В 1869 г., когда Лавров решил бежать из Вологодской губернии, успех «Исторических писем» совсем не определился. Они еще писались им и печатались в «Неделе». Значение их выяснилось окончательно лишь в 1870 г.-1871 г. после их отдельного издания. Таким образом, бежать ради социалистической деятельности за границу Лавров не мог, ибо у него не было никаких поводов мечтать об этой деятельности и делать из нее цель своей жизни. К этой деятельности Лавров пришел значительно позже, когда определился окончательно успех его «Исторических писем» и когда он соприкоснулся за границей с «Интернационалом» и К. Марксом... Остается предположить, что Лавров, совершая побег из Вологодской губернии за границу, имел в виду только научную деятельность. Достаточно прочесть воспоминания Сажина, чтобы убедиться в этом. Фактов для подтверждения этого здесь очень много, и я приведу только несколько. В 1870 г., в Париже, Сажин при встрече с Лавровым выразил ему радость по поводу отдельного издания «Исторических писем». «Лавров, - вспоминает Сажин, - с недовольным выражением в лице ответил: «знаете, это не совсем хорошо. «Исторические письма» могут подорвать мою репутацию, как ученого». Итак, мы видим, что в первый год своей жизни за границей Лавров прежде всего заботился о своей научной деятельности, а отнюдь не о социализме. Характерен еще и другой факт. Сажин приехал к Лаврову с предложением работать в предполагавшемся тогда заграничном журнале совместно с Бакуниным. Лавров категорически отказался от этого. «Принять участие я ни в каком случае не могу, - говорил Петр Лаврович. – Во-первых, я не сжег окончательно всех своих кораблей, и у меня есть еще надежда вернуться в Россию. Русское правительство рано или поздно убедится в моей невиновности и вернет меня на родину. Во-вторых, мои взгляды совершенно расходятся с Бакуниным». Объяснить эти слова Лаврова можно только, приняв во внимание, что он бежал из ссылки за границу только ради научной деятельности. На свое бегство Лавров, по-видимому, смотрел, как на вынужденный шаг под влиянием правительства, которое ради науки заставляет его покидать Россию. Надо полагать, что Лавров первое время за границей и мечтал только о научных занятиях и не терял надежды, что русское правительство, увидев характер его деятельности за границей, «вернет» его на родину.

      Из всего сказанного ясно, что заставило Лаврова бежать из Вологодской губернии. Это было страстное желание посвятить себя ученой деятельности, к которой властно тянуло Лаврова по всему складу его ума и всей его духовной организации. К сожалению, расчеты Лаврова не оправдались, и он вместо чисто научной деятельности отдался за границей вопросам теории и практики социализма. Решаясь на побег из ссылки, и затем на эмиграцию ради научной работы, Лавров оказался очень плохим практиком в жизненных вопросах. Ему было бы гораздо выгоднее для этого перевестись из Вологодской губернии куда-нибудь в более южное место, как это сделали Берви и Шелгунов, и затем постепенно легализироваться, добиваясь разрешения жить в Петербурге. Бегство же за границу только затруднило и осложнило его сотрудничество в русских журналах, и отнюдь не создало ему более благоприятных условий для научной деятельности... Воспоминания Сажина и дают замечательно яркую картину того, как Лавров постепенно эволюционировал за границей от неосуществимой мечты посвятить себя науке в сторону социалистической деятельности.

      Стремясь к научной деятельности, Лавров за границей сходится с известным антропологом Брока1) [Поль Брока - один из членов-основателей Парижского антропологического общества. В течение многих лет сряду он состоял секретарем названного общества, являясь главным руководителем всей его деятельности. Брока считается одним из самых выдающихся антропологов. Своими инструкциями для антропологических исследований он положил начало всей современной нам антропологии. «В области анатомической антропологии как содержание, так и приемы нашей науки были установлены «Broca», недавно заявил в своей речи Ф. К. Волков при избрании его председателем «Русского Антроп. Общества при Петр. Университете». Ежегодник общества т. IV за 1913 г.»] и первое время посвящает себя антропологии, как бы продолжая занятия в этой области, начатые им еще в Вологодской губернии. В 1870 г. он избирается членом Парижского Антропологического общества. В 1872 г. Лавров был приглашен Брока в состав редакции возникшего тогда в Париже издания «Revue d'anthropologieu», в котором он деятельно работает в течение целого года до своего отъезда в Цюрих в 1873 г. для руководства журналом «Вперед». В том же 1872 г. Лавров выступил в парижском Антропологическом Обществе с интересным рефератом – «L'idee du progres d'anthropologie», который в 1873 г. был напечатан отдельной брошюрой. Таков вкратце характер деятельности Лаврова по антропологии за границей. Обратимся теперь к тому наследству, которое оставил Лавров по антропологии в русской литературе.

      Перед тем, как произвести оценку этой деятельности, будет небезынтересно ответить на вопрос - почему Лавров занялся антропологией? Объясняется это исключительно философским мировоззрением Лаврова, построенном на человеческой личности и названном им антропологизмом. То обстоятельство, что в центре философии Лаврова оказался «человек», объясняется двумя условиями. Во-первых, здесь сказалось влияние западной философии, которая тогда переживала грандиозный крах в исканиях «сущностей», лежащих вне человека. Это и заставило Лаврова бросить «сущности» (как вещество, идею, Бог, Безусловное и т. д.) и заняться человеком, как единственным фундаментом философии. Во-вторых, исторические условия русской жизни, где личность человека подавлялась на каждом шагу, вызвали вполне законную реакцию к свободной человеческой личности. К этому еще надо присовокупить отмену крепостного права, которая была, в сущности, раскрепощением личности. Очень характерно, например, что в то время, когда Лавров создавал в 60-х годах свой антропологизм, К. Д. Ушинский писал свою знаменитую «педагогическую антропологию» и сделал человека «предметом воспитания». Как видно, здесь влияли одни и те же условия. И Михайловский, выступивший вслед за Лавровым, не избег властного влияния этих условий, и вся его социология также построена на человеческой личности, что особенно ярко сказалось в его теории «Борьбы за индивидуальность».

      Сущность антропологизма сводилась к тому, что Лавров в основание своей философской системы «ставит цельную человеческую личность, или физико-психическую особь, как неоспоримую данную» 1) [Антропологическая точка зрения в философии «Энциклоп. Словарь», 1862 г. т. V, стр. 7]. «Человек, в его реальном единстве, - пишет он, в другом месте, - как ощущающий и действующий, как желающий и познающий, есть догматический принцип, который служит центром философской системы» 2) [Задачи позитивизма и их решение. СПБ. 1906 г. стр. 63]. Этой философии Лавров остался верен до самой смерти, и в своей автобиографии он опять подчеркивает, что для него «основною точкою исхода философского настроения является человек, проверяющий себя теоретически и практически и развивающийся в общежитии». 3 [П. Л. Лавров о самом себе. «Вестн. Европы» за 1910 г. № 11, стр. 85]. Этим философским антропологизмом, который составляет сущность мировоззрения Лаврова и объясняется его интерес к антропологии. Ставя в основу своего миросозерцания человеческую личность, Лавров, вполне естественно, должен был интересоваться наукой о человеке, которой и является антропология в широком смысл слова.

      И действительно, мы видим, что первая статья, имеющая отношение к антропологии, написана Лавровым в 1860 г. Это был период, когда он занимался исключительно чистой философией, что безусловно и отразилось на характере самой статьи. Хотя она и носит название «Что такое антропология?», но тем не менее в ней отнюдь не рассматривается антропология, как самодовлеющая и самостоятельная научная дисциплина. На нее он смотрит глазами философа и стремится разрешить только один вопрос – «что философия может сделать с фактами антропологии, при современном их состоянии»4) [Что такое антропология? «Русское Слово» за 1860 г. № 10, стр. 55]. Результатом такого задания и явилось в этой статье первое построение Лавровым своей философской системы, названной им антропологизмом. По его признанию, он здесь предлагал читателям «лишь пробу антропологического построения философии, как цельной системы»5) [Ibidem стр. 76]. В силу такого чисто, философского отношения к антропологии, Лавров смотрел на нее, как «на науку всех наук»... «Вся наука в целом своем составе размещается по различным отделам антропологии» 6) [Ibidem стр. 63] - писал он. Из вопросов, имеющих прямое отношение к антропологии, Лавровым был затронут только один – должна ли антропология ограничиваться человеком, только как чисто физиологической особью, или она должна принимать во внимание и его психологическую организацию? Останавливаясь на трудах И. Г. Фихте «Антропология как учение о человеческой душе» и Т. Вайц «Антропология народов, находящихся в естественном состоянии», Лавров противополагает их как две крайности. Первый, рассматривая человека, весь вопрос сводит только к душе, т. е. к психологии; второй видит в человеке только животное в разряде зоологического вида, т. е. учитывает главным образом его физиологическое строение. Лавров, исходя из неотделимости при научных опытах явлений психических от физиологических, находит необходимым включать человека в антропологию, как физико-психическую особь в ее нераздельности.

      . Совсем иной характер носят «Антропологические этюды» Лаврова. Написаны они им были в г. Тотьме, во время ссылки в Вологодской губернии. Это был период, когда философская деятельность Лаврова оборвалась. Последнее обстоятельство заставило Лаврова подойти к антропологии вплотную. В первом этюде Лавров уже стремится определить «антропологию, как науку», т. е. «рационально установить пределы этой науки, ее подразделения и ее отношения к окружающим областям знания» 1) [Антропологические этюды. «Современное Обозрение» за 1868 год № 3, стр. 478-479]. Другими словами, он смотрит теперь на антропологию «с точки зрения рациональной систематики» 2) [Ibidem стр. 476]. Свой прежний философский взгляд на антропологию как «науку всех наук» он находит для данной задачи бесполезной. «Эта философская точка зрения, - пишет он, - уясняет лишь отношение всего познаваемого к человеку, а для систематики наук она бесполезна. Точно также неудобно было бы и обозначение словом антропология всех наук, имеющих предметом человека в его особенности» 3) [Ibidem стр. 478]. Приступая к своей задаче, Лавров подчеркивает, что антропология, как наука, находилась тогда в зачаточном состоянии. «Антропология, как наука, не создана, - говорит он, - но создается; ее задачи далеко, далеко не решены, но они определяются; ее объем и ее подразделения еще не установлены, но мало-помалу уясняются».4) [Ibidem стр. 474].

      Прежде всего, Лавров намечает подразделение для общей антропологии. Рассматривая человека, как зоологическую особь, и желая отделить ее от других животных, и стремясь затем учесть влияние природы на человека и его независимость от нее, Лавров намечает для этой области три отдела: 1) физиология мысли; 2) место человека в природе и 3) действие среды на человека. Затем Лавров переходит ко второй области этого предмета, устанавливая сравнительную антропологию. Эта часть антропологии возникает, если мы будем смотреть на людей как на зоологическую группу и искать уже в ней самой различия. Исследуя влияние на человека чисто внешних условий, например, географических, мы получаем разделение, называемое расами, наука о которых именуется этнологией. Рассматривая жизнь людей в ее историческом процессе и учитывая влияние внутренних условий (например, политику, эстетику, литературу и т. д.), мы получаем национальности, для исследования которых необходима наука психологии народов. Обращая, наконец, внимание на то обстоятельство, что цивилизация сближает национальности и создает тип людей, одинаковый всем нациям по своему складу (напр., тип ученого, пролетария, буржуа и т. д.), мы получаем новую область для научного исследования - типологию личностей. «Можно заметить, - пишет Лавров, - в нескольких особях разных национальностей общие приемы мысли, общие физиологические и психологически особенности, которые, переходя чрез грани народностей (а может быть и рас), сближают эти личности в особенные группы... Если бы мы определили физические и психологические особенности группе одною типа, то мы бы могли получить еще классификацию личностей человеческого рода по типам 1) [Ibidem стр. 482]. В данном случае, Лавров очень удачно пользуется работами нашего соотечественника Ф. Вешнякова. Таким образом, Лавров делит сравнительную антропологию на три отдела: 1) этнологию; 2) психологию народов и 3) типологию личностей. Наконец, третий отдел антропологии есть антропология историческая, исследующая доисторическую жизнь народов. «Дело исторической антропологии - говорит Лавров, - воссоздать по возможности тот период жизни народов, который предшествовал их исторической жизни» 2) [Ibidem стр. 485]. Материал для этой области антропологии доставляется с трех сторон. Во-первых, естествоиспытатель доставляет ей палеонтологический материал остатков человека и современных ему животных. Во-вторых, археолог доставляет ей археологический материал древней культуры и определяет его древность. В третьих, лингвист доставляет ей психологический материал в слове языка, в пословице, в песне, в сказании, в мифе и т. п. Итак, историческая антропология подразделяется также на три отдела: 1) палеонтологический материал; 2) археологический материал и 3) психологически материал.

      Подводя итоги сказанному, мы видим, что антропология, как наука, была построена Лавровым по следующей схеме:

     

      Настоящий этюд Лаврова, относящийся к 1868 г., может считаться одним из самых лучших в тогдашней русской литературе. Посвященный теорииn антропологии или ее методологии, он даже и сейчас обращает на себя внимание по ясной и точной постановке основных задач, стоящих пред антропологией, как научной системой.

      Второй этюд, носящий название «Развитие антропологии» 1) [Антропологические этюды «Соврем. Обозрение» за 1868 г. № 3 стр. 486], дает краткий очерк возникновения или образования антропологии. В русской литературе того времени это была единственная работа, посвященная истории антропологии, как науки. По громадной эрудиции, обнаруженной Лавровым, и по уменью схватить сущность эволюции трактуемого им предмета, этот этюд может считаться очень ценным в литературе этого вопроса. Даже до настоящего времени он не утратил интереса и известного значения для интересующихся этой областью. В общем, надо признать, что из всех статей Лаврова по антропологии - его «Антропологические этюды» являются наиболее ценными и интересными работами в этой области.

      Другой труд Лаврова – «Антропологи в Европе и их современное значение» преследует цель ознакомить русскую читающую публику с современным положением антропологии в Европе. Здесь Лавровым подробно и обстоятельно излагается история и деятельность парижского и лондонского антропологических обществ. Характеризуются издаваемые ими журналы. Много говорится о главных руководителях названных обществ - Брока и Гэнт. Удаляется также место развитию антропологии и в Германии. Одновременно с организационной деятельностью разных обществ и съездов, Лавров довольно подробно излагает сущность всех научных вопросов и споров, возникающих в их деятельности. Словом, названная статья преследовала чисто информационные цели. Интересно только здесь отметить то значение, какое придавал Лавров антропологии. Первая ее заслуга в том, что она «явилась весьма полезным органом сближения специальных отраслей занятий, раздробившихся до чрезвычайности в последний период развития науки». 2) [Антропологи в Европе и их современное значение. «Отечеств. Записки» за 1869 г. № 3, стр. 47]. Помимо этого, Лавров еще видел в антропологии побудительный толчок к активной деятельности. Этот взгляд возник у Лаврова несомненно под влиянием тогдашних исторических условий русской жизни. «В антропологии, - пишет он, - человек одновременно черпает сознание своей тесной связи с природою, своей зависимости от нее, и сознание того, насколько он мог развиться из своего первобытного состояния; следовательно, насколько он еще может развиться в будущем. Есть жалкие представители нашей породы, которые говорят: надо подчиниться обстоятельствами, жить как другие, придерживаться существующего, потому что невозможно достичь лучшего; нечего стремиться к утопии. Им можно указать на кости древнего людоеда и ответить: если бы ни один пещерный человек не боролся за улучшение своего быта, настоящее человечество не было бы тем, что он есть. Если из этого человек мог дойти до нынешнего состояния, то имеем ли мы право считать какую либо высшую степень невозможностью для человеческого развития»? 1) [Ibidem стр. 43].

      Следующая работа Лаврова «Обзор иностранной антропологической литературы» является как бы продолжением предыдущей. В ней Лавров знакомит читателей со всеми отраслями антропологической литературы, какая только имелась в то время за границей, причем он обнаруживает громадную осведомленность и поразительную эрудицию в литературе этого вопроса. Им здесь характеризуется в главных чертах масса книг и статей на всех европейских языках. Приводится перечень трудов исторической антропологии по всем отдельным странам: Франции, Бельгии, Швейцарии, Греции, Португалии и т. д. Характеризуется также положение зоологической антропологии и этнологии в тогдашней литературе. Дается указатель всех повременных заграничных антропологических изданий. Между прочим, касаясь сравнительной антропологии, Лавров указывает на плачевное состояние психологии народов, в силу чего крайне затрудняется задача для установления типов национальностей. По мнению его, тогдашние антропологи несколько игнорировали психологический материал и «неохотно допускали в свою среду эти мало привычные им исследования» 2) [Обзор иностранной антропологической литературы. «Библиограф» за 1869 г. № 1 стр. 45]. «Надо, - пишет он дальше, - чтобы психологический материал доисторического периода не заимствовался случайно из трудов лингвистов и мифологов, но собирался и обрабатывался систематически для антропологических целей с ясным сознанием этих целей» 3) [Ibidem стр. 48]. В этой же статье Лавров касается отношения антропологии к гуманитарным наукам, подчеркивая ее громадное значение для этой области. «Социология, - говорит Лавров, - не может сделать шагу, не беря в соображение изменяющее влияние среды на человека, различную культуру рас и народностей, не руководствуясь данными о первобытном состоянии человеческого общества. История только в антропологических разысканиях находит рациональное начало и лишь в специальных исследованиях психологии народов черпает материал для уяснения замечательного процесса образования, перерождения и распадения национальностей» 4) [Ibidem стр. 22]. Все это заставляет Лаврова предполагать, что антропология «в недалеком будущем войдет в систему не только университетского, но и общего образования». 1) [Ibidem стр. 23]. Мы видим, что надежды Лаврова не оправдались и антропология даже в наше время не имеет своей специальной кафедры. «До сих пор, - писал в 1869 г. Лавров, - антропология не составила предмета особой кафедры и потому желающие познакомиться с этою наукою должны сами обращаться к ее литературе, чтобы почерпнуть из книг то, чему нельзя научиться в школах». Эти слова Лаврова, написанные им около полустолетия назад, довольно ярко характеризуют и настоящее положение антропологии: в особенности это относится к России...

      Все перечисленные нами статьи Лаврова написаны им в Вологодской губернии, и мы должны отметить, что период его ссылки был наиболее продуктивным в смысле работ и занятий по антропологии. За границей его деятельность в этой области обрывается с 1873 г., когда он переехал в Цюрих для редактирования журнала «Вперед». С этого момента его внимание переходит в сторону социологии и социализма, и антропологию он забрасывает окончательно. Лишь только в 1882 году Лавров, как бы мимоходом, вернулся к старой теме. Мы имеем в виду его известное предисловие к русскому изданию «Антропологии» Э. Б Тайлора 2) [Книга эта вышла тремя изданиями в 1882, 1898 и 1908 гг. В первых двух изданиях предисловие по цензурным условиям было анонимно, и лишь только в 1908 г. под ним появилась подпись П. Лаврова]. Предисловие это дает мало нового. Здесь уже не чувствуется прежней эрудиции Лаврова в этом предмете и знакомства его с шагами этой области за последнее годы. Большинство цитат, ссылок и иллюстраций им заимствуется из его старых работ и сразу ощущается, что Лавров не следил с прежней энергией и вниманием за этим предметом. Помимо этого в своем предисловии Лавров рассматривает развитие антропологии в общей эволюции человеческого развития, связывая ее с историей мысли. Здесь несомненно сказалось влияние его работы над «Опытом истории мысли», который он писал как раз в это время. «Мы будет говорить, - пишет Лавров, - только об антропологии как ее фактически выработала история мысли в начале последней четверти XIX столетия» 3) [Предисловие к русскому изданию «Антропологии» Э. Б. Тайлора 1898 года, стр. XVI]. Эта новая точка зрения на антропологию сказывается на всем характере предисловия Лаврова. Оценивая, например, значение антропологии, Лавров прежде всего обращает внимание на то, что эта наука принадлежит к миросозерцанию, известному под именем реализма, который «ведет упорную борьбу с догматическими и метафизическими учениями, унаследованными от прежних периодов мысли и с которыми ни в какие сделки оно входить не может и не должно, так как оно хранит в себе, в убеждении его сторонников, единственный источник будущего прогресса мысли». По мнению Лаврова, «три науки стали последовательно центрами этой борьбы, как бы воплощая в своих теориях право свободы человеческой мысли». «Это была, говорит он дальше, - астрономия в эпоху Галилея; это была геология в начале нынешнего столетия; эта же роль принадлежит в наше время антропологии» 1) [Предисловие к русскому изданию «Антропологии» Тайлора 1898 г. стр. XI]. Второе значение антропологии то, что она служит объединяющим центром общедоступных научных знаний. До антропологии, пишет Лавров, - эту роль централизующего знания, интересного большинству именно сближением данных из разных сфер мысли, стала играть до известной степени - в XIX веке география. Но антропология имела в этом отношении бесспорное преимущество, так как она охватывала более обширный горизонт, затрагивала более интересные вопросы» 2) [Ibidem стр. XIII]. Наконец, третье значение антропологии то, что она «заняла слишком видное место в современной борьбе за свободу критической мысли» 3) [Ibidem стр. XV]. Из приведенных мест достаточно ярко сказывается влияние основной точки Лаврова в его мировоззрении - эволюции человеческой мысли на трактовку им антропологии.

      Самый предмет антропологии, как вид определенной науки, Лавров здесь определяет в общих чертах также как и в 1868 г. Он намечает три ее отрасли: 1) общую или зоологическую антропологию, 2) сравнительную и 3) доисторическую. Характерно только здесь отметить, что подотдел сравнительной антропологии, названный раньше типологией личностей, он теперь заменяет теорией социологических типов, «обусловленных разделением труда» 4) [Ibidem стр. VI и XIX].

      Содержание остается прежнее, но изменяется терминология и объяснение самых «типов». Здесь уже сильно сказывается на Лаврове влияние социологии. Из других изменений во взглядах Лаврова надо отметить то обстоятельство, что он отграничивает теперь от антропологии лингвистику в отдельную научную дисциплину. «Наука человеческой речи, - говорит он, - в ее основных формах, в ее разновидностях и в ее эволюции, составляет de facto обособленный научный отдел» 5) [Ibidem стр. XXV].

      Наибольшим интересом отличаются те места предисловия Лаврова, в которых он стремится отграничить антропологию от зоологии, социологии и истории.

      От зоологии антропология отличается тем, что ей «приходится искать подготовления явлений и форм жизни исторической, до которой дошло развитие некоторых разновидностей этой группы, и которых мы не наблюдаем в других животных» 6) [Ibidem стр. XXIII]. От социологии антропология разнится тем, что она «рассматривает группы человека, как сходные или различные, вовсе не придавая значения степени их солидарности». Социология же только и рассматривает условия солидарности в группах животных и человека. Рост, ослабление и развитие солидарности и есть ее предмет. Грань же между антропологией и историей заключается в том, что первая наука будет человечество, не приобщившееся к исторической жизни. «Антропологии принадлежит, - по мнению Лаврова, - рассмотрение доисторического периода племен, не имеющих истории, а в исторических цивилизациях изучение тех процессов, которые образовали бессознательно национальности и социологические типы, изучение классов, еще не имевших возможности участвовать в исторической жизни»1) [Ibidem XXIV]. Истории же принадлежат явления прогресса в исторических национальностях, работа мысли над обычаем и преданием, жизни тех групп, которые участвовали в историческом процессе». Таким образом, область антропологии по объекту исследования значительно шире истории, так как последняя изучает, так сказать, квалифицированный вид человека. «Объекты истории, - заключает Лавров, - составляли всегда лишь более или менее обширные острова в океане объектов антропологии». 2) [Ibidem стр. XXIII] Предисловие Лаврова к книге Тайлора было последней его работой по антропологии. Больше к этому предмету он не вернулся...

      Из всего сказанного мы видим, что у Лаврова было три точки зрения на антропологию, которые в известной последовательности сменяли одна другую. В начале 1860 г. в период занятий философией он подходил к этому предмету с точки зрения своей философской системы, известной под именем «антропологизма». В конце 60 годов, в бытность свою в ссылке, он занимался чистой антропологией, как определенной научной дисциплиной. Наконец, в начале 80 годов он рассматривал антропологию в виде иллюстрации в общей эволюции человеческой мысли, историей которой он был занят до последних дней своей жизни 3) [Посмертной работой Лаврова явился громадный труд «Важнейшие моменты мысли», изданный по цензурным условиям под псевдонимом А. Доленги].

      Заканчивая обзор деятельности Лаврова, как антрополога, необходимо еще отметить, что он, будучи редактором «Заграничного Вестника», перевел и поместил в этом журнале в 1864 г. известную речь Брока, произнесенную последним в парижском антропологическом обществе 4 июня 1863 г. Кроме того, Лаврову принадлежит работа, посвященная деятельности антропологического отделения общества любителей естествознания при московском университете. К сожалению, статья эта до сих пор еще не разыскана в старых журналах 4) [О том, что статья эта существует, можно найти указания в статье самого Лаврова Антропологи в Европе и их современ. Значение. «Отечест. Записки» за 1869 г. № стр. 21].

      Нам остается теперь дать оценку всей деятельности Лаврова в области антропологии. Конечно, было бы желательно, чтобы по этому поводу высказались наши русские антропологи. Но они до сих пор не удосужились сделать этого. Впрочем, к ним пока еще нельзя и предъявлять подобных требований, ибо еще слишком рано в России писать обзоры по истории развития антропологии... А истинная роль Лаврова в этой области только тогда и выяснится. Со своей стороны, мы скажем по этому поводу лишь несколько слов, отнюдь не претендуя на авторитетность наших суждений...

      Нет сомнения, что Лавров оставил весьма заметный след в общем развитии или лучше сказать привития этой молодой науки в России. Правда, он не оставил никаких крупных трудов по этой области, посвященных каким-нибудь специальным вопросам, но ему принадлежит неоспоримая заслуга горячей пропаганды этой науки на страницах общих литературных органов того времени, являющихся самыми распространенными в русском обществе. Знакомя широкие круги русской читающей публики с положением антропологии за границей, с ее современным развитием, с ее главными направлениями и насущными задачами, Лавров несомненно содействовал этим ее развитию в России, пробуждая к ней интерес, делая популярной ее идеи и стремления. Во всяком случае, статьи Лаврова в тогдашнее время являются самыми лучшими (если не единственными) в русской литературе и главным образом через Лаврова русское общество и знакомилось тогда с развитием антропологии, как науки. Лаврову же принадлежит заслуга первой попытки выдвинуть в русской литературе вопросы теории антропологии, и здесь он оставил своими «этюдами» весьма заметный след в бедной и скудной русской антропологической литературе. На долю же Лаврова выпала честь работать совместно в качестве редактора в парижском журнале с «отцом» современной нам антропологии Брока. Мы можем гордиться тем, что в лице Лаврова, мы как бы участвовали в деле сознания и развития новой науки, каковой тогда в Европе и являлась антропология... Таковы вкратце итоги всей деятельности Лаврова в этой области. Будем надеяться, что русские специалисты-антропологи когда-нибудь дадут более полную оценку Лаврова и этим почтут память этого выдающегося человека... Мы же ограничимся сказанным.

      Статья Лаврова «К вопросу об антропологических исследованиях Вологодской губернии» занимает довольно видное место в его работах по антропологии. Дело в том, что Лавров, как мы видели раньше, писал главным образом по теории антропологии и ее развитии за границей. Статей, посвященных специально России, у него нет. Единственной его работой в этой области и была его статья, помещенная в «Вологодских Губернских Ведомостях». Вот почему она представляет крупный интерес и ценность. Статья эта отнюдь не является чем-то случайным и обособленным в занятиях Лаврова антропологией. Она представляет собой как бы логическое продолжение его статьи «Антропологи в Европе и их современное значение». Заканчивая ее, Лавров подымает вопрос об антропологических исследованиях, но здесь он находит целый ряд затруднений. «Не всякая страна, - говорит он, - служит годною местностью для точки исхода подобного исследования, и черепа древних раскопок этою точкою исхода служить ни в каком случае не могут. Надо идти от известного к неизвестному, а не наоборот и начинать с точек, где приблизительно можно допустить самый простой случай для разрешения». На помощь антропологии в данном случае приходит история. «Она, - пишет Лавров, - сохранила предания переселения племен в ближайшее к нам время и, следовательно, всюду, где нам известно исторически, что племена смешивались, подвергались влиянию разнообразных климатических и топографических условий, переходили чрез весьма различные степени культуры, там, очевидно, вопрос столь сложен, что теперь же решить его нельзя. Этим самым исключается возможность решения вопроса в наше время во всей Западной Европе, в южной и средней России, на всем пространстве мусульманских завоеваний и всюду, где европейская колонизация оказала более или менее значительное влияние» 1) [Антропологи в Европе и их современное значение. «Отечеств. Записки» за 1869 г. № 3, стр. 49]. Поставив вопрос на эту плоскость, Лавров дальше говорит о необходимости взять за точку исхода такую местность, где влияние природы, культуры и смешения было бы минимально. Здесь Лавров буквально слово в слово повторяет то же, что он затем высказал в первой половине своей статьи в «Вологодских Губернских Ведомостях». Это обстоятельство в связи с общей постановкой вопроса об антропологических исследованиях дает в наши руки нити, по которым мы можем узнать, почему Лавров заговорил о необходимости начать исследования Вологодской губернии. Ход его рассуждений в данном случае, следуя из его собственных посылок, был, приблизительно, такой. Раз вся Европа, а затем южная и средняя Россия не могут быть «точкою исхода» для производства антропологических исследований, то вполне естественно остается обратиться к северу России и в особенности к ее центральной полосе, т. е. Вологодской губернии. Лавров должен был придти к этому выводу неминуемо. Ведь не надо забывать географического положения Вологодской губернии. Она имеет продольное положение с запада на северо-восток. Таким образом, она пересекает собой почти весь север Европейской России. Вот почему Лавров, коснувшись России, должен был обязательно остановиться на Вологодской губернии, как крайне благоприятной местности для антропологических исследований...

      Из всего сказанного нами ясно, что статья Лаврова «К вопросу об антропологических исследованиях Вологодской губернии» - явление далеко не случайное. Она входит в цикл его работ по антропологии и логически вытекаете из всех его взглядов на этот предмет. Она как бы подводит итог его антропологическим взглядам по отношении к России.

      На статью Лаврова я натолкнулся совершенно случайно при изучении его литературной деятельности. Разыскав ее в библиотеке Академии Наук, я в выдержках ознакомил с ней вологодских читателей в местной газете 1) [«Вологодский Листок» № 809 от 25 января сего года]. Получив затем от «Вологодского Общества Изучения Северного Края» предложение прислать эту статью для помещения в «Известиях», я считал необходимым снабдить ее кое-какими примечаниями. С этой целью я и обратился в «Русское Антропологическое Общество при Императорском Петроградском Университете». Секретарь этого общества С. И. Руденко, а также его помощник Д. А. Золотарев с большой готовностью пошли навстречу моему предложению. Благодаря содействию С. И. Руденко, и любезно взятому на себя труду Д. А. Золотаревым, статья П. Л. Лаврова появляется с небольшим предисловием и со всеми необходимыми примечаниями.

      Свою статью мне хочется закончить пожеланием, что бы работа Лаврова о Вологодской губернии, с одной стороны, дала толчок к производству антропологических исследований в этой местности, а с другой побудила русских антропологов сказать свое слово о П. Л. Лаврове.

     
      Петр Витязев
     

      Причины горимости лесов на севере и меры борьбы с ними.
     

      «Лес - показатель богатства страны, форма эксплуатации
      - показатель культурности населения». Проф. Gerdes.
     

      Едва ли в лесной литературе есть более сложный и менее разработанный вопрос, как вопрос о причинах лесных пожаров.

      Лесные пожары представляют самое опасное дело для лесного хозяйства, последствием которого бывает не только нарушение плана хозяйства, но часто просто уничтожение целых насаждений. Причины горимости лесов настолько разнообразны и так тесно переплетены со всем экономическим укладом страны и уровнем культурности в ней населения, что изучение этого явления должно производиться после внимательного анализа местных условий с привлечением возможно широкого круга лиц, а не только специалистов лесного дела. Ответить на вопрос о причинах горимости и о лучших способах борьбы с ними может только анкета среди лиц, живущих в условиях данного района, а настоящая статья имеет целью лишь привлечение внимания общества к вопросу о горимости.

      Лесные пожары - явление всем нам знакомое и из года в год повторяющееся. Редкое лето с наступлением жаркого периода не вспыхивают на всем огромном пространстве русских лесов костры лесных пожаров: в особенности часто горят леса в северных губерниях с преобладанием хвойных пород, так как пищи огню в хвойном лесу всегда достаточно в виде высохшего мха, валежника хвои и достаточно малейшей неосторожности, чтоб вспыхнул пожар, от которого «гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают чудные пейзажи... и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее». Что лесные пожары - явление обычное, показывают следующие цифры, относящиеся к горимости казенных лесных дач Вологодской губернии: за последние три года:

     

      При всей однако обычности лесных пожаров, минувшее лето выдавалось в этом отношении и по числу пожаров и по величине убытков от них. Как видно из приведенной выше маленькой таблицы, по исчислению Управления Земледелия в текущем году ущерб, нанесенный пожарами лета 1914 года, возрос в 8 раз. Если же мы примем во внимание необычные условия народного хозяйства текущего года: связанное с войной закрытие границ, падение ценности леса, недород кормов, отсутствие достаточного для производства лесорубочных работ рабочих рук, то убытки еще более возрастут, и перед нами картина гибели национального богатства страны на миллионы рублей, ввиду оставшихся неразработанными десятков тысяч десятин выгоревших лесных площадей. Кроме однако упомянутой выше громадной площади казенных лесов, охватывающей в своей массе более тысячи квадратных верст пространства, погибли от огня тысячи десятин лесов удельных, крестьянских и частновладельческих.

      Последняя категория лесов расположена в трех южных уездах губернии, главным образом Кадниковском, где сильно развито крупное частновладение, иногда с десятками тысяч десятин в одном хозяйстве. Ввиду отсутствия точных данных дать общую картину количества сгоревших лесов невозможно, однако и леса частного владения сильно пострадали. Так, в одном Кадниковском уезде, в пяти крупных владениях с общей площадью в 210 тысяч десятин, выгорело около десяти тысяч десятин лесной площади. Несмотря на настоятельную необходимость произвести заготовку горелого леса, прошедшая зима оказалась очень неблагоприятна для заготовительных работ и большинство сгоревшего леса осталось не разработанным, то есть потерявшим больше половины своей стоимости. Кроме видимых убытков, причиненных гибелью подгоревших и оставшихся в лесу крупных деревьев, имеющих рыночную ценность, еще большее зло лесных пожаров в порче молодняка и выгорании почвенного покрова на месте пожарища. Там, где прошел лесной пожар, нужны десятки лет, чтоб снова появился молодой лес и еще десятки лет для приобретения им установленного для эксплуатации возраста. До тех же пор образуется на месте пожара заболоченное пространство и груда беспорядочно поваленных ветром деревьев с подгорелыми корнями и корой.

      От чего же возникают на нашем севере пожары и, что особенно важно, какие причины способствуют широкому распространению их.

      По отношению к причинам возникновения пожаров в прошедшее лето мы прежде всего должны отметить одну общую причину - это необычайно сухое лето, уничтожившее запасы влаги в почве и вызвавшее громадные почвенные пожары торфяников, борьба с которыми особенно трудна, так как огонь спускался вниз и шел «под землей».

      В необычайно засушливое лето прошедшего года достаточно было искры, чтобы вызвать лесной пожар: «Если не заказывать пастухам огонь разводить да гуляющим людям перед кострами потешаться, то нечего об охране леса и говорить», пишет в своей речи к добрым хозяевам один из деятелей лесного хозяйства. Настолько ничтожны причины, вызывающие в засуху лесной пожар, что достаточно незатушенной спички, чтобы окружающий мох вспыхнул, а затем и пожар поднялся. В такое время нужна особая осторожность, нужно сознание населения в пользе охраны леса и добровольная готовность прийти на помощь немедленно при начавшемся пожаре. Совершенно обратное отношение к лесу наблюдается в нашей крестьянской среде. Леса кругом сколько хочешь, и своего, и казенного, стоимость его до последнего времени была в нашей губернии сравнительно невелика (даже в южных частях губернии в 70-х годах продажная стоимость десятины строевого леса с землей была от одного до двух рублей десятина, в начале нашего столетия 10-25 рублей десятина и лишь в последние пять лет она доходит до 100-150 рублей) и крестьяне не считают большим грехом, если часть леса и сделается жертвой огня. Во взгляде на лес у северного крестьянина видна полнейшая беспечность, и лес представляется каким-то Божьим даром, не имеющим трудовой ценности, да и меновая стоимость леса до проведения железных дорог и создания водного пути к Петрограду была ничтожна. В настоящее время экономические условия изменились, лес Вологодской губ. завоевал себе почетное место на мировом лесном рынке и стоимость его удесятерилась, но старый взгляд у населения остался, и нет еще сознания важности сохранения леса и чувства сознательной заботы о нем. Ввиду этого крайне необходимой мерой борьбы с неосторожностью населения в обращении с огнем являются меры психологического воздействия на население путем издания брошюр, устройства чтений и бесед о значении леса и пользе, приносимой окрестному населению. Было бы своевременно включить в программу преподавания земских школ воспитание подрастающего поколения на любви к лесу и чувстве ответственности за его целость и сохранность. Не только однако в низших слоях населения необходимы такие меры, к сожалению, мы часто видим среди тех, кому судьба дала в руки лесные богатства, наблюдается хищническое к ним отношение и здесь уже задача государства, как крупнейшего лесовладельца, взять на себя дело охраны лесных народных богатств.

      Менее распространенной причиной лесных пожаров являются поджоги двух категорий:

      Злоумышленные.

      Утилитарные, с целью получения новины или подсека.

      Первого рода поджоги чаще встречаются в юго-западных частях губернии, где более распространено частное владение, участки которого тесно перемешаны с крестьянскими и надельными землями. Здесь очень вредит добрососедским отношениям институт дач общего владения (каждому участнику дачи предоставляется по его купчей крепости право на столько-то десятин, без указания, в каком же месте участка таковые находятся), на почве которого возникают бесконечные судебно-межевые процессы, продолжающиеся иногда по нескольку десятков лет.

      Как результат долголетнего спора и взаимных потерь, возникает поджог.

      Указывают на поджоги с целью получения заработка от вывозки сгоревшего леса или от тушения пожарища; реже встречаем поджоги с целью получения леса по более дешевой таксе. О распространенности такого рода причин возникновения лесных пожаров даст ответ предпринятая Обществом анкета, здесь же приходится отметить, что случаи возникновения пожаров от злоумышленных поджогов можно считать единичными явлениями. Более многочисленны поджоги с целью получения почвы под сельскохозяйственную культуру (главным образом для льна и тимофеевки) при подсечном хозяйстве. На дальнем севере губернии в северо-восточных ее уездах подсеки получили широкое распространение, и часто крестьянам бывает невозможно ограничить пределы пожарища, намеченными для подсеки границами. В ряду причин, вызывающих лесные пожары, отмечаем возможность их возникновения от искр паровозов, однако такие случаи не могут быть частыми в виду слабого развития железнодорожной сети на севере.

      До сих пор мы говорили о причинах возникновения пожаров, считая главной из них отсутствие в населении сознания необходимости охранять лесные богатства, но еще более важными являются причины распространения пожаров. Нигде в России лесные пожары не охватывают таких громадных площадей, как у нас на севере, где пожар движется с огромной быстротою, истребляя в течение недели десятки тысяч десятин. Начавшийся пожар продолжается месяцами, переходя с одного владения на другое, захватывая все большие пространства до тех пор, пока не придет на помощь стихия. Большинство пожаров минувшего лета были потушены только начавшимися в июле дождями, ранее же того все меры борьбы оказывались бесплодными. В северных лесах огонь имеет тесных союзников: в слабой заселенности губернии, с одной стороны, и не рациональной постановке лесного хозяйства, стоящего на весьма низком уровне, с другой. По справедливому признанию Лесного Совета при местном Управлении Земледелия, площади лесных дач в северо-восточных уездах настолько огромны, и леса так далеко удалены от селений, что пока лесник, обнаруживший возникновение пожара, может послать за помощью, огонь охватывает такую площадь, что всякая борьба с ним наличными рабочими силами невозможна. Для ограждения лесных площадей от массового выгорания Вологодское Управление Земледелия проектирует разделить леса Северо-Восточной части губернии широкими просеками на участки определенной величины около десяти тысяч десятин каждый, отделив такие участки от близлежащих селений тоже широкими просеками. Благодаря устройству разграничительных просек Управление считает возможным ликвидацию пожара только той площадью, где пожар начался. Устройство просек предполагается на лесной площади в 12 миллионов десятин, и стоимость работ исчислена Управлением около пяти миллионов рублей.

      Вторым союзником распространения пожаров является крайне экстенсивное хозяйство в лесах севера. На Петроградском лесном съезде северное лесное хозяйство называли «хозяйством на перестой и валежник». Действительно, наши северные леса сильно страдают от засоренности, как вследствие недостаточного отпуска, так еще более неполного использования лесных остатков при заготовке. Из дерева берется лишь лучшая его часть, все остальное, его вершина и сучья оставляются в лесу. На местах рубок образуются громадные кучи беспорядочно наваленных деревьев, часто в рост человека вышиною. Если в таком захламленном перестойными бревнами и валежником лесу возникает пожар, то он принимает характер повального, и огонь усиливается до такой степени, что загораются стволы и вершины растущих деревьев; тут огонь не только вредит лесу, но и прямо его истребляет. Бороться с повальным пожаром можно только путем отжигания, т. е. отступая от линии огня зажигают лес навстречу большому пожару. Средство зажигания встречного огня очень опасно, и при малейшей оплошности может вызвать новый пожар.

      Таковы гибельные последствия экстенсивности северного лесного хозяйства в отношении распространения лесных пожаров. Здесь мы должны однако отметить, что улучшение хозяйства в северных лесах стоит в тесной зависимости, как от увеличения населения губернии, так в особенности от состояния сплавных рек и путей сообщения. Не только на крайнем севере губернии речная система не приведена в надлежащей для плавания вид, и судоходство прекращается из-за мелководья с половины навигации, но даже путь транзитный, соединяющий бассейны рек Белого и Балтийского морей представляет серьезное затруднение для плавания. Начало водного пути к Петрограду носит название Канала Герцога Виртембергского и в то время, как весь путь длиною в 800 верст уже перестроен и каналы его расширены до 35 сажен, начало пути все еще представляет какой-то пережиток. Канал Герцога Виртембергского настолько узок и шлюзы его так коротки, что суда с лесными грузами все расстояние канала, в 60 верст длиною, идут около десяти дней, или треть времени на прохождение пути до Петрограда. Ввиду коротких шлюзов, баржи приходится строить маловместительные, длиною не более 18 сажен, что сильно удорожает перевозку и крайне пагубно отражается на экспорте леса - товара громоздкого и сравнительно недорогого.

      Дороговизна доставки делает совершенно невозможным отправку на Петроград для отправки за границу менее ценных материалов: вершин от вырубленных бревен в виде дров, балансов и пробсов, и все эти материалы бросаются в лесу, обращая наши дачи в кладбища, являющиеся первоисточниками и распространителями лесных пожаров. Переустройство Канала Герцога Виртембергского является настоятельно необходимым и в особенности значение его ясно теперь, когда является потребность в передвижении громадного количества грузов на Архангельск и Петроград; а между тем самый дешевый путь - водный закрыт для большинства грузов ввиду необходимости производить перегрузку из судов больших размеров в пригодные для плавания по каналу системные суда. Точно также невозможно передвижение хлебных грузов с Волги на север водным путем, ибо на пути также встречается этот канал с его узкими и короткими шлюзами. О перестройке канала и приведении его шлюзов в тождественное с остальной частью пути до Петрограда состояние давно уже подавались ходатайства местными судовладельцами и пароходовладельцами. Так, считаем не лишним для иллюстрации привести выдержку из докладной записки, поданной в 1901 году бывшему в то время министру путей сообщения князю Хилкову:

      «Переустройство канала Герцога Виртембергского и возможность пользования судами больших размеров открыла бы указываемому району сбыт дров и балансов в С.-Петербурге, ныне не выносящих высокой стоимости столь дальней перевозки. Открытие сбыта дров в больших размерах принесло бы краю, косвенным образом, еще следующую немаловажную выгоду: оставляемые ныне при заготовках строительных и пиловочных материалов в лесу ежегодно сотни тысяч вершин создают огромную опасность для лесов как в пожарном отношении, так и в отношении зарождения и распространения вредных насекомых. Возможность вывоза дров повлечет за собою утилизацию этих вершин и следовательно устранить обе указанные опасности, способствуя тем в немалой степени выполнению целей, введенного в текущем году в этой местности, лесохранительного закона в полном его объеме».

      Таким образом, необходимость улучшения способов лесного хозяйства сознавалась уже много лет назад и желание использовать лесные дачи в полном объеме их прироста выражалась в ряде записок и ходатайств, однако до сих пор важнейший на севере путь на Волгу и порты Балтийского моря остается в том же состоянии полной заброшенности и производящиеся время от времени зимние расчистки не могут уничтожить коренные недостатки канала.

      Кратко резюмируя все сказанное нами, приходим к следующим положениям, являющимся основой для борьбы с горимостью лесов севера:

      1. Психологическое воздействие на население путем чтения брошюр и устройства чтений в смысле необходимости сохранения леса.

      2. Введение в программы преподавания сельских школ воспитания в подрастающем поколении чувства заботы о лесах и стремления к охране его от стихийных бедствий. Попутно позволяем себе отметить, что первое из пожеланий нашло выражение в последнем постановлении губернского земского собрания, ассигновавшего 300 рублей на издание по предложению начальника Управления Земледелия популярной брошюры по борьбе с горимостью.

      3. Широкая колонизация северо-восточных уездов губернии с наделением переселенцев участками земли с предоставлением кредитов на обзаведение хозяйством.

      4. Улучшение путей сообщения и средств сношения на север и в первую очередь переустройство Канала Герцога Виртембергского, как важнейшего и единственного водного пути с севера к портам Балтийского моря и внутрь России в бассейн Волги.

      5. Увеличение кредитов в казенном лесном хозяйстве на содержание лесной стражи и лесокультурные работы.

      В заключение позволим себе указать на широкие перспективы для лесов севера, главным образом Вологодской и Архангельской губерний, площадь которых превышает 60 миллионов десятин.

      Леса эти, представляя собою неисчерпаемый источник для нашего государственного бюджета, в настоящее время более несут убытков от лесных пожаров, чем приносят доход от своей эксплуатации. Цифры доходности с верных лесов не превышают 10 к. на десятину, и это при капитализации такового дохода из 5% определяет стоимость одной десятины в два рубля, что является, конечно, ненормальным и не выдерживает никакого сравнения, хотя бы с лесами Германии, доходность коих в среднем с десятины равна 16 рублям. Такое состояние северного лесного хозяйства неоднократно обращало на себя внимание наших законодательных палат и для иллюстрации того, что можно ожидать от устройства наших северных лесов, мы приведем мнение члена Государственной Думы, докладчика бюджетной комиссии по лесной смете И. А. Меньшикова, который находит:

      «Расходы на нужды лесного хозяйства у нас совсем непропорциональны росту их доходности, и в то время как в уже устроенных лесах Германии на лесоулучшительные работы тратится 10% от валового дохода, у нас же, где леса требуют широкого и всестороннего упорядочения, этот расход равен лишь 4,5%, норма вдвое меньшая.

      Там с десятины берется 186 кубических футов древесины, а северные леса давали в 1901 году не более трех кубических футов».

      Далее г. Меньшиков приводит расчет, что «даже в предположении вдвое медленного прироста северных лесов, то и тогда доходность их может быть увеличена в 30 слишком раз, или иначе говоря, каждая десятина вместо шести копеек может приносить около двух рублей дохода. Когда же будут произведены необходимые затраты на лесное хозяйство (проведены дороги, улучшены сплавы), то доходность поднимется еще значительнее». При такой доходности, леса только наших двух губерний могли бы дать более ста миллионов рублей, между тем теперь и доходность всех русских лесов не достигает этой суммы.

      С увеличением кредитов на исследование и устройство лесов, с устройством путей сообщения размер отпуска из казенных дач севера возрастет, что повлечет за собою возникновение целого ряда предприятий по деревообрабатывающей промышленности. Увеличение нашего лесного экспорта благоприятно отразится на торговом балансе страны и установление благоприятного курса нашей валюты на денежном мировом рынке. После окончания войны возникнет громадный спрос на лес во всех его видах и уже теперь, как сообщает журнал «Лесопромышленник» в корреспонденции из Лондона: «Взоры всех потребителей волей-неволей направлены на Россию, как единственную страну, откуда после войны потребуются неимоверные количества леса, и следует думать, что русские экспортеры сумеют оценить всю важность положения, и когда наступит момент, смогут встретить тот спрос, который неминуемо должен возникнуть». Если таковые перспективы рисуют нам англичане, люди не склонные к преувеличению, то поистине - приходится признать, что спрос на лес будет огромный, и ввиду истощенности лесов Швеции и Норвегии, удовлетворить его может только наша Родина с ее бесчисленными миллионами десятин лесов. При таких перспективах мы должны самое серьезное внимание обратить на наше лесное хозяйство и создать действительные меры борьбы с гибелью наших богатств путем истребления их лесными пожарами.

      Вологда. Апрель.

      В. Никуличев.

     

      Свинцовые месторождения на Илыче.
     

      Полнощная красавица, Царица Севера, жемчужина Востока России, широкая и обильная Печора - правша.

      Полноводие, внушительность дают ей притоки с высот Урала.

      Два брата остяцкой саги: Илыч - в устье своем более широкий, чем Печора, его принимающая, Щугор - быстриной своей оттесняющий материнские воды на полреки, дружно сплели свои истоки над головой младшего брата Подчерема. Широкоустная, длиннодолинная Усса несет все воды Саблинского предгорья. Вот кто питает Печору, а не болотные Кельтма, Сойва, короткие, извилистые Кожва и Цильма.

      Илыч берет свое начало в центре Северного Урала, где высится Тел-поз-из, где две параллели горных кряжей образуют желобовидную долину. Истоки его и Щугора настолько близко сходятся, что зыряне - промышленники-звероловы перетаскивают небольшим волоком лодки с одной реки на другую.

      Двумя этими реками замыкается водный путь в 1000 с лишком верст.

      Вполне доступные для путешественника, они посещались мало. Существуют места, где нога европейца, в полном смысле слова, еще не ступала. А между тем обе весьма интересны и в географическом и в промышленном (полезные ископаемые, хорошие пути сообщения) и в естественно-историческом (разнообразно развитые геологические отложения, богатые и оригинальные флора и фауна) и в этнографическом (зыряне, остяки, самоеды) и просто в бытовом (раскольники) отношениях.

      Илыч - река, как будто созданная для пояснения географического деления рек по течению. Типичная горная речка в верховьях, полноводный быстрый красавец в среднем течении, разливается он в широкоозерный поток перед устьем. Правда, следует отметить особенность течения между хребтами с севера на юг (почти). Там русло узко - сдавлено горами; течение слабо и глубина ровна.

      Илыч зыряне делят до Егра-ляги, левого притока Илыча, на 33 чемкоса (мера расстояния, устанавливаемая трудностью пути, в среднем пять-семь верст).

      Первые восемнадцать до большого села Сар-ю, крупного промышленного центра Илыча (административный в Усть-Илыч), вторые пятнадцать до Егра-ляга-дор, последнего поселка на реке. А выше идут лишь избушки звероловов и рыболовов.

      Чемкосы следующие: Емель-шор (ручей Емельяна), Пал (паленое место), Пал-ды юр (головообразный остров, покрытый горелым лесом), Пал Иван шор, Пал Иван шор, Захар Олек керка (изба Алексея Захаровича, очевидно богатого мужичка), Челэч-ды (остров, покрытый лопухами (Petasites tomentosus), Из-ныр (камень-нос), Когил-дын, Максим дын, Комыса-ды-юр (остров хариусов), Комыса-иоль (речка хариусов), Сюм-слуда (ржавая слуда), Бэла-слуда (пегая слуда), Габэ (Гаврило), Еремей, Кырта-жя-шор (овраг, заросший лиственницей), Олкэч (душа зайца), Сар-ю (царская река), далее: Ыджыд-лугья-ды (большой луговой остров), Ичет-иоль (маленькая речка), Бадья-ичет-ды (маленький ивовый остров), Нияшор-иоль (речка ручью подобная, заросшая лиственницей), Из-пырэд (уходящая в камень), Из-лек-кырта (скала опасности, порог злого духа), Молибэна-иоль, Ань-ючоль (речка женщины), Патракарьем-иоль (река Патрикея), Кюр-Степан керка (изба Степана на болоте), Шежим, Микол-иоль (речка Николая), Кос-ю (порожистая река), Ляга-ды, Егра-ляга-дор (окрест Егра ляги) - остяцкая остановка.

      За последнее время колонизация очень медленная проникла по реке еще на три чемкоса: Кузь-вомын-иоль (река длинноустная), Иоль-кырта (река со скал сбегающая), Шантем-прилук.

      Конец этого 18-го чемкоса, расположенный как раз на излучине реки, где северо-южное течение заворачивает на запад, и будет известен, как первое и пока единственное на Северном Урале месторождение свинца.

      История его коротка: насчитывает лишь несколько лет.

      Охотники зыряне еще в прошлом столетии подбирали блестящие куски руды в береговой осыпи, топили на кострах и отливали стержни, носимые около пояса, от которых крепкие зырянские зубы по мере надобности откусывали пули.

      Но вот в 1910 году едет на Илыч Начальник Вологод. Упр. Земл. и Гос. Имуществ И. М. Шемигонов. Он поднимается в лодках до Шантем-прилук и останавливается здесь на ночевку в «керке» старовера-рыболова.

      Брат старовера - человек бывалый (солдат) приносит «барину начальству» светлый кусок руды. Месторождение было открыто. И. М. Шемигонов на берегу у самой почти воды поставил заявочный столб с инициалами Управления и тем самым местность на 4 кв. версты закрылась для частного горного промысла.

      Достоверно можно заключить, что Колумб месторождения не видал ни главного, ни второстепенных пластов руды. Это подтверждается, как описанием Шемигоновым месторождения, так и свидетельством живущих в «керке». Кроме того, образцы руды, вывезенные Шемигоновым и находящиеся в музе Общества из. Сев. Края указывают, что они не были выбиты из пласта, а собраны в общей осыпи на берегу реки.

      Самое месторождение отстоит от реки Печоры в 190 верстах, и от Троицко-Печорского в 231 верст.

      Огромная заслуга И. М. Шемигонова в том, что он составил подробную карту Илыча и заинтересовал своим открытием правительственные круги, чего результатом и была поездка горного инженера Н. И. Эрасси, предварительный отчет которого о поездке напечатан в работе горн. инж. В. Н. Мамонтова «Геологические исследования и полезные ископаемые в районе Ухта - Печера Камской железной дороги».

      Второй, побывавшей на месторождении - специалист - тоже не добрался до главного пласта руды. Да и мелкие им были открыты не все в районе прилежащей главному пласту местности, не говоря уже о другом береге и довольно крупных гнездовых включениях на границе известняков и сланцев на том же берегу.

      Общий геологический очерк просит известных поправок и дополнений, заключение же о технической ценности залегания сделано поспешно и построено на неверных, точнее на неполных, наблюдениях: поспешно, ибо под руками не было анализа руды, неполность наблюдений - пропущено много легко находимых пластов породы. Но во всяком случае единственным более или менее научным описанием месторождения является упомянутое, и считаться серьезно приходится лишь с ним.

      В 1911 году летом на это месторождение состоялась экспедиция четырех студентов разных высших учебных заведений с целью познакомиться с Илычем и кстати выяснить условия свинцовых залеганий.

      Наблюдения, сделанные ими, сводятся к следующему.

      Начиная от Из-пырэд, берега Илыча сложены карбоновыми известняками сильно битуминозными, издающими сернистый запах при раскалывании.

      Около Патракарьем-иоль при раскалывании слышен ясный и определенный запах нефти.

      Чем ближе к Шантем-прилук, тем известняки становятся светлее - голубеют. Сланцеватость часто заменяется определенной крупной кристалличностью и переходит в отдельности: плито- и кубообразные. Перед Егра-ляга известняки прокалываются массами прослоев и прожилков известкового шпата разной чистоты от мутно-желтого до прозрачного с ясно выраженной спайностью.

      На правом берегу у Шантем-Прилук толща их достигают 3- 4 футов .

      Левый берег у Шантем Прилук, где и найдено месторождение, есть голубой известняк, почти параллельно наложенный, мраморовидно испещренный жилками мутно-белого известкового шпата. Выветривание отложений идет глубоко, благодаря чему берег представляет собою ряд уступчатых скал с крайне прихотливыми очертаниями. В расстоянии от «керки» около версты и находится заявочный столб Шемигонова, причем правее него находится большая осыпь (плитки) известняка. В ней очень часто попадаются куски руды.

      Над осыпью расположена, закрытая еловым лесом, главообразная скала. Ей сопутствуют справа и слева башнеобразные уступы, соединенные почти овальными перемычками основной породы. У подошвы этой главообразной скалы и был найден главный пласт руды толщиною до 1? футов.

      Общее простирание известняков по Илычу на СЗ наблюдается и здесь. Причем по реке имеется ряд седел и мульд с осями СЗ. Свинцовое месторождение одно из седел, у которого правый бок смыт волнами Илыча.

      За несколько верст выше Шантем-прилук, Илыч промыл русло поперек седла, и как раз в том месте переходит он из тихой котловинной реки в быструю и порожистую. Разрез этого седла с ясно выраженным падением, и имеется на правом берегу Илыча выше Шантем-прилук.

      У последнего оно маскируется смытием праваго бока (по течению реки) и разрезом берега как раз посредине, по оси седла, благодаря чему падение в этом месте равно 1-2 градусам.

      Слева, выше по течению, к известнякам Шантем-прилук примыкают за излучиной сланцы с весьма большим и несогласованным падением.

      Над ними лежат также несогласованные с Шантем-прилук, но петрографически те же известняки. Все это указывает на известную дислокацию отложений. Сланцы начинаются от заявки Шемигонова в 1? верстах, а в 40 саженях от нее на протяжении около 100 сажен идет стенообразный прямолежачий берег с осыпью у самой воды; в нем найдены были два прожилка чистого свинцового блеска, хорошо кристаллизованного, толщиною 1-2 сантиметра: один, тянувшийся на несколько сажен в длину, другой над ним в расстоянии 40 сантим., быстро выклинивавшийся. В осыпи найдены были куски руды.

      Есть указание Кейзерлинга о нахождении им на Илыче: Orthis calligramma, Orthis parva и Orthisina inflexa, но без точного указания на район; судя по глухому описанию - около Егра-ляги, а потому отложения по Илычу были отнесены к силурийским.

      Но с этим трудно согласиться. Несмотря на тщательные поиски, не удалось найти ни одной окаменелости; породы в палеонтологическом смысле немы: сильно метаморфизованы. Если же принять в расчет известняки Кос-ю и Патракарьем-иоль, изобилующие кораллами: (Syringopora, Lonsdaleia, Lithostrotion), криноидеями, и несомненная находка здесь Productus giganteus, то об известняках Илыча не может быть двух мнений.

      Происхождение свинцовых руд - метазоматическаго характера, т. е. руда возникала путем обменного разложения притекавших растворов с коренными боковыми породами. Доказательством тому служат: куски известняка, окруженные рудой и псевдоморфозы галенита по кальциту.

      Возникли руды путем поднятия глубинных растворов, т. е. способом, именуемым аногеновым. Минералогически руда является свинцовым блеском - галенитом PbS. И в малых жилах и в пробах, выбитых из главного пласта, явственно видны кубические кристаллы PbS. Под влиянием атмосферных углекислоты и кислорода поверхность пласта покрыта слоем вторичных минералов: церуссита, англезита, свинцового шпата и охры.

      Анализ инженера Киблера дал такие результаты: свинца 61, 12%, много - цинка, железа, магния и серы и следы мышьяка.

      Инженер Эрасси анализов пока не производил.

      А анализ, проделанный нами, дал такие результаты: качественный: Pb, S, Ca, Mg, следы Fe; количественный Pb - 76, 97.

      После продолжительных поисков в окрестных местах нам удалось обнаружить на правом берегу, где Илыч меняет направление своего течения еще два прожилка толщиною не больше сантиметра, в расстоянии от заявочного столба до 2-х верст. В виде окатанных валунов удалось найти куски руды у воды выше заявки на 1 – 1? вер., что указывает на необнаруженные еще пласты, подвергшиеся сильному выветриванию.

      Ввиду несомненно гидрохимического происхождения руды и ввиду отложения ее путем выполнения пустот и трещин говорить о какой-нибудь закономерности следования пластов не приходится. В доказательство чего достаточно привести терминологию для форм отложений метасоматического характера.

      Американцы имеют: scheets (листы), Hats (пологие жилы), bunches (желваки), runs (прожилки), pipes (трубы), gash veins (рубцовые жилы) и т. д.

      Но контакт со сланцевыми породами, сильная метаморфизация пород, доломитизация, обилие прожилков известкового шпата заставляют надеяться на возможность нахождения крупных залежей руды.

      Для параллельных иллюстраций приведем ряд кратких описаний свинцовых месторождений в других странах.

К титульной странице
Вперед
Назад