На двадцать девятый день августа-месяца («густаря-соберихи») выпадает чествование памяти усекновения честныя главы Иоанна Предтечи, Крестителя Господня. В народной Руси с этим днем, слывущим за «Ивана Постного», а в некоторых местностях прозывающимся «Иваном Полетком» (полетним) связаны любопытные обычаи, поговорки, поверья и сказания, ведущиеся с незапамятных дней старины стародавней, богатой не одними могучими богатырями, оберегавшими рубеж Земли Русской от вора-нахвальщины, но и метким, до самого «нутра» всякой вещи проникающим, словом красным.
«Нужда и в Велик-День (на Светло-Христово-Воскресенье) постится!», - говорят в народе: «Попоститься да и воду спуститься!»... Но блюдет держащаяся святоотеческих преданий попольная-посельская Русь каждый день постный, положенный по уставу церковному. «Пост - к душеспасенью мост!» - убедительно заявляет она пред слухом маловерных, повторяющих, кивая с укоризненным взглядом на постников, старые поговорки: «Постное едим, да скоромное суесловье отрыгаем!», «Пост не мост, - можно и объехать!», «Все посты блюдем-постимся, а никуда не годимся!» и т. д. «Успенский пост Спожинками разрешается!» - гласит седое народное слово. Чуть только успеют пройти с успенских розговен две недели - четырнадцать суток, как осенний мясоед переламывается уже днем строгого поста - нерушимого, по исконному вековому обычаю крепко державшихся за вековые устои старины, благочестивых-богомольных дедов-прадедов: «Иваном Постным».
Самое обиходное имя на Руси - Иван. На деревне «Иванов - что грибов поганых!» - говорит народ. - «Дядя Иван - и людям, и нам!»... «Шестьдесят два Ивана святыми живут», - подводит он счет одноименным угодникам Божиим, не расходясь ни на пядь с точным указанием святцев, и начинает перечислять: «Иван Богослов», «Иван Златоуст», «Иван Постный», «Иван Купала»,
«Иван Воин», заканчивающий Святки и начинающий свадьбы «Иван Бражник» (7 января), «Иван Долгий» (8-го мая) и т. д. «Пос-титель Иван», - как говорится в деревенском быту, - «делил мясоед пополам», хотя это выражение, напоминающее о «Филипповках» (Рождественском посте), и погрешает в немалой степени против истины: до Филиппова заговенья (14 ноября) еще целых два с половиною месяца - засевающий поля дождями, окутанный туманом сентябрь-листопад-грудень, октябрь-назимник да две сыплющих снегом недели ноября-«листогноя-студеного». Не длинен пост «Иван Постный», всего в двадцать четыре часа он обходит весь светлорусский простор, а памятует о нем и обо всех приуроченных к нему благочестивых обычаях верный боголюбивой старине народ русский не менее, чем об Успенщине-Госпожинках или Филипповках. - «Иван Постный обыденкой живет, да всеё матушку-Русь на посту держит!» -можно и теперь еще услышать в среднем Поволжье, в этой кондовой-коренной Велико-Руси, старую молвь народную. «Поститель Иван - пост внукам и нам!», «Иван Постный не велик, а перед ним и Филиппов пост - кулик!», «Кто на Ивана, Крестителя Господня, скоромь жрет - тот в рай не попадет!» - добавляет она, приговаривая: «На Постного Ивана вся скоромь мертвым узлом затянута (запрещена)!», «Не соблюдешь Иван-пост, прищемишь в аду хвост!», «Кто Ивану Крестителю не постит - за того и сам набольший поп грехов не умолит!»
На Ивана Постного не ест деревенская Русь, по преданию, ничего круглого. Памятуя, что в этот, наособицу стоящий в православном месяцеслове день чествуется праведная-страдальческая кончина Предтечи Господня, не только не вкушает честной люд православный ничего круглого, но даже и щей не варит, так как капустный кочан напоминает ему своим видом отсеченную голову. На Предтечу не рубят капусты, не срезывают мака, не копают картофеля, не рвут яблок и даже не берут в руки ни косаря, ни топора, ни заступа, чтобы не оскорбить этим поступком священной памяти приявшего от меча мученическую кончину великого пророка Божия, принесшего грешному миру благую весть о грядущем на его спасение Христе - Свете Тихом, Учителе Благом.
«Пост - в рай мост!» - по мудрому изречению во всякой старине сведомых старых людей, хотя из их же умудренных опытом уст вещей птицею вылетели на Русь слова: «Послушание паче поста и молитвы!», или «Послушание - корень смирения!». Говоря о постах и о связанном с ними в его представлении «послушании-смирении», народ выводит заключение, что - «Кто все посты постится, за того все четыре Евангелиста!», но тут же спешит прибавить: «А кто и на Ивана Постного скороми не ест - тому сам Истинный Христос помога!» Этим изречением придается дню 29-го августа особое значение, ставящее память Крестителя Господня на высоту, недосягаемую взору грешников, нарушающих постановления отцов Церкви и не соблюдающих святоотческих преданий.
От Ивана Постного осень считается на деревенской Руси вступившею во все свои неотъемлемые права. «Иван Постный - осени отец крестный!» - говорят в народе: «С Постного Ивана не выходит в поле мужик без кафтана!», «Иван Предтеча гонит птицу за море далече!», «Иван Поститель пришел, лето красное увел!». С «Иван-поста» мужик осень встречает, баба свое - бабье - лето начинает. Бабе - по деревенской поговорке приметливой - «с Ивана Постного последнее стлище на льны!». «Если журавли с Ивана Крестителя на Киев (на юг) пошли-потянули - будет короткая осень, придет нежданно-негаданно ранняя зима».
За двое суток до сентябрьского Семена-дня (память святого Симеона Летопроводца) идет Иван Постный - полетовщик. В старые-прежние годы подводились к этому дню все счета по наймам на Москве Белокаменной и во многих других городах русских. Высчитывалась к Иван-посту всякая полетняя плата, собирались полетние дани, сбивался оброк с каждого тягла, «полетным грамотам» (договорам) конец приходил. Если поднимались цены на рабочие руки, то можно было услышать среди трудового люда слова: «Нынешний Иван Постный - добрые полетки!». Когда же плата начинала падать, то рабочий народ сокрушенно повторял, призадумываясь над предстоящей зимою: «Прошлое слетье - не в пример скоромнее, полеток того гляди весь мужичий год на Велик-Пост сведет!» и т. п. С деньгой-копейкою трудовой, летним страдным потом заработанною, русский хлебороб, - не только чужому горбу работник, но и вольный пахарь, - в старину становился к полетнему дню, Иван Постному. Сметливый глаз купца-торгаша, деньгороба расчетливого, не мог не заприметить этого, - почему и устраивались 29-го августа ярмарки-однодневки, «ивановские торги», по многим городам и пригородам, по селам-весям святорусским. Велся торг не только всякою обиходной снедью-рухлядью, но и различными приманчивыми товарами гостиными, про которые сложились к этому случаю поговорки: «На Иван-Постного в кармане скоромная копейка шевелится!», «На иванов торг и мужик идет, и баба зарится!», «Красно лето работой, а Иван Полеток - красными товарами да бабьими приглядами!» Пережитком старины доживают свой век и в наши дни обычные в некоторых губерниях (преимущественно - поволжских) ивановские ярмарки. Но на них, по большей части, идет торг предметами домашнего крестьянского обихода да лошадьми, да огурцами («в засол»), да медом с вощиною, да щепным и скобяным товаром. И нет на этих постных торгах ни особого разгула веселого, ни угарного похмелья шумливого, как это всегда бывает об ярмарочную пору, когда, заодно с карманом, развязывается у мужика-простоты и язык -на крепкое словцо тороватый, распоясывается и душа широкая, удержу себе не знающая, с каждой чаркою зелена-вина шире дорогу своей воле-удали прокладывающая. «Пей, купец, на Иван-торгу квас да воду, закусывай пирогами ни с чем!» - говорит краснослов-народ по этому случаю, - говоря, приговаривает: «Никто с поста не умирает!», «С поста не мрут, с обжорства дохнут!», «Кто пьет-зашибается не в пору - распухнет с гору!», «На Постника Ивана не пригубь больше одного стакана!» Мелкого красного товара, к слову молвить, и теперь по-прежнему не искать-стать на постном ивановском торгу, - где они ведутся в день усекновения честныя главы Иоанна Предтечи, Крестителя Господня. Ситцы, плис, миткаль, платки - на каждом сельском базаре - тут как тут, а с ними - и ребячья радость : всякие заедки-гостинцы, пряники, орехи, маковники. Ходят, как и в старую старь, между наскоро сколоченными торговыми ларями-палатками крикливые квасники, тороватые пирожники, калачники-саечники, продавцы щедро сдабриваемых постным маслом гречушников, сбитенщики и всякая другая шевелящая мужицкую торговую копейку братия, оживляющая торг своими разноголосыми выкриками. Играют-шумят местами и балаганы, несмотря на то, что иванов торг - постный: где же и зашибить грош скоморохам-потешникам («тоже пить-есть умеют!»), как не на скопище звенящего копейкой, нетребовательного на вкус, не скупящегося на смех, деревенского люда... «Смех - не грех!, - говорит русский народ-простодум: «а коли и грех - так меньшой изо всех!», «Смехом слезу не перешибить, так весь свой век во кручине прожить, счастья-радости во век не нажить!»
«На Ивана Постного - хоть и пост, да разносол!» - оговаривается убравшаяся с полевыми работами деревня черноземной-хлеборобной полосы. И впрямь, есть чем угостить - даже строго придерживающемуся заветов старины - хлебосольному домохозяину гостей званых-прошеных в этот постный полетний праздник, приходящийся во многих селах престольным-храмовым днем. Вместо запретного круглого пирога - загибает в этот день «праздничная» хозяйка долгий. Начинка найдется знатная: грибы-грузди, грибы-масленики, грибы-рыжики, которых перед этим временем и в лесу, и в залесье хоть лопатой собирай да граблями огребай. Кроме грибов, идущих на похлебку и на закусь-заедку, - всякой ягоды в пироги можно завернуть: и костяники, и голубики, и черники, и брусники, и смородины. В огороде - свекла с морковью, редька-ломтиха найдутся хозяйке на подмогу, гостям на угощенье. Овсяный кисель, - не говоря уже об ягодном, - тоже мимо стола не проносится, хоть бы и в праздник: особливо, если к нему сусла-пива да сыты медовой поставить. Знают деревенские хозяйки, что и «кулагой» (пареное соложеное тесто с калиною, - местами зовется «саламатою») - тоже не побрезгают гости. «Кулажка - не бражка!» - приговаривают они, подавая эту лакомую стряпню с погреба после сытного постного обеда, - «упарена-уквашена, да не хмельна, ешь в волю!». Ждут - не дождутся кулаги малые ребята: все ведь они - кулажники-сластены зазнамые. Сумеет деревня и постный праздник справить по заведенному, честь-честью, - в грязь лицом не ударить в те годы, когда Бог мужика урожаем благословит за труды праведные. «Не до праздника, не до гостей, когда не только в церкви, а и на гумнах - Иван Постный!» - оговаривается старая молвь крылатая. «Не бойся того поста, когда в закромах нет пуста! Страшен - мясоед, когда в амбаре жита нет!», «В год хлебородный - пост не голодный!», «Господь хлебца уродит - и с поста брюхо не подводит!» - повторяет деревня, в поте лица, по слову Господню, вкушающая хлеб свей, - для которой каждый урожайный год составлял истинное благословение Божие даже и в те далекие, затемненные язычеством времена, когда русский пахарь-народ молился не Троице единосущной и нераздельной, а Перуну, Велесу, Даждьбогу и всем другим обожествленным силам всемогущей матери-природы.
В старые времена, до двадцатых годов XIX-го столетия, соблюдался в народной, богатой обычаями, Руси следующий праздничный обряд торжественный, приурочивавшийся непосредственно ко дню 29-го августа. Собиралась-сходилась - по нарочитому зову - молодежь со всего села к околице. Приносилась туда - заранее кем-нибудь из старых людей накануне приготовленная - глиняная, одетая в холщевый саван, кукла: без малого в рост человеческий. Особенностью этой куклы было то, что она делалась без головы. Эту безголовую куклу поднимали две молодых девушки и бережно, в благоговейном молчании, несли на руках впереди толпы к реке, где на самом крутом берегу, останавливались и клали свою ношу наземь. Вся толпа начинала причитать над куклою, как над дорогим и близким ей покойником. Причиталось - особыми причетами, не сохранившимися, к сожалению, ни в записях наших бытоведов, ни даже в памяти народной. По прошествии некоторого времени, оплаканного глиняного покойника поднимали на руки двое молодых парней и при вопле толпы - с размаху бросали в воду. Этот обезглавленный человек в саване олицетворял - в глазах совершителей описанного обряда - св. Иоанна Крестителя, нераздельно сливавшегося в суеверном народном воображении с побежденным темными силами красным летом.
У покойного Вс. В. Крестовского70)[ 70) Всеволод Владимирович Крестовский - талантливый романист, автор «Петербургских трущоб», «Дедов», «Панургова стада» и многих других выдающихся произведений - родился в с. Малая Березайка Таращанского уезда Киевской губернии 11 февраля 1840 года. По образованию он - питомец петербургской 1-й гимназии и петербургского университета, но курса в последнем не окончил. Литературная деятельность его началась стихотворениями, в числе которых было немало прекрасных (например, навеянные русскими народными мотивами, а также написанные на испанские сюжеты). Несколько его песен прошли даже в народ и распеваются по деревням как свои («Ванька-ключник», «Полоса-ль ты моя, полоса...»). Известность ему составил печатавшийся в «Отечественных Записках» 1864-1867 гт роман «Петербургские трущобы». В конце 60-х годов Всеволод Владимирович поступил в военную службу, которой и обязан появлением своих «Походных очерков» и «Очерков кавалерийской жизни». Во время русско-турецкой войны 1877-78 гг. он, в качестве официального корреспондента «Правительственного Вестника», присутствовал па театре военных действий. Корреспонденции его составили книгу «Двадцать месяцев в действующей армии». С 1882-м года он состоял чиновником особых поручений при туркестанском генерал-губернаторе М. Г. Черняеве, затем - перешел в пограничную стражу. В 1892-м году, в чине полковника, Всеволод Владимирович Крестовский был назначен редактором «Варшавского дневника», на каковом посту и умер в 1895-м году. Могила его находится в Петербурге, на одном из кладбищ Александро-Невской Лавры. Полное, восьмитомное, собрание его сочинений издано Товариществом Общественной пользы в 1898-99 годах] в его известных очерках «Двадцать месяцев в действующей армии в 1877-1878 годах», есть между прочим, краткое упоминание о справляющемся в Болгарии празднике «Пиперуда» (красная бабочка). Этот народный болгарский праздник совпадает по времени и некоторым частностям с нашим Иваном Купалою (24-м июня). По свидетельству названного писателя, в этот день молодые сельские девушки наряжаются в листья болотных трав и выходят в поле искать мотыльков, распевая при том особую обрядовую песню, а к вечеру делают из глины куклу без головы и кидают ее в реку, в воспоминание обезглавления Иоанна Крестителя. Связь этого, соблюдаемого и теперь обычая с нашим - исчезнувшим без следа под всесокрушающей рукою седого Времени - несомненна и может служить явным доказательством того, что и балканским славянам сродни самобытный дух русского народа, явственным образом засвидетельствовавшего о братской любви к ним своей кровью, пролитой за освобождение болгарских и сербских братьев, устлавшего костьми своих доблестных воинов кровавый путь к Стамбулу.
На Ивана Постного в Тульской губернии наблюдают за полетом стай. Если журавли летят от Тулы на Киев, то, по приметам, вскоре после Семена-дня наступят холода. «Лебедь летит к снегу», - говорит туляк-погодовед, - «а гусь к дождю!», «Лебедь несет на носу снег!», «Ласточка весну начинает, соловей лето кончает!», «Сколько раз бухало (филин) будет бухать, по столько кадей хлеба будешь молотить с овина!», «Чай, примечай - куда чайки летят!» Длинный ряд тульских примет-поговорок о птицах заканчивается остроумным замечанием: «Петух не человек, а свое все скажет и баб научит!»
Иван Постный - последний предосенний праздник - был в старые годы на Руси «полетним» не только потому, что окончательно завершал собою летние красные дни, открывая широкую дорогу торную ненастной осени, - но и оттого, что являлся последним, заключительным, праздником целого года. Через двое суток после этого дня (1-го сентября), починая новый год, шел день Новолетия.