субсидий1
<...> – Я всегда согласен с вами, что для побеждения врага и погибели его в наших пределах достаточно решиться никаких предложений о мире не слушать. Сие зависеть должно от начала действий Кутузова. Надеяться можно, что, по крайней мере, он головы не потеряет
<...> – Я удивляюсь, что вы не получаете писем и газет. Это немецкая штука, досель еще не бывшая нам известною, чтобы и вас оставлять в такой же неизвестности, как и нас, или писать одни непростительные глупости, как известия о действиях Винценгероде, где союзные войска, lesfbrcesde la confederation, названы соединенными неприятельскими силами. Вообразите удивление наше. Знавши, что вся наша армия в Смоленске против покушений неприятеля, вдруг найти соединенные силы его в Витебске. Я вспомнил о донесении Витгенштейна, который полагал войска конфедерации тут, – и понял, что речь идет о них, а не о соединенных неприятельских силах. Вы не можете представить, какое смятение сия глупость здесь произвела. Не только воевать, но и, писать не умея, собрались мы побеждать такого злодея, как Б<онапарт>. There is something so singular in the conduct of the person, who was the leading amongst you till now, that it is verjm, difficult to decide, whether it is a most complete imbecility or treachery that was the cause of so much mischief. If such measure continued, God knows what misfortunes might have happened in a course of a week or a fort night, such was the dejection and discouragement in the people, who by a spirit worthy of admiration deserves a letter fate that the one which menaced us*
<...>
______________________
* Есть нечто настолько странное в поведении человека, бывшего до сего времени вашим начальником, что очень сложно' решить, полная* ли то глупость или же предательство были главными причинами такоху вреда. Если бы подобные меры продолжались, Бог знает, какие несчастья еще могли случиться в течение недели или двух, настолько сильны были уныние и обескураженность в народе, который духом своим, достойным восхищения, заслуживает лучшей доли, чем та, что нам угрожает (англ.).
______________________
Бентинк еще здесь, весьма умный и хороший человек; только тем попал немного в ridicules, что Mad. de Stael сделала из него своего cavaliere servante*, которого она всегда и везде за собой таскает кстати и нет. Cette dame pretend avoir un attachement sans bomes pour les Anglais**; на месте Англичан я не весьма бы доверялся сей привязанности. Вообще я не из числа покровителей сей женщины и не могу забыть, чего стоила Франции и целому свету сия фамилия Женевских пришельцев. Сын, которого она везет в Швецию
<...> может быть умен, я судить не могу; а по наружности совсем не похож на сына знаменитой в Европе женщины. Я нахожу ее наглою до крайности. Когда Александр Львович дал ей пирушку, гр. Потоцкая приехала и просила ее представить. Mad. de Stael цервое слово сказала ей: Avez-vous mal A vos beaux yeux, madame?*** Вы знаете, может быть, анекдот Потоцкой, или я вам его расскажу, что, когда она представлялась французской Королеве покойной, она имела глупость сказать: J'almaldmes . beaux yeux, propos****, которое сделалось слышным и извес – тным и пребудет таковым в потомстве. Со всем тем, в первый раз с Потоцкою нельзя не почесть наглостью и укоризной напоминание о том.
Сейчас получено письмо от Николая с известием, что лорд Веллингтон разбил Мармонта
<...> Сделанная Англичанами высадка в Каталонии до 18,000 человек и сия победа должны, кажется, докончить войну в Гишпании
<...> – Если бы наши дела пошли, как Гишпанские, нет сомнения, что злодей должен навсегда погибнуть. С каким нетерпением ожидаем известий to прибытии к вам Кутузова. Все с тех пор здесь успокоилось, и с какими восклицаниями провожал его народ, нельзя того описать. Дай Бог, чтобы надежды наши сбылись – на него только и иметь их можно в настоящем положении
______________________
* в неловкое положение, что мадам де Сталь сделала из него своего верногсгрыцаря (фр.).
** Эта дама заявляет о своей безграничной привязанности к англичанам (фр.).
* * * Не болят ли у вас ваши прекрасные глаза, мадам? (фр.).
* * * * У меня болят мои прекрасные глаза, предложение... (фр.).
______________________
дел. На него, как на спасителя, всех взоры обращены: however,
< it is with the utmost relactunce, that they have confered upon him this appointment. It is really an inconceivable thing, that one should be looked upon with jealouxy in a moment when there is no other means to save the Empire which is going fast to its total ruin and slavery
<...>*
______________________
1 Встреча в Або 15 – 18 августа 1812г. между Александром I и Бернадотом (1764 – 1844), маршалом Франции, а с 1810 г. наследным принцем Швеции, произошла по инициативе русского императора для решения вопросов совместных действий в новой военно-политической обстановке. Подписана дополнительная конвенция к русско-шведскому союзному договору, на основании которой было сделано предложение Англии, через посла ее в Петербурге лорда Каткарта, присоединиться к русско-шведскому союзу, что произошло лишь в 1813 году.
______________________
№ 36. С.-Петербург, 1 сентября 1812 г. – Вчера Березовский обрадовал меня приездом своим, вручив мне письма ваши, любезный граф, из коих одно, извещающее, что всевышний не оставил вас посреди ужасов 26 числа, спасая Россию от гибели и вас от видимых смертей там, где столько героев пало... Императрица, когда я приехал поздравлять ее 30 числа1 в 9 часов, первая дала мне известие о победе над врагом и о том, что вы ранены, прибавляя, чтобы я сам не беспокоился на ваш счет и написал бы батюшке вашему, что рана легка и не опасна и что вы даже не покинули место сражения до конца оного. Я вошел во дворец по следам курьера Лосева; никогда такой чувствительной радости при одном его слове: с победою! Слезы изображали ее о спасении отечества и вместе внутреннее беспокойство, что после такой победы всякий не дочтется многих из ближних своих. Никогда праздник не бывал столь величествен, ни молитвы столь искренни, как в день Александра в Невском монастыре, при стечении народа из всей столицы, наполнявшего монастырь и
______________________
* Однако, назначение сие было сделано с величайшим нежеланием. Это в самом деле непостижимо, что на него смотрят с завистью и подозрением в тот момент, когда нет иных средств спасти Империю, стремительно приближающуюся к своей полной гибели и рабству
<...> (англ.).
______________________
все пространство до оного. После чтения при молебствии известия о победе и о наградах князю Кутузову, граф Толстой подал
<...> жене его портрет, минута, которая сделала всем душевное удовольствие, несмотря на множество недоброхотов ее. – Я не могу довольно изобразить вам, сколько императрица принимает участия во всем, что до вас касается –
<...> Сегодня, узнав, что я получил от вас письма, она спросила, могу ли ей показать? Что я и сделал
<...> Она <...> со слезами говорила о потере, понесенной армией вообще и в особенности вашей дивизией и Нарвским полком. Но кто не тронется чувствительностью, видя пример толикой приверженности и любви к отечеству, такой твердости и мужества? Я сам при всем хладнокровии не мог воздержаться от слез, видя сего воплощенного ангела, оплакивающего победу, стоящую потоков крови и жизни, стольких тысячей добрых и великодушных Россиян, принесших себя в л^ертву спасению Империи, Святости, Закона и защите Государя и своих ' соотичей
<...> Подлинно пример сей должен послужить Государю доказательством, что с таким народом не только можно быть в безопасности, но все предпринять, даже освобождение всей Европы, несмотря на то, что большая оной часть того и не стоит
<...>
______________________
1 В день Святого Александра.
______________________
№ 39. С.-Петербург, 7 сентября 1812 г.
<...> 4-дневное молчание из армии
<...> Что делать? Мы все здесь в беспокойстве и суете. Сколько я ни креплюсь и ни уповаю, что враг занес шаг к совершенной своей погибели; не могу, однако же иногда не подумать с ужасом обо всем, что может случиться с Москвою. Если уже судьба ее неизбежна, по крайней мере то утешает меня, что 6 мире ничего не говорят и не думают, хотя бы дело и до Казани дошло; ибо тем Москвы не спасем и ничего похвального не сделаем, а то, что в жертву принесено, уже не возвратить1. Дай, Господи, навсегда от Злодея избавиться, то ничего в свете не будет жаль<...>
8 сентября 1812 г.
Вчера ввечеру был я у Татищева, который за самый большой секрет сказал мне, что французы в Москве; а как вошли, неизвестно
<.,> It seems however that the secret is not very great... Good Qodl An army entire could not prevent such a catastrophe and is really the communication between the two- capitals cut off, thus we have no intelligence whatever? I begin really to think that the most stupid of blockheads, the minister of the interior, is the most prudent and the wisest of us all. At the very beginning of the war, after the retread of Drissa, he sent off his assets to the convent of Tihvin to be hid there under the inscription: пленные вещи. All the town laughed at this fool and even the monks sent their report to the Metropolitan, which was pretty publicly circulated. Now however he gains credit by this reasonable prudence. He likewise keeps on that road as far as Yaroslaw 1000 horses on each post station now almost 3 месяца. You may conceive what impression all this produced, particularly at the archives, institutes, and all such places are in hurry packing up and sending away persons and things by land and water. I wonder indeed how my own courage is not yet subdued and how I could preserve it up to this moment
<...>*
______________________
* Кажется, однако, что секрет не так уж велик... Боже праведный! Целая армия не смогла предотвратить такое несчастье, и на самом ли деле разрушена связь между двумя столицами, так что мы не имеем никакой информации? Я в самом деле начинаю думать, что глупейший из болванов, министр внутренних дел, есть мудрейший и благоразумнейший из всех нас. Как только началась война, после отступления из Дриссы, он отослал свои активы в Тихвинский монастырь, чтобы они были там спрятаны под надписью: пленные вещи. Весь город помирал со смеху над этим глупцом, и даже монахи послали митрополиту свое сообщение, которое широко распространилось в публике. Теперь, тем не менее, его хвалят за столь разумную осторожность. Подобно этому он держит уже почти 3 месяца 1000 лошадей на каждой почтовой станции дороги вплоть до Ярославля. Вы можете представить себе, какое все это произвело впечатление, особенно в архивах, учреждениях, и все данные места в спешке упаковывают и высылают сушей и морем людей и вещи. Хотел бы я знать, в самом деле, как только моя собственная храбрость еще не подавлена и как удалось мне сохранить ее до сего момента
<...> (англ.).
______________________
1 По прошествии нескольких лет в автобиографии М. С. Воронцов напишет, что и он сам, и раненые его товарищи, добравшись к 29 августа от Бородина до Москвы, даже в тех серьезных обстоятельствах, возможно, в силу их особенной важности, были в большинстве своем довольны, веселы и «даже приятно наслаждались трапезой». И далее: «Наступал критический момент, и все мы чувствовали, что он будет благоприятствовать нашему делу, чувствовали, что сражались так, что французы не смогут гордиться победой, исключая факты нашего отступления и сдачи, древней столицы... Мы не исчерпали и половины своих ресурсов ... а французы ... нуждались во всем и были в более тягостных условиях. Само пожертвование Москвою уже исключало возможность мира, и больше не могло быть ни цели, ни предлога, чтобы заключить оный» (Архив князя Воронцова. - М., 1891. - Т.37. - С.24; пер. с англ. автора. – С. С.)
______________________
№ 40. С.-Петербург, 12 сентября 1812 г.
Нельзя описать вам, любезный граф, в какое смятение повергла всю публику новость о занятии -неприятелем Москвы. Признаюсь, после уверений Кутузова здесь и по прибытии в армию, что враг не иначе войдет в сию древнюю нашу столицу, как по мертвому его трупу, слышать, что неприятель занял оную без всякого кровопролития, весьма странно. Я понимаю, что он не нашел весьма значущих выгод, кроме на самое короткое время; но морально, сие есть такое зло, которое может произвести ужаснейшие последствия. Дух в войсках наших, который столь много действовал, начнет падать, и весь жар скоро погаснет, если немедленно после не начнем действовать наступательно и не заставим злодея со стыдом оставить ту столицу, которая столько наделает шуму и влияния в Европе, особливо в Польше, где, мне кажется, все должно восстать на нас немедленно и непременно; даже преданные нам стшгут нашими врагами. С 4 числа у нас нет известий, и если мы до сих пор ничего не предприняли, то последствия должны быть пагубные, несмотря на то что потеря Москвы на время сама по себе не может быть значущей. Я уже вам писал, что первое известие дошло сюда почти с неделю назад от великой княгини. С тех пор, хотя немногие тому верили, укладка во всех публичных местах продолжается без остановки; а сие подало повод и частным людям последовать примеру высших. Столь дурного впечатления и подобной суматохи я ввек еще не видывал. Иностранцы держат в Неве и Кронштате корабли, кои платят понедельно, дабы иметь в готовности, на чем себя и пожитки спасать. Надеюсь, что сии страхи, кои я не переставал с начала до ныне почитать напрасными и пустыми, скоро кончатся и все придут в спокойствие. Нельзя вообразить, чтобы неприятель рисковал сюда итти. Сколь ни сумасбродная голова, Бонапарте и теперь должен опасаться, что в Москве найдет гроб своей власти и варварского тиранства; а разделить свои силы между нею и сею столицей было бы себя живого похоронить. Во всех несчастьях наших одно утешение для всех общее есть то, что Государь о мире и слышать и думать не хочет; а укладка и приготовления к отъезду отселе со всеми местами и членами правительства должны быть явным тому доказательством, так как и назначение Татшцева посланником при Гишпанской юнте и бар. Строганова в Сицилию, кои почти официально объявлены вчера. Третьего дня и вчера злонамеренные или малодушные начали поговаривать, что дело идет к миру и что кто-то за тем послан. Сегодня Императрица, упоминая о сих вредных слухах, поручила мне, буде я услышу что о сем, противоречить, даже на нее в том ссылаться, что Государь и предложений никаких принимать не намерен от всеобщего злодея и нарушителя мира. Итак, на сей счет вы можете быть покойны, любезный граф; разве тогда только, когда бы судьба лишила нас всех войск и способов вести войну, чего при помощи Бога, кажется случиться с нами не может; а без того и грех и стыдно было бы великие пожертвования России обратить в ничто
<…>
№ 42. С.-Петербург, 23 сентября 1812 г.
Бутягин прислал мне вчера сказать, что он сегодня отправляется во Владимир и вам доставит письма
<...> Пользуюсь предложением его, чтобы сообщить вам
<...>здешние вести<...>
Есть здесь толстый враль кн. Козловский, что был поверенным в Сардинии и почетного легиона кавалер, который
<...> столько проврался, что его сживают с рук. Хотя и Надворный советник в звании камергера, он назначен туда же теперь чрезвычайн<ым> послан<ником> и полномочн<ым> министром. Вот второй пример (первый Дашкова, консула, а ныне министра в Америке), что чины остаются незначущими. – Коль скоро так, то Шулепов может в послы итти, когда заблагорассудит. – С ним последовало недавно смешное и неприятное приключение: захотелось ему повидать Казанскую церковь, освещенную вечером во время заутрени. Вот он в праздник и вошел туда как бусурман, не перекрестясь ничего, и пошел с лорнетом все рассматривать. Лишь вышел из церкви, как несколько человек остановили его за шпиона и повели в. будку и потом на съезжую, несмотря на то что он по-русски говорил и объяснялся: нет, вы все, злодеи, по нашему переучились, – был ответ. На съезжей бедного и пристыженного толпою народа узнали и выпустили. The people here do often catch what they imagine spyes, and it does even dangerously too far. The next day one of the servants of the count Roumanzoff was picked up in the street by the populace, and Kotchubey, walking about, had great pains to release him. As these two occurrences to rich so near their principal, the mincster, it might have finished badly, had he not prudently taken the resolution not to walk any more on foot, but himself should not be picked up for a spy or otherwise...* – Известия из армии приходят так медленно, что по 10 дней иногда ничего не слышим
<...> – Теперь надобно ожидать от действий Витгенштейна много хорошего. Мне кажется, что он должен нанести смертельный удар Бонапарте
<...>
______________________
* Люди здесь очень часто ловят тех, кого принимают за шпионов, и это уже заходит слишком далеко. На следующий день после описанных событий один из служащих графа Румянцева был пойман народом на улице, и Кочубею, гулявшему поодаль, стоило большого труда освободить его. Так как эти два случая непосредственно касаются начальника «пострадавших», министра, то дело могло кончиться очень плохо, если бы он, руководствуясь благоразумием, не принял постановление, запрещающее передвигаться пешком, чтобы и его самого не схватили как шпиона или кого-либо еще... (англ.).
______________________
№43. С-Петербург, 5 октября 1812 г.
<...> Беспокойства здесь начали было утихать, пока изт вестие о занятии Дмитрова разбудило оные снова. Малодушие есть болезнь заразительная и распространяется быстро и далеко. Каждый день выдумывают разные вести, чаще печальные; из чего заключить можно, что есть здесь много вредных людей, коих желал бы, чтобы указали и предали народному истреблению.
Что касается до меня, я ни на одну минуту не унывал и других старался сколько мог ободрять; иногда с успехом, часто без оного. Ваше мнение насчет недавних происшествий и письма Вилсона суть доводы, коих сила часто в том меня подкрепляла. Россия может быть побеждена, но покорена – никогда. Решительность Государя не думать о мире и не желать оного есть спасение наше и пагуба для врагов наших. Я смело могу ручаться, что миру не бывать и все принимаемые меры служат тому доказательством. Впрочем, довольно взглянуть на положение дел, дабы увериться, что свобода России и целого света совершенно зависит от сей твердости и что мы разумеем теперь, что может Империя наша выиграть и Бонап<арт> потерять, при всех многочисленных наших ошибках и неудачах, на которые без сомнения Б<онапарт> считал столько же, как на революцию и скорый мир. Я согласен с вами, что если б он не считал на сии ошибки, то конечно не рассудил бы итти так далёко. Если мы воспользуемся нынешними обстоятельствами, прошлые ошибки, сколь ни жаль Москвы, послужат к
<...> его гибели. Мне кажется, что отдавать Москву было и грех и стыдно; но отдав ее, ничего нельзя было предпринять лучшего, как то, что делает теперь Кутузов, и что ошибка наша, едва ли простительная во всяком другом разе, заглажена будет тою, какую сделал Бонапарте и которая должна дорого ему стоить, – может быть, всей его силы и всех созданных им корон и царств. – Мне кажется, не довольно еще той твердости/чтобы не помышлять о мире; а надобно, чтобы в намерении положить один раз навсегда, чтобы начатое докончить и от злодея освободить свет и адского сего изверга заставить погрязнуть в яме, которую он доселе наполнял несчастными жертвами его варварства. Когда один раз свет и сам он познают сию непоколебимую твердость, я уверен, что конец его тогда скорее последует, чем теперь то вообразить можно. Падение при конце своем гораздо быстрее, чем при начале; но надобно навсегда отрезать нить, которая его связывает и держит, дав почувствовать ясно и уверив, что с Б<онапартом> никогда и ни под каким видом сношения нет и быть не может – и Б<онапарт> упадет и век не восстанет. Не говоря о таковом порядке вещей в естестве, морально можно сие доказать самим характером Б<онапарта>. Счастье доселе делало его надменным, превыше всякого равенства; в несчастьи он будет столько же низок, подл и малодушен (характер его всему свету за такой известен); а сие непременно должно ускорить его падение сначала в мыслях его рабов; а потом от мыслей до действия один шаг
<...>
№ 45. С.-Петербург, 17 октября 1812 г.
<...> Третьего дня Ее В-во первая изволила сказать мне подробности сражения с Мюратом 6 числа
<...>. 100 пушечных выстрелов возвестили нам сию победу; а вчера было молебствие также с пальбою и иллюминацией города в оба дни
<...> Задень перед тем было молебствие о взятии Полоцка. 6 октября – день счастливый для России как под Москвою, так и на Двине
<... > Жаль случившегося в Москве с Винценгероде и Левушкою
<•...> Что до Левушки, если злодеи не убили или не опасно ранили, то и бояться бы нечего; но о бедном Винценгероде нельзя не жалеть. Довольно того, что он Вест-фалец, мнимый подданный Ер!6мы. Я почти уверен, что Бонапарте, в злобе и бешенстве своем, велит его расстрелять, несмотря на то что у нас больше его генералов, коих жизнь должна отвечать за него. Для Бонапарте это сущая безделица, и он никогда на подобных рассуждениях не останавливается; разве теперь то случится, когда ему самому плохо
<...>2 – Несколько дней назад прислал сюда Винценгероде мешок писем, перехваченных с курьером, где и от самого Бонапарте есть к жене и к Савари3. К первой пишет, что, не получив мира в Москве, ой пойдет сюда pour mettre l'Empereur Alexandra a la raison, vu que I'infanterie Russe n'est plus un obstacle, e'tant de truite en entier*. Злодей и жену даже обманывать принужден; ибо в письмах к Савари не так-то похваляется своим положением, посылая однакож разные статьи для Монитера и приказывая, что говорить в публике. Жаль, что у нас не думают печатать подобные вещи для открытия обманов сего коварного разбойника...
Лорд Каткарт показывал мне письма Вилсона о деле 6 числа. Судя по ним, французы в ужасном положении, когда принуждены уже есть кошек, собак, ворон и даже падаль, не имея позволения убивать лошадей, а дожидаться, пока они издохнут. Он пишет, что нашли их котлы, наполненные сими пищами, а соли и зерна нет, чтобы сделать их здоровее. Здесь, напротив, утверждали сначала (все поляки), что целый годовой запас соли в Москве остался. – Москва будет жертвою свободы целого света. Все государства должны бы, как в Риме для церкви Св. Петра, учредить юбилей для принесения даров со всех сторон на восстановление сей знаменитой отныне навсегда столицы. Черта татар, возвративших церковные вещи, есть драгоценная, делающая честь их бескорыстию и честности. Казаки наши не могут тем похвалиться. Мне всего более понравилось, что арнаут Строганова спрашивал: неужто французы не християне? Проклятые и на людей не похожи. Я всегда почитал их между животными; тем, что служить может посредником между человеком и обезьяной, имея наружность первых и злое коварство последних. Нашелся же товарищ им один в Москве, мерзавец или сумасбродный Загряжский4. Посмотрим, что сей новомодный граф и обладатель Разумовского имения предпримет. Неужели его не повесят? Хотя бы он того и не стоил, а только для примера нужно сего префекта наказать как постыдного для России злодея. – Жаль ваших домов; хотя вы пишете об одном слободском, но я слышу, что оба преданы пламени. Честь и слава Румянцеву и Куракину, что их дома французы спасали с таким трудом и даже опасностью для себя. Первый имел даже бесстыдство или глупость тем похвалиться во дворце
______________________
* для того, чтобы образумить Императора Александра, так как пехота русских, будучи полностью уничтоженной, больше не является препятствием (фр.)-
______________________
за обедом, чем другие навек остались бы обижены. But настоящий брат префекту Загряжскому, коли то правда, .что он тем тщеславится
<...>
______________________
1 Тарутинское сражение, когда 4-й кавалерийский корпус маршала Мюрата, посланный французским императором к реке Чернышне для наблюдения за русской армией, был атакован и отступил, что явилось непосредственной причиной отъезда Наполеона из Москвы.
2 Винценгероде Ф. Ф. (1770 – 1818), барон, генерал-адъютант Александра I, в 1812 г. генерал-майор, осенью командовал отдельным отрядом, блокировавшим. Москву с северо-запада. 10 октября вместе со своим адъютантом Л. А. Нарышкиным (1785 – 1846) – двоюродным братом М. С. Воронцова, ротмистром Изюмского гусарского полка – пробрался к аванпостам французской армии в Москве, где попытался вести с солдатами переговоры о бесполезности борьбы и добровольной сдаче на милость российского императора. Несмотря на уверения, что явился парламентером, был арестован. Узнав об этом, Лев Нарышкин, не участвовавший в разговорах с французами, находясь все это время на расстоянии от их постов, добровольно сдался в плен, чтобы не покидать своего начальника. Наполеон, когда к нему в Верее привели Винценгероде, был вне себя от гнева. Обвинив генерала, что будучи по рождению, немцем, то есть подданным Жерома Бонапарта, его брата, короля Вестфалии, тот служит России, велел предать его военному суду и расстрелять как изменника и шпиона. Лишь благодаря усилиям начальника штаба Бертье и Мюрата, убедивших Наполеона, что жестокость по отношению к Винценгероде будет казаться теперь личной местью Александру, французский император решил отослать его во Францию в качестве военнопленного.- Винценгероде и Нарышкина снабдили всем необходимым и отправили под конвоем лишь одного офицера и двух-трех жандармов... За Борисовым пленные были отбиты казаками (см. письмо № 51).
Винценгероде, командуя в 1813 г. русским корпусом Северной армии, за отличие при Люцене и Лейпциге произведен в генерал-лейтенанты. Нарышкин после Лейпцигского сражения стал генерал-майором.
3 Савари, герцог Ровиго (1774 – 1834), генерал, в 1810 – 1814гг. министр полиции.
4 Загряжский H. А. (1744 – 1821), действительный камергер, обер-шенк. Современники отзывались о нем как о бесцветном и крайне недалеком человеке. Граф Ф. В. Ростопчин (1763 – 1826), московский военный губернатор, пишет о нем в своих записках о войне 1812 года: «Под утро явился ко мне некий Загряжский... Человек очень пошлый, враль и барышник. Он заявил мне, что... так как все имущество... зарыл в своем саду, то хочет остаться в Москве, чтобы оберегать оное... Он остался... и представился герцогу Виченцкому (Коленкуру), который знал его, потому что покупал у него лошадей во время своего посланничесгва в России. Он озаботился устройством конюшнн Наполеона и фабрики для починки седел французской кавалерии» (Русская старина. - 1889. - № 12. – С.722).
______________________
№ 46. С.-Петербург, 18 октября 1812 г.
<...> Ростопчина бумагу я уже читал вчера. Признаюсь, я никак не могу видеть и слышать сей тон и стиль, особливо теперь, когда и без увещений его народ наш сделал больше, чем он требовал и ожидал, может быть. Сначала сие могло быть хорошо для одной черни московской, но не для народа, который и без того действовал с приметною бодростью и великодушием. Может быть, послания сего рода были бы хороши, если бы то не от Ростопчина. Кому он теперь проповедует? Отдавая справедливость, что-сие сначала полезно было, возбуждая ненависть к врагам; теперь ей-ейI можно бы замолчать, сетуя над развалинами несчастной Москвы
<...>
№ 47. С.-Петербург, 20 октября 1812 г.
<...> Вчера отправил я все ваши и свои письма
<...> в Лондон <...> – I have read the letter to your father, and the inclosed note in French, where you wished it to be known, and I have to tell you, что обе эти бумаги привлекают огромное внимание и вызывают живейший интерес. I was thanked for the communication of them
<...> – I have however to observe from my. own part, that certainly out of the three generals we have at this moment to oppose to Buonaparte, the marshall is the best; at least he is a Russian and has the confidence and love of the soldier. That is a grate point, and his sentiments of patriotism have better effect on our people than the equal sentiments of those who are foreigners having hardly any right whatever to preach patriotism as our people generally looks upon them with a jealous if not suspicious eye. By what we have seen of the late commander in chief and his operations, I doubt whether he-would profit better of the present circumstances, because he never gave any instance of his alacrity, exept for retreats and precipitation in which he gloriously exeled, even abandoning everything to the enemy's profit and use. In short we have none unfortunately like Wellington; but the present is the best we could find amongst our generals that are in the rank of having the chief command. – It seems by the annexed note, that the battle of Borodino was almost lost far from being a victory; at least the consequences were as it's way so and the loss of Moscow can never be justified whatever might be said upon the subject*.
<...> Надеемся, что <...> около сего времени Чичагов и Витгенштейн вместе1. Одна сия причина, то есть ожидание известия о сем, могут оправдать бездействие нашей большой армии, особливо, если то правда, что у нас теперь 180,000 под ружьем, тогда как у Бонапарте 80,000 только. С такими силами можно задушить злодея и не дожидаясь Чичагова. Впрочем, благоразумие простительно; если тут в один раз не истребили, пусть в другой не вырвется из наших рук. Но между тем раззорение увеличивается и для нас, по мере того как медленность тянется без крайней надобности. – Княгиня Голицына2 усиленно просит вам кланяться
<...>Нетерпение её доходит до отчаяния <...> Я еще не видывал подобного воображения; не дай Бог, чтобы она была пророчицей,
______________________
* Я прочел письмо к вашему батюшке и прилагаемую заметку на Французском, где вы выражаете желание, чтоб с ней ознакомились, и должен сказать вам, что обе эти бумага привлекают огромное внимание и вызывают живейший интерес. Благодарю за сообщение мне их содержания^...> – Темне менее, я должен заметить со своей стороны, что, конечно, из трех генералов, кои сейчас противостоят Бонапарте, генерал-фельдмаршал – лучший; по крайней мере, он Русский и обладает доверием и любовью солдат. Это великая вещь, и его патриотические чувства оказывают большее влияние на наш народ, чем подобные же, но иностранцев, имеющих сомнительное право проповедовать патриотизм, поскольку люди наши вообще смотрят на них с ревностью, если не с подозрением. Судя по тому, что мы видели у бывшего главнокомандующего, и его операциям, я сомневаюсь, смог ли бы он лучше воспользоваться настоящими обстоятельствами, так как он никогда не подавал каких-либо примеров, свидетельствующих о его рвении, исключая образцы отступления в стремительного падения, в которых он великолепно преуспел, причем даже все оставляя к пользе и выгоде неприятеля. Короче говоря, к несчастью, у нас нет никого, подобного Веллингтону; но теперешний командующий является лучшим, какого только можно найти среди, наших генералов, ранг которых позволяет им стать во главе армии.. – Из дополнения к письму, как мне кажется, следует, что Бородинская баталия – это почти поражение, а далеко не победа; по крайней мере последствия4 были таковы, каков был к ним путь, и потеря Москвы не может быть оправдана ничем, что бы на этот счет ни говорили (англ.).
______________________
утверждая, что мы никогда до того не доживем с нашим образом вести войну, чтобы избавиться от Бонапарте, как бы теперь надлежало.
Здесь D'lvernois. Прибытие его наполнило все гостинные и кабинеты скучными его творениями, и скучная его фигура везде показывается. У нас ни в чем нет меры и никак не хотят понять, что в Лондоне на своем чердаке писал он за 600 ф.ст. сочинения для иностранцев, коих сами Англичане век не читают, умея сами делать рассчеты лучше всех женевцев и зная на опыте, сколько предложения D'lvemois оказывались пустыми, неосновательными, хотя последние его сочинения еще несколько справедливее прежних. Посмотрите-ка его у Орлова – он как полубог, но о сем смешном доме и говорить не стоит труда. Хозяин вообразил себе из того, что у него сбор всех Англичан, que toute cette nation lui rend justise!* Я помирал со смеху, не могши воздержаться и привел его в немалое замешательство
<...> – Теперь еще говорят, что D'lvemois будет писать о наших финансах. Вот будет роман – ни языка, ни законов, ни обычаев, ни источников не зная в точности, надобно с ума сойти, чтобы предпринять такое дело. А нам даже и стыдно допустить пришельцев в такие дела, кои должны больше или меньше подлежать тайне
<...>
______________________
1 Чичагов П. В. (1764-1849), адмирал, в 1807-1811 гг. морской министр, с 1812 г. главнокомандующий Дунайской, а затем 3-й Западной армией. Должен был совместно с корпусом Витгенштейна отрезать отступление французской армии за Березину. Но отсутствие взаимодействия, нерешительность Витгенштейна и неудачные действия самого Чичагова позволили Наполеону с остатками войска благополучно уйти.
2 Голицына Е. И. (урожденная Измайлова), получившая прозвище «Princesse Nocturne» («ночная княгиня»), была хозяйкой знаменитого в Петербурге салона, где не принимала раньше полуночи, «ночи превращая в дни». М. С. Воронцов, дальний ее родственник, часто посещал эти собрания. Будучи членом ближайшего окружения Голицыной, поддерживал с ней дружеские связи и в послевоенные годы, когда княгиня путешествовала по Европе.
* что вся эта нация отдает ему должное! (фр.).
______________________
№ 48. С.-Петербург, 31 октября 1812 г.
<...> Письма ваши, любезный граф, от 29 сент<ября> и 4 окт<ября> дошли исправно<...> Последствия доказывают, что вы справедливо отгадали выражение Лористона1: nе croyes pas notre etat si desespere. II est plus que desespere*. – Дай Бог, чтобы конец был таков, как мы ожидаем и надеемся. Но если сверх чаяния Бонапарте и выйдет от нас цел, он навек должен потерять охоту делать завоевания на Севере. Признаться, стыдно его упустить живого; но не всегда то исполняется, чего хочется. Без сомнения.в план войны ни мало не входило его убить или поймать; но жаль, что мы не совсем ошибками и безумием его воспользовались. Что касается до мысли вашей, чтобы нам за границу не ходить, я совершенно согласен в том, что опасность велика пускаться в Германию, да и финансы наши того не позволяют; но до Варшавы необходимо итти надлежит не останавливаясь, дабы навсегда истребить и разрушить сие проклятое гнездо дьявольских козней. Надобно действовать быстро и не дать опомниться проклятым немцам, особливо Пруссакам и Саксонцам, надобно вдруг, нанести такой удар, чтобы с одного маху сих последних отделить от Рейнского союза и перетянуть в свой, пока они еще не успеют принять какие ни есть меры и согласиться между собой. Коль скоро сие исполнится, конфедерация вся разрушится мало помалу, и тогда только начнет Европа пользоваться юми выгодами, какими она обязана России. Дойти же до границы и стать неподвижно – ничего еще не решить; пока злодей останется зю, одно имя его будет ужасом для Немцев. Если бы Англичане, как вы говорите, дали нам побольше червонцев, то никак не должно бы и в Варшаве останавливаться. Что останется противу нас, после истребления сил целой Европы? Пруссия малость; а Австрию всегда легко обольстить и на свою сторону преклонить восстановлением Германской империи и обещанием мнимого влияния в Италии, которого, впрочем, никогда ей на
______________________
* не думайте, что наше положение столь безнадежно. Оно более чем безнадежно (фр.).
______________________
деле давать не должно. Оставить же дело недоконченным, посмотрите через два года, униженная немецкая гордость и разъяренная лютостьч французов много-много еще хлопот нам: наделают; да и Англия им пособит, когда проклятый баланс Европы им в голову придет; тогда как теперь желание восстановить торговлю и американская война не позволяют им еще думать о сей пустоши и когда они не могут не пособить нам из Гишпании
<.,.> – Я вас не поздравляю с брильянтами; не могу понять, как доселе можно почитать военным награждением за раны й~ сражения то, что дают многим из милости не за что. От того лишь теряет служба; и пользу получают те только, кому нужно брильянты продать, чтобы иметь деньги. – Витгенштейн у нас славный работник, бьет и добивает удачно. Здесь носятся слухи, будто купцы хотят подарить ему дом в 150 или 200,000. Но правда ли то или нет, не могу утвердить. Никто столько не достоин сей публичной признательности, как он; ибо столица сия ему спасением своим обязана. Некоторые из Псковских дворян поговаривали и о покупке 1000 душ для него; но думаю, что сие и кончится на словах. – Я одного только желаю, чтобы Бонапарте в бегстве на него наткнулся, ибо, кажется, он один имеет дар и счастье убивать и ранить главнейших злодеев. На адмирала же надежда плоховата; до сих пор от него не слыхать, попутный ли ему ветер или нет
<...> – Здесь говорят, что граф Витгенштей. Я отдал приказ, чтобы никто из находящихся в его корпусе ее посылал мимо него рапортов и других бумаг под опасением строгого взыскания, упоминая,. что Штейнгель2 то учинил. Не знаю, правда ли сие или нет, но мне кажется, таков бы везде порядок ввести нужно, особливо в большой армии, откуда беспрестанно, как слышно, приходят от всех и всякого свои донесения. – Здесь делается добровольная подписка для несчастных собственных наших эмигрантов из Риги, Москвы, Смоленска и пр... Императорская фамилия подписала 80,000. Я уверен, что частных подписок тысяч до двухсот наберется, и из суммы сей как здесь, так и на местах, некоторые пособия будут делать. 4'книги для оных находятся в руках графа-Головина, Шишкова, кн. Голицына и гр.Толстого. Первый особливо, как человек совершенно праздный и притом честный, может с успехом сим предметом заняться.
<...> У Каткарта по "Воскресеньям вечера, на коих особливо много мужчин: чай, мороженое, шоколад, конфеты .et la belle conversation* делают довольно занятия для подобных вечеров, довольно скучных, впрочем, по сходству с London routes. Он хочет однако же завести и музыкальные вечеринки, кои будут, вероятно, гораздо приятнее. Его здесь очень полюбили и уважают
<...>
Читали ли вы перехваченные письма? Есть некоторые прелюбопытные. Одно, я думаю, вам можно достать в армии, из Витебска de М. Pastoret, которое так мастерски и забавно написано, как только можно человеку в горе быть веселу. Есть еще одно любопытное от Бонапарте к Маре, как он должен обманывать и угрожать союзникам, чтобы они как можно больше набирали и скорее присылали рекрут, публикуя в газетах всякую посылку вдвое и трое. Я думаю, Бонапарте дорого заплатил бы, чтоб письмо сие не было известно свету; а до сих пор Р<умянцев> желание его выполняет усердно: давно пора бы напечатать все сии бумаги. – Для меня особливо примечательна черта одного из наших крестьян, которого завербовали во франц<узскую> службу и заклеймили руку, которую он минуту спустя с клеймом отрубил. Есть еще лучше Муция Сцеволы. Надобно бы подобные анекдоты все собрать<...>
______________________
1 Лористон Жак Александр Бернар (1768 – 1828), граф, генерал, с мая 1811 по июнь 1812 г. посол в Петербурге, во время войны командующий арьергардом французской армии; после занятия Москвы был направлен Наполеоном к Кутузову с предложением о мире, однако поездка закончилась безрезультатно.
2 Штейнгель Ф. Ф. (1762 – 1831), граф, генерал-лейтенант; в 1812 г. командир отдельного Финляндского корпуса, с октября присоединенного к корпусу П. X. Витгенштейна.
______________________
№ 51. С.-Петербург, 16 ноября 1812 г. Четвертого дня был для меня день столь радостный, как еще доныне не было – изображение святой недели – всякий
______________________
* и приятная беседа (фр.).
______________________
друг друга обнимал, поздравляя с победою, со славным разбитием Даву, Нея и бегством самого злодея1. Во время молебствия видел я наши трофеи, взятые знамена и маршалский жезл Даву. Радость моя усугублялась надеждою, что скоро, может быть, не останется памятника на знаменах неприятельских Австерлица, Фридланда и пр. и что все они попадут в наши руки и изгладят из памяти черные пятна Российской истории. Но всего более утешался я тем, что, по словам прибывшего Байкова и по уверениям Шишкова, крест с Ивана Великого, так как царские и патриаршие кресла достались нам в числе прочих наших трофеев, из коих сии суть самые драгоценнейшие для Русского. Вы до сего узнаете, без сомнения, что князь Кутузов получил титло Смоленского, чему все радовались душевно – оно напоминает нам эпоху самую знаменитую. – Многие удивлялись, что 1-я степень Георгия не дана ему, но князь Трубецкой уверяет меня, что оная послана ему за Малоярославец и Вязьму с великим князем. Последствия сей победы должны быть отменно важные, и мы с нетерпением ожидаем слышать оные. Мне очень жаль, что вы к сим делам не поспели, но надеюсь, что ваше от вас не уйдет и что еще и вам будут случаи довершить карание врага. Я полагаю, что вы прибыли в армию 8 или 9 числа. – К сим происшествиям если прибавить парижские известия о бывшем там возмущении, можно ожидать, любезный граф, что мы скоро увидим тишину, спокойствие и Европу, преобразованную не в тот вид, который хотели дать оной мерзкие отродия Корсиканцев. – Я не знаю, дошли ли до вас подробности сего возмущения, а потому коротко скажу, как Монитер о том сообщает свету. Трое генералов, в числе коих один Laggorle, бывший, всегда ген<ерал>-квартир<мейстером> при Могеаи, и другой Delamale уверили la garde rationale et la populare, que Buonaparte etaittue et que toute l'armee avait peri*. Народные толпы осадили дома de la prefecture de la police, des ministres de la guerre et des affaires etrangere et l'hotel de vllle**. Что
______________________
* национальную гвардию и народ, что Бонапарте убит, а вся армия уничтожена (фр.).
** префектуры полиции, военного министерства и министерства иностранных дел, а также городского муниципалитета (фр.).
______________________
тут происходило, неизвестно; но Savaiy говорит, объявляя о том публике, что все усмирено принятыми им мерами, что начинщики и несправедливые вестовщики схвачены и будут преданы суду2; но гвардия национальная, по-видимому, не пошла в поход, как того требовали. Положим, что дело не пошло далее на сей раз; но нельзя не почесть сего сигналом того, что произойти неминуемо должно, когда недавние происшествия во французской армии учинятся известными. Кроме некоторых поляков, у которых рожи с некоторых пор сделались отменно длинные, радость здесь, можно сказать, всеобщая, а ожидания превышают всякое воображение насчет будущего. – Если вы будете отвечать княгине Голицыной, пожалуйста, пожурите ее за то, что она слушает вздорных людей, кои ее пугают до смерти и заставляют спорить о состоянии наших дел, и всякий раз на другой день известия из армии доказывали ей, что мы не в отчаянном положении
<...> Я уже почитаю ее несколько пророчицей хорошего, когда она говорит дурно и видит во всем отчаяние. Сколько она ни казалась храброю, я открыл первый такую в ней трусость и малодушие, каких мало – вот за что она сердита на меня. Черт знает, кто ей насказывает кучу пустяков и ужасов, – сначала она ничего не видела как революцию, мечи, кинжалы, отравы, виселицы и тому подобное; так что чуть не умерла с тоски и страха, более месяца проведя в совершенной бессоннице. Теперь также есть оракулы, кой показали, что армия неприятеля уже давно ушла от нас, одним словом, что все потеряно. Я зол на нее, несмотря что теперь она уже хочет у меня просить извинения. Сделайте одолжение, так как мы все ее любим, побраните ее и заставьте мне верить
<...> Вы большое имеете на нее влияние <...>
Посылаю при сем пышное описание удивительных похождений преславного Чернышева, мнимого освободителя Винценгероде и Левушки. Бедный Дудкин! Видно, ему век хорунжим остаться, коли уже и сию честь начальник у него отнял за то, что Дудкин не зевал, когда сей последний покоился в объятиях Морфея3. Зрите в Чернышеве, сем удивительном герое нынешнего века, нового генерал-адъютанта. – И Бенкендорфа перещеголял. О tempores! О mores I Желтая Шведская лента, которую он получил en passant* курьером чрез Швецию в Париж, при генеральских эполетах, лежит на плечах его, по-кавалергардски созданных, как бы для них нарочно была сотворена!
Я весьма рад однакож, что Левушка нам возвращен, нет нужды, им или хорунжим Дудкиным, и что ему отдали, по крайней мере, справедливость. Он был уже до того произведен майором; с приезда произведен он полковником и возвращен в Лейб-гусарский полк, так что есть наконец надежда ему попасть в полковники. Он скоро отселе едет, неизвестно еще, куда; так же и Винценгероде, который получил орден Св. Александра. Из сего что заключить должно? Что в плен попасть гораздо выгоднее, чем сражаться твердо и проливать кровь, хотя, впрочем, нынешняя война такого рода, что никто и не думал просить или ждать награждений. – Ожидаю писем ваших из Калуги. В Лондон посланы, так как и ответ ваш к гр. Марье А. Воронцовой, которую вчера и лично видел у гр. Ирины И. Воронцовой. Она преобразилась, чудо дивное! в благочестивую матрону, собирающую подписки в здешнее некое женское общество патриотическое, которое вообразило себе, что оно есть под покровительством Императрицы, и где, сколько я могу судить по членам оного (напр. гр. Марье Ар-Кемьевне княгине Репниной, гр. Орловой, Кочубеевой, Загряжской и пр. и пр. и пр.), всякая'... за 200 с>- приобретает право пороть всякую дичь и врать, что ни придет в бестолковую голову. Прочитайте прилагаемую печатную их повестку и увидите, что само по себе разумеется есть Кочубей tout сгаспё**. Я удивляюсь, зачем его не сделают где-нибудь в гимназии или университете профессором, коли еще и со времени Сперанского охота у него не прошла сочинять и издавать в свет свои школярные правила? Беднейший из министров. Вот до чего судьба, или лучше сказать, опыт доводит! Если бы по его примеру все на свете шло, то и Бонапарте мог бы пойти в Капуцины из императоров .<...>
______________________
* проезжая (фр.).
** вылитый Кочубей (фр).
______________________
Государь поручил, как слышно, архитекторам Гваренги, Томону и Воронихину сделать каждому план монумента для Москвы, который должен состоять единственно из неприятельских пушек. Памятник сей будет столь же знаменитый на веки веков, как и единственный в своем роде
<...>
1 Сражение под Красным 3 – 6 ноября 1812 г., где французы понесли огромные потери, а корпус маршала Даву в панике разбежался. Попытки Наполеона организовать сопротивление силами своей гвардии и остатками войск не удались, и он ретировался, не дождавшись конца сражения, оставив корпус Нея на произвол судьбы, что привело к полному его разгрому.
2 Заговор Мале и Лагори – попытка свержения а\асти Наполеона и установления республики, предпринятая в ночь с 10 (22) на 11 (23) октября 1812 г. группой генералов, в числе которых были Мале – бежавший из заключения генерал республики, еще в 1807 г. пытавшийся организовать переворот, и освобожденный им также из тюрьмы Лагори – бывший начальник штаба Моро (главнокомандующего в Италии, разбитого Суворовым в 1799 г.). Заговор был ликвидирован в течение нескольких часов. 25 человек предано военному суду, 13 расстреляно, в том числе Мале и Лагори. О случившемся в Париже Наполеон узнал, по разным источникам, 7 – 9 ноября.
3 Вот как описывается освобождение Винценгероде и Нарышкина в «Полном собрании анекдотов достопамятнейшей войны россиян с французами» (М.,1814): «...Пленные ехали в двух повозках. Одним утром Барон Винценгероде увидел вдали козака и сообщил открытие сие г. Нарышкину, который никак не хотел этому верить; но подъехав поближе, удостоверились они, что это в самом деле донской воин. – Тогда Барон привстал, показал ему свои ордена И закричал: «Я русский генерал». – КоЗак мгновенно исчез, но тот час же появился в числе двенадцати своих товарищей, которые с свойственною им решительностью бросились на жандармов, обезоружили их, вывели пленных из колясок, посадили на козачьих лошадей и ускакали с нами к главному посту флигель-адъютанта полковника Чернышева» (4.2. - С.63 – 64).
______________________
№ 54. С.-Петербург, 30 ноября 1812 г.
<... > На сих днях была здесь такая странная тревога, какой еще не бывало – радость и удовольствие необычайные о смерти Бонапарте, которая была, по всем уверениям, напечатана, публикована во всенародное известие. Педант Шишков, привыкши писать речи и проповеди, никак не понимает, что всенародные известия для народа должны быть писаны простым толком и языком без лишнего красноречия и фигур. Вдруг читают в Церкви печатное известие, в коем между прочим сказано: враг заплатил жизнью своею за все неистовства и злодеяния свои, или нечто похожее. Кто враг? Бонапарте. – Вот Бонапарте и похоронили в публике, пока, наконец, полиция была послана по всему городу отбирать сии печатные листки. – В другой раз уже и с Шишковым случаются подобные погрешности, но трудно переучить людей его лет и бычьего упрямства. Конечно, глупо заключать из подобного выражения, что Бонапарте погиб; но глупее писать в народ так, чтобы двусмыслие простаков привело в обман
<...>
______________________
1 Шишков А. С. (1754-1841), адмирал, в 1812 г. государственный секретарь и член комитета по делам ополчений; министр народного просвещения (1824-1828).
Ср. письмо его гр. Ростопчину (27 сентября 1812 г., С.-Петербург): «Имею честь препроводить к в.с. ... печатный листок, под названием: «Объявление для чтения в церквах»... Между тем за нужное почитаю уведомить, чтолистки сии препровождаются... но для раздачи народу, в чем надлежит взять осторожность, ибо здесь несколько нечаянно выпущенных листков наполнили город ложными толками, что будто в них извещается о смерти Наполеоновой» (Н. Дубровин. Отечественная война в письмах современников (1812-1815). - СПб., 1802. - С.385-386).
______________________
№ 55. С.-Петербург, 4 декабря 1812 г.
У нас новость та, любезный граф, что Манифестом положен новый набор рекрут в тех губерниях, где ополчения не было, с 500 человек 8. Сие доказывает, что война и по выгнании французов не кончена. Я слышал, что коль скоро мы вступим в Герцогство Варшавское, Государь намерен объявить, что он никаких завоеваний не хочет; а только для доставления Европе тишины войска свои из России посылает, дабы исторгнуть из-под ига Франции Германию, которая доселе служила орудием Бонапарте наравне с Французами везде воевать и владычествовать. Объявление сего рода должно произвести великое впечатление во всех народах; ибо известно уже, что в Вене радость и удовольствие публики при начале несчастий французских были столь явственны, что Отто подавал о сем ноту и жаловался, и получил в ответ, что правительство не имеет способов запретить людям оказывать свои чувствия. – В Мюнхене, когда по занятии Москвы велено было радоваться, несмотря на повестку от полиции, никто не хотел иллюминовать ибо в то же время получены были известия о смерти по крайней мере 150 офицеров убитых, и половина столицы была в трауре. Что будет после недавних поражений Баварцев Витгенштейном? Сведения сии привез Лошкарев, что был в Мюнхене. Я сам видел некоторые письма, им привезенные, в коих говорят, что в Вене все уверены больше и больше, что отдача французам Москвы был наш начальник план для истребления французов. Мы радуемся, что в Вене имеют такие хорошие о нас мысли, кои едва мы заслужили, по крайней мере не иначе, как случайно
<...>
№ 58. С.-Петербург, 17 декабря 1812 г.
Третьего дня Саблуков доставил мне письмо ваше, любезный граф, из Вильны от 8 дек<абря> и три больших пакета, содержащих карты и книги из обоза беглого величества, кои обратили на себя внимание всех тех, кои их видели, особливо карта России с отметками тех областей, которые, по-видимому, Бонапарте назначил для зимних квартир. Видно тут старинный план его, qu'U fallait regeter la Russie au dela du Volga et en falre une puissance d'Asie en lui Otant toute Influence parmi les puissance Europeennes*. Сам отброшенный теперь за Вислу, посмотрим, каковы будут дальнейшие последствия. Кажется, Чичагов быстро и шибко гонит его, дабы загладить то, что он пропустил его на Березине; и я весьма рад, что вы в сей армии, где можно действовать раньше других
<...>
Марин вам кланяется. Он, бедный, ничего за свои труды не получил. В нынешнюю войну, кажется, можно бы совсем никого не награждать, потому что всякий за священный долг считал Отечество и Государя защищать; по крайней мере, не за всякое дело, а по окончании кампании. Коли же награждать за всякое дело, то для многих и награждений достать не
______________________
* что следовало отбросить Россию за Волгу и сделать азиатской державой, лишив ее всякого влияния среди европейских государств (фр.).
______________________
может1 . – Столько досады, столько ревности и ненависти чрез то возбудили, что большая часть лучших выйдут в отставку, видя Бенкендорфа, Чернышева, Орлова и многое множество других, за малости награжденных, как награждают за знаменитые победы
<...>
Кн. Голицыной с отдачи вашего письма не видал и не знаю, какой эффект произвела сия епистола. Наконец она уверена, что французы нас не победили
<...>
______________________
1 Марии С. Н. (1776 – 1813), полковник, флигель-адъютант, участник кампаний 1805 и 1807 гг.; поэт, автор множества широко распространенных в списках сатирических стихотворений, а также знаменитого «Преображенского марша», который пели во всех полках гвардии; драматург-переводчик. Близкий друг М. С. Воронцова, находившийся с ним в постоянной переписке, В 1812 г. дежурный генерал при князе Багратионе, Марин «продовольствовал армию, писал реляции... т.е. - выполнял черную и не блестящую работу». После Бородина 2-я армия слилась с первой, Марин остался не у дел, и «здоровье его уплыло с дежурством». Продолжительная лихорадка закончилась 9 февраля 1813 г. смертью поэта на руках у друзей, в том числе и Н. М. Лонгинова. В одном из последних писем М. С. Воронцову (21 декабря 1812 г.) Марин так высказывается о системе награждений в армии: «Я всегда был, несмотря на то, что и ты произведен, против производства за отличие. Сколько тут зла. За одного порядочного производятся пять дрянных, чему все свидетели. Гораздо лучше, если бы шло по старшинству. Но ведь нет правила без исключения. Истинно отличный был бы произведен... Иной был пьян, как стелька ... а произведен за Бородино! Государя винить нечего: он полагается на главнокомандующих; главнокомандующий видеть всего не может, верит корпусным, а те обманывают; их-то бы я велел на полчаса повесить...» (Архив князя Воронцова. - М., 1889. - Т.35. - С.469).
______________________
№ 59. С.-Петербург, 28 декабря 1812 г.
<...> У нас скудость необычайная в новостях, особливо заморских, по недостатку многого множества почт. В такие любопытные минуты, когда тем только путем можно узнавать о происшествиях внутри Франции, неимение сих известий крайне досадно. Дух наш требует сей пищи, дабы отдалить скуку; ленность, бездействие
<...>
РЕЗЮМЕ ПУТЕШЕСТВИЯ МАРКИЗА ДЕ КЮСТИНА В РОССИЮ В 1839 ГОДУ
(Вступительная заметка, перевод и публикация Е.Н. Цимбаевой)
В мае 1993 года исполнилось сто пятьдесят лет со дня выхода знаменитой книги маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году». Она произвела необыкновенно сильное впечатление на современников.
Книги о путешествиях были чрезвычайно модными в первой половине XIX века. Их писали литераторы, журналисты, вообще все желающие. Они выходили сотнями. Но немногие из них пережили свою эпоху. У «России в 1839 году» была странная и противоречивая судьба. На протяжении полутора столетий книга вызывала устойчивый интерес читателей; ее сопровождали самые разноречивые отклики – от резко осуждающих и гневных до содержащих безудержные восхваления.
Маркиз де Кюстин (1790 – 1857) был в России в июле-сентябре 1839 года. Он посетил Москву, Санкт-Петербург, Новгород Великий, Ярославль, Владимир, Нижний Новгород. Книга о России, составленная в виде писем (форма тогда широко распространенная), впервые была опубликована в Париже в 1843 году.
В России ее читали все. Считалось дурным тоном не иметь ее в домашней библиотеке. Секретарь французского посольства в Петербурге барон д'Андре писал: «Это произведение весьма занимает общество. Оно сильно раздражает двор. Император не перестает говорить о нем уже неделю». Известно, что Николай I, исключительно хорошо принявший французского путешественника, восклицал по прочтении его книги: «Моя вина: зачем я говорил с этим негодяем!»
Кюстин сумел в нескольких словах ясно выразить свой метод работы и основной вывод: «Увидев то, что хотели от меня скрыть, услышав то, что не хотели мне говорить, я заявляю: Российская империя – страна самых несчастных людей на земле». Россия представлялась ему страной архаичной, с полуварварским народом, где полностью отсутствует свобода в любых областях жизни – будь то политика, обыденная жизнь или религия. С позиций аристократа и либерала Кюстин выступал против любых форм притеснения народа, осуждая как тиранию Николая I, так и представительную монархию Луи-Филиппа. Он считал Россию последним оплотом абсолютизма в Европе и первоначально ехал туда с надеждой найти противоядие от монархии Луи-Филиппа. Россия же, в которой «слово правды – это искра, брошенная в бочку с порохом», убедила Кюстина в преимуществах представительской системы. Николай I казался ему олицетворением деспотизма.
Взгляды Кюстина создавали необозримые возможности для критики его книги. Мнения русских разошлись. Очень высоко оценивал Кюстина А. И. Герцен, резко порицали его А. С. Хомяков, В. А. Жуковский, П. А Вяземский, Ф. И. Тютчев. Со специальными опровержениями, напечатанными за границей на иностранных языках, выступили Н. И. Греч, К. К. Лабенский, Я. Н. Толстой, Ф. Ф. Вигель и многие другие.
Замечательно, что представители самых разных убеждений оказались единодушны в осуждении Кюстина. Их объединяло одно: они были русскими. Их страна стала предметом суровой критики иностранца. Рецензенты находили у Кюстина множество фактических ошибок, порицали его за неуважение к стране, проявившей по отношению к нему подлинное гостеприимство, возмущались тем, что путешественник осуждал и российских правителей, и народ, и русский образ жизни. Русская общественность, в целом признававшая некоторую правоту общих взглядов Кюстина на Россию, не желала мириться с ее унижением.
Кроме Герцена, положительно воспринял появление «России в 1839 году» А. И. Тургенев, брат декабриста Николая Тургенева и давний знакомый Кюстина. Тургенев опекал маркиза во время путешествия и вместе со своим другом князем П. Б. Козловским оказал определяющее воздействие на формирование идей француза. В 1844 году он писал Жуковскому, очень возмущавшемуся книгой: «Кюстин для нас полезен, заслужил народную благодарность. Он раздражил нашу мертвечину: и за то уж спасибо; если не пробудил к лучшей жизни, если останемся при одном раздражении – не его вина, а нашего одеревенения...»
В России книга Кюстина была сразу же запрещена. В Западной Европе она издавалась беспрерывно. За двенадцать лет она шесть раз выходила во Франции, шесть раз в Бельгии, трижды в Германии, трижды в Англии и один раз в Дании. Популярность ее у публики была необыкновенна. Пресса же относилась к ней спокойнее. Авторы положительных рецензий выдвигали на первый план критические взгляды Кюстина на политический строй, религию России, отсутствие в ней свободы, негативные особенности русского быта.
Их оппоненты старались оставить в стороне важные вопросы, поднятые Кюстином, подчеркивали противоречивость суждений, ошибки, легкомыслие, непонимание и нежелание понимать своеобычности русской жизни. Немногие из них защищали Россию, отрицательные отклики касались книги в основном, как литературного произведения.
Парадоксально, что несмотря на широчайший общественный резонанс, ни в России, ни в Западной Европе не появилось серьезных работ с глубоким анализом книги во всей ее противоречивости.
Книга Кюстина достаточно известна, но, тем не менее, русский читатель в целом с ней знаком мало. Это обпщрный труд в четырех томах, написанный не всегда ровно, но отдельные пассажиры которого воистину блестящи. Тут и там разбросаны афористично выраженные существенно важные мысли автора: «свобода – это гарантия прав слабейших», «революция – самый страшный из тиранов» и, наконец, ставшие хрестоматийными слова: «Россия – страна фасадов».
«Россия в 1839 году» никогда не была полностью переведена на русский язык и, вероятно, не будет. Свойственные Кюстину многословие, бесконечные повторы, беспорядочность изложения сильно затрудняют восприятие его книги современным читателем. В последнее время стали переиздаваться имеющиеся переводы: «Николаевская эпоха» В. Нечаева (1910) и «Николаевская Россия» Я. Гессена и Л. Домгера (1930). Первый представляет собой полуперевод, полупересказ с включением в текст биографических сведений об авторе. Второй, сокративший книгу в семь раз, достоин высоких похвал. Он избавлен от недостатков стиля оригинала и сохранил все (!) сколько-нибудь важные, интересные и красочные страницы «России в 1839 году» о быте, нравах, достопримечательностях, общественном строе и народе страны.
Это стало возможным благодаря сокращению повторов и длиннот, многочисленных исторических и биографических отступлений. Вместе с тем в переводе отсутствуют обширные философские и религиозные рассуждения Кюстина. Эта потеря представляется значительной, так как создает подчас неправильное представление об авторе и его книге.
Для восполнения этого пробела мы предлагаем читателю познакомиться с заключительной частью книги – «Резюме путешествия», не переводившимся на русский язык (небольшие фрагменты из него были включены в издание Нечаева). «Резюме» представляет собой как бы квинтэссенцию всех взглядов Кюстина, выраженных в книге; здесь также содержатся факты, не упомянутые в основном тексте, например, рассказ о Чаадаеве.