ГЛАВА VII О НОВЫХ ГОСУДАРСТВАХ, ПРИОБРЕТАЕМЫХ ЧУЖИМ ОРУЖИЕМ ИЛИ МИЛОСТЬЮ СУДЬБЫ Тогда как тем, кто становится государем милостью судьбы, а не благодаря доблести, легко приобрести власть, но удержать ее трудно. Как бы перелетев весь путь к цели, они сталкиваются с множеством трудностей впоследствии. Я говорю о тех гражданах, которым власть досталась за деньги или была пожалована в знак милости. Такое нередко случалось в Греции в городах Ионии и Ге- леспонта, куда Дарий назначал правителей ради своей славы и безопасности; так нередко бывало и в Риме, где частные лица добивались провозглашения себя императора- ми, покупая солдат. В этих случаях государи всецело зависят от воли и фортуны тех, кому обязаны властью, то есть от двух сил крайне непостоянных и неприхотливых; удержаться же у власти они не могут и не умеют. Не умеют от того, что человеку без особых дарований и доблести, прожившему всю жизнь в скромном звании, негде научиться повеле- вать; не могут оттого, что не имеют союзников и надеж- ной опоры. Эти невесть откуда взявшиеся властители, как все в природе, что нарождается и растет слишком скоро, не успевает пустить ни корней, ни ответвлений, почему и гибнут от первой же непогоды. Только тот, кто обладает истинной доблестью, при внезапном возвышении сумеет не упустить того, что фортуна сама вложила ему в руки, то есть сумеет, став государем, заложить те основания, ко- торые другие закладывали до того, как достигнуть влас- ти. Обе эти возможности возвыситься -- благодаря доб- лести и милости судьбы -- я покажу на двух примерах, равно нам понятных: я имею в виду Франческо Сфорца и Чезаре Борджа. Франческо стал Миланским герцогом долж- ным образом, выказав великую доблесть, и без труда удержал власть, доставшуюся ему ценой многих усилий. Чезаре Борджа, простонародьем называемый герцог Вален- тино, приобрел власть благодаря фортуне, высоко вознес- шей его отца; но лишившись отца, он лишился и власти, несмотря на то, как человек умный и доблестный, прило- жил все усилия и все старания, какие были возможны, к тому, чтобы пустить прочные корни в государствах, добы- тых для него чужим оружием и чужой фортуной. Ибо, как я уже говорил, если основания не заложены заранее, то при великой доблести это можно сделать и в последствии, хо- тя бы ценой многих усилий зодчего и с опасностью для всего здания. Рассмотрев образ действия герцога, нетрудно убе- диться в том, что он подвел прочное основание под буду- щее могущество, и я считаю не лишним это обсудить, ибо не мыслю лучшего наставления новому государю. И если все же распорядительность герцога не спасла его круше- ния, то в этом повинен не он, а поистине необычайное коварство фортуны. Александр VI желал возвысить герцога, своего сына, но предвидел тому немало препятствий и в настоящем, и в будущем. Прежде всего он знал, что располагает лишь те- ми владениями, которые подвластны Церкви, но при всякой попытке отдать одно из них герцогу воспротивились бы как герцог Миланский, так и венецианцы, которые уже взяли под свое покровительство Фаэнцу и Римини. Кроме того, войска в Италии, особенно те, к чьим услугам мож- но было прибегнуть, сосредоточились в руках людей, опа- савшихся усиления папы, то есть Орсини, Колонна и их приспешников. Таким образом, прежде всего надлежало расстроить сложившийся порядок и посеять смуту среди государств, дабы беспрепятственно овладеть некоторыми из них. Сделать это оказалось легко благодаря тому, что венецианцы, в собственных интересах, призвали в Италию французов, чему папа не только не помешал, но даже со- действовал, расторгнув прежний брак короля Людовика. Итак, король вступил в Италию с помощью венециан- цев и с согласия Александра и, едва достигнув Милана, тотчас выслал папе отряд, с помощью которого тот захва- тил Романью, что сошло ему с рук только потому, что за ним стоял король. Таким образом Романья оказалась под властью герцога, а партии Колонна было нанесено пораже- ние, но пока что герцог не мог следовать дальше, ибо оставалось два препятствия: во-первых, войско казавшее- ся ему не надежным, во-вторых, намерения Франции. Иначе говоря он опасался, что войско Орсини, которое он взял на службу, выбьет у него почву из под ног, то есть либо покинет его, либо, того хуже, отнимет завоеванное; и что точно так же поступит король. В солдатах Орсини он усомнился после того, как, взяв Фаэнцу, двинул их на Балонью и заметил, что они вяло наступают; что же каса- ется короля, то он понял его намерения, когда после взятия Урбино двинулся к Таскане, и тот вынудил его отступить. Поэтому герцог решил более не расчитывать ни на чужое оружие, ни на чье-либо покровительство. Первым делом он ослабил партии Орсини и Колонна в Риме; всех нобилей, державших их сторону, переманил се- бе на службу, определив им высокие жалованья и, сооб- разно достоинствам, раздал места в войске и управлении, так что в несколько месяцев они отстали от своих партий и обратились в приверженцев герцога. После этого он стал выжидать возможности разделаться с главарями пар- тии Орсини, еще раньше покончив с Колонна. Случай представился хороший, а воспользовался он им и того лучше. Орсини, спохватившиеся, что усиление Церкви гро- зит им гибелью, собрались на совет в Маджоне, близ Пе- руджи. Этот совет имел множество грозных последствий для герцога,-- прежде всего, бунт в Урбино и возмущение в Романье, с которыми он, однако, справился благодаря помощи Французов. Восстановив прежнее влияние, герцог решил не дове- рять более ни Франции, ни другой внешней силе, чтобы впредь не подвергать себя опасности, и прибег к обману. Он также отвел глаза Орсини, что те сначала примирились с ним через посредство синьора Паоло -- которого герцог принял со всевозможными изъявлениями учтивости и одарил одеждой, лошадьми и деньгами,-- а потом в Синигалии са- ми простодушно отдались ему в руки. Так, разделавшись с главарями партий и переманив к себе их приверженцев, герцог заложил весьма прочное основание своего могу- щества: под его властью находилась вся Романья с гер- цогством Урбино и, что особенно важно, он был уверен в приязни к нему народа, испытавшего благодетельность его правления. Эта часть действий герцога достойна внимания и подражания, почему я желал бы остановиться на ней осо- бо. До завоевания Романья находилась под властью нич- тожных правителей, которые не столько пеклись о своих подданных, сколько обирали их и направляли не к согла- сию, а к раздорам, так что весь край изнемогал от гра- бежей, усобиц и беззаконий. Завоевав Романью, герцог решил отдать ее в надежные руки, дабы умиротворить и подчинить верховной власти, и с тем вручил всю полноту власти мессеру Рамиро де Орко, человеку нрава резкого и крутого. Тот в короткое время умиротворил Романью, пре- сек распри и навел трепет на всю округу. Тогда герцог рассудил, что чрезмерное сосредоточение власти больше не нужно, ибо может озлобить подданных, и учредил, под председательством почтенного лица, гражданский суд, в котором каждый год был представлен защитником. Но зная, что минувшие строгости все-таки настроили против него народ, он решил обелить себя и расположить к себе под- данных, показав им, что если и были жестокости, то в них повинен не он, а его суровый наместник. И вот од- нажды утром на площади в Чезене по его приказу положили разрубленное пополам тело мессера Рамиро де Орко рядом с колодой и окровавленным мечом. Свирепость этого зре- лища одновременно удовлетворила и ошеломила народ. Но вернемся к тому, от чего мы отклонились. Итак, герцог обрел собственных солдат и разгромил добрую часть тех войск, которые в силу соседства представляли для него угрозу, чем утвердил свое могущество и отчасти обеспечил себе безопасность; теперь на его пути стоял только король Франции: с опозданием заметив свою оплош- ность, король не потерпел бы дальнейших завоеваний. По- этому герцог стал высматривать новых союзников и уклон- чиво вести себя по отношению к Франции -- как раз тог- да, когда французы предприняли поход на Неаполь против испанцев, осаждавших Гаету. Он задумывал развязаться с Францией, и ему бы это весьма скоро удалось, если бы дольше прожил папа Александр. Таковы были действия герцога, касавшиеся настояще- го. Что же до будущего, то главную угрозу для него представлял возможный приемник Александра, который мог бы не только проявить не дружественность, но и отнять все то, что герцогу дал Александр. Во избежание этого он задумал четыре меры предосторожности: во-первых, истребить разоренных им правителей вместе с семейства- ми, чтобы не дать новому папе повода выступить в их за- щиту; во-вторых, расположить к себе римских нобелей, чтобы с их помощью держать в узде будущего преемника Александра; в-третьих, иметь в Коллегии кардиналов как можно больше своих людей; в-четвертых, успеть до смерти папы Александра расширить свои владения настолько, что- бы самостоятельно выдержать первый натиск извне. Когда Александр умер, у герцога было исполнено три части за- мысла, а четвертая была близка к исполнению. Из разо- ренных им правителей он умертвил всех, до кого мог доб- раться, и лишь немногим удалось спастись; римских ноби- лей он склонил в свою пользу, в Коллегии заручился под- держкой большей части кардиналов. Что же до расширения владений, то, задумав стать властителем Тосканы, он ус- пел захватить Перуджу и Пьомбино и взять под свое пок- ровительство Пизу. К этому времени он мог уже не опа- саться Франции -- после того, как испанцы окончательно вытеснили французов из Неаполитанского королевства, тем и другим приходилось покупать дружбу герцога, так что еще шаг -- и он завладел бы Пизой. После чего тут же сдались бы Сиена и Лукка, отчасти из страха, отчасти на зло флорентийцам; и сами флорентийцы оказались бы в безвыходном положении. И все это могло бы произойти еще до конца того года, в который умер папа Александр, и если бы произошло, то герцог обрел бы такое могущество и влияние, что не нуждался бы ни в чьем покровительстве и не зависел бы ни от чужого оружия, ни от чужой форту- ны, но всецело от своей доблести и силы. Однако герцог впервые обнажил свой меч всего за пять лет до смерти своего отца. И успел упрочить власть лишь над одним го- сударством -- Романьей, оставшись на полпути к облада- нию другими, зажатый между двумя неприятельскими армия- ми и смертельно больной. Но столько было в герцоге яростной отваги и доб- лести, так хорошо умел он привлекать и устранять людей, так прочны были основания его власти, заложенные им в столь краткое время, что он превозмог бы любые труднос- ти -- если бы его не теснили с двух сторон враждебные армии или не донимала болезнь. Что власть его покоилась на прочном фундаменте, в этом мы убедились: Романья до- жидалась его больше месяца; в Риме, находясь при смер- ти, он, однако; пребывал в безопасности: Бальони, Орси- ни и Вителли, явившиеся туда, так никого и не увлекли за собой; ему удалось добиться того, чтобы папой избра- ли если не именно того, кого он желал, то по крайней мере не того, кого он не желал. Не окажись герцог при смерти тогда же, когда умер папа Александр, он с лег- костью одолел бы любое препятствие. В дни избрания Юлия II он говорил мне, что все предусмотрел на случай смер- ти отца, для всякого положения нашел выход, одного лишь не угадал -- что в это время и сам окажется близок к смерти. Обозревая действия герцога, я не нахожу, в чем можно было бы его упрекнуть; более того, мне представ- ляется, что он может послужить образцом всем тем, кому доставляет власть милость судьбы или чужое оружие. Ибо, имея великий замысел и высокую цель, он не мог действо- вать иначе: лишь преждевременная смерть Александра и собственная его болезнь помешали ему осуществить наме- рение. Таким образом, тем, кому необходимо в новом го- сударстве обезопасить себя от врагов, приобрести дру- зей, побеждать силой или хитростью, внушать страх и лю- бовь народу, а солдатам -- послушание и уважение, иметь преданное и надежное войско, устранять людей, которые могут или должны повредить; обновлять старые порядки, избавляться от ненадежного войска и создавать свое, яв- лять суровость и милость, великодушие и щедрость и, на- конец, вести дружбу с правителями и королями, так чтобы они с учтивостью оказывали услуги, либо воздерживались от нападений,-- всем им не найти для себя примера более наглядного, нежели деяния герцога. В одном лишь можно его обвинить -- в избрании Юлия главой Церкви. Тут он ошибся в расчете, ибо если он не мог провести угодного ему человека, он мог, как уже го- ворилось, он мог отвести неугодного; а раз так, то ни в коем случае не следовало допускать к папской власти тех кардиналов, которые были им обижены в прошлом или, в случае избрания, могли бы бояться его в будущем. Ибо люди мстят либо из страха, либо из ненависти. Среди обиженных им были Сан-Пьетро ин Винкула, Колонна, Сан-Джорджо, Асканио; все остальные, взойдя на престол, имели бы причины его бояться. Исключение составляли ис- панцы и кардинал Руанский, те -- в силу родственных уз и обязательств, этот -- благодаря могуществу стоявшего за ним французского королевства. Поэтому в первую оче- редь надо было позаботиться кого-нибудь из испанцев, а в случае невозможности -- кардинала Руанского, но уже не как не Сан-Пьетро ин Винкула. Заблуждается тот, кто думает, что новые благодеяния могут заставить великих мира сего позабыть о старых обидах. Так что герцог со- вершил оплошность, которая и привела его к гибели.
ГЛАВА VIII О ТЕХ, КТО ПРИОБРЕТАЕТ ВЛАСТЬ ЗЛОДЕЯНИЯМИ Но есть еще два способа сделаться государем -- несводимые ни к милости судьбы, ни к доблести; и опус- кать их, как я полагаю, не стоит, хотя об одном из них уместнее рассуждать там, где речь идет о республиках. Я разумею случаи, когда частный человек достигает верхов- ной власти путем преступлений либо в силу благоволения к нему сограждан. Говоря о первом способе, я сошлюсь на два случая -- один из древности, другой из современной жизни -- и тем ограничусь, ибо полагаю, что и этих двух достаточно для тех, кто ищет примера. Сицилиец Агафокл стал царем Сиракуз, хотя вышел не только из простого, но из низкого и презренного звания. Он родился в семье горшечника и вел жизнь бесчестную, но с молоду отличался такой силой духа и телесной доб- лестью, что, вступив в войско, постепенно выслужился до претора Сиракуз. Утвердясь в этой должности, он задумал сделаться властителем Сиракуз и таким образом присвоить себе то, что было ему вверено по доброй воле. Посвятив в этот замысел Гамилькара Карфагенского, находившегося в это время в Сицилии, он созвал однажды утром народ и сенат Сиракуз, якобы для решения дел, касающихся рес- публики; и когда все собрались, то солдаты его по ус- ловленному знаку перебили всех сенаторов и богатейших людей из народа. После такой расправы Агафокл стал властвовать, не встречая ни малейшего сопротивления со стороны граждан. И хотя он был дважды разбит карфагеня- нами и даже осажден их войском, он ое только не сдал город, но, оставив часть людей защищать его, с другой -- вторгся в Африку; в короткое время освободил Сираку- зы от осады и довел карфагенян до крайности, так что они были вынуждены заключить с ним договор, по которому ограничивались владениями в Африке и уступали Агафоклу Сицилию. Вдумавшись, мы не найдем в жизни Агафокла ничего или почти ничего, что бы досталось ему милостью судьбы, ибо, как уже говорилось, он достиг власти не чьим-либо покровительством, но службой в войске, сопряженной с множеством опасностей и невзгод, и удержал власть сме- лыми действиями, проявив решительность и отвагу. Однако же нельзя назвать и доблестью убийство сограждан, пре- дательство, вероломство, жестокость и нечестивость: всем этим можно стяжать власть, но не славу. Так что, если судить о нем по той доблести, с какой он шел навс- тречу опасности, по той силе духа, с какой он переносил невзгоды, то едва ли он уступит любому прославленному военначальнику, но, памятуя его жестокость и бесчело- вечность и все совершенные им преступления, мы не можем приравнять его к величайшим людям. Следовательно, нель- зя приписать ни милости судьбы, ни доблести то, что бы- ло добыто без того и другого. Уже в наше время, при папе Александре, произошел другой случай. Оливеротто из Фермо, в младенчестве оси- ротевший, вырос в доме дяди с материнской стороны по имени Джованни Фольяни; еще в юных летах он вступил в военную службу под начало Паоло Вителли с тем, чтобы, освоившись с военной наукой, занять почетное место в войске. По смерти Паоло он перешел под начало брата его Вителлоццо и весьма скоро, как человек сообразительный, сильный и храбрый, стал первым лицом в войске. Однако, полагая унизительным подчиняться другим, он задумал ов- ладеть Фермо -- с благословения Вителли и при пособни- честве нескольких сограждан, которым рабство отечества было милее свободы. В письме к Джованни Фольяни он объ- явил, что желал бы после многолетнего отсутствия навес- тить дядю и родные места, а заодно определить размеры наследства; что в трудах своих он не помышляет ни о чем, кроме славы, и, желая доказать согражданам, что не впустую растратил время, испрашивает позволения въехать с почетом -- со свитой из ста всадников, его друзей и слуг,-- пусть, мол, жители Фермо тоже не откажут ему в почетном приеме, что было бы лестно не только ему, но и дяде его, заменившему ему отца. Джовани Фольяни испол- нил все, как просил племянник, и позаботился о том, чтобы горожане встретили его с почестями. Тот, поселив- шись в свободном доме, выждал несколько дней, пока за- кончатся приготовления к задуманному злодейству, и уст- роил торжественный пир, на который пригласил Джованни Фольяни и всех именитых людей Фермо. После того, как покончили с угощениями и с принятыми в таких случаях увеселениями, Оливеротто с умыслом повел опасные речи о предприятиях и величии папы Александра и сына его Чеза- ре. Джованни и другие стали ему отвечать, он вдруг под- нялся и, заявив, что подобные разговоры лучше продол- жать в укромном месте, удалился внутрь покоев, куда за ним последовал дядя и другие именитые гости. Не успели они, однако, сесть, как из засады выскочили солдаты и перебили всех, кто там находился. После этой резни Оли- веротто верхом помчался через город и осадил во дворце высший магистрат; тот из страха повиновался и учредил новое правление, а Оливеротто провозгласил властителем города. Истребив тех, кто по недовольству мог ему навре- дить, Оливеротто укрепил свою власть новым военным и гражданским устройством и с той поры не только пребывал в безопасности внутри Фермо но и стал грозой всех сосе- дей. Выбить его из города было бы так же трудно, как Агафокла, если бы его не перехитрил Чезаре Борджа, ко- торый в Синигалии, как уже рассказывалось, заманил в ловушку главарей Орсини и Вителли; Оливеротто приехал туда вместе с Виттелоццо, своим наставником в доблести и в злодействах, и там вместе с ним был удушен, что произошло через год после описанного отцеубийства. Кого-то могло бы озадачить, почему Агафоклу и ему подобным удавалось, проложив себе путь жестокостью и предательством, долго и благополучно жить в своем оте- честве, защищать себя от внешних врагов и не стать жертвой заговора со стороны сограждан, тогда как многим другим не удавалось сохранить власть жестокостью даже в мирное, а не то что в смутное военное время. Думаю, де- ло в том, что жестокость жестокости рознь. Жестокость применена хорошо в тех случаях -- если позволительно дурное называть хорошим,-- когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных; и плохо приме- нена в тех случаях, когда по началу расправы совершают- ся редко, но со временем учащаются, а не становятся ре- же. Действуя первым способом, можно, подобно Агафоклу, с божьей и людской помощью удержать власть; действуя вторым -- невозможно. Отсюда следует, что тот, кто овладевает государс- твом, должен предусмотреть все обиды, чтобы покончить с ними разом, а не возобновлять изо дня в день; тогда лю- ди понемногу успокоятся, и государь сможет, делая им добро, постепенно завоевать их расположение. Кто посту- пит иначе, из робости или по дурному умыслу, тот никог- да уже не вложит меч в ножны и никогда не сможет опе- реться на своих подданных, не знающих покоя от новых и непрестанных обид. Так что обиды нужно наносить разом: чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда; бла- годеяния же полезно оказывать мало-помалу, чтобы их распробовали как можно лучше. Самое же главное для го- сударя -- вести себя с подданными так, чтобы никакое событие -- ни дурное, ни хорошее -- не заставляло его изменить своего обращения с ними, так как, случись тя- желое время, зло делать поздно, а добро бесполезно, ибо его сочтут вынужденным и не воздадут за него благодар- ностью.
ГЛАВА IX О ГРАЖДАНСКОМ ЕДИНОВЛАСТИИ Перейду теперь к тем случаям, когда человек дела- ется государем своего отечества не путем злодеяний и беззаконий, но в силу благоволения сограждан -- для че- го требуется не собственно доблесть или удача, но ско- рее удачливая хитрость. Надобно сказать, что такого ро- да единовластие -- его можно назвать гражданским -- уч- реждается по требованию либо знати, либо народа. Ибо нет города, где не обособились два эти начала: знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает на- ходиться в подчинении и угнетении; столкновение же этих начал разрешается трояко: либо единовластием, либо без- законием, либо свбодой. Единовластие учреждается либо знатью, либо наро- дом, в зависимости от того, кому первому предоставится удобный случай. Знать, видя, что она не может противос- тоять народу, возвышает кого-нибудь из своих и провозг- лашает его государем, чтобы за его спиной утолить свои вожделения. Так же и народ, видя, что он не может соп- ротивляться знати, возвышает кого либо одного, чтобы в его власти обрести для себя защиту. Поэтому тому, кто приходит к власти с помощью знати, труднее удержать власть, чем тому, кого привел к власти народ, так как если государь окружен знатью, которая почитает себя ему равной, он не может ни приказывать, ни иметь независи- мый образ действий. Тогда как тот, кого привел к власти народ, правит один и вокруг него нет никого или почти никого, кто не желал бы ему повиноваться. Кроме того, нельзя честно, не ущемляя других, удовлетворять притя- зания знати, но можно -- требования народа, так как у народа более честная цель, чем у знати: знать желает угнетать народ, а народ не желает быть угнетенным. Сверх того, с враждебным народом ничего нельзя поде- лать, ибо он многочислен, а со знатью -- можно, ибо она малочисленна. Народ, на худой конец, отвернется от го- сударя, тогда как от враждебной знати можно ждать не только того, что она отвернется от государя, но даже пойдет против него, ибо она дальновидней, хитрее, заго- дя ищет путей к спасению и заискивает перед тем, кто сильнее. И еще добавлю, что государь не волен выбирать народ, но волен выбирать знать, ибо его право карать и миловать, приближать или подвергать опале. Эту последнюю часть разъясню подробней. С людьми знатными надлежит поступать так, как поступают они. С их же стороны возможны два образа действий: либо они показывают, что готовы разделить судьбу государя, либо нет. Первых, если они не корыстны, надо почитать и лас- кать, что до вторых, то здесь следует различать два ро- да побуждений. Если эти люди ведут себя таким образом по малодушию и природному отсутствию решимости, ими следует воспользоваться, в особенности теми, кто сведущ в каком-либо деле. Если же они ведут себя так умышлен- но, из честолюбия, то это означает, что они думают о себе больше, нежели о государе. И тогда их надо остере- гаться и бояться не меньше, чем явных противников, ибо в трудное время они всегда помогут погубить государя. Так что если государь пришел к власти с помощью народа, он должен стараться удержать его дружбу, что совсем не трудно, ибо народ требует только, чтобы его не угнетали. Но если государя привела к власти знать наперекор народу, то первый его долг -- заручиться дружбой народа, что опять-таки нетрудно сделать, если взять народ под свою защиту. Люди же таковы, что, видя добро со стороны тех, от кого ждали зла, особенно при- вязываются к благодетелям, поэтому народ еще больше расположится к государю, чем если бы сам привел его к власти. Заручиться же поддержкой народа можно разными способами, которых я обсуждать не стану, так как они меняются от случая к случаю и не могут быть подведены под какое-либо определенное правило. Скажу лишь в заключение, что государю надлежит быть в дружбе с народом, иначе в трудное время он будет свергнут. Набид, правитель Спарты, выдержал осаду со стороны всей Греции и победоносного римского войска и отстоял власть и отечество; между тем с приближением опасности ему пришлось устранить всего несколько лиц, тогда как если бы он враждовал со всем народом, он не мог бы ограничиться столь малым. И пусть мне не возра- жают на это расхожей поговоркой, что, мол, на народ на- деяться -- что на песке строить. Поговорка верна, когда речь идет о простом гражданине, который, опираясь на народ, тешит себя надеждой, что народ его вызволит, ес- ли он попадет в руки врагов или магистрата. Тут и в са- мом деле можно обмануться, как обманулись Гракхи в Риме или мессер Джорджо Скали во Флоренции. Но если в народе ищет опоры государь, который не просит, а приказывает, к тому же бесстрашен, не падает духом в несчастье, не упускает нужных приготовлений для обороны и умеет рас- поряжениями своими и мужеством вселить бодрость в тех, кто его окружает, он никогда не обманется в народе и убедится в прочности подобной опоры. Обычно в таких случаях власть государя оказывается под угрозой при переходе от гражданского строя к абсо- лютному -- так как государи правят либо посредством ма- гистрата, либо единолично. В первом случае положение государя слабее и уязвимее, ибо он всецело зависит от воли граждан, из которых состоит магистрат, они же мо- гут лишить его власти в любое, а тем более в трудное, время, то есть могут либо выступить против него, либо уклониться от выполнения его распоряжений. И тут, перед лицом опасности, позно присваивать себе абсолютную власть, так как граждане и подданные, привыкнув испол- нять распоряжения магистрата, не станут в трудных обс- тоятельствах подчиняться приказаниям государя. Отто- го-то в тяжелое время у государя всегда будет недоста- ток в надежных людях, ибо нельзя верить тому, что ви- дишь в спокойное время, когда граждане нуждаются в го- сударстве: тут каждый спешит с посулами, каждый, благо смерть далеко, изъявляет готовность пожертвовать жизнью за государя, но когда государство в трудное время испы- тывает нужду в своих гражданах, их объявляется немного. И подобная проверка тем опасней, что она бывает лишь однажды. Поэтому мудрому государю надлежит принять меры к тому, чтобы граждане всегда и при любых обстоятельст- вах имели потребность в государе и в государстве,-- только тогда он сможет положиться на их верность.
ГЛАВА X КАК СЛЕДУЕТ ИЗМЕРЯТЬ СИЛЫ ВСЕХ ГОСУДАРСТВ Изучая свойства государств, следует принять в со- ображение и такую сторону дела: может ли государь в случае надобности отстоять себя собственными силами или он нуждается в защите со стороны. Поясню, что способны- ми отстоять себя я называю тех государей, которые, имея в достатке людей или денег, могут собрать требуемых размеров войско и выдержать сражение с любым неприяте- лем; нуждающимся в помощи я называю тех, кто не может выйти против неприятеля в поле и вынужден обороняться под прикрытием городских стен. Что делать в первом слу- чае -- о том речь впереди, хотя кое что уже сказано вы- ше. Что же до второго случая, то тут ничего не скажешь, кроме того, что государю надлежит укреплять и снаряжать всем необходимым город, не принимая в расчет прилегаю- щую округу. Если государь хорошо укрепит город и будет обращаться с подданными так, как описано выше и добав- лено ниже, то соседи остерегутся на него нападать. Ибо люди -- враги всяких затруднительных препятствий, а ко- му же покажется легким нападение на государя, чей город хорошо укреплен, а народ не озлоблен. Города Германии, одни из самых свободных, имеют небольшие округи, повинуются императору, когда сами то- го желают, и не боятся ни его, ни кого-либо другого из сильных соседей, так как достаточно укреплены для того, чтобы захват их всякому показался трудным и изнуритель- ным делом. Они обведены добротными стенами и рвами, имеют артилерии сколько нужно и на общественных складах держат годовой запас продовольствия, питья и топлива; кроме того, чтобы прокормить простой народ, не истощая казны, они заготовляют на год работы в тех отраслях, которыми живет город, и в тех ремеслах, которыми кор- мится простонародье. Военное искусство у них в чести, и они поощряют его разными мерами. Таким образом, государь, чей город хорошо укреп- лен, а народ не озлоблен, не может подвергнуться напа- дению. Но если это и случится, неприятель принужден бу- дет с позором ретироваться, ибо все в мире меняется с такой быстротой, что едва ли кто-нибудь сможет год про- держать войско в праздности, осаждая город. Мне возра- зят, что если народ увидит, как за городом горят его поля и жилища, он не выдержит долгой осады, ибо собс- твенные заботы возьмут верх над верностью государю. На это я отвечу, что государь сильный и смелый одолеет все трудности, то внушая подданным надежду на скорое окон- чание бедствий, то напоминая им о том, что враг беспо- щаден, то осаживая излишне строптивых. Кроме того, неп- риятель обычно сжигает и опустошает поля при подходе к городу, когда люди еще разгорячены и полны решимости не сдаваться; когда же через несколько дней пыл поостынет, то урон уже будет нанесен и зло содеяно. А когда людям ничего не остается, как держаться своего государя, и сами они будут ожидать от него благодарности за то, что защищая его, позволили сжечь свои дома и разграбить имущество. Люди же по натуре своей таковы, что не мень- ше привязываются к тем, кому сделали добро сами, чем к тем, кто сделал добро им. Так по рассмотрении всех обс- тоятельств, скажу, что разумный государь без труда най- дет способы укрепить дух горожан во все время осады, при условии, что у него хватит чем прокормить и оборо- нить город.
ГЛАВА XI О ЦЕРКОВНЫХ ГОСУДАРСТВАХ Нам остается рассмотреть церковные государства, о которых можно сказать, что овладеть ими трудно, ибо для этого требуется доблесть или милость судьбы, а удержать легко, ибо для этого не требуется ни того, ни другого. Государства эти опираются на освященные религией устои, столь мощные, что они поддерживают государей у власти, независимо от того, как те живут и поступают. Только там государи имеют власть, но ее не отстаивают, имеют подданных, но ими не управляют; и однако же, на власть их никто не покушается, а подданные их не тяготятся своим положением и не хотят, да и не могут от них от- пасть. Так что лишь эти государи неизменно пребывают в благополучии и счастье. Но так как государства эти направляемы причинами высшего порядка, до которых ум человеческий не досяга- ет, то говорить о них я не буду; лишь самонадеянный и дерзкий человек мог бы взяться рассуждать о том, что возвеличено и хранимо Богом. Однако же меня могут спро- сить, каким образом Церковь достигла такого могущества, что ее боится король Франции, что ей удалось изгнать его из Италии и разгромить венецианцев, тогда как рань- ше с ее светской властью не считались даже мелкие вла- детели и бароны, не говоря уж о крупных государствах Италии. Если меня спросят об этом, то, хотя все эти со- бытия хорошо известны, я сочту нелишним напомнить, как было дело. Перед тем как Карл, французский король, вторгся в Италию, господство над ней было поделено между папой, венецианцами, королем Неаполитанским, герцогом Миланс- ким и флорентийцами. У этих властей было две главные заботы: во-первых, недопустить вторжения в Италию чуже- земцев, во-вторых, удержать друг друга в прежних грани- цах. Наибольшие подозрения внушали венецианцы и папа. Против венецианцев прочие образовали союз, как это было при защите Феррары; против папы использовались римские бароны. Разделенные на две партии -- Колонна и Орсини, бароны постоянно затевали свары и, потрясая оружием на виду у главы Церкви, способствовали слабости и неустой- чивости папства. Хотя кое-кто из пап обладал мужеством, как, например, Сикст, никому из них при всей опытности и благоприятных обстоятельствах не удавалось избавится от этой напасти. Виной тому -- краткость их правления, ибо за те десять лет, что в среднем проходили от избра- ния папы до его смерти, ему насилу удавалось разгромить лишь одну из враждующих партий. И если папа успевал, скажем, почти разгромить приверженцев Колонна, то пре- емник его, будучи сам врагом Орсини, давал возродится партии Колонна и уже не имел времени разгромить Орсини. По этой самой причине в Италии невысоко ставили светс- кую власть папы. Но когда на папский престол взошел Александр VI, он куда более всех своих предшественников сумел пока- зать, чего может добиться глава Церкви, действуя день- гами и силой. Воспользовавшись приходом французов, он совершил посредством герцога Валентино все то, о чем я рассказал выше -- там, где речь шла о герцоге. Правда труды его были направлены на возвеличение не Церкви, а герцога, однако же они обернулись величием Церкви, ко- торая унаследовала плоды его трудов после смерти Алек- сандра и устранения герцога. Папа Юлий застал по во- шествии могучую Церковь: она владела Романьей, смирила римских баронов, чьи партии распались под ударами Алек- сандра, и, сверх того, открыла новый источник пополне- ния казны, которым не пользовался никто до Александра. Все это Юлий не только продолжил, но и придал делу больший размах. Он задумал присоединить Балонью, сокру- шить Венецию и прогнать французов и осуществил этот за- мысел, к тем большей своей славе, что радел о величии Церкви, а не частных лиц. Кроме того он удержал партии Орсини и Колонна в тех пределах, в каких застал их; и хотя кое-кто из главарей готов был посеять смуту, но их удерживало, во-первых, могущество Церкви, а во-вторых -- отсутствие в их рядах кардиналов, всегда бывавших защитниками раздоров. Никогда между этими партиями не будет мира, если у них будут свои кардиналы: разжигая в Риме и вне его вражду партий, кардиналы втягивают в нее баронов, и так из властолюбия прелатов рождаются распри и усобицы среди баронов. Его святейшиство папа Лев воспринял, таким обра- зом, могучую Церковь; и если его предшественники возве- личили папство силой оружия, то нынешний глава Церкви внушает нам надежду на то, что возвеличит и прославит его еще больше своей добротой, доблестью и многообраз- ными талантами.
ГЛАВА XII О ТОМ, СКОЛЬКО БЫВАЕТ ВИДОВ ВОЙСК, И О НАЕМНЫХ СОЛДАТАХ Выше мы подробно обсудили разновидности госу- дарств, названные мною в начале; отчасти рассмотрели причины благоденствия и крушения государей; выяснили, какими способами действовали те, кто желал завоевать и удержать власть. Теперь рассмотрим, какими средствами нападения и защиты располагает любое из государств, пе- речисленных выше. Ранее уже говорилось о том, что власть государя должна покоиться на крепкой основе, иначе она рухнет. Основой же власти во всех государс- твах -- как унаследованных, так смешанных и новых -- служат хорошие законы и хорошее войско. Но хороших за- конов не бывает там, где нет хорошего войска, и наобо- рот, где есть хорошее войско, там хороши и законы, поэ- тому минуя законы, я перехожу прямо к войску. Начну с того, что войско, которым государь защища- ет свою страну, бывает либо собственным, либо союзни- ческим, либо наемным, либо смешанным. Наемные и союзни- ческие войска бесполезны и опасны; никогда не будет ни прочной, ни долговечной та власть, которая опирается на наемное войско, ибо наемники честолюбивы, распущенны, склонны к раздорам, задиристы с друзьями и трусливы с врагом, вероломны и нечестивы; поражение их отсрочено лишь настолько, насколько отсрочен решительный приступ; в мирное же время они разорят тебя не хуже, чем в воен- ное неприятель. Объясняется это тем, что не страсть и не какое-либо другое побуждение удерживает их в бою, а только скудное жалованье, что, конечно, недостаточно для того, чтобы им захотелось пожертвовать за тебя жизнью. Им весьма по душе служить тебе в мирное время, но стоит начаться войне, как они показывают тыл и бе- гут. Надо ли доказывать то, что и так ясно: чем иным вызвано крушение Италии, как не тем, что она долгие го- ды довольствовалась наемным оружием? Кое для кого наем- ники действовали с успехом и не раз красовались отвагой друг перед другом, но когда вторгся чужеземный враг, мы увидели чего они стоят на самом деле. Так что Карлу, королю Франции, и впрямь удалось захватить Италию с по- мощью куска мела. А кто говорил, что мы терпим за грехи наши, сказал правду, только это не те грехи, какие он думал, а те, котрые я перечислил. И так как это были грехи государей, то и расплачиваться пришлось им же. Я хотел бы объяснить подробнее, в чем беда наемно- го войска. Кондотьеры по-разному владеют своим ремес- лом: одни превосходно, другие -- посредственно. Первым нельзя доверять потому, что они сами будут домогаться власти и ради нее свергнут либо тебя, их хозяина, либо другого, но не справившись о твоих намерениях. Вторым нельзя довериться потому, что они проиграют сражение. Мне скажут, что тогоже можно ждать от всякого, у кого в руках оружие, наемник он или нет. На это я отвечу: войско состоит в ведении либо государя, либо республи- ки; в первом случае государь должен лично возглавить войско, приняв на себя обязанности военначальника; во втором случае республика должна поставить во главе войска одного из граждан; и если он окажеться плох -- сместить его, в противном случае -- ограничить закона- ми, дабы не преступал меры. Мы знаем по опыту, что только государи-полководцы и вооруженные республики до- бивались величайших успехов, тогда как наемники прино- сили один вред. Рим и Спарта много веков простояли вооруженные и свободные. Швейцарцы лучше всех вооружены и более всех свободны. В древности наемников призывал Карфаген, ка- ковой чуть не был ими захвачен после окончания перевой войны с Римом, хотя карфагеняне поставили во главе войска своих же граждан. После смерти Эпаминонда фиван- цы пригласили Филиппа Македонского возглавить их войс- ко, и тот, вернувшись победителем, отнял у Фив свободу. Миланцы по смерти герцога Филиппа призвали на службу Франческо Сфорца, и тот, разбив венецианцев при Кара- ваджо, соединился с неприятелем против миланцев, своих хозяев. Сфорца, его отец, состоя на службе у Джованны, королевы Неаполитанской, внезапно оставил ее безоруж- ной, так что спасая королевство, она бросилась искать заступничества у короля Арагонского. Мне скажут, что венецианцы и флорентийцы не раз утверждали свое ладычество, пльзуясь наемным войском, и однако, кондотьеры их не стали государями и честно за- щищали хозяев. На это я отвечу, что флорентийцам поп- росту везло: из тех доблестных кондотьеров, которых стоило бы опасаться, одним не пришлось одержать победу, другие имели соперников, третьи домогались власти, но в другом месте. Как мы можем судить о верности Джованни Аукута, если за ним не числится ни одной победы, но всякий согласиться, что, вернись он с победой, флорен- тийцы оказались бы в полной его власти. Сфорца и Браччо как соперники не спускали друг с друга глаз, поэтому Франческо перенес свои домогания в Ломбардию, а Браччо -- в папские владения и в Неаполитанское королевство. А как обстояло дело недавно? Флорентийцы пригласили на службу Паоло Вителли, человека умнейшего и пользовавше- гося огромным влиянием еще в частной жизни. Если бы он взял Пизу, разве не очевидно, что флорентийцам бы от него не отделаться? Ибо перейди он на службу к неприя- телю, им пришлось бы сдаться; останься он у них, им пришлось бы ему подчиниться. Что же касается венецианцев, то блестящие и проч- ные победы они одерживали лишь до тех пор, пока воевали своими силами, то есть до того, как приступили к завое- ваниям на материке. Аристократия и вооруженное просто- народье Венеции не раз являли образцы воинской доблес- ти, воюя на море, но стоило им перейти на сушу, как они переняли военный обычай всей Италии. Когда их завоева- ния на суше были не велики и держава их стояла твердо, у них не было поводов опасаться своих кондотьеров, но когда владения их разрослись -- а было это при Кромань- оле,-- то они осознали свою оплошность. Кроманьола был известен им как доблестный полководец -- под его нача- лом они разбили Миланского герцога,-- но, видя, что он тянет время, а не воюет, они рассудили, что победы он не одержит, ибо к ней не стремится, уволить же они сами его не посмеют, ибо побоятся утратить то, что завоева- ли: вынужденные обезопасить себя каким-либо способом, они его умертвили. Позднее они нанимали Бартоломео да Бергамо, Роберто да Сан-Северино, графа ди Питильяно и им подобных, которые внушали опасение не тем, что выиг- рают, а тем, что проиграют сражение. Как оно и случи- лось при Вайла, где венецианцы за один день потеряли все то, что с таким трудом собирали восемь столетий. Ибо наемники славятся тем, что медленно и вяло наступа- ют, зато с замечательной быстротой отсупают. И раз уж я обратился за примером к Италии, где долгие годы хозяй- ничают наемные войска, то для пользы дела хотел бы вер- нуться вспять, чтобы выяснить, откуда они пошли и каким образом набрали такую силу. Надо знать, что в недавнее время, когда империя ослабла, а светская власть папы окрепла, Италия распа- лась на несколько государств. Многие крупные города востали против угнетавших их нобилей, которым покрови- тельствовал император, тогда как городам покровительст- вовала церковь в интересах своей светской власти; во многих других городах их собственные граждане возвыси- лись до положения государей. Так Италия почти целиком оказалась под властью папы и нескольких республик. Од- нако вставшие у власти прелаты и граждане не привыкли иметь дело с оружием, поэтому они стали приглашать на службу наемников. Альбериго да Конио, уроженец Романьи, первым создал славу наемному оружию. Его выученики Браччо и Сфорца в свое время держали в руках всю Ита- лию. За ними пошли все те, под чьим началом наемные войска состоят по сей день. Доблесть их привела к тому, что Италию из конца в конец прошел Карл, разорил Людо- вик, попрал Фердинанд и предали поруганию швейцарцы. Начали они с того, что, возвышая себя, повсеместно унизили техоту. Это нужно было затем, что, живя ремес- лом и не имея владений, они не могли бы прокормить большого пешего войска, а малое не создало бы им славы. Тогда как, ограничившись кавалерией, они при небольшой численности обеспечили себе и сытость, и почет. Дошло до того, что в двадцатитысячном войске не насчитывалось и двух тысяч пехоты. В дальнейшем они проявили необы- чайную изворотливость для того, чтобы избавить себя и солдат от опасностей и тягот военной жизни: в стычках они не убивают друг друга, а берут в плен и не требуют выкупа, при осаде ночью не идут на приступ; обороняя город, не делая вылазок к палаткам; не окружают лагерь частоколом и рвом, не ведут кампаний в зимнее время. И все это дозволяется их военным уставом и придумано ими нарочно для того, чтобы, как сказано, избежать опаснос- тей и тягот военной жизни: так они довели Италию до по- зора и рабства.