В то же время российский кадастр - это дискурс элиты, прежде всего, дворянства. Документы земельного кадастра адресованы помещикам27 [Имеется несколько исключений. Прежде всего, это документы Киселевских комиссий по улучшению быта государственных крестьян (1830-1850 гг.?). Наиболее известный пример - это землеустройство 1861 г., когда правительство установило стандарт, по которому выходящие из крепостной зависимости крестьяне наделялись землей. Однако во всех случаях крестьяне были объектом государственного социального планирования, а не партнерами, пусть и неравноправными, в диалоге. В земельном кадастре очень мало сообщений, адресованных крестьянам]. С межевых карт исключены данные о крестьянских наделах. Крестьяне, составляющие около 90% населения России в XVIII - начале XX вв., присутствуют в документах в качестве своеобразного «природного ресурса», такого же, как лес, пашня и луга. Даже земский кадастр, который мы рассматриваем как проявление либеральной альтернативы, оказывается не свободен от «элитарного» подхода. Земство конкурировало с центральным правительством за суверенитет над своей губернией, и кадастр был для него одним из атрибутов этого суверенитета.
Крестьяне присутствуют в кадастре земства, но как объект «социальной инженерии» либеральной и образованной части элиты, представленной в земствах.
Столыпинская реформа представляет едва ли ни единственное исключение. Документы и земельные планы «столыпинских» землеустроительных комиссий обращены уже не к элите, а непосредственно к работающим на земле крестьянам. Анализ земельных планов и делопроизводства Тверской губернской землеустроительной комиссии показывает, что между крестьянами и властью шел реальный диалог, в ходе которого формировался определенный консенсус по вопросам земельного права. Из помещиков, крестьян, чиновников, частных землевладельцев формировалось единое сообщество, которое разделяло единые нормы и практики в области земельных отношений. Однако подавляющее большинство крестьянства так и не было вовлечено в этот диалог, поскольку массовый характер землеустройство приняло только в 1911-1916 гг. Надо сказать, что реальная история столыпинской реформы до сих пор изучена крайне слабо, несмотря на множество старых и новых мифов вокруг реформы и личности П.А. Столыпина.
Таким образом, диалог по вопросам земельной собственности и достигаемый в ходе него консенсус оказывается на протяжении двух веков действителен для исключительно влиятельной, но крайне немногочисленной части общества. Крестьянство, подавляющее большинство тех людей, для которых их сельский труд является источником к существованию, придерживались совершенно иных понятий о земельных отношениях, основанных на принципах средневековой «моральной экономики», зафиксированных в писцовых книгах. Между крестьянами с одной стороны, и властью и землевладельцами-помещиками с другой, нет диалога (и инструментов его ведения), отсутствует общая для всех практика, разделяемые всем сообществом взгляды на земельную собственность, и вытекающие из этого обязанности землевладельца и власти. По сути дела это одно из проявлений глубочайшего культурного разрыва, непреодоленная пропасть между немногочисленной элитой и массами, которая трагически дала себя знать в 1917 г.
* * *
История земельного и лесного кадастров и связанных с ними географических практик, очевидно, не может быть связана одной Последовательной сюжетной линией, если под последовательностью понимать наличие долговременной, осознанной политической стратегии власти, инструментом которой был бы кадастр. Этого не было. Анализ истории кадастров показывает, что на протяжении XVIII-XIX вв. власть решала при помощи кадастров различные запросы, которые иногда могли быть составной частью взаимоисключающих альтернатив исторического развития России. Так, в XVIII в. лесной кадастр находился в поле «военно-полицейской» (Каменский, 1999) альтернативы, в то время как земельный - в поле альтернативы сословной. В XIX в. государственный кадастр, который вели центральные ведомства в Петербурге, находился в поле дворянско-бюрократического «вектора» развития страны, а земский кадастр представлял либеральную и конституционную идею. История кадастровых географических практик выявляет, видимо, важную особенность истории России XVIII-XIX вв. - совместное существование двух противоположных подходов к управлению страной. В том весьма небольшом слое европейски образованных людей, который имел на протяжении длительного времени доступ к институтам государственной власти, отсутствовал консенсус по наиболее общим вопросам политических задач, которые ставит государство, и формам организации государственной власти.
В Новое время кадастр, как правило, был инструментом, при помощи которого центральная или местная (земская) власть проводила в жизнь свои планы реорганизации страны, ее экономики, хозяйства, общественного устройства, даже эстетические и философские воззрения. Из рутинного хозяйственного средства, которым кадастр представляется на первый взгляд, кадастр и кадастровая географическая практика превращается при тщательном рассмотрении в один из главных инструментов государственной политики. Важно то, что при помощи кадастра властная элита не столько стремилась удовлетворить свои экономические или политические интересы28 [За исключением сословного земельного кадастра XVIII в.], сколько реализовать комплекс идей и представлений о «правильном» общественном устройстве, реформировать общество в соответствии со своими представлениями о всеобщем благе.
Это предполагает совершенно особое подразделение подданных не по принципу богатства, благородного происхождения, национальности или религии, а подразделение на управляющих я управляемых. Кадастровая географическая практика - от авторитарного лесного управления Петра I до вполне либерального земского кадастра - это деятельность относительно небольших групп людей, стремящихся реформировать государственные устои во имя всеобщего блага. Это полностью исключает большинство российских подданных не только из участия в управлении, но и из системы сословного или какого-либо представительства. Собственно, это и есть ситуация культурного разрыва, который сформировался в ходе петровских реформ и сохранился в течение двух столетий. Система воззрений и образ жизни большинства подданных - моральная экономика крестьян, основанная на этике выживания, не была представлена в той среде, которая принимала решения и осуществляла государственную власть.
Как утверждал J.B. Harley (1988), история картографии, в совокупности с историей других культурных символов, может интерпретироваться как форма дискурса. Карта выполняет посредническую роль между политическим мышлением и действием. Карта становится частью знаковой системы политики в той мере, в какой элита знакома с картами и картографическим знанием. Идеологическая пропаганда направлена, как правило, в одном направлении - от более влиятельных в обществе к менее влиятельным. Карты - это язык власти, а не протеста. Картография остается телеологическим дискурсом, конкретизируя понятие власти, сохраняя территориальный «статус-кво», и «замораживая» социальную активность в рамках предначертанных картографических границ. Карта как безличное знание «десоциализирует» территорию, которую изображает, создает впечатление социально пустого пространства. Посредством использования карты власть исключает возможность прямых контактов лицом к лицу с субъектами своих действий.
Эти положения применимы и к истории кадастровой картографии России. Кадастровая картография в России - это в первую очередь дискурс власти, телеологический дискурс реформ, прожектов и преобразований. Наличие обзорных атласов, индексов, инвентарей владельцев и списков населенных мест создает у власти впечатление изученности и подконтрольности территории, ощущение власти. Противоположный характер конкретных форм картографической практики, имевших место в рамках этого дискурса, показывает наличие нескольких тенденций власти, стремление властных элит развивать сразу несколько социальных альтернатив.
Кадастровая картография как часть телеологического дискурса «обезличивает» последствия своих действий, формируя у правительства тот образ пространства, который хочет увидеть реформатор. С лесных карт XVIII в. исключены данные о частных владельцах лесов, об использовании лесов крестьянами, о Лесной торговле. На картах остается только объект управления - ресурс, который, как кажется, может быть мобилизован на любые цели. Земские карты и статистика совершенно исключают рассмотрения казенные земли и леса, создавая впечатление, земство является единственным распорядителем на территории губернии. Межевой кадастр, напротив, содержит в числе объектов кадастра крепостных крестьян, людей, формулируя тем самым символическое «сообщение» об исключении крепостных из числа подданных и переводе в категорию «крещеной собственности» помещиков.
Некоторые формы кадастра содержат и менее завуалированные «идеологические послания», адресованные от власти к пользователям этого кадастра. План межевой дачи, выдаваемый властью владельцу имения, содержит в картуши изображение государственной символики и, довольно часто, сургучные печати с двуглавым орлом. Это можно понимать как символическое сообщение о том, что изображенная на плане собственность пользуется признанием и защитой государства. В тех случаях, когда пользователями кадастра являлись сами государственные или земские служащие - представители власти, нужды в зашифрованных посланиях нет.
Необходимо сказать несколько слов о том вкладе, который кадастровая географическая практика внесла в развитие знаний о природе и географии страны. На протяжении длительного времени именно кадастровая картография была основным источником сведений о географии Европейской России, о ее лесах, населении, хозяйстве, землевладении. Кадастровые карты и статистику использовали на самых высших ступенях власти. Губернские атласы Генерального межевания использовались Сенатом. Сенат же издавал распоряжения о проведении описей и картографировании корабельных лесов. Географических и картографических работ, предпринятых в рамках тех или иных кадастровых программ в Европейской России до конца XVIII в., было значительно больше, чем всех других съемок, экспедиций и обследований вместе взятых.
Литература
1. Александровская О.А. Становление географической науки в России в XVIII в. М., 1989.
2. Алексеев Л.В. «Оковский лес» Повести временных лет. Культура средневековой Руси. Л., 1974.
3. Анисимов Е.В. Время Петровских реформ. Л., 1989.
4. Анисимов Е.В. Россия без Петра, 1725-1740. СПб.: Лениздат, 1994.
5. Арнольд Ф.К. История лесоводства в России, Франции и Германии. СПб., 1895.
6. Блех И. Устройство финансового управления и контроля в России в историческом их развитии. СПб., 1895.
7. Бухерт В.Г. Архив Межевой канцелярии (1768-1918 гг.). М., 1997.
8. Веселовский Б.Б. Исторический очерк деятельности земских учреждений Тверской губернии (1864-1913). Тверь, 1914.
9. Гедымин А.В. Значение картографических источников прошлого при изучении ландшафтов // Вестн. МГУ. 1961. Сер. 5, география. № 4.
10. Гедымин А.В. Опыт использования материалов Генерального межевания в географических исследованиях // Вопр. географии. М., 1960. Вып. 50.
11. Герман И.Е. История русского межевания. М., 1910.
12. Герман И.Е. Земельные дела в западноевропейских государствах: Кадастр, межевание, землеустройство, земельные книги и землемерное образование во Франции, Пруссии, Австрии и Водском кантоне Швейцарии. М., 1913.
13. Гнучева В.Ф. Географический департамент Академии наук XVIII в. М.; Л., 1946.
14. Гольденберг Л.А. Михаил Федорович Соймонов (1730-1804). М., 1973.
15. Гольбенберг Л.А. Изограф земли Сибирской. 1990.
16. Гольденберг Л.А. Семен Ульянович Ремезов - сибирский картограф и географ, 1642 - после 1720 г. М.: Наука, 1965.
17. Горб-Ромашкевич Ф.К. Поземельный налог в практике западноевропейских государств. Варшава, 1901.
18. Готье Ю.В. Замосковный край в XVII в. М., 1906.
19. Гузевич Д.Ю., Гузевич И.Д. Великое посольство. М., 2003.
20. Гуль С.М. Исторический очерк лесной геодезической съемки // Тр. Лесотехн. акад. им. С.М. Кирова. 1950. Т. 62.
21. Довнар-Заполъский М.В. Зарождение министерств в России. М., 1906.
22. Дорогутин Н.А. Краеведение в Московской области. Общество изучения Московской губернии. М., 1929.
23. Жекулин B.C. Историческая география: предмет и методы. СПб., 1982.
24. Зобов Н. Петр Великий - первый лесовод России // Лесн. журн. 1832. Август. 1-6.
25. Иванов П.И. Обозрение геодезических работ в России со времени императора Петра Великого до сочинения Генеральной ландкарты империи в 1746 г СПб., 1853.
26. Иванов П.Н. Опыт исторического исследования о межевании земель в России. СПб., 1846.
27. Кабузан В.М. Обзор историко-географических источников по административно-территориальному делению России в 1720-1770 гг. // Историческая география России XVIII в. М., 1981. Т. 2.
28. Калачев Н.В. Писцовые книги Московского государства. СПб., 1877.
29. Каменский А.Б. От Петра до Павла: реформы в России XVIII в., опыт целостного анализа. М., 1999.
30. Каримов А.Э. Государство, морской флот и леса // Вопр. истории естествознания и техники. 1999. № 3.
31. Ключевский В.О. Рецензия г. Рожкова «Сельское хозяйство Московской Руси...» // Зап. имп. Акад. наук. М., 1899. Т. 6.
32. Книга Большому Чертежу / Подгот. к печати и ред. К.Н. Сербиной. М Л., 1950.
33. Книга сошного письма, 1737 г. Роспись полевой меры // Временник Общества истории и древностей российских. М., 1853. Т. 17.
34. Кун Т. Структура культурных революций. М., 1975.
35. Кузнецова Н.И. Социальный эксперимент Петра Первого и формирование науки в России // Вопр. философии. 1989. № 3.
36. Кусов B.C. Чертежи земли Русской: Каталог-справочник. М.: Русский мир, 1993.
37. Лаппо И.И. Тверской край в XVI в.: его население и виды земельного владения // Чтения Московского общества истории и древностей российских. М.. 1894. Кн. 4.
38. Лебедев Д.М., Потулов А.А. Рукописный атлас лесов 1782 г. // Вестн. АН СССР. 1949. № 10.
39. Лебедев Д.М. География в России петровского времени. М.: Изд-во АН СССР, 1950.
40. Лихачев Д.С. Об интеллигенции: Сб. ст. СПб., 1997. (Прил. к альманаху «Канун»; Вып. 2).
41. Марней Л.П. Формирование структуры Министерства финансов в России в первой четверти XIX в. // Вестн. МГУ. Сер. 8, История. 1998. № 6.
42. Миклашевский И. Древне-русские поземельные кадастры. СПб., 1903.
43. Милов Л.В. О роли переложных земель в русском земледелии XVIII в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1961 г. Рига, 1963.
44. Милов Л.В. О вариантах «Экономических примечаний» второй половины XVIII в. // История СССР. 1957. № 2.
45. Милов Л.В. «Сказки» крестьян как сводный материал для Экономических примечаний Генерального межевания // Археографический ежегодник. М.,1959.
46. Милов Л.В. Исследование об Экономических примечаниях к Генеральному межеванию. М., 1965.
47. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 2001.
48. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1896-1906.
49. Милюков П.Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого. М., 1905.
50. Милюков П.Н. Спорные вопросы финансовой истории Московского государства. М., 1892.
51. Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1889.
52. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1896-1906.
53. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи. СПб., 1999.
54. Морозов В.И. Государственно-правовые взгляды М.М. Сперанского. СПб., 1999.
55. Очерк пятидесятилетней деятельности Министерства государственных имуществ 1837-1887 гг. СПб., 1887.
56. Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. М., 1988.
57. Петрункевич И.И. Из записок общественного деятеля // Архив русской революции. М., 1993. Т. 21.
58. Покровский В.И. Сборник статистических сведений по Тверской губернии. Тверь, 1882-1899. Т. 1-12.
59. Постников А.В. Развитие крупномасштабной картографии в России. М, 1989.
60. Рожков Н.А. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI в. // Зап. имп. Акад. наук. 1899. Т. 6.
61. Рудзкий А.Ф. Краткий очерк истории лесоустройства. Б.м., 1889.
62. Сборник материалов для истории Тверского губернского земства. Тверь, 1909.
63. Середонин СМ. Граф М.М. Сперанский. СПб., 1909.
64. Скотт Дж. Моральная экономика крестьянства как этика выживания // Великий незнакомец: Крестьяне и фермеры в современном мире. М., 1992.
65. Сотникова С.И. Источниковедение русских карт XVII-начала XX в.: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М., 1990.
66. Сперанский М.М. Проекты и записки. М.; Л., 1961.
67. Статистика землевладения 1905 г. СПб., 1906-1907.
68. Фатеев А.Н., Сперанский М.М. Влияние среды на составителя Свода законов в первый период его жизни. М., 1915.
69. Цветков М.А. Первая карта лесов Европейской России // Вопр. географии. 1949. Вып. 11.
70. Цветков М.А. Изменение лесистости Европейской России с конца XVIII столетия до 1914 г. М., 1957.
71. Цветков М.А. Первая карта лесов Европейской России и некоторые рукописные карты лесов XVIII в. // Тр. Ин-та леса. 1950. Вып. 5.
72. Цессельчук Ю.Н. Природа и сельскохозяйственная освоенность северозападных территорий Рязанского края в конце XVI в.: История исследования и освоения Нечерноземья. М., 1984.
73. Чертежная книга Сибири, составленная в 1701 г. тобольским сыном боярским С.У. Ремезовым. Издание Археологического комитета. СПб., 1882.
74. Честертон Г.К. Избранные произведения: В 3 т. М.: Худож. лит., 1992.
75. Чечулин Н.Д. Писцовые книги Московского государства: Указатель. М., 1895.
76. Чибиряев С.А. Великий русский реформатор. Жизнь, деятельность, политические взгляды М.М. Сперанского. М., 1993.
77. Шапошникова Л .А. Изображение леса на картах. М., 1957.
78. Энгельгарт А.Н. Письма из деревни. М., 1987.
79. Albion R.G. Forests and Sea Power: The Timber Problem of the Royal Navy. Cambridge, 1926.
80. Anderson B. The Imagined Communities. London, 1991.
81. Cronon W. The Trouble with Wilderness; or Getting Back to the Wrong Nature. Uncommon Ground: Towards Reinventing Nature. New York, 1995.
82. Harley J.B. 'Maps, Knowledge and Power' Iconlgraphy of Landscape: Essays on the Symbolic Representation, Design and Use of Past Environments / Eds. D. Cosgrove S. Daniels. Cambridge, 1988.
83. Kain R., Baigent E. The Cadastral Map in the Service of the State. Chicago-London, 1992.
84. Kohler R.E. Lords of the Fly: Drosophila Genetics and the Experimental Life. Chicago, 1994.
85. Harley J.B. Maps, Knowledge and Power. 1988.
86. Hughes L. Russia in the Age of Peter the Great. New Haven; London, 1998.
87. Livingstone D. The Geographical Tradition: Episodes in the History of a Contested Enterprise. London, 1992.
88. Moon D. The Abolition of Serfdom in Russia, 1762-1907. London, 2001.
89. Moon D. The Russian Peasantry, 1600-1930: The World the Peasants Made. London, 1999.
90. Moon D. Russian Peasants and Tsarist Legislation on the Eve of Reform, 1825-1855. London, 1992.
91. Postnikov A.V. Contact and Conflict: Russian Mapping of Finland and the Development of Russian Cartography in the 18th and early 19th Centuries // Fennia, 1993. Vol. 172, N 2.
92. Postnikov A.V., Litvin A.A. Swedish Maps and Plans in Russian Archives. ACTE Bibliothekae. Regiae Stokholmiensis. Accurate discriptio Papers in Cartography, Numismatics, Oriental Stadies and Librarianship Presented to UUa Ehrensvart. Stokholm, 2003.
93. Scott J. Seeing Like a State. New Haven; London, 1998.
94. Scott J.С The Moral Economy of the Peasant. New Haven, 1976.
95. Shaw DJ.B. Geographical Practice and Its Significance in Peter the Great's Russia // Hist. Georg. 1996. Vol. 22, N 2. Рус. пер.: Географическая практика и ее значение в Петровской России // Вопр. истории естествознания и техники. 1999. №3.
96. Studies in Russian Historical Geography. 1984.
97. Thompson E.P. The Moral Economy of the English Crowd: Studies in Traditional Popular Culture. New York, 1993.
98. Thompson E.P. The Moral Economy Reviewed: Studies in Traditional Popular Culture. New York, 1993.
Каримов А. Э. Докуда топор и соха ходили : Очерки истории земельного и лесного кадастра в России XVI- начала XX века. – М. : Наука, 2007. – 237 с.