Проф. Ив. Озеров
К вопросу о наших северных лесах
Типография Т-ва И. Д. Сытина, Пятницкая ул., свой д.
Москва. 1911
ПРЕДИСЛОВИЕ
Леса Севера не могут в настоящее время не обращать на себя внимания.
Мы располагаем там огромной лесной площадью, но доходность лесов Архангельской и Вологодской губ. совершенно ничтожна: от 4 до 6 коп. с десятины.
Россия в настоящее время нуждается в средствах и в перспективе перед нами взвинчивание налогового винта, а между тем уровень благосостояния нашего населения очень низок, и наши огромные богатства не использованы.
В такой момент нельзя молчаливо пройти мимо лесов Севера, не задавшись вопросом: нельзя ли при иной постановке сделать их источником серьезного повышенного дохода? Этот вопрос вполне законен, так как другие, соседние страны, располагающие лесными богатствами, получают значительно больший доход, чем мы. Кроме того, спрос на мировом рынке все растет и растет (см. доклад проф. Суржа в Архангельском Обществе изучения Севера, печатавшийся недавно в «Архангельских Губернских Ведомостях», и доклад Е. Ф. Давыдова в «Лесопромышленнике», № 26–27), и, следовательно, мы могли бы поместить на нем значительно большее количество лесных материалов.
Я не задаюсь целью освещать вообще вопрос о лесной торговле, а исключительно остановлюсь только на вопросе о поднятии доходности наших северных лесов, насколько мне удалось собрать о них сведения во время моей кратковременной поездки на Север нынешним летом.
Некоторые вопросы в достаточной степени освещались уже в литературе упомянутыми лицами, и я не буду их касаться.
В заключение не могу не выразить своей признательности г. Главноуправляющему Земледелия и Землеустройства А. В. Кривошеину, предложившему местным управлениям государственными имуществами давать нужные мне сведения, а затем С. А. Сущевскому в Архангельске, Ю. Н. Васневскому в Вологде, любезно снабжавшим меня этими сведениями, г. Архангельскому вице-губернатору А. Ф. Шидловскому, много работающему над изучением Севера и содействие которого мне было в высшей степени полезно, А. П. Ушакову, В. А. Ленгауеру и господам лесопромышленникам, прежде всего гостеприимному А. Ю. Суркову, председателю Архангельского биржевого комитета В. В. Гувелякену и председателю союза архангельских лесопромышленников Е. И. Шергольду, М. А. Криличевскому и В. Н. Вольтману и многим другим лицам.
Со стороны этих лиц я встретил полную готовность поделиться своими знаниями, материалами и жизненным опытом по вопросу об этом забытом нами крае.
Москва.
20 авг. 1910.
Автор.
На Севере мы располагаем огромными лесными пространствами. Из отчета по лесному управлению за 1908 г. значится в Архангельской и Вологодской губ. на 1 января 1909 г. 71,4 милл. дес. под лесом, состоящих в ведении казенного лесного управления, не считая лесов удельного ведомства.
Эти огромные наши богатства долгое время были совсем не исследованы: только в настоящее время производится их исследование, и то с большими дефектами, как об этом будет сказано дальше. Правда, на безрыбье и рак рыба, лучше хотя таким путем привести в известность, чем совсем не знать наших лесов.
На 1 января 1910 г. в Архангельской губернии, по данным местного управления, исследовано из 42,8 милл. дес. с выборочной рубкой 8 милл. десятин, и пригодная площадь для пиловочного леса определилась в 3 милл. 649 тыс. дес, т.е. 45,3%. На этой площади оказалось около 29 милл. пиловочных бревен (в том числе 16,8 милл. сосны, по 7,7 дерева на десятину, 10,5 милл. ели, по 7,5 дерева на десятину, и лиственницы 1.500 т., по 24 дерева на десятину), или всего 7,9 дерева разного рода на десятину.
Если же распределить количество бревен на всю исследованную площадь 8 милл. дес., то на десятину придется 3,5 дерева.
«На Севере сметные отпуски весьма малы, составляя в среднем около 7,2 куб. фута плотной древесной массы с одной десятины, а в других районах они доходят до 55–128 куб. фут. Эти данные опровергают мнение, будто бы эксплуатация казенных лесных дач производится чересчур интенсивно и ведет к их истощению. Наоборот, казенному лесному ведомству можно было бы поставить в упрек назначение им слишком малых сметных отпусков, не соответствующих годовому приросту» (В. Фаас. «Пространство русских казенных лесов и их эксплуатация», «Ежегодник Департамента Земледелия».
Действительный отпуск в среднем за 3-летие 1906–1908 гг. сильно колеблется в Архангельской губ., как и следовало ожидать. Так, в Придвинском районе он достигает 18 куб. фут. с десятины лесной почвы, доходя по отдельным лесничествам до 21–28 куб. ф., напр., Шелоховском – 28, Холмогорском – 23, в Приморском районе – 7, в Пинежском – 6, Онежском – 8, Сорокском – 8, Ковдском – 4, Кемском – 3, Колеском – 3, Мезенском – 2, Печорском – 1, а в общем по Архангельской губ., если принять удобную лесную почву – 30,7 милл. десятин, отпуск достигает 4 куб. фут. на десятину (см. Таб. № 1, любезно сообщенную Арханг. местным управлением).
Конечно, этот отпуск ничтожен, но некоторые районы очень слабо эксплуатируются вследствие отдаленности их и отсутствия путей сообщения: так, с Печорского района, площадью в 8,3 милл. дес., с десятины берется по 1 куб. футу, в Мезенском районе, площадью в 7,2 милл. дес. – по 2 куб. фута, в Кемском районе, площадью 2,7 милл. дес. – по 3 куб. фута.
Относительно использования наших лесов проф. Сурож пишет следующее:
«За 1891 г. использование лесов Европейской России, выраженное в кубических футах отпуска древесины на десятину удобной лесной площади, определилось следующими величинами: для 90,3% пространства их в 3 куб. фут., 5,9% – 33 куб. фут., 3,4°/о – 75 куб. фут., 0,4% – 143 куб. фут. Сопоставляя эти данные, повысившиеся к 1904 году не более как на 50%, с величинами прироста (80–200 куб. фут.) и с фактическими размерами использования древесины в лесах других стран (Германия – 185 куб. фут., Австро-Венгрия – 144, Франция – 108, Швеция – 52, Сев. Американские Соединенные Штаты – 40, Канада без территории – 32), нельзя не прийти к заключению, что использование подавляющей массы, наших лесов находится на самой низкой степени развития».
Лесооборот колеблется на Севере у нас от 80 лет до 3.000 лет (в среднем 250 лет). Такой лесооборот не может быть назван ничем иным, как хозяйством на перестой и валежник («Лесопром.», 1910 г., № 27).
Используются наши северные леса очень мало, как справедливо говорить проф. Сурож:
«Приростом древесины должно систематически пользоваться, так как лес, в противоположность ископаемым богатствам, не ждет, и ему, как сообществу живых растений, в каждый момент свойственны процессы жизни и смерти, а потому многое из того, чем не воспользовались сегодня, завтра является уже в виде мертвого отпада».
«Довести использование наших северных лесов до степени их производительности чрезвычайно трудно: если же будем стоять только на точке зрения сбережения, то сделаем наши леса достоянием пожаров, насекомых или сгноим на корне, и таким образом, стремясь сберечь, мы потеряем и потеряем тем более, что наши конкуренты используют и закрепят за собой благоприятные условия международного лесного рынка. С развитием же использования могли бы быть произведены затраты на повышение производительности» (Протокол заседания общего собрания 25 апреля 1910 г. членов Архангельского Общества изучения русского Севера).
Мы, действительно, мелким лесом наших северных губерний могли бы завалить всю Европу (Отчет о деятельности Архангельского биржевого комитета), как об этом заявил однажды один из директоров лесного департамента.
Но, к сожалению, в этом отношении пока ничего не сделано.
Нарастание древесины в северных губ. совершается довольно медленно: так, по пробным исследованиям в Архангельской губ. средний прирост в кубических футах (на десятину) в Сурской даче «Сухой Бор» – 27,9, «Свежий Бор» – 35,8, «Сырой Бор» – 31,2, «Холм» – 29,4, «Лог» - 21,8, «Ровнядь» – 15,2.
По даче Веркольской «Сухой Бор» – 42, «Свежий Бор» – 47,6, «Сырой Бор» – 31, «Холм» – 40,2, «Лог» – 36,4.
При оценке размеров отпуска пиловочного леса следует иметь в виду это медленное нарастание древесины, а затем опустошительные пожары и прежние хищнические рубки.
Наш Север при 76,7 милл. дес. лесов имеет лишь 27 лесопильных заводов, тогда как при площади вчетверо меньшей Финляндия располагает 460, Швеция – 981 и Австро-Венгрия более 1.000 лесопильными заводами, не считая других деревообрабатывающих, древотерочных и целлюлозных фабрик и заводов (Сурож. «Одна из нужд лесов нашего Севера»).
«По количеству отпускаемых лесных материалов в Архангельской губ. размер годичных операций выражается около 2 милл. бревен: это составит в отношении к удобной лесной площади – одно бревно на 15 десятин. Теперь если обратиться к тем объявлениям на торгах, которые ежегодно могут быть каждым обследованы, то оказывается, что на тех лесных пространствах, которые предъявляются к продаже, количество пиловочных бревен обычно колеблется от 5 до 50 штук на десятину. Следовательно, цифра 5 самая минимальная, приходящаяся на десятину удобной лесной площади, открывая широкий простор даже до 50». (Протокол заседания общего собрания 15 апреля 1910 г. членов Архангельского Общества изучения русского Севера – «Известия Архангельского Общества по изучению Севера».
Задача использования мелкого леса находится в тесной связи с развитием деревообрабатывающей промышленности. Развитие ее могло бы создать огромный спрос на мелкий лес, а именно им-то и богат Север, и огромные площади наших лесных богатств не приносят дохода именно потому, что нет сбыта мелкого леса.
Но помимо этого, и самая политика лесного управления тормозит создание на Севере деревообрабатывающей промышленности.
В этом вопросе там не было бы недостатка, пожалуй, и в должной инициативе и предприимчивости: лесопромышленники сами сознают, что можно было бы очень выгодно утилизировать мелкий лес. Дают сопоставление цен, напр., на древесную массу за границей и у нас, во сколько могла бы обойтись выработка этой массы у нас, но, как видно будет дальше, система краткосрочных контрактов на 2–3 года не дает возможности развиться здесь деревообрабатывающей промышленности.
Чтобы вести хозяйство на такой обширной площади в 71,4 милл. дес., нужно пустить в оборот большие средства, а между тем расходуются на наш Север ничтожные суммы: так, на Архангельскую губернию в 1908 году произведено было расходов всего 682 тыс. руб. Это при общей площади лесов в 42,8 милл. дес., а удобной лесной – 30,7 милл. дес.
Валовой доход составил всего 2.557 тыс. руб., чистый же – 1.874 тыс. руб.
В Вологодской губ., при общей площади в 28,5 милл. дес., а удобной лесной – 26,5 милл. дес., расходы составили 1.824 тыс. руб., доход – 3.031 тыс. руб., а чистый доход – 1.207 тыс. руб.
Как видно, расходы весьма ничтожные.
Из 42,8 м. дес. в Архангельской губ., состоящих в распоряжении казны, 30,7 милл. дес. представляют удобную лесную почву, чистый доход с одной десятины лесной площади 4 коп., а с десятины удобной лесной почвы – 6 коп.
В Вологодской губернии удобной лесной почвы 26,5 м. дес. (из 28,5 милл. дес. земли, состоящей в распоряжении казны), и чистый доход с десятины общей площади – 4 коп., а с десятины удобной лесной почвы – 5 коп.
В Швеции снимается 2 бревна с гектара (десятина – 1,092 гек.), а у нас в Архангельской и Вологодской 1 бревно на 35 дес. удобной земли («Гражд.», 1904, № 50).
В сущности говоря, здесь никакого хозяйства почти не ведется. Лесной надзор очень слаб, и леса остаются без надзора.
Какой может быть надзор за лесами, если в Архангельской губернии на 1 обход приходится 155.310 дес.? При этом при исчислении площади обхода в расчет были приняты не только лесники, но и низшая стража другого наименования (см. Отчет по лесному упр. за 1908 г. Вед., № 3).
На один объезд приходится 211.161 дес. В Вологодской губернии на 1 обход 25.674 дес., а на один объзд – 116.902 дес.
Наименьшее лесничество в Архангельской губ. Шенкурское, площадью 212.310 дес., наибольшее – Печорское в 11.341.661 дес, а все 39 лесничеств Архангельской губ. занимают площадь 42.973.344 дес. (Памятная книга лесничествам Арх. губ., изд. 1907 г.).
А недавно еще Печорское лесничество Архангельской губ. занимало площадь в 27,8 милл. дес., за самое последнее время, впрочем, оно раздроблено – (площадь лесной почвы – 7,3 милл. дес.) и Мезенское той же губ. – 5,9 милл. дес. (площадь лесной почвы – 4,6 милл. дес.) (см. В. В. Фаас. «Пространство русских казенных лесов и их эксплуатация»).
Печорское лесничество Вологодской губ. заключает в себе около 2 милл. дес., а Небдинское в Усть-Сысольском уезде – 1.105 тыс. дес. (см. «Поездка по Вологодской губ.» Безсонов, Петер., 1908 г.).
Уже лесничество в 200.000 представляет из себя величину, правильно заведовать которой для одного лица почти невозможно, а о том, что больше этого, и говорить нечего. В средней России средняя величина лесничестве составляет около 17–18 тысяч десятин (Е. Ф. Давыдов). Нужно принять во внимание также, что по нашим лесам нет иных способов передвижения, как пешком, и то часто с опасностью для жизни (речки, болота и т. д.). На осмотры отпускаются гроши, и на эти суммы ничего предпринять нельзя: низший персонал недостаточен, и помощи от него требовать нельзя.
Конечно, лесничий не может знать своего леса, он не может выполнить своих обязанностей: ведь он при продаже леса должен отвести делянки, должен наблюдать за правильностью рубки, должен пересчитать пни по вырубке. Само собой разумеется, это выше силе одного лесничего: сколько времени потребуется, чтобы отвести делянку, особенно при тамошних путях сообщения, а потом, по отводе, когда лес вырубят, надо опять путешествовать туда, чтобы убедиться, что лес вырублен правильно, согласно условиям.
«Не скоро и не часто такой обход обойдешь, – пишете г. Безсонов. – Путей сообщения – только вода, на лодочке, где на веслах, где шестом попихаться, а где за веревку с берега протащат, частенько же приходится пошлепать, натянув батаны и по образу пешего хождения по болотам какими-нибудь тропами, перескакивая с кочки на кочку или проваливаясь между ними по колено в жидкую грязь».
«Кроме того, лесничий завален массой канцелярской работы, на него возложены всевозможные расчеты и чисто арифметические задачи и вычисления. При ограниченности содержания всю канцелярию лесничий принужден бывает вести сам, и немудрено, что при существующих условиях ему нет даже времени заглянуть в лес. Но если даже и нашелся бы такой лесничий, который бы действительно захотел эксплуатировать лес, заняться правильным хозяйством, он не мог бы выполнить своего намерения. Лесничий нашел, допустим, что необходимо вырубить перестой, фаут, мертвый или горелый лес, убрать валежник, проредить лесонасаждения, провести канаву и проч. Самостоятельно он ничем распорядиться не может; деньги, удерживаемые с лесопромышленников на лесокультурные работы, в его распоряжении не находятся. Начинается переписка, запросы, масса канцелярской работы; время идет – кроме неприятностей, лесничий ничего не имеет, и, в конце концов, или разрешение не получается совсем, или получается с такими ограничениями, оговорками и ответственностью самого лесничего, что такое разрешение хуже самого запрещения. Таким образом парализуется деятельность желающих работать людей, и их становится все меньше и меньше. Если принять во внимание недостаточность содержания, невозможные условия жизни в глуши, без почты, медицинской помощи и самых необходимых удобств, станет понятным, почему лучшие работники бегут и смотрят на свое пребывание в нашем краю, как на временное, как на необходимую ступень к дальнейшему движению».
Лесничие здесь – перелетные птицы. Средний срок службы в Архангельской губ. 21 мес.: бегут отсюда, и приходится брать юнцов, неопытных лиц.
Свыше миллиона десятин насчитывается у нас на Севере в 10 лесничествах, а в Финляндии средняя величина лесничеств не превышает 75–80 тыс. дес., в Швеции – 75 тыс. дес. (проф. Сурож).
«До тех пор, пока в этом отношении не будет произведено необходимых улучшений, ожидать значительного подъема использования и производительности лесов представляется крайне затруднительным».
Как совершенно правильно выразилось одно лицо в местном управлении земледелия и землеустройства: хозяйства здесь нет, а есть только извлечение дохода. Чтобы было хозяйство, нужны люди. Нельзя давать одному лицу такие огромные площади: оно не в состоянии справиться с ним, не может правильно учесть количество леса.
Действительно, лесная служба здесь подвижничество. Лицо нередко живет целыми месяцами вне общения с культурным миром, не имея почты по 2 месяца. Нужно бывает иногда заготовлять провизию на все лето зимой, так как затем нельзя провезти ее.
И люди бегут отсюда: иногда приезжает сюда лесничий на несколько месяцев, заручившись заранее согласием начальства на свой перевод в другую местность империи, иногда даже на 1 месяц, и затем, действительно, он переводится. Такие перелетные птицы бесполезны для дела.
Особенно бегут люди с высшим образованием; лицам же со средним образованием некуда деваться, и иногда волей-неволей они остаются. Некоторые спиваются и, спившись, стреляются: все это на почве тех тяжелых условий, среди которых приходится здесь жить... Будь больше здесь интеллигентных лиц, не будь притом они завалены иссушающей мозг и сердце канцелярской работой, естественно, что они имели бы возможность прилагать свой ум к общим вопросам об установлены желательного направления эксплуатации лесов.
Надо заметить, что если можно говорить о лесном хозяйстве, то оно здесь только что начинается. Пусть исчисления запасов неточны, но ведь до недавнего прошлого не было никаких данных о наших лесах, а материал мог отпускаться лишь точным количеством.
Трудно было найти урочище, где назначалась рубка, не было карт, да и теперь в них еще большой недостаток.
Первая задача здесь – это расчленение лесничеств на более мелкие единицы, тогда и учет лесного материала будет более точен, и более своевременно будут приниматься меры во время пожаров и т. д., тогда и люди найдутся, на отсутствие коих мы постоянно слышим жалобы. Живого человека пугает перспектива канцелярщины, так как никакая живая, творческая работа на этих огромных площадях невозможна. Затем надо сделать службу здесь более привлекательной.
Расчленение лесничеств следует связать с организацией лесоустройства. Лесоустройство, несомненно, обнаруживало бы большие количества пиловочного материала, как показывает опыт.
В ведении казенного лесного управления к 1 января 1909 г. состояло лесов по Архангельской губернии 42,8 м. дес., в том числе устроенных было 383 тыс. десятин, а исследованных – 8 милл.
В Вологодской губ. числилось по ту же дату 28, 5 м. д., в том числе устроенных было 631 тыс. дес., а исследованных 18,6 милл. д. (в настоящее время исследовано 23,2 милл. дес.), остальные леса не исследованы.
Но что значит «исследованные леса»? Лес при исследовании делится на четырехугольники в 32 кв. версты, по краям этого четырехугольника проходят, и что находят здесь, то и дает характеристику лесонасаждения данного четырехугольника, а между тем по краям может быть плохой лес, а в средине местность может быть выше и лес хороший, и обратно: по краям хороший, а в средине болотистая местность и лес плох, а все-таки в последнем случае вся местность будет считаться за хороший лес.
«Большие пространства лесной дачи, исчисляемые иногда миллионами десятин, разбиваются на клетки, причем клеткам придается такой размер, что по направлению с запада к востоку протяжение 2 версты, а с севера на юг – 16 верст. Затем обследование ведется таким образом, что лицо, производящее эту работу, проходит по отделяющим клетки визирам и замечает различия в насаждениях, а затем равнозначащие точки визиров соединяются и получается выдел. Нужно заметить, что по производимым экспедиционным путем исследованиям и имеющимся в специальной печати указаниям (гг. Поле, Соколовский, Китаев, Холщевников) – пиловочные леса Севера не представляют собой сплошных пространств, а имеют островной характер. Среди лесных площадей, занятых по преимуществу мелким лесом, который в ближайшее время не может дать пиловочной древесины, встречаются острова древесины, пригодной для распиловки, могущей удовлетворять потребностям внешнего рынка. При том большом масштабе в 2 версты, который принят при исследовании лесов, весьма возможно допустить, что многие лесные пространства, сосредоточенные между двумя этими линиями на расстоянии 2 верст, не попадают в учет, следовательно, заключение делается только на основании тех случайных встреч участков насаждения, которые попадаются на визирной линии». «Нужно заметить, что этот метод приведения лесов в известность посредством параллельных линий заимствован из Швеции. Но там совершенно иной порядок его применения: там параллельные линии проводятся на расстоянии не более всего 200 сажен, а здесь имеется расстояние в 10 раз большее, и результат точности получается совершенно иной. Удельное ведомство, располагающее на Севере значительным массивом, исчисляемым свыше 2 милл. десятин, привело в известность свои леса посредством прорубки визиров (на 250 саж.) и получило результаты, весьма соответствующие действительности. Но при таких громадных размерах расстояний, которые применяются в казенных лесах, едва ли будут положительные результаты, тем более, что есть факты, указывающее на отрицательное их значение. Каковы бы ни были эти работы, но они дали все-таки некоторое представление» (Протокол заседания общего собрания 25 апр. 1910 г. членов Архангельского Общества изучения русского Севера).
Крестьяне здесь не наделены еще землей, и это – больное место. Они не разграничены с казной и крестьянские расчистки разбросаны весьма прихотливо, иногда на 100–150 верст от их жилья. Много жалоб, что пахотной земли у крестьян мало. Здесь выгодно было бы местами прибегнуть к сплошной рубке и часть лесной площади превратить в луга, которым предсказывают здесь большое будущее.
Теперь масса жалоб на недостаток собственной земли. Будь она, крестьяне, будучи уверены в том, что они воспользуются плодами своего труда, стали бы превращать ее в сенокосы и т. д. (Безсонов, стр. 37). Знаток Севера О. В. Маркграф говорит, что не следует смущаться ни глухими лесами, ни мхами, ни болотами, что стоит только вычистить мох, вырубить лес, и пойдут сейчас же на этих местах прекрасные сенокосы «Мы, – пишет г. Безсонов в описании своего путешествия по Вологодской губ., – впоследствии убедились в глубокой правоте его слов» (стр. 44).
Вырубка лесов, по словам того же Маркграфа, должна избавить население от вредного влияния мокроты грунта поздней весны и ранних инеев, а другие прямо указывают на необходимость дозволить крестьянам вырубку лесов около их пашен, что освободит или вовсе устранит вредное влияние холодов и туманов (стр. 52).
В Архангельской губернии числится 27 милл. дес. тундры. Эта огромнейшая территория совершенно не используется в настоящее время.
У нас с понятием «тундра» ассоциировалось представление чего-то безжизненного, мертвого.
Но за последнее время некоторые утверждают, что это далеко не так, что тундра есть род заболоченной пустоши, которую можно осушить; правда, на это потребуются средства, и сколько будет стоить, – трудно сказать; все будет зависеть здесь от места и других условий. Говорят, что эти тундры таковы же, какие можно видеть под Москвой, Смоленском и т. д. Разница лишь в размерах: внутри России они тянутся 2–5 верст, а в Архангельской губернии – на сотни верст.
Указывают на факты превращения этих тундр в роскошные луга.
В самом деле, белые ночи, продолжающиеся весьма долгое время на Севере, сильно содействуют вегетационному процессу, – луга здесь быстро покрываются травой, и трава достигает роста человека.
Говорят, что и климат Архангельской губернии вовсе не заключает в себе чего-то страшного. Он даже зимой умереннее, чем в Вятской, Пермской, Костромской губерниях. Иногда в декабре в Усть-Цильме идет дождь при 7– 8 градусах тепла, и даже бывают грозы в декабре. Некоторые исследователи, ссылаясь на свой опыт, – опыт старожилов, климатические и почвенные условия, – убеждены в возможности превращения этих тундр в луга и развития здесь скотоводства с маслоделием, молочным хозяйством.
Тогда эти тундры представляли бы колоссальную цену, край оживился бы.
Есть указания и о пробных сборах сена с лугов Архангельской губернии: цифры, действительно, поразительные – до 400–500 пуд. сена с десятины. Но можно ли эти единичные факты наблюдений распространять на всю тундру, – это вопрос.
Быть может, для того, чтобы превратить тундру в луга, нужно затратить такие средства, что это экономически станет невыгодным. Все это нужно проверить. Но во всяком случае, это – вопрос государственной важности. Здесь речь идет о нескольких десятках миллионов десятин, и нужно иметь смелость, чтобы этот вопрос поставить.
Инициаторы его – гг. Норман и Журавский; пусть они увлекаются во многом, но, во всяком случае, за ними большая заслуга, что они этот вопрос выдвинули и о нем кричат.
В настоящее время наш Север весьма слабо населен: на 70 милл. десятин Архангельской губернии, по переписи, числилось всего 400 тыс. душ населения. Государственная власть и потому уже не может обходить этот вопрос, что 90% общего пространства этой губернии принадлежит ей, но, быть может, такое монопольное положение казны и создает у нас обычное топтание на месте в этом важном вопросе. Если бы леса на севере принадлежали частным лицам, – можно было бы ждать другой, лучшей их эксплуатации.
Но эти северные богатства – леса, рыба – не могут быть нами использованы, пока страна не будет колонизована. До сих пор думали, что колонизация огромных площадей Севера немыслима, вследствие тундрового их характера, но за последнее время есть указания, что это, быть может, и не так, – и вопрос должен быть исследован, конечно, только не канцелярским способом.
Как бы то ни было, a многие уверены, что стоит на тундре сделать канаву для того, чтобы стекала вода, – и тотчас же начинает распускаться растительность.
Но на колонизацию края нужно затратить известные средства, – на это надо идти, а главное – нужно развязать руки населению, снять запреты. У русского народа большие колонизаторские способности. Если прежде русские шли на Север, то тем более теперь они могут пойти, если вооружить их знанием и средствами. Правда, у нас все делалось для того, чтобы затормозить использование наших громадных богатств: так, прежде крестьянам запрещалось даже добывать нефть для своих нужд на нынешней Ухте. Сидорову, на его просьбу об отводе площади для использования подземных богатств, из Петербурга отвечали, что «горным уставом это де не предусмотрено».
Куда ни посмотришь у нас, – везде открываются богатства, они сами как бы прут из земли; возьмите Ухту, Майкоп, Урал.
Поехал управляющий государственными имуществами Вологодской губ. на восток своей губернии и нашел свинцовые руды, выходящ1я прямо на реку, как будто они соскучились и, выйдя из недр земли, заявляют нам о своем существовании.
Но мы, к сожалению, верим только в якобы спасительный нажим податного винта, и от этих богатств, идущих прямо к нам, мы отвертываемся: например, на Ухте, кажется, до сих пор еще нет телеграфа, с трудом можно пробраться туда; испортится машина, – нужно несколько месяцев, чтобы ее исправить.
Мы самый характер нашего населения изменяли в нежелательном направлении. Мы учили его ступать только по указке свыше, ставя на всем запреты, и люди разучились овладевать этими богатствами. Исчезала из нашего представления самая прелесть этой победы над природой.
Конечно, пока о северных наших тундрах еще положительно нельзя сказать, что они по своим почвенным и климатическим условиям могут быть колонизованы, но этот вопрос должен быть исследован. Здесь дело вовсе не в том, можно ли в Печорском крае выращивать греческие кабачки или кукурузу, а нужно исследовать, может ли расти простая хорошая трава, пригодная для выращивания скота, и может ли развиваться скотоводство. Ведь, если и это будет доказано тем, кто имеет очи, да не видит, имеет уши, да не слышит, то мы приобретем в нашем Севере огромные богатства.
Всегда, когда новая идея, – а в данном случае речь идет о большой идее – о пересмотре нашего понятия о Севере, – противопоставляется старой и вступает с ней в борьбу, с разных сторон поднимаются крики: это невозможно, это фантазия.
Но ведь то же самое говорили, когда речь поднялась о проведении первых железных дорог. Ни одна новая идея не распространялась, не вызвав сильного против себя сопротивления, и это сопротивление нередко исходило из среды людей честных и по-своему знающих современное положение вещей, но – увы! – не прозревавших в будущее.
Прозелиты же новой идеи, горячо отдаваясь ей, всегда склонны увлекаться, а увлечение дает легкое оружие в руки их противников, но увлечению должно много прощаться. Увлечение доводит человека до самопожертвования, до великих дел, которыми человечество движется вперед, как движется автомобиль взрывами бензина.
Некоторые высмеивают начальника печорской экспедиции А. В. Журавского за то, что он пробовал культуру греческих кабачков в Печорском крае, определяя потенциалы последнего, но это показывает только сильную веру этого лица в Печорский край. Не на этих эпизодах должно фиксироваться общественное внимание, а мы должны иметь перед глазами огромный Северный край, с десятками миллионов десятин земли, пока совершенно неиспользованной, и всякое мнете, высказанное здесь относительно возможной утилизации этого края, должно быть встречено не со злобой или насмешкой, а с доброжелательством и благодарностью.
Пусть инициаторы делают ту или другую ошибку, но ни одно новое дело, ни одна идея не развиваются прямо-
– 20 –
линейно, а идут зигзагами, балансируя между ошибкой и истиной.
За последний период нашей истории мы как будто отучились не только делать великие дела, которыми была полна наша история, но даже обсуждать эти дела так, как заслуживает их велич1е.
Итак, необходимо было бы приняться самым энергичным образом за колонизации нашего Севера.
Местами необходимо произвести осушение тундры, местами следует прибегнуть к сплошной рубке (конечно, не по берегу рек).
Установление дальнесрочных контрактов по эксплуатации лесов со сплошной рубкой создало бы здесь смолокурение и скипидарное производство, а это повело бы к расчисткам. Обилие света в летние месяцы содействует сильно росту трав во многих местностях Севера.
А что может быть сделано с тундрой, стоит прочесть А. Нормана и А. В. Журавского. Последнего «Результаты исследования Приполярного Севера в 1907–8 гг.» (Птб., 1909) дают крайне интересный материал. Тундры, по его словам, заболочены только поверхностно (стр. 30), но это – вопрос, требующий всестороннего исследования.
Для лучшей эксплуатации лесов необходима здесь прежде всего колонизация. Во всей Архангельской губ. насчитывается около 400 тыс. жителей (считая жен и детей), и это, конечно, удорожает лесные работы, а во всех местах эксплуатация леса невозможна.
Затем нужны пути сообщения, как улучшение уже существующих водных путей, так и постройка железных дорог, но и дороги нужно строить умеючи. Проложить рельсы и на них поставить вагоны – это не значит еще, чтобы дорога оживила край.
Архангельская железная дорога – пример того, как не следует строить железной дороги.
Ее механически выдвинули в край, ничего не сделав для оживления последнего, и у дороги мало грузов. Кругом дороги все мертво, нет жизни, а между тем по сторонам дороги стоит лес, и местами пиловочный, но много и мелкого леса, для использования этого последнего ничего не делается; между тем, создание условий, благоприятных для использования (хотя на производство целлюлозы и древесной массы), могло бы развить эти производства и дать грузы железной дороге. Эксплуатация мелкого леса на 200 верст на всей железной дороге в 7 верст в ту или другую сторону дала бы 75.000 куб., т.е. свыше 20 м. пуд. грузов, или до 500 тыс. рублей дохода (по самым умеренным исчислениям, сделанным при мне). Об этом я подробнее скажу далее.
Строить же железную дорогу и не принимать никаких мер для оживления края – нерационально.
Нужно было бы создать земство в Архангельской губ., которое взяло бы на себя заботы о создании деревообрабатывающих производств, для чего нужны инструкторы, мелкий кредит и т. д. Пока это не делается, дорога не оживет, и всегда наши государственные «строители», некоторые министры будут ссылаться на нее, как на доказательство того, что пути сообщения на Севере не нужны и что просыпаться на Севере нам еще рано, можно еще поспать...
И лесопромышленники правы, когда они говорят, что у них опускаются руки: постоянно получаешь отказы из Петербурга и иногда в мало приличной форме.
За последнее время усиливается вывоз за границу коротких бревен в 6–7 фут. длины и в 3–4 вершка в диаметре, такого леса здесь очень много. Вывозятся эти бревна для переработки в целлюлозу.
Но не грустно ли: лес этот вывозят за границу, там перерабатывают в целлюлозу, затем в форме бумаги привозят к нам. Разве нельзя было бы у нас завести целлюлозное производство?
В настоящее же время на мелкий лес мало предъявляется спроса, как то констатируется Вологодским управлением государственных имуществ, а вследствие того, что по северным лесам часто бесконтрольно гулял пожар 1) [Леса Севера уничтожаются огромными пожарами, хищническими рубками. «Лес. Журн.», 1908 г., вып. 4–5], а затем произрастание леса идет медленно, проблема использования именно мелкого леса должна быть особенно выдвинута.
Не используется, быть может, этот лес не столько вследствие высоты фрахтов, как некоторые говорят: заграничные суда вынуждены приходить в Архангельск за лесом с водяным балластом, и фрахты на мелкий лес из Архангельского порта до западноевропейских выше фрахтов из других стран, экспортирующих такой лес, как-то: Швеция, Норвегия, Финляндия.
А между тем только Вологодская губерния могла бы давать до 3,5 м. куб. саж. или до 1/8 куб. сажени с десятины со всей площади ее казенных лесов.
Ведь при обеспеченности полного сбыта мелкого леса, как совершенно правильно говорится в записке местного управления Вологодской губ., не будет смысла вести выборочное хозяйство на пиловочный лес: тогда вся площадь лесов Вологодской губ. может быть переведена на сплошную рубку. Таким путем и получается вышеупомянутая цифра в 3,5 милл. куб. саж. возможного ежегодного отпуска мелкого леса. Нельзя не признать, что отпуск древесины вообще из казенных дач Вологодской губ. меньше, чем допускает состояние дач.
Но пока мелкий лес на торгах приобретается очень туго: так оказалось непроданного, с учетом по площади в 1906 году в Вологодской губ., 59%, в 1907 г. – 35%, в 1908 – 56%, в 1909 г. – 79%, в среднем – 64%, а с учетом по количеству осталось непроданным в 1906 г. – 54%, в 1907 г. – 14%, в 1908 – 42%, в 1909 г. – 71%, а в среднем – 43%. И в 1907 году (лучший год) было продано около 12 тыс. куб. саженей, в 1908 г. – около 14 тыс., а в 1909 г. – всего 7 тыс. Это падение продажи в 1909 г. объясняется сильным падением цен на балансы на заграничных рынках.
Препятствием к эксплуатации мелкого леса является малое развитие деревообрабатывающей промышленности. «Этот вопрос, – по словам Вологодского управления, – заслуживает глубокого внимания и тщательного исследования, так как ему принадлежит широкое будущее».
Для развития же деревообрабатывающей промышленности, – а необходимость эту сознают и сами лесопромышленники, необходимо фиксирование такс на мелкий лес на более продолжительный срок – 6–12 лет, иначе у лесопромышленника нет уверенности, какую таксу ему назначат через 2–3 года, и, следовательно, не будет охотников и рисковать при этой неопределенности постройкой заводов, хотя бы для производства древесной массы. По мнению некоторых крупных предпринимателей, для больших предприятий для переработки мелкого леса, при условии затраты ими крупных капиталов, контракты на пользование мелким лесом должны быть продолжаемы до 25 лет; они, однако, говорят, что это не значит, что такса на лес за все это время должна стоять на одном и том же уровне, она может повышаться через 6 –12 лет, но сроки повышения и размер этого последнего должны быть заранее точно определены.
По вопросу об эксплуатации мелкого леса по линии Архангельской железной дороги вот что любезно сообщал мне г. председатель Архангельского биржевого комитета: «Считая возможным провоз леса по железной дороге по направлению к Архангельску лишь на расстоянии 200 верст и полагая, что заготовка леса может производиться по ту или другую сторону железнодорожного полотна на пространстве 8 верст, мы получим весь район для заготовки в круглой цифре 300.000 десятин. При 100-летнем обороте рубки ежегодной эксплуатации будет подлежать 3.000 десятин, что даст возможность, при заготовке 25 куб. саж. мелкого леса с десятины, вырубать ежегодно 75.000 к. с. Пиловочный лес, ввиду того, что никаких точных данных относительно его нахождения в этом районе представить нельзя, здесь вовсе не принят во внимание. Расчет этот никоим образом нельзя считать преувеличенным, скорее, наоборот, так как расстояние принято минимальное: фактически железнодорожную перевозку могут выдержать грузы даже со ст. Лепги, на 244-й версте от Архангельска: кроме того, ряд мелких сплавных речек на протяжении дороги даст возможность заготовки и на большем, чем 8-верстное расстояние от железнодорожного полотна».
Указанная заготовка 75.000 к. с. мелкого леса может дать казне весьма значительный доход, а именно: лесное ведомство получит пошлину за лесные материалы, считая в среднем по 4 р. за к. с, 300.000 р., и железнодорожное – за перевозку лесных грузов в количестве 75.000 к. с. леса, что составит, считая 220–300 пуд. за куб (смотря по содержанию сырости), не менее 16,5 милл. п.; если мы примем стоимость провоза в среднем 7 р. за куб. саж. (на вагон идет от 21,4 до 21,2 к. с. мелкого леса), то получим стоимость перевозки 525.000 р. Все эти цифры нисколько не преувеличены, скорее, наоборот, понижены.
Мы не упоминаем о тех косвенных доходах казны, которые она получает вследствие возрастания благосостояния населения, занятого работами по заготовке леса и развития промышленности, – это, конечно, трудно поддается учету.
Что касается цен на заграничных рынках на эти материалы, то в среднем на балансы таковые определяются 25–26 р., а за рудничный лес – 22–23 р. за куб. саж. франко борт Архангельск.
А между тем, какое отношение встречают попытки некоторых фирм перейти на эксплуатацию мелкого леса, свидетельствует следующий, весьма любопытный факт:
В моих руках прошение фирмы «Русанов и Сын», ее директора-распорядителя Н. О. Шарвина, от 1908 года 11 июля.
В этом прошении г. Шарвин указывает на падение цен на пиловочные лесные материалы на заграничных рынках, вследствие чего эта операция для цели заграничной торговли сделалась убыточной в отдаленных районах Белаго моря, где леса сравнительно тонки и низкокачественны, и заготовка их за отдаленностью и малочисленностью населения очень дорога, как, например, в Ковде, что заставило остановить один из 2 заводов, принадлежащий в Ковде этому товариществу; чтобы не останавливать и второго завода, г. Шарвин просил разрешить ради опыта отпустить ему дровяных лесных материалов, хотя бы на скалистых и необитаемых островах, из участков по соглашению с местными лесничими, на практически возможных основаниях. «Отпусков мелких лесных материалов в столь отдаленном, почти совсем ненаселенном крае, как Ковдский, – читаем мы в этом прошении, – никогда еще не было, а потому там таких материалов находится, без сомнения, громадное неиспользованное количество, которое ныне может только служить материалом для опустошительных лесных пожаров».
В виду отсутствия в Ковдском крае достаточного количества местных рабочих рук и лошадей, директор товарищества просил отпустить ему от 5 до 10 тыс. куб. саж., сроком на 5 лет, с оценкою таковых, а равно могущих притом получиться пиловочных материалов, по существующей таксе. Автор прошения говорит, что эта операция даст случай получить одновременно и пиловочные материалы: в Архангельской губ. остаются нераспроданными до 1,5 милл. куб. саж. мелкого леса, предъявляемого к торгам. «Если опыт увенчается успехом, – прибавлял директор-распорядитель, – то я буду ходатайствовать о дальнейших, более значительных отпусках».
От 28 октября 1908 года лесной департамент сообщил, что «означенное ходатайство просителя, как неосновательное, по приказанию исполняющего обязанности товарища главноуправляющего землеустройством и земледелием, отклонено».
Ответ очень лаконичен. Ходатайство просто называется неосновательным. Почему? Ведь ходатайствует солидная фирма, и если указанные места для эксплуатации мелкого леса непригодны, то нужно было пояснить. Затем, возможно, что почему-нибудь на скалистых островах нежелательно снимать лес, но проситель просил о разрешении эксплуатации леса и по берегу моря, из участков по соглашению с местными лесничими. Неужели не нашлось на всей береговой полосе места, где было бы желательно развить эксплуатацию мелкого леса? А между тем местное управление Вологодской губ. вопрос об эксплуатации мелкого леса признает одним из самых важных, и вот, когда пробуждается инициатива, из Петербурга властный окрик: «неосновательно». Притом окрик при всем честном народе, так как такой ответ был доставлен просителю через местное полицейское управление...
Масса древесины на Севере пропадает совершенно зря. Когда идешь по гавани, вам показывают на берегу так наз. «неугасающий огонь».
То сжигают остатки (от распиловки стандарта досок получается 40% отброса). Некоторые лесопромышленники (правда, немногие) имеют другие заводы у себя (пивоваренные, винокуренные), и они пользуются этими остатками, как топливом, но у многих большие остатки бревен (щепы, отрубы); все это добро, которое северная скупая природа с таким трудом выращивала, здесь безжалостно предается всеуничтожающему огню.
А между тем, с небольшими сравнительно затратами, можно было бы создать здесь древотерочное производство и древесную массу вывозить за границу. Не надо крупных капиталов и больших знаний на изготовление древесных брикетов: за границей это производство получает все большее распространение, а также производство древесной муки, идущей на изготовление взрывчатых веществ («Торг.-Пром. Газ»., 1910 г., № 165). Но для этого нужна другая политика относительно эксплуатации мелкого леса, а также улучшение водных путей и постройка железных дорог.
Один умный промышленник на мой вопрос: «почему же это не делается?» ответил: «Одни не додумались, другие не раскачались».
Проф. Сурож основывает свое заключение о возможности отпуска из северных лесов (Архангельская и Вологодская губ.) 15–20 милл. бревен в год в значительной степени на аналогиях, на сравнениях с Финляндией, Швецией 2) [К сожалению, основания, на которых он строит свое заключение, могут быть оспариваемы вследствие своей гадательности]. Такому богатству в пиловочном материале хотелось бы верить, но данные местных управлений не подтверждают пока этого. Быть может, здесь виной неточное исследование, но казалось, если эти исследования лесов неточны, то неточность может быть и в ту и другую сторону. Есть факты, когда предъявляется к торгам на известной площади определенное количество бревен, а их не оказывается, есть и факты обратного порядка, и последних, по-видимому, больше.
Союзу лесопромышленников следовало бы произвести исследование на месте хотя бы некоторых лесных богатств на выверку, затратив на это известную сумму, пригласив опытных лесничих и т. д., и полученные результаты сравнивать с данными официального исследования, пока же союз не предпринял такой работы.
В общем нельзя, быть может, признать таксы на пиловочный лес высокими; но в этом деле нельзя не принять во внимание той антикультурной обстановки, среди которой приходится работать: лесопромышленнику самому приходится расчищать реку, проводить дорожки, участвовать иногда в содержании телеграфа, который, быть может, от него отстоит на 300–400 в.
Иногда расстояние, на которое приходится вывезти бревна, очень невелико (несколько верст), но рабочих надо сюда привезти, быть может, за сотни верст, так как слабо население: во всей Архангельской губ. числится около 400.000 жителей.
Иногда подвоз бревен за 3 в. к сплавной реке выражается в баснословной цифре, но опять это объясняется тем, что этот пункт далеко отстоит от населенного места, и рабочих с лошадьми приходится провозить сюда за 300–400 верст.
Все это удорожает рубку и подвозку. При сдаче делянки с вырубкой в 2.000–3.000 бревен в отдаленной местности, где эксплуатация еще только начинается и, следовательно, приходится прокладывать дорогу, расчищать реку, эти расходы тяжело ложатся, и приходится отказываться от покупок. В таких случаях особенно необходимы более долгосрочные контракты (хотя бы на 5–7 лет в более отдаленных местностях) и отдача на сруб большого количества бревен, так как при этих условиях упомянутые расходы разложатся на большее количество бревен, и, следовательно, экономически будет возможна эксплуатация.
Теперь же иногда в таких местностях предъявляются ничтожные количества бревен, отчего их нельзя бывает брать с торгов.
Особенно в новых местностях, где эксплуатация леса еще недостаточно развита, весьма желательны долгосрочные контракты, так как там приходится нередко улучшать водяные пути, принимать участие в содержании телеграфа и т. д.
А когда лесопромышленник улучшит на свои средства реку, приходит его конкурент через 2–3 года и перебивает делянку у него. Его спрашивают: «Что же вы раньше не шли сюда?» – «Да река представляла препятствие, теперь вы улучшили, и я хочу взять рубку леса».
Долгосрочные контракты позволили бы лесопромышленникам производить улучшения, быть может, даже проводить узкоколейные дороги и т. д. Долгосрочные же контракты необходимы, если хотят развить здесь целлюлозное производство.
Вот что пишет мне по этому поводу один лесопромышленник.
«При настоящих условиях продажи леса на 2 года малыми участками никто не может рисковать затратою больших средств на улучшение путей сообщения или новые устройства заводов, углубление гаваней и пр., так как при заготовках малых участков такие затраты не оправдаются, и никто не гарантирован от того, что на следующих торгах ему удастся купить в той же местности, и произведенными им улучшениями не воспользуется за его счет другой. Единственным выходом из подобного положения я считаю необходимость разрешения продажи в подобных местах леса большими количествами на большие сроки. Пусть сразу отпустят 10-летнюю смету с правом вырубки в течение 10 лет. План хозяйства от этого пострадать не может: продажу эту надо сделать с торгов – казна ничего не потеряет, а из мест, до сего времени не эксплуатировавшихся, можно будет извлечь доход и очистить леса от завали».
На Севере часто слышишь от лесопромышленников, что они не решаются на такое производство, не зная, какую таксу им назначит местное управление на следующий год 3) [Иногда рубка переносится из одного места в другое, и предприятия, которые начали было нарождаться в известной местности, лишаются нужного им материала, и им приходится закрываться. Указывают на определенные факты такого рода], и, следовательно, затратив капитал на устройство завода, можно очутиться в весьма неприятном положении. По самым умеренным расчетам, казна от эксплуатации мелкого леса могла бы иметь доход до 1 р. с десятины вместо 4–6 коп., которые она получает в настоящее время.
Само собой разумеется, что пиловочный лес, обнаруживаемый на площадях с мелким лесом, мог бы подлежать отдельной продаже в другие руки или, если тому же лицу, то по общей таксе. При таком способе эксплуатации площади, допустим, в 300.000 дес. с ежегодной рубкой по 3.000 дес. (при обороте в 100 лет) могли бы образоваться прочные поселения из лиц, занятых на работе, а ведь край страшно страдает от отсутствия рабочих рук, и на заселение его должно быть обращено самое серьезное внимание.
Так как населению нужно известное время, чтобы приноровиться к новым условиям, то следует около колонизируемых районов открыть усиленную эксплуатацию леса (без истощения его, конечно), и, следовательно, переселенцы получат заработки на новом своем месте, и временем они будут устраивать свое хозяйство, что очень важно и для лесопромышленности. Так, поднятие коневодства понизит цены и на конного рабочего, с другой стороны – с развитием колонизации появятся и пути сообщения.
Можно было бы путем колонизации вкрапливать в наш Север рабочие руки, в которых Север так нуждается.
Но на торгах к таксам обычно делаются надбавки и за последнее время очень большие.
Так, надбавки, в среднем, на сосну, ель, лиственницу были в %:
1895 года..............15,9
1896 » ............ 5,9
1897 » …......... 7,5
1898 » ............ 10,9
1899 » ............ 12,2
1900 » ............ 20,73
1901 » ............ 21,8
1902 » ............ 11,4
1903 » ............ 10,5
Эти надбавки в известной степени объясняются и следующим:
Конкурирующие на торгах предлагают разные наддачи: на сосну, напр., 15%, а на ель 70–100%, имея в виду елку, вырубить лишь в том количестве, которое предлагается к продаже, а сосну – всю, и, следовательно, высокая наддача на ель – для казны фиктивна. Но управление при сдаче вырубки смотрит, кто дал наибольшую наддачу, и, следовательно, лицо, предложившее наибольшую наддачу хотя бы на ель, получит всю рубку, но вырубит всю сосну, а ели лишь столько, сколько он ее купил.
В настоящее время в Архангельской губ. установлены однообразные наддачи на все сорта деревьев, предназначенных к рубке. В Вологодской также думают перейти к этой системе.
Но в некоторых местах эти надбавки на торгах, как сами промышленники говорят, вполне правильны: некоторые местности находятся иногда в очень благоприятных условиях в смысле рубки и сплава леса.
Прежде лес рубился «на прииск» (лет 15–20 тому назад), причем выбирался наилучший.
Лесопромышленники не обязаны были выбирать деревья, даже срубленные ими, если только дерево оказалось фаутным, и за такие деревья, не вывезенные из лесу, они ничего не платили. Лес от этого засорялся. В настоящее время лесопромышленники за срубленные деревья платят, но они не обязаны брать фаутные деревья (Вологодская губ.); от этого опять получается в лесах подбор наихудших деревьев: хорошие вырубаются, а фаутные остаются, они гниют, падают, засоряют лес. Вырубки их необходимы, иногда, по крайней мере, на месте их могли бы вырасти новые здоровые деревья.
В Архангельской губ., по-видимому, в настоящее время вводится в виде опыта обязательство выбирать все деревья свыше известного размера (в том числе и фаутные), и, следовательно, это поведет к улучшению лесов 4) [Некоторые лесопромышленники говорят, что обязательство брать фаут может понизить качество леса, вывозимого из беломорских портов, подорвать к нему репутацию, но выборка фаутных деревьев может повести к появлению на рынке других сортиментов]: будет выбираться и фаутный, и из леса не будет искусственно создаваться коллекция фаута 5) [По словам корреспондента «Вят. Р.» из Малмыжского уезда, «печальная, непривлекательная картина представляется проезжающему казенными лесами: всюду, куда ни взглянешь, валяется и гниет масса леса ветролома. Проезжая казенным лесом, невольно задумываешься: в чем же заключается лесоохранение? Уже не в том ли, что лесная стража ни за что не позволит никому увезти свалившееся дерево? Свалилось дерево, и оно остается на месте до тех пор, пока буквально не сгниет. Прямо-таки ужаснешься при виде несметного количества валяющегося леса, оставленного для гниения. Почему бы лесничему не пустить в продажу ветролом по пониженной таксе? Этим самым лесничество, во-первых, выручало бы ежегодно громадную сумму денег, а во-вторых, эту меру можно было бы назвать действительно лесоохранением. Отчего появляется в лесах масса вредителей деревьев? Безусловно, от нечистоты. Следовательно, при таком порядке хозяйствования двойной ущерб: лес бесполезно гниет, да и тому же еще способствует появлению всевозможных вредителей, которые, в свою очередь, портят несметное количество леса»] («Известия Архангельского Общества изучения русского Севера», № 15, стр. 55).
Лесопромышленник уплачивает только за те деревья, которые он вывезет из леса на катище, где и производится осмотр срубленного леса. Лесопромышленник должен отдельно класть хорошие и фаутные деревья, так как за последние обычно уплачивается одна треть таксы. За хорошее дерево, положенное вместе с фаутными, взимается штраф, но что такое фаут – это ведет ко многим спорам и недоразумениям.
Ошибочно срубленные фаутные деревья прежде оставлялись в лесу, и рабочие, ошибочно срубившие их, вознаграждались в меньшем размере или даже совсем не вознаграждались.
Любопытно, как рубщики старались фаутное дерево, например, с подкорной губой, сдать за хорошее. Это характерно в бытовом отношении.
Рубщик, срубивший такое фаутное дерево и боясь потерять вознаграждение за свой труд, припасал кусок здоровой коры и затем при морозе в 20 градусов садился на место, пораженное губой, обнаженным своим телом и сидел до тех пор, пока не отставал поверхностный слой древесины, окружавший губу. Затем быстро соскакивал, снимал отставший кусок коры и прикладывал приготовленный им кусок, который тотчас же и примерзал. Получалась полная симуляция здорового дерева («Лесной Журнал», 1894 г., кн. 4-я).
Существующую систему продажи леса остроумно характеризуют следующим образом:
«Один хозяин большого табачного заведения, стремясь к простоте учета продуктов и сокращению расходов на администрацию, придумал следующей способ продажи своего товара. Он не стал распределять по качеству сигары, выделанные из разных сортов табака, а смешав все вместе, предлагал их по средней цене на выбор покупателям. Какие бы покупщики ни брали сигары, высокого или низкого достоинства, они платили по правильному исчислению хозяина одинаковую цену для всех сигар, и эта средняя цена. названа была таксой». Конечно, оставались на складе сигары все худшего и худшего качества (Протокол заседания общего собрания 25 апр. 1910 г. членов Архангельского Общества изучения русского Севера).
Лесопромышленники прежде не брали фаутные деревья, но с повышением такс и особенно с ростом надбавок становится небезвыгодным брать и их. Так, за фаут они платят 1/3 таксы, но если надбавка достигает 100% к таксе, следовательно, это равносильно удвоению таксы, то все же плата за фаутные деревья остается в размере 1/3 только таксы (без надбавки), и, следовательно, плата за фаутные деревья как бы понижается, чем создается как бы премирование на вырубку фаута.
С ростом надбавок выборка фаутных деревьев будет совершаться интенсивнее.
В известной степени на то, что лесопромышленники оставляют неиспользованной часть леса при рубке, влияют таксы, заставляющие избегать сомнительного материала, и пересмотр такс на фаут весьма желателен, так как очищение леса от фаута крайне необходимо.
Малое использование леса, а также та система, при которой выбирался лишь лучший материал, вели к засорению лесов: фаутность иногда достигает 50–60%, а то и более (проф. Сурож).
Нельзя не отметить того, что лесопромышленники сами не часто ездят в леса, а некоторые за всю свою продолжительную деятельность на лесопромышленном поприще не более раза бывали в лесах, и, следовательно, едва ли достаточный контроль существует над приказчиками и заготовщиками, и неудивительно, если некоторые из последних успевали сами быстро наживаться и скоро превращались в самостоятельных предпринимателей. На этот факт некоторые указывают, как на недостаточную хозяйственность, но, с другой стороны, поздние торги делают невозможной тщательную проверку степени хозяйственности операций по заготовке лесных материалов.
Какими тормозами окружена здесь промышленность, можно привести несколько примеров. Одной фирме в Архангельске нужно было поставить у себя электрическое освещение, и долго пришлось ждать разрешения на это. Правда, местный губернатор разрешил и до удовлетворения этого ходатайства поставить электрическое освещение, но это уже была любезность с его стороны. Или: строился завод, и администрация стала брать глину на казенной земле; представитель местной власти запротестовал. Администрация завода предлагает им: «возьмите деньги». «Нет, не можем, – отвечает власть, – мы должны снять план местности, объявить торги, сделать публикацию», и завод вынужден был возить глину из Архангельска за 800 верст.
Некоторые в справедливом, на мой взгляд, пожелании лесопромышленников производить торги раньше видят их желание, чтобы в случае непродажи леса могли назначить вторые и третьи торги со скидкою с первоначальных такс. В настоящее время, когда торги происходят в сентябре, не приходится уже рассчитывать на объявление вторичных торгов.
Но, несомненно, независимо от этого, весьма важно раньше, чем это ныне имеет место, для лесопромышленников быть осведомленными о том, где будет в текущем году предложен лес на продажу: надо это проверить, сделать учет стоимости вырубки и количества стволов. Теперь же лесопромышленники осведомляются о предположенных продажах за 2–1,5 мес. до самых торгов. Срок нельзя не признать часто недостаточным для производства исследований на месте.
Вот что пишет один лесопромышленник: «Чем объясняется такая практика, сказать трудно; можно лишь предположить, что управления надеются, что если они назначают такие крайние сроки, то будут больше покупать, так как вторых торгов уже ждать нельзя. Дело в том, что каждый покупатель стремится попасть на место будущей заготовки до закрытия навигации: часто нужно бывает доставить к месту работ провиант, фураж, снасти для сплава, иногда даже людей и лошадей. После закрытия навигации, во-первых, все это значительно удорожается, ибо вместо доставки на пароходах приходится часто большие грузы перевозить сотни верст на лошадях, а во-вторых, наступает распута, и сообщение со многими местностями вообще прекращается до установления зимнего пути. Кроме убыточности, происходит еще и значительная задержка. Назначением поздних первых торгов можно объяснить часто неуспешность вторых. Вторые торги назначаются в конце ноября, в декабре и даже в январе: к заготовке леса, купленного на этих торгах, уже бывает поздно приступить в том же году, а так как лес продается на 2 года, то и остается для заготовки только один зимний период, что также не может не отразиться на успешности и стоимости заготовок. Нельзя не обратить также внимания на то обстоятельство, что ведомости о количестве бревен, подлежащих продаже, выпускаются слишком поздно, их рассылают недель за 6 до торгов. Собственно, правильно было бы, если бы их опубликовывали за год до торгов и сами торги назначали бы не поздней осенью, а весной (март – май). Тогда можно в течение лета и сделать необходимые запасы, перевозки и проч.; все это удешевит заготовку, а последнее не останется и без влияния на высоту наддач». Ведь надо принять во внимание, что иногда лесопромышленникам приходится ставить и содержать бакены, проверять бухты и издавать карты на свой счет.
В Кемском районе лет 12 тому назад был продан с торгов лес (100.000 бревен). Лесопромышленник поставил особый аппарат стоимостью в 25 тыс. р. на водораздел, чтобы перетаскивать бревна через него. Но вдруг здесь прекратили отпуск, – так расходы на аппарат и остались непокрытыми.
Итак, в интересах удешевления вывоза и сплава леса необходима сдача на рубку леса в больших количествах. В самом деле, когда лес сдается небольшими количествами, тогда нет никакой возможности улучшить дорогу или речку; только когда лесопромышленник имеет в перспективе вырубить большое количество, он может произвести крупные затраты, зная, что эти его расходы распределятся на этот массовый срубе
Вот почему в Америке лесопромышленники, вырубая разом большие количества, имеют возможность затрачивать крупные средства на создание временных путей сообщения. Вот что мы читаем в одном труде:
«Замечательные успехи в вывозке леса достигнуты устройством ледяных дорог. Такая дорога устраивается и выравнивается осенью и по наступлении холодной погоды заливается тем или другим способом. Во многих местностях вода привозится в больших, по 80 баррелей, цистернах, помещенных на санях. Посредством труб вода направляется на полотно дороги во время движения саней. В рабочий сезон много упряжек должны быть заняты день и ночь подвозкой воды, чтобы содержать дорогу в надлежащем состоянии. Особая машина нарезает колеи во льду, по которым бегут полозья грузовых саней.
Пара лошадей везет поразительные грузы по этим ледяным мостовым: 15 тонн (около 945 пуд.) считается только как средний груз. В некоторых местах была применена система, известная под названием «trailing», когда привязывают трое саней, одни за другими, и тянут их одной и той же парой лошадей. Этим способом тяжести, достигающие 72 тонн (около 4.500 пуд.), передвигались успешно» (В. Собенников. «Санный путь и машинная тяга саней», Лейпциг, 1909 г., стр. 12).
Долгосрочные контракты могли бы оказать влияние на образование оседлого населения, особенно если бы здесь приступили к колонизации края. Местное управление госуд. имуществ определяет площадь емкостью в 600 тыс. дес, пригодную для колонизации в Архангельской губ.
Некоторые земли здесь спорны: не отграничены от крестьян, на эти же земли нет споров, и на мой взгляд следовало бы безотлагательно начать колонизацию: чтобы население на первое же время получило заработок, можно было бы организовать усиленный сбыт леса из прилегающих лесных дач. Из некоторых дач теперь лесопромышленники, несмотря «на лесную голодовку», которую, по их словам, они терпят, леса не берут, так как рубка и подвоз леса вследствие дороговизны рабочих рук и неудобства сплавных рек обходятся очень дорого.
Но колонизация понизила бы цены на рабочие руки и сделала бы возможной вырубку леса в некоторых таких пунктах, где теперь она невозможна, в то же время и население получило бы тотчас же работу. Вообще колонизация могла бы оказать огромное влияние на развитие лесного дела. Появилось бы луговодство, а вместе с ним развилось бы скотоводство, и, следовательно, количество лошадей увеличилось бы и качество их могло бы подняться, что воздействовало бы на стоимость вывозки лесных материалов.
В настоящее время «славившаяся некогда порода пинего-мезенских лошадей, возникшая в начале XVIII столетия, почти совершенно выродилась. Причиной этого является плохой уход за лошадьми и продажа лучших экземпляров животных в другие губернии» (Обзор Архангельской губ. за 1908 г.).
Кстати так наз. «холмогорская» порода скота «заметно вырождается и теряет прежнюю рослость, красоту форм и молочность» (см. Обзор Архангельской губ. за 1908 г., а также за 1906 г.).
Долгосрочные контракты, однако, по мнению г. Архангельского управляющего госуд. имуществами, не нужны; они вредны там, где эксплуатация леса наладилась, и, быть может, полезны только там, где эксплуатация только что начинается.
Полезно было бы ради развития смолокурения допустить сплошные рубки. Правда, свежие пни не годятся для этого, надо обождать 20–30 лет, но всегда на площадях имеются старые пни, которые тем временем могли бы быть использованы, а затем уже и эти пни.
Тогда могла бы быть создана целая сеть заводов с центральным очистительным заводом во главе.
Долгосрочные контракты были бы весьма полезны для развития производства скипидара. В настоящее время здесь полная неопределенность. Не знаешь, что будет завтра. Между тем скипидар здесь может получаться лучшего качества, равный лучшей шведской марки.
Водные пути находятся у нас повсеместно в забросе, на Севере же особенно.
Там множество речек, но их надо расчищать, а так как правительство этого не делает, то эти расходы лежат на лесопромышленниках, и с этим надо считаться: дурные сплавные пути зачастую отпугивают от эксплуатации того или другого лесного участка.
Если признать возможным подвоз за 20–25 верст, то благодаря бесконечным речкам весь лес доступен для эксплуатации («Лесн. Журн.», 1894, вып. 2).
Сухопутные пути сообщения в весьма плачевном состоянии. Ни сплошь шоссированных, ни сплошь замощенных, ни местами шоссированных или замощенных, ни грунтовых улучшенного типа, ни вьючных дорог в Архангельской губернии не имеется. Проселочных же дорог всего 1.7221?, в. (Архангельский губ. Распор. Ком., д. 31, по дорожному столу, на 22 июня 1909 г.). Да и эти-то дороги таковы, что лошадь буквально тонет в грязи, и чтобы совсем не утонула, ее иногда запрягают даже каким-то особенным образом. Хотя по другим данным всех земских проселочных дорог в Архангельской губ. – 2.628 верст («В. Ф.», 1910, № 3). Малая доходность лесов объясняется, главным образом, почти полным отсутствием удобных путей сообщения, что признает и само Главное Управление Земледелия и Землеустройства («Нов. Вр.», 1910, № 12350).
Сильные пожары уничтожают наши лесные богатства. Официальные данные раз в 10 отстают от действительности.
В Вологодском управлении государственными имуществами определяли, что если взять площадь, годную для произрастания пиловочного леса, то на 2/3 ее нет этого последнего вследствие пожаров.