Представители лесной промышленности на страницах специальной литературы, на съездах работников отрасли в значительной степени осветили вопрос и нашли единственный выход из положения в привлечении отечественного и - главным образом -иностранного капитала для организации на севере Европейской России крупных лесопромышленных предприятий [57].
В районе рек Печоры и Туломы (а впоследствии и в верховьях р. Мезени) была произведена запродажа леса на необычных для прочих лесов Севера условиях. Необычность эта заключалась в том, что запродажа лесосек в лесных дачах в бассейне рек Печоры и Туломы единовременно была произведена на ряд лет вперед, причем покупатели обязывались построить в устьях этих рек лесопильные заводы. Благодаря этому на р. Печоре у г. Пустозерска был сооружен десятирамный лесопильный завод (Stella Polare), а на р. Туломе в г. Коле - трехрамный завод (завод барона Бергрена). Что касается лесной территории, намеченной для эксплуатации на тех же началах в верховьях р. Мезени, то это предложение не было реализовано. Этот способ эксплуатации лесов на Севере получил наименование лесных концессий [68].
Война, а впоследствии революция аннулировали договоры по эксплуатации лесов на реках Печоре и Туломе, но все же произведенный опыт был учтен лесным ведомством, которое в 1916 г. разработало основания для эксплуатации лесов Севера после войны.
В записке Лесного департамента «Очередные задачи казенного лесного ведомства после войны», опубликованной в 1916 г., были намечены лесные массивы, общей площадью в 15 млн десятин, подлежащие эксплуатации на концессионных началах; был выработан проект организации сбыта русского леса за границу, а также признана необходимость - в связи с намеченными концессионными участками - постройки Урало-Обь-Беломорской железной дороги [68].
Однако, как и большинство царских проектов, проекты улучшения казенного лесного хозяйства, получившие идеологическое выражение в упомянутой записке 1916 г., остались только замыслами. Осуществлять их выпало на долю нового, революционного правительства в голодной, обескровленной шестью годами войны стране.
Рассматривая вопрос о лесных концессиях в России в 20-е годы, необходимо помнить, что они являлись «частноотраслевым» проявлением общей концессионной политики Советской России тех лет [58]. В связи с этим сколько-нибудь глубокий анализ опыта лесных концессий при рассмотрении концессионной практики в российских лесах в период нэпа невозможен в отрыве от тех тенденций, которые имели место в общей концессионной политике страны, и вне того политического, экономического, социального фона, который эти тенденции определял.
В начале 20-х гг., в целях восстановления народного хозяйства России советское руководство решилось на привлечение в экономику страны иностранного капитала в концессионной форме, с тем чтобы получить дополнительный источник развития производительных сил, а также для выполнения внешнеполитических задач по поддержанию взаимоприемлемых отношений с окружающими капиталистическими странами и интеграции в систему международных экономических и политических связей. Лесные концессии при этом должны были сыграть одну из ведущих ролей.
В докладе на заседании актива московской организации РКП(б) 6 декабря 1920 г. председатель Правительства России (председатель Совета Народных Комиссаров) В.И. Ленин специально остановился на плане сдачи в концессию части северных лесов. Через две недели на VIII Всероссийском съезде Советов В.И. Ленин возвращается к этому вопросу, считая возможным получение от лесных концессий средств на электрификацию [18]. В феврале 1921 г. в статье «Об едином хозяйственном плане» он написал: «Увеличение заготовок леса и сплав его за границу могло бы дать ... до полумиллиарда валютных рублей в ближайшее время» (В.И. Ленин. Поли, собр. соч. Т. 30. С. 119. - по [58]).
Первые концессионные предложения советское правительство получило еще в мае 1920 г., с прибытием в Лондон советской делегации во главе с Л.Б. Красиным. В 1921 г. западные предприниматели не только предлагали, но и были готовы идти на заключение с советским руководством конкретных концессионных договоров [58].
В 1921 г. было осуществлено уже 5 концессий, в 1922 г. - 10, а к середине 1923 г. - 32, хотя предложений, которые поступали в Главный концессионный комитет (ГКК), было значительно больше. В 1922 г. в ГКК поступило 332 заявки, а за первое полугодие 1923 г. - 283 заявки на заключение концессионных договоров [68].
В первые годы нэпа весьма оптимистично оценивались результаты и возможности привлечения иностранного капитала в концессионной форме в отрасли экономики, которые по советскому хозяйственному плану прежде всего нуждались в скором восстановлении. Этому способствовало стремление концессионеров при заключении договоров идти на компромиссы с советскими хозяйственными органами. В литературе первых лет нэпа, в частности, отмечалось, что почти во всех договорах концессионеры принимают обязательство руководствоваться советским трудовым законодательством [68].
Между тем в общеполитическом курсе советского государства постепенно, начиная с 1922 г., нарастают тенденции к свертыванию политики госкапитализма и вытеснения частного (концессионного в том числе) капитала из народного хозяйства.
Противоречивость концессионной политики Советской России середины 1920-х гг. получила отражение в правительственной директиве от 10 июня 1925 г. В ней признавалось, что благодаря концессиям увеличивается количество рабочих мест, образуются новые промышленные центры, привлекается новая иностранная техника, а также улучшается организация производства, подготовка квалифицированных кадров для индустрии, сказывается благотворное влияние конкуренции, улучшается валютный баланс страны, расширяются международные отношения страны [68].
1
Одновременно отмечалось, что концессионные предприятия являются конкурентами государственных и, обладая рядом преимуществ (новое оборудование, более высокая техника, организация) способны подорвать гегемонию госпредприятий на внутреннем рынке, затруднить общее планирование хозяйства СССР [68]. Концессионные предприятия воспринимались как некая политическая угроза. Полагалось, что эта опасность особенно значительна в тех районах, где иностранные концессии могут служить орудием колонизации края (в частности, японские концессии на Сахалине), очагом шпионажа, опорным пунктом для неприятельских сил в случае военных столкновений и пр. Высказывалось опасение, что концессионные предприятия способны отвлекать от государственного сектора промышленности ограниченные запасы того или иного вида сырья, привлекать к себе квалифицированную рабочую силу, увеличивать потребности страны во ввозимом сырье. К тому же они вывозят из страны прибыль [68].
Быстрый переход к военно-коммунистической системе в конце 1920-х гг. предрешил судьбу как концессионной политики, так и уже действовавших в СССР концессий. В условиях взятого курса на «форсирование социалистического строительства» создаваемые концессиями политические неудобства перевесили те скромные выгоды, которые эти предприятия приносили государству. Началась ускоренная ликвидация существующих концессий.
Наряду с ликвидацией концессионных предприятий стала свертываться и сама концессионная политика: начиная с 1928 г. новые договоры уже не подписывались. В 1930-1931 гг. ГКК был низведен до положения юрисконсульта при наркоматах по делам оставшихся концессий, а 14 декабря 1937 г. - упразднен [68].
Построение и развитие в 1920-е гг. сети советских концессионных учреждений находились в прямой зависимости от развития концессионных отношений России с капиталистическим миром. По мере того как задача привлечения иностранного капитала становилась актуальнее, сеть концессионных учреждений приобретала все более отчетливые формы со все более детально очерченными задачами. Первоначально имелось в виду, что наркоматы будут заключать предварительные концессионные соглашения и затем представлять их на утверждение Совнаркома [58].
Большинство предложений, сделанных иностранными предпринимателями в 1930-1921 гг., поступало в ВСНХ. Поэтому 30 июня 1921 г. при нем был учрежден Концессионный комитет во главе с Председателем Президиума ВСНХ П.А. Богдановым [68]. Но, помимо этого комитета, концессионные предложения могли рассматриваться и другими ведомствами, например Госпланом и Наркомвнешторгом [58].
Вместе с тем сразу же заявила о себе политическая сторона концессионного вопроса, поэтому было решено, что его нельзя отдавать на откуп хозяйственникам. В связи с этим 4 апреля 1922 г. при Совете труда и обороны (СТО) был создан Главный комитет по делам о концессиях и акционерных обществах [68]. Однако он просуществовал недолго и был упразднен декретом ВЦИК и Совнаркома РСФСР от 8 марта 1923 г. Вместо него был учрежден Главный концессионный комитет (ГКК) при Совнаркоме РСФСР [68]. К ведению ГКК был отнесен большой круг вопросов, включая общее руководство всем делом допущения иностранного капитала в промышленность, торговлю и иную хозяйственную деятельность на территории РСФСР и союзных с ней советских республик [58].
Но основная деятельность ГКК заключалась в организации и ведении переговоров о заключении концессионных договоров, а также в контроле за такими переговорами, если они велись с санкции ГКК другими ведомствами, и в рассмотрении проектов договоров. Немаловажной обязанностью ГКК было рассмотрение проектов уставов акционерных обществ с участием иностранного капитала, а также ходатайств иностранных компаний о допущении их к операциям на советской территории. Только ГКК имел право представлять проекты концессионных договоров и уставов акционерных обществ с иностранным участием на утверждение в Совет Народных Комиссаров. Таким образом, по декрету от 8 марта 1923 г. ГКК стал совещательным органом при СНК РСФСР [68].
Образование Союза ССР и принятие новой союзной Конституции, относившей заключение концессионных договоров к исключительной компетенции Правительства СССР, потребовали превращения ГКК из органа при российском правительстве в орган союзного Совнаркома. В соответствии с этим 21 августа 1923 г. был издан новый декрет. Им было не только изменено положение ГКК среди прочих органов центральной власти, но и расширена его компетенция, в частности, за счет предоставления права контроля над ведомствами и учреждениями, к ведению которых относились: заключение договоров; наблюдение за исполнением обязательств по ним как советскими органами, так и концессионерами; принятие мер к устранению причин, тормозящих осуществление договоров. В систему подведомственных ГКК органов входили концессионные комитеты союзных республик, которым, в свою очередь, было предоставлено право создавать концессионные комиссии при облисполкомах и республиканских наркоматах, а также концессионные комиссии при союзных наркоматах. Фактически были учреждены концессионные комитеты при правительстве РСФСР, УССР, БССР и Закавказской федерации, концессионные комиссии при ВСНХ СССР, Наркомфине СССР, Наркомторге СССР, Наркомате путей сообщения СССР и при республиканских ведомствах - наркоматах земледелия и финансов РСФСР и ВСНХ РСФСР, а также Дальневосточная концессионная комиссия при Дальрайисполкоме. Концессионные комиссии были также созданы в разное время при торговых представительствах СССР в Берлине, Лондоне, Париже, Токио, Риме и Стокгольме. В задачу заграничных комиссий входили ведение предварительных концессионных переговоров с местными деловыми кругами, разработка проектов договоров и выяснение финансовой и технической состоятельности фирм, ходатайствующих о выдаче им концессий [68]. Заключение соглашений о допуске иностранного капитала в страну, в соответствии с Конституцией 1923 г., было отнесено к компетенции СНК СССР [58].
Общие условия деятельности в СССР в 1920-1930-е гг. заграничного капитала регулировались внутренним советским законодательством, в том числе специальными законами и нормативными актами о концессиях, а также заключенными Советским Союзом международными соглашениями, поскольку они определяли права и обязанности иностранных физических и юридических лиц в СССР. Конкретные условия оговаривались в концессионных договорах и уставах смешанных обществ [58].
Основные положения концессионной политики Советской России были выработаны руководством страны еще в 1918 г. В дальнейшем они уточнялись и дополнялись, но общая линия оставалась той же. Декрет о концессиях (от 23 ноября 1920 г.) Совнарком издал в целях установления определяющих условий привлечения иностранного капитала. Основное содержание этого декрета заключалось в следующем: г
1) устанавливать размер вознаграждения иностранного капитала в доле продукта, обусловленного в договоре, с правом вывоза за границу;
2) предоставлять концессионерам крупные торговые преимущества в случаях, если они применяли в концессионных предприятиях особые технические усовершенствования;
3) устанавливать продолжительность срока концессии в зависимости от характера и условий концессии;
4) предоставлять концессионеру государственные гарантии от национализации, конфискации, реквизиции;
5) предоставлять концессионеру право найма рабочих и служащих с соблюдением закона об охране труда и специального договора;
6) гарантии правительства о недопустимости одностороннего изменения договора [68].
Определенные этим декретом условия заключения концессий были дополнены и зафиксированы в разработанном специалистами ВСНХ типовом концессионном договоре 1922 г. Этим договором, кроме установленных декретом 1920 г. условий, вводились дополнительно следующие позиции правительства [по 68]:
- правительство имеет право надзора за действиями концессионера посредством назначения в концессионное предприятие своего инспектора-контролера;
- правительство обязывает концессионера вести правильную отчетность в делах предприятия;
- неправильные действия концессионера влекут за собой наложение штрафов, возмещение им убытков государству и отдельным гражданам, отмену договора и безвозмездный переход концессионных предприятий в пользу государства.
Нормы концессионного права содержала и принятая в 1924 г. первая Конституция СССР, относившая заключение концессионных договоров, как общесоюзных, так и от имени союзных республик, к ведению СССР в лице верховных органов (гл. 1, ст. 1, ч. 3).
Помимо указанных документов общая концессионная политика советской России 20-х гг. была отражена в ряде постановлений, инструкций и циркуляров властных и хозяйственных органов страны, издававшихся на всем протяжении рассматриваемого периода [58].
Среди документов лесного, т.е. специального, отраслевого законодательства, регулировавших концессионные отношения в лесном деле в годы нэпа, следует прежде всего назвать Нормальный договор о лесных концессиях для акционерных обществ с участием в них Республики 1922 г. и Лесной кодекс 1923 г. [58].
На основе указанного договора, утвержденного Советом труда и обороны 21 июля 1922 г. [58], разрабатывались конкретные договоры с соискателями на получение лесных концессий в России.
В марте 1923 г., излагая основные принципы советской концессионной политики в лесном деле, Г.А. Пятаков (председатель ГКК в 1923-1925 гг.) писал: «Руководящим принципом нашей концессионной политики является конкретность этой политики, т.е. заключение отдельных концессионных договоров с учетом в каждом отдельном случае всех экономических и политических обстоятельств. Если это верно для концессионной политики вообще, то это тем более верно для концессионной политики в области лесного дела. Для каждого понятно, что одно дело - сдача в концессию лесных площадей на нашем европейском Севере, другое дело - концессии на нашей западной границе.
...Совсем иначе складываются отношения при сдаче концессии где-нибудь на Кавказе. Опять-таки, совершенно иной подход - при заключении концессионных договоров на площади, составляющей часть наших лесов Сибири.
...Однако не только географические условия имеют в этом отношении большое значение. Не меньшее значение приобретает и фигура концессионера. С кем заключается договор - для нас обстоятельство далеко не безразличное...
Совершенно естественно, что при заключении первых концессионных договоров, которые в настоящее время уже осуществляются, мы шли на большие льготы концессионеру, чем при заключении последующих договоров...
...Первым предпринимателям, которые сумели преодолеть ... предубеждения, мы предоставляем значительно большие выгоды, - как бы уплачивая премию за здравый смысл, - чем последующим предпринимателям, которые идут к нам, уже учитывая опыт практической работы ... пионеров. Следовательно, каждый последующий концессионный договор в области лесного дела будет содержать, как общее правило, более строгие условия; к каждому последующему концессионеру Республика будет предъявлять большие требования, чем к предыдущим» [57].
Таким образом, каждый концессионный договор представлял собой отдельный самостоятельный законодательный акт, и условия концессионной деятельности устанавливались для каждого концессионера отдельно.
К концу первого полугодия 1923 г. Нормальный договор о лесных концессиях подвергся переработке. Форма типового договора, принятая в СССР и установленная для всех видов концессий, оказалась негибкой и быстро утрачивала свою эффективность. Эту форму заменили путем введения руководящих норм общего порядка, которые в каждом конкретном случае могли приспособляться к объекту, не нарушая, конечно, основных принципов советского строительства [68].
Руководящие нормы общего порядка, применительно к лесным концессиям, были изложены в принятом летом 1923 г. Лесном кодексе РСФСР. Данный закон определял, что «все леса и земельные площади, предназначенные для выращивания древесины..., образуют единый государственный лесной фонд» (ст. 1). Последний разделяется на леса местного значения и леса государственного значения (ст. 4). Леса государственного значения, в свою очередь, подразделяются на леса собственно государственные и леса особого назначения (ст. 14), причем последние выделяются в целях удовлетворения особых нужд государства (ст. 37). Из этой последней категории государственных лесов особого назначения выделяется группа лесных дач, эксплуатируемых на основе концессионных договоров (ст. 38). Концессионными лесами, указывает закон, являются лесные площади, предназначаемые для использования и эксплуатации древесины на лесосеках, отводимых концессионеру в порядке особых договоров, которые утверждает СНК по представлению Главного концессионного комитета (ст. 53). Народные комиссариаты земледелия союзных республик обязываются предоставить на утверждение в Совет труда и обороны согласованные с ВСНХ предложения о выделении районов лесных концессий (ст. 54). Лесохозяйственная единица, сданная в концессионное пользование, остается в общем административном заведовании соответствующих народных комиссариатов земледелия (ст. 55), на которые возлагается надзор и контроль за выполнением концессионером плана лесного хозяйства (ст. 57) [58].
Указанный порядок, закрепленный законом, вырабатывался постепенно, с развитием концессионной практики. В этом отношении закон не вносил чего-либо нового; он указывал лишь ту процедуру, которая минимально необходима для того, чтобы в деле разрешения лесоконцессионных вопросов не было допущено ошибок [68].
Лесной кодекс 1923 г., регламентируя содержание договора лесной концессии, подробно касался лишь взаимоотношений между концессионером и лесным хозяйством. В Лесном кодексе указано (ст. 56), что в концессионном договоре должны быть предусмотрены границы концессионного участка, срок концессии, порядок составления общего и частного планов хозяйства, порядок отвода лесосек, предназначаемых ежегодно в рубку, размер, способы и сроки взносов платы, причитающейся с концессионера, особые последствия, связанные с нарушением концессионером договора, и другие условия, регулирующие пользование объектом концессии [58].
В приведенной почти дословно формулировке в Лесном кодексе не упоминается об обязательствах концессионера по возведению разных сооружений, по вопросам лесной промышленности, в отношении использования законодательства о труде и др. Все эти обязательства концессионера заключаются в словах «другие условия, регулирующие пользование объектом концессии» [68].
Таким образом, в российском лесном законе вопрос о лесных концессиях получил весьма полное освещение. Однако, несмотря на то что нормы концессионного начала в лесном хозяйстве 20-х гг. были сформулированы весьма отчетливо, существовали значительные недостатки самой системы советского законодательства, позволяющие сегодня говорить о слабости, проявленной правовым фактором в деле стабилизации, стимулирования и защиты концессионного предпринимательства в условиях укрепляющейся административно-командной системы. Дело в том, что концессионный договор отнюдь не гарантировал концессиям выживание, ибо он оговаривал лишь часть условий иностранной предпринимательской деятельности. Другая же часть условий, подчас решающих, рождалась из нормотворчества центральных и местных органов государственной власти, что было их суверенным правом, ограничить которое никакой концессионный договор не мог [68].
В условиях дефицитной и идеологизированной экономики статус частного предприятия означал вероятность того, что в любой момент концессиям мог быть закрыт доступ к сырью, транспорту и т.д. на основании постановлений об изъятии тех или иных районов для заготовок сырья частными лицами, о преимущественном праве государственных и кооперативных предприятий на перевозку грузов, о запрещении государственным предприятиям совершать сделки на дефицитные товары с частными лицами и т.д. [68].
Например, 10 сентября 1926 г. был принят декрет, обязавший концессионные предприятия приобретать облигации государственного займа на сумму до 60% их резервного капитала. Несколько позже новым декретом они были освобождены от этого оброка [58].
Для лесной политики того времени характерна простота, с которой государство могло менять условия концессионной деятельности вообще и любой отдельной концессии в частности, не касаясь договора с иностранным предпринимателем. Между тем договор был единственной охранной грамотой концессионного капитала, признаваемой в СССР [58]. Попытки защиты концессионного капитала дипломатическими представителями страны его происхождения, как показала практика, могли лишь продлить, но не спасти жизнь, той или иной концессии [68].
В конечном счете, единственной гарантией существования кон-», цессии в СССР была заинтересованность в ней самого государства. Как только эта заинтересованность в ней исчезала, концессия была обречена [68].
Ожидания советского руководства начала 20-х гг. в отношении перспектив развития концессионной практики в лесном деле были исполнены оптимизма. Уверенность в широком притоке иностранного капитала в российскую лесную промышленность приводило руководство страны к необходимости подготовительных мероприятий.
Эти подготовительные работы шли в двух направлениях: с одной стороны, создавалась правовая база концессионной деятельности, с другой - намечались участки лесных массивов для сдачи в концессию. Еще перед Гаагской конференцией 1922 г. для сдачи в концессию были намечены 39 лесных районов, общей площадью 25 446 000 десятин, из которых, согласно статье Г.А. Пятакова [57]: в Европейской России - 33 района площадью 22 496 000 десятин; на Кавказе - 1 район площадью 200 000 десятин; в Западной Сибири -2 района площадью 971 000 десятин; на Дальнем Востоке - 3 района площадью 1779 000 десятин.
В связи с этим Г.А. Пятаков писал: «Разумеется, эти цифры являются лишь примерными..., показывающими ближайшие возможности. На самом деле возможных площадей для концессионирования значительно больше... Сейчас намечены наиболее легкие районы, требующие меньшей затраты капитала для своей эксплуатации. Но, в зависимости от вложения новых больших капиталов, сибирские площади могут быть расширены практически неограниченно. Чтобы организовать правильную работу только на упомянутых 39 участках, необходима затрата капитала в сумме, по очень грубым предварительным исчисленьям, до 175 млн руб., из коих на транспортные работы падает около 60%, т.е. 105 млн руб. Такая затрата капитала дает возможность интенсифицировать лесное хозяйство и установить лесопользование по сплошной лесосечной системе. При рациональном ведении хозяйства на указанных участках с затратой указанного капитала можно было бы ожидать ежегодный доход по самому приблизительному подсчету - 46 419 000 руб., тогда как в довоенное время (в 1913 г.) доход с указанных районов был всего 10 575 000 руб. Как видим, эти капитальные затраты еще очень незначительны и дают скромные результаты по сравнению с возможностями, на которые указывал проф. Озеров. Однако относительная прибыльность означенных затрат весьма значительна» [57].
В своей работе Г.А. Пятаков приводит результаты расчетов профессора Озерова, сделанных им в середине 90-х гг. XIX в., согласно которым, при правильной эксплуатации лесных богатств России, доходом от нее можно было бы покрыть половину государственного бюджета, т.е. доход составлял бы сумму, превышающую 1 млрд руб. Между тем весь доход от эксплуатации 155 млн десятин лесов Севера России составлял до первой мировой войны 20 коп. с десятины валового дохода и 12 коп. чистого, т.е. в сумме 31 миллион валового дохода и 18 600 тыс. чистого дохода [57].
За 1922-1927 гг. в Главконцесском поступило 112 заявок на получение лесных концессий, причем более половины (75 заявок) поступило в 1922-1924 гг. Всего было заключено 7 договоров лесной концессии и 6 из них - в этот же период [68].
Одной из главных причин привлекательности российской лесной промышленности того времени для иностранного капитала была ее высокая конкурентоспособность. В 1920-е гг продукция российских предприятий легко находила относительно быстрый и выгодный сбыт на мировых рынках.
Наибольшее внимание концессионеров привлекал северный край Европейской России: Кольско-Мурманский район, Онежский, Архангельский и район р. Печоры. Сибирь же для концессионеров-европейцев все еще оставалась страной неизвестного, и они опасались вкладывать туда свои капиталы. Американцы были мало знакомы с русским рынком, кроме того, имели ряд альтернативных источников древесины и поэтому с лесными концессиями в Россию не спешили. Не оправдались ожидания советского руководства и в отношении концессионного интереса к российским лесам со стороны «безлесной» Австралии [68].
Концессионирование в лесной промышленности России того времени осложнялось также проведением советской Россией в первой половине 20-х гг. тактической линии на недопущение японских предпринимателей к концессионным объектам Дальнего Востока в преддверии ожидаемых переговоров с Японией [58]. Оживление концессионной политики советского государства на Дальнем Востоке в 1925 - начале 1926 г. было связано с итогами Пекинской конференции (1925). На ней была подписана конвенция об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией, которой было предоставлено право на приобретение концессий в СССР Г681 В 1925 г. Дальревкомом были выпущены сборники «Лесные концессии» и «Горные концессии» в целях ознакомления возможных концессионеров с дальневосточными концессионными объектами. В частности, в сборнике «Лесные концесии» были приведены главнейшие условия сдачи лесных концессии в эксплуатацию в рамках этих условий в апреле 1927 г. был заключен договор с «Японским лесным синдикатом» сроком на 6 лет на эксплуатацию 1 100 000 га лесной площади в районе Амура, Охотска и Усть-Камчатска. Это была единственная за весь период нэпа лесная концессия на Дальнем Востоке. Просуществовала она до 1930 г. [68].
Организационные формы, которые принимали иностранные капиталовложения в СССР, были следующими: концессии («чистые» концессии), смешанные общества и приобретение иностранцами акций советских предприятий. Наиболее распространенными были первые две формы. Попытки привлечь иностранный капитал через покупку акций государственных обществ и трестов оказались не-
Иностранные предприниматели не верили в эффективность социалистической организации экономики. Они стремились следовать привычным способам зарабатывать деньги и создавали некие капиталистические оазисы». Поэтому самой популярной у иностранных предпринимателей формой приложения капиталов в советское время была концессия, обеспечивающая им наибольшую самостоятельность в оперативном отношении [68].
Следует отметить, что форма смешанного общества ничего не давала государству в смысле увеличения его доли доходов по сравнению с «чистой» концессией. Норма прибыли иностранных предпринимателей и так устанавливалась фактически самим государством зачастую на минимально приемлемом для них уровне, а иногда и ниже его. Основные параметры этой нормы, а следовательно и размер доли, присваивавшейся государством, определялись концессионным договором. В нем указывались размеры и проценты различных платежей и отчислений которые должен был производить концессионер. В случае, если бы норма его прибыли оказалась по мнению государства, чрезмерной, ее без нарушения договора можно было бы скорректировать путем увеличения ставок государственных, и особенно местных, налогов, акцизов, а также с помощью других многочисленных рычагов, которые держало
По политическим причинам основным местом развития лесных концессий стал европейский Север страны. Следует отметить, что существовавшая еще до революции необходимость концессионирования лесоразработок на Севере усугублялась в начале 20-х гг. тем обстоятельством, что за годы социальных катаклизмов и войны лесному хозяйству этого района был нанесен ущерб в размере 650 млн золотых рублей. В 1920 г. объем производства в лесопилении, являвшемся основной отраслью промышленности Архангельской губернии, составил только 6% довоенного [68].
В общей сложности на европейском Севере страны действовало шесть лесных концессионных предприятий. Большинство из них приняло форму смешанных обществ: «Руссанглолес», «Руссголландолес», «Русснорвеголес», а также советско-финское общество «Репола-Вууд» и советско-английское общество «Двинолес». Учредителями первых трех обществ выступили государственный трест «Северолес» с советской стороны и иностранные компании, которые разрабатывали лес на русском Севере еще до революции [68]. В 1914-1918 гг. эти компании продолжали лесозаготовки, хотя в связи с войной вывоз продукции практически прекратился. В результате скопились огромные объемы заготовленной древесины. После ее национализации в 1918 г. советское правительство предприняло попытку экспорта, однако возникла угроза наложения ареста на вывозимые лесоматериалы ввиду непризнания западными странами декретов о национализации иностранной собственности. Тогда было решено заключить соглашения с бывшими английскими и голландскими собственниками леса [68].
К началу 1922 г. удалось выработать основные положения будущих соглашений. Они предусматривали формальный отказ иностранных фирм от всех прав собственности в России взамен на реституцию им доли их бывшего имущества (35-40% в первом случае и 20-30% - во втором), причем вся эта доля шла в оплату акционерных капиталов смешанных обществ, учреждаемых этими фирмами совместно с трестом «Северолес». Участие советской стороны в капиталах смешанных обществ выражалось в выделении им в пользование лесных массивов и по одному неработающему лесопильному заводу. Аналогичное соглашение было тогда же подписано и с норвежцами [57].
В соответствии с договорами лесной концессии, заключенными советским правительством с «Руссанглолесом» и «Руссголландолесом» в марте 1923 г., первое общество получило в концессию Помоздинское лесничество площадью 1 017 930 десятин леса (из них удобные площади - 954 025 десятин) и Конецгорское лесничество площадью 238 341 десятин (удобные площади - 209 057 десятин); второе общество получило в концессию Вычегодское лесничество площадью 1 268 693 десятин (удобные площади - 1 172 462 десятин) и Черевковское лесничество площадью 265 536 десятин (удобные площади - 230 917 десятин) [57]. По договору с «Русснорвеголес» от 10 октября 1923 г. была выделена в концессию площадь в 2 млн десятин по бассейну р. Онеги [68].
В рамках концессионных договоров обществу «Руссанглолес» был передан лесозавод № 29 по правому берегу р. Кузнечихи в окрестностях Архангельска (до национализации - лесозавод Шалита), «Руссголландолесу» - лесозавод № 23 по левому берегу р. Маймаксы, «Русснорвеголесу» - онежские лесозаводы № 32 и 34 [68].
Общество «Руссанглолес» взяло на себя обязательство по договору лесной концессии пустить выделенный завод в действие и переоборудовать его, чтобы он мог полностью обеспечить переработку пиловочной древесины, отпускаемой с концессионной площади. Общество «Руссголландолес» приняло на себя обязательство переоборудовать полученный им завод либо выстроить новый, чтобы полностью обеспечить переработку возможной к отпуску древесины [68].
В каждом из этих трех обществ 50% акций принадлежало «Северолесу», а 50% - иностранным капиталистам: (в «Руссанглолесе» - Лондонской и Северной торговым компаниям, в «Руссголландолесе» - анонимному обществу лесной торговли (бывшее «Альциус и К°»), в «Русснорвеголесе» - консорциуму норвежских фирм «Бакке и Вагер», «Бакке и Виг» и «Прютц и К0»).
Центральные правления каждого общества, находившиеся в Лондоне или в Осло, состояли из восьми человек, из них половина, включая председателя, были представителями советской стороны. Однако многие советские члены правления лишь по совместительству работали в акционерных обществах, выполняя основную работу в других заграничных органах СССР. Помимо контор в Архангельске и Онеге, общества имели представительства в Москве и Петрограде [68].
Лесные смешанные общества с энтузиазмом взялись за работу и в первые же год-полтора затратили значительные средства на пуск лесопильных заводов, устройство лесных бирж и т.д. Достаточно сказать, что, помимо значительной части акционерных капиталов (общий размер 6 млн руб.), к 1926 г. общества вложили в дело более 15 млн руб., привлеченных в виде кредитов [68].
В 1924-1925 гг. были достигнуты наибольшие успехи концессионерами в лесах Севера европейской части России. На «Руссанглолес», «Русснорвеголес» и «Руссголландолес» приходилось тогда около 16% всех лесозаготовок на европейском Севере, а в Коми области - даже до 20% всех лесозаготовок. В середине 1920-х гг. на долю смешанных лесных обществ приходилась 1/4 всего северного лесоэкспорта [68].
Наиболее крупные операции производственного и внешнеторгового характера осуществляла концессия «Русснорвеголес». В 1925-1926 гг. она вывезла леса на 1,7 млн руб. Всего предприятия этих концессий производили в год более 350 тыс. из пиломатериалов, большая часть которых шла на внешний рынок [68].
Вместе с тем уже в начале деятельности смешанные общества столкнулись с серьезными трудностями и были вынуждены в 1928-1929 гг. прекратить свою работу. Насколько серьезным иностранные участники обществ считали ухудшение условий своей деятельности, видно из такого факта. Если в самом начале 1924 г. общество «Руссанглолес» просило советское правительство о предоставлении ему дополнительных лесных площадей, то в мае следующего года полпред во Франции Л.Б. Красин уже сообщал в НКИД СССР: «На днях у меня были представители лесных смешанных обществ, имеющих у нас концессии - «Руссанглолеса», «Русснорвеголеса», «Руссголландолеса». Они заявляют о невыгодности работы в СССР и о намерении своем отказаться от концессий» [68].
Германская концессия «Мологолес» и японская концессия «Японский лесной синдикат», действовавшая в 1926-1930 гг. в Приморье, были концессиями «чистого» типа, занимавшимися лесоразработками в России в то время. Согласно подписанному в 1923 г. с «Мологолесом» договору, концессионеру предоставлялось право использовать лесные площади свыше 1 млн га (на территориях нынешних Ленинградской и Новгородской областей) и вырубать ежегодно 5 тыс. десятин леса [15]. В свою очередь, концессионер был обязан [68]:
1) в течение первого года приступить к постройке и в течение второго года закончить и пустить в ход один или несколько лесопильных заводов, общим количеством в шесть рам;
2) в течение первых двух лет построить шпалопропиточный завод производительностью в 1 000 000 шпал ежегодно;
3) в течение первых двух лет оборудовать и пустить в ход до 10 заводов для химической переработки пней;
4) по истечении 10 лет построить по требованию правительства дополнительный лесопильный и целлюлозный завод.
По сообщениям прессы того времени (газета «Берзен Курьер» от 31 марта 1926 г.), концессия «Мологолес» открыла фабрику ящиков производительностью 1 800 штук в день, ежедневно отгружала 150 вагонов леса, на концессии работало три крупных лесопильных завода. На их сооружение было затрачено 2,5 млн руб. еще 1 млн руб. - на железнодорожное строительство [68].
В 1924-1925 г. оборот концессии «Мологолес» составил 14,5 млн руб., из которых одной попенной платы было внесено в казну 1 430 тыс. руб., а все виды платежей в пользу советского государства составили 2 591 тыс. руб. [68].
Существовала еще одна форма совместного предпринимательства по извлечению доходов из леса России, которую можно смело рассматривать как форму лесной концессии. Речь идет о долгосрочном соглашении между советским и иностранным контрагентами на экспорт из СССР нераспиленного леса и обработку его на заграничных заводах иностранного партнера. При этом последний финансировал заготовку и транспортировку леса, а также реализацию пиломатериалов. Такова была принципиальная схема организации обществ «Двинолес» и «Репола-Вууд» [68].
Государственный трест «Двинолес» заключил договор с иностранными фирмами для разработки и эксплуатации лесных массивов в районе Западной Двины и ее притоков. Основной капитал был определен в 100 000 фунт. ст. Правительству принадлежал 51% акций, иностранной группе - 49%. Никаких промышленных предприятий в пределах СССР общество не имело. Распиловка леса производилась в Риге. Ежегодная заготовка была определена в 8 млн куб. фут. Договор бывшей Автономной Карельской ССР с обществом «Репола-Вууд» имел целью разработку лесов Карелии, располагающихся по водной системе протекающих в Финляндию рек Туулиоки и Лиекса. Карелия принимала на себя заготовку леса и сплав его до границы Финляндии. Общество же обязалось построить в Финляндии лесопильный завод, с годовым производством в 6-7 тыс. стандартов, принимать на границах Финляндии заготовленные Карелией бревна и доставлять их на лесопильный завод в Финляндии. Общество обязалось производить распиловку бревен, продажу и выполнение других связанных с этими операциями действий, уплачивать Карелии причитающиеся последней суммы за бревна и предоставлять денежные средства, необходимые для выполнения связанных с договором операций по заготовке и сплаву [68].
Договор с «Репола-Вууд» был заключен в 1924 г. сроком на 10 лет. Для выполнения договора общество купило в Финляндии лесопильный завод, построенный в 1918-1919 гг. на 12 рам с годовой производительностью около 20 тыс. стандартов, т.е. гораздо большей мощности, чем было предусмотрено договором. Капитал образованного акционерного общества «Репола-Вууд» составлял 3 млн финских марок. В работе [68] приводятся сведения о том, что приобретенный обществом лесопильный завод являлся одним из образцовых в Финляндии и был снабжен новейшими для того времени техническими усовершенствованиями.
Реализованная «Репола-Вууд» и «Двинолесом» форма лесной концессии или совместной хозяйственной деятельности в лесной отрасли оказалась наиболее устойчивой по сравнению с «чистой» концессией и смешанными обществами первого типа. Очевидная причина - максимально возможная автономия от негативного воздействия тех условий, в которые был поставлен иностранный капитал в СССР. Только за вторую половину 1929 г. концессия «Репола-Вууд» продала пиломатериалов на внешний рынок на 18,5 млн финских марок, что дало, за вычетом различного рода издержек, чистой прибыли 14,5 млн марок. Общества действовали в течение всего договорного срока: «Двинолес» - до 1929 г., а «Репола-Вууд» - до 1933 г. [68].
По данным [58], именно в лесные концессии было вложено в первой половине 1920-х гг. больше всего иностранных капиталов. Если международный капитализм к середине 1925 г. во все концессии на территории советской России вложил 32 млн руб., то на лесную промышленность пришлась почти половина - 14 млн руб. Уже в 1924-1925 гг. инвестиции в лесные концессии составили 85% всех затрат концессионеров страны, а стоимость валовой продукции лесных концессий превысила 65% всей валовой продукции концессионных предприятий СССР.
Тем не менее, с точки зрения концессионеров, за все время своего существования лесные концессии, действовавшие на территории СССР, были убыточными для западных партнеров. Общая сумма убытков по всем лесным концессиям за период с 1922 по 1926 гг. составила примерно 3 278 тыс. руб. [58]. Советское правительство, напротив, оставалось в выигрыше, прежде всего по валютным поступлениям. Одним из источников служили валютные инвестиции иностранных партнеров по смешанным лесным обществам, другим - доходы от экспорта лесоматериалов. Например, только за 1924/25 г. финансовый год лесными концессионными предприятиями было экспортировано леса на сумму 11 250 000 руб. [68].
Экспорт лесоматериалов из России с 1925 г. стал убыточным, как и вывоз практически всех других товаров из СССР, и нуждался в государственных субсидиях. В одном из своих выступлений Ф.Э. Дзержинский говорил, что лучше из государственных средств дать один, полтора или два миллиона рублей для поддержания экспорта леса, чем лишиться поступления валюты от концессионеров и смешанных обществ [68]. Кроме того, лесные концессии приносили казне немалый доход в виде попенной платы, различных платежей, налогов и т.д. В 1928 г. платежи правительству по лесным концессиям за все время их действия составили 16 384 тыс. руб. Стоимость заготовленных лесных материалов за все время действия концессий в 1928 г. составила 29,5 млн руб., из которых на долю экспорта приходилось 27 млн руб.[58].
Сюда не включена стоимость древесины, заготовленной концессией «Мологолес» в 1925/26 г., которая была полностью реализована на внутреннем рынке за рубли. Дело в том, что заготавливаемый концессионными предприятиями лес с нетерпением ожидали на внутреннем рынке страны. В условиях безработицы в СССР того времени большое значение имели рабочие места, создаваемые лесными концессиями. В 1926/27 г. общее число рабочих и служащих, занятых на лесных концессиях [58], составляло 33 300 чел. (из рабочих: постоянных - 3 000 чел., сезонных - 29 000 чел., служащих -1 100 чел., из них 50 иностранцев).
Выгоды для советского государства от деятельности лесных концессий были столь очевидны, что в 1924 г. Политбюро партии большевиков создало специальную комиссию, призванную разработать меры по их спасению. Однако эти меры либо остались нереализованными, либо были недостаточными. В результате в 1925-1926 г. произошло резкое сокращение экспорта и общего оборота лесных концессий. В 1926 г. на концессии пришлось только 6,5% лесозаготовок и около 17% производства пиломатериалов Архангельской губернии [58].
В 1927-1928 г. лесные концессии начали свертывать свою деятельность, а на следующий год самоликвидировались: смешанные общества - путем переуступки иностранными участниками своих долей акционерного капитала советскому пайщику - тресту «Северолес», «Мологолес» - путем выкупа концессии государством.
По мнению разных исследователей, быстрый закат политики привлечения иностранных инвестиций в лесную промышленность СССР путем передачи лесов в концессию был закономерен. Причем это касалось не только лесных концессий, но и всей концессионной политики правительства СССР того времени. Крайне тяжелое состояние экономики страны после гражданской войны не может объяснить это полностью. Неубедительно выглядит также объяснение в виде практической невозможности нормального функционирования капиталистического производства в условиях централизованной директивно-плановой экономики [68]. Причины неуспеха гораздо глубже.
В экономике страны того времени было множество факторов, затруднявших деятельность концессий: низкая производительность труда при сравнительно больших общих расходах на оплату рабочей силы, транспортные трудности и высокая стоимость аренды железнодорожных вагонов для обеспечения перевозок, завышенный для концессионеров курс советской валюты и высокие таможенные тарифы. Всего этого было достаточно, чтобы отбить у иностранных инвесторов всякую охоту вкладывать капиталы именно в советскую экономику.
Массу трудностей для концессионеров создавало положение, при котором основные условия деятельности иностранного капитала определялись непривычным для него внеэкономическим путем, тогда как коммерческую оценку этой деятельности давал все же рынок - внутренний и тем более внешний. Далеко не всем концессионерам удавалось одновременно и одинаково хорошо служить «двум господам» со столь разными требованиями - рынку и плановой экономике России того времени.
Существенную негативную роль играл и субъективный революционный фактор, состоявший в том, что, как бы ни менялась общая линия в концессионном вопросе, в партийных и профсоюзных органах разного уровня постоянно сохранялось предубеждение по отношению к действовавшему в СССР иностранному капиталу [68]. Можно предполагать, что в то время существовали два мотива подобного отношения к концессиям: защита ведомственных интересов и продолжение «личных» гражданских войн против внутренней и мировой буржуазии.
Иллюстрацией к сказанному могут служить выводы, к которым пришла комиссия Политбюро по концессиям относительно причин малой успешности политики привлечения заграничного капитала, подробно изложенным в работе [58]:
1) крайне осторожное заключение концессионных договоров в связи с боязнью, что концессионные предприятия могут представлять опасную конкуренцию предприятиям нашей возрождающейся промышленности;
2) включение в концессионный договор требований, не соразмерных с возможностями концессионных предприятий;
3) недоверчивое, придирчивое, иногда враждебное отношение местных органов к концессионным предприятиям;
4) большие накладные расходы на заработную плату и включение в отдельных случаях в коллективные договоры других несколько преувеличенных требований;
5) слишком большая длительность концессионных переговоров. Справедливости ради следует отметить, что в случае лесных
концессий негативное отношение к ним зачастую оказывалось оправданным: нередко в погоне за прибылью концессионеры хищнически вырубали леса вдоль рек и сплавных путей, нарушали договоры, нечетко выполняли финансовые обязательства [68].
Если по сравнению с производительностью труда рабочая сила в СССР и так была дорогой, то концессионерам она обходилась еще дороже. Это положение вполне соответствовало политике центральных органов профсоюзов в отношении концессионеров: к ним следовало «предъявлять более повышенные требования в сравнении с теми, которые предъявляются к госпредприятиям». В результате зарплата рабочих у концессионеров, по данным профсоюзного работника Н.П. Богданова, писавшего в те годы по этой теме, была на 15-20% выше, чем на государственных предприятиях.
Кроме того, у концессионеров были намного выше отчисления в фонд социального страхования, причем, если государственная промышленность всегда имела по этим отчислениям задолженность, то концессионеры обязаны были вносить платежи точно в срок. По требованию рабочих в коллективные договоры включались также обязательства строить жилье, столовые, прачечные, диспансеры, профессиональные училища, детские сады и т.д. Если учесть, что большинство концессий успели проработать всего несколько лет и находились еще в инвестиционном цикле, многие из этих требований профсоюзов подчас ставили под вопрос саму возможность выживания концессий [68].
Действительно, концессионные переговоры обычно длились очень долго, в некоторых случаях годами (как, например, в случае договора с «Японским лесным синдикатом»). Для утверждения подписанных документов правительством страны требовалось по полгода и более. В подобных условиях в особо невыгодном положении оказывались мелкие и средние инвесторы [68].
Особое место в ряду причин незначительных успехов лесных концессий в России 1920-х гг. занимают упомянутые выше неблагоприятные интервалютные отношения, а также трудности концессионеров, связанные с получением кредита. Дело в том, что официальный российский курс рубля в середине 1920-х гг. был 9,4 рубля на 1 фунт стерлингов, тогда как на вольном валютном рынке России за 1 фунт давали 14-15 руб. [68].
В 1926 г. российский червонец перестал размениваться на золото и валюту на частном валютном рынке. С 1928 г. был введен запрет на вывоз червонца за пределы СССР. С тех пор червонец превратился в закрытую национальную валюту и уже нигде не котировался. Эта ситуация создавала массу сложностей при пересечении капиталом советской границы в обоих направлениях. При ввозе капитала в СССР иностранные предприниматели теряли значительные суммы на операциях по обмену иностранной валюты на червонцы из-за завышенного курса рубля.
В резолюции комиссии Политбюро партии большевиков, перечислявшей причины «сравнительно незначительных успехов нашей концессионной политики», предлагалось указать и такую: «Высокая валютная котировка червонного рубля, что сыграло решающую роль в убыточности лесоэкспорта концессионеров в период денежной реформы» [68].
Следует сказать также, что лесные общества-концессионеры особо пострадали от внезапного повышения в начале 1924 г. курса червонца по отношению к фунту стерлингов сразу на 18%. Это изменение курса, отмечалось в письме представителя ВСНХ в Лондоне Н.Н. Вашкова народному комиссару внешней торговли Красину от 27 марта 1924 г., внесло в инвестиционные, кредитные и иные расчеты смешанных лесных обществ «радикальное расстройство» [68].
Как и многие другие концессионные предприятия, смешанные лесные общества страдали и от политики сжатия эмиссии червонного рубля, проводившейся для поддержания его курса. «Мало того, - писали Н.Н. Вашкову директора «Руссанглолеса» 25 марта 1924 г., - в настоящее время даже по низкому курсу (имеется в виду курс фунта стерлингов) нельзя достать червонцев в количестве, достаточном для оплаты текущих работ, попенной платы, налогов и др., так что конторы нашего общества совершенно вопреки своему желанию могут оказаться неисправными. Смешанные общества могут оказаться при условиях, подобных вышеизложенному, в совершенно безвыходном положении...» [68].
Характерным слабым местом лесных концессий была хроническая нехватка собственных оборотных средств [58], ставившая успешность и устойчивость работы лесных концессионных предприятий в жесткую зависимость от кредита, удорожавшая и, соответственно, делавшая менее конкурентоспособной их продукцию. В 1926 г. (7 сентября) это слабое место превратилось в точку излома, ибо в тот день Совет Народных Комиссаров СССР принял постановление, в котором кредитование концессионеров советскими банками признавалось по общему правилу нецелесообразным [58].
Последовавшее затем новое постановление СНК СССР от 17 мая 1927 г. о кредитовании банками СССР концессионных предприятий, принятое в отмену постановления от 7 сентября 1926 г., не меняло сколько-нибудь существенно положение. Кредитный ресурс был закрыт для концессионеров [58].
Вопрос о привлечении иностранных финансовых организаций к работе в СССР был поставлен Народным комиссариатом по финансам (Наркомфином) перед правительством страны еще в июле 1925 г. Однако это предложение, осуществление которого могло бы придать импульс концессионной политике, реализовано не было [58].
Наряду с внутренними факторами в истории концессионного дела в СССР большую роль сыграли и внешние факторы. Ограничимся указанием на наиболее важные. С политической точки зрения первое время доминировала проблема непризнания советского государства капиталистическим миром. Добиваясь признания, советское правительство, со своей стороны, довольно активно использовало тактику концессионного бойкота для нажима на правительства западных стран.
Проблемы взаимоотношений Советской России с Англией и Францией сказывалась и на советско-германском сотрудничестве: Германия опасалась брать в России концессии без оглядки на страны-победительницы. Установление дипломатических отношений между СССР и странами Запада в 1924-1925 гг., а также заключение ряда экономических соглашений создали определенную договорно-правовую базу экономического сотрудничества СССР с европейскими государствами. Вместе с тем как политические, так и экономические отношения между ними на всем протяжении 20-х гг. оставались весьма неустойчивыми.
Большую роль сыграла неурегулированность вопроса о национализированной иностранной собственности в России. Эта проблема стала еще одним серьезным препятствием для привлечения иностранного капитала в СССР.
Тактика «концессионного бойкота» была сформулирована в резолюции Гаагской конференции, принятой 20 июля 1922 г. В резолюции говорилось: «Конференция обращает внимание всех представленных здесь правительств на желательность, чтобы все правительства не поддерживали своих подданных в их попытках приобрести в России имущество, ранее принадлежавшее иностранным подданным и конфискованное после 1 ноября 1917 г....» (цит. по работе: Донгаров А.Г. Иностранный капитал в России и СССР // М., 1990. С. 150 [68]).
Это обязательство выполнялось довольно строго и заметно сузило возможность советской концессионной политики.
Другой сильнейший удар по концессионной политике СССР нанесла нерешенность проблемы аннулированных после революции долгов. В отместку западные банки заявили о своем несогласии финансировать концессионные предприятия СССР.
По большей части не способствовала успеху советской концессионной политики и та мировая хозяйственная конъюнктура, на фоне которой она осуществлялась. Без учета Соединенных Штатов Америки, не имевших особой нужды в российском рынке и незнакомых с ним, финансовое положение других потенциальных инвесторов в советскую экономику было, по крайней мере до середины 1920-х гг., довольно затруднительным. Европейский рынок свободных капиталов дополнительно сжимался для России необходимостью выплат по американским займам, а также задачами послевоенной реконструкции народного хозяйства стран Европы [58].
Большой урон концессионной политике в лесном деле нанесла обозначившаяся уже в 1925 г. тенденция к снижению мировых цен и спроса на древесину, равно как и на продукцию других основных концессионных предприятий в СССР - горнодобывающих и золотопромышленных. Эта тенденция развивалась до конца 1920-х гг. и не могла не усилиться в период мирового экономического кризиса. Потеря рынков, на которых концессионеры получали валютную выручку, и общее расстройство мирового капиталистического хозяйства в годы «великой депрессии» подвели черту с международно-экономической точки зрения под развитием концессионного дела в СССР.
4.4. От платного пользования лесом - к плановой заготовке и распределению лесной продукции
Лесоводы на состоявшихся в 1917 г. первом и втором съездах (в апреле и сентябре) решительно высказались за национализацию лесов. Выступивший на втором съезде Г.Ф. Морозов говорил, что лес должен принадлежать только государству и только государство должно быть хозяином в нем. Право государства вести лесное хозяйство является принципиальным вопросом для лесоводов России, и это право подтверждено уроками и фактами истории лесного хозяйства в России и в мире. Эти факты доказали право государства вести лесное хозяйство, потому что лес принадлежит всему народу и только государство может целесообразно распоряжаться им, потому что оно представляет общность интересов народа.
По мнению М.М. Орлова, государство должно стремиться к наибольшей доходности лесного хозяйства, чтобы не ставить под сомнение в общественном сознании саму идею государственной собственности на леса и экономической эффективности государственного лесного хозяйства.
В 1917 г. в России был принят Декрет о земле. Второй Всероссийский съезд Советов 26 октября (8 ноября) 1917 г. провозгласил переход всех недр, земли, лесов и вод в собственность народа. Частная собственность на лес была ликвидирована.
К концу 1921 г. разруха в лесном хозяйстве, как и во всем хозяйстве страны, достигла уровня национальной катастрофы. Дореволюционные законодательные нормы были отвергнуты, а новые не были созданы. Заработная плата была так низка, что не служила стимулом для работы.
Самовольные порубки или, как их еще сейчас называют, незаконные лесозаготовки, достигли промышленных масштабов.
Санкционированные новой властью лесозаготовки носили опустошительный характер в результате национального энергетического (топливного) кризиса и примата сиюминутной нужды.
Борьба с лесными пожарами практически была остановлена. Леса переходили в распоряжение государственных учреждений, которые не могли организовать экономически эффективное лесное хозяйство в связи с отсутствием профессиональных знаний и опыта. Возник системный кризис лесного хозяйства [12].
В сентябре 1922 г. лесосечный фонд был изъят из ведения ВСНХ, и распределение его было вверено межведомственной лесосечной комиссии при Народном комиссариате земледелия (НКЗ). 31 января 1923 г. было принято постановление Совета труда и обороны о порядке отпуска и оплаты леса, восстановлены таксы 1914 г. [12, 22].
Отказавшись по идеологическим соображениям от новой экономической политики, которая фактически спасла от голодной смерти десятки миллионов россиян после нескольких лет военного коммунизма, руководство страны избрало командно-административный метод решения социально-экономических задач национального развития. Коммунистическая идеология построения нового социально справедливого общества была противопоставлена объективным законам товарно-денежных отношений и материальных стимулов к труду. Отражением сложившейся ситуации в лесном секторе стал утвержденный в 1928 г. Наркомторгом первый план лесоснабжения в виде сводного баланса и плана распределения лесных материалов. С этого времени начался новый, чрезвычайно важный этап развития лесного хозяйства и лесной промышленности страны [5].
В первые годы Советской власти древесину заготавливали без ограничений. Действовали таксы 1914 г. для бывших казенных и удельных лесов, причем при отпуске древесины из бывших частновладельческих лесов применяли таксы соседних казенных или удельных лесов с прибавлением средней наддачи (надбавки) на торгах в 1914 г. [22, 24, 67].
Льготный отпуск древесины крестьянам и общественным потребителям был предусмотрен Законом о лесах 1918 г., Лесным кодексом 1923 г. и другими актами.
В начале 1923 г. было принято постановление «О порядке отпуска леса на корню», согласно которому вводили платный отпуск леса по таксе. Ранее, 12 июля 1922 г., был издан Декрет СНК РСФСР «Об установлении цен на древесину», предусматривающий плату за лес на корню.
Затем Совнарком СССР утвердил для пяти лесотаксовых зон страны средние таксы на древесину, отпускаемую на корню колхозам и местному населению, и обязал совнаркомы автономных республик и исполкомы областей (краев) разработать дифференцированные таксы, учитывая расстояния вывозки.
Новые лесные таксы были приведены в соответствие с фактической стоимостью древесины по сортаментам в каждом районе.
Это позволило существенно поднять долю лесного в общереспубликанском доходе с 15,6% в 1923/24 г. до 22,5% в 1924/25 и до 23,5% в 1925/26 г. [12].
Следует отметить, что в 1918-1930 гг. вопрос о пересмотре лесных такс был одним из наиболее злободневных. Он широко обсуждался на страницах изданий, на съездах и совещаниях специалистов лесного хозяйства.
Поиски оптимальных решений относительно принципов, поясов, разрядов и ставок лесных такс усложнялись конъюнктурой снабжения народного хозяйства лесными материалами с часто меняющимися на них ценами [12].
Национализация лесов в 1918 г., по существу, определила передачу государству лесной ренты, ранее изымавшейся в частновладельческих лесных дачах их владельцами. Появилась надежда, что значительная часть ее вернется в лесное хозяйство для расширенного воспроизводства лесных ресурсов [22, 67].
Одной из главных задач Народного комиссариата финансов с первых лет Советской власти было изыскание способов всестороннего увеличения доходов. В связи с этим к лесному хозяйству предъявлялось требование максимизации лесного дохода.
Вырученные суммы шли на реализацию общегосударственных планов. Отказ от распорядительных принципов лесоснабжения в начале 20-х гг. и введение платежей за древесину резко увеличило лесной доход. Если в 1918-1921 гг. лесной доход практически не поступал, то в 1922/23 г. он составил 24,5 млн руб., а в 1923-1924 г. уже 56, 1 млн руб.
Принятым в 1923 г. Лесным кодексом устанавливалось, что стоимость лесных материалов на корню определяется таксами. Таксы составлялись губернским земельным управлением на основании инструкции соответствующего (так было записано в Кодексе) народного комиссариата земледелия и с заключением губернского экономического совещания. После этого лесные таксы утверждались Советом труда и обороны. Древесина, предназначенная к отпуску из лесов общегосударственного значения, продавалась губернским лесным органам соответствующего народного комиссариата земледелия без торгов по таксам на корню [58].
Лесной доход распределялся следующим образом: в общегосударственный бюджет поступает 60%, в местный бюджет - 30%, и 10% отчисляется на улучшение материального положения работников лесного хозяйства; от побочного пользования 90% - в местный бюджет и 10% - работникам [12].
По губерниям, выполняющим годовое задание по лесному доходу с превышением, отчисления от суммы превышения увеличиваются в местный бюджет с 30 до 45% и на улучшение материального положения работников лесного хозяйства - с 10 до 15% [12].
В 1925/26 хозяйственном году от продажи леса на корню по РСФСР было получено 150,4 млн руб., при средней продажной цене 1 р. 57 коп. и таксовой 95 коп. за 1 м3. Пересмотр лесных такс проводили с 1925 по 1928 гг. В 1925 г. была издана инструкция по пересмотру такс, на основании которой были составлены новые таксы. Методика их составления, по существу, осталась прежней [12].
В результате введения новой инструкции для отпуска древесины лесной доход с 1923/24 по 1929/30 гг. возрос с 56,1 до 272,2 млн руб. (с учетом увеличения объемов заготовки) и существенно пополнил общегосударственные накопления.
Ни в одном из районов России расходы не превышали доходов от лесного хозяйства. В связи с необходимостью перераспределения народного дохода в пользу индустрии, а также прочими экономическими и политическими причинами, постановлением ЦИК и СНК СССР от 2 сентября 1930 г. было отмечено взимание попенной платы за древесину на корню, получаемую учреждениями и организациями государственного сектора [12].
Сложившаяся практика бесплатного пользования лесными ресурсами не отвечала принципам рационального ведения лесного хозяйства. Об этом говорили еще члены Общества содействия развитию лесного хозяйства в 1833 г. Законы развития экономики и интересы лесного хозяйства требовали восстановления платного отпуска древесины на корню.
В 1930 г. лесничества начали преобразовывать ъ леспромхозы. Это привело к истреблению водоохранных и почвозащитных лесов, поскольку они были наиболее доступны для лесозаготовок. Лесные ресурсы, неравномерно распределенные на территории России, уже и без того были сильно истощены, особенно в Европейской части России Правительство было вынуждено уже в 1931 г. провести разделение лесов на зоны лесопромышленного и лесокультурного назначения с передачей последней в ведение Наркомзема СССР [12].
Управление лесами водоохранной зоны (куда вошли все лесные массивы, расположенные в бассейнах Волги, Дона, Днепра, Урала и верхнего течения Западной Двины, а также леса Винницкой и Одесской областей Украинской ССР на площади более 50 млн га) было передано специально организованному Главному управлению лесоохраны и лесонасаждений при СНК СССР. Были введены запретные полосы шириной от 3 до 20 км вдоль перечисленных рек. Рубка леса в этих полосах была запрещена под страхом уголовной ответственности [12].
Уроки реформ 1930-1935 гг. показывают, что объединение лесного хозяйства и лесной промышленности ведет к подавлению лесоводственных устоев, ослаблению контроля за использованием лесных ресурсов, усилению нерациональности лесопользования, снижению качества лесов. На конец 1940 г. в ведении Главохраны находилось 4,3 млн га не покрытых лесом площадей, из них 1,4 млн га требовали искусственного облесения. Из приведенных в известность к 1940 г. 948 млн га лесов 79,2% составляли лесопромышленные (резервные и эксплуатационные), 11% - леса местного значения, включая колхозные и совхозные, 7,5% - водоохранные и почвозащитные, 1,8% - заповедные, курортные, городские, учебно-опытные и особого назначения, вместе взятые [12].
Из 246,1 млн м3 древесины, .заготовленной в целом по стране в 1940 г. - 59% (145,5 млн м3) было срублено в водоохранных лесах, преимущественно в северных и восточных районах Европейской части России. При этом на долю сплошных рубок приходилось 44% общего количества заготовленной в водоохранных лесах древесины [12].
До 1930 г. попенная плата в СССР (подобно тому, как это было в дореволюционной России) основывалась на рыночных принципах, в зависимости от спроса и предложения на отдельных рынках. Удельный вес попенной платы в себестоимости 1 м3 древесины круглого леса в конце 20-х гг. был равен 33%.
В 1930 г. взимание попенной платы за древесину было отменено в целях скрытой дотации лесной промышленности при переходе последней на индустриальные формы организации производства.
С 1 января 1932 г. на базе лесопромышленной зоны, находящейся в ведении ВСНХ, был создан Народный комиссариат лесной промышленности, введена плата за лес на корню для всех лесозаготовителей, кроме основных (народные комиссариаты здравоохранения, путей сообщения, Наркомлес), был отменен льготный и бесплатный отпуск древесины местному населению, а также и древесины для общественных надобностей [22].
В период индустриализации страны научные основы организации лесного хозяйства стали считаться тормозом для получения из лесодревесины планового количества и качества. Поэтому сначала пытались пересмотреть основные теоретические положения лесоустройства, а затем стали отрицать роль и значение принципов непрерывности и равномерности лесопользования в границах отдельных предприятий для обеспечения устойчивой доходности. Регулятором объемов лесопользования стала «плановая» потребность в лесоматериалах. Все научные основы лесопользования были искажены. Лесосеки размещались с учетом получения наиболее качественной древесины и возможного приближения к пунктам или транзитным путям транспорта. Организация отпуска леса не увязывалась с задачами правильного ведения лесного хозяйства, и все вопросы лесопользования в основном были подчинены кратковременным лесозаготовительным интересам. В результате произошла первая крупная реорганизация структуры управления лесами в России после революции 1917г.: лесному хозяйству были законодательно приданы функции лесозаготовительного ведомства, что и было оформлено в виде слияния лесного хозяйства и лесной промышленности.