В Петербурге Батюшкова ждали. Приехав 24 августа, он остановился в трактире, но Муравьевы настояли, чтобы он перебрался к ним. После деревенского уединения замелькали наполненные дни...
25 августа Батюшков вместе с Жуковским и А. И. Тургеневым едут в Царское Село. Вечером Тургенев пишет Вяземскому: «Теперь бы Батюшкова устроить в Италии или где потеплее и менее прозы, так бы и дело в шляпе»11.
26 августа Батюшков встречается с повзрослевшим и выпущенным из Лицея Александром Пушкиным. Где-то около этого времени между ними произошел интересный разговор, сохраненный мемуаристом: «Пушкин... представил Батюшкову стихи одного молодого человека, который, по его тогдашнему мнению, оказывал удивительное дарование. Батюшков прочитал пиесу и, равнодушно возвращая ее Пушкину, сказал, что не находит в ней ничего особенного. Это изумило Пушкина: он старался защитить своего молодого приятеля и стал превозносить необычайную гладкость стиха его. «Да кто теперь не пишет гладких стихов!» — возразил Батюшков»12.
27 августа Батюшков впервые присутствовал в заседании «Арзамаса», происходившем на квартире А. И. Тургенева. Председательствующий Д. Н. Блудов произнес приветственную
речь на возвращение поэта: «Ты, древний Ахилл, причина гибели Трои, был долгой причиной и побед ее; хвала Пенатам «Арзамаса»: наш Ахилл лучше прежнего, он и бездействием не может помогать покойнице «Беседе...», но и он, как соименитый, долго скрывался вдали от стана союзников... от переговоров писателей, от объятий своих московских красавиц и стерлядей Шексны...»13 Вслед за тем Батюшков произнес сам «отходную речь» о секретаре Российской академии П. И. Соколове.
28 августа Батюшков пишет Вяземскому, что узнал о предполагаемом отъезде князя на службу в Варшаву, что был у Карамзина, где познакомился с будущим начальником Вяземского — Н. Н. Новосильцевым (III, 465).
К теме отъезда Вяземского Батюшков, вместе с Жуковским, Пушкиным и А. А. Плещеевым, обратились 1 сентября, во время загородной прогулки в Царском Селе. Гуляя, они вчетвером сочинили следующий экспромт (первые две строки сочинены Плещеевым, три следующие — Пушкиным, шестая строка — Батюшковым и последние четыре — Жуковским):
Зачем, забывши славу,
Пускаешься в Варшаву?
Ужель ты изменил
Любви и дружбе нежной
И резвости небрежной?
Но все ты так же мил,—
Все мил — и, несомненно,
В душе твоей живет
Все то, что в цвете лет
Столь было нам бесценно.
Сам Батюшков тоже много думает о будущем. Остепеняется Вяземский, Жуковский вступил в придворную должность,— а он все «отставной асессор», даже номинально нигде не служащий. В сентябре он вместе с Д. П. Севериным составляют «некоторый план», для того чтобы устроиться при министерстве иностранных дел (III, 472). Через Северина он знакомится с влиятельными дипломатами: А. С. Стурдзой, К. В. Нессельроде, даже с самим управляющим графом И. А. Каподистриа. Однако дальше знакомств и обещаний дело пока не двинулось...
А. С. Стурдза. Воспоминания:
«Кроткая, миловидная наружность Батюшкова согласовалась с неподражаемым благозвучием его стихов, с приятностию его плавной и умной прозы. Он был моложав, часто застенчив, сладкоречив; в мягком голосе и в живой, но кроткой беседе его слышался как бы тихий отголосок внутреннего пения. Однако под приятною оболочкою таилась ретивая, пылкая душа, снедаемая честолюбием»14. Батюшков ждет... Ведет рассеянную жизнь, посещает заседания «Арзамаса», встречается с друзьями чуть не ежедневно.
«Арзамас» в это время переживает серьезную эволюцию. В схватках с «покойниками «Беседы», в колких выпадах арзамасских пародий и эпиграмм начинает ощущаться нечто большее, чем вражда с уходящим в прошлое литературным направлением. Молодежь, живущая в обстановке ожидания перемен в русской жизни, в гуще свободолюбивых настроений, пробужденных войной 1812 — 1814 годов, искала в «галиматье» арзамасцев новые понятия о личности, постепенно освобождающейся из-под власти сословно-феодальной морали, из-под гнета представлений, выработанных в эпоху русской абсолютной монархии, во времена «красных каблуков и величавых париков» (Пушкин). В «Арзамасе» начинают спорить не только о литературе, но и об историческом прошлом и будущих судьбах России, горячо и страстно осуждая все то, что мешало общественному развитию.
Именно эта идея должна была стать в «Арзамасе» началом некоего нового литературного единства. Дело в том, что в 1816 году, со смертью Державина, прекратились и заседания «Беседы». Приутихла Российская академия, которая в 1818 году избрала в свои члены Карамзина, Жуковского и А. Тургенева. 10 декабря 1818 года Карамзин прочел в Академии речь, знаменовавшую окончательную победу нового направления в словесности.
«Арзамас» же, созданный для определенной полемической цели, должен был потерять свой смысл еще в 1816 году — и тогда же встал вопрос о положительной программе общества. «Что с нами будет, если не будет «Известий Академических»? — вопрошал в своей речи В. Л. Пушкин.— Что нам останется делать, если патриарх Халдейский перестанет безумствовать в разборе происхождения слов и принимать черное за белое и белое за черное?.. Пусть сычи вечно останутся сычами! Мы вечно будем удивляться многоплодным их произведениям, вечно отпевать их...»15
«Вечно» это продолжаться не могло, что становится ясно даже самым умеренным арзамасцам. В начале 1817 года С. С. Уваров подал в «Арзамас» «Донесение от члена Старушки», где содержался призыв «избранным арзамасцам»: «Похвально было согнать с Парнаса нестерпимую толпу лжегениев, но она давно уже рассеялась под вашими ударами... От вас я ожидаю более; я ожидаю возобновления отечественной литературы; я ожидаю торжества разума и вкуса»16.
В 1817 году вступившие в «Арзамас» члены тайных декабристских организаций — Никита Муравьев, Николай Тургенев, Михаил Орлов — предприняли попытку оживления деятельности общества. П. А. Вяземский позже писал: «Все долго продолжалось одними шутками, позднее было изъявлено желание Дать обществу более серьезное, хотя исключительно литературное направление»17. «Арзамас» и не мог стать собственно политическим обществом: уж очень пестрым был состав его. Но элементы политической деятельности его все же коснулись. На двадцатом или двадцать первом заседании общества, состоявшемся в июне 1817 года, с речью выступил Д. Н. Блудов, призвавший «Арзамас» к «новой деятельности». М. Ф. Орлов в ответ на этот призыв высказал мысль об «арзамасском журнале». Вот характерный отрывок из протокола этого заседания, который Жуковский написал гекзаметром:
«Тут осанистый Реин, разгладив чело, от власов обнаженно,
Важно жезлом волшебным махнул, и явилося нечто
Пышным вратам подобное, к светлому зданью ведущим.
Звездная надпись сияла на них: Журнал Арзамасский.
Мощной рукою врата растворил он; за ними кипели
В светлом хаосе призраки веков, как гиганты смотрели
Лики славных из сей оживленныя тучи — над нею
С яркой звездой на главе Гением тихим носилось
В свежем гражданском венке божество:
Просвещенье, дав руку
Грозной и мрачной богине Свободе!
И все арзамасцы,
Пламень почуя в душе, ко вратам побежали...»18
Батюшков с восторгом услышал о затевающемся арзамасском журнале и в июне 1817 года писал Жуковскому из деревни: «...Согласен на предложение твое работать с тобою. Все, что есть у меня (много переводов в прозе с италиянского), все твое» (III, 449).
После ряда споров о программе журнала предпочтение было отдано журналу литературно-политическому; причем одним из редакторов политического отдела был выбран Орлов, а в числе авторов первых статей значатся Н. Тургенев (Варвик) и Н. Муравьев (Адельстан).
В августе 1817 года в «Арзамасе» начинается большая реорганизационная работа. Составляется и утверждается новый устав кружка, планы журнала, в которых проводится попытка соединить политическую и литературную пропаганду. Эта попытка была весьма прогрессивной для того времени, тем более что соединение литературы с политикой представлялось не как механическое совмещение их под единой обложкой, но как некое слияние литературных и политических задач. В дневнике Н. И. Тургенева от 29 сентября 1817 года читаем: «Третьего дня был у нас «Арзамас». Нечаянно мы отклонились от литературы и начали говорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство; но средства предлагаемые не всем нравятся...»19 Батюшков, кажется, был на этом заседании.
Впрочем, эта же реорганизация «Арзамаса» стала первым шагом к его распаду. Созданный для иных идейно-творческих задач, «Арзамас» по своей внутренней структуре, по привычным формам бытования, по составу членов, — не соответствовал требованиям и устремлениям радикально настроенных представителей
декабристских организаций; это и привело к тому, что вскоре «общество умерло естественной смертью или замерло в неподвижности» (П. А. Вяземский).
Задуманный журнал — не получился. Не состоялся даже сборник «Отрывки, найденные в Арзамасе». Батюшков, в свою очередь, предвидел то, что ничего не получится, ибо еще в письме Вяземскому от 13 сентября 1817 года заметил кратко: «В «Арзамасе» весело. Говорят: станем трудиться, и никто ничего не делает» (III, 468).
Кроме того, к концу 1817 года арзамасцы стали разъезжаться. Первым уехал в Москву Жуковский. Его провожали 5 октября Ахилл и Сверчок — Батюшков и Пушкин...
В самом начале октября вышел в свет второй том «Опытов». Пришел не очень шумный, но успех, — не сразу заметная, но слава. Не говоря уже о том, что в «Опытах» были впервые собраны под одной обложкой его разрозненные ранее стихи, там были впервые опубликованы стихотворения «Выздоровление», «Отъезд», «К Петину», «Радость», «Хор для выпуска благородных девиц Смольного монастыря», «Ответ Тургеневу», «Судьба Одиссея», «Вакханка», «К друзьям», «Разлука», «Таврида», «Надежда», «К другу», «Элегия», «К цветам нашего Горация», «Гезиод и Омир — соперники», «Умирающий Тасс», «К Никите», несколько эпиграмм, окончательная редакция «Мечты»...
Из письма начальника штаба гвардейского корпуса генерала Н. М. Сипягина к Батюшкову, 17 октября 1817: «Читая с особенным удовольствием прекрасные ваши «Опыты в прозе и стихах», обратившие внимание всех любителей отечественной словесности, не мог не отдать я всего должного Вам уважения. Побуждаясь сим чувством и тем, что вы сами служили в военной службе, препровождаю при сем от имени членов Общества военных людей, при гвардейском штабе учрежденного: диплом на звание почетного члена сего Общества, краткое начертание Военного журнала, вышедшие книжки оного и билет на получение остальных...»20 «Общество военных людей», не ценившее Батюшкова-офицера, оценило Батюшкова-поэта, и тот с признательностью выслал Сипягину «Опыты» вместе с дарственным письмом.
«Императорской публичной библиотеки почетному библиотекарю г. коллежскому асессору и кавалеру Батюшкову. По изъявленному вами мне желанию посвящать досуги ваши пользе Императорской публичной библиотеки и во уважение трудов ваших, делающих честь нашей отечественной словесности, я принял вас в число почетных библиотекарей оной библиотеки, на основании 6 и 21 статей высочайше утвержденного Начертания подробных правил для управления сим книгохранилищем; о чем донеся господину Исправляющему должность Министра народного просвещения тайному советнику Осипу Петровичу Козодавлеву, долгом моим считаю о таковом определении вашем в библиотеку уведомить и вас самих сим моим отношением. Императорской публичной библиотеки директор
тайный советник А. Оленин. № 241
Ноября 18-го дня 1817»21
Это была слава. Батюшков был почти счастлив. Звание почетного библиотекаря, правда, не давало денег, — но это была почти служба...