Значительным испытанием для православных приходов стала активно проводившаяся с 1922 года кампания по изъятию церковных ценностей. Официальной причиной ее проведения стал сбор средств в пользу голодающих Поволжья. На самом деле, как это убедительно доказано ныне исследованиями историков, средства шли совсем на другие цели, а в результате этой кампании многие представители духовенства были подвергнуты репрессиям или расстреляны17 (17 Васильева О., Кнышевский П. Бриллианты для диктатуры пролетариата // Санкт-Петербургская панорама. 1992. № 8. С. 28; Васильева О.Ю. Русская Православная церковь в 1917-1927 годах // Вопросы истории. 1993. №. 8. С. 43-45; Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в ХХ веке. М., 1995. С. 103-107). Важно отметить, что обновленцы на первых порах обвиняли духовенство патриаршей Церкви в сопротивлении изъятию церковных ценностей - для властей такой раскол Церкви представлялся не менее ценным, чем церковные богатства. Даже там, где ценности сдавались добровольно, как это было в городах Череповце и Тихвине Новгородской епархии, власти провоцировали «церковную революцию».
Как только открылись масштабы засухи 1921 года, первым добровольно оказал весомую помощь голодающим Тихвинский Успенский монастырь. Уже к 15 августа указанного года монастырь, бывший самым крупным среди монастырей Череповецкой губернии, пожертвовал пострадавшим от неурожая миллион рублей. В октябре того же года в фонд помощи голодающим поступило 416 тысяч 168 рублей церковного сбора от настоятеля Тихвинского монастыря архимандрита Антония (Демянского). Декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 года о немедленной конфискации церковных ценностей явился полной неожиданностью для духовенства. Декретом предписывалось срочно предложить местным Советам изъять драгоценные предметы из золота, серебра и драгоценных камней, лишение которых не затрагивало интересов самого культа, и передать их в органы Наркомата юстиции. Пересмотр договоров на пользование переданным верующим имуществом необходимо было производить с обязательным участием представителей групп верующих. В Устюженском уезде комиссия по изъятию церковных ценностей, сразу же на первом своем заседании 3 апреля 1922 года приняла следующие решения: «…во всестороннем обсуждении вопроса и общего подсчета ценностей во всех церквах комиссия нашла возможным безболезненно изъять ценных духовных предметов» (так значится в тексте документа).
В первую очередь изъятия были проведены в городских храмах. При изъятии опирались на предоставляемые общинами ризничные описи, а оценивать изъятое имущество приезжали специалисты18 (18 Кедров Н. Г. История общины верующих при церкви Вознесения Господня в Устюжне (1919-1939 гг.) // Устюжна. Краеведческий альманах. Выпуск IV. Вологда. 2000. С. 118- 119). Во исполнение пункта 4 декрета была издана в 1922 году специальная инструкция о порядке изъятия церковных ценностей, предусматривавшая точные условия производства работ по изъятию и гарантирующая его правильность. Причиной ее издания, по мнению Л. Регельсона, послужили неправомерные действия местных властей, зачастую не выполнявших требования инструкции19 (19 Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви 1917-1945. Париж, 1977. С. 278-279; Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России 1917-1945. Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 251-252). Выражая позицию государства, видный деятель партии Е. Ярославский, позднее возглавивший Союз воинствующих безбожников, указывал: «…Тихон распоряжался огромными богатствами. Вопрос встал о «тихоновской» организации. Вопрос был в том, на каком факте мы дадим бой этому духовенству»20 (20 Алексеев А. В. Был ли патриарх Тихон «вождем церковной контрреволюции»? // Диалог, 1990. № 10. С. 100). Ясно прослеживается цель - разрушение Православной Церкви, как целостного организма со стройной организацией и иерархичностью. Взамен ее предполагалось создать множество мелких, независимых друг от друга и от центра религиозных общин. Кампания по изъятию церковных ценностей и явилась таким удобным поводом для разрушения Церкви.
Ныне установлено, что в Политбюро ЦК РКП (б) некоторое время шла борьба по вопросу об отношения к духовенству. Видные партийные деятели А.И. Рыков, Л.Б. Каменев, М.И. Калинин выступали против «решительных мер» к священнослужителям, на чем настаивали Л.Д. Троцкий (он был ответственным от Политбюро за проведение кампании по изъятию ценностей), Г.Е. Зиновьев, Н.И. Бухарин и некоторые другие. По мнению, высказанному историками А.В. Алексеевым и М.В. Шкаровским 21 (21 Алексеев А. В. Указ. соч., С. 96; Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995. С. 51-52), В.И. Ленин первоначально колебался. Однако первые спровоцированные властями столкновения при конфискации ценностей дали повод перейти в наступление на «церковных мракобесов» и изменили расстановку сил: В.И. Ленин решительно поддержал Л.Д. Троцкого и его сторонников. Патриарх Тихон, поняв, что на практике проводится государственная политика лишения Церкви ее святынь, выпускает 28 февраля 1922 года послание, в котором насильственное изъятие прямо называлось святотатством. Религиозным общинам запрещалась даже добровольная передача священных предметов, но при этом они призывались к милосердию и щедрости в сборе иных средств. В ответ проявляется стремление государства скомпрометировать Церковь в глазах народа. Этот факт подтверждается известным письмом В.И. Ленина к В.М. Молотову для членов Политбюро от 19 марта 1922 года. В нем давались стратегические установки на уничтожение Церкви при использовании ситуации в государстве в связи с голодом 22 (22 Новые документы В.И. Ленина 1920-1922 г.г.) // Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 191-192;. Шкаровский М. В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПб., 1999. С. 13). Предписывалось все распоряжения и отчеты о проведении кампании не фиксировать, чтобы не осталось следов. Основой действий должны были являться устные директивы Политбюро. В этой связи и была поставлена четкая цель в решении от 20 марта 1922 года: «…внести раскол в духовенство, проявляя в этом отношении решительную инициативу и взяв под защиту власти тех священников, которые открыто выступают в пользу изъятия» 23 (23 Ленин В. И. Письмо к В. М. Молотову для членов Политбюро 19. 03. 1922 года // Известия ЦК КПСС. 1990. Апрель, № 4. С. 190-194).
Необходимо отметить, что банковские счета, сбережения, эмеритальные кассы и прочие финансы были конфискованы в ходе осуществления Декрета от 20 января 1918 года. В 1922 году речь шла об изъятии евхаристических сосудов и богослужебной утвари. Что касается репрессивных действий со стороны советской власти, то они, как известно, осуществлялись в огромных масштабах. Разосланное повсеместно по России воззвание Патриарха от 28 февраля 1922 года вызвало новый взрыв всеобщего сопротивления выполнению декрета от 23 февраля 1922 года о немедленной конфискации местными советами всех драгоценных предметов. Многочисленные случаи столкновений (историк П. Н. Милюков насчитывал их 1414 по всей России 24 (24 Милюков П Н. Церковь во время революции // Церковь. Религия. Литература. Т. 2. Ч. 1. М., 1994. С. 220) привели к целому ряду процессов в Москве, Петрограде, Смоленске, Новгороде, Старой Руссе, и т. д. В протоколах допросов патриарха Тихона отмечалось: «В находящихся в производстве Губернских Трибуналов Республики делах имеется ряд документов, свидетельствующих о значительном количестве случаев…» таких процессов. Приговорами ряда трибуналов, в том числе Новгородского, Череповецкого, Рыбинского, устанавливалась прямая связь между упомянутым воззванием Патриарха и беспорядками, вызванными оглашением воззвания на местах 25 (25 Акты… С. 254-255).
Большой резонанс получили события в Новгороде. К 1922 году у митрополита Новгородского Арсения уже не было возможности связаться с Патриархом. По этой причине упомянутое воззвание дошло до митрополита в личном письме от неизвестного корреспондента. В Новгородской губернии стали создаваться комитеты помощи голодающим, начался сбор средств. Митрополит Арсений попытался устроить в своей епархии особый комитет помощи голодающим, о чем написал воззвание к верующим, но это обращение не было разрешено к печати властями. Тогда митрополит стал постоянно обращаться к народу во время богослужений, призывая к милосердию и оказанию посильной помощи. В мартовском номере новгородской губернской газеты «Звезда» за 1922 год появилось «Воззвание к новгородской пастве» за подписью митрополита Арсения. Он писал: «…Пожертвования могут быть деньгами, вещами и продовольствием. Кроме того, в последнее время ввиду все более усиливающегося голода, Святейший патриарх благословил духовенству и приходским советам, с согласия общин верующих, на попечении которых находится храмовое имущество, приносить в жертву голодающим и драгоценные церковные украшения, не имеющие богослужебного употребления… Изъятие же из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, имеющих богослужебное употребление, является по церковным канонам… святотатственным актом, за участие в котором мирянин подвергается отлучению от церкви, а священнослужитель – извержению из сана». Рядом с воззванием была опубликована заметка представителя Новгородского губполитпросвета П. Пожарского: «Давно пора», в которой было язвительно замечено: «Нам остается только пожелать, чтобы митрополит в самом непродолжительном времени точнее и конкретнее определил – какие именно предметы он подразумевает под словом имеющие или не имеющие богослужебного употребления». Митрополит Арсений ответил конкретным вкладом – в апреле 1922 года он сдал в Новгородский губернский комитет помощи голодающим свои личные ценности: золотой крест с бриллиантами, золотой наперсный крест без икон, золотую панагию с цепью и драгоценными камнями, бывшие наградами за его труды. Примеру правящего архиерея последовали многие священники.
Казалось, что в сложившихся условиях Церковь в виде религиозных общин смогла бы принять активное участие в работе Помгола. Именно о таком взаимодействии рассказывают документы Филиппогорского волисполкома Демянского уезда Новгородской губернии. В начале 1922 года священники Липицкой, Клевичской и Филиппогорской церквей произвели единовременный церковный денежный сбор в пользу детей из Поволжья, прибывших в Новгородскую губернию на значительную сумму 26 (26 ГАНО. Ф. Р. 121. Оп. 2. Д. 15. Л. 9, 39, 46).
Наиболее активно реквизировали ценности новгородских монастырей. 7 декабря 1921 года Новгородский губисполком получил из Москвы шифровку за подписью Л.Д. Троцкого с требованием сообщить общие оценочные сведения и количество вагонов, необходимых для перевозки ценностей. По данным Новгородского губисполкома общая сумма оценки составляла 6 миллионов рублей, а на их перевозку требовалось два вагона. Комиссию по изъятию возглавил В. Пакун, председатель губернского и городского исполкомов.
22 января 1922 года секретная комиссия под председательством Л.Д. Троцкого ознакомилась с общими результатами проведенной операции по изъятию ценностей. Было принято постановление: «…признать необходимым во всех губерниях образовать только одну авторитетную комиссию при исполкомах по фактическому учету, фактическому изъятию и фактической отправке ценностей в Гохран, независимо оттого, в каких государственных хранилищах (музеях, складах ЧК, губфинотделах, закрытых монастырях) эти ценности хранятся» 27 (27 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 543. Л. 2-7; Ф. 481. Оп. 1. Д. 2. Л. 37). Все эти намерения были аннулированы вышедшим декретом об изъятии церковных ценностей. 22 февраля 1922 года президиум Новгородского губисполкома получил из Москвы инструкцию местным комиссиям по изъятию церковных ценностей, утвержденную на том же заседании 22 января. Инструкция предписывала в недельный срок истребовать описи имущества и ценностей всех церквей, переданных в пользование группам верующих, с целью «установить очередной порядок производства работ». Поспешность намечаемой работы выдает примечание: «Комиссия приступает к работе в наиболее богатых храмах, не ожидая поступления всех описей по губернии» 28 (28 ГАНО. Ф. Р. 215. Оп. 1. Д. 166. Л. 26). Указывалось, что все конфискованное имущество должно пойти для помощи голодаюшим, без реализации на местах. Таким образом, власть пыталась придать видимость всенародной гласности своим действиям, и обязала губфинотделы и губкомиссии ежемесячно публиковать в газетах подробные перечни изъятых ценностей. Создавалась видимость четкого контроля как-бы со стороны народных масс.
Последние отреагировали на происходящее по-своему. 26 февраля 1922 года представители от приходов Бронницкой, Никольской, Подберезской и Новоселицкой волостей Новгородского уезда провели объединенное собрание. Первым стоял вопрос о церковных ценностях, которые классифицировались как «достояние прихода». Собрание выразило сомнение в том, что изъятые из Юрьева и Десятинного монастырей ценности действительно пойдут на закупку хлеба и постановило: командировать уполномоченных с наказом – все должно быть возвращено верующим, «… Чтобы спасти голодающих, то мы жертвуем и делимся последним куском хлеба с голодающими, но через своих представителей» 29 (29 ГАНО. Ф. Р. 822. Оп.1. Д. 346. Л. 16).
Ответом на подобные действия общин стало создание властями уездных комиссий по изъятию церковных ценностей. Предвидя огромное недовольство верующих готовящимся ограблением святынь и возможные столкновения, митрополит Арсений вновь обращается к ним с воззванием, опубликованным на страницах губернской газеты «Звезда» 27 апреля 1922 года. Он призвал не допускать насилия в той или иной форме, чтобы: «…это изъятие церковных ценностей не явилось поводом для каких-либо политических выступлений, так как церковь по существу своему вне политики и должна быть чужда ей…» И все же по Новгородской епархии прокатилась волна недовольства ограблением церквей. В Старой Руссе вообще случилась трагедия, так как за членов комиссии по изъятию церковных ценностей приняли случайных людей. В результате этого дела на скамью подсудимых в первую очередь сели старорусские священники, обвиненные в фанатизме и воздействии на прихожан. Священники В. Пылаев и А. Орлов были приговорены к высшей мере наказания30 (30 Савинова И. Д. Лихолетье. Новгород. 1998. С. 46-47).
Несколько по другому выразили свой протест по поводу изъятия ценностей верующие Новгорода. 24 марта 1922 года они провели собрание во Входоиерусалимской церкви, на котором высказались против декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей, с которым их ознакомил представитель Новгородского губисполкома П. Терешков 31 (31 ГАНО. Ф. Р. 822. Оп. 1. Д. 346. Л. 50). Среди всех выступлений по этому поводу наиболее резко прозвучало выступление Е. Михайловой, обвинившей Советское правительство в инсценировке голода, вывозе хлеба из Поволжья и насильственной конфискации церковных ценностей. Власти ответили на это новым заседанием ревтрибунала, на которое в качестве свидетеля был вызван митрополит Арсений, а организаторы собрания были приговорены к высшей мере наказания. Случаи волнения на селе отмечены в Луженской волости Демянского уезда. Без арестов и предания суду там тоже не обошлось. На 24 января 1923 года в исправдоме содержалось 26 человек, осужденных за оказание сопротивления при изъятии церковных ценностей. Президиум Новгородского губисполкома 6 марта 1923 года обратился в Президиум ВЦИК: «…заслушав на своем заседании 6 февраля сего года в присутствии представителя губкома РКП (б), прокуратуры, губсуда и ГОГПУ вопрос об осужденных за агитацию против декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей и, принимая во внимание успешную и безболезненную сдачу в Новгородской губернии церковных ценностей, а также и то обстоятельство, что осужденные уже отбыли известный срок наказания, постановил просить губернский суд о применении досрочного освобождения…»32 (32 ГАНО. Ф. Р. 822. Оп. 1. Д. 420. Л. 80, 84)
В результате проведенных мер по изъятию церковных ценностей был получен результат, совершенно неожиданный для губернских властей. Стоимость всех изъятых ценностей в Новгородской губернии оказалась равна стоимости затрат на само изъятие. Приблизительная стоимость ценностей, изъятых в храмах и монастырях Новгородской епархии, составляла немногим больше 200 тысяч рублей дензнаками 1922 года. Ценности продолжали поступать в губфинотделы и после 31 июля 1922 года, оставаясь там неучтенными. Причем количество изъятых церковных ценностей не было известно даже в 1925 году. Заместитель председателя особой секции КССХ ВЦИК Моргунов рассылает 24 февраля 1925 года секретное циркулярное послание, адресованное всем ЦИКам автономных республик и областей, всем губисполкомам. Запрашиваются сведения о количестве изъятых ценностей, необходимом для составления общего отчета о проведенной кампании. Требуется срочно предоставить все данные, указывающие на саму обстановку, в которой протекала кампания по изъятию. Самыми важными для указанной секции сведениями считались следующие: сколько времени продолжалась кампания, как относились к ней различные группы населения, имели ли место эксцессы и прочее. Этот циркуляр был напоминанием о предыдущем циркуляре аналогичного содержания, разосланном еще 29 декабря 1924 года. В своем ответе в Москву Новгородский губисполком сообщал, что никаких сведений в адмотделе «по вопросу изъятия церковных ценностей на территории Новгородской губернии не имеется, за исключением сведений, данных на циркуляр от 29 декабря 1924года» 33 (33 ГАНО. Ф. Р. 262. Оп. 2. Д. 14. Л. 92-93)
В Петрограде первоначально сложилась иная ситуация. Митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), стараясь прямо не нарушать запрещенной патриархом Тихоном передачи в фонд помощи голодающим освященных богослужебных сосудов, все же стал проводить более компромиссную политику. Смысл ее состоял в том, что митрополит Вениамин соглашался уступить ценности, но без насильственного изъятия, которое само по себе являлось святотатством, а как вольную жертву. Он даже участвовал в заседании петроградской комиссии Помгола 5 марта 1922 года и беседовал по этому вопросу с членом бюро губкома РКП (б) Н.П. Комаровым. В результате было достигнуто соглашение, учитывавшее ряд требований митрополита Вениамина. Президиум Петроградского губисполкома санкционировал право комиссии пойти на многие уступки: духовенству предоставлялась возможность присутствовать и самим производить изъятие, участвовать в запечатывании, установлении точного веса ценностей в губфинотделе, переплавки их в слитки; предметы, имеющие для верующих особое значение, могли быть заменены соответствующим металлом по весу. Вопреки всем законам состоялась даже предварительная договоренность: для контроля два представителя от петроградских верующих будут сопровождать церковные ценности до места назначения, пока на них не будет куплен хлеб 34 (34 ЦГА СПб., Ф. 1000. Оп. 6. Д. 266. Л. 51; Польский М. Новые мученики российские. Первое собрание материалов. Джорданвилль, 1949. С. 27; Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995. С. 53-54). По всей видимости, Петросовет первоначально считал, что единственная цель декрета об изъятии – получение в свое распоряжение церковных ценностей – и потому держался примирительной политики. Учитывая известное ему настроение масс и, опасаясь эксцессов, он находил нужным, не отступая по существу от указаний сверху, стараться провести их в жизнь в форме, не вызывающей осложнений. В тот момент данную позицию разделяло и бюро губкома РКП (б). На своем заседании от 17 февраля 1922 года бюро постановило проводить кампанию по изъятию ценностей «с особой осторожностью и тактом»35 (35 ЦГА СПб., Ф. 1000. Оп. 6. Д. 108. Л. 50). Для того чтобы создать более благоприятную обстановку, решено было даже свернуть кампанию по закрытию домовых церквей, и вызывавшую большое возмущение верующих. На периферии эти церкви были закрыты еще в 1918 году.
Но потепление отношений между городскими и епархиальными властями в Петрограде продолжалось очень недолго. Соглашение от 5 марта 1922 года на практике было не реализовано, так как не отвечало государственной политике в отношении Церкви. Под прямым давлением центральных властей был изменен состав Помгола в Петрограде. 14 марта 1922 года Большой президиум губисполкома постановил: «Обязать комиссию по изъятию церковных ценностей не позже, чем в недельный срок, приступить к изъятию» 36 (36 ЦГА СПб., Ф. 1000. Оп. 81. Д. 6. Л. 1). Положение обострилось инцидентом 15 марта 1922 года у Казанского собора, где с ведома митрополита при большом стечении народа были оглашены известия о событиях в г. Шуя и послание Патриарха с предостережением от повторения подобного. Это было расценено властями как срыв достигнутого соглашения с духовенством, а митрополит Вениамин был обвинен в прямом подстрекательстве верующих к сопротивлению кампании изъятия ценностей. Уполномоченный Комиссии по изъятиям по Петрограду и Северной области Приворотский просил московские власти санкционировать применение расстрелов. 18 марта 1922 года ответственным Петроградского Помгола был назначен бывший председатель Петроградской ЧК и сторонник жесткой линии в диалоге с Церковью И. Бакаев. Городские газеты начали кампанию против Церкви, уже давно идущую в стране. Уполномоченным митрополита Вениамина было заявлено, что ни о каких «пожертвованиях», ни о каком участии представителей верующих в контроле за изъятием ценностей не может быть и речи. Выпущенное по этому поводу митрополитом послание заканчивалось предупреждением, что если власти приступят к насильственному изъятию, то данный акт будет объявлен кощунственно – святотатственным и за участие в нем миряне подвергнутся отлучению от Церкви, а священнослужители – извержению из сана 37 (37 Шкаровский М.В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПБ., 1999.С. 15). Власти расценили это послание как прямой вызов. На заседании Петросовета 20 марта 1922 года подчеркивалось в многочисленных выступлениях, что Церковь хочет использовать сложившуюся ситуацию для антисоветских целей. Но с арестом митрополита Вениамина не спешили вплоть до конца кампании по изъятию богатейших церковных ценностей Петрограда, мирному характеру которого митрополит как раз и содействовал. Смысл всех действий сводился к тому, чтобы достигнуть главной цели - разбить и обезглавить Церковь. Подтверждением тому явились слова секретаря губкома И.Н. Смирнова, сказанные на XVI Петроградской губернской партийной конференции: «По всей республике духовенство ведет сейчас через верующих кампанию против этого изъятия ценностей, следовательно, против Советской власти» 38 (38 ЦГА СПб., Ф. 1000. Оп. 6. Д. 266. Л. 59, 70, 73, 74). Но крайний момент для решительных действий еще не наступил. Поэтому предлагалось не форсировать кампанию и не прибегать к применению силы, поскольку «политически и организационно вся операция была не обеспечена».
К концу марта ситуация в Петрограде вновь изменилась. 24-25 марта в печати было опубликовано воззвание двенадцати наиболее лояльных по отношению к власти священников и протоиереев, явившееся первым шагом к церковному расколу. Авторы письма резко отмежевались от остального духовенства, укоряли его в контрреволюционности, в политической игре на народном голоде. Но даже в этом воззвании после призыва пойти на «всевозможные жертвы» ради спасения умирающих отмечалось, что на это благословили Патриарх Тихон и митрополит Вениамин. Кроме того, утверждалось, что верующие сами охотно придут на помощь государству в случае ненасилия и возможности им непосредственно оказывать помощь голодающим 39 (39 Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995. С. 58). Несомненно, представители группы двенадцати встречались с руководителями губкома партии и стали связующим звеном возобновления переговоров с митрополитом Вениамином. Не могло не учитываться и настроение значительных слоев трудящихся. Так, например, две трети рабочих Ижорского завода на своем собрании проголосовали за добровольную помощь Церкви голодающим. Митрополит понимал, что прямая конфронтация способна привести к самым тяжелым последствиям.
6 апреля 1922 года в Смольном состоялось заседание Петропомгола с участием протоиереев, будущих лидеров обновленчества, а тогда еще полномочных представителей митрополита А. Введенского и А. Боярского. Принятая на заседании резолюция содержала многочисленные компромиссные пункты. Среди прочих допускалось присутствие представителя верующих при изъятии и отправке церковных ценностей, гласная отчетность о движении ценностей. Данные условия входили в силу с момента обращения митрополита с особым воззванием к верующим об исполнении декрета ВЦИК. 10 апреля митрополит обратился с воззванием «К петроградской православной пастве», опубликованном 20 апреля 1922 года в новгородской губернской газете «Звезда». Митрополит Вениамин акцентировал внимание на том, что Церковь по существу своему находится вне политики и должна быть чужда ей, всякие политические волнения около храмов по поводу изъятия ценностей также не имеют отношения ни к Церкви, ни к духовенству 40 (40 Красная газета. 1922. 14 апреля). Воззвание было согласовано митрополитом Вениамином с Патриархом, который направил аналогичное послание председателю ВЦИК М.И. Калинину, которое так и не было опубликовано. Тем не менее, Петроградский митрополит сделал все возможное, чтобы предотвратить столкновения с представителями властей при изъятии церковных ценностей. В связи с изложенным, в редакционной статье газеты «Петроградская правда» отмечалось: «Изъятие церковных ценностей в пользу голодающих проходит в Петрограде при исключительно спокойной обстановке. Население и духовенство – в особенности рядовое – в вопросе помощи голодающим определенно стали на сторону мероприятий Советской власти»41 (41 Петроградская правда. 1922. 22 апреля; Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917–1945. СПБ., 1995. С. 59-60).
Выдержки из апрельского послания митрополита Вениамина вошли и в послание к пастве Новгородского митрополита Арсения, подписанного им 19 апреля 1922 года и опубликованного в губернской газете «Звезда» 22 апреля. В послании митрополит Арсений давал понять верующим, что ему удалось получить некоторые гарантии соблюдения интересов верующих. Он стремился внушить населению, что местная власть приступает к изъятию ценностей с большой осторожностью. С этой целью должна быть организована смешанная комиссия из представителей власти и духовенства. Газета «Звезда» отмечала, что митрополит Арсений «ясно и сознанием человеческого долга призвал верующих к отдаче церковных ценностей и к непротивлению этому изъятию»42 (42 Звезда (Новгород). 1922. № 86. С. 1). В губернскую комиссию оказались введенными четыре представителя от новгородского духовенства: Н. Стягов, А. Серпухов, П. Беляев, К. Яковцевский. 24 апреля комиссия в присутствии представителей от духовенства выработала положение из двенадцати пунктов, регулирующих основы ее деятельности. Верующие и духовенство были допущены к учету и упаковке ценностей, к участию в делегациях, сопровождающих ценности в центр. В храмах оставалось, впредь до замены, по одному комплекту евхаристических сосудов на престол. Разрешалась замена золотых и серебряных риз чудотворных икон таким же металлом в десятидневный срок, причем духовенству и главе епархии предоставлялось право возбудить ходатайство о продлении срока выкупа этих ценностей перед ЦК Помгола в Москве. Особо оговаривалось, что перенос мощей при изъятии рак может производиться только духовенством. Для сельских и небольших городских церквей, составлявших подавляющее большинство храмов Новгородской епархии, допускалось оставление без выкупа не более трех фунтов серебра на храм, в общий вес которого входили и священные сосуды.
Согласно выработанных условий, 24 апреля 1922 года, по всей Новгородской губернии приступили к изъятию церковных ценностей. Заместитель председателя Новгородского губисполкома П. Терешков подтвердил в печати, что благодаря воззванию митрополита Арсения изъятие ценностей в Новгороде и его уезде произошло безболезненно. Особое внимание было уделено Старой Руссе, куда представители гражданской власти выезжали лично. Изъятие продвигалось быстро и газеты постоянно сообщали о поступающих десятках пудов серебра. 7 мая 1922 года газета «Звезда» сообщила о том, что Новгородское отделение ГПУ закончило следствие по делу о беспорядках в Старой Руссе. Как только ценности оказались изъятыми, власти изменили свою тактику. Указанная газета призвала поместить духовенство на скамью ревтрибунала. Его выездная сессия работала в Старой Руссе с 11 по 13 мая 1922 года. На скамье подсудимых оказалось 22 человека. Не забыт был и митрополит Арсений, которому обвинитель Пиппер припомнил его речь при хиротонии епископа Тихвинского Алексия (Симанского), сказанную еще в 1913 году, о необходимости защиты Церкви. При таких надуманных обстоятельствах строилось и все остальное обвинение. Трибунал вынес постановление о привлечении к уголовной ответственности патриарха Тихона, митрополита Арсения и епископа Димитрия (Сперовского), проживавшего на покое в Преображенском монастыре. Дело было препровождено, для дополнительного следствия в Верховный трибунал при ВЦИК. Объявлялось контрреволюционным не только воззвание Патриарха, но и послание митрополита Арсения, опубликованное в советских газетах. Оно квалифицировалось как действие, направленное к оказанию противодействия мероприятиям местной власти 43 (43 Звезда (Новгород). 1922. № 110. С. 3). Характерно, что особое постановление, касавшееся лично митрополита Арсения, выносилось заочно и не в Новгороде.
Но во многих районах страны исполнение декрета ВЦИК прошло далеко не так безболезненно как в Петрограде. Имевшие место эксцессы в основном были спровоцированы грубо насильственными действиями комиссий по изъятию. Это оказалось использовано для разгрома руководства Церкви, без чего провести «церковную революцию» было бы невозможно. Внедрение и распространение обновленческих идей стало реальностью. Широкая кампания пропаганды и террора особенно развернулась с конца апреля 1922 года. Начались судебные процессы над священнослужителями, которым, не имея на то действительных оснований, сразу придали политический характер. Первый подобный процесс проходил 26 апреля-7 мая в Москве. Из 48 подсудимых 11 приговорили к расстрелу (расстреляли 5). Им поставили в вину не только препятствие проведению в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей, но, и прежде всего, распространение воззвания Патриарха. Процесс был направлен, главным образом против последнего, и Патриарх Тихон, уже в значительной степени дискредитированный в печати, оказался арестован 44 (44 Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви 1917–1945. Париж, 1977. С 285-288; Шкаровский М. В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПб., 1999. С. 16-17).
Подводя итоги кампании по изъятию церковных ценностей, следует отметить, что надежды государства на сотни миллионов рублей золотом оказались мифом. 4 мая 1922 года Политбюро ЦК РКП (б) констатировало: «Заслушав сообщение о ходе кампании по изъятию ценностей, Политбюро констатирует крайнюю медленность и вялость ее проведения и ставит на вид всем ее участникам»45 (45 Шкаровский М. В. Указ. соч., С. 61). Всего же, согласно ведомости ЦК Последгола от 1 ноября 1922 года, оказалось собрано, помимо 964 антикварных вещей, церковных драгоценностей на сумму 4651 тысячу золотых рублей. Причем из них более четверти осталось на местах – губернские власти также желали иметь свой резервный фонд.