Но уже и сегодня ясно, что потеря наша велика и невосполнима. Особенно для нас, земляков Виктора Петровича, его соратников, друзей и просто читателей. При всей широчайшей, поистине всемирной известности Виктор Астафьев оставался, как ни странно, очень нашенским — сибирским, красноярским писателем. И мы, его младшие собратья по перу, как никто, это остро чувствовали и понимали.
Нет смысла перечислять его многочисленные произведения, книги — они у всех на памяти, на слуху, перед глазами. И прежде всего опять же нашенские
— енисейские, овсянковские: «Последний поклон», «Ода русскому огороду», «Царь-рыба»... В этот печальный день хотелось бы сказать благодарные слова об огромном, может, для многих неизвестном вкладе Виктора Петровича в творческую судьбу почти каждого из нас и в работу нашей Красноярской писательской организации. Несмотря на всю свою громкую славу, на свою громадную занятость, он всегда находил время, чтобы поддержать молодые дарования, посидеть на наших собраниях, выступить с добрым пожеланием или мудрым предостережением. Нам всем будет очень не хватать его, нашего Петровича. С его уходом мы все будто осиротели.
Выражаем искреннее соболезнование родным и близким Виктора Петровича. Глубоко скорбим вместе с ними и всеми его бесчисленными друзьями и поклонниками, благодарными читателями. Навеки светлая память о нем сохранится в наших сердцах. Пусть ему будет пухом родная енисейская земля.
Бюро Красноярского
отделения
Союза писателей России
29 ноября на 78-м году жизни скончался видный литературный деятель современности, лауреат Государственных премий, русский писатель, любимый несколькими поколениями россиян, Виктор Петрович АСТАФЬЕВ.
Жизнь Астафьева является примером мужества и стойкости. Еще мальчишкой он пережил потерю близких, в 17-летнем возрасте попал в самое пекло Великой Отечественной войны, вместе со всей страной прошел через трудности послевоенного времени. Тяготы и лишения не сломили могучего духа этого человека, не сделали его озлобленным, жестоким. Напротив, он сумел сохранить и развить свой природный литературный талант и сделал его оружием писателя в борьбе со злом, с ненавистью и враждой, с человеческими пороками.
Произведения Виктора Петровича наполнены размышлениями о жизни, о тонкостях отношений между людьми, о земном назначении человека. Они заставляют читателя задуматься о непреходящих ценностях — любви, доброте, взаимопомощи, взаимопонимании — тех, которые были и будут во все века, вне зависимости от политического строя. Герои Астафьева — несгибаемые мужественные люди, возможно, еще и поэтому его творчество пользуется столь большой популярностью у нас, северян. Смерть всегда старается забрать лучших. Но единственное, с чем ей не совладать — это наша память. Мы сохраним в своих сердцах те светлые мысли, чувства, которые хотел передать нам своими произведениями этот удивительный человек. Мы скорбим вместе с вами и выражаем глубокое соболезнование родным и близким Виктора Петровича.
А.Г. ХЛОПОНИН,
губернатор
Таймырского
(Долгано-Ненецкого)
автономного округа
Огромной душевной скорбью, ощущением бесконечной утраты отозвалась в наших сердцах весть о кончине нашего великого земляка Виктора Петровича АСТАФЬЕВА. Нет человека в наших таежных деревнях и поселках, кто не знал бы и не любил книги писателя. Ведь он писал о своих родных местах, о людях, с которыми жил, встречался, которых любил и жалел. Как любил и жалел свою суровую и прекрасную родину — Сибирь, как переживал и болел сердцем за ранимую хрупкую природу, за свою родную реку Енисей.
Умер не только всемирно известный писатель Астафьев. Умер наш родной и близкий человек, с которым тысячи енисейцев были знакомы, встречались на крестинах и поминках, которого любили, помнили и ждали, которым гордились по-деревенски, как вышедшим в большие люди односельчанином, и которого знали с детства, с мальчишеских ссадин на коленках и цыпок на руках. Виктор Петрович навсегда останется с нами в своих книгах, в речных плесах с дрожащими в енисейской воде ночными звездами, в шуме таежных просторов, в весеннем гомоне и щебетании лесных обитателей, в каждой деревенской избе, где сегодня пригорюнились бабы и печально вздыхают, смахивая слезу, мужики.
Примите наши искренние соболезнования, все родные и близкие, все друзья нашего любимого Виктора Петровича.
Жители Енисейского района
Вчера под утро в своей квартире умер Виктор Петрович Астафьев
Вечерний Красноярск 30 ноября 2001 г.
Он говорил, что неблагодарность — самый тяжкий грех перед Богом. Так сложись, что сам он рос сиротой, поэтому каждый ставшийся кусочек радости запоминался. И раннего детства в душе застревало» чувство благодарности, острая потребность отзываться добро. Признавался, что большую часть свого писательского времени тратил на помощь другим — ведь и ему всегда везло на добрых людей, на тех, кто помогал в начале творческого пути.
Он умел быть благодарным, чутким к щедротам жизни — даже в самые тяжкие времена, в периоды страшных испытаний. И жизнь отвечала ему взаимностью — одарила большой судьбой: многотрудной, сложной, потрясающей.
Все, что остается нам сейчас, когда пришла пора прощаться, — быть благодарными. За книги, которые можно вдыхать, к аромат черного хлеба и кормить ими своих детей и внуков, чтоб знали правду о земной жизни. За то, что довелось жить с ним рядом и видеть, что мудрость и озорство — лучшие соседи в человеке. За то, что открыл он нам язык необычайной красоты и мощи. За то, что отдал нам на поучение и любование многие-многие судьбы, рожденные его талантом писательским, а главное — свою судьбу, рожденную талантом человеческим.
Он был мужем, отцом, солдатом и художником, видевшим свой долг в том, чтобы работать как умеет, как велит собственное нутро. Он умел быть преисполненным и нежности, и ненависти. Умел дружить и воевать.
Он вернул русской литературе толстовское умение понимать самые глубинные потоки жизни и бунинскую способность передавать святую радость видеть, слышать и обонять мир.
И в последнее время, когда стал он мерить жизнь, как сам говорил, не годами, а днями, не отказывался от своего главного правила — держаться работой: и в огороде, и за письменным столом. В свои 77 лет издал новую книгу рассказов и воспоминаний. Вспоминать он умел. И наше дело — не забыть дарованное нам щедрым художником и щедрым провидением знание о неохватной красоте и полноте человеческого существования.
Редакцию нашей газеты связывали с Виктором Петровичем давние дружеские отношения. Он был членом общественного совета «Вечерки», нередко приезжал к нам в гости, присылал для публикации свои рассказы. Драгоценные минуты радости общения с ним навсегда останутся в нашей памяти.
Редакция «Вечернего Красноярска»
Великий красноярец от нас ушел. Но всегда будет с нами Писатель добра и печальной любви к России.
Спасибо тебе, Виктор Петрович! Спасибо за честность.
Валерий ЗУБОВ, депутат Госдумы РФ
Коллектив управления культуры администрации края, Все многочисленные деятели культуры и искусства Красноярья выражают глубокое соболезнование родным и близким, всем сибирякам-красноярцам в связи с невосполнимой утратой — кончиной великого русского писателя Виктора Петровича Астафьева. Он был гордостью российской литературы, духовным светочем для многих поколений его земляков, камертоном, с которым сверяли свои дела и поступки, творчеством которого поверяли свои произведения писатели России. Никто не сможет занять его место в наших сердцах. Но в том и состоит мудрость жизни, что великие писатели, уходя от нас, оставляют нам свое духовное завещание — строки, выстраданные душой. На этих проникновенных строках, на богатейшем творческом наследии писателя Астафьева будут воспитываться новые поколения сибиряков-красноярцев, пронося память о Викторе Петровиче через года третьего тысячелетия. Светлая память вам, дорогой наш Виктор Петрович!
ПИСАТЕЛЬ ЗЕМЛИ РУССКОЙ
Красноярские профсоюзы
30 ноября – 7 декабря 2001 г.
Русская литература понесла невосполнимую утрату. В ночь с 28 на 29 ноября 2001 года, в Красноярске на 78-м году жизни скончался великий русский писатель Виктор Петрович Астафьев.
Талант недюжинной творческой мощи и неукротимого, истинно сибирского характера, всю свою жизнь Астафьев вёл свою тропу по ухабам и рытвинам, сражаясь со своими явными и тайными оппонентами.
Уже «Кража», первая повесть, вышедшая к широкому читателю, показала глубину страданий, выпавших на долю народа в предвоенную пору. А за «Кражей» пошла череда трудных военных, первых послевоенных лет - обо всём этом написал своим огненным пером Астафьев.
«Последний поклон», «Пастух и пастушка», «Царь-рыба» — книги, которые узнали и полюбили не только мы, но и многие народы мира.
Нам, красноярцам, особенно близко и дорого то, что Астафьев заново открыл для нас нашу родную землю — Сибирь, показал, как она прекрасна и ранима, как нуждается в сбережении и защите.
Наследие писателя трудно переоценить. Страницы его книг, художественно неистребимые, вечные, всегда будут с нами.
Коллектив редакции еженедельника
«Красноярские профсоюзы»
ТИШЕ КОГДА УМРУ
Российская газета
30 ноября 2001 г.
29 ноября В 3 часа ночи в своей квартире умер Виктор Петрович Астафьев, человек, которого при жизни заслуженно называли совестью нации. Писатель ушел от нас на 78-м году жизни. Перед этим он долго и тяжело болел. В апреле у него случился инсульт. Но и потом Астафьева неоднократно увозили в больницу с осложнениями. Последние месяцы своей жизни он провел не в родной и любимой Овсянке, а в Красноярске, так как нуждался в постоянной помощи Врачей. В ноябре Виктор Петрович был опять госпитализирован с диагнозом «острое нарушение мозгового кровообращения». Затем его выписали домой под постоянное наблюдение медиков. И вот произошло непоправимое.
Последний поклон
К его имени не обязательно было ставить предуведомляющее слово «писатель», поскольку само имя Астафьева стало в нашем сознании знаковым, своего рода символом таланта, совестливости, правды.
Он был писателем «оттепели», но проза его не осталась на стадии «разоблачительства», она прорвалась к самому сердцу России, к самой душе ее хорошего, умного и понимающего читателя. В одной из ранних повестей Астафьева «Кража» есть сцена: шторм на Енисее разбивает баржу с заключенными-лагерниками. Бедные зеки пытаются спастись и выплыть из волн на территорию нефтебазы. В ответ охранники ВОХРа палят по обезумевшим полумертвым людям. И тут сироты из детдома приходят на помощь «врагам народа» и отбивают их камнями и палками. «Много мы несчастных людей отстояли тогда и спасли, — пишет писатель. — Словно бы знали, что скоро нам Родину отстаивать, несчастный народ свой спасать придется. Подготовку хорошую прошли. Сколько раз я эту сцену в ранние свои рассказы и повести вставлял! Снимают и снимают. Еще задолго до подхода к цензуре снимают. Может, хоть нынче напечатают? А то все наших бьют да бьют, били и мы, как видите, умели еще детьми постоять за себя...» Таким он был, бывший детдомовец Виктор Петрович Астафьев, который упрямо верил, что своими книгами спасает Россию. И его книги стали неотъемлемой частью нашего духовного бытия — «Царь-рыба», «Последний поклон», «Пастух и пастушка» и последний роман «Прокляты и убиты».
Он был привечаем властью и обществом в советские и постсоветские времена. Ему дали звание Героя Социалистического Труда, он получал Государственные премии (это не мешало ему получать сполна выговоры по партийной линии, а некоторые произведения и вовсе ложились в стол, дожидаясь своего часа). Но писатель никогда не изменял себе и продолжал держать руку на пульсе общественной жизни России, на пульсе ее каждого простого жителя. Поэтому вызывала такие споры и зачитывалась до дыр его «Царь-рыба», ставившая проблему экологической катастрофы (кстати, балетная постановка, сделанная в Красноярске по «Царь-рыбе», вызвала бурный восторг отечественных и западных зрителей!). Поэтому последний роман Виктора Петровича «Прокляты и убиты», закрывший, по сути, эпоху «военной прозы», вновь всколыхнул все общество.
Есть в России заповедные места: Пушкинские Горы, Ясная Поляна, Елабуга, Комарово под Питером... Виктор Петрович Астафьев будет похоронен на старом кладбище в поселке Овсянка — и одной священной могилой в России станет больше.
Александр ЩУПЛОВ
Вот вспоминается ...
Астафьев встречается с воспитанниками детдома в Красноярске. Он рассказывает о своем детстве, и воспитанники понимают его с полуслова. Он ведь свой, тоже бывший беспризорник. Но почему в голосе писателя ощущается грусть, когда он говорит: «Ваши сегодняшние беды, ребята, это только беды. Вот вы сейчас в детдоме, худо-бедно, но одеты, напоены и накормлены. А завтра выйдете во взрослую жизнь, и каково вам там придется. Надо много работать и много учиться, чтобы выстоять».
На выходе приобнял худенькую девчушку, наклонился и тихо спросил: «Тебя никто здесь не бьет?» Услышав отрицательный ответ, посветлел лицом. Чуть позже я узнал, что весь гонорар за выпуск книги, изданной а столице, Виктор Петрович отдал в этот детдом с одним условием. Чтобы никого не оповещали.
И еще вспоминается... Школа в селе Овсянка. Астафьев ведет урок литературы. Читает Рубцова, Лермонтова. Читает так проникновенно, что наворачиваются слезы. Но у детей это уже шестой урок, они устали и беспрерывно хлопают двери. Урок смазан, и Астафьев заметно нервничает. В Красноярск из села возвращались вместе. И вот тогда Астафьев произнес: «С каждым годом ощущаю, как растет стена отчуждения. Всё меньше детей тянутся к поэзии и литературе. Впереди не сто, а тысяча лет одиночества».
Осенью он обычно уезжал в тайгу. Два раза мы проводили осень вместе на речке Сым. Рыбачил Виктор Петрович самозабвенно. Гнус и мошкара — все было ему нипочем. Вечером к костру подходили староверы. И он растворялся среди этих людей. По-моему, он был тогда счастлив...
Месяц назад в Иркутск приехал Анатолий Заболоцкий — оператор, который снимал у Шукшина «Печки-лавочки» и «Калину красную». Иркутянам он показал фильм «Мелочи жизни», фильм снят вскоре после смерти Шукшина, а вступительное слово к фильму произносит Астафьев. Вечером после просмотра мы захотели позвонить Виктору Петровичу. Он только что вышел из больницы, и голос его был твердым. Мы порадовались, что болезнь отступила от писателя. После того как с Виктором Петровичем поговорил Заболоцкий, трубку взяла моя жена.
— Виктор Петрович, мы приедем к вам зимой.
— Приезжайте, Мария Семеновна будет очень рада.
— А вы?
Писатель чуть помедлил с ответом:
— Я тоже буду рад, только приезжайте побыстрее! Тогда мы не вдумались в эти слова. И собирались, как оказалось, слишком долго.
Николай САВЕЛЬЕВ, соб. корр.
ИРКУТСК
Прощание на родной земле
Сказать, что В Красноярске траур, значит ничего не сказать. Каждый красноярец сегодня, у кого ни спроси, считает, что смерть Виктора Астафьева — невосполнимая потеря не только для края, но и для всей России.
В местное отделение Союза писателей идут телеграммы с соболезнованием и сообщениями, что прилетят на похороны. Сегодня в аэропорту Емельянове с утра встречают все московские и санкт-петербургские рейсы, большая часть пассажиров которых летит попрощаться с Астафьевым. Само прощание пройдет под иконами на втором этаже Красноярского краеведческого музея. После короткой траурной панихиды процессия двинется в Овсянку — земляки простятся с Виктором Петровичем во дворе его родного дома.
Виктора Астафьева будет отпевать в часовне архиепископ Красноярский и Енисейский Антоний. Будет выполнена и последняя воля писателя: гроб с его телом пронесут по сельскому кладбищу мимо могилы его матери и предадут земле рядом с могилой дочери.
Для организации похорон Астафьева в Красноярске создана специальная комиссия, работу которой взяли под личный контроль губернатор края Александр Лебедь и глава администрации краевого центра Петр Пимашков. Финансовую поддержку взяли на себя известные бизнесмены, администрации Красноярска и Дивногорска. 1 декабря, в день похорон, в крае отменены все концерты и прочие увеселительные мероприятия, откладывается даже открытие Сибирского авиационно-космического салона.
Юрий ЧУВАШЕВ
КРАСНОЯРСК
Одной святыней больше
Как ни тяжка Весть о смерти Виктора Астафьева, неожиданной ее не назовешь. Слишком уж тяжела и неснимаема была ноша, которую он взвалил на себя еще в раннем солдатском возрасте, в дни Великой Отечественной
Вот и последнее, кажется, из того, что он сказал публично, — его интервью для «Российской газеты», — выдавало, быть может, и вопреки воле собеседников приближение неминуемого и желание писателя высказаться до конца.
Такие личности, как Астафьев, не укладываются ни в какую форму, ни в какой ряд. Но если все же попробовать построить — я бы поставил его рядом с Федором Абрамовым и Владимиром Дудинцевым, ушедшими раньше. Такая вот тройка богатырей, радетелей о России и русских людях. Именно — о русских, не о россиянах вообще. И нет в этом утверждении ничего шокирующего. Мало кто знал, любил и жалел современного им русского человека так, как они. И мало от кого так доставалось — и поделом, этому человеку — как от них. От Виктора Астафьева даже, пожалуй, побольше, чем от других. Не жалел он для этой цели и крепкого словца — и письменного, и устного. Всю свою любовь, все сострадание, всю боль и целительное возмущение вкладывал в него.
Не только коллеги по цеху — литераторы оглядывались на слово и дело Астафьева. Не только для них служил он живой совестью. И не только они побаивались согрешить лишний раз перед его единственным, оставшимся с войны, но всевидящим оком. Властители, политики, бизнесмены шли к нему на поклон, особенно последние полтора десятилетия. Но — много было званых, да мало избранных. Что ж, одни не без облегчения скажут себе, что теперь уж не на кого оглядываться. Для других — память о нем будет звучать как набат.
Похоронят его в родной Овсянке — одним живым человеком рядом с нами будет меньше. Одной святыней — больше. Мир праху его!
Борис ПАНКИН
«Он был совестью нации»
Анатолий ПРИСТАВКИН,
писатель:
— Мы потеряли одного из самых великих писателей, который был совестью нации. Виктор Астафьев не мельтешил, не суетился ни по каким поводам, а сидел в глубинке, колол дрова и писал свои замечательные произведения. Не случайно к нему за советом ездил Президент. Не случайно к нему обращались россияне в трудные моменты по самым насущным вопросам. Он прожил полноценную жизнь, какую только может дать своему гражданину российская история.
Помню встречу в Кремле, когда ему вручали Государственную премию. Виктор Петрович спешил на самолет. Его сопровождал один товарищ, оберегая его от лишней рюмки и от лишних контактов. Он отодвинул этого товарища, сел со мной где-то на уголке стола и сказал: «Слушайте, отойдите, я хочу поговорить подольше с Приставкиным». В руках у Виктора Петровича, помнится, был такой странный целлофановый мешочек, из которого торчали цветы. Я спросил: «Витя, что ты там держишь в этом мешочке?» — «Это деньги — моя премия, которую вручили!» — «Ты же потеряешь!» Он подмигнул мне в ответ: «Я же не дурак — я когда полечу, летчику отдам на хранение!» И дальше: «Давай лучше вспомним наше детдомовское прошлое!» И мы с ним долго говорили. Это был невероятно счастливый момент. «Приезжай ко мне! — приглашал он меня. — Я тебе покажу мою речку, лодку, дам тебе удочку...» Мы сердечно договорились увидеться у него в деревне. Это был совершенно народный человек, невероятного внутреннего убеждения и внутренней крепости. Несмотря на то что он болел, был немолод — он имел стержень — крепчайший нравственный стержень, который, как говорится, держал его на плаву.
Сергей ЕСИН,
писатель, ректор
Литературного
института
им. Горького:
— Смерть Виктора Петровича Астафьева — огромная потеря для нашего искусства. Целый ряд образов из произведений Астафьева является образами нашей жизни — это образы наших покойных матерей, отцов, наших старших братьев... Вспоминаю поразительную историю, когда несколько месяцев назад Красноярское краевое собрание не захотело давать своему земляку пенсию. Когда ко мне, как к члену фонда культуры, пришла бумага о назначении Астафьеву пенсии от фонда, и мне надо было ответить «да» или «нет», — я, конечно, ответил «да»! Потому что рядом с талантом никакие деньги не являются большими.
Валентин НЕПОМНЯЩИЙ,
писатель,
председатель
Пушкинской комиссии
Института мировой
литературы РАН:
Ушел еще один старик, один из столпов нашей русской культуры, который воплощал в себе страдающую совесть русского народа. Это был один из последних рыцарей русской культуры и «среди пуганой лукавой словесности» (говоря его словами) он стоял как Брестская крепость. Мне приходят на память очень страшные слова из «Слова о полку Игореве»: «О Русская земля, уже за шеломянем еси» («О Русская земля, ты уже за холмом!»). Понимаю, что произносить такие слова применительно к нынешней ситуации в культуре — страшно и верить в них не хочется. Я бы хотел, чтобы эти слова вспоминались как набат. Надо бить в набат, когда думаешь о судьбах нашей культуры. Нет Виктора Петровича, который жил ею и жил для нее.
Вчера Россия потеряла Виктора Астафьева.
Комсомольская Правда – Красноярск. 30 ноября 2001 г.
Он умер в Час Быка — коло 6 часов утра. В предрассветное время, когда даже у здоровых людей душа почти не связана с телом, когда снятся самые таинственные сны и сердце замедляет свой ход... Он умер, как умирают тысячи людей, — в своей стариковской постели, и, слава Богу, рядом с писателем была жена...
Астафьев умер, а жизнь, конечно, продолжилась: на рассвете стали рождаться дети — у них тоже есть свой Час — час радости и первого вдоха.
И наступило утро. И заворочалась огромная страна, и морозный город Красноярск, и деревня Овсянка начала растапливать печи. Только маленький домик, занавешенный жгучей рябиной, уже никогда не услышит шаги своего хозяина. Скоро придут в дом чужие люди и прикрепят музейные бирки на медвежью шкуру, простенький деревянный стеллаж, старый проигрыватель и, конечно, на письменный стол, к которому склонялась тяжелая седая голова одного из лучших людей России. В этом деревенском домике без телевизора и радио пили чай президенты Горбачев и Ельцин, писатель Солженицын, режиссер Михалков, актер Петренко и великое множество других известных граждан российских. Сейчас в доме никого нет, и давно: уже после первого инсульта Виктор Петрович не мог жить в своем родовом гнезде — маленькой деревушке на берегу Енисея...
Как объяснить, чем для русской литературы была Овсянка? Наверное, как для остального мира кубинская Финка-Вихия, где доживал последние годы Эрнест Хемингуэй. Рыбаки называли американского писателя просто: папа Хем. У красноярцев тоже был папа - великий Старик, совесть наша и честь.
Миллионам людей в России и за пределами ее сегодня больно.
«Старик» очень любил женщин. Считал, что именно русские бабы несут страну на своих плечах. А из его жизни самые дорогие женщины уходили одна за другой. Вначале мать, оставившая шестилетнего мальчика одного в этом суровом мире, потом бабушка, потом грудная дочка, умершая от голода в послевоенные годы, и последней ушла Ирина - взрослая горемычная дочь, самая страшная астафьевская беда. Но мало кто знает, что у Виктора Петровича была сестренка, умершая еще до его рождения. И он однажды сказал мне: «Больше всего не хватает ее — сестры. Как она мне сейчас нужна...»
Большой русский писатель отмучился. Бог никогда, ничего и никому не дает зря. За огромный талант, за сочный неповторимый голос, за душу, вместившую в себя дыхание всего живого, судьба подарила Астафьеву столько личного горя и физической боли, что хватило бы на многих. Он больше не будет страдать за нас всех, за свою Сибирь, за свою страну. И его больше не будет во сне и наяву мучить война.
Виктор Петрович ляжет в землю рядом со своей старшей дочерью на кладбище у деревни Овсянка. Это далековато от Красноярска. Но, к счастью, именно поэтому могиле большого русского писателя не грозят митинги, экскурсии и прочая мирская суета.
Однажды Астафьев, глядя на небогатую флору в больничном саду, сказал: «Приезжают в нашу тайгу иностранцы и восторгаются огромными полями кипрея. (Высокий малиновый цветок, называемый в народе иван-чаем. — Прим, автора.) А чему радоваться — ведь он на месте пожаров растет. Сначала цветы поднимаются, потом кустарники, а уж потом сосенки прорастают. И снова тайга жива. Но сейчас столько леса выгорает — никакой кипрей не спасет...»
И от вашей смерти никакой кипрей нас не спасет, Виктор Петрович. Выжженное поле в душах ваших земляков. И вряд ли на нем что-нибудь вырастет.
Спите спокойно, Виктор Петрович. Вас больше не потревожат — ни живые, ни мертвые.
Утешьтесь, любящие: он оставил нам великое наследство.
Утешьтесь, ненавидящие: уже никто не заставит вас смотреть на советское прошлое и на Вторую мировую войну честными и чистыми глазами.
Плачь, Красноярск, — теперь для русской литературы ты самый обычный город.
Плачь, Россия, — ты часто плачешь. Тебе не привыкать...
Елена СЕМЕНОВА,
лауреат премии
В.П. Астафьева
1998 года
История болезни
Виктор Астафьев страдал многими хроническими заболеваниями: сахарным диабетом, гипертонией, ишемической болезнью сердца, хронической пневмонией, атонией кишечника, артритом. Давали о себе знать и фронтовые ранения. Постоянно наблюдался в больнице Красноярского Академгородка. Но по показаниям проходил лечение в кардиологическом и хирургическом отделениях городской клинической больницы № 120.
Первый инсульт случился у Виктора Петровича в апреле нынешнего года и повлек за собой паралич левой половины тела. Но Астафьев почти сумел справиться с болезнью: в конце лета он уже уверенно передвигался, жаловался только на слабость в левой руке. Второй, менее обширный инсульт настиг писателя в октябре. В этот раз Виктора Петровича выписали из больницы довольно быстро - через три недели.
Третье по счету кровоизлияние в мозг произошло ранним утром 29 ноября...
Елена СЕМЕНОВА
БЕЗ АСТАФЬЕВА.
Известия 30 ноября 2001 г.
Вчера Россия узнала, что умер один из тех писателей, на которых держится национальная культура. Из жизни ушел Виктор Петрович Астафьев. Выдающийся прозаик, автор книг, которые изучаются в школе (а это и есть настоящая слава), русский человек, со всем его обаянием и противоречиями, со всей его целеустремленностью и неуправляемостью, дерзостью и покаянием. Личность, которая дала свое имя целой эпохе не только в истории литературы, но и в истории страны.
Астафьева нет.
История становится все более безымянное
Царствие ему небесное.
Алексей ТАРАСОВ
...Окончились земные сроки Виктора Астафьева. Ему было отведено 77 л и 7 месяцев. Недавно он перенес второй инсульт но выписался из больницы. Сердце остановило в четверг, в 3 часа ночи. Он умер дома, в своей квартире в Красноярске Академгородке. Схоронив многих близких, пережив дочерей Лидию и Ирину. Виктор Петрович отмучился и сам. Теперь он встретится с ними, о ком горевал до последних дне своих.
...Ему восемь лет. Дед будит в 4 утра, сажает верхом на лошадь, чтобы боронить. Так и работал до самой смерти. Последние годы — на износ. Роздыху ему так и не было, фронтовики писали Астафьеву: вы призваны Всевышним закончить страшный рома «Прокляты и убиты». Он успел.
...Бабушка Вити Астафьева, разглядев в нем что-то необыкновенное, вынесла диагноз: «порчу навели». Всю жизнь он спасал от порчи Россию. Решился написать о главной войне XX века ту правду, которую до него никому не было дано сказать. Писатель — не поп, утешать Астафьев не брался. Он не щадил, его правда была горькой, колючей, любовь — злой, трезвой. «Мы потеряли свой народ», — сказал Астафьев. У него было право так сказать.
...Минувшим летом краевое Законодательное собрание отказалось предоставить тяжело больному писателю добавку в три с половиной тысячи рублей к пенсии. То был лишь эпизод в шабаше, который устраивали коммунисты много лет вокруг Астафьева. Полвека поносили за использование «лапотного» языка. Последние годы — за «очернительство», «клевету» на народ. После выхода в свет романа «Прокляты и убиты» угрожали расправой. Астафьев рассказывал мне: «Кто-то все пишет — я тебе глаз последний выколю (с войны у меня фактически один зрячий глаз остался). Пишут от имени всего народа. Мы, народ, тебя четвертуем. Так и идут письма с матюгами: кол осиновый чтоб у тебя через рот вышел».
...Его, солдата-окопника, трижды раненного, контуженого, пытались учить любви к Родине комиссары. Коммунисты, заседающие в краевом парламенте, щадили хамоватых молодых чиновников из администрации губернатора Лебедя, обороняли от суда лефортовского сидельца Быкова, а старика обидели за то, что у него немецкие солдаты одеколоном пахнут, а наши воины представлены как пушечное мясо. И спустя полвека к восприятию правды о том, как власть превращала в пыль наш народ, какой ценой оплачены наши победы, мы по-прежнему не готовы.
...Астафьев часто повторял: талантливым Россия всегда была мачехой. Вспоминал, как срамили Шукшина даже в родных Сростках.Фотография Шукшина в белой рубахе висит на стене астафьевского кабинета в Красноярске: «Когда помру, в изголовье положите рукопись о маме и Василии Макарыче».
...Расположения Астафьева — воплощенной совести нации — искали многие сильные мира сего. Приезжали к нему Горбачев, Ельцин, политики калибром помельче. Что «классика отвлекают от работы», его не раздражало. Лишь раз, помню, он взбеленился. Шел, кажется, 1994 год. Астафьева пригласили на работу в Президентский совет. Он передал мне машинописный листочек и попросил отправить телеграмму: «Москва, Кремль, президенту Ельцыну (так в оригинале. — А. Т.). С недоумением узнал об избрании меня в президентский Совет. Благодарю за доверие, но по состоянию здоровья и работой над романом не могу тратить оставшуюся жизнь для поездок в Москву, числиться же почетным бездействующим членом не хочу. Астафьев».
...Его пытались вовлечь в политику. Он устоял от соблазна стать лидером оппозиции почвенического толка, чурался и либералов. Но стать затворником ему не позволяли. «Когда работаю — чумовой совершенно, пообещаю по телефону что угодно. Тут выборы. Приехал Тетельмин (политик местного масштаба. — А. Т.), я только понял одно — мне надо соглашаться, иначе у меня ворота закрываться не будут. Раз он приехал первый, дал ему согласие включить меня в избирательный список. Позже ему говорю — обещал же потом вычеркнуть меня. А он: нет, еще маленько. Кое-как разъяснил, что не хочу быть никаким депутатом». И еще о выборах: «Я ведь последний, кто разочаровывается в человеке и во времени, я буду до конца искать хорошие черты. Но я не могу сейчас видеть эти жизнерадостные белозубые улыбки кремлевских обитателей, потому что я ж в деревне живу, куда-то езжу и я знаю, в каком положении находится Россия».
...Похоронят Астафьева
1 декабря на кладбище поселка Овсянка.
КРАСНОЯРСК
Олег ТАБАКОВ:
Пока Астафьев был на земле и в русской литературе, меня не покидало ощущение духовного порядка. Съездить к Астафьеву в Красноярск — как причаститься, прочитать его новую повесть или роман — как глаза промыть, заново почувствовать жизнь, ее реальные ценности и заботы. Из мясорубки великой войны он вынес свое понимание жизни и смерти. Он нашел дальнобойные единственные слова для того, чтобы обжечь читателей той правдой, которую хранил в себе. До последнего дня, до последнего слова своего он ни разу не покривил душой. Он был национальным писателем в самом высоком смысле этого трудного понятия. Уход Виктора Петровича Астафьева это не только тяжелая потеря для всех его друзей и читателей. Это невосполнимая потеря для всей России.
Александр ВОЛОДИН:
Нет сил поверить, что его не стало. Какая личность, какой писатель! Когда я прочел его «Царь-рыбу», был ошеломлен, ошарашен, что такая проза, такое слово возможно в наше время. Его уход — горе нашего поколения, горе нашей литературы. Его книги — совесть военных лет. Им время не страшно.
Борис СТРУГАЦКИЙ:
Такие люди рождаются раз в сто лет. Он рассказывал о войне без всякого пафоса и показного героизма. Он говорил о войне как о тяжелой, грязной работе, говорил о том, как ломает она жизни и судьбы, как трудно остаться личностью. Астафьев личностью остался, ни под одно из времен не приспосабливаясь. Вот это «неприспособленчество» всегда восхищало в нем.
Даниил ГРАНИН:
Виктор Астафьев очень хороший прозаик, писатель и человек с характером. Это был настоящий; солдатский характер. Мне особенно дорога его военная проза: Астафьев один из немногих, а может, и единственный, кто показывал всю грязь и мерзость войны. Его книги говорили о войне так, как мы не привыкли - не с точки зрения победы а с интонацией трудной и горестной. У нас с ним расхождения, конечно, а как же иначе. И в нем особенно ценна была независимость. Он был по-настоящему независим.
Фазиль ИСКАНДЕР:
Я очень любил Виктора Петровича и как писателя, и как человека. Он был одним из выдающихся писателей нашего времени. Его произведения: и «Царь-рыба», и «Последний поклон», и «Прокляты и убиты» всегда захватывали душу и читались с огромным интересом. Все о чем было написано в его книгах, он видел, знал и пережил сам. Это необыкновенный тип писателя, пользующегося личными первоначальными впечатлениями. Я думаю, что его творчество останется навсегда.
Алексей СЛАПОВСКИЙ:
Мысли возникают, конечно, горькие. Но хуже всего, что все меньше становится писателей, заслуживающих безусловного уважения. Вместе с такими людьми, как Виктор Петрович, уходит понятие морального авторитета в литературе.
Владимир СОРОКИН:
Я в общем-то равнодушен к творчеству Астафьева, поэтому промолчу.
Михаил АРДОВ:
Честно говоря, я прозу уже давно не читал, да и лично этого писателя не знал. Слышал только, что человек он был светлый, хороший.
Дуня СМИРНОВА:
Это был замечательно талантливый человек, один из последних его романов «Веселый солдат» — большое событие в современной русской литературе последних лет. Когда я узнала о его смерти, то подумала, как мы всегда не успеваем. Я очень хотела сказать ему лично или написать о своем восхищении и уважении.
Евгений КОЛОБОВ:
Что я могу сказать? Это большая трагедия и для меня лично, и для страны. Россия и так исчезает. Скоро мы останемся без подобных Виктору Петровичу личностей, с одними ворами. Смерть Астафьева — громадная потеря для русской культуры.
РОЖДЕННЫЙ СИБИРЬЮ.
В Красноярске В ночь
с 28 на 29 ноября
скончался известный
русский писатель
Виктор Петрович
Астафьев.
Россию постигло
большое горе.
Парламентская газета
30 ноября 2001 г.
Смерти писателя предшествовала долгая болезнь. Последние месяцы его периодически увозили из дома на «скорой помощи». Один за другим инсульты писатель преодолевал с помощью врачей без особых последствий. По возвращении домой встречался с друзьями, писателями и журналистами, давал интервью, шутил и улыбался.
До самого последнего дня работал. Не до полуночи уже, под строгим присмотром жены и постоянной его спутницы Марии Семеновны, но работал. В эти осенние месяцы в одном из иркутских издательств вышла его очередная книга «Пролетный гусь».
В ней самые свежие работы классика. Снова о войне, себе, тяжком послевоенном времени и о нынешнем растлении культуры, рассуждения о будущей России. С болью, со слезами. Почитайте.
Виктор Петрович родился в 1924 году в селе Овсянка на Енисее, что совсем недалеко от Красноярска.
Это были не лучшие годы для Отечества. Еще в детстве будущий писатель с лихвой хлебнул всего, что можно было перенести. В том числе раскулачивание, видел унижение, уничтожение в России хозяина. Вместе с родителями пришлось узнать, что такое северный поселок Игарка.
Потом снова Красноярск, ремесленное училище, фронт. Дважды был тяжело ранен, имеет награды «За освобождение Польши», «За победу над Германией».
После войны приехал вместе с женой, тоже фронтовичкой, на Урал. Трудился на тяжелых работах, учился в школе рабочей молодежи, окончил Высшие литературные курсы.
Первый рассказ написал в 1951 году. Несмотря на все сложности, очень много публиковался. И признан был почти сразу. Уже в 1975 году удостоен Государственной премии РСФСР имени Максима Горького. К этому времени повести «Перевал», «Кража», «Пастух и пастушка» знали и читали не только в Советском Союзе.
И буквально через три года за повествование в рассказах «Царь-рыба» ему была присуждена Государственная премия СССР.
В это время он особенно остро ощущает разлуку с Сибирью и принимает окончательное решение вернуться в Красноярск.
Его приветствуют и власть, и общественность края. Виктору Петровичу была выделена квартира в центре города, восстановлен домик его родственников в Овсянке.
Как рассказывал он сам в интервью «Парламентской газете», все, что после 1980 года было написано существенного, написано именно в Овсянке. Здесь он любил работать и летом, и зимой. Принимал гостей, сажал какие-то овощи в огородике и писал, писал...
С его помощью в Овсянке построена прекрасная библиотека, которая носит имя Астафьева. И одна из лучших в Сибири церквей.
Он был интеллигентным, остро чувствующим человеком. Но со своеобразным характером, сложным, даже трудным. Чем-то похожим на своих героев.
В нем уживалось, казалось бы, неуживаемое. Режущая слух ненормативная лексика и удивительная мягкость русского слова. Резкость, решительность с детской наивностью и влюбленностью в мир и людей. При всей известности он был простым, доступным, понятным. А изучать его творчество, читать книги будут всегда.
Анатолий СТАТЕЙНОВ,
соб. корр.
КРАСНОЯРСКИЙ КРАЙ
ИЛЬЯ КУКУЛИН
АРХАИСТ ИЗ ГЛУБИНКИ
Астафьев воспринимал
себя как одного
из многих — и это было
для него органично
Независимая газета 30 ноября 2001 г.
Работал он всю жизнь, Г до самого недавнего времени, когда начал сильно болеть. Писал много, к писательству относился как к тяжелому и рассчитанному на привычное, подготовленное дыхание физическому труду, наподобие крестьянской пахоты или ремесленного мужского занятия, например, плотницкого дела. Несколько лет назад в одном интервью сказал, что ему нравится проза Михаила Кураева, и добавил: «Кураев теперь в самый мужицкий рабочий возраст вошел, пускай еще пишет».
После Великой Отечественной войны, в которой Астафьев участвовал, он жил в Перми. Потом учился на Высших литературных курсах, в 1969-м переехал в Вологду. В литературных кругах говорили: переехал потому, что пермское издательство не могло «переварить» его производительности; Астафьев своими текстами перекрывал выделенные на него лимиты. Тем, кто читал, понятно: не графомания, но просто истовое, непобедимое стремление разрабатывать тему, не останавливаясь.
Всю жизнь возвращался к одним и тем же темам — автобиографическим. Детство в Сибири («Последний поклон», «Ода русскому огороду»), война (от «Пастуха и пастушки» до «Прокляты и убиты»), послевоенный голод и неприкаянность. Герои могли быть другими, непохожими на «Астафьева там и тогда», но темы, обстоятельства, места действия, воздух — только из памяти. Проза все время мерцала на грани лирики — вплоть до совсем уж личных стихотворений в прозе (цикл «Затеей»). В статьях, предисловиях, интервью разных лет Астафьев постоянно говорил: то, что вошло глубоко — в душу, в само физическое существование, — не отпускает, возвращается, требует назвать, расширить, открыть смысл. «...Боль за близких людей, живых и мертвых, воскресла», — говорил он о замысле повести «Последний поклон», но не только о ней. Чем дальше жил, тем больше было возможности — с отменой цензуры — показать эту боль, избавить ее переживание от риторики, открыть подлинный масштаб катастрофического, трагического мировосприятия. Так появилась поздняя военная проза.
Астафьев писал прозу, но — как много раз писали критики — его сознание по сути было политическим: вспомнить хотя бы неомифологическую «Царь-рыбу». Его литературное миропонимание было столь же многослойно и разносоставно, как миропонимание множества тружеников, образованных и не очень, рассеянных по русским деревням и далекой провинции: в нем оказались соединены глубинная архаика и недоверчивость с терпеливым и мучительным проникновением в то, что происходит с человеком в истории. Он воспринимал себя как одного из многих — и это было для него органично. Такое самоосознание не вполне изменили даже Государственные премии СССР и РСФСР, а также множество других, им полученных.
Его воспринимали как одного из важнейших авторов «деревенской», новокрестьянской прозы — «онтологической», как ее когда-то назвала Галина Белая. И правильно, и неправильно: позднее творчество Астафьева подтвердило, что путь у него был отдельный. По сравнению с «деревенщиками» он был наиболее личным, наиболее лирическим — только лирика у него раздвинулась до размеров эпоса. Ровно поэтому и стала эпосом: он — один из многих, и если начал говорить о себе как о солдате, то не менее важны и те солдаты, что воюют рядом, и те, что на других фронтах.
Поэтому, может быть, Астафьев и оказался единственным из числа «деревенщиков», кто не стал идеологически ангажированным националистом (если не считать нескольких его ксенофобских выступлений середины и конца 80-х); однако близкий в некоторых отношениях Астафьеву Федор Абрамов не дожил до перемен, умер в 1983-м, — а то, судя по дневникам Абрамова, Астафьев был бы не один в своей независимой позиции. Окончательно он «определился» в начале 90-х; после выступлений ультраправых в Красноярске говорил в интервью для радио: «Я на войне с ними бился, с чего бы мне теперь их поддерживать?» Поэтому — потому что прошлая личная боль вторгалась в письмо, оказывалась неотвязной, требовала ответа.
Астафьев не поддерживал безоговорочно позицию властей, хотя на него ссылались как на безусловный авторитет, а Борис Ельцин ездил «на поклон» к Астафьеву в сибирскую деревню во время предвыборной кампании 1996 года. Астафьев по-прежнему говорил за разных людей и видел в жизни разное: и хамство провинциальных нуворишей, и то, что люди стали жить намного лучше, а жаловаться — намного больше. От неуверенности, конечно, от непонимания нового места в жизни. Астафьев эту неуверенность в людях хорошо знал — и сочувствовал им, и спорил. К новациям в литературе относился осторожно, многого не принимал (например, на дух не переносил Венедикта Ерофеева, отказывался воспринимать его метафоричность), но все равно ценил новые возможности свободы, с интересом общался с литературной молодежью.
Он был признан и в советское, и в постсоветское время, но, несмотря на должности (с 1975-го — член правления, с 1990-го — секретарь правления Союза писателей РСФСР), никогда не воспринимался как функционер. Не стал рупором власти — ни в старое, ни в новое время. Потому что — как всякий крестьянин и ремесленник — привык рассчитывать только на свои руки и свой разум.
Вот уж кто был готов к частной собственности на землю. Астафьев был просто неотделим от того мира, где человек чувствует личное достоинство, потому что трудится на своей земле. Был неотделим даже в те времена, когда этот мир был уничтожен, казалось бы, безвозвратно, и даже тогда, когда личное пространство человека сжалось до размеров плащ-палатки и угла окопа или нар в теплушке. Всегда. Его куском обработанной, вспаханной и засеянной земли стала та часть русской литературы, которую он создал. Осмысление своей жизни в составе народа — разного и по-разному живущего — стало для него трудом, в котором человек зависит только от самого себя.
В моей домашней библиотеке не так уж и много найдется экземпляров книг, подписанных его летящим почерком, но эту повесть — «Веселый солдат», вышедшую в минувшем году в «Библиотеке Международного Литературного фонда», Виктор Петрович мне вручил с особым смыслом.
— Чего я тебе только тут не наговорил! — покосился он в сторону старательно наматывающего магнитофонную пленку включенного диктофона. — Но главного так и не сказал: что бы в нашей жизни ни происходило, а жить нужно весело. Это же счастье — жить на Земле! А да что там говорить, подарю я тебе лучше эту книжку, будет время — почитаешь...
Тогда я и не обратил внимания в спешке на необычное посвящение писателя в одной из последних своих книг: «Светлой и горькой памяти дочерей моих Лидии и Ирины». А теперь вот смотрю на этого веселого астафьевского солдата, читаю его размашистые строчки на полях и понимаю, как глубоко он переживал свою трагическую жизнь. И как, не переставая, саднила душу (до самого конца!) эта непроходящая боль — уход из жизни любимых дочерей.
И все-таки очень веселым человеком был Виктор Петрович Астафьев! Уж как ни крутила, уж как ни ломала его жизнь, но стоило только ему оказаться в своей среде, как тут же разглаживались морщины на лице и его глаза вспыхивали таким пронзительным светом и теплотой, что невозможно было отвести взгляда.
А как он пел! Как чувствовал при этом каждое слово!
Наверное, чувствовал он эти слова и тогда, когда они говорились совсем по другому поводу. Я имею в виду позорную историю с отказом депутатов Законодательного собрания Красноярского края установить для писателя персональную надбавку к пенсии. И ладно бы речь шла
о миллионах рублей, а то о каких-то нескольких тысячах в месяц! Для человека, одно лишь имя которого превращает Красноярск из заурядной провинции в литературную столицу.
При этом было забыто все — и то, что родился писатель не где-нибудь, а именно под Красноярском, в селе Овсянка, в 1924 году. И что жизнь его, как и многих тысяч его сверстников, была искалечена жестоким и несправедливым режимом, забросившим еще неокрепшего паренька в Игарку. И что работать-то он начал не где-нибудь, а на станции Базаиха составителем поездов. И что на фронт ушел добровольцем, а не по приказу, что и ранен был там, и награжден медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды.
И даже то, что переехал в Красноярск автор повестей и романов, многочисленных сборников рассказов — среди которых такие вехи в отечественной литературе, как «Перевал», «Звездопад», «Кража», «Где-то гремит война», «Царь-рыба», «Пастух и пастушка», «Последний поклон», «Печальный детектив», «Прокляты и убиты», «Так хочется жить», «Обертон» и многие другие — вовсе не потому, что жаждал депутатских милостей, рассчитывая на персональные пенсии, а чтобы быть поближе к родным могилам.
Бог всем, как говорится, судья — ведь каждый из нас живет на этой земле в меру своей веселости. А Виктор Петрович и умирал достойно — никому ни на что не жалуясь, ничего ни у кого не прося. И не на больничной койке, как многие, а у себя дома, в кругу родных людей.
Так уходят из жизни только великие.
Виталий ПЫРХ
(Сов. корр. «Трибуны»)
КРАСНОЯРСК
ВЕСЕЛЫЙ СОЛДАТ АСТАФЬЕВ
Не стало Астафьева.
Великого русского
писателя Виктора
Петровича Астафьева,
одного из ярчайших
представителей
литературы XX Века,
хорошего и веселого
человека. Писателя,
чьи книги будут жить
столько, сколько
и великий русский язык.
Трибуна по пятницам 30 ноября 2001 г.
Наш поклон с реки Чусовой
Так случилось, что весть о кончине великого русского писателя Виктора Петровича Астафьева застала нас в преддверии торжественной даты — 20-летия Музея истории реки Чусовой.
Только что я встретил прозаика Бориса Черных, прибывшего поездом в Пермь из Благовещенска, и украинского критика и литературоведа Дмитрия Стуса — сына выдающегося поэта Василя Стуса, погибшего в политзоне Пермь-36.
Мы собрались ехать в город Чусовой, где прошла послевоенная молодость Виктора Петровича, где он написал свои первые рассказы. Первая мысль — ошеломление о горьком известии. Мы, писатели, журналисты, художники, музыканты, предполагали под сенью этого честного и строгого имени сказать добрые слова замечательному подвижнику русской культуры, основателю Музея истории реки Чусовой Леонарду Дмитриевичу Постникову. Мы эти слова обязательно скажем. Но присутствие наше на земле творческой юности Астафьева омрачено болью. Вот что сказал писатель Борис Черных, которого связывала дружба с Виктором Петровичем:
— Мы познакомились заочно после того, когда Астафьев узнал, что я отбывал срок на политзоне в его родных местах на реке Чусовой. Мы переписывались. В городе Ярославле, когда я стал выпускать газеты русской провинции «Очарованный странник», мне была дорога каждая весточка не только от Солженицына, не только от Искандера, не только от Карякина, но и от Виктора Астафьева. Каждый свежий выпуск «Очарованного странника» переправлялся Астафьеву, и почти всегда он отзывался письмом. Он хвалил наши публикации (а это были не открытые имена прозаиков и поэтов из глубинки), иногда он свирепо набрасывался на некоторых авторов, которые, по его мнению, слишком идеализировали святую Русь.
— Мне хватало характера, — продолжает Борис Черных, — с ним не согласиться. К моей радости он попыхтит-попыхтит и перестанет сердиться. Вот почему мы были с Виктором Петровичем на ты. Потом он меня позвал в гости на открытие литературных встреч в русской провинции в Красноярске, и там была очень смешная сцена.
Мы никогда с ним лично не встречались. И вот я иду к нему на встречу в селе Овсянка. Вокруг много гостей. И Виктор Петрович произносит такую фразу: «О, Борька-то! Я его знал мальчишкой, а тут он приехал состарившийся», — и мы обнялись.
Его повесть «Пастух и пастушка», — он назвал ее современной пасторалью, — самая, может быть, пронзительная вещь в русской литературе XX века. Там — наш национальный характер, там — наша поэзия, там — наша боль.
«Мне кажется, — добавляет Дмитрий Стус, — что уход Астафьева становится в каком-то смысле знаковым не только для русской литературы, но и всего постсоветского пространства. Наступление столиц, которые замыкают на себе всю жизнь, оставляет слишком мало пространства для настоящих — от земли — самородков. И они уходят, оставляя по себе след и память. У нас в Украине Астафьев всегда был в числе особо почитаемых русских писателей, которому верили и из произведений которого черпали правду о России. Скорбим вместе с Вами о Вашей и нашей утрате».
Мы подняли три поминальные чарки. В музей писателя Виктора Астафьева, созданный Постниковым несколько лет назад под крышей его града Китежа, теперь потянется в «Последнем поклоне» (так называется одно из астафьевских творений) вся печальная и благодарная Россия.
Юрий БЕЛИКОВ
(Соб. корр. «Трибуны»)
ПЕРМЬ
Анатолий ГЛАДИЛИН,
писатель и драматург:
— Без сомнения, от нас ушел выдающийся писатель. Мастер, на книгах которого воспитывалось целое поколение. Это счастье, что, когда уходят писатели, остаются их книги. Нужно сделать все возможное, чтобы творчество Виктора Петровича не прошло мимо молодежи. К сожалению, мы живем в такое время, что для этого придется приложить специальные усилия — переиздание произведений потребует материальных вложений. Но сохранение и издание литературного наследия Астафьева нельзя пускать на самотек. Я думаю, что необходимо создать специальный Фонд, который занимался бы этим.
Леонид ЖУХОВИЦКИЙ,
писатель и журналист:
— Виктор Петрович Астафьев был не только крупным современным прозаиком, но и поразительно яркой личностью. Все колеса жестокой диктатуры прокатились по его судьбе: и отец сидел, и мать погибла, и на фронте был рядовым солдатом. Он страдал и от нищеты, и от цензуры, и от предательства бывших единомышленников, и от лукавой любви партийных властителей. Но, слава тебе, Господи, во всех жизненных схватках оказался победителем: самое полное собрание его сочинений выходило уже в свободной России. Практически Астафьев написал все, что хотел. Но его огромной личности, его бескомпромиссной совести еще очень долго будет не хватать.
Юрий ПОЛЯКОВ,
писатель:
— Русская литература лишилась одного из самых серьезных своих художников. Астафьев — один из немногих писателей, сумевших сохранить в своих произведениях классическое чувство слова. Литературу минувшего столетия, без сомнения, будут изучать и по его книгам тоже. Я не был близко знаком с Виктором Петровичем, но знаю, что он был прекрасным, искренним и душевно теплым человеком. От писателя, с точки зрения вечности, не остается ничего или остаются книги. Астафьев свой долг перед Вечностью выполнил.
Подготовила
Карина ЭВАНС
СИБИРЬ ПРОЩАЕТСЯ С АСТАФЬЕВЫМ
Красноярский рабочий
1 декабря 2001 г.
Ушел великий русский писатель. Последний из той славной плеяды, которая для всего мира знаменовала мощь и всечеловеческую ценность русской культуры. Ушел, отлетел от нас в Царствие Небесное, может быть, последний великий русский человек. Мы жили в его сени, на его живую истину полагаясь, к живому слову его в горькие минуты припадая — и тем спасаясь от неправды и зла. Пока он был рядом, даже больной, страдающий, безмерно уставший, мир сохранял в наших глазах очертания человеческого пристанища.
Теперь надо все главное, крепкое, живое и надежное найти в самих себе. Чтобы стоять и выстоять. Простите же, ради Бога, нас, грешных, и заступитесь за нас перед Господом, Виктор Петрович!
Красноярское
отделение Союза
российских писателей
Трудно выразить словами боль и скорбь, которые испытывают сегодня сибиряки, все россияне. Ушел из жизни не просто выдающийся русский писатель XX века. Мы потеряли родного и близкого нам человека, друга, учителя.
В своих книгах Виктор Петрович говорил то, о чем мы порой забывали в суете будней и суматохе дел. О добре и сострадании к ближнему. О любви и заботе к земле, на которой живем. О простых и непреходящих человеческих ценностях, не зависящих ни от времени, в котором живем, ни от политических пристрастий.
Строками, идущими от самой души, Писатель взывал к нашим чувствам и разуму. Читая произведения Астафьева, мы соизмеряли свои поступки с тем удивительным миром нравственности и человечности, который Виктор Петрович носил в себе и без которого не представлял жизни.
Он очень сильно и искренне переживал за все, что происходило и происходит с нашей страной. Испытаний, выпавших на его долю, хватило бы на несколько людских судеб. Израненное, исстрадавшееся сердце русского солдата, писателя и гражданина не выдержало.
Мы выражаем глубокое соболезнование родным и близким Виктора Петровича. Память об этом человеке навсегда останется с нами, будет жить в героях его повестей и рассказов, в чудесном сибирском крае, который он так любил.
Олег ДЕРИПАСКА,
генеральный директор
компании «Русский
алюминий»
Глубоко скорблю о кончине Виктора Петровича Астафьева, классика настоящей литературы, писателя и человека мужественной и глубокой правды жизни.
Иосиф Исаевич
ГИТЕЛЬЗОН,
академик (Институт
биофизики СО РАН)
Ушел из жизни один из духовных лидеров державы, выдающийся прозаик нашего времени — Виктор Петрович Астафьев. Перестало биться сердце доброго гения сибирской земли. Осиротела Овсянка, которой он всегда был верным сыном. Но осталась Овсянская библиотека-музей и часовня Святителя Иннокентия Иркутского — его последний Поклон родной земле. Виктор Петрович всегда стремился на родину. Здесь он написал свои лучшие произведения. Его Детище — «Литературные встречи в русской провинции» стали общим делом Для всех, кто реально готов объединить свои усилия во имя духовного возрождения России. Земля, которая его взрастила, станет ему и последней обителью. Трудно передать словами нашу скорбь. Выражаем глубокое соболезнование родным и близким Виктора Петровича. Светлый образ дорогого земляка навсегда останется в ваших сердцах и в памяти всех почитателей его Великого Таланта.
Администрация
г. Дивногорска,
комитет по культуре
и искусству