В противоположность лесному кадастру, который был необходим непосредственно государству для обеспечения своих собственных потребностей, для проведения Генерального межевания подобных показаний не было. Земли и юридически, и фактически не были национализированы. Государство не стремилось установить контроль над имениями помещиков и не проводило экономических проектов, для которых мог бы понадобиться такой контроль, хотя, конечно, управляло государственными имениями. Даже земельный налог, как еще одно основание для создания земельного кадастра, в это время не существовал.
В этом случае государственная политика по проведению межевания была инспирирована требованиями дворян-землевладельцев, стремившихся к окончательному закреплению за собой имений, которыми они на различных и не очень определенных основаниях владели, и к формированию благоприятного правового климата, к охране и определенности своих прав на землю. В конечном счете, эти требования сводились к стремлению иметь независимые от государственной службы источники дохода, которые при этом пользовались бы охраной и покровительством государства.
Известно, что географическая практика различных государств неоднократно становилась для центральной власти средством внедрения права, легальности, законности. Такая практика укрепляет позиции государства, создает ему поддержку среди подданных, делает государство необходимым посредником для охраны прав подданных и арбитром для улаживания разногласий. Системы государственного земельного кадастра в различных странах зачастую преследовали подобные цели среди других. В российском земельном кадастре XVIII в. проявилась аналогичная идея: кадастр выступает как инструмент законности и права. Это позволяет монарху укрепить свои позиции и получить подержку со стороны земельных собственников - дворян, которые в это время легко заменяют на российском престоле неудобных или неуживчивых государей.
Кадастр и реформы
История земельного и лесного кадастра первой половины XVIII в. иллюстрирует ход реформирования и модернизации петровского государства в целом. Прежде всего, анализ истории кадастра показывает, что реформирование и модернизация вызывались сугубо практическими потребностями государственного и военного строительства, силой обстоятельств, среди которых веяние военных действий было наиболее важным.
Как видно из анализа истории петровского лесного кадастра, на протяжении всей первой половины XVIII в. у ответственных государственных деятелей отсутствовали долговременные (5-10 лет и более) планы и представления о направлении и общей стратегии реформ. Отсутствие таких планов, как представляется, связывалось с отсутствием у государственных деятелей отчетливого представления о конкретных долговременных целях развития страны, за исключением наиболее общих. Очередное реформирование системы кадастра каждый раз решало возникающие вновь и вновь частные и конкретные задачи, связанные с упорядочением и расширением снабжения военно-морского флота.
Исключительно важным для понимания петровской реформы аспектом является широкое использование средневековых подходов и «know-how» для решения новых задач, впервые возникающих в начале XVIII в. Средневековый опыт земельного кадастра и описаний земель широко используется для инвентаризации земельных и лесных ресурсов в конце XVII - начале XVIII вв. По мере того, как средневековый кадастровый опыт перестает удовлетворять размаху и сложности стоящих перед Адмиралтейством задач, начинают формироваться новые, более современные подходы к инвентаризации лесов. В частности, в лесном кадастре начинает использоваться картографический метод, а в организационном отношении от обследований отдельных лесов для отдельных разовых лесных поставок Адмиралтейство переходит к планомерному выявлению доступных лесных ресурсов и планированию регулярных поставок лесоматериалов на флот.
Движущей силой реформирования, как свидетельствуют Д.Ю. и И.Д. Гузевич (2003), была необходимость поддерживать и расширять35 [Практически все импортированные технологии для своего поддержания требовали расширения, как бы «прорастая» в смежные области] импортированные в Россию системы знания и технологии (в широком смысле, включая технологии военного и государственного управления). Наиболее важной для лесного кадастpa из этих технологий была технология кораблестроения, потребовала для своего поддержания создания крупных технологических систем: доков и верфей, портов, системы снабжения флота, включающей полотняные, канатные и лесные заводы, металлургию, в том числе оружейную, а также систему поиска, инвентаризации, планирования и доставки лесных ресурсов. Эта последняя система к восьмидесятым годам XVIII в. охватила практически всю территорию Европейской России, исключая труднодоступные области, из которых был затруднен лесосплав.
Импортированные системы знания и технологий затрагивали наиболее важные сферы государственного управления и хозяйства: армию, флот, финансы, административно-территориальное управление. Однако в отдельных изолированных областях, которые не являлись критическими и важными для петровской администрации, государство обходилось без модернизации. Так было с земельным кадастром, где до середины XVIII в. продолжали действовать принципы и подходы, характерные для средневекового кадастрового описания земель и резко контрастировавшие с лесным кадастром, испытавшим в это время огромный прогресс. Земельные отношения были второстепенными для петровского государства, которое далеко отошло от феодальных принципов «службы за землю», а интересы подданных - землевладельцев, заинтересованных в упорядочении и охране земельной собственности, в это время еще не принимались во внимание. Поэтому, несмотря на существование великолепных образцов шведского земельного кадастра36 [И реальные возможности внедрения картографии в российский земельный кадастр, которые существовали уже в 20-е годы XVIII в.] на территорию Ингерманландии, технология ведения земельного кадастра не была импортирована, хотя Швеция послужила источником заимствования нескольких других технологических систем, прежде всего, в военном строительстве.
Анализ кадастровых материалов проливает свет на ту цену, которую заплатили за петровские реформы и модернизацию различные сословия России. Как отмечал П.Н. Милюков (1905), а вслед за ним ряд современных зарубежных (D. Moon) и российских ученых (Б.Н. Миронов, 1999), петровские преобразования послужили основной причиной так называемого «второго издания крепостничества» - тотального ограничения прав и свобод крестьян, закрепощения лично свободного крестьянского населения, «растворения» в крепостном крестьянстве различных групп и сословий, например, таких как однодворцы (Shaw, 1999). «Второе издание крепостничества» не было просто воссозданием старой средневековой крепостной системы. Крепостничество, сформировавшееся в петровскую эпоху, было значительно более жестким, тотальным, намного более серьезно ограничивало и регламентировало крестьян. В петровскую эпоху происходит, прежде всего, закрепощение крестьянского населения государством и для государственных целей, для работы в интенсивно расширяющемся государственном хозяйстве. Крепостные крестьяне работали на государственных и квазигосударственных заводах, шахтах, рудниках, многочисленных мануфактурах. Крестьяне выполняли натуральные, трудовые и денежные повинности, несли значительную часть финансового бремени длительной Северной войны, из крестьянской среды путем рекрутского набора формировалась регулярная петровская армия. Петровское государство проводит законодательную политику, направленную на закрепощение крестьян как сословия, будучи в то же самое время крупнейшим потребителем крестьянского труда в стране. Документы лесного кадастра косвенно показывают, в частности, возникновение и распространение трудовой повинности по заготовке и вывозу корабельного леса - повинности, которая распространилась по всей лесной зоне Европейской России - от островов в дельте Невы до Поволжья и от Архангельска до Воронежа. Развитие металлургии и горного дела сопровождалось развитием лесозаготовок для изготовления древесного угля, шахтных крепей и т.п. Для этого за шахтами и металлургическими заводами закреплялись леса и крестьяне, которые должны были работать на заводах и лесозаготовках. Появляется отдельная категория лесов – леса Берг-коллегии, и категория «заводских» крестьян.
Ряд других документов лесного кадастра иллюстрируют аргументированную Б.Н. Мироновым (1999) мысль, что петровское государство ограничивало свободу не только крестьянского сословия, но и всех остальных сословий тогдашней России, в частости, дворянства. Б.Н. Миронов даже употребляет выражение «крепостное дворянство Петра». В определенном смысле это так, поскольку, в частности, государство свободно распоряжается принадлежащими частным владельцам лесами, возлагает на дворян-землевладельцев обязанность сохранять эти леса для государственных нужд. В определенных случаях крестьяне дворян и монастырей могли быть переданы в подчинение офицерам и чиновникам, присланным для выполнения государственных миссий. Трудовая повинность по заготовке и вывозу корабельных лесов, в частности, при необходимости распространялась на помещичьих и монастырских крестьян.
Таким образом, петровская модернизация России была достигнута ценой широкого закрепощения крестьян и других сословий России, введением «второго издания крепостничества», ценой ликвидации традиционных средневековых сословных прав и свобод. В результате в первой половине XVIII в. была создана система всеобъемлющего и всесословного государственного крепостничества. Говоря современным политическим языком, созданная в петровскую эпоху система была наиболее близка к тоталитарному обществу. Анализ кадастровых документов этого времени позволил нам добавить несколько выразительных штрихов в эту поразительную картину инспирированной государством несвободы.
В то же время история петровского кадастра иллюстрирует основные подходы к государственному строительству в петровскую эпоху. Радикальная модернизация государственного управления инспирировалась интродукцией европейских систем практического знания и технологий, «прораставших» впоследствии в смежные области. Прежде всего, такими системами были военно-морской флот с технологиями кораблестроения и сопутствующих производств и инфраструктуры, армия, финансы. Монарх и его ближайшее окружение, осуществлявшие эту интродукцию, не имели последовательных долговременных планов реформирования и модернизации страны. Однако преобразования были подчинены определенной логике благодаря тому, что интродуцированные европейские подходы, укореняясь, захватывали и последовательно трансформировали целые отрасли государственного управления и хозяйства.
Кадастры XVIII в.: государственность и сословность
Анализ двух кадастров XVIII в. - лесного и земельного - показывает картину сосуществования двух, казалось бы, несовместимых подходов. Лесной кадастр - это в чистом виде инструмент государственной власти, средство реализации военных и экономических планов центрального правительства. Он демонстрирует сверхцентрализацию ресурсов в руках верховной власти, «национализацию» лесов, т.е. приоритет интересов государства над интересами сословий. Лесной кадастр показывает, казалось бы, формирование самодостаточной группы - государственной бюрократии, превращение страны в централизованную бюрократическую империю, в которой прогресс, модернизация и военная безопасность обеспечиваются за счет принадлежащих государству ресурсов усилиями государственных служащих. Подданные всех сословий рассматриваются в этой парадигме как ресурс или объект социального планирования (Shaw, 1996). Такая тенденция была, конечно, обусловлена необходимостью мобилизации лесных курсов для ведения на море длительной и изнурительной Северной войны, а также насильственными и беспощадными методами петровской модернизации, требовавшей подавления всех без исключения сословий для проведения коренных преобразований. Лесной кадастр в это время - инструмент власти и войны, средство инвентаризации лесных ресурсов для этих целей.
Расширительно трактуя кадастр как инструмент инвентаризации природных ресурсов для нужд государства, можно говорить о существовавших, пусть и фрагментарно, множестве других кадастровых предприятий. Несомненно ресурсную направленность несли сенатские анкетные обследования России М.В. Ломоносова и В.Н. Татищева. Кадастровая (ресурсная) составляющая входила в исследования петровских геодезистов, когда они оценивали природные ресурсы территории. О.А. Александровская (1989) показывает историю формирования «ресурсной» парадигмы российской академической географии. Для того чтобы признать упомянутые направления кадастровыми, им не хватает одного - систематичности, регулярного характера. Однако можно не сомневаться, что при других условиях на место петровского лесного кадастра мог бы быть выдвинут, к примеру, горный кадастр. Все предпосылки к этому существовали.
По мере того как укоренялся новый уклад, и потребности военного времени уходили в прошлое, необходимость жестких мер во внутренней политике уменьшалась. Дворянство, ощутившее свою силу в эпоху дворцовых переворотов, стремилось к стабильности и закреплению своего реального влияния. Это означало, в том числе, и создание правового базиса для владения землей, закрепления поместий, которые давали независимые средства к существованию. В Екатерининскую эпоху верховная власть «денационализирует» леса, возвратив частным владельцам право использовать их без согласования с правительством. В то же время, после нескольких предварительных попыток, правительство проводит Генеральное межевание, внедряя правовой механизм и юридическую стабильность и определенность в землевладении. Обе эти меры знаменовали закрепление того влияния, которым пользуется во второй половине XVIII в. поместное дворянство. Указ «О вольности дворянства», изданный Екатериной II, - это максимум, которого достигли власть и дворянство в Российской Империи, тот предел прав и льгот, которого могло добиться дворянское сословие от благосклонной монархини.
В XVIII в. действует две тенденции в отношении моральной экономики. Военно-полицейская тенденция, особенно сильная в начале века, в царствование Петра I, вполне соответствовала тем принципам средневековой моральной экономики, которые рассматривали государя как верховного распорядителя жизнью, землей и собственностью всех подданных без различия сословий, от крестьянина до вельможи. Государственная служба и лояльность декларировались как обязанность всех подданных без исключения. Даже переход к рекрутской системе и очень значительный рост налогов не затронул существенно систему моральной экономики крестьян. Сохранялись и традиционные упования крестьян на арбитраж монарха, блюстителя интересов всех сословий и групп. Однако вестернизация, которая образовала культурный разрыв между крестьянством и образованными сословиями, исключила последние из такой системы моральной экономики. Со второй половины XVIII в. государство все больше и больше приобретает сословный дворянский характер. А.Б. Каменский (1999) описывает процесс постепенного превращения крестьян из подданных в «крещеную собственность» и усиления крепостничества. Традиционная моральная экономика средневековья все в меньшей мере разделяется правительством и дворянством. Дворян, помещиков и власть в Петербурге связывают теперь совсем другие взаимные обязательства, а крестьянство из этой систем выпадает. Власть идет на расширение привилегий дворянства, создание благоприятной для него правовой среды, охрану и юридическое «закрепление» дворянской земельной собственности, расширение «вольностей» и независимости дворянства. В обмен на это верховное правительство рассчитывает на поддержку дворянства, гвардии, аристократии, гарантирует себя от возможных переворотов. Традиционное государство XVI в. постепенно становилось дворянской и бюрократической империей. В распаде связывавшей все сословия единой моральной экономики заключался конфликт, который, видимо, обнажается уже в крестьянских бунтах XVIII в. и в событиях следующего столетия.
Сформировавшийся к концу столетия межевой кадастр был одной из важных нитей, связывающих новыми взаимными обязятельствами дворянство и власть и гарантировавших власти стабильность и поддержку, дворянству – защиту и вольность. Обязательства имели характер моральной экономики в том виде, как это понятие трактует Scott и Kohler, т.е. неписанного, но самоочевидного кодекса, регулирующего повседневное поведение связанных им сословий. Опираясь на дворянское сословие, бывшее основным источником кадров для военной и статской государственной службы, государство постепенно обособлялось в централизованную, бюрократическую и самодостаточную в военном и экономическом плане структуру.
Два кадастра XVIII в., лесной и земельный, существовавшие параллельно и, казалось бы, плохо совместимые по принципам и задачам, которые пыталась при их помощи решать верховная власть, на деле существовали практически безконфликтно.
Один из современных историков А.Б. Каменский (1999) весьма убедительно показывает процесс постепенного «выпадения» крепостных крестьян из-под юрисдикции общих правовых норм и превращения в «крещеную собственность»37 [А.Б. Каменский пишет о том, что в период петровских реформ серьезно ограничивались права подданных всех сословий, а также об отсутствии правовых норм, гарантирующих подданным свободное владение их собственностью]. Это был результат как традиционной государственной политики, особо выразительной в экстремальных условиях войны и насильственных реформ сверху, так и усиления влияния дворянского сословия на монарха (во второй половине XVIII в.).
Сверхцентрализация власти, национализация ресурсов, расширение чрезвычайных форм управления, вызванное длительной войной, ограничение прав сословий в ходе петровских реформ приводили, как показывает ряд исторических исследований (Милюков, 1905, 1906), к усилению и изменению характера крепостного права. Власть помещика над крепостными становится почти абсолютной. Крепостные в значительной степени перестают пользоваться многими из тех прав, которыми пользовались в средние века. Помещик получает все больше прав распоряжаться рабочим временем крестьян, имуществом. П.Н. Милюков (1905) показывает, что в это же время и также под действием петровских реформ изменяется характер сельской общины. Сельский мир получает все больше власти над отдельным индивидом. П.Н. Милюков (1892) показывает, что община XVIII в. была в значительной степени инструментом в руках власти и помещика38 [Конечно, многие традиции общины остаются связаны с «этикой выживания» (Дж. Скотт, 1992). Земельные переделы или система взаимопомощи, которую А.Н. Энгельгардт (1987) описывает как «кусочки», служившая поддержкой беднейших и слабосильных членов общины в голодное время года. Можно приводить много таких примеров. Однако «этика выживания» была и в XVI в., но крестьянин пользовался тогда большей независимостью и от помещика, и от мира]. Крепостной XVIII в. отличается от крестьянина XVI в., примерно, как солдат армии Фридриха II от вольного стрелка.
С другой стороны, государство проводило все более и более масштабные военные и экономические проекты за счет собственных средств и ресурсов. Для этого требовались большие массы, людей, которых можно было бы быстро и эффективно мобилизовать. В ходе петровских реформ крестьяне целыми деревнями приписывались к рудникам, горным и металлургическим заводам, оружейным и артиллерийским фабрикам. Крестьяне становились такой же собственностью соответствующих государственных коллегий, заводов и фабрик, как и управлявшиеся ими леса, реки и недра. Меняется стиль взаимоотношений власти и крестьян. Это приводит к тому, что государственные крестьяне также становятся из подданных своеобразным «трудовым резервом» для проектов государственной экономики.
Наконец, государственные интересы заключались в сборе подушного налога со своих подданных. В этом случае крестьяне снова выпадали из области непосредственного внимания государства. Налог за крепостных крестьян выплачивал помещик, которого власть стремилась контролировать, посылая для этого своих чиновников.
Подобное превращение крестьян, наиболее многочисленного сословия XVIII в., из подданных в собственность государства и дворян имеет, я бы сказал, радикальный характер и идет вразрез с историей Западной Европы, с которой по традиции сравнивается история России. В самом деле, в ту эпоху, когда Европа отказывается от наиболее знаменательных знаков и устоев феодализма, незадолго до написания «Декларации прав человека и гражданина», в России происходит формирование наиболее жесткого и регламентированного крепостничества, которое во многих случаях напоминало рабовладение, несмотря на все усилия просвещенной монархии ограничить произвол в отношении поместных крестьян и регламентировать их труд и торговлю людьми39 [Популярный сюжет из морских рассказов 1860-1870 гг. связан с участием России в конвенции против работорговли, к которой присоединилось большинство европейских стран после победы Североамериканских Соединенных Штатов в Гражданской войне. Едва ли найдется рассказ, где бы не встретилось сравнения тяжелого положения африканских рабов и русских крестьян, еше недавно крепостных].
Крепостные государственные крестьяне были источником «чести и славы отечества», работая на государственных и полугосударственных заводах, верфях, на строительстве первого шоссе, связавшего Москву с Петербургом. Они создавали военную й экономическую инфраструктуру петровского государства. Я уже говорю непосредственно об армии, в которой рекрутский набор заменил средневековое ополчение. Для определения «мобилизационного резерва» армии в 1709 г. проводится первая ландратская перепись, материалы которой сохранились в РГАДА. Можно много писать и о поместных крестьянах, которые были важнейшим достоянием дворян-землевладельцев.
Поэтому не будет неожиданным вывод, что к числу ресурсов, которые подлежали кадастровой оценке и действительно оценивались, описывались и инвентаризировались, были люди - крепостные крестьяне. Оставим в стороне допускающие неоднозначное толкование ландратские переписи и т.п. источники. Однако, несомненно кадастровый характер имеют государственные ревизии от первой до последней, ревизии 1859 г. Главной задачей они имели инвентаризацию крепостного населения для распределения подушного налога. Налогообложение - это одна из классических, основных функций любого кадастра.
Крепостное население регистрировалось и в документах Генерального межевания. Уже говорилось, что Межевание включало данные о земельных угодьях, природных особенностях, даже рыбах и птицах, обитавших в имении. Однако, как мне теперь представляется, основным объектом земельного кадастра XVIII в. были, наряду с землей, и люди, работавшие на этой земле крестьяне. Достоинство имения заключалось не только в его размерах и плодородии земель, но и в количестве прикрепленного к нему «двуногого инвентаря». Численность крепостных душ определяла богатство помещика. В этом заключается, наверное, главное отличие российского кадастра от западноевропейского, и континентального, и английского кадастра. Государственный, официальный характер этого кадастра создавал твердую основу и для налогообложения, и для объективной оценки имения при купле-продаже или закладе имения в Дворянский банк.
Подобный взгляд позволяет говорить об особом виде российского кадастра - кадастре людей. Такой кадастр был как частью системы государственного хозяйства, инструментом для мобилизации трудовых ресурсов и налогов в государственную экономику, так и элементом поместной крепостной экономики. Он обслуживал интересы землевладельцев, будучи частью земельного кадастра и формируя атмосферу определенности и законности в отношении земельной и крепостной собственности помещиков.
А.Б. Каменский (1999), анализируя историю российских реформ XVIII в., приходит к выводу о наличии двух тенденций, двух альтернатив общественного развития страны в этот период: военно-полицейской и сословной организации общества. На мой взгляд, два кадастра XVIII в. - лесной и земельный - убедительно иллюстрируют данное положение.
Лесной кадастр в XVIII в. развивается как средство учета и мобилизации для государственных военных нужд лесных ресурсов, независимо от их формальной принадлежности. Инструментом мобилизации выступает административное принуждение, при помощи которого осуществлялось управление страной.
Земельный кадастр - это пример средства сословной организации общества, инструмент, который обеспечивает поместному дворянству необходимый правовой климат и стабильность. Если в средневековой традиции все имущество подданного можно было «отписать» на государя, а пользование землей было прямо сопряжено с исполнением определенных повинностей, то после проведения Генерального межевания юридическая атмосфера в земельном владении изменилась. Выдаваемый помещику план межевой дачи, с подписями государственных землемеров и чиновников, с государственным гербом в оформлении плана, содержал символическое сообщение о гарантиях неприкосновенности обмежеванной собственности, о легальности, о согласии государства с фактом владения поместьем. Обмежевание земель следует напрямую связать с укреплением позиции дворянства и формированием сословной организации общества во второй половине XVIII в.
Анализируя вопрос о планомерности и последовательности реформ XVIII столетия, следует отметить, что, по крайней мере, в течение первых двух десятилетий XVIII в. не приходится говорить ни о какой продуманной долговременной стратегии описания и приведения в известность лесов Европейской России. Обследование лесов в каждом конкретном случае решало конкретные задачи поставок лесных материалов для флота. По мере того, как растет общая численность военного флота и его роль в обеспечении безопасности страны, Адмиралтейство переходит от единичных обследований отдельных лесных массивов, как это было в самом начале века, к все более масштабным акциям, охватывающим уже леса целых губерний и требующих большого и постоянного штата офицеров и лесных чинов. Первые элементы планомерности при проведении обследований лесов относятся к 20-м годам XVIII в. А.Б. Каменский, анализируя реформы на другом материале, также приходит к выводу о том, что планомерный и обдуманный характер петровские реформы имеют, начиная с 1720-х гг. Сама цель кадастра осознавалась постепенно. К концу столетия мы видим сложившуюся практику изучения и управления лесными ресурсами, включающую обследование, картографирование и таксацию лесов, устойчивую систему ведомственной гчетности, законодательную практику, направленную на охрану приумножение лесных ресурсов, необходимых военному флоту. Очевидно, что осознание необходимости перехода к новым принципам лесного дела, необходимости планирования снабжения и оздания постоянного государственного органа, который бы ведал этими вопросами, осознается по мере накопления опыта снабжения флота, постепенно. Впрочем, это никак не умаляет значения в нашей истории института петровского лесного кадастра. К концу века существовавшая система лесного кадастра позволяла эффективно решать задачу снабжения корабельными лесами военно-морского флота. Уже приводилось впечатляющее число лесных карт и атласов, которые были созданы в XVIII в. Однако при сравнении площади корабельных лесных дач с общей площадью лесов Европейской России становится понятно, что подавляющее большинство лесных массивов, даже казенных, не были описаны и картографированы в XVIII в., поскольку по своему расположению или качеству леса не представляли интереса для флота. В XVIII в. государство не ставит перед собой более широких задач в отношении использования лесов кроме извлечения из них материалов, необходимых в государственном хозяйстве.
Правящие в XVIII в. монархи регулярно обращают внимание на вопросы управления и охраны лесов, периодически реформируют и дереформируют систему лесного управления и лесного законодательства. Высочайшее внимание придает лесному кадастру уже не ведомственный, а государственный характер. Практика изучения, управления и охраны лесов оказала значительное воздействие на практику управления страной и экономикой. Можно даже сказать, что управление лесами было, наверное, наряду с использованием географических и картографических знаний для ведения военных действий, наиболее ранним, массовым и поэтому наиболее важным из видов географических практик, использовавшихся властью для управления страной. Опыт лесного кадастра был, несомненно, использован при проведении более сложных проектов: подготовке административных проектов Петра I, создании атласа Кирилова, имевшего, в том числе, и несомненную пропагандистскую направленность (Shaw, 1996), межевания и реформы административно-территориального деления Екатерины П.
Отсутствие планомерной политики в отношении земельного растра объясняется иными обстоятельствами. С точки зрения картографического исполнения, земельный кадастр сложнее лесного, т.к. требует отображения большого ряда объектов и составления уже не специальных тематических, а топографически карт, причем не единичных, а массовых. Эта задача могла быть решена только после накопления необходимого опыта и при наличии достаточного числа профессиональных кадров. Но, скорее всего, более серьезной была другая причина. В первой половине XVIII века правительство просто не испытывало необходимости в проведении работ, которые отвлекли бы значительные средства и профессиональных топографов от выполнения более насущных проектов, не давая взамен ощутимых выгод для правительства. По мере того как дворянство консолидировалось как сословие, и по мере того как это сословие приобретало все большее влияние на правительство и монарха, потребность в межевании земель воспринималась все серьезнее - прежде всего как потребность дворянства в гарантиях неприкосновенности их земельных владений. Однако даже во второй половине столетия правительство не имело постоянной и неизменной задачи в области земельного кадастра. Вернее, такая задача «дрейфовала» в сторону расширения владельческих прав дворянства, что вполне соответствует формированию сословного государства. Если в ходе Елизаветинского межевания правительство стремилось пополнить фонд государственных земель за счет конфискации излишков, не показанных по документам, то Генеральное межевание такой задачи не решало, напротив, закрепляло за помещиками все их имения.
Кадастр и географическая наука
С точки зрения становления географии и картографии в России первая половина XVIII в. является решающей. Это убедительно обосновано в работах Д.М. Лебедева (1949), О.А. Александровской (1989, 2003), Л.А. Гольденберга (1973), А.В. Постникова (1989, 1990). Кадастровая географическая практика играла в процессе становления фундаментальной географии и картографии в России исключительно важную роль, хотя существовав еще ряд географических практик, которые не менее повлияли на процесс накопления географических знаний и становления науки.
Адмиралтейские съемки лесов были одними из наиболее ранних регулярных географических предприятий в России. Морские геодезисты положили начало географическим и картографическим исследованиям страны. Указ Сената «О посылке учеников С.-Петербургской (Морской) академии для сочинения ландкарт» положивший начало планомерным съемочно-картографическим работам в стране, свидетельствует, что Адмиралтейство считалось бесспорным обладателем «know-how» топографических съемок и статистических описаний страны. Профессор Морской академии Форверсон (Farquharson) готовил официальные инструкции петровским геодезистам, составлявшим топографические каpты различных частей России под общим руководством секретаря Сената Кирилова, в рамках общей программы картографирования России. Как уже отмечалось, лесные съемки были первой картографической инициативой правительства после выхода Генерального регламента. Это говорит о том, что правительство и Адмиралтейство рассматривали их как наиболее важные.
В ходе лесных съемок происходила апробация методов и подходов к картографированию пространства и природных ресурсов страны. Картографирование лесов стало своеобразным научно-учебным полигоном, через который прошло большое число петровских геодезистов и топографов, которые были задействованы в общетопографических съемках. Помимо того, картографические материалы лесных съемок использовались для составления обзорных общегеографических карт и атласов. Об этом с большой вероятностью можно говорить, принимая во внимание, что основное число сохранившихся лесных карт первой половины XVIII в. находится в ОР БАН, в одном фонде с топографическими картами того же времени, которые использовались при составлении Атласа Кирилова, а иногда даже прямо воспроизводились в этом атласе.
Помимо сведений, которые были использованы в печатных общегеографических атласах, еще больший объем географических данных благодаря лесным съемкам оказался доступен правительству и связанным с ним специалистам - географам и картографам. Прежде всего, это статистические данные о распространении лесов на территории Европейской России. Эти данные были обобщены и широко использовались Адмиралтейством, и предоставлялись ко двору, о чем свидетельствует «Генеральный атлас ... всякого рода лесам» из Эрмитажного собрания ОР РНБ, содержащий обзорные карты распространения лесов и Сводную погубернскую статистическую ведомость. В то же время эти материалы, как и большинство картографических материалов лесного кадастра, никогда не публиковались и не были доступны сообществу ученых-географов и образованных людей XVIII столетия.
в Картографирование лесов сыграло значительную роль в совершенствовании изобразительного языка картографии. Впервые на примере лесной статистики отечественные картографы столкнулись с необходимостью картографической визуализации пространственных объектов, не имеющих четкой пространственной локализации, таких как лесные массивы, границы которых не были зафиксированы. В обзорном атласе «Генеральный атлас всякого рода лесам» отечественные картографы XVIII в. впервые. использовали метод картограмм для решения этой задачи.
Несмотря на исключительно большой вклад, который внесла кадастровая географическая практика в фундаментальную географию и картографию, лесной кадастр в содержательном и методическом смысле в петровское и послепетровское время развивается вне рамок фундаментальной науки, в изоляции от деятельности Географического департамента Академии наук. Географический департамент использует кадастровые материал, как и общетопографические съемки петровских геодезистов, однако разработка программы съемок, подготовка кадров, организационно-методические вопросы исследований осуществляются во взаимодействии с Адмиралтейством, Морской академией и Сенатом. Даже подготовка «Устава о лесах» 1735 г. осущесвлялась Адмиралтейством и Морской академией без участия Академии наук.
Нам близка позиция, сформулированная Н.И. Кузнецовой (1989): «Аксиологическое пространство российской культуры XVIII в. было не готово принять и "укоренить" традиции профессионального естественнонаучного исследования природы. Происходили постоянные "сдвиги" целеполагания и исходных ценностных ориентации формирующегося научного сообщества. Однако наука сама по себе обладает огромным импульсом культурного творчества. Будучи "пересажена" в Россию, наука потребовала расширения культурного контекста для своего развития, от чего, в конечном счете, выиграла вся общественная жизнь, как бы мало ни задумывались люди о причинах ее обновления». Эта позиция, на наш взгляд, является частным случаем выявленного и проанализированного Д.Ю. и И.Д. Гузевич (2003) процесса интродукции систем знания и технологий в петровскую эпоху, в ходе которого эти системы захватывали в свою орбиту все более и более широкие сферы деятельности. Пойдя дальше, можно сказать, что фундаментальная академическая наука в петровской России сама выступает как одна из таких систем. Как система наиболее «тонкая» и сложно организованная, она требует для своей интродукции и последующего развития высокоразвитой социальной инфраструктуры, формирующейся только к концу петровского царствования.
В то же время такие результаты, как картографирование страны и природных ресурсов, которые в европейских странах государство получало при помощи «чистой науки» - академической и университетской - петровскому государству потребовались еще даже до того, как процесс интродукции европейской ауки в России был начат. Развивающиеся системы «know-how» - кораблестроение, военное дело, артиллерия, финансы и администрация - требовали ликвидации «узких мест» в прикладной картографии и географии, и эти направления начинают развиваться соответствующих ведомствах: в Сенате и Адмиралтействе, достигая впечатляющего уровня уже ко времени создания Академии наук и Географического департамента.
Таким образом, в петровской России параллельно формируется система фундаментальной науки со своими кадрами, учреждениями и формами практики, и, несколько предшествуя первой, система «практической науки», сосредоточенной в ведомствах и ориентированной на «научную поддержку» сугубо практических, конкретных задач, которые администрация ставила перед этими ведомствами. Говоря современным языком, это системы академической и ведомственной науки.
Социальный язык Петровского кадастра
Если рассматривать петровский кадастр и кадастровую картографию как форму дискурса, в соответствии с положениями, сформулированными J.B. Harley (1988) на основе подхода Мишеля Фуко, то два важнейших вопроса, которые следует рассмотреть, это: 1) кому адресованы «сообщения», заложенные в кадастровых картах; 2) каково содержание этих сообщений. В том разделе мы рассматриваем, главным образом, лесной кадастр, поскольку земельный кадастр в петровскую эпоху находится в упадке, а картографирование земельных ресурсов и вовсе не проводится до середины XVIII в.
Карты и документы лесного кадастра петровской эпохи рисуют географическое пространство страны, «заполненное» государством и его интересами. В этом виртуальном пространстве отсутствует всякая другая жизнь и деятельность, местные жители, хозяйство, торговля - всякие интересы, помимо государственных. Именно это имел в виду D. Shaw 1999, характеризуя «цветущее состояние Всероссийского государства» как отражение того отношения к стране как к объекту приложения преобразующей энергии, а также как к ресурсу, который предназначен, чтобы служить государственным потребностям.
«Значительно в этой книге не столько вещи, которые описывает Кирилов, но то, что он не описывает: деревню, где огромное большинство русских жило и трудилось, будучи крепостными, нерусские народы (с некоторыми исключениями), неправославных (тоже с некоторыми исключениями) и множество людей, сопротивлявшихся петровской политике. География Кирилова, можно сказать, - официальная география, география власти, метода, которым Петр Великий изменил Россию. Мы читаем у Кирилова действительно впечатляющие вещи о том, чем Россия официально стала к 1727 году. Но о чем мы не можем здесь узнать, так это о неудачах петровской политики и о множестве страданий, вызваных ею. Сам Петр, конечно, знал о некоторых трудностях и о многих случаях сопротивления, с которыми сталкивалась его политика. Но ни он, ни его сподвижники не были заинтересованы в их разглашении [В оригинале - сноска - А. К.: ...«труд И. Посошкова "Книга о богатстве и нищете", законченный в 1724 году, но опубликованный только в 1842 году с цензурными изменениями, навлек на автора официальное неодобрение из-за его защиты социальных реформ, включая защиту крепостных от злоупотреблений помещиков».]. Лишь позже, в XVIII веке появилось много русских, которые составили иные географии. Петровская география во время ее написания была по существу географией успеха» (Shaw, 1999).
Такой взгляд исповедовало петровское государство. За рамками выдающегося произведения И.К. Кирилова (имеющего, к слову, кадастровый - в широком смысле - характер) остались те аспекты российской действительности, которые не были важны государству, а также показывающие цену петровских реформ для страны и народа. Иными словами, если к петровскому государству эпитет «цветущее» был вполне применим, то этого никак нельзя было сказать о состоянии страны и народа.
Именно это мы имеем в виду, говоря об отсутствии в «языке» петровского кадастра и кадастровой картографии всякой иной жизни и интересов, кроме государственных. Социальный язык петровского лесного кадастра - это язык государства, обращенный к себе самому, своеобразный монолог, звучащий на всем про странстве Европейской России - от Воронежа до Архангельска и от Петербурга до Урала. В петровском лесном кадастре не показаны те леса, которые государство не могло использовать для своих целей. В нем не показаны деревни и общинные лесные угодья, без которых крестьянская деревня не могла существовать, не показаны частные и монастырские лесные угодья. В петровском лесном кадастре отсутствуют люди, которые жили на том пространстве, которое - точно и детально! - изображают карты и атласы. Отсутствие людей - крестьян, помещиков, горжан, купцов - вовсе не означало, что государство обходилось в снабжении флота собственными силами. Напротив, на крестьян возлагалась основная тяжесть работы по рубке, вывозу и сплаву лесов. Государство рассматривало крестьян как своего рода ресурс, доступный повсюду и почти неисчерпаемый, который даже не заслуживает быть нанесенным на карту - настолько меньше значил для петровского государства крестьянин по сравнению с хорошим стволом дуба или ели.
В то же время язык петровского и послепетровского кадастра, особенно после двадцатых годов XVIII в., когда потребности текущего момента были удовлетворены, - это язык своеобразной государственной футурологии, картина завтрашнего дня, как он виделся «монархам и министрам». Объем лесных ресурсов, описанный и картированный в рамках кадастровых съемок, во много раз превышает действительные потребности военно-морского флота России даже в самую лучшую его эпоху. Лесные съемки проводятся в таких местах, где никогда впоследствии не предпринималось рубок для военно-морского флота. Едва ли это не осознавалось исполнителями и пользователями лесного кадастра. Однако огромные силы и значительные суммы тратились на то, чтобы сосчитать и нанести на карту лесные массивы, по-видимому, бесполезные с точки зрения текущего дня. И Петр I, и те монархи, которые провозглашали возвращение к наследию Петра - от Анны Иоанновны до Павла I - все они неизменно декларировали заинтересованность государства в распоряжении лесами, их охране и сбережению для государственных нужд, необходимость картографирования и статистического изучения лесов.
Можно сказать, что карты и атласы, показывающие огромные, в буквальном смысле неисчерпаемые запасы корабельного леса, служили составной частью той картины будущего России, которое рисовали себе Петр I и наследовавшие ему монархи, государства с могучим, соперничающим с европейскими, военным флотом, сильной армией, величественной столицей и процветающей торговлей. Однако в картине этого будущего «цветущего состояния Всероссийского государства» не находится места обычным людям, которые создавали российский флот, одерживали победы на суше, строили и создавали новую столицу России. Крестьяне, солдаты, моряки являются «холстом» для этой картины, неисчерпаемым ресурсом для приумножения мощи и престижа государства.
Глава 3
От вольности дворянства до освобождения крестьян.
Кадастры сословной монархии
Важнейшими «реперными точками» рассматриваемого периода являются «Манифест о вольности дворянства» 1762 г., комплекс административных реформ Екатерины II, принятых в 70-е - начале 80-х гг. XVIII в., министерская реформа 1802 г. (и последующая реформа 1811 г.), образование Министерства государственных имуществ в 1837 г., освобождение крестьян от крепостной зависимости в 1861 г.
Эти события и даты символизируют два исторических процесса, которые определили развитие кадастров и кадастровой картографии в последней трети XVIII - первой половине XIX вв. С одной стороны, в этот период кардинально реформируется сложившаяся в ходе петровских преобразований модель государственности, рассмотренная в предыдущей главе. С другой стороны, российские сословия впервые после эпохи Петра I становятся активной политической силой, отстаивающей свои права, воздействующей на государство и добивающейся определенных результатов.
Если анализировать первый из этих процессов, то уже в середине XVIII в. происходит смягчение и определенная трансформация тоталитарной «военно-полицейской» государственной модели (Каменский, 1999), сложившейся в царствование Петра I 1 [А.Б. Каменский (1999) выделяет в России XVIII в. четыре этапа реформ, однако господствующей тенденцией на протяжении первых двух третей века все же оставалась военно-полицейская]. Однако только комплекс реформ, проводившихся Екатериной II в последней трети XVIII в., обозначил недвусмысленный разрыв с ней. Если говорить о реформах в целом, то их важнейшим результатом было создание впервые цельной системы государственного управления, регламентировавшей и систематизировавшей все сферы государственного управления. Если государственное управление эпохи Петра I в огромной степени определялось личностью монарха и его ближайших сподвижников, то екатерининские реформы сформировали устойчивую, законодательно регламентированную систему управления, независимую от личностей исполнителей. Этот процесс не протекал гладко и непрерывно. В частности, в царствование Павла I происходит возврат некоторых элементов прежней модели власти, однако в многолетней перспективе описанная тенденция отчетливо выражена.
Не задаваясь целью анализировать екатерининские реформы в целом, отметим только те их аспекты, которые определили новый этап кадастровового картографирования Европейской России. В тех областях, которые наиболее тесно связаны с кадастрами и кадастровой картографией - административно-территориальном управлении и государственной экономике - главными результатами реформы мы считаем создание развернутой системы административно-управленческих органов в губерниях и разделение полномочий между центральными и губернскими властями. Впервые был создан губернский орган со штатом исполнителей, ведавший государственными доходами и недвижимыми имуществами в губернии, в том числе землями и лесами и собиравший государственные доходы - губернские казенные палаты: «Между прочими учреждениями, данными Императрицей Екатериной II 7-го ноября 1775 г. для управления дел Всероссийской Империи, учреждены были Казенные палаты по одной в каждой губернии: для домостроительных дел и управления казенных доходов Императорского Величества» (ПСЗ т. XX, №14392). ... Она [казенная палата – А.К] собирала ведомости о числе народа, сведения о приходах и расходах, свидетельствовала счеты, управляла соляными и питейными сборами и откупами, наблюдала, чтобы в губернии не были собираемы незаконные сборы, чтобы сборы законные поступали своевременно, сохранялись в целости и доставлялись куда следует, она доставляла, наконец, в Экспедицию о государственных доходах и в Сенат сведения о доходах и расходах по губернии» (Блех, 1895, с. 90). Формирование казенных палат дало возможность в дальнейшем поставить кадастр земельных и лесных ресурсов на новый уровень. Впервые в каждой губернии был создан орган, занимающийся среди прочего инвентаризацией земельных и лесных ресурсов. В царствование Екатерины II эта работа ограничивалась учетом доходных и расходных статей по земельным и лесным имуществам в губернии (этим занималась 6 экспедиция казенной палаты), однако даже в этом виде она представляла значительный прогресс. В ходе этой работы формировались подходы к изучению природных ресурсов, формы описаний, профессиональные критерии, процедуры, складывались, выражаясь современным языком, устойчивые информационные потоки, формирующие разовую и периодическую административную отчетность, несущие сведения о землях и лесах. Еще большее значение приобрела деятельность казенных палат в будущем, в первой половине XIX в.
Не меньшее значение для реформы государственного управления имела министерская реформа 1802 г. и последовавшая в 1811 г. новая радикальная реорганизация системы государственной власти, проведенная М.М. Сперанским.
Министерская реформа 1802 г., к сожалению, мало изучена2 [Осенью 2002 г. в Петербурге прошла научная конференция, посвященная 200-летию министерского управления в России. (Прим. редактора: «Частично этот пробел заполняет исследование А.Б. Каменского (1999), к сожалению, захватывающее только реформу 1802 г.»)], как и многие из либеральных реформ начала XIX в. Отчасти такой вакуум связан с тем, что преобразования первых лет царствования Александра I оказались заслонены величественной историей Отечественной войны 1812 г., отчасти же причина лежала в сфере идеологии советского времени. Исключение составляет всего несколько работ, среди которых весьма обстоятельная книга М.В. Довнар-Запольского «Зарождение министерств в России», (1906), уже цитировавшаяся книга И. Блеха «Устройство финансового управления и контроля в России в историческом их развитии» (1895), а также статья Л.П. Марней «Формирование структуры Министерства финансов России в первой половине XIX в.» (1998), а также дополнительные сведения, рассыпанные в большом количестве работ, посвященных различным частным вопросам истории XIX в., М.М. Сперанскому и другим видным историческим деятелям.
Замена коллежской системы управления на министерскую в 1802 г. и последовавшая в 1811 г. серьезная реорганизация министерств, как показывает А.Б. Каменский (1999), являлась важнейшим шагом по реформированию административно-управленческой системы России. Одним из ее главных результатов было внедрение принципа персональной ответственности перед монархом в системе органов государственной власти - принципа, отсутствовавшего в коллегиях (Каменский, 1999). Весьма немаловажной целью министерской реформы являлась, как представляется, реорганизация управления в европейском стиле, на основе опыта многих европейских государств и уже существовавших в это время теорий государства. Такая реорганизация, с одной стороны, была вполне прагматическим действием, направленным на повышение эффективности высшего правительственного аппарата, с другой - соответствовала либеральным европейским взглядам и воспитанию молодого Александра I и его ближайшего окружения, способствовала формированию образа Александра I как просвещенного европейского монарха в Западной Европе.
Лесной кадастр. Английская модель и российская реальность:
лесное управление Министерства финансов
В начале XIX в. в России уже существовал государственный лесной кадастр, предназначенный для снабжения корабельным лесом военно-морского флота. Леса Европейской России были в значительной мере изучены в ходе лесных съемок, проводимых по инициативе Адмиралтейства. История этих съемок рассмотрена в главе 2. Однако адмиралтейский лесной кадастр был сосредоточен не только на лесных дачах в Европейской России, из которых осуществлялись поставки флоту. Изученность лесов Европейской России в целом оставалась крайне низкой. Несмотря на целый ряд мер по управлению лесами и их охране, предпринятых преемниками Петра I, организацию и реорганизацию вальдмейстерской службы, несмотря на подготовку Высочайше утвержденного Устава о лесах и издание ряда указов, внимание государства было сосредоточено на нескольких тысячах лесных дач в Европейской России, из которых осуществлялись поставки лесоматериалов флоту. Общая площадь лесов, в которых было введено подобное Управление, не превышала 10%, а, скорее всего, была значительно меньше (едва ли можно назвать более точные цифры без проведения подробных историко-географических реконструкций с привлечением обширных материалов РГА ВМФ и РГИА).
Подавляющее число лесных массивов, даже принадлежащих государству, представляли для администраторов того времени белое пятно. Эта ситуация была особенно характерна для северных губерний: Архангельской, Вологодской; и для территорий, удаленных от крупных сплавных рек. Подавляющее большинство лесов Европейской России не были исследованы, описаны и картографированы. Например, в дачах, находившихся на водоразделе черноморского и балтийского водных бассейнов (в настоящее время - территория Центрально-Лесного биосферного заповедника), не было составлено ни одной лесной карты или описания, несмотря на то, что эта территория располагала крупными резервами высокобонитетного елового леса. Это также означает, что государство не проводило определенной хозяйственной политики по отношению к казенным лесам, за исключением корабельных, которые составляли в лесных губерниях Европейской России 70-90% всех лесопокрытых площадей.
В условиях, когда численность лесных чинов в конце XVIII -начале XIX в. составляла, как правило, по одному человеку на уезд, при отсутствии подробных лесных карт, у государства отсутствовала возможность эффективно контролировать лесопользование3 [Определенную регламентацию в лесопользовании проводили Архангельская, Санкт-Петербургская, Рижская и др. балтийские таможни, через которые производился экспорт лесоматериалов. См. Главу о международной лесной торговле в (Albion, 1926). Правительство проводило определенную политику в отношении экспорта лесов в зависимости от международной ситуации. Интересно, что даже в период присоединения России к континентальной блокаде Великобритании после Тильзитского мира продолжается экспорт корабельного леса в Великобританию (Crimmin, 1992, с. 106-115). Несмотря на то, что в литературе много сведений об отдельных аспектах лесопользования и лесной торговли (Albion, 1926; Batler and French, 1984) и прикидки относительно динамики лесных площадей (Цветков, 1949, 1950, 1957), ощущается отсутствие обобщающий историко-географических работ, связанных с реконструкцией географической ситуации в Европейской России в XVIII-XIX вв. по архивным материалам], и тем более проводить определенную политику в области управления лесами.
В то же время и в конце XVIII в., и в первой половине XIX в. лес был трудоемким, плохо транспортабельным и относительно низкорентабельным товаром, который не рассматривался как серьезный источник дохода и вообще как значительная ценность. В это время еще не было железных дорог, так возвысивших стоимость леса как топлива. Требовалось от года до двух, чтобы партия мачт или бревен была срублена, вывезена, сплавлена и доставлена на верфь или погружена на корабль, который доставит груз за границу (Albion, 1926). Даже в конце XIX в. издержки подобной транспортировки окупал только высокобонитетный строевой или корабельный лес. Некоторое количество леса использовалось крестьянами4 [В обобщающей работе Batler and French (Studies, 1984) приводятся данные об использовании леса в Европейской России для кораблестроения, приготовления поташа и древесного угля, однако даже эта, видимо, наиболее полная и поздняя обобщающая работа по исторической географии Европейской России ограничивается качественными прикидками относительно лесных площадей, на которых велось лесопользование]. В этом обстоятельстве заключается другая причина, почему государство не стремилось активно проводить какую бы то ни было политику в области управления лесами, выходящую за рамки Адмиралтейства.
Отношение государства к лесам, не относящимся к категории корабельных - это отношение к дикой природе, хаотической, неизвестной и практически бесполезной с точки зрения администраторров этого времени. Я думаю, что эпитеты, употребляемые в отношении этих лесов: «первобытное состояние», «безобразие и дикий вид непроходимых и недоступных лесных дач», ближе всего к понятию «wilderness», предложенному W. Cronon (1995) и характеризующему отношение к дикой природе в противоположность цивилизованному и окультуренному пространству. Это дикая природа, которая пребывает в неизвестности, и каждый нуждающийся на свой страх и риск пытается использовать в ней то, что в состоянии использовать. Несмотря даже на попытки Павла I восстановить строгий петровский порядок лесного управления, на практике использование крестьянами некорабельных лесов для своих нужд не ограничивается принципиально. Другое дело - государственное регулирование лесной торговли и промышленности, но и здесь отсутствуют специфические ограничения, обусловленные использованием именно лесных материалов5 [Хотя в целом торговля и промышленность были весьма регламентирована государством, см., напр., Каменский (1999)]. До начала XIX в. правительство практически не занималось контролем или регулированием лесопользования, кроме лесопользования в корабельных дачах.
В последние десятилетия XVIII в. происходит постепенный отход от петровской модели управления лесами, либерализация лесного законодательства и практики лесопользования. «В царствование Императрицы Екатерины II Адмиралтейская коллегия была устранена от управления лесами, которое в 1782 г. было передано Директорам государственного домоводства... Управление Валъдмейстеров было упразднено, а наблюдение за целостью лесов поручено сотским и старостам из местных крестьян» (Блех, 1895). В начале XIX в. мы наблюдаем более активную политику в области управления лесным фондом, формирующуюся в общих рамках реформ.
Первые реформы лесного управления относятся к началу века. В сентябре 1802 г. было принято решение о передаче всех лесов, в том числе корабельных, из ведения Адмиралтейства в управление Министерства финансов. Это произошло после смерти Павла I, декларировавшего возврат к системе коллегий и петровским принципам лесного управления. Взошедший на престол Александр I и его «команда» молодых реформаторов в значительной степени ориентировались на английскую модель государственного устройства. Существует мнение, что передача управления лесами в ведение Министерства финансов была попыткой копирования английского опыта лесного управления6 [Снабжением лесными материалами английского флота ведало Министерство финансов (Treasury), в фондах которого в Национальном архиве Великобритании (Public Record Office) содержатся материалы по истории управление лесами Англии]. Это утверждение встречается во вступительном тексте к описям фонда Лесного департамента Министерства земледелия и государственных имуществ7 [РГИА. Ф. 387. Оп. 1. Лесной департамент Министерства земледелия]. К сожалению, в тексте не приводится ссылок на источник, из которого это следует. Однако вполне правдоподобно, что, разрабатывая проекты реформирования государственного управления и пути увеличения государственных доходов, сподвижники Александра I обратились к английскому опыту. Помимо известной англомании М.М. Сперанского, был целый ряд более объективных причин обратиться именно к английскому, а ни к какому другому опыту. Великобритания обладала господством на морях, английский флот успешно действовал против Наполеона, что свидетельствовало в пользу английской модели его снабжения. Великобритания была не только парламентской демократией, но и страной передовых экономических теорий о том, «как государство богатеет». Изыскивая способы реформирования государственного хозяйства и получения дохода от казенных лесов, естественно было бы передать управление лесами финансовому ведомству, ведавшему доходами и расходами страны, в соответствии с английской политической и экономической моделью8 [Несмотря на все предположения, следует отметить, что вопрос об образце реформирования лесного управления и мотивах реформы остается открытым до выявления конкретных документальных свидетельств, как в РГИА, так, возможно, в Public Record Office].
Надо сказать, что если образцом реформы действительно была английская модель, то ее попытались воспроизвести с большой точностью. Предполагалось, что Министерство финансов становится верховным распорядителем лесными ресурсами в стране. В министерстве сосредоточиваются все сведения о лесах: карты, планы, статистика, описания, а также штат топографов, лесных чиновников и лесной стражи. Адмиралтейство, наиболее важный потребитель лесных ресурсов, заблаговременно «размещает заказ» на нужное количество лесоматериалов, указывая их спецификацию: мачты, брусья, доски и т.п. Министерство финансов на основании имеющихся сведений о лесах, вводит меры по сохранению лесов, определяет корабельные дачи, пригодные для поставок леса, производит заготовку и доставку леса на верфи9 [Вот первый пункт Устава о лесах, Высочайше конфирмованного 11 ноября 1802 г.: «Все казенные леса в России состоящие, великое или малое пространство занимающие, приписанные или не приписанные к Адмиралтействам, или к казенным или к частных лиц заводам и фабрикам, находящиеся у временных владельцев по разным правам и привелегиям (исключая собственность дворянскую и других дюдей, кои имеют право по прежним узаконениям свободно пользоваться лесами), должны состоять в непосредственном управлении и распоряжении Лесного департамента [Министерства финансов. - А.К.].» Это означало передачу всех казенных лесов Министерству финансов. Частные леса, с которых в 1782 г. были сняты ограничения, согласно Уставу 1802 г., свободно управляются своими владельцами. Цит. по экземпляру Устава, сохранившемуся в РГИА. Ф. 387. Оп. 47. Д. 454. С. 28-28 об.].
Описанная модель полностью соответствует тому порядку, который существовал в отношениях английского Адмиралтейстства и Казначейства (Treasury) в 1800-е годы. Изученные мной в Public Record Office годовые отчеты Surveyor General of His Uagesty Land Revenue10 [PRO CRES 60/1. Первый отчет 1 декабря 1797 г. С. 6: Четвертый отчет, апрель 1809 г. С. 186] показывают, что высокопоставленные чиновники Казначейства в управлении лесной собственностью руководствовались двумя мотивами: получением дохода от эксплуатации лесов (как правило, путем продажи прав лесопользования частным владельцам) и созданием и охраной резерва растущих деревьев для снабжения королевского флота. Подобная модель в Англии была логичной еще и потому, что государственные леса были лишь одним из трех основных источников снабжения флота11 [Albion, 1926 г.]. Необходимая древесина закупалась у владельцев частных лесов внутри страны, а также импортировалась в основном из Скандинавии, Восточной Европы и России. Естественно было поэтому поручить ведомству, уполномоченному распоряжаться государственными финансами, тратить по своему усмотрению12 [В то же время доходы государства, состояние снабжения и проблемы королевского флота находились под постоянным контролем Парламента. Издаваясь немало Актов, посвященных разведению лесов, их охране. В Парламенте вслушивались вопросы о состоянии снабжения флота, о состоянии крупных лесных массивов. Немало лесных плантаций было заложено в соответствии с принятыми парламентом Актами. Подробно об этом см. дело в Public Record Office F3/1167, содержащее ссылки на Акты Парламента, касающиеся разведения лесных плантаций в New Forest, Forest of Dean и Alice Holt Forest - крупнейших лесных массивах Англии. Соответствующие постановления можно найти и Acts of Parliament (9 and 10 Will. 3. С. 36, 48; Geo. 3. С. 72, 76; 14 and 15 Viet. L. 76; 20 Chas. 2. С 3)] средства, ассигнованные на снабжение военного флота.
При всей своей логичности и отсутствии видимых проблем при внедрении в России, подобная модель с самого начала стал претерпевать коррективы. Английские финансы базировались значительной мере на сборах (налоге, акцизе) с доходов частной промышленности и торговли, причем к концу XVIII в. давно существовала эффективно работающая и эффективно контролируемая независимым Парламентом финансовая система. Частная промышленность и торговля были принципиально более развиты, и охватывали значительно более широкие сферы экономики, чем в России, причем парламентские процедуры существенно ограничивали произвол правительства в отношении налогов и акциза с частной промышленности и торговли. Российская экономика базировалась в значительной мере на государственных и квазигосударственных предприятиях (Каменский, 1999), доставлявших правительству не столько доход, сколько непосредственно предметы потребления (вооружение, сукно, лесоматериалы и т.п.).
В этих условиях функции Министерства финансов были совершенно иными и значительно более узкими, они сводились к сбору ограниченного числа налогов, пошлин и контролю за денежными тратами. У Министерства финансов не было в сколько-нибудь широких масштабах опыта управления государственными имуществами с целью извлечения денежного дохода. Такой опыт еще предстояло приобрести.
Кроме этого, передача лесов в управление Министерства финансов России была затруднена нехваткой сведений о лесах. Если в Англии, где было не так уж много лесных массивов, к концу XVIII в. Казначейство имело совершенно точные представления о состоянии не только казенных, но и частных лесов, карты и подробную лесную статистику, то Россия такими сведениями не располагала. Кроме того, предполагалось поручить Министерству финансов непосредственно поиск корабельных лесов, охрану и поставки корабельных лесов флоту13 [Устав о лесах 1802 г., п. 40: «Для корабельного строения отделять в заказных рощах пятые части лесов следующих родов; как-то: ильмовых, вязовых кленовых и сосновых, самые лучшие и ближние от рек и пристаней, наблюдая сколько возможно, чтобы оные были взяты не от каждого селения порознь, но от целой волости или многих сел и деревень, где состоят в одной окружности, дабы дробными частями оных не отяготить излишним присмотром лесное начальство и не зделать стеснение поселянам. Дубовые же лиственные и мачтовые деревья действительно к корабельному строению годныя, и впредь по качеству своему благонадежные, на приписанное в узаконениях расстояние о больших рек по 100, а от малых по 25 верст, почитать запрещенными для крестьянского и заводского употребления, хотя бы они и в их дачах произрастали». РГИА. Ф. 387. Оп. 47. Д. 454].
Подобный порядок был удобен Адмиралтейству, т.к. снимал с него ответственность за поиск и доставку лесных материалов и возлагал ее на другое ведомство. Судя по всему, эта задача была достаточно сложна, если Адмиралтейство охотно отказалось от принадлежавших ему лесов, даже не попытавшись возражать или противодействовать их передаче Министерству финансов в ходе подготовки реформы. Министерство финансов также не спешило взять на себя столь ответственную и заведомо трудоемкую и чреватую неприятностями задачу.
В этих условиях становится понятной обеспокоенность министра финансов, и его нежелание взвалить на свое ведомство большую и неопределенную ответственность. Чтобы выполнять требования Адмиралтейства, основанные на положениях Высочайше конфирмованного Устава, была предпринята попытка скоординировать с Адмиралтейством план снабжения лесом, составить для этой цели обзорные карты лесных ресурсов Европейской России14 [РГИА. Ф. 387. Оп. 47. Д. 454. С. 46. «... зделать для Адмиралтейств-коллегии в чертежной департамента, с лесозаготовительских планов две карты; одну из них тем губерниям, из коих заготовлялись леса Казанской конторы, а другую, откуда заготовляются черноморские верфи, с нанесением тех губерний, из коих предполагало Адмиралтейство ... заготовление дубовых лесов..."]. Министерство финансов в начале 1806 г. предприняло инвентаризацию тех лесов, на которые последнее имело карты и ведомости, законченную 18 апреля 1806 г. Представитель Лесного департамента Министерства финансов капитан Подколезин был направлен для сверки имевшихся по документам данных с действительной ситуацией на местах. Для этого были обследованы практически все большие массивы корабельных дубовых лесов по средней Волге (рис. 8). Результатом этой инвентаризации была табличная ведомость15 [РГИА. Ф. 1594 (Лесной департамент Министерства финансов). Оп. 1. Д. 561. Л. 119-120. «Сравнительная ведомость о дубовых лесах в Казанской и в окрестных ей других семи Губерниях по мнению Капитана Подколезина - инспектора при заготовлении Корабельных лесов с имеющимися при Департаменте сведениями»], показывавшая состояние лесных дач по документам и - в другой графе - по результатам натурного обследования. Сама за себя говорит колонка «Причины, по коим Капитан Подколезин заключает, что некоторые партии [имеется в виду - лесозаготовительные - А.К.] следует уничтожить», в которой постоянно встречаются упоминания о плохом состоянии лесных дач, отсутствии корабельных лесов там, где они показаны по документам, порубках и полном разорении некоторых дач и необходимости их «уничтожения»16 [«В означенных дачах совершенно уже нет значущих лесов, да и не важных находится так мало, что сделать в них прииск и вырубку в будущем году (уповательно на 1806-й год), на следующий потом и посылать заготовщиков бесполезно будет, а потому первую партию и уничтожить». Там же. С. 119 об.].
 |
| Рис. 8. Сравнительная ведомость о дубовых лесах в Казанской и в окрестных ей семи губерниях по мнению капитана Подколезина |