Ввиду того, что внешняя оценка животных является делом крайне субъективным:, для выработки более объективных и однородных приемов описания экстерьера Калантар перед началом работы каждой экспедиции совершал совместно со всеми сотрудниками «пробные выезды в стада» ближайших деревень. На этих предварительных выездах признаки одной и той же коровы отмечались в индивидуальной карточке одновременно всеми сотрудниками, каждым про себя. Затем, делая считку и останавливаясь на расхождениях (иногда весьма резких), Калантар давал объяснения, какая норма суждения должна быть установлена по каждому признаку животного.
Во время своих путешествий Аветис Айрапетович, как мы уже говорили, не вел дневника и оставил о них мало описаний. Даже те немногие литературные источники, в которых в той или иной мере нашли отражение результаты его поездок, лишены романтичности и захватывающих описаний приключений. Калантар сознательно обходил их молчанием, если даже они имели место. Но зато сам предмет описания, как всегда, у Ав. А. Калантара отличается исключительной обстоятельностью изложения, богатством фактического материала и универсальностью выводов. Например, характеристика скотоводства у него обычно начинается не с зоотехнических, а с чисто географических и ботанических сведений, то есть освещения условий среды. Как правило, общие выводы исследований всегда опираются на анализ экономических факторов.
Так, о придвинском скоте отмечается, что он «является типичным молочным, но за отсутствием сбыта молочных продуктов, невольно используется на мясо», а в ответ на жалобы местных чиновников на «недостаток покосов» указывается: «Очевидно, что недостаток не покосов, а знания: как существующие луга заставить давать хорошие укосы» (46). В отчетах по Белорусской экспедиции находим яркие характеристики и обстоятельные научные обоснования зоотехнических результатов.
На их основе впоследствии были разработаны мероприятия по улучшению животноводства в Гомельской губернии, которые нашли отражение в книге «Белорусский скот».
Известно, что хорошие иллюстрации к докладам и статьям способствуют более полному пониманию излагаемых вопросов. Особенно важно сопровождать такими иллюстрациями материалы всякой экспедици, будь то географическая, этнографическая или сельскохозяйственная. Ав. А. Калантар первым среди отечественных зоотехников ввел в практику своих экспедиций научное фотографирование крупного рогатого скота в качестве необходимого дополнения к промерам животных. Предложенный им способ фотографирования осуществлялся с помощью сконструированного по его же указаниям специального фотоаппарата.
Очень важным свойством Ав. А. Калантара является его весьма энергичный теми обработки научных материалов, собранных в экспедициях. Он никогда не допускал заметных перерывов между полевыми исследованиями, обработкой и публикацией материалов. В этом сказывалось его уменье распоряжаться временем, уменье, столь необходимое натуралисту для успешного выполнения кропотливой черновой работы по научной обработке собранных материалов.
К сожалению, своевременное издание отчетов, к чему стремился ученый, не всегда зависело только от него. Нередко публикация затягивалась из-за отсутствия необходимых средств. По этой причине остались совершенно не опубликованными материалы экспедиции по обследованию приокского скота, а также местных отродий Новгородской, Череповецкой и Алтайской губерний, Дагестанской АССР. Между тем труды эти по своему содержанию, характеристике и масштабам представляют исключительную ценность. Достаточно сказать, что многие из них и до сих пор еще служат единственными источниками познания местного скотоводства. Известно, например, что дагестанский скот после Калантара никем больше не исследовался.
ФЛОРА И ФАУНА
Для зоотехнических работ Калантара особенно характерно умелое применение в конкретных целях могучей эволюционной теории Дарвина и ее дальнейшее развитие. Он считал, что только на такой основе можно выработать действительные практические меры к поднятию животноводства применительно к каждому отдельному району.
Снаряжая свои экспедиции, Калантар стремился установить характер скотоводства не только в районах, богатых в кормовом отношении, но проследить также все переходы от лучших мест к худшим. Картина параллелизма между кормовыми условиями и качеством скота выступала перед ним с предельной ясностью. Для того, чтобы отчетливо выявить эту зависимость между организмом и средой, данные по весу, продуктивности, промерам, мастям и другим признакам животных, он рассматривая не по административному делению страны, а по отдельным районам распространения той или иной группы скота, например, вдоль рек, по берегам которых издавна селились скотоводы. Так, во время экспедиции по Вологодской губернии местное скотоводство было прослежено по Двине и ее притокам – Вычегде, Выледи, Выми, Сысоле, Югу и Лузе.
Анализируя характер скотоводства губернии, например, по весу животных, он указывал:
«В низовьях Двины мы видим крупный, с хорошими молочными формами, красивый скот на 24 – 27 пудов живого веса, с удоями от 150 до 200 пудов. Затем по мере поднятия по Двине скот все более и более становится мелким с колебаниями, смотря по изменяющимся кормовым условиям. Но так как Двина почти на всем своем протяжении изобилует заливными покосами и хорошими пастбищами, то понятно, почему почти весь придвинский скот является достойным внимания молочным скотом... Дальше, по мере поднятия вверх по Вычегде, скот становится все мельче и мельче и к ее верховьям приобретает крайне невзрачный вид, угловатость, мелкий размер, доходя даже до 11 пудов живого веса. На этом протяжении, конечно, кормовые условия также колеблются, параллельно колеблется и характер скота» (34).
Такая же закономерная картина наблюдалась им и во время северной экспедиции. «Чем больше я знакомился с нашим Севером, – отмечал Калантар, – тем ярче и ярче становилась для меня картина полного соответствия между кормовыми условиями, живым весом и продуктивностью скота. Мы видим вдоль одной и той же реки и ее притоков необычайное разнообразие в характере скотоводства; начиная от богатых кормов в низовьях, например, Мезени, скот, доходящий в неоткормленном виде до 40 пудов живого веса, сменяется по мере поднятия к истокам скотом измельченным, до 10 и даже до 7 – 8 пудов живого веса» (34).
И Аветис Айрапетович невольно восклицает: «Вот тот естественный, природный ход улучшения, который сам собою напрашивается при изучении русских отродий скота в связи с условиями их кормления, содержания и воспитания! И изучение нашего Севера дает блестящие доказательства того, что для выработки хорошего молочного скота требуются в первую голову обильные корма» (34).
«В общем, – заключает Калантар, – экспедиция еще раз подтвердила ту картину скотоводственных условий всего севера, которая для меня была ясна давно, а теперь стала очевидна и для своих сотрудников, а именно полное соответствие качества, величины и продуктивности скота с местными кормовыми условиями. Эта зависимость между флорой и фауной есть очень важное обстоятельство, к сожалению, часто упускаемое из виду при суждении о мероприятиях по массовому улучшению скота и о выборе породы» (47).
В другом месте Аветис Айрапетович еще резче подчеркивает эту закономерность: «Каждая местность, собственно со своими кормовыми, почвенными и другими условиями вырабатывает свой тип, свою породу скота» (47).
В 1927 году Калантар свои наблюдения над различными породами крупного рогатого скота и развитую им закономерность образования типов и пород изложил в своем очень интересном и содержательном труде «Судьбы «русского» скота».
В воспоминаниях об Ав. А. Калантаре проф. В. А. Харченко, останавливаясь на этой работе ученого, подчеркивает: «Каждому зоотехнику и агроному следует хорошо познакомиться с этими трудами. В них они найдут очень много для себя полезного, смогут многое применить в своей практической деятельности» (1). И действительно, статья «Судьбы «русского» скота» поражает читателя не только талантливостью и широтою взглядов ее автора, но и обстоятельностью тех новых теоретических идей, которым суждено было выдвинуться в нашей стране благодаря Ав. А. Калантару.
ЗАКОН «ЖИВЫХ» КРАСОК
... Ереван. Лето 1930 года. С наступлением жарких дней люди облачались во все светлое, и только Аветис Айрапетович составлял некое исключение, выходил в костюме с черней подкладкой.
– Так прохладнее, – отвечал он не в меру любопытным друзьям, когда те осаждали ученого просьбами объяснить столь необычный его летний наряд.
Однако объяснения эти одни встречали с недоверием, другие относили к «причудам», свойственным «ученым мужам». Но друзья, конечно, ошибались. Никаких причуд у Аветиса Айрапетовича не было. Он одевался в соответствии с законом живой природы, открытым им самим. Закон этот установлен на основе им же разработанной новой термической теории пигментации и является как бы сводкой более чем тридцатилетних его исканий и наблюдений в процессе изучения скотоводства.
Совершая экспедиционные поездки по обширным пространствам России, преимущественно по ее северу и изучая встречающиеся стада, Калантар наблюдал, на первый взгляд, совершенно беспорядочно окрашенных животных, по-видимому, ничем общим не связанных между собою в окраске. Однако при внимательном рассмотрении и сравнении отдельных животных между собой ученый замечал определенную закономерность в распределении окраски.
Вот некоторые примеры такой закономерности, установленные Калантаром: корова совершенно белая и лишь с одним пятном (черным или красным – все равно). Это единственное пятно бывает на ухе и на щеке и нигде в другом месте. Невозможно найти корову с окрашенными спиной и брюхом, но белыми боками; не бывает коров с окрашенным лбом при белом теле и т. д.
С другой стороны, известны такие факты: преимущественно белое окрашивание животных на севере и на больших горных высотах и более темное окрашивание, до совершенно черного в южных широтах и на равнинах. Также общеизвестен факт перемены цвета животных на более светлые зимою и более темные летом. Редкие отклонения от приведенных выше правил встречаются, но они лишь подчеркивают общую закономерность.
Начало этих наблюдений Аветиса Айрапетовича относятся ко времени его экспедиции по Ярославской губернии в 1894 году. Но лишь в 1911 году во время большой поездки в Архангельскую губернию, на специальное обследование северного скотоводства, когда Калантар имел возможность пропустить мимо своих глаз и сравнивать десятки тысяч голов крупного рогатого скота в естественном его виде, почти не тронутого зоотехнической культурой, ему удалось подметить правильность в распределении пятен по телу животных и впервые открыть полную закономерность пигментации.
«Раз существует закономерность явлений, – заявлял Калантар, – должны быть и причины, ее вызывающие, и законы, управляющие этими явлениями» (50).
Где же ищет ученый причину закономерности окраски?
Одно из научных положений признает, что имеется соответствие между окраской животного и средой его обитания. Например, считается общепризнанным, что животные, находящиеся в полярных странах – белого цвета. Но в той же науке существует другое, тоже распространенное положение, которое отрицает первое, признавая обратное: что белый цвет, как отражающий лучи солнца, является неблагоприятным для холодных полярных стран. Выходит, что природа в целях защиты животных от врагов приспособила их окраску к ландшафту местности, где они обитают, хотя эта окраска неблагоприятна для их противостояния тяжелым температурным условиям.
Несмотря на противоречивость этих двух положений, оба они издавна существуют в науке и соседствуют вместе во всех учебниках. Ученые заметили эту непоследовательность, но объясняли ее «вынужденным противоречием природы». Одни из них, говоря о белом цвете северных животных, даже прибавляли: «Однако природа мало заботилась о защите животных от стужи» (50).
Так ли обстоит дело? Действительно ли природа оказалась столь беззаботной?
«Об окраске животных, – замечает Калаитар, – в науке имеется много шаблонных и неверных суждений, которые основаны не на глубоком анализе и логической связи между ними, а раз навсегда и огульно принятых положениях об отношении цветов к отражению и поглощению лучей, с одной стороны, и к приспособлению их к окружающему ландшафту, – с другой». И эти, случайно принятые в науке, сомнительные формулы «повторяются от автора до автора без критики, огульно, как уже раз установленное правило» (50).
Там, где биологи находили «вынужденное противоречие природы», Калантар, наоборот, видел полную гармонию природы.
В чем же сущность вопроса? Белый цвет отражает лучи и не пропускает их вовнутрь помещений, действительно защищая их от внешней температуры. Но является ли он таковым для животных? Оказывается, нет, поскольку последние имеют внутренний источник тепловой энергии, а первое его не имеет.
Раз это так, то возникает вопрос: что важнее, например, для северных животных – поглощать тепловую энергию, посылаемую скудным северным солнцем, или не растратить своего собственного, внутреннего запаса ее? Конечно, второе. А какая масть больше бы препятствовала теплоотдаче? Ясно, что белая, не пропускающая тепловых лучей. Таким образом, белый цвет для складов и вагонов был бы защитником от жары, а для северных животных – от холода. Отсюда вполне понятно, почему северные животные окрашены в белый, экономящий внутреннюю теплоту, цвет; понятно, что в тот же цвет окрашиваются животные зимою или на горных высотах.
После всего сказанного, если вновь взглянуть на то стадо, которое казалось беспорядочно пестрым, можно легко ориентироваться в явной закономерности окраски животных. Как указывает Калантар, на разноокрашенных животных «защитный цвет неизменно держится участков, наиболее нуждающихся в ограждении от холода» (50).
Итак, по термической теории Калантара, для защиты от стужи животным необходимо иметь светлую шерсть и, обратно, для защиты от летнего зноя, то есть для лучшей теплоотдачи, им необходимо быть окрашенными в темный цвет. Как же примирить эти противоположные требования, скажем, в отношении животных средней полосы?
Увы! Людям не придется ломать голову над поискам путей примирения столь несовместимых условий, так как об этом уже позаботилась сама природа и, нужно сказать, не плохо: «Противоположные условия эти, – подчеркивает Калантар, – примирены в окраске украинского скота, имеющего серую масть. В сущности «серой» масти не существует, а есть смесь чисто белых и чисто черных шерстинок, дающих впечатление серой масти; причем белый волос зимою отрастает и служит цветом защитным от холода. К лету он слинивает; оставшийся же черный волос, выступая белее, является защитным от жары» (50).
Имеет ли теория пигментации в том новом освещения, которое дает Калантар, еще другое, практическое значение? Да имеет!
«Раз северное животное благодаря белой (светлой) масти экономит, не тратит на теплоотдачу, на образование тепловой энергии, части крови, – утверждает Калантар, – то эта часть ее может и должна быть использована для отложения тела, для образования мяса, жира, шерсти, молока, у птиц – яиц, у кроликов – пуха и т. д.» (50).
Интересно отметить, что до Калантара наука почти не рассматривала вопросы продуктивности животных в связи с их мастью. Более того, вообще масти не придавалось какое либо значение, имеющее хозяйственно-полезную ценность.
Кто же прав? «Вопрос, – отвечал Калантар, – может быть решен лишь экспериментальным путем, прямыми сравнительными наблюдениями над особями различных мастей» (50). Этой проблеме он посвящает очередные исследования, поставленные в 1915 – 1916 гг. на специальном курятнике, устроенном на известной «Лесной ферме» под Петроградом. Здесь ученым проводились наблюдения над курами белой и черной масти и выяснилось влияние масти на яйценоскость.
Картина исследования наглядно отражалась в составленной им диаграмме, из которой ясно было видно, как черные куры, весь холодный период отстававшие от белых в яйценоскости, в конце апреля догнали их, а в мае перегнали и все лето шли впереди. В холодный период белые снесли яиц больше. Наоборот, в теплый сезон, когда условия стали благоприятными для черных, последние снесли яиц больше, чем белые.
Результаты опыта вполне подтвердили теоретически выводы Калантара и даже в большей степени, чем он ожидал. Таким образом, в оценке хозяйственно-полезной значимости масти животных правда оказалась на его стороне.
«Если предлагаемая теория верна, – указывает Калантар, – то имеем право сказать: при выборе пород животных предпочтение должно быть дано: для северных стран – светлым мастям; для южных – темным; для переходных – смешанным... В зимнее время, при всех прочих равных условиях, коровы и козы светлых мастей должны быть более удойливы, чем темно-окрашенные. При откорме овец, кур, кроликов и других на зимний откорм должны быть поставлены белые и вообще светлоокрашенные, а на летний откорм – темные животвые» (50).
Так была раскрыта одна из тайн природы – тайна «живых» красок.
Свой труд «Закономерность окраски животных и термическая теория пигментации», проливший новый свет на многие явления живой природы, Калантар выпустил в 1927 году. Однако основные положения найденного закона и теории пигментации им были обнародованы еще раньше. В своих воспоминаниях проф. И. А. Берзинь, например, сообщает: «Об этих закономерностях он говорил на своих лекциях еще в 1922 году, а затем, насколько помнится, он мне рассказывал, что выступал с докладом на эту тему в Париже, где французские ученые очень заинтересовались его теорией» (13). Кстати говоря, вскоре после этого труд Калантара был переведен и издан на французском языке.
Новое теоретическое освещение теории окраски животных, данное Ав. А. Калантаром, явилось солидным вкладом в зоотехническую и биологическую науку и ждет своего дальнейшего исследования для практической реализации.
IV. ТАЛАНТЛИВЫЙ ПЕДАГОГ И ВОСПИТАТЕЛЬ
Трудно переоценить заслуги Аветиса Айрапетовича Калантара как ученого в развитии зоотехнической науки и как организатора на ниве просвещения народных масс, но еще труднее достойно охарактеризовать его как педагога и воспитателя молодежи, как методиста естествознания. Более чем за полувековую свою педагогическую деятельность он вырастил и подготовил не одно поколение специалистов, выдвинувших из своих рядов целую плеяду замечательных практических и научных работников, многие из которых достигли высоких званий и научных степеней.
«В нашем сельскохозяйственном институте (г. Пермь) работало и работает много учеников Калантара, этого крупного ученого и прекрасного педагога. Он учил нас в стенах Тимирязевской академии, помогал освоить зоотехническую науку», – пишет о заслугах своего учителя в воспоминаниях проф. А. П. Никольский (4). То же самое могут сказать представители многих других сельскохозяйственных учебных и научных институтов страны – Москвы, Ленинграда, Вологды, Еревана и т. д. Советское правительство, высоко оценив труда Ав. А. Калантара, присвоило ему звание Заслуженного деятеля науки.
В чем секрет успеха Аветиса Айрапетовича как педагога и воспитателя, каковы его методы и система обучения? Прежде всего, следует сказать, что он был новатором не только в науке, но и в педагогике. Уже в ранний период своей деятельности он не только высказывал собственные взгляды по методике обучения, но затем и осуществлял их. Эти взгляды во многих отношениях существенно расходились с господствовавшими в то время школьными системами.
Впервые вопросы обучения и воспитания с их методами и приемами встали перед Аветисом Айрапетовичем уже в 80-х годах, в период его преподавательской деятельности в Едимоновской школе молочного хозяйства.
«Кому из нас не приходилось слышать, – писал он тогда, – жалобы на отсутствие «людей» и что негде взять хорошего маслодела, садовода и т. д. В качестве педагога, заведующего специальной школою, я не раз останавливался перед вопросом – где причина этого явления и, вполне естественно, искал их в системе школьного обучения» (41).
Анализируя существующее положение, Калантар, прежде всего, стремился найти те особенности, которыми должна была отличаться система специального сельскохозяйственного обучения от системы общего образования, найти ответ на вопрос: «чего не хватает нашей школе для воспитания хорошего знатока и исполнителя своего дела» (41).
Однако поставленная проблема оказалась для того времени не только трудно разрешимой, но и не совсем еще ясной. Главное – отсутствовал сколько-нибудь значительный опыт. Ведь проблема специальной школы встала перед Калантаром ровно три четверти века назад, когда в стране не было еще высшей специальной сельскохозяйственной школы, а низшая была представлена лишь одной Едимоновской школой, руководимой им самим. Но трудности не испугали Аветиса Айрапетовича, не остановили его поисков целесообразной системы обучения.
Выяснению этой проблемы Калантар в дальнейшем посвящает целый ряд интересных работ, которые отразили его основные взгляды на методику школьного обучения и воспитания.
Калантар первый стал вводить в учебную программу курс молочного дела как отдельной дисциплины, опередив в этом отношении практику преподавания ряда европейских стран.
В 1887 году, посетив наиболее известную тогда школу молочного хозяйства Кильской опытной станции (Германия), он, к своему удивлению, узнал, что в этой школе полный курс учения проходится в три месяца. «Чему же можно научить в 3 месяца, – спрашивал он, – когда мы учим у себя 2 года и все же не можем выработать основательного мастера... Другие школы, посещенные мною, немного прибавили к тому, что мною было найдено в Киле. В Дании почти не существовало учреждений, которое можно было бы называть школою в том смысле, как это понимаем мы...» (41).
Наконец, огромный практический опыт, большая эрудиция и талант позволили ему решительно отходить от шаблонных лекций и переходить к живой беседе, заменяя часто монолог диалогом.
«Простое, сухое чтение, – говорил он, – редко полностью усваивается... Объяснения на вопросы слушателей и ответы часто имеют еще больший интерес, чем самые чтения» (41).
Аветис Айрапетович был отличным лектором-педагогом. Его лекции бывали интересны, увлекательны и насыщены фактами из личных исследований. Каждая из них являлась, прежде всего, результатом самостоятельной творческой работы над данными науки и жизни.
Вот что рассказывает о лекциях Калантара один из его бывших учеников, ныне профессор Сельскохозяйственной академии И. А. Берзинь: «Аветис Айрапетович очень увлекал слушателей тем, что умел прочно связывать научные, теоретические положения с огромным количеством данных личной практики. Мы с женой с удовольствием и благодарностью вспоминаем его речь, которая была всегда темпераментная, убедительная и перемежалась остроумными вставками-примерами.
... Не могу не отметить некоторые интересные мысли, высказанные Аветисом Айрапетовичем студентам в 1922 году. Например, «кормовые условия изменяют породу»; «минимум для характеристики породы – 500 животных, которых надо обмерить, изучить». Или «более двух раз (в день – И. Б.) не следует кормить скот». Как известно, этот вопрос и сегодня вызывает значительный интерес зоотехников.
В лекциях 1922 г. Аветис Айрапетович отмечал, что вслед за созданием молочнохозяйственной лаборатории в Едимоновской школе «...были устроены походные молочные лаборатории, которые показали, что молоко русских коров очень жирное и при хорошем кормлении от них получаются довольно высокие удои» (конспект лекции от 30 ноября 1922 г.). Нет сомнений, что работа этих «походных лабораторий» впоследствии вошла в состав работы контрольных союзов, сыгравших большую роль в прошлом в развитии нашего молочного скотоводства.
Данные из записной книжки, таблицы и цифровой материал на доске – все это сопровождало каждую лекцию Аветиса Айрапетовича как необходимый дополнительный материал тех или иных теоретических положений.
Например, лекцию от 7 декабря 1922 г. о ярославском окоте он начал так: «О ярославском скоте спорили очень много, но часто без нужных материалов...» И далее следовало изложение сущности споров и все необходимые данные (материалы), показывающие истинное научное обоснование представлений Аветиса Айрапетовича о ярославском скоте.
На следующей лекции он излагал «опыт исследования и обработки материалов по познанию ярославского скота». Этим Калантар вводил студентов «в лабораторию научной работы», учил их «зоотехнически мыслить».
Калантар никогда не повторял свои лекции слово и слово, а постоянно развивал и совершенствовал их. Не случайно, что многие студенты нередко повторно слушали читаемый им курс. Бывший ученик Калантара, ныне доцент Вологодского института молочного хозяйства, В. А. Ларчин пишет:
«Особенно оживленно и с большим интересом проходили лекции Аветиса Айрапетовича. На своих лекциях, посещать которые мы все считали для себя большой честью, он с присущей ему конкретностью и простотой изложения каждого вопроса не только знакомил нас с прошлым развития молочного дела в стране, его современным состоянием, но смело ставил перед нами, студентами, и новые задачи, успешное решение которых может обеспечить дальнейшее развитие отечественного молочного хозяйства».
Слушая его лекции и проводя практические занятия по молочному делу, мы испытывали большое чувство удовлетворения, что получаем эти знания непосредственно из рук организатора и основателя научно-технических основ маслоделия и сыроделия в нашей стране» (28).
После лекций студенты, как правило, окружали своего профессора и забрасывали его бесконечными вопросами. Завязывалась оживленная беседа, возникали споры, во время которых тома освещалась более разносторонне, расширялся научный кругозор слушателей и загорался интерес к самостоятельным творческим исследованиям.
Аветису Айрапетовичу удавалось создавать такую непосредственную обстановку, когда в процессе лекций возникала близкая духовная связь между кафедрой и студентами.
Одно из выдвинутых им положений говорит о так называемом всеохватывающем методе обучения, когда форма и функции закономерно связываются между собой. При этом основную задачу он видит не в «заучивании известного числа рецептов, которые, как известно, приносят больше вреда, чем пользы», а в «понимании явлений природы». В другом месте он подчеркивает, что «во всяком деле только тогда можно сделаться знатоком, когда не приходится заучивать готовые правила или рецепты, не отдавая себе отчета в том, на основании чего могли быть выведены эти правила» (51).
Очень важное значение придавал Калантар материальной базе школ, обеспечению их учебным оборудованием. В 1882 году, обосновывая свои условия, на которых он соглашался возглавить Едимоновскую школу, Калантар писал: «Лаборатория при школе необходима для сообщения ученикам сведений о составе, о физических и химических свойствах молока, о способах испытания и контроля его... Теория молочного хозяйства и скотоводства была бы слишком отвлеченна, суха и непонятна без тех опытов, которыми она подтверждается в лабораториях» (7).
Осуждая увлечение одной лекционной системой, называя ее «голой схоластикой», он переносил центр тяжести занятий в лаборатории, на опытные поля и в образцовые хозяйства. Именно с этой целью Аветис Айрапетович ратовал за создание при низших и высших школах научных учреждений, лабораторий и станций экспериментального молочного завода и скотного двора при Тимирязевке, и, наконец, нового оригинального института в Вологде, в котором впервые учеба, наука и практика должны были слиться и создать единый механизм познания.
Как прогрессивно мыслящий деятель, Ав. А. Калантар искал «гармонию между теорией и практикой». «Теория, – отмечал он, – есть не что иное, как выводы из данных опыта и практики, логические выводы, полученные при систематизации и сопоставлении данных жизни и научного исследования. И если академическая наука освещает практику сельского хозяйства и способствует пониманию явлений, происходящих в нем, то хорошо организованная практика является непременным условием, чтобы академическая наука не воспринималась в виде прямолинейных законов, разочарование в коих приводит всегда к печальным последствиям» (52).
В дальнейшем он много раз возвращался к вопросу об укреплении связи школы с практикой, жизнью и каждый раз все более углублял смысл своих идей.
В 1900 году Калантар начал издавать журнал «Школьное хозяйство». В обращении к читателям в связи с выходом первого номера журнала он писал:
«Обычная школьная наука слишком оторвана от той жизни, в которую вступает впоследствии крестьянский мальчик; школьная наука, голая грамотность, мало применяется в жизни, ей нет упражнения и она легко забывается, улетучивается. Связать с жизнью школьную науку, закрепить ее в крестьянине, научив применять ее в ежедневной своей практике, – вот задача, достойная работы и забот. Помочь учителю в этом деле – вот возможная задача нашего журнала».
В этих, для того времени исключительно смелых высказываниях Калантара, когда царское правительство, страшась революционизирования масс, всячески боялось близости интеллигенции с «народом», связи школы с жизнью, не трудно усмотреть четкие стремления ученого к демократизации школы и принципам ее политехнизации в современном понимании этого слова.
И на страницах журнала, и в своей педагогической практике Калантар уделял исключительное внимание производственным занятиям учеников и студентов, развивая у них самостоятельное сельскохозяйственное мышление. Он правильно отмечал, что преподавание сельскохозяйственных наук с кафедры должно быть тесно связано с практикой, что «практика должна служить предметом таких же забот, как и само преподавание».
В чем заключается, по идее Калантара, суть практики и как должны быть соединены учеба и работа, чтобы люди имели не «понятия» о сельскохозяйственных вопросах, а реальные представления о жизни деревни и ее истинных сельскохозяйственных нуждах?
«...Для уразумения жизненного нерва данного хозяйства далеко недостаточно только жить в нем и присутствовать на работах, так как мало «смотреть», нужно уметь и «видеть». А уменье видеть вырабатывается систематическим анализом происходящих явлений и стремленном найти их взаимоотношения и последовательность» (52).
Калантар, прежде всего, разумел «двоякую практику»: первую – предварительную, проходимую до изучения научного сельского хозяйства, вторую – послешкольную. С сожалением отмечая, что на предварительную практику не обращается внимания, а многие лица относятся к ней отрицательно, Калантар следующим образом доказывает се обязательность:
«Школьная наука... усваивается лишь тогда, когда учащийся понимает смысл всего прослушанного, когда он в каждом чтении находит что-нибудь, что освещает то, что ему уже близко и в чем он уже заинтересован; тогда каждый урок, каждая лекция получает глубокий интерес и слушается со вниманием. В противном случае, т. е. без предварительного возбужденного реального интереса к делу, школьная наука требует большой трудоспособности и неимоверных усилий памяти для запоминания всей преподанной науки с тем, чтобы впоследствии уже ее связывать с жизнью. В результате же в памяти остаются обрывки науки без цельности ее выводов или отдельные догматические положения без того всестороннего освещения их, которое и составляет суть этой науки».
И далее:
«Для того, чтобы слово, сказанное с кафедры, слушателями улавливалось, усваивалось и фиксировалось... необходимо, чтобы в них сельскохозяйственный интерес был возбужден до поступления в учебное заведение или хотя бы в промежутке между прохождением общих естественно-исторических наук и предметов специальных, чисто сельскохозяйственных. Раз этот интерес создан, раз учащийся личным участием в каждой работе понял их важность и их место в хозяйственном круговороте, теория для него приобретает удесятеренный интерес, так как она попадает на подготовительную для восприятия почву и открывает слушателям с каждым разом новые и новые тайники, расширяя их кругозор и освещая многое уже внешним образом знакомое, но неясное и возбуждающее ряд сомнений» (52).
Весьма примечателен следующий пример из практики Калантара. Один из читателей издаваемого им журнала «Земледелец» обратился к нему с вопросом о возможности учебы в высшем учебном заведении по молочному хозяйству. Отвечая, что такого заведения не имеется, Аветис Айрапетович вместе с тем заметил, что он совершенно не может советовать такую учебу «тотчас же по окончании школы. Несравненно больше пользы будет извлечено, если она будет совершена после основательной работы, практики.
Если сравнить эти взгляды на систему высшего образования, высказанные Калантаром полвека назад, с современными требованиями – в высшие учебные заведения принимать молодежь, преимущественно уже имеющую стаж практической работы (53), то можно сказать, что Аветис Айрапетович в своих педагогических воззрениях ушел намного дальше своего времени.
Посмотрим теперь, как же понимал он организацию практики и как она, по его мысли, должна была осуществляться?
«Конечно, вполне правильно дело это могло бы быть поставлено в специально для этой цели предназначенном имении (общественном или казенном), где хорошо организованное, экономически выгодное хозяйство само по себе давало бы практикантам представление о том, как отдельные части хозяйства следует согласовать между собой и вести каждую из них рационально, применительно к местным условиям, в полной гармонии с общей системой всего хозяйства. Такие учебно-практические хозяйства, руководимые притом людьми агрономически образованными и авторитетными практиками, сослужили бы неоценимую услугу не только учебным заведениям...» (52).
И, действительно, нельзя не согласиться с такой оценкой. Ведь хозяйства, где студент при разумном руководстве найдет ответ на ежедневно возникающие в его уме вопросы, облегчат добрую половину тех трудных задач по подготовке хороших знатоков дела, которые в настоящее время лежат на сельскохозяйственных учебных заведениях.
Калантар отмечает, что учебное заведение не может дать одновременно и основательные теоретические познания, и выработать хороших практиков. «Настоящая практика может быть приобретена только в исключительно хозяйственной обстановке, без классов и кабинетных занятий по часам» (52).
Очень важным следует признать замечание, что для практики может быть избрано не каждое, а только «хорошо организованное, экономически выгодное хозяйство» (52). Кроме того, Калантар предостерегает, что если практикант желает работать не вообще в хозяйстве, а по каким-либо определенным его отраслям, то это можно сделать, если эти отрасли «в данном хозяйстве специализированы и поставлены на коммерческую ногу, а но являются любительским занятием» (52).
Калантар находил далее, что руководители хозяйства обязаны давать практикантам объяснения тех или иных хозяйственных распоряжений и практикуемых приемов, наконец, «желательно хотя бы один раз в неделю устраивать беседы..., выяснять ряд вопросов, на которые они наталкиваются во время ежедневных работ» (52).
Большой интерес представляет накопленный ученым личный опыт организации практики в возглавляемых им школах молочного хозяйства. Можно полагать, что именно этот опыт лег в основу его прогрессивных педагогических взглядов.
Характерными особенностями школ, которые возглавлялись и руководились Калантаром, являлись следующие принципы:
во-первых, учеба не в искусственно созданной школьной обстановке, а в хозяйстве, где молочное дело является практически выгодной отраслью;
во-вторых, из школьного хозяйства совершенно исключались рабочие, и все работы по скотоводству и молочному хозяйству производились учениками;
в-третьих, создавалась обстановка, при которой учащиеся могли бы все проходимое в классе проделать самолично в хозяйстве и совершенно без посторонней помощи, для чего число учащихся ограничивалось и устанавливалось соответственно количеству скота и молока в хозяйстве;
в-четвертых, участие практикантов в различных работах производилось не по строго определенным дежурствам, а так, чтобы все практиканты входили бы в курс данной работы и именно тогда, когда это нужно по естественному ходу вещей. Усвоение технологии сельскохозяйственных работ и ее отклонений под влиянием тех или иных условий Калантар считал, безусловно, необходимым для будущих агрономов;
в-пятых, практикант, обязанный точно исполнять поручение, оставлялся, по возможности, свободным в своих работах; он ставился в положение лица, ответственного за правильное и аккуратное ведение дела, но он не был обязан выполнять работы по раз установленным образцам. Последние должны были служить ему лишь руководством. Иначе говоря, Калантар ставил практиканта в такие условия, чтобы в нем развивалась самостоятельность сельскохозяйственного мышления и умение найтись при различных затруднениях.
Свои принципы организации производственной практики Калантар разрабатывал и все более совершенствовал на протяжении многих лет и никогда от них не отступал. Подчеркивая эту требовательность своего учителя, доцент В. А. Ларчин в своих воспоминаниях говорит: «Молочный завод института, служивший нам, студентам, учебно-экспериментальной базой, тогда был технически оборудован не так, как теперь и имел небольшую производственную мощность. Но нам и, особенно студентам технологического отделения, предоставлялась возможность все процессы обработки молока и приготовление молочных продуктов вести самостоятельно. В этом отношении Аветис Айрапетович был очень требователен и не давал никому из нас скидки» (28).
Представляет интерес и рассказ кандидата сельскохозяйственных наук М. С. Карсницкой. «Аветис Айрапетович был не только ученым, но и замечательным учителем. Всегда приветливый, он исключительно умело руководил работой своих учеников; никогда не навязывал своих взглядов, не подавлял их инициативы своим авторитетом. Он наблюдал наши ошибки, промахи и деликатно, со свойственной ему мягкостью и тактом исправлял их, делая свои указания, внося соответствующие исправления в форме обоснованных советов, в простой задушевной беседе, стараясь возбудить личную инициативу студентов» (18).
Осуществляя правильную систему школьного воспитания, Калантар вместе с тем заботился, чтобы широко распространить и укоренить эту систему, сделать ее достоянием всех школ. Поэтому по каждой дисциплине, имевшей практические занятия, одну из групп он обязательно вел в присутствии своих ассистентов, показывая им пример правильной постановки метода обучения и трудового воспитания.
Калантар приложил много сил и энергии для улучшения постановки обучения и воспитания в школах. С этой целью он совершает даже специальную поездку в Западную Европу. Его, как заведующего школою молочного хозяйства, живо интересовало все, что по этой части делалось в Германии, Дании, Швеции, Англии, Франции и Швейцарии. Возвратившись из заграницы, Аветис Айрапетович вынес вопросы системы школьного воспитания на обсуждение общественности. При этом он отмечал: «Данный вопрос настолько серьезен, что стоит им заняться сообща педагогам... Многие имеют свои наблюдения, свои мнения, и обмен последних крайне интересен» (41).
Его статья «Больное место нашей сельскохозяйственной школы» в журнале «Земледелец» в 1903 году вызвала широкие отклики, как «затрагивающая весьма интересный, животрепещущий вопрос» (41). Калантар выражал твердую уверенность, что «школа может и должна воспитать хорошего работника», вселить в ученика «интерес к делу», «любовь к труду-кормильцу», внедрить в него сознание необходимости «вечного самоусовершенствования и исполнения своего долга – прежде всего».
...Студент окончил школу, ему выдали диплом – путевку в жизнь. Кончаются ли этим обязанности руководителя школы?
Для своих питомцев Калантар всегда служил маяком, к которому они тянулись в радостные и трудные дни ж советом и помощью. Он каждого выслушивал, помогал словом и делом и, соответственно знаниям и способностям, пристраивал к делу. Но и после этого он не выпускал своих учеников из виду, а постоянно их направлял, вовремя подмечал ошибки и успехи, приставлял к более сложным делам.
Доцент 1-го Московского медицинского института А. Солнцев говорит о Калантаре так: «Замечательный педагог, крупный ученый, общественник, Аветис Айрапетович стремился в своей педагогической работе не только дать стране знающих специалистов, но умел также внушать советским юношам и девушкам, что нет выше счастья, чем служение своей Родине. Аветис Айрапетович умел будить у своих учеников жизненную энергию, способность к борьбе и дальнейшему совершенствованию» (18).
Именно в идее «вечного совершенствования» Калантар видел все содержание «второй послешкольной практики», требуя от своих воспитанников продолжения учебы и после школы, в работе. «Вся наука проходится в жизни, а школа дает только основания», – говорил он.
Многие и многие агрономы испытали на себе благотворное и заботливое воспитание Калантара. Весьма красноречивой является, например, судьба одного из его учеников В. А. Маковского, которому с детских лет сулили большую будущность, если он возьмется за кисть художника. Под влиянием домашних Маковский отправился в Петербург, чтобы изучать скульптурное искусство, но по дороге встретился с Калантаром. И когда од имел беседу с Аветисом Айрапетовичем, то пришел к заключению, что его призвание – скотоводство и Молочное хозяйство.
Маковский так и остался в Едимонове, откуда затем был командирован в имение Бильдерлинга, где он изучал практику скотоводства. Прошли первые десять лет работы молодого специалиста. Все эти годы Калантар пристально следил за успехами своего питомца, хотя сам за это время успел оставить школу и переехать в Петербург. И вот в 1898 году Калантар вызывает Маковского в столицу и вручает ему документ о назначении на только что возникшую в России должность инструктора молочного хозяйства в Смоленской губернии.
Молочное дело тогда занимало исключительное положение. Высших учебных заведений по этой отрасли не было, и если в этих условиях многие из даровитых учеников Калантара, с лучшей образовательной подготовкой, стали полезными деятелями в качестве правительственных инструкторов, а затем и видными учеными, то в этом можно видеть, прежде всего, влияние замечательного педагога и воспитателя Калантара.
Не менее отчетливо сказалось его влияние и руководство на жизненном пути его учеников и в советский период.
«По окончании Тимирязевской академии в 1923 году, – рассказывает А. П. Никольский, – я поехал с Аветисом Айрапетовичем в экспедицию по обследованию животноводства Гомельской губернии. Там он показал нам, как нужно изучать экстерьер, как следует подходить к изучению молочной промышленности и, в частности маслоделия, сыроделия и т. д.
После экспедиции я направился к себе на родину в Чувашскую АССР преподавателем в сельскохозяйственном техникуме. Но в то время меня, еще не имеющего опыта, эта должность не удовлетворяла, и я обратился за советом к Аветису Айрапетовичу. Он побеседовал со мной и посоветовал поехать в Пермь, работать там зоотехником. Он многое мне рассказал о Пермском крае, хорошо зная его по экспедиционной работе там.
Я должным образом принял этот совет и отправился в Пермь. Аветис Айрапетович не раз приезжал к нам, учил, как надо работать по животноводству... И так по доброму совету Аветиса Айрапетовича я с 1924 года и по настоящее время – 35-й год работаю в Перми и не жалею, всегда вспоминая добрым словом своего учителя» (48).
Остается добавить, что А. П. Никольский за это время от рядового зоотехника вырос до профессора и в настоящее время возглавляет кафедру частной зоотехнии в Пермском сельскохозяйственном институте.
Пятьдесят пять лет жизни отдал Калантар почетному труду по воспитанию кадров. Он радовался каждый раз, когда видел, что его бывший ученик любит ту работу, ту специальность, которую избрал, относится к ней с внимательностью и чувством благодарности, как к своей кормилице, стремясь всю жизнь совершенствоваться и поднять ее на возможную высоту. Только любовное изучение своего дела и добровольная работа, говорил он, двигает дело и поднимает его на должную высоту.
Многое из того, что разработал и внес Калантар в систему обучения и воспитания на основе тесной связи школы с жизнью, практической работы и развития самодеятельности учащихся, ему удалось осуществить лишь после Октябрьской революции. Если царское правительство боялось близости интеллигенции с «народом», страшась ого революционизирования, то советская высшая школа прочно стала опираться на опыт народа.
Зоотехническое отделение Тимирязевской академии, куда входила и кафедра по молочному хозяйству, возглавляемая Аветисом Айрапетовичем, проделала огромную работу в укреплении связи с жизнью. Под его руководством студенты трудились в течение летних месяцев на производстве. Вопросы, возникавшие во время летней практики и не разрешенные на месте, прорабатывались зимой на кафедре.
Интересные сведения об этом сообщает в своих воспоминаниях проф. А. В. Озеров (Москва). Он пишет: «Ознакомление студентов с производственными условиями (причем в лучших животноводческих районах) Аветис Айрапетович осуществлял путем организации длительных экскурсий.
Плодотворная деятельность Калантара и его замечательные личные качества, человека богато одаренного, весьма образованного, высокой культуры и с большим жизненным опытом и, в то же время, весьма общительного, доступного, готового всегда делиться своим опытом и знаниями, весьма привлекали к нему. Поэтому в круг его интересов и деятельности вовлекались преподаватели и других смежных кафедр..., для которых работа под руководством Калантара была прекрасной школой, важным фундаментом их будущей практической и научной деятельности. Кстати сказать, из 19 участников Гомельской экспедиции Калантара четверо стали впоследствии профессорами (Борисенко, Меньшов, Никольский, Озеров)» (32).
Усилиями Калантара в системе обучения Тимирязевской академии появилось много нового, приблизившего науку к жизни. Тем не менее, даже в Тимирязевке ему не удалось осуществить все свои замыслы по реформе системы обучения. Молодая советская республика в условиях разрухи не могла еще предоставить академии больших средств на оборудование показательных учебных учреждений и наглядных пособий. Ферма академии, например, связанная отсутствием оборотного капитала, лишена была многого и не могла служить образцовым предприятием.
Журнал «Пути сельского хозяйства», указывая на эти обстоятельства, отмечал, что академия не может развернуть надлежащим образом учебно-научной работы, и ничем нельзя «полностью возместить тот урон, который происходит от недостаточного использования таких сил, как А. А. Калантар, Е. Ф. Лискун или М. Ф. Иванов, которых знает и ценит всякий русский агроном» (34).
И все же, несмотря на эти отдельные пробелы, достижения в области системы обучения проявились раньше всего именно в стенах Тимирязевской академии, в частности на ее зоотехническом отделении. «Зоотехния одна из первых внесла в преподавание проработку лекционной системы, идя по пути непосредственной связи учащихся с практическими работами и развитием их самодеятельности» (34), – отмечал тот же журнал.
Быстрая реформа системы преподавания на кафедре молочного дела была достигнута благодаря энергичной деятельности группы молодых сотрудников во главе с Калантаром. «Поколение питомцев зоотехнического и экономического отделений Тимирязевской сельскохозяйственной академии 1920 – 1928 годов, – справедливо указывала газета «Тимирязевец», – на всю жизнь сохранит в памяти образ одного из славных своих учителей – Аветиса Айрапетовича Калантара» (18).
V. ПОПУЛЯРИЗАТОР И ОБЩЕСТВЕННИК
Всю жизнь Калантар боролся за народное просвещение, за то, чтобы завоевания науки стали достоянием широких масс трудящихся. Своей огромной деятельностью как популяризатор науки и техники он снискал неувядаемую славу, став в ряду таких выдающихся мастеров этого дела, как А. Н. Бекетов, К. А. Тимирязев и др. Аветис Айрапетович считал, что долг ученого, прежде всего, сделать науку достоянием народа. И он не жалел ни сил, ни времени, чтобы нести в народ «больше света». Его книги и статьи для массового читателя, отмечает проф. И. А. Берзинь, «представляют поучительный образец – как надо писать для народа» (13).
«Он умел выделять основные положения, излагать сложные явления в популярной форме, – пишет кандидат наук В. Н. Кюркчян. – Большинство его пособий и руководств, рассчитанных на массового читателя, вышло в свет на многих языках и выдержало ряд изданий» (1). Калантар прекрасно понимал, как важно и вместе с тем трудно писать научные книги для деревни того времени, где грамотные насчитывались единицами. Но это необходимо было делать, ибо в стране, кроме «толстых и дорогих томов переводных руководств», почти ничего для народа в то время не издавалось.
Преодолевая трудности, он создавал вполне доступные широким массам «по цене и по изложению» руководства, составленные на основании данных отечественной науки и практики. Очень ценными представляются его популярные книжки и брошюры, написанные простым языком и снабженные многими рисунками. Они рассказывают, как следует кормить молочный скот, выбирать коров, определять вес скота, строить скотный двор, молочню, разные сельскохозяйственные службы, давая расчеты и приводя детали, которые может понять всякий грамотный крестьянин.
Одной из ранних популярных работ Калантара является «Справочная книга по молочному хозяйству и скотоводству» (1897 г., 252 стр.). «Справочная книга» находила применение не только в качестве практического руководства в молочном хозяйстве. Как видно из учебной программы по скотоводству, опубликованной в 1913 году в «Ежегоднике» Департамента земледелия, она одновременно служила учебником по животноводству для сельскохозяйственных школ и училищ.
Второе издание «Справочной книги» вышло вскоре же (1898) вслед за первым. Как сообщал журнал «Молочное хозяйство», готовилось к выпуску и третье издание. К сожалению, нам не удалось обнаружить его, и вышло оно или нет, не известно.
В те же девяностые годы Аветис Айрапетович издает один из циклов своих лекций, читанных в сельскохозяйственном музее (Петербург), – «Образцы записей пробных удоев и удойных книг». Для того времени эта работа представляла большой научный и практический интерес не только по своему содержанию, но и по самой постановке впервые выдвинутого в книге вопроса о «проблемных удоях».
Затем Калантар пишет свое замечательное «Общедоступное руководство по молочному хозяйству», задуманное специально для крестьян мелких и средних сельских хозяйств.
Появление «Руководства» было важным событием. Об этом свидетельствует, прежде всего, масса благосклонных рецензий на книгу, появившихся в печати, а также официальный отзыв члена-корреспондента Ученого комитета Департамента земледелия П. А. Пахомова. В докладе, представленном на заседании этого комитета, он писал: «Автор, как лучший из современных специалистов в данной области, с большим уменьем подчеркнул и выделил те стороны молочного скотоводства и особенно молочного хозяйства, которые в наших русских условиях являются в данное время особенно важными» (55).
За двадцать два года книга выдержала при жизни автора девять изданий. Последнее издание (1925 г.) разошлось в количестве 20 тысяч экземпляров (цифра для того времени большая). Это доступное и интересное для широкого круга сельского населения руководство стало настольной книгой для специалистов и практиков по молочному хозяйству.
В 1909 г. Калантар пишет не менее полезный для массового читателя труд «Приготовление сыров в мелком хозяйстве и домашнем быту», имевший огромный успех. Книга переиздавалась пять раз. В одной из рецензий на эту работу отмечается: «В книге нашего известного знатока молочного дела приводятся сначала общие сведения о сыроварении, а затем излагается техника производства различных сыров». В заключение рецензент считает, что книжку «можно усиленно рекомендовать».
Семь изданий выдержала книга «Кормление молочного скота», впервые вышедшая в 1911 г. и массовой серии «Народные сельскохозяйственные чтения». Она и сегодня читается с интересов. Весьма удачно определена в ней задача кормления молочного скота: «Правильно кормить – значит, с одной стороны, правильно, т. е. наилучше использовать корма, с другой – наилучше и полнее использовать производительные способности животного».
Изучая признаки молочной производительности и экстерьерные особенности крупного рогатого скота, Калантар выпускает книгу «Выбор молочной коровы», которая получила прекрасные отзывы и издавалась также семь раз. Журнал «Вестник сельского хозяйства», напечатав рецензию на эту книгу, отмечал, что она «во всех отношениях, как со стороны содержания, так и способа передачи добытых наукой и практикой сведений о признаках молочности рогатого скота очень хороша и заслуживает, безусловно, самого широкого распространения» (63).
Среди популярных работ Калантара – «Карманный календарь на 1910 год». Как правильно отмечалось и свое время, эта «маленькая брошюрка в 59 страниц названа календарем разве только потому, что на обложке помещен табель-календарь... Все же остальное содержание брошюры не имеет отношения ко времени и заключает различные сведения, как, например, севообороты, искусственные удобрения, луговодство, молочный скот, болезни животных и прочее».
Творческая деятельность Аветиса Айрапетовича в качестве пропагандиста и популяризатора науки отличалась поистине энциклопедической разносторонностью. Он работает над «Справочной книгой земледельца» (1910), над двумя руководствами по сельскохозяйственным постройкам (1903), сборником по вопросам сельскохозяйственного образования (1905), редактирует и рецензирует химические, сельскохозяйственные, медицинские и экономические труды русских и иностранных авторов, переводит (с датского, немецкого, английского языков) все наиболее важные новинки зарубежной литературы по молочному хозяйству.
Начиная с 1883 года, Калантар выступал почти во всех сельскохозяйственных журналах – «Земледельческой газете», «Сельском хозяине», «Вестнике русского сельского хозяйства», «Прогрессивном сельском хозяйстве», «Хозяине»», «Молочном хозяйстве», «Нашей пище», «Здоровье» и пр. Принимал также участие в общей прессе, преимущественно после революции – «Известия», «Беднота», «Сельскохозяйственная газета» и др. Перечислить статьи, статейки, заметки Аветиса Айрапетовича невозможно: он сам их не считал, разбрасывая по разным изданиям, когда подсказывал опыт, как семена, могущие принести пользу деревне.
С интересом читаются его статьи: «Топленое масло», «Мягкие сыры», «Сметана», «Кефир», «Творог», «Простокваша». С серией таких бесед Аветис Айрапетович выступал на страницах журнала «Наша пища». Как сотрудник и редактор «Полной энциклопедии русского сельского хозяйства», Калантар публикует в ней свои статьи «Артельные сыроварни», «Вымя», «Доение», «Закваска», «Искусственная закваска» и т. д.
Перечисленные работы далеко не исчерпывают круга сельскохозяйственных тем, которыми занимался Калантар. Он много работал над такими вопросами, как гигиена молочного производства, организация овечьего сыроделия, разведение коз, луговодство и травосеяние, развитие кооперации и молочных артелей.
Обращают на себя внимание острополемические выступления Аветиса Айрапетовича по различным принципиальным вопросам науки и практики: «По поводу скотоводства Полонской сельскохозяйственной школы»; «Ответ академику И. Р. Тарханову» (о мечниковской простокваше); «О статье А. Шатаева» (к вопросу фальсификации масла); «По поводу статьи И. Ефремова» (о влиянии метеорологических факторов на состав молока); «О направлениях и деле улучшения скота»; «Метизация или улучшение в себе»; «Как устранить недоразумения нормами»; «О колхозном строительстве»; «Зерно или молоко» и т. д.
В обширном литературном наследии Калантара значительное место занимают его историографические работы. К сожалению, эта область его деятельности до сих пор совершенно не находила освещения. Между тем ему принадлежит ряд блестящих очерков как по истории молочного хозяйства в целом, так и отдельных отраслей и ряд статей, посвященных его выдающимся деятелям.
В 1907 году Аветис Айрапетович составил небольшой обзор «Молочное хозяйство», в котором он впервые отразил историю развития этой тогда еще сравнительно молодой отрасли сельскохозяйственного производства, начиная с 60-х годов XIX века. Обзор появился в «Ежегоднике» Департамента земледелия и вышел отдельным оттиском.
В следующем году в том же «Ежегоднике» Калантар опубликовал две статьи: «Молочное хозяйство в 1908 году» (изданную также отдельным оттиском) и «Развитие кооперативного молочного хозяйства в России».
В 1927 году в двух номерах журнала «Пути сельского хозяйства» Аветис Айрапетович выступил с воспоминаниями о «Судьбах «русского» скота» (из дневника животновода), где приводит важные данные по истории русского скотоводства, начиная с 1870 – 80 гг.
К этому же времени относится его труд по истории молочного хозяйства (до 1917 года), названный автором «Предварительными очерками», которые он намерен был дополнить второй частью (послеоктябрьский период). К сожалению, эта весьма содержательная работа не опубликована.
Для истории отечественной зоотехнии большой интерес представляют некрологи и воспоминания Аветиса Айрапетовича о выдающихся деятелях сельскохозяйственной науки (И. А. Стебуте, Н. В. Верещагине, В. Ф. Сокульском, К. А. Вернере), написанные с чувством гордости за отечественную науку.
Калантар был не просто крупнейшим специалистом по молочному делу, но и всесторонне эрудированным натуралистом. Он редактировал и издавал ряд специальных журналов по естествознанию, сельскому хозяйству и другим областям науки.
Вот журналы, которые он издавал: ежемесячный журнал «Школьное хозяйство» (3 года); ежемесячный с. х. журнал для крестьян «Земледелец» (12 лет); журнал «Сельскохозяйственное образование» (2 года); общественный орган «Северное хозяйство» (14 лет). Калантар состоял также членом издательско-редакционного Бюро ежемесячного журнала «Известия Комитета но холодильному делу» и был в числе восьми основателей журнала «Хозяин».
В 1899 году во время международной выставки молочного хозяйства в Петербурге Калантар положил начало первому в России печатному органу под названием «Молочное хозяйство».
Как известно, до второй половины XIX века опыт русского скотоводства и особенно молочного хозяйства освещался в общих сельскохозяйственных и даже общественно-литературных журналах. Отсутствие изданий по отдельным отраслям тормозило развитие животноводческой науки. Вот почему инициатива Калантара по изданию специального журнала для работников молочного хозяйства имела большое значение.
В дальнейшем «Молочное хозяйство» стал выходить еженедельно под редакцией Е. С. Каратыгина. Затем журнал перешел в Москву и издавался вплоть до февральской революции. С 1925 года издание возобновилось при ближайшем участии его основателя Ав. А. Калантара. К сожалению, журнал, исказив факты, приписал заслугу основания первого в России журнала «Молочное хозяйство» Е. С. Каратыгину. Мы говорим об этом ради восстановления исторической правды и объективного освещения роли Ав. А. Калантара в развитии отечественной сельскохозяйственной печати.
Ко времени основания журнала «Молочное хозяйство» Аветисом Айрапетовичем он уже состоял редактором-издателем другого, очень популярного иллюстрированного журнала «Школьное хозяйство». Этот журнал освещал вопросы различных отраслей сельского хозяйства и естествознания. В первые годы он издавался в два месяца раз проф. Петербургского лесного института А. С. Рудзким. Последний в конце 1898 года передал свое право на издание журнала Ав. А. Калантару. После этого журнал стал выходить ежемесячно.
Став во главе журнала, Аветис Айрапетович писал: «Взявшись с прошлого года за симпатичное нам дело издания «Школьное хозяйство», мы верили, что журнал этот вполне уместен у нас по тем целям, которые он преследует. А цель и задача «Школьного хозяйства» – распространить сельскохозяйственные знания у нас в народе через народную школу и учителя, – насколько они скромны, настолько же важны» (54).
Такие беседы с читателями журнала Калантар практиковал часто. Многие из них читаются с интересом и сегодня. Приведем некоторые выдержки: «...Сельское хозяйство, в отличие от аптекарского и поварского искусства, имеет дело с живыми предметами, на жизнь которых влияет пища, вода, воздух, тепло, свет и многое другое, одним словом, вся природа. Вот почему мы до сих пор давали и будем давать рядом с сельскохозяйственными статьями также статьи по естествознанию в применении к сельскому хозяйству» (64).
В другом месте, поясняя задачи сельскохозяйственного журнала для мелкого хозяйства, Калантар писал: «Россия обширна. Она крайне пестра... хозяйственный прием, который применим к одной местности, может быть совершенно непригодным в другой... Никакой журнал... не может научить хозяйничать, но он может дать те основные сведения, те общие правила и законы, которые действуют в сельском хозяйстве, а хозяин уже сам применится к своим местным условиям, сам справится с вопросами своего хозяйства» (64).
Круг читателей «Школьного хозяйства» быстро рос. И Калантар, чтобы сделать журнал более массовым, в начале 1901 года переименовывает его в «Земледелец».
Журнал «Земледелец» выходил ежемесячно книжками в 3 – 4 печатных листа. Он содержал обстоятельные статьи по основам сельского хозяйства. Причем редакция по возможности привлекала к сотрудничеству силы людей, поработавших в России и знавших местные хозяйственные условия. Среди сотрудников журнала мы видим таких видных ученых того времени, как профессора Н. М. Кулагин, Н. П. Кулешов, Д. Н. Прянишников и др. В журнале имелись отделы: «Разные заметки», «По сельскому хозяйству», «По естествознанию», «Из текущей жизни». В них сообщалось обо всем более или менее полезном и интересном, имеющем практическое значение.
Вскоре при «Земледельце» Калантар открывает отдел «Сельскохозяйственное образование», посвящая ему один печатный лист, прибавляемый к каждому номеру журнала. В дальнейшем отдел перерос в самостоятельный журнал под тем же названием.
Журнал «Земледелец» пользовался широкой популярностью. Вот как отзывалась о нем столичная и провинциальная печать:
«Земледелец» представляет собою прекрасный почин в деле распространения разумных сельскохозяйственных знаний в мелком хозяйстве». («Новое время»).
«Земледелец» на верной дороге». («Русский начальный учитель»),
«Из журналов (с. х.) лучший «Земледелец». («Вятская газета»).
«Решаемся рекомендовать читателям журнал «Земледелец». Имя издателя журнала... говорит само за себя, а цена журнала, 2 руб. в год, при массе прекрасного и популярного материала во всех областях сельского хозяйства не оставляет желать лучшего». («Тульские губернские ведомости»).
В своих журналах и публичных лекциях Калантар ясно проводил мысль о необходимости порайонного изучения сельского хозяйства страны. Осуществляя эту мысль, он в 1902 году начинает издавать новый иллюстрированный сельскохозяйственный журнал «Северное хозяйство» – еженедельный орган Северного сельскохозяйственного общества, которое также возглавлялось им. По идее Калантара журнал должен был создавать связь между обществом и членами его, объединять разрозненные силы хозяев Севера России (25 губерний) и знакомить их с докладами и рефератами, читаемыми па общих собраниях общества, а также с полезными практическими выводами сельскохозяйственной науки и практики. В первом номере «Северного хозяйства», призванного служить интересам хозяйства северного района страны, Калантар писал:
«Районный журнал – это такая логически понятная вещь, что объяснять резоны его существования не приходится. Местная сельскохозяйственная жизнь дает массу интересного, если не опыта, то долголетнего наблюдения, остающегося не систематизированным, не обобщенным и просто-напросто никому неизвестным. В общую, скажем «всероссийскую», сельскохозяйственную прессу эти материалы редко попадают, так как представляют узкий местный интерес. Но то, что лишено интереса для журнала, предназначенного для всероссийской аудитории, приобретает большой, коренной интерес в районном журнале» (65).
В виде приложений к своим журналам Калантар выпустил более 60 книг и брошюр для крестьян и широких масс населения двумя сериями. В серии «библиотека земледельца» читателя получали общедоступные руководства по основам сельского хозяйства по всем его отраслям, «не пренебрегая и вспомогательными науками, без которых не может существовать разумное сельское хозяйство». Книги эти отличались особым форматом, имели свою нумерацию, снабжались специальными обложками и составляли начало личной сельскохозяйственной библиотеки крестьянина.
Однако деревне, как писал Калантар, «требуются не только журналы и книги, которыми пользоваться могут только грамотные (которых, грустно сказать, в России ни много), но еще больший опрос явился на народные чтения и беседы по сельскому хозяйству, доступные массе населения».
Идя навстречу требованиям жизни, он стал давать в виде приложений к своим журналам не только руководства, но и книжки, написанные так, чтобы они могли служить как для собственного чтения, так и для прочтения перед собранием. Эти книжки выходили сериями под общим названием «Народные сельскохозяйственные чтения». Подписчики снабжались также рядом картин, таблиц, наглядных пособий, облегчающих усвоение изложенных в книге опытов. Все опыты редакция сопровождала рисунками, напечатанными на тонкой бумаге. С их помощью на местах изготовлялись картины для «волшебных фонарей». Они демонстрировались при чтениях для народа.
Много нужных дел вырастало из творческих начинаний Калантара. Сознание долга перед обществом в деле «распространения знаний в народе» вдохновляло его буквально на нечеловеческие усилия. Написать около двухсот работ, дать ответы на сотни вопросов читателей, многие из которых могли бы стать самостоятельными работами, перевести, отредактировать, снабдить примечаниями и предисловиями десятки исследований, быть
редактором и издателем одновременно нескольких журналов и вместе с тем вести обширную научную, педагогическую, общественную и государственную работу – это мог сделать лишь человек, вдохновляющийся пламенным энтузиазмом в работе. То же сознание ответственности перед народом вдохновляло Аветиса Айрапетовича на издание нескольких больших серий оригинальных научно-популярных книг. По нашим примерным подсчетам общий объем его литературных трудов в качестве автора, переводчика и редактора около 30 000 страниц.