В Германии, в окрестностях Ахена, находятся богатые залежи свинца в каменноугольных отложениях. Рудоносность особенно велика в нижнем карбоне. Стратиграфически отложения представляют собою ряд седел и мульд, нарушенных взбросами. По линиям последних и идут, выполняющие трещины, жилы.

      В Бельгии, около Льежа, крупное месторождение тоже в каменноугольных отложениях.

      В Америке, в Канзасе и юго-западном Миссури, свинцовые месторождения подчинены исключительно нижнему каменноугольному известняку и проявляют крайнее разнообразие в формах отложений (runs, flats, openings, pipes, crevices и scheets). Свинцовый блеск в этих месторождениях очень беден серебром и совершенно не содержит сурьмы.

      В Колорадо, около Ледвилля, в горах лежит на подстилке из гнейсов, гранитов и кембрийских кварцитов доломитовый голубой известняк карбона. Рудоносность его особенно велика. Минерализация известняка явилась следствием порфировых в него интрузий. Связь с порфирами доказана анализом последних. Свинцовый блеск в жилах сопровождается серебром и золотом. Руды содержат 20% свинца и 0,225% серебра! В 1905 году добыча свинцовых руд достигла 2,483,875 долларов.

      В Лэк-Виллей (Новая Мексика) свинцовые руды залегают вдоль контакта голубого и криноидеевого известняков.

      В Мексике (Сьерра Невада) имеются в каменноугольном известняке свинцовые руды в виде неправильных ветвеобразных, штоко- или трубообразных залеганий. Таковы факты горной науки.

      Во всей своей заметке мы стоим только на опытной стороне дела, описываем, иллюстрируем, сравниваем, воздерживаясь от каких-либо выводов.

      Настолько мало в геологическом отношении обследован Илыч, настолько капризны метасоматические отложения, что странным кажется похоронный вывод инженера Эрасси: «данное месторождение не заслуживает разведки».

      Тем более его расчет стоимости руд весьма приблизительного характера.

      Для блага Севера, для процветания родного нашего края значение подобных руд неизмеримо, а потому станем исследовать и исследовать.

      С. Перов.

     

      Из Вологодской старины.

      (Статистический отчет г. Вологды за 1836 год. –

      Записки Витушешникова «Состояние атмосферы» 1832-1841 г.г.).

     

      Социологи учат, что те города имеют все шансы стать большими и разрастись, которые являются по преимуществу городами потребителей. Большие города потому так выросли, что они составляют местопребывание наиболее крупных и исключительных потребителей, и расширение городов в сущности обязано тому, что в них концентрируется потребление.

      Чисто торговые города или города с развитой промышленностью никогда не достигают такого роста, как города, являющиеся местожительством и средоточием потребителей. Например, в западной Европе такой торговый город, как Бристоль, или такие города, как Экстерн, Линн, Норвич, Ярмут в Англии, насчитывают не более 30-40 тысяч жителей, тогда как Лондон далеко шагнул за полмиллиона. Промышленные центры, горнозаводские города Западной Европы или центры домашней промышленности в Англии и Германии представляют собой средние или маленькие города, тогда как столицы, в которых проживают те, кто только потребляет продукты, а сам их не производит, неимоверно разрастаются.

      Это общее положение социологии и политико-экономии уместно применить и к Вологде.

      Вологда в первой половине прошлого века представляла собою маленький городок с ничтожным количеством жителей. На пространстве почти целого столетия этот город почти не рос. Так, по данным Н. Суворова, в начала 18-го столетия (1713 г.) в Вологде было 13,704 жителей, по данным Засецкого, в конце того же века (1782 г.) число жителей в Вологде было приблизительно около 11-12,000 ч., по данным Брусилова (1833 г.) 14,408 человек, по данным «Статистического отчета г. Вологды за 1836 год» - 16,278 человек.

      Таким образом, на протяжении слишком целого столетия численность городского населения Вологды почти не возросла (13,704-16,278).

      Этот ничтожный рост населения объясняется, разумеется, тем, что население городов растет не физически, а социологически, не от естественного прироста, а от централизации в городах населения страны. По данным «Статистического отчета за 1836 г.» в течение года родилось в Вологде 591 чел., умерло 572. Социологически же прирост населения был ничтожен.

      Слабая концентрация окрестного населения в Вологде объясняется именно тем, что в городе издавна был небольшой процент потребляющего населения. По данным 1836 года, потребляющее и непроизводительное население города составляло от 21 до 27%, и в абсолютных цифрах представлялось совершенно ничтожным. Духовных в городе было 1,181, монашествующих - 31, дворян - 522, благородных - 1,024, приказных - 339, разночинцев - 465, а всего потребляющего, но не производящего населения - 3,562 души. Сюда же следует отнести солдат служащих - 963.

      Чем больше эта часть городского населения, тем более требуется производительной части населения, на долю которой выпадает удовлетворять потребности части населения потребительной. При малой же развитости путей сообщения, естественно, что необходимость в продуктах для потребительной части городского населения должна вызвать к жизни промышленность и торговлю. И промышленность, и торговля Вологды вырисовывается в тех же мелких цифрах.

      Мы видим в Вологде 30-х годов прошлого века 328 ремесленников с 415-ю работниками и учениками. Эти ремесленники работали, очевидно, на местный сбыт, что явствует из самого свойства их профессии. Они удовлетворяли потребность в пище (23 хлебников, калашников и булочников, 8 мясников, 7 колбасников и пряничников), в одежде (19 портных мужских и 17 женских, 32 сапожника, 10 башмачников, 3 шапочника), в жилище и предметах домашнего обихода (31 столяр, 5 маляров, 8 медников, 9 красильщиков, 9 кожевников, 2 стекольщика, 5 скорняков, 19 гончаров и кирпичников, 6 парикмахеров и фельдшеров, 1 мыловаренный мастер, 12 свечных), в предметах роскоши (4 часовых дел мастера, 14 золотых и серебряных дел мастеров, 14 резчиков, 4 золотошвеи, 8 табачных мастеров).

      Промышленность фабрично-заводская занимала 261 работника. Эта промышленность имела сильную тенденцию падать. Иллюстрацией этого могут служить следующие цифры:

     

      В 1836 году мы встречаем в Вологде тиковую фабрику купца Никифорова, приготовлявшую до 100 тысяч аршин тику, и два сахарных завода почетных граждан Витушешниковых, причем «Статистический отчет» отмечает, что один сахарный завод уже бездействует, а из числа кожевенных заводов бездействуют 5, и из прядильных - 2. В сравнении со слабо развитой промышленностью, с промышленностью, обреченной на неизбежное умирание вследствие отсутствия спроса на месте и дороговизны вывоза - вологодская торговля представляется значительной. По отзыву того же «Статистического отчета за 1836 год», «главный предмет здешнего купечества есть торговля хлебом», который сплавляют к Архангельскому порту, закупка и отправка в Архангельск и Петроград холста, масла коровьего, мяса, птиц, пеньки, льна, сала, дегтя, кож, щетины и прочих товаров. Однако вся эта торговля ничуть не способствовала росту города, а торговля для Вологодского местного потребления выражалась в очень небольших цифрах, сообразно малому проценту потребляющей части населения. Магазинов в городе считалось всего 3, лавок с товарами в рядах 273, в том числе с красным товаром 26, хлебных и харчевых 31, москотильных 27, овощных 20, холщевых 38, рыбных 20, мясных 22, кожевенных 21.

      На этом экономическом базисе мог развиться город небольшой и малокультурный. И действительно, в Вологде того времени из 73 улиц мощеных было только 15, из которых камнем было мощено 11, а 4 – деревом, из числа площадей только половина (4) были мощеные. Из домов только 64 были каменных, на 1,246 деревянных, 73 городских улицы освещались 52 фонарями

      У меня нет сведений о культурном облике этого города. «Статический отчет за 1836 г.» дает сведения лишь об учебных, благотворительных и «исправительных» заведениях. Мы видим из него, что в Вологде в ту пору была семинария с 371 учащимся, гимназия с 130 учениками, уездное и приходское училище с 185 учениками, училища при семинарии с 552 учениками и женский пансион, в котором обучалось 18 девиц. Из благотворительных заведений «Статистический отчет» перечисляет больницу, дом для неизлечимых, дом умалишенных, богадельню на 52 кровати, пансион для бедных благородного звания детей, больницу при семинарии, городскую богадельню и две духовных богадельни при Девичьем монастыре и при церкви Николая Чудотворца.

      Трудно судить по таким скудным данным о духовном облике горожанина или, как тогда принято было говорить, «гражданина» в противоположность сыну деревни – «крестьянину». Мы не имеем сведений о книжных и писчебумажных магазинах (по-видимому, их вовсе не было в Вологде, и потребность в их товаре удовлетворялась «москотильными» лавками, которые в год получали 20 штук «чернильных орешков»). Нет никаких данных утверждать, что в Вологде были в то время библиотеки и читальни и какие-либо разумные развлечения для населения. Очевидно, свой досуг приходилось тратить в 2 «ресторациях», 2 «харчевнях», «ведерном питейном доме», «лавочке штофной», 20 «лавочках распивочных» и 14 «винных ренсковых погребах».

      Духовные потребности населения в ту пору целиком сосредотачивались на потребности религиозной, и эта потребность удовлетворялась в Вологде даже с избытком. По крайней мере, «Статистический отчет» замечает, что «Вологда числом церквей пропорционально числу жителей превосходит самую Москву, между тем как в сей последней на 309.324 жителя считается 389 церквей, в Вологде 50 церквей на 16278 человек, все они каменные, при церквях приделов 98, при церквях колоколов 400, крестных ходов в году 18».

      Для того чтобы судить о духовном облике «гражданина», о его времяпрепровождении и интересах, мы обратимся к хранящимся в Вологодском Музее запискам купца Витушешникова, обнимающим период с 1 мая 1832 по 29 марта 1841 года.

      Купец Витушешников принадлежал к самым верхам городского населения. Владелец сахарного завода, соляных приисков, градской голова и коммерции советник, по своим торговым делам ежегодно посещавший Нижегородскую ярмарку и Петроград и ежегодно же совершавший путешествие на северо-восток до Сереговского завода, - это человек, естественно, стоял по своему умственному развитию выше окружающей среды, и его умственные, или даже просто жизненные, житейские интересы могут служить доказательством того, какими интересами и запросами жило и могло жить тогдашнее вологодское «гражданство».

      Витушешников вел записки «о состоянии атмосферы». Изо дня в день он аккуратно записывал температуру утром, днем и вечером, уровень воды, погоду, все атмосферные явления, и в эти записки вкрапливал, очевидно, те события вологодской жизни, которые ему казались выходящими за рамки повседневщины и почему-либо останавливали на себе его внимание. При таком характере записок Витушешникова мы вправе смотреть на отметку в них событий вологодской жизни, как именно на то, что интересовало тогдашнего «гражданина».

      Как заведенная машина, катилась эта жизнь, день за днем, сегодня, как вчера, завтра как сегодня. Шла зима, за ней весна, за весной лето, наступала очень, и за ней зима. И так из года в год. И мы видим, как приготовляются к весне, как, проведя лето, готовятся встретить холодную зиму. Эта смена времен года – единственное разнообразие в жизни горожан. «Сегодня пили чай первый раз в беседке», значит, началась весна» «ездили кататься в ботике до пустыни», стало быть, настало лето. Ежегодно в записках повторяется одно и то же единственное развлечение: «ездили в Семенково ловить рыбу», и только раз, как нечто особенное, отмечено: «и возвратились ровно в 12 часов ночи». И за все 10 лет только раз в записках отмечено кратко и лаконично: «был в театре».

      Как события особливые, привлекающие внимание, Витушешников отмечает «свадьбы» своих знакомых и известных горожан. «Максим Иванович Баранов венчался с Юлией Викторовной Прототьяконовой». «У Максима Ивановича Баранова сегодня обедали за свадьбу». «У Жаркова в сей день был для молодых Баранова стол». «Сего дни было у Ив. А. Никифорова венчание дочери за Коноплева», «у Никифорова был свадебный стол, и я был до 10 час. веч.». «Сего дни было венчание Ник. Як. Сарафанова на дочери Василия Колесова». «Сего дни у Грудина была свадьба. Иван Н. Холуев женился на Александре Ф. Грудиной». «Сего вечера у Леденцова был сговор Агнии Мих. за Дмитрия М. Серкова». «Сего дни по вечеру ездил на свадьбу Николая Фед. Коноплева, который женился на дочери Скудельникова». Кром свадеб, отмечаются и другие житейские события: «Помер Павел Иванович Волков», «хороняли Волкова». «Сего вечера крестил у Федора Ник. Бунакова сына Петра».

      Мирную, покойную жизнь «гражданина» нарушало такое стихийное бедствие, как пожар, и все пожары отмечаются в записках Витушешникова. «Загорелась дер. Дьяково и выгорело 12 домов». «Сего утра в 9 часу в Колашной улице был пожар, сгорел дом со всеми службами Картышева, и другой сломали». «Сего дни был очень густой воздух, и запах дымом от горевших лесов». «В первом часу ночи сгорел дом покойного Мудрова». «В сию ночь в 2 часа был пожар, сгорел маслобойный завод у Митрякова». «Сего вечера в 10 ч. был пожар, загорелось в конюшне у Зебера и сгорел его сарай, конюшня и баня, и у Зубова конюшня и погреб». «В 11 часов на Глинках загорелось, и сгорели 2 кузницы Палканова и Щучкина». «Сего числа по утру сгорела дер. Горки 22 дома», «выгорело Хреново». «Сего вечера в 11 часу был пожар в Турундаеве, сгорели 4 дома».

      При такой бедности впечатлениями жизни городского жителя событиями выдающимися, разумеется, представлялись разного рода торжества в городе. Мы не будем перечислять указаний на церковные праздники и крестные ходы, которые неукоснительно помещены в записках Витушешникова с отметкой даже, какое количество народа посетило их, - много или мало. Остановим внимание только на особых отмеченных автором событиях: 1834 г. 6 декабря – «сего числа в доме Дворянского Собрания был у купцов обед. Кушали 109 человек. Вечером бал у дворян». 1836 г. 31 декабря. «Сего дни у губернатора был бал». 1837 г. 31 декабря. «Сего дни от общества был обед в доме Дворянского Собрания, кушало до 100 человек». 1838 г. 1 января: «Сего числа выбранным от купцов на службу была в Соборе присяга, и я вступил в должность градского главы. Вечером у дворян был ужин». 1838 г. 21 декабря. «Сего дни в собрании был обед». 1839 г. 31 декабря. «Сего вечера у военного губернатора был бал и ужин, народу было очень много, около 300 человек».

      Таковы были проявления общественности в тогдашней Вологде. Расчленение городских сословий еще не ушло далеко, и «граждане» объединялись на балу у губернатора по 300 человек. Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой...

      «Во глубине России» царила в области мысли «вековая тишина», а в столицах уже в это время «был шум, кипела словесная война»: ведь, как раз к этому времени относится и высылка Лермонтова из Петербурга, арест членов кружка Герцена и ссылка редактора «Телескопа» Надеждина в Устьсысольск. Все эти события не отражались ничем на жизни Вологды. Она в 30-х годах прошлого века всецело жила жизнью русского города, описанного в «Мертвых Душах» Гоголя.

      Вл. Трапезников.

     

      Материалы по флоре мхов юго-западной части

      Вологодской губернии.

      И. Перфильев (Харьков).

     

      В томе XIV трудов Ботанического сада Юрьевского Университета был помещен список мхов, собранных в Вологодской губернии (в юго-западной ее части по преимуществу). Настоящий небольшой список является дополнением к нему. Вошедшие сюда виды собраны автором совместно с Г. И. Ширяевым во время экскурсий в течение весны и начала лета 1912 г., за исключением 5 видов (оговоренных), собранных А. А. Снятковым. Из 25 видов, помещенных в этом списке, 10 видов и 3 вариетета являются новинками для Вологодской губ.: они отмечены звездочкой. Проверка определений и постановка диагнозов сделаны В. Ф. Бротерусом в Гельсингфорсе, за что приношу ему глубокую и искреннюю благодарность.

     

      I. Hepaticae.

      1) * Cheiloscyphus polyanthos (L.) Cord. Окрестности г. Вологды: 1) лиственный лес, на земле в одной дерновине с Hylocomium prolif. 23.IV.1912. Ster., 2) у дер. Бывалово, на коре Alnus – 23. IV.1912. Fret.

      2) * Lepidozia reptans (L.) Dum. Вологодский уезд, на пне. 30.IV.1896. Собр. А. Снятков.

      3) * Plagiochila asplenioides (L.) Dum. Окрестности гор. Вологды, близ Поповки, на кочках луга. 8. IV.1912. Ster.

     

      II. Musci frondosi.

      4) - Acrocladium ciispidatum (L.) Lindb. Окрестности гор. Вологды. На дне речки Евковки, на камнях. Очень обильно. 30. IV.1912. Ster.

      5) * Amblistegium varium (Hedw.) Limpr. Окр. г. Вологды, бл. д. Бывалова, на коре ольхи, вместе с Cheiloscyphus polyanthos. 23. IV.1912. Fret.

      6) - Barbula fallax Hedw. Окр. гор. Вологды. На глинистой тропе просеки, на ст. Дикой. 23. V.1912. Fr.

      7) * Brachythecium curtum Lindb. Вологодский у., Северная ферма. Fr. Снятков.

      8) * Campylium stellatum (Schreb.). Окр. г. Вологды. Поповка. На коре осины близ земли. 23. IV.1912. Ster.

      9) - Dicranella varia (Hedw.) Schpr. Окр. г. Вологды. На глинистой тропе, на ст. Дикой, по просеке. 26. V.1912. Fr.

      10) * Dicranella subulata (Hedw.) Schpr. Гор. Вологда, в саду на тропе. Глина. 29.III. 1912. Fr.

      11) - Dicranella cerviculata (Hedw) Schpr. Окр. г. Вологды. На сухом обнаженном торфе в Кувшинове. 24.VI.1912. Fr.

      12) - Drepanocladus Sendtneri Sch. var. * Wilsoni (Sch). Окр. г. Вологды. Луговое болото бл. Введенского кладбища, в воде. 29.V.1912. Ster.

      13) - Drepanocladus uncinatus Hedtir. var.* plumutesutn. Грязовецкий уезд, на коре березы, бл. земли. 16.VI.1912. Ster.

      14) - Fissidens adianthoides (L.) Hedw. Окр. г. Вологды; бл. дер. Бывалова, в ольховой заросли. 23.VI.1912.. Fr. Очень обычный вид, всюду встречающийся на влажных местах среди дерновин других видов, особенно Mnium’ов.

      15) * Fontinalis Dalecarlica Schimpr. Вологодский у., Северная ферма. Fr, А. Снятков, 1896 г.

      16) - Grimmia apocarpa (L.) Hedw. и. rivulare Schwaeg. Вологодский уезд. Северная ферма. Fr. А. Снятков.

      17) - Isopterigium pratense (Koch). Окр. г. Вологды, ст. Дикая - на коре березы. 26.V.1912. Ster. и там же на моховом болоте. Ster.

      18) - Leskea polycarpa Ehrh. Гор. Вологда. На коре ивы, в саду. 6.VI.1912. Fr.

      19) - Mnium punctatum Hedw. Вологодский у. Подгорное, в лесу; 24.VI. Ster. А. А. Снятков.

      20) - Neckera pennata Hedw. Грязовецкий у. На коре деревьев - близ земли. Разъезд № 2, по М.-Яр. ж. д. 6.VI.1912. Fr.

      21) * Physcomitrium piriforme (L.) Brid. Окр. гор. Вологды, на глинистом обнажении, по Пошехонской дороге. V-1912. Fr.

      22) * Plagiothecium silvaticum Hedw. (L) Br. et. Sch. Окр. Вологды. Ст. Дикая, хвойный лес. 1912. Fr.

      23) - Pohlia nutans (Schreb.) var. longiseta * Brid. На гнилых пнях в Михальцевском сосняке, в окр. гор. Вологды. 24.VI.1912.. Fr.

      24) - Sphagnum platyphyllum Sull. Warnst. В хвойном лесу (Михальцево), Вологодский y. Ster. 1912.

      25) - Tortula aestiva (Brid) P. d. В. На каменной стене Прилуцкого монастыря, в окр. г. Вологды. 20.V.1912.. Fr.

     

      По деревням Олонецкого края.

      (Поездка в Каргопольский уезд).

     

      Давно, лет 20 тому назад, у меня зародилась мысль побывать в северо-восточной части Каргопольского уезда, Олонецкой губернии - в местностях: «Мехренга», «Моша» и др., как наиболее глухих и удаленных от больших проезжих дорог и интересных в этнографическом отношении. Кроме того, меня интересовало и своеобразие природы в тех местностях. Я знал из рассказов лиц, бывавших там, что в одной Моше, наприм., имеется более 70-ти озер, и вся волость эта расположена по берегам их.

      Надеялся я найти там и богатый сказочный материал.

      Летом 1913 года, заручившись свидетельством на право собирания этнографических материалов, любезно мне выданным г. Председателем Отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук - академиком А. А. Шахматовым, - я это свое давнишнее намерение и осуществил. Запасшись фотографическим аппаратом и разной провизией, мы с сыном Константином и двинулись туда в начале августа по Архангельской жел. дороге до ст. «Няндома» (278 верст от Вологды).

      Не буду описывать своих железнодорожных впечатлений, - они так обычны и так скучны. Начну со станции «Няндома». Расположена она, как уже сказано, в 278-и верстах от г. Вологды, почти на половине пути к Архангельску; на этой станции сменяется поездная бригада, и есть железнодорожное депо, больница, школа и т. д., словом - станция большая, от которой идет проселочный тракт с одной стороны на Каргополь, с другой - на Шенкурск, Архангельской губ.

      Но как всегда, русская действительность привыкла показывать для проезжающих свои неожиданности. Так случилось и с нами. Когда мы вышли из вагона и пришли в вокзал, чтобы справиться в почтовом отделении: нет ли на мое имя пакета из Каргопольской Земской Управы, которой я перед отъездом послал деньги и просил выслать карту своего уезда, адресовав ее на ст. «Няндома», - то каково же было мое удивление, когда мне сказали, что на этой станции (такой большой) нет почтово-телеграфного Отделения, а находится оно в поселке, отстоявшем версты за 1? или за 2 от станции.

      Спросили о постоялом дворе или трактире, где можно было бы переночевать, и получили тот же ответ, что и это все находится в том же поселке. Лошадей, чтобы доехать туда, нет, а между тем ночь была темная, накрапывал дождик; идти в поселок пешком, с багажом, конечно, было немыслимо и мы стали ждать, пока наша же обычная тройка: «авось, небось и как-нибудь» не выручит нас. Сидим у буфета и ждем. И, действительно, выручка не замедлила последовать: вскоре же кто-то приехал на станцию, и я подрядил обратного ямщика довезти нас до этого таинственного поселка. Ямщик согласился, и мы поехали на земскую станцию, находившуюся там же. Поселок оказался очень большим: тут и земская лечебница есть, и железнодорожная, есть и почтово-телеграфное отделение и земская станция, и училища земские и железнодорожные и... лавки, лавки без конца!

      Переночевав здесь, наутро прихожу в почтовое отделение и спрашиваю об упомянутом пакете. Но там никакого пакета мне не оказалось, как нет его и до сих пор; не только карты уезда, но даже и ответа от Земской Управы не получил, и куда мои злополучные 2 рубля, посланные на карту уезда, девались - не знаю *) [Впоследствии деньги эти Каргопольская Земская Управа вернула мне в Вологду. - Прим. авт.].

      На утро тот же ямщик, который привез нас в поселок, опять приходит и подряжается доставить нас до самой Моши, волок до которой от Няндомы - 40 верст, а до волостного Правления - 43 версты, причем никаких деревень поблизости нет.

      Поехали... Дорогою наш возница, и без того уже выпивший, то и дело вынимал из кармана бутылку с водкой и прикладывался к горлышку ее, все более и более хмелел и становился развязнее.

      Дорога все время идет густым сосновым и еловым лесом, со следами по обе стороны недавнего лесного пожара, происшедшего, по словам ямщика, от поджога. Поджог этот в казенных дачах делается ради того, чтобы растущий огромный лес, стоящий по таксе на продажу очень дорого, - купить потом подешевле - за ? стоимости, как лес «мертвый», потому что он после пожара сохнет (становится «мертвым») и валится. Однако, для сбыта на железную дорогу или для распиловки - этот лес еще не представляет собой брака («фаута»).

      Местность очень холмиста и, кажется, мы и 10-ти сажен не проехали прямой, ровной дорогой до выселка «Березово», а все или под гору спускались, или поднимались в гору; между холмами неизбежно, то и дело, находились озерки.

      Наконец приехали в «Березово».

      Отец нашего Семена (так звали ямщика), видя его пьяным, страшно разругал его и ссадил с козел, а нас пригласил в комнаты, так как пожелал перепрячь лошадей.

      «Ведь дурак-то не кормил целые сутки лошадок, - все пропил», сказал он.

      Сидя за чайком, мы разговорились с Манушкиным (фамилия отца нашего ямщика). Я спросил его, давно ли он поселился здесь и почему? Он ответил, что сюда в Березово поселился давненько уж.

      Причина, побудившая его выселиться из деревни, находящейся в 34-х верстах от «Березова» и в 20-ти от «Половинного»1) [второй выселок Манушкина], заключается в следующем. Нужно сказать, что крестьянские наделы здесь огромные - по 70 дес. на душу, а так как он владел на 5 душ, то и пай его в общине выражается в 350 дес. Полевой же, так сказать, круг около деревни мал, и весь надел, большею частью, находится здесь. Понятно, что в 20-ти и 35-ти верстах от деревни обрабатывать землю неудобно и вот он, будучи к труду «солощой» (жадный, охочий), пожелал переселиться сначала сюда, в «Березово»; для этого пришлось оставить обработанную уже, культурную землю общин и взять пустырь, где в то время один лишь сенокос был расчищен по речке Ихте, и больше ничего. Общество, в свою очередь, перевезло все его строения на новое место бесплатно и помогло ему еще прибавкой 50-ти десятин земли, имея в виду, что получает от него готовую уже пахотную и сенокосную землю, а ему, взамен того, отдает лесную, которая в то время не имела почти никакой цены.

      Таким образом, на двух «выселках» у Манушкина имеется около 400 дес. земли.

      Теперь его единственное желание - закрепить за собой всю эту землю от общества. От проезжих он знает, что есть такой закон (9-го ноября и 14-го июня), по которому возможно это сделать и вот теперь он каждого проезжающего спрашивает, как и с чего начать это укрепление.

      В «Половинном» он выстроил дом потому, что тут открылась земская станция, содержателем которой он и состоит.

      Раньше дорога эта имела местный характер и была очень мала, но с проведением Архангельской жел. дороги и с устройством станции «Няндома», она стала служить подъездным путем к станции не только всей Каргопольской местности, но и для жителей Шенкурского и отчасти Вельского уездов. Каргопольское земство приняло ее в свое ведение: расширило этот тракт, устроило прекрасные мосты и учредило станции, которые в то же время служат и почтовыми, так как земской почты здесь нет, а ходит государственная на Шенкурск, Архангельской губ.

      Далее, имея в виду, что волок от «Няндомы» до первой деревни на Моши - 40 верст, а до волостного Правления - 43 вер. и, конечно, такой большой перегон для лошадей не по силе, земство решило устроить на половине этого волока станцию, вот почему она и носит название «половинной». Отсюда и возник новый «выселок».

      Напившись чаю и видя лошадей запряженными, мы стали одеваться, чтобы ехать дальше, на этот раз с самим стариком, как вдруг в соседней комнате что-то зазвенело и затрещало; старик бросается туда и мы за ним, наконец старик махнул рукой и побежал за «Сёмкой». Оказывается - это звонил телефон. Все станции и волостные Правления от Каргополя до Моши снабжены этими аппаратами, причем дело обстоит так, что, если напр., вы даете сигнал кому-нибудь по телефону, то моментально этот сигнал отзывается на всех станциях и Правлениях, так что ваш разговор могут подслушать на любой станции, что, впрочем, строго запрещается в «Правилах пользования телефоном Каргопольского земства», вывешенных в каждой станции, в каждом волостном Правлении.

      Приходит Семен, сильно пошатываясь, и ворчит про отца: «Ругать так мастер, и хуже нет меня, а чуть дело, так опять тот же «Сёмка» иди, а сам боится и подступиться.

      Берет трубку и слушает. Отец спрашивает: «Кого?» - «Какого-то Степана Ивановича». Я спрашиваю: «Да куда телефонируют-то?» - «Да Бог знает, где такой есть!..»

      Хотел было я рассмотреть этот аппарат, но уж одет был, да и ехать пора, и мы вышли на улицу, оставив телефон звенящим и хрипящим на все лады...

      Дорога опять пошла бором и была такая же холмистая, как и от «Няндомы»; впрочем и всюду, куда бы мы не ехали, дорога была одинаково холмиста и изобиловала озерами. Лишь подъезжая к «Половинной», она сделалась ровнее, и вместо гор нашему взору представилась низина, покрытая густым еловым лесом и стоявший на этой низине большой одноэтажный дом – «выселок» Половинный. Этот дом разделяется на 2 жилья: влево - две комнаты для проезжих, а вправо - тоже две - для хозяев и рабочих, причем последних только 1 работник и 1 работница.

      Затем, рядом с этим домом есть еще сарай для лошадей и для сена и больше никаких построек на этом «выселке» нет.

      Наш старик пошел в избу к старухе, переодеться в новый пиджак и в новую рубашку; выскочившим навстречу двум сыновьям он приказал перепрячь лошадей, запрячь новых, а этих выкормить к его возвращению с Моши.

      В ожидании, пока запрягут лошадей, мы пошли в поле смотреть его расчистку.

      Расчищенный под пашню и сенокос участок земли был еще очень мал, но лесу вырублено много, даже целые груды его валяются неубранными; пни еще не выкорчены; хотя местами часть земли уже засеяна хлебом, но очень ничтожная. Очевидно, старику Манушкину и впереди еще предстоит очень много работы по приведению этого пустыря в культурный вид, а силы его слабеют, сыновья же смотрят врозь. Крепко мутит это старика, но вряд ли он удержит семью от распадения...

      Когда он переоделся, и лошади были перепряжены, мы двинулись дальше, к Моше. Не проехали и с версту по низине, как дорога опять приняла свой обычный вид: пошла все бором и становилась холмистее, причем на холмах рос густой сосновый лес. Местами даже попадались на самой дороге огромные сосны.

      Озерки по краям дороги опять то и дело стали попадаться на пути; некоторые из них были очень миниатюрны, не больше 50-60 саж. в окружности, другие были с версту и с две.

      Не доезжая первой деревни на Моше, мы свернули влево от тракта, по направлению к Мошинскому озеру, на берегу которого и стояло волостное Правление, куда я хотел заехать за получением некоторых сведений.

      Наконец, вдали показалось Мошинское озеро и спустя ? часа мы въезжали в деревню и остановились перед зданием волостного Правления.

      В наше распоряжение волостной писарь любезно предоставил одну комнату из своей квартиры. Познакомившись с ним и разговорившись о цели своего приезда, я спросил его, не знает ли он где-нибудь поблизости сказочника, который бы согласился рассказать нам свои сказки. Он указал на Петра Макарова, кр-на дер. Федоровской, отстоящей отсюда в 3-х верстах. Посылаю за ним.

      Макаров пришел уже к вечеру и заметно «навеселе». Сначала он робел, но когда узнал, что я такой же крестьянин, как и он, узнал что я с реки Кубины, по которой он плавал, то радостно воскликнул: «Мать честная! А я ведь думал, что приехал чиновник какой и, признаться, для храбрости выпил «малость». После этого вынимает из кармана недопитую бутылку с водкой и потчует меня; я отказываюсь, тогда он с другими крестьянами оканчивает ее и начинает сказывать сказки.

      Сначала, по обыкновению, дело не клеилось или, как он выражался, шло «не склеписто», ибо говорил он очень быстро и я не успевал записывать, но потом мало-помалу наладились, и дело пошло уже «склепистее».

      В первый вечер по приезде я успел записать только одну сказку от Макарова, а в последующие 3 дня переписал их все, какие имелись у него и представляли для меня какой-нибудь интерес. Рассчитавшись с ним, я занялся собиранием других материалов, но прежде всего хочу сказать здесь несколько слов о том, что такое

     

      Моша.

     

      Под именем «Моша» известна в народе целая местность в Каргопольском уезде, на 100 верст раскинувшаяся в длину и составляющая северо-восточную часть его, граничащую с одной стороны с Шенкурским уездом Архангельской губ., с другой - Вельским уездом Вологодской губ. В административном отношении Моша разделяется на 2 волости: Фатьяновскую и Воезерскую. Впрочем, последняя выделилась в особую волость от Фатьяновской (собственно «Моши») очень недавно, всего 12-15 лет тому назад, до того же времени вся эта местность составляла одну волость.

      Но если и сейчас удастся вам встретить какого-либо крестьянина (они ходят широко по России, занимаясь сплавом леса) из Елгомы, Мехреньги и других приходов, составляющих Воезерскую волость, то на вопрос: откуда он? услышите непременно ответ: «с Моши», а не из Воезерской волости; из этого ясно, что тамошний народ до сих пор под словом «Моша» понимает всю свою «округу».

      Известно, что население в этой округе, как и всюду на Севере, селилось какими-то «гнездами» по берегам рек и озер, а далее на десятки верст тянутся непроходимые леса («волока»). В самом деле, меня часто удивляло, что идешь или едешь лесом, и ни души человеческой не встретишь, и вдруг сразу же целая куча деревень выступит из-за темного леса со своею приходской церковкой, всегда маленькой и деревянной.

      Моша или Фатьяновская волость состоит из 4-х сельских обществ: Мошинского, Заречного, Лимского и Шожменского и заключает в себе 92 деревни, расположенных по берегам Мошинского озера и р. Моши. Кроме того, имеются 4 выселка; два из них мы уже знаем, это - крестьянина Манушкина. Таким образом, всех поселений в Моше - 96. Ревизских душ эта волость имеет 2100, а наличных обоего пола, по сведениям волостного Правления, - около 8 тысяч душ.

      Приходских церквей здесь три: собственно Мошинская Николаевская церковь (единственная в местности каменная), расположенная на самом берегу озера.

      Лиминская - Ильинская церковь и Шожменско-Предтеченская, обе деревянные. Кроме того, есть еще церковь на островке Мошинского озера, это - Ильинская, которую местным крестьянам, выстроившим ее, желательно бы сделать приходской, и они ходатайствуют о назначении им причта.

      Озеро Мошинское, по берегу которого расположена почти вся волость, имеет в длину 12 верст, а в ширину 1-2 вер.; озеро рыбоводное, хотя и не глубокое. В него впадают следующие реки: Ковкало, Воезерта Шорьга и др., а берет начало из него р. Моша, впадающая, кажется, в Онегу. Из рыб, водящихся в озере, нужно отметить: окунь, щука, сорога, лещ и «лоховина» (лох); последняя заходит из Онежского озера. Но рыболовство здесь не имеет промыслового характера, ловится рыба большею частью для себя лишь, или артелью, имеющей свой артельный невод. На продажу поступает ее очень мало, по отсутствии сбыта, а может быть и по неумению добывать ее в большом количестве, особенно в зимнее время, когда рыбу в замороженном виде можно отправлять по железной дороге куда угодно.

      Главным промыслом, дающим средства к жизни, как и всюду в земледельческой России, здесь является хлебопашество, причем сеется только рожь, ячмень и овес.

      Наделы земли здесь огромные, по 70-72 десятины на ревизскую душу, так как крестьяне - бывшие государственные и, очевидно, казна в свое время не жалела земли. Будь это на юге, или в средней полосе России, тогда другое дело: наделы эти являлись бы хорошими помещичьими усадьбами. Здесь же совсем не то.

      Вследствие природных условий, вследствие холмистости местности, где сплошь и рядом между холмами находится или болото или озеро, в Моше возделывание земли возможно только на холмах, которые представляют из себя просто груду намойных песков или, выражаясь по местному: «земля у нас журун-песок, сколько, говорят, ни клади навозу - все слопает». И, действительно, хлеба у них плохи: чтобы мало-мальски родился хлеб у крестьянина, ему надобно очень сильно удобрять эти «журун-пески», а для этого надо держать много скота. Поэтому неудивительно встретить здесь 10-15 и даже 20 коров у крестьянина, но от которых, как говорится, «ни молока, ни масла», так как держат их специально для накопления навозу; часто случается, что навоз от дождя стекает с холмов в речки и озера, не удобряя почвы. Скот же, питаясь летом на гористой поскотине белым мохом и плохими травами, а зимою - соломой и болотным сеном, понятно, не может быть крупным, жирным и продуктивным, в смысле получения от него молока, а, в большинстве случаев, - очень мелок и тощ. Вот почему при таком изобилии коров в местности, здесь нет ни одного ни сыроваренного, ни маслодельного завода, да и быть их не может, пока не улучшатся кормовые средства. Однако должен сказать, что молоко здесь, которого все же дают немножко и здешние коровы, настолько густо и жирно, что не во всякой местности найдешь такие сливки.

      Огородничество здесь тоже находится в очень плачевном состоянии. В огородах только и растут: лук, картофель, редька и брюква, почему-то носящая здесь название «земляной капусты». Капусту садят в огородах очень редко, да и растет-то она плохо: кочешок не более детского кулачка. Ни свеклы, ни моркови, а тем более - огурцов и в помине нет во всей местности. Это объясняется, надо полагать, тоже песчаной почвой, неудобной для произрастания упомянутых овощей, да отчасти и суровостью климата.

      Вот при таких-то условиях и приходится жить здешнему земледельцу.

      Неудивительно, что, несмотря на обилие земли, здешнему крестьянину одним земледелием не прожить, и приходится ему искать подсобных промыслов. При самом упорном труде, при достаточном количестве скота, служащего, как сказано, для удобрения почвы, у лучшего крестьянина получится урожай, достаточный для прокормления своей семьи – не покупным хлебом, а уж о продаже его говорить не приходится. «Маломочные» же из крестьян всегда прикупают хлеб.

      Надо еще прибавить, что это огромное количество надельной земли находится не всегда в полевом кругу, т. е. близ деревни, а большею частью составляет лесной надел, находящейся за 20-30 верст от нее, за непроходимыми в летнее время болотами. Правда, леса в настоящее время имеют большую ценность, но не для крестьян; крестьяне не имеют права, по закону, эксплуатировать их для продажи, а могут рубить только для собственной потребности.

      Вот почему подсобные промыслы играют здесь немаловажную роль; такими являются: осенью - охотничий промысел на белку, куницу, лисицу, рябчика и т. п., дающий им от 30-ти до 50-ти рублей дохода. Но этим промыслом могут заниматься только большесемейные, имеющие возможность отделить одного из членов семьи на этот промысел без урона в хозяйстве; что касается малосемейных, то по обилию спешных хозяйственных работ осенью, как то: уборка хлеба с полей, молотьба и т. д., они не могут делать этого.

      Вторым подсобным промыслом, дающим средства к жизни и уплате повинностей, промыслом, бесспорно, наиболее распространенным на всем нашем Севере, является рубка и возка леса по зимам на г.г. лесопромышленников. Промыслом этим занимаются почти все, как большесемейные, так и малосемейные, что дает возможность для семьи, состоящей из одного взрослого рабочего («рубщика») и подростка («отвозчика»), заработать в зиму от 40 до 60-ти рублей, смотря по силе рубщика и его лошади.

      Весною же главным промыслом для «мошака» служит отхожий промысел по сплаву лесов. Мошаки в этом деле прославились специалистами и бесстрашными сплавщиками по всему Северу. На какой бы реке или речке не происходил сплав леса, местным жителям обыкновенно платят за работу от 3-х до 5-ти рублей в неделю (на хозяйском содержании); мошаку же или онежанину за ту же работу платится, в большинстве случаев, от 7 до 10-ти руб. в неделю. Да это, собственно говоря, и не удивительно. Представьте себе такую картину: на какой-нибудь порожистой реке или речке, при сплаве леса, быстрым течением воды накатит его на камень или косу, что по жаргону сплавщиков называется: сделается «залом». От сплавщиков требуется «разломать» его, т. е. расшевелить бревна, чтобы они могли плыть дальше. Но как это сделать? В лодке туда не подъехать, потому что вся река бывает запружена бревнами, и сплавщик должен перескакивая с одного бревна на другое, перебраться к месту залома и разломать его. Но и тогда все громадное количество бревен под напором речной воды быстро поплывет вниз по течению, и стройные ряды леса рассыплются. Как же тут удержаться на каком-нибудь бревне, не упасть в воду? Ведь очень легко можно попасть под другие бревна и быть ими раздавленным насмерть или затертым на дно ручное. Но мошаки или онежане это умеют делать, за что, по справедливости, и считаются самыми искусными сплавщиками.

      Про их храбрость и смелость в этом деле рассказывают прямо чудеса. Напр., есть в Вельском уезде, Вологодской губ. речка Подюга, имеющая очень быстрое течение. На ней есть порог, вроде водопада, с которого вода падает почти отвесно на несколько сажен вниз. На этой речке находились мошаки, которые просто из любви к искусству становились перед водопадом на одно бревно, имея для равновесия багор в руках, и пускались вплавь по водопаду. Со стороны видно было, как при падении воды человек, стоявший на бревне, по самое горло погружался в речку и выныривал из нее вместе с бревном, не теряя равновесия и не выпуская бревна из-под ног. Ведь, при малейшей оплошности, напр., стоило только упасть, и другими, плывшими за ним, бревнами его немедленно раздавило бы, не говоря о простом потоплении. Недаром поэтому их и требуют на сплав лесов по p.p. Кубине и Онеге, как ближайших к ним, затем по Костроме, Печоре и даже за последнее время куда-то в Сибирь, помнится, в Иркутскую губернию. Конечно, и получают мошаки хорошие деньги.

      Этот последний заработок считается наиболее прибыльным, но (ах, это русское но!), к сожалению, домой приносится денег очень мало, где они получаются, там и пропиваются; на эту работу годна только молодежь, а она и здесь точно также невоздержна от этого «но», как и во всей России.

      Что касается народного образования и народного здравия, то первое поставлено здесь за последнее время вполне удовлетворительно, чего нельзя сказать о втором, т. е. народном здравии, которое еще только налаживается. В Моше имеется 6 начальных народных училищ, в том числе одно двухклассное министерское, находящееся на том же берегу озера, где и Правление, и одна образцовая второклассная церковно-приходская школа, помещающаяся на другом берегу озера, поблизости Николаевской церкви.

      К сожалению, нам случилось быть там в такое время года, когда учение еще не происходило, и учителей при школах не было, а потому и сведений о числе учащихся получить не удалось, за исключением одной образцовой церковно-приходской школы, учителя которой были уже при школе, и мы, взявши лодку, отправились с сыном за озеро.

      Это училище помещается в прекрасном и обширном собственном доме, возле которого стоит еще другой, специально построенный для учительских квартир. Старший учитель и делопроизводитель этой школы Николай Федорович Покровский встретил нас очень любезно и показал все расположение школы, называемой образцовой, единственной на весь уезд.

      Комнаты оказались действительно большие, светлые и высокие (не менее 5-ти арш. от полу до потолка); но что касается библиотеки, то она, нельзя сказать, чтобы была богата содержанием, - это, большей частью, издания синодальной типографии.

      При школе имеется интернат на 34 человека, которые во время учения находятся на полном содержании (кроме одежды, которая должна быть своя) школы, т. е. на стипендии, учрежденные казною и земством. В числе живущих в интернате есть даже дети не местных жителей, а уроженцы Архангельской губ. Остальные же ученики живут дома, неподалеку от школы.

      В минувшем учебном году, по словам г. Покровского, обучалось в I классе 50 человек детей (мальчиков и девочек), во II - 56 чел.; всего 106 чел. Окончило учение в том и другом по 8 чел.; всего 16.

      Учительский персонал состоит из трех учителей, из которых старший, т. е. делопроизводитель (г. Покровский) получает в месяц 50 руб. жалования вместе с готовой квартирой при самой школе с отоплением и освещением, второй - 40 руб. и третий - 30 руб. в месс., тоже при готовых квартирах, отведенных им рядом со школою, в специально для того построенном доме.

      Кроме этих лиц, к числу преподавателей относятся: законоучитель - местный священник, живущий в своем доме, и затем учитель пения и учитель гимнастики. Так что общий учительский персонал состоит из 6-ти лиц.

      Я списал расписание уроков за одну неделю, вывешенное на коридоре. Вот оно:

      Понедельник.

      I и II кл. Письменная работа по русскому языку.

      Вторник .

      Утром: II кл. Закон Божий.

      I кл. Арифметика и геометрия.

      Вечером : I и II кл. Пение и теории пения.

      Среда.

      Утром: II кл. Славянский яз.

      I кл. Закон Божий.

      III кл. Письменные работы по арифметике.

      Вечером: I кл. Славянский яз.

      II кл. Физика.

      Четверг .

      Утром : III кл. Закон Божий и расколоведение.

      Вечером : I и II кл. География.

      Пятница.

      Утром : III кл. Арифметика и геометрия.

      Вечером: II кл. Арифметика и география.

      I кл. Русский яз.

      Суббота.

      Утром: III кл. Арифметика и геометрия.

      II кл. История. I кл. Физика.

      Что касается народного здравия, то оказывается, что на всю эту стоверстную округу имеются лишь 2 фельдшерских пункта: Мошинский и Воезерский. Правда, года 2-3 тому назад при Мошинском пункте открыт приемный покой на 5 кроватей и учреждена тут должность врача, но, к сожалению, она почти всегда бывает вакантной: как только приедет сюда врач, поживет месяц или два, - и сразу же удирает из этого медвежьего угла.

      Чтобы иметь понятие об этом деле здесь и лично увидеть его постановку, мы, освободившись от других занятий, пошли в «аптеку», по местному выражению. Идти из Правления туда пришлось полем, скупленным в личную собственность богатым крестьянином Д. (дядей бывшего председателя Земской Управы) от бедных; в настоящее время он строит на этом поле очень фигурный дом - особняк, фасадом на озеро, предназначенный, по слухам, для квартиры врача. Пройдя усадьбу Д., мы вошли в казенную мызу Мошинского Лесничества. Это, собственно говоря, поляна десятины две, красиво обсаженные с одной стороны сосновым лесом, с другой - лиственничным, посредине же ее находится обширный одноэтажный дом с мезонином - квартира лесничего.

      По правую сторону дороги, возле мызы, спустясь немного к озеру и находилась «аптека», или Мошинская лечебница.

      При виде ее у меня сердце так и упало, и мне сразу же стало ясной та причина, по которой врачи не живут здесь, когда я знаю, что они уживаются и в гораздо более глухих медвежьих углах, чем теперешняя Моша.

      Представьте себе: старенький, полуразвалившийся одноэтажный низенький дом, покривившийся в разные стороны, с маленькими грязными окошечками, - и это больница. Войдя, я замечаю, что посредине больницы идет сквозной коридор, направо - первая комната оказалась приемной (она же и аптека), две следующие, - так называемые, «приемные покои»: в одной 2 кровати, в другой - 3; налево от коридора - квартира фельдшера. Войдя в первую комнату, я поражен был ее убожеством: низкий потолок, темнота и за столом, направо от входа, кто-то копошится. Это оказался фельдшер. Рекомендуюсь и прошу позволения осмотреть постановку их медицинского дела, на что получаю его полное согласие. Оглядываюсь и вижу, что кроме стола имеются еще 2 шкафика, отчасти наполненные «снадобьями». Но какое убожество и в лекарствах: есть тут только самое необходимое, что нередко можно найти у всякого частного лица, - это: ol. ricini, chininum, pulvis doveri, codeinum, jodum и несколько сортов наружных мазей. Об инструментах уж и говорить нечего... Очень бедна аптечка.

      Спрашиваю: «Сколько было больных в прошлом году стационарных и амбулаторных?». - Фельдшер схватится то за ту, то за другую книгу, но ничего не мог найти. За текущий же год оказалось (помнится, что с 1-го января по 11-е августа) амбулаторных (в том числе и стационарных, если позволительно так выразиться), посетивших в 1-й раз 3,403 чел., повторных - 2,128; всего 5,531 человека, это за 7, с небольшим, месяцев!

      Значит, больных-то слишком даже достаточно для того, чтобы местному уездному земству позаботиться о более лучших условиях лечения. После осмотра аптеки, я заглянул в «палаты» для больных; тут было то же самое, что и в аптекарской комнате: темнота, грязно-серо, хотя стены и побелены немного мелом; в комнатах очень низко - 3 или 3? арш., не больше.

      Не могу умолчать о том, что волна «просветительства» или кооперативного движения не минула и Моши. Здесь открыты 4 потребительных общества: Мошинское, Лимское, Орёмское и Шожменское; затем имеются 2 кредитных товарищества, о-во сельского хозяйства и сельскохозяйственный склад, но как идут их дела и велики ли обороты и барыши, к сожалению, цифровых данных получить не удалось.

      Теперь надо сказать о нравах, обычаях, суевериях и преданиях про старину.

      По моему разумению, мошаки очень незлобивы, гостеприимные, простые люди, когда они сносятся друг с другом, к чужим же относятся с «хитростцею», как и, вообще, русские простые люди, будь это на Юге или на крайнем Севере. К этому приучила их русская действительность.

      В религиозном отношении они не особенно усердны, как надо полагать, в молитвах к Богу и к почитанию сана священников. В их разговорах часто слышатся насмешки над последними. Это, мне кажется, объясняется тем, что мошаки прежде были староверы и теперь, вероятно, придерживаются еще «старинки», хотя втайне.

      Из местных обычаев надо отметить сильно развитый здесь обычай устраивать «помочи». Они устраиваются или малосемейными, вообще, бедными, не могущими нанимать поденщиков, но желающими окончить какую-либо работу (уборку сена или жатву хлеба) «вместях с людяма». К этим идут из жалости, большею частью, только родственники.

      Когда же устраивает «помочь» богатый, то к нему многие идут ради угощения, а более и потому еще, что он когда-нибудь «пригодится» им, напр., поможет в нужде хлебом или деньгами. На такие «помочи», большею частью, идут молодые люди: девицы и парни. Нам удалось видеть и слышать такую «помочь», собранную богачом: тут было парней человек 5, а девиц или молодиц до 15-ти, это у кого-то дожинали овес. Вечером молодежь беспрерывно пела песни, которые до 10 часов вечера раздавались в поле, когда уж было совсем темно. Слушая песни, мне невольно приходит на ум сравнение песен Юга с песнями Севера. Там, на юге, голоса девиц и парубков - густые и сильные, и в их песне – «думке» слышится тоска по какой-то необузданной воле, и ширь степей с ее «ковыль-травою». Этот подъем духа, хотя бы тоскующего, передается и слушателю: так и хочется совершить что-то большое, широкое, захватывающее...

      Здесь тоже голоса у молодежи громкие и сильные, но в них нет той степной шири, не пахнет «ковыль-травой», а отдает диким, могучим сосновым бором, ухающими филинами и лешаками. У нас на севере эта глушь боровая как бы подавляет волю человека, а не расширяет ее, и остается ему только самому ухнуть, да так, чтобы и сам лешак испугался твоего голоса и отступился бы водить тебя «вокруг да около» в дремучем лесу... Весь тон здешних песен «голосянок» - ухающий и взвизгивающей, если можно так выразиться.

      В зимнее время девицы по вечерам собираются на беседы или вечеринки, где прядут лен, поют песни, а парни «ухаживают» за ними. Но, если на такой беседе не царит порядок и приличие, а творится сумятица, напр., кто прядет, кто поет, кто пляшет, кто целуется, то вместо «беседы» ее называют «супрятка».

      В Моше, как и по всему Каргопольскому уезду, ко дням излюбленных праздников варится пиво. Варят его в таком большом количестве, что съехавшиеся на праздник гости пируют целую неделю. Понятно, пьют не одно пиво, а главным образом водку.

      Варится иногда пиво и общественное, приуроченное к какому-нибудь дню любимого святого, Так, на Моше варят такое пиво к Ильину дню (20-го июля) и точно также этот обычай надо отнести ко временам языческим, как и в Нижеслободской волости, Кадниковского уезда (см. мой очерк «Троичина») 1) [«Живая Старина» 1892 г., вып. III, стр. 111 и 112].

      О праздновании этого дня здесь мне рассказали следующую легенду:

      Прежде, в «досельное» время накануне этого праздника ежегодно прибегал к церкви олень и прилетал гусь, которых убивали и жарили. В день же праздника, т. е. 20-го июля, отслужив молебен и освятив пиво и мясо, резали последнее на мелкие куски и угощали весь приходящий на празднество люд. При этом присутствовало и духовенство. Но вот, как-то однажды, не дождавшись оленя и гуся, убили взамен их священного быка (что это был за священный бык? - разъяснить мне этого никто не мог), вдруг прибегает олень и прилетает гусь и, увидав, что в жертву вместо них принесли быка, осердились и когда хотели их поймать, то они исчезли совсем, как бы и не бывало их. С тех пор олень и гусь больше ни разу не показывались. Но колоть быков ко дню этого праздника вошло в обычай, и лишь в последнее время священник запретил им делать это, и теперь варится одно лишь пиво.

      В других местах, напр., в Охтомице и Мехреньге, по преданию, прилетал в это время не гусь, а глухарь, т. е. глухой тетерев, но олень и там фигурирует обязательно, как это увидим ниже.

      Из преданий мне рассказали следующее: около дер. Кревцы, при впадении р. Кавкалы в Мошинское озеро, на берегу Медвежьего ручья есть насыпь, при распашке которой находили человеческие черепа и др. кости; предполагают, что тут было чудское кладбище. Сказочник Макаров уверял меня, что он сам видал эти черепа.

      Затем, в 3-х верстах от деревни Федоровской, на берегу реки Лухты есть курган среди пожни и видно, что он руками насыпан, а не от природы создан, так как вокруг него место все ровное. Здесь, по преданию, тоже жила чудь. Вообще, о пребывании здесь чуди преданий много.

      Из суеверий я слышал следующее: если желаешь идти в лес и там ночевать, то накануне не следует сообщаться с женой или подругой, а то нечистый дух задушит в лесу, ибо он не любит «поганых». Но если это так или иначе случилось и тебе необходимо ночевать в лесу, то под сидение или под лежание свое клади топор, острием наружу, тогда нечистая сила тебя не тронет, но без топора не ложись.

      Записавши еще слова и выражения местного говора и несколько пословиц, мы порешили ехать в «Воезеро».

      Оказалось, что при Правлении в дер. Фатьяновской один крестьянин содержит пару лошадей по найму от содержателя станции, специально для отвоза из Правления на Мошинскую станцию разного «начальства» и, хотя мы не принадлежали к числу начальствующих лиц, но за хорошую плату он с удовольствием согласился доставить нас туда (3 или 4 версты). Жарил он своих лошадей, как и наш первый ямщик «Сёмка» Манушкин, напропалую, и все время пришлось просить его ехать потише, но он, желая заполучить на «чаёк», не обращал внимания на наши просьбы.

      На земской станции в Воезере я хотел было разыскать сказочника и заняться записыванием сказок и пр., но из разговора с хозяином дома узнал, что в Елгоме скоро будет «пивной» праздник (18-го Августа), и так как она входила в маршрут нашего путешествия, то мы и решили использовать допраздничное время, - сначала съездить туда, а на обратном уже пути побывать в Мехреньге и Воезере.

      Свернувши с Шенкурского тракта, более или менее благоустроенного, дорога стала узкою и опасною для езды.

      Мосты по этой дороге прямо в невозможном состоянии, и чтобы проехать по ним, нужна большая хитрость ямщика. Напр., через реку Канакшу, довольно широкую, мостик построен просто из жердей, очень высокий и узкий, к тому же еще не обнесен и перилами, так что пристяжную лошадь пришлось отпрягать и проводить под уздцы, а мы сами, конечно, перешли пешком. Другой же мост через какой-то ручей представляет собою верх архитектурного искусства (наизнанку, конечно). Представьте себе, что наложено поперек ручья круглых бревен и надо ехать не поперек, а вдоль по ним, а чтобы колеса не провалились меж бревен, накидано хвои: вот и весь мост!

      По левую сторону все время стоит громадный лес, преимущественно сосновый, а по правую лентой вьется река Канакша, дорога же чуть-чуть змеится среди этих деревьев-гигантов и речек. Местами видны следы порубок, но рубят здесь самые крупные сорта бревен, напр., не менее 6? в. в верхнем отрубе, причем каждое бревно выходит 10-12-ти аршин в длину.

      Сплавляются бревна к Архангельску.

      Пока было светло, по левой стороне дороги (по правой, как уже сказано, все время тянулась река Канакша), то и дело виднелись целые гнезда боровиков, груздей, волнушек и др. грибов и ямщик наш «Пешка» (Петр), как он сам себя называл, любовался ими и объяснял нам, какой гриб, и как он у них называется. Оказывается, напр., что боровики у них называют «боровыми рыжиками», а грузди «груздёвыми рыжиками», волнушки «рыжики-волменцы» и т.д., но настоящего рыжика здесь во всей местности не растет. Едят их только в соленом виде. Наберут всех сортов этих, как они говорят, «рыжиков», искрошат намелко и круто осолят, не отваривая их в воде и примешивая еще туда смородинового листу для «скуса».

      Кстати сказать, на обратном пути, в дер. Охтомице, мы пробовали эту смесь, принесенную нам этим же «Пешкой», но их кушанье нам очень не понравилось: что-то кисло-горькое получается, а они едят с большим удовольствием.

      Наконец-таки дотащились мы и до Елгомы, конечного пункта нашего путешествия, и остановились в дер. Средняя Горка, у крестьянина Ивана Уварова, в его обширной и свободной избе, где раньше помещалась школа, но теперь она переведена в другую квартиру.

      Самого хозяина дома не было: уехал в Архангельск, а оставались в доме лишь хозяйка и сын ее Александр со своей молодой женой. Чтобы чем-нибудь объяснить им цель нашего приезда, мы сказали, что приехали покупать старинные вещи. Это их не удивило, так как «владимирцы» давно уже изредка приезжают к ним за этим делом и все, что достойно внимания из древностей, давно уже вывезено ими отсюда и при том за крайне дешевую цену. Но такое наше объяснение, по крайней мере, успокоило наших хозяев, и цель нашего приезда сюда была им понятна. А так как дело было перед праздником, то не успели мы на другой день встать с постели, как уже целая толпа женщин и мужиков из этой деревни дожидалась нас, принеся с собою что-либо из старины. Главным образом из церковных вещей приносили медные и деревянные кресты и иконки-складени, а из вещей домашнего обихода - головные уборы, известные здесь под именем «сорок», «сорочек», «здерих», «перевязи»; из одежды: штофники к атласники, сарафаны, которые носят там и до сих пор. Волей-неволей мне пришлось часть купить, по пословице: «назвался груздем - полезай в кузов».

      Провозившись со «старьем» до полдня, мы попросили хозяйку «покормить и нас малость». Каково же наше было удивление, когда она принесла нам обед, состоящий из щей с тетёркой, а на жаркое - свежие рябчики. Оказывается, что здесь в это время года питаются рыбою и грибами, а говядины ни за какие деньги не найти; поэтому-то на скоромный стол бьют тетеревей и рябчиков, которых здесь так много, что крестьянину ничего не стоит сходить за поле и настрелять их сколько надо, и, таким образом, пища из дичи у них в это время года - наиболее дешевая. Однако, щи из тетерок нам скоро «приелись» и мы заказали уху из свежей рыбы, но от рябчиков, конечно, не отказались.

      Рыбы здесь в Елгомском озере, находящемся возле самой деревни, очень много, но рыболовства, как промысла, также, как и в Моше, не существует: каждый ловит только для своей «потребы». Озеро имеет 2 версты в длину, а шириною около одной версты, но местами несколько более. На средине оно очень глубоко. Ловят рыбу сетями, а большей частью вершами или, по местному «мордами», для чего на устье речек, впадающих в озеро, называемых: «Анна» и «Чокша» (эта последняя берет свое начало из озера Чокшинского) забивают «заездки», и в проходы для рыбы становятся верши. Рассказывают, что весною, во время метания икры, на мелкие места выходит так много рыбы (главным образом лещей), что хоть «рукой бери», прямо идет «стеной», и некоторые из лещей даже выпираются массою на поверхность воды. В это время, среди бела дня ее прямо с берега колют острогой.

      После обеда спросили хозяев: не знают ли они здесь поблизости какого-нибудь сказочника? Сказочник оказался в этой же деревне, он приготовлялся к варке сусла и пива к празднику. Но когда я послал за ним, он пришел. Это крестьянин дер. Средней Горки - Александр Быков, лет от 45-ти до 50-ти. Из разговора я узнал, что он в молодости тоже ходил «бурлачить» и бывал даже на нашей реке; когда он узнал, что и я оттуда, охотно согласился рассказать свои сказки, Таким образом, р. Кубина и на этот раз выручила меня. Сказкам он научился тоже при рубке и возке зимою леса и тоже в истопках; чтобы скоротать длинную ночь, кто-нибудь из старших в артели обязательно каждый вечер рассказывал сказки.

      Просидели мы с Быковым в этот вечер до полночи и успели записать две сказки.

      Наутро, т. е. 14 августа, поевши за чаем горячих «алабушек» (маленькие пирожки из гороховой муки, смешанной с толченым картофелем), мы с сыном отправились на «поповку» - знакомиться с местным священником.

      При входе на «поповку» нас прежде всего поразила скудость, так сказать, строений. Какой-то двухэтажный полуразвалившийся дом стоит направо от церквей с маленькими окнами в переплетах, со двором позади или, вернее сказать, - две избы, как у захудалого крестьянина, верхняя и нижняя. Первая для лета, вторая для зимы.

      Наискось от него, у самого кладбища находится маленькая келейка в 3 окна, а затем - не то сторожка, не то банька - вот и все. Ни памятников, ни ограды вокруг церквей - ничего подобного нет, тут да инде торчит какой-нибудь покосившийся крестик, а больше всего маленькие бугорки и меж церковок и у келейки, напоминающие, что здесь покоятся тоже когда-то жившие на свете люди... Печально и больно о такой памяти людей!..

      Но вот нас, бродящих тут, зам чает священник, живущий в этом полуразвалившемся двухэтажном доме, (в келейке, оказалось живет псаломщик, а в бане - сторож, хотя тут, казалось бы, и сторожить-то нечего); он выходит на крыльцо и любезно приглашает посетить его жилище.

      Входим и знакомимся: я называю себя, а он рекомендуется – «здешний священник Алексей Васильевич Виноградов». Обстановка дома вполне соответствует его наружному виду: простой, обтянутый ситцем, диванчик, вроде скамьи, два-три стула, два стола - вот и вся мебель. В комнате очень низко и темно, налево от дверей - переборка, отделяющая кухню и, в то же время, спальню от общей избы. На стенах развешены несколько фотографических портретов монашествующих лиц, в том числе - один архиерейский.

      Священник просит нас садиться за стол, на котором шипит - свистит во все «завертки» огромнейший самоварище. О. Алексей кладет в чайник кофе вместо чаю, и когда он поспевает, наливает его также как чай, в разнокалиберные чашки и подает мне самую большую, но я отказываюсь и беру поменьше. В это время прислуга приносит и ставит на стол такие же «алабушки», какие нам подавали в деревне - и, кроме того, какое-то домашнее печение, вроде засушенного и смешанного с сахаром соломата 1) [Соломат делается так: кладут в соленую, горячую веду толокна до полной густоты и, подлив и размешав в этом тесте масло, - едят ложками], очень вкусное.

      Сидя за кофе, священник поведал нам, что он недавно овдовел и имеет детей, которых на днях отправил в учебные заведения в Петрозаводск, и теперь живет вдвоем с прислугой.

      Приход его – Ёлгома - бедный, состоит всего из 4-х деревень: Средней Горки, Щелупихи (или Нижней Горки), Дворца и еще, забыл, какой-то. Во всех этих деревнях только 100 домов. На доходы от такого прихода, конечно, нечего и рассчитывать, приходится жить исключительно на жалование, которого он получает 420 руб. в год, но и оно чуть ли не все уходит на воспитание детей. Поэтому приходится самому работать по хозяйству. Ему около 45-ти лет. В Ёлгому он попал, или как он выразился, «сослан» очень недавно из-за каких-то «неладов» с консисторским начальством. Но он не падает духом и «обжился» уже здесь. Одно лишь его беспокоит: это - помещение, в котором он живет (дом церковного попечительства).

      Дом этот настолько стар и гнил, что дольше жить в нем положительно невозможно. Балки, поддерживающие потолок («матицы») уже вышли из своих гнезд и надо ждать, что потолок вот-вот обрушится на головы находящихся в комнате.

      Крыша на дом сгнила, так что при дожде всюду появляется течь.

      Углы дома тоже сгнили, отчего зимою в комнате бывает такой мороз, что приходится, по словам о. Алексия, быть всегда в шубе и греться около самовара.

      Точно также и зимняя церковь, во имя Покрова Пресвятой Богородицы, считающаяся самой древней во всей округа, - совершенно разваливается. В ней уже не только балки выехали из гнезд, но одна из них (над престолом) даже треснула и еле-еле держится.

      Денег же в приходском попечительстве накоплено для переустройства или хотя бы на подведение под церковь фундамента только еще 500 рублей. Их не хватит на одно что-нибудь: на фундамент под церковь и переборку потолков в ней, или на перестройку дома. Таким образом, перед священником встала такая альтернатива: если дом перестроить, то в церкви задавит, если церковь исправить на эти деньги, то дома задавит. Другого выхода нет, потому что богатых людей, которые бы помогли, в приходе тоже нет. Он тщетно взывает о помощи по начальству и всегда получает ответ: «изыскивайте» свои средства, а духовная консистория даже категорически, будто бы, запретила производить перестройку этой церкви, ради сохранения древнего стиля. Да оно и понятно: церковь эта, действительно, по архитектуре своей заслуживает того, чтобы сохранить ее в полной неприкосновенности.

К титульной странице
Вперед
Назад