По силам моего звания и разумения больным буду предписывать образ жизни самый полезный и буду предостерегать их от всякой порчи и вреда. Никому не дам смертоносного яду ни по каким просьбам и не подам к тому ни совета, ни помощи. Не дам гонительного средства чреватой женщине для истребления младенца; но всегда буду вести мою жизнь и науку в чистоте, святости и непорочности. Страждущим каменною болезнию не буду делать операции, но представлю оную опытным операторам. В чей дом взойду, буду входить для спасения болящих, избегая всякого подозрения, обиды и порчи нравов, а наипаче любовных затей, касающихся до жен, мужей, детей и служителей.
Леча в доме, или имея простое только знакомство, естьли что увижу или услышу в общежития такое, что не должно быть разглашено, о том буду как о тайне молчать.
Наконец, естьли я свято соблюду сию присягу и не нарушу, то да будет жизнь моя щастливая, искусство благословенное, почтение и слава вечная у всех людей. А естьли нарушу, да будет со мною все противное».
Любезные юноши, вы светом откровения порожденные, поклянитесь врачом душ и телес, начальником живота и смерти, ходити такожде перед богом же и человеки. При чем заметьте, что добродетели молодых врачей, по сей присяге, начинаются с благодарности к своим учителям.
ЗАКОН ГИППОКРАТА
«Медицина, - говорит он, - есть благороднейшая из всех наук; но по невежеству медиков и их ругателей, и тех, кои оплошно о них судят, она гораздо ниже всех. Причиною тому кажется то, что на медицину в городах не положено никакого наказания, кроме бесславия: но сие не пятнает искусных знатоков. Сии подобны персонам, вводимым на театре; многие принимают вид и одежду сих лиц, в самой вещи не быв таковыми: так и медиков много по имени, а на деле очень мало».
Кто захочет приобрести познания в медицине, тот должен иметь следующих вождей: способность природы, ученость, место, удобное для учения, воспитание от юности, тщательность и время. Итак, во-первых, нужно иметь врожденную способность, без которой тщетны все усилия. Склонностью ко благу готовиться учение врачебного искусства, а сие с благоразумием приобретать должно от юности в месте, способном и от натуры к учению удобном. К сему присовокупить нужно долговременную тщательность, дабы наука, сделавшись врожденною, возрастая, могла принести обильные плоды. Медицина подобна хлебопашеству, природная способность есть поле, правила учителей-семена, учение от юности - сеяние, которым в благоприятное время семена предается земле, место учения - окружающий воздух, дающий пищу спеющим былиям, а тщательность есть земледелие: наконец, время венчает спелость и труды.
Таковых только людей, имевших все потребности для изучения медицины и имеющих истинное познание оной, и именем и делом медиками почитать должно.
«Напротив того, незнание есть худое приобретение, скудные оного плоды. Оно есть бред и сон; в оном нет радости, ни душевного спокойствия: оно есть мать робости и дерзости. Робость показывает неумение, дерзость - невежество. В медицине две вещи суть: либо наука, либо мнение. Наука ведет к знанию, мнение к нерешимости».
Любезные юноши, ходите в законе гиппократове. Вы и без моего напоминания видите, что сии нравственные правила текут из небесного источника.
ВРАЧ ГИППОКРАТОВ И ПОЛКОВОЙ ЛЕКАРЬ
«Врач, по словам Гиппократа, для получения к себе доверенности и для важности стараться должен иметь свежий цвет лица и здоровое крепкое тело, ибо о худощавом и вялом думают, что он ни себе, ни другим помочь не в силах.
Его наружность должна быть чиста, платье приличное, масть несколько благовонная, а не душистая. Сим образом он будет приятен для больных.
Он должен выработать свой характер, быть скромным, молчаливым и во всем умеренным в жизни. Наипаче приобретает он славу честностью, чистотою и непорочностью нравов. Быв истинно таким, он будет важен и любим всеми. Но безрассудная навязчивость и охота лечить у больных в презрении, хотя она есть иногда великое дело милосердия. В сем надобно делать разбор. Ибо что редко, то и уважается.
Касательно обращения, лицо должно изображать вид благоразумия без жесткости, чтобы не показаться гордым или бесчеловечным. Кто склонен к смеху и слишком весел, тот в тягость больным, чего крайне избегать должно. Правота во всех поступках много украшает врача, ибо врач ежедневные имеет соотношения с больными, которые ему во всем повинуются.
К искусству врача относится расположение комнат больного. Ни ветер, ни солнце, ни блеск, не должны его беспокоить; ибо блеск и свет утруждают слабые глаза и возмущают зрение. Кресла больного должны быть покойны, воздух свеж, вода чиста, утиральники белые и мягкие, глазные платки из полотна, губки для ран.
Инструменты должны быть рачительно приуготовлены и пропорциональны величине, крепости и тонкости с больною частию, равным образом повязки, компрессы, лекарства и припарки. Перевязка, очищение и омовение должны быть поспешны и употреблены в надлежащее время; ибо небрежение делает великую разницу.
От хорошей перевязки больной чувствует пользу, только нужно знать, когда сухо, слабо и тепло перевязывать должно.
Касательно операций, скорость и медленность равную заслуживают похвалу; ибо и та и другая имеют свое место и время. Весьма постыдно для хирурга не достигнуть предназначенной цели делоручием (Chirurgia) * [Слово хирургия в буквальном смысле значит рукоделие. Но чтобы отличить оное от рукомесла, можно весьма справедливо перевесть слово хирургия делоручие, ибо на греческом Ergochiron - рукоделие и Chirurgie - делоручие суть одни и те же термина, поставленные наоборот, т. е Chirurgie значит рукоделие, Ergochiron - делоручие].
Разные предметы составляют делоручие повреждений, на поле бранном нанесенных. Верх хирургического искусства состоит в извлечении стрел. В городской практике редко попадаются сии случаи; а по сему для образования хороших лекарей надобно посылать молодых людей в армию. Там они совершенно успеют в военной хирургии».
Любезные юноши! Помните, что, помогая раненым, вы преуспеваете в высоком искусстве операторском. Война и гошпитали для сего предмета суть школы, кои выше университетов и академий. Там вы увидите множество операций и славных операторов; подражайте им. Там вы будете под надзором главного медицинского инспектора Виллие, мужа во всех кампаниях прославившегося щастливыми операциями. Учитесь и трудитесь, он умеет награждать таланты и труды. А чтоб притти туда готовыми и знающими в военной медицине, то для сего со вниманием читайте походную книгу Энегольма о военной гигиене. Мое слово о военной Гигиене есть теория, а его книга есть практика.
О ВРАЧЕБНОМ ИСКУССТВЕ
«Есть люди, которые поносить науки сделали себе наукою; но они собственным знанием величаются только и не достигают своей цели.
Сокровенное и неизвестное изобретать, недоконченное совершать, есть обет и должность смысленного человека. Напротив того, кто изобретение другого сплетением подлого злоязычия силится замарать, и не только ничего в оном не поправляет, но изобретение искустнаго человека старается у невежд привести в подозрение: того надобно почитать несмысленным и извергом природы более, нежели невеждою. И таковые словопрения приличны только неучам. Они с надменностью, но безуспешно злословят хорошие сочинения других, равно как и худые бранят. Покровители наук и истинные их любители должны обуздывать таковую дерзость.
Сие слово жестоко покажется хульникам, торгующим ругательствами, важно для пользы гонимых, обильно по искусству, которое защищает, сильно мудростью, которою исполнено. Медицина есть наука, которая больных от болезней совершенно освобождает, силу и порывы болезней притупляет, но к неизлечимым и побежденным болезнею не прилагает рук, когда точно известно, что она помочь не в силах».
Любезные юноши, заметьте, что любители ругательной критики в медицине не читали Гиппократа, а потому они и недостойны вашего чтения.
Особенно внемлите, юноши, что говорит Гиппократ о благочестии и поведении врача.
«Не без причины почитают мудрость полезною во многих делах, то есть такую мудрость, которая в общежитии употребляется, ибо есть мудрования, которые суть пустое любопытство и не имеют никакой пользы. Истинная мудрость творит науку, дает ей достоинство и славу, и при свете истины очищает ее от заблуждений. Сих людей, упоенных мудростью, узнаешь по платью, по приличному украшению без излишностей, по виду, внушающему о себе доброе мнение и почтение, по лицу, на коем напечатлен смысл и обработанный дух. В обществе они отвечают смысленно, в споры не вступают, к подобным себе снисходительны, приветливы и осторожны, при движениях душевных молчаливы, в ответах осмотрительны и показывают терпимость мнений, терпеливы в ожидании случая и умеют оным пользоваться, в пище умеренны, и малым довольны, в речах сильны и имеют дар слова легко сообщать другим то, что знают, красноречивы с приятностью.
Ко всем сим превосходным качествам природа отверзает дверь, врожденная склонность и старание делают нас способными украшаться сими преимуществами. Врожденная склонность, слиянная с мудростию, проницает в таинства природы. Многие в том уверены в душе, но немногие обеими обладают на деле.
Те, кои идут по другой дороге, обнажают себя и облекаются в одежду хитрости и бесчестия, ибо прославляется велеречие такого врача, который делом может показать свое знание и науку. Кто говорит искусно, а не делает, то тем доказывает свое неискусство и как поддельное золото в горниле искушается. Думать и не делать есть знак невежества и неспособности. Мнение медику есть порок, больным - гибель.
Почему медицину нужно соединить с мудростию (sophia), ибо все, что нужно для мудрости, требуется и для медицины: презрение богатства, целомудрие и стыдливость, умеренность в одежде, важность, рассудок, приветливость, чистоплотность, разговор короткий, познание полезных вещей для жизни и нужных очистительных лекарств, удаление от суеверия.
Таковые имея понятия о природе вещей, надобно, чтобы врач приобрел себе некоторую людскость. Строптивость и жесткость делают его неприступным для здоровых и больных. Он должен остерегаться, чтобы не показывать многих частей тела в наготе, и чтоб не говорить много с невеждами, но только о нужном: сим приобретается доверенность больных! Все, что ни делаешь, не делай наудачу, не делай как попало.
Содержи в готовности два аппарата инструментов и перевязок: один полный дома, другой карманный дорожный; равным образом имей домашнюю аптеку внутренних и наружных лекарств. Недостаток в сих вещах пагубен и делает искусство недостаточным. Соблюдай в свежей памяти лекарства, их обыкновенные действия, и описанные другими, равным образом лечение болезней, их ход и перемены. В сем состоит начало, середина и конец медицины.
Сим ты будешь иметь ту выгоду, что, входя к больному, будешь решителен в предприятии, ибо имеешь все нужное с собою. Прежде нежели войдешь к больному, ты должен знать, что надобно делать, ибо во многих болезнях нужна помощь, а не умствования, нужна опытность предсказать исход болезни: сие покрывает врача славою. При входе к больному помни, как себя держать должно: поступать скромно, одеваться пристойно, соблюдать важность, говорить коротко, делать без торопливости, употреблять все рачение, отвечать благоразумно на противоречия, не терять себя при замешательстве домашних, быть строгу в обличении беспорядка, готову к услужливости.
Чаще и прилежнее посещай больных, дабы переменять то, что они ошибочно делают; сим образом удобнее узнаешь болезнь и будешь деятельнее. Опустив случай вовремя сделать нужное пособие, болезнь укореняется. Часто случается, что многие вещи вместе вредят, а обращая внимание на каждую особенно и поступая благоразумно, будешь пользоваться случаями и опытностью.
Надобно наблюдать за ошибками больных. Многие при употреблении хороших лекарств не видели желанных успехов, и погибли. Ошибки больного вменяются не больному, а врачу, которого винят за больного.
Надобно также смотреть на жилище и лежание больного, сообразуясь со временем года и родом болезни. Иные живут на высоких, другие в мрачных местах и подземельях.
Надобно отдалять шум и запах, наипаче винный переменять с воздухом. Все сие надобно делать тихо и проворно. Многое от больного надобно скрывать, всегда входить к нему с веселым и утешительным лицом, отводить его от прихотей, обличать в ошибках с неудовольствием, уговаривать с ловкостью и утешать, но не открывать настоящего положения болезни и будущего оной исхода. Полезно иметь при больном одного из своих учеников, который наставления своего учителя должен выполнять без роптания и делать то, что приказано. Надобно выбирать, из них такого, который в искусстве оказал некоторые успехи. Он будет с пользою услуживать больному, безопасно давать лекарства и все случившееся с больным вернее доносить учителю.
Неученым никого и никогда поверить не должно, ибо, что сделано будет худо, в том обвинять будут самого врача.
Кому следует знать перемены болезни, тому нужно открыть и будущее.
Чтоб сохранить достоинство истинного врача, ему нужно соединить медицину с мудростию и с другими науками: таковой врач славится от родителей и детей. И те однако ж, которые не одарены таковым» познаниями, научаются от самых вещей и практикою приходят в возраст разумения».
Любезные юноши, можно ли что-нибудь сказать лучше и назидательнее для будущего щастия вашего в практике и для беспорочного поведения в общежитии? Сию главу стоило бы читать на коленях. При всем том прошу, для предосторожности, заметить особенно, что Гиппократ говорил здесь о нравственной мудрости, а не об умственной философии, о мудрости благочестия, а не о мудрованиях школьных бредней, кои, по его словам, не приносят никакой пользы и исчезают как темные призраки при свете истинной мудрости.
ПРАВИЛА ГИППОКРАТОВЫ
«Есть много времени, в коем ожидаем случая; но когда приходит случай, в нем времени мало. Врачевание совершается временем, а иногда оно требует выжидания благоприятного случая. Итак, кто знает силу сего правила, тот должен приступать к лечению и не столько должен полагаться на вероятное умствование, сколько на опытность, соединенную с рассудком.
А потому не то, что выводится из одного разума, приносит пользу; но то, что делом доказывается. Ложно и ошибочно уверение, соединенное с болтливостью. А потому, кто хочет получить легкий и беспорочный ход, каковый требуется в истинном врачевстве, тот должен прилепиться к наблюдениям и опытам и в них наипаче углубляться, ибо наблюдение явлений и действий великую приносит пользу и больным и мастерам сего дела.
Не должно стыдиться иногда спрашивать совета и у простых людей о средствах, могущих способствовать в лечении, ибо я думаю, что сим способом и все наше искусство образовалось, т. е. тем, что все наблюдения стремились из одного намерения и согласованы на одном предмете. Итак надобно замечать и случайные и простонародные лечения, но такие только, которые с облегчением и пользою случались, а не те, которые обещали помочь, а в успехе просят извинения. Для больного полезно сделать перемену в средствах. Но не должно уверять, что одни какое-нибудь данное средство поможет, ибо немощи по причине многих обстоятельств и перемен, закореневши в теле, долее в оном остаются.
Сверх сего здесь нужно подать совет относительно награды, что также требует обстоятельного рассуждения. Условие о награде неприлично, когда больной страждет, а наипаче острою болезнию; ибо быстрота болезни, не позволяющая оставлять больного без помощи, запрещает доброму врачу отказываться от лечения, но более заставляет его здесь искать не пользы своей, но чести и уважения, потому лучше по выздоровлении сделать выговор неблагодарному больному, нежели у лежащего на смертном одре вынуждать плату; ибо кто истинный есть врач, тот, ей богу! верою более, нежели жестокостью, в лечении пользуется. И в самом начале узнавши болезнь, должно предписать нужные пособия, больного до окончания болезни пользовать, никак его не оставлять.
В лечении больных не поставляй любостяжание и награды целию, но усовершенствование науки ее распространение. Итак, советую иметь человеколюбие и не терять из виду продовольствия и богатства. Иногда лечи даром на счет будущей благодарности, или, как говорится: не из барыша, была бы слава хороша. Естьли случится подать помощь больному, то наипаче чужестранцу и бедному ты помогать должен, ибо, кто человеколюбив и милосерд, тот есть истинный любитель и любимец науки. Многие больные чувствуют опасность своей болезни; но, уверены, будучи в человеколюбии врача, уверенными остаются и в своем выздоровлении.
Как больных надобно пользовать для излечения болезней, так и здоровых должно брать на свои руки для предохранения от болезней. А иногда и здоровых нужно лечить из одной благопристойности. Те, кои погружены в глубоком мраке невежества, сих правил не понимают. Недостойны имени врача, бесчестие нашего сана, они на самом деле показывают, как скоро возвысились щастием, но, не имея достатка, поддерживаются от нескольких богачей и больных. В случае щастливого успеха, приобретши славу, опять упадают в бесславие, роскошествуют и небрегут о беспорочности имени своего и искусства, между тем, как добрый врач сим возвышается и делается другом науки и мастером. Он безошибочно и легко совершает лечение, не погрешает ни в чем, даже и в самой бедности. Он правдив и не похож на тех, кои поступают неправо. Ибо сии не приступают к лечению, предвидя опасность болезни, воспящают вход другим врачам, хвалят самих себя, бесстыдно опорочивая помощь других.
Честно поступает тот врач, который, видя опасность болезни и чувствуя недовлительность своего рассуждения и опытности, советует звать других врачей, дабы общим советом вникнуть в причины болезни и вместе подумать о способах облегчения: ибо когда боль и болезнь беспрестанно увеличиваются, тогда по недостатку совета самые полезные вещи врачу не приходят на память. В таких тесных обстоятельствах надобно быть откровенным и не слишком на себя полагаться, ибо я ничего другого не определю, кроме того, что самое искусство утвердило; да и о сем не должно входить в едкие споры, дабы не подвергнуть себя посмеянию. Ибо я то клятвою утвердить могу, что умный и благомыслящий врач не будет из зависти поносить другого; в противном случае он тем самым докажет свое слабоумие. Сие делают только площадные торгаши, которые ищут прибытка. И сие замечание не напрасно сделано, ибо во всяком богатстве есть недостаток.
Сверх сего великий знак прочного знания медицины состоит в том, когда врач, знающий свое дело, умеет успокаивать больных от душевных болезней, чтоб они не очень беспокоились, слишком желая возвращения своего здравия. Ибо сие считаю я вредным, и тот, кто поступает сим образом, не погрешает. Ибо больные, страдая и отчаиваясь, тем сами себя лишают жизни и от одного страха смерти умирают. Но врач, имеющий больного на своих руках, естьли на опыте докажет над ним силу искусства в сохранении, а не перемене его натуры, тот успеет в своем предприятии; либо, в противном случае, потеряет всю доверенность. Ибо хорошее телосложение есть свойство человека, искусством природы возделанное, чуждых возбуждений не требующее и в своих действиях согласное по духу, теплоте, всеобщему смешению влаг, диэте и по другим отношениям. Разве кто будет иметь природный недостаток, то естьли он невелик, тогда надобно стараться, чтоб он как можно ближе подошел к натуре; ибо ненатуральным нам кажется и то, что уменьшилось от времени. Чтоб дать вес твоему лечению, не надобно употреблять трений потовыми полотенцами и веществами, слишком душистыми; излишняя странность навлечет тебе нарекание, а умеренность доставит приличное украшение и приятность.
Приятного и любезного обхождения не осуждаю; оно прилично достоинству врача.
Естьли готовишь рассуждение для чтения в публике, избегай пышного слога и стихотворческих выражений, ибо нарядный слог показывает недостаток знания в деле. Для меня противно видеть, когда искусством, многим трудом приобретенное, употребляют на другие предметы, когда оно само по себе достойно избрания и исполнено приятности. Труд, употребленный на прикрасы, делает скуку. Желательно, чтоб ранее начинали учиться медицине; ибо в позднем возрасте настоящие вещи и учение не делают успеха; как, напротив того, учение, молодому уму сообщенное, а с ним и отсутствующие вещи долго после остаются в свежей памяти.
В противном случае все нещастия постигают врача и его больных. Он не думает о благопристойности в определении вещей, ни о точности в объяснении их, и небрежет клятвами, данными Богу. Между тем как хорошо воспитанный врач, имея смотрение за больным, одушевляет себя беспрестанным чтением и занимается успокоением и поучением окружающих людей, которые с шумом собираются около больного прежде, нежели он составит план лечения. Естьлиб мне случилось быть с ними, я бы не стал советоваться с ними о способе лечения, но просил бы их, чтоб они только подавали помощь больному. Они имеют познания в приятных вещах и в нарядном учении; но как они не учены нужному, я им советую заняться полезнейшими упражнениями, коих познания они не имеют. Да и можно ли желать обширных сведений, не приобретши безопасности в упражнении? А посему советую слушать их суждения; но советы их, касающиеся до уменьшения пищи больного, надобно отвергать, и строгой диэты, ими любимой, не предписывать. Послабление и поблажка больному в диэте, хотя иногда и поддерживает болезнь, но с другой стороны поддерживает вместе и желудок и аппетит.
Естьли кто из врачей соглашается с человеком слепым, того надобно бегать, как чудовища; а потому нужно избегать и лишней благосклонности и неприличной врачу любезности, которая часто портит единство лечения впустую угодность дурным советникам.
Должно остерегаться внезапного возмущения воздуха.
Цветущий возраст все имеет приятное, а преклонныя лета все противное.
Невнятность разговора происходит либо от расстройки головы, либо от расстройки слуха. Скороговорка, или перебитый язык, прежде, нежели кончить одну речь, уже начинает другую. Медленно-язычный, прежде, нежели выговорить то, что умом разжевал, уже занимается другой мыслью. Сие случается без всякого повреждения наиболее с людьми умными и словоохотливыми. Возраст хотя сам по себе есть вещь малая, но иногда развертывает великие способности.
Когда болезнь стоит в одном положении, то сие показывает ее продолжительность. Возмущение, случившееся в свое время, или перелом, есть окончание болезни. Маловажная причина легко истребляется лечением, ежели какой-нибудь важной орган не будет оною расстроен.
От боли в одной части делается страдание и в другой. Сие бывает либо чрез сочувствие нервов, либо чрез продолжение плев и близость места. Часто от крику увеличивается боль; но в нестерпимой боли крик облегчает страдание, и врач должен снисходительно и молча оной позволять. Приятное и веселое место делает облегчение»,
ПРАКТИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ ГИППОКРАТА
Здесь окончу я нравственное учение неисчерпаемого в мудрости Гиппократа, из коего взял я сюда только важнейшие книги и места не для простого примера, но для деятельного подражания. Мне остается в заключение сказать вам, любезные юноши, о практическом учении медицины гиппократовой, яко науки и искусства.
Медицина гиппократова есть начало и конец наших познаний. Начало: ибо Гиппократ есть первоначальник опытной медицины. Конец: ибо практические врачи, соскучившись прельщениями ежегодных теорий, яко блудные дети возвращаются в отеческое лоно Гиппократа, в коем, наконец, обретают труд, пищу и покой свой. Он всех предшественников своих превзошел и потемнил, а его до сих пор еще никто.
Медицина гиппократова есть наука всех народов, всех веков и всех климатов. Всех народов: то доказывают толкователи и последователи Гиппократа во всех просвещенных нациях, писатели классические. Всех веков: ибо она родилась не из предположений и умствований, но из натуры, т. е. из наблюдений и опытов. Более 400 лет прежде Р. X. начавшись, она сохранила до наших времен печать истины в своих наблюдениях, важность в учении и сберегла удивление всех врачей древних и новейших. Всех климатов: ибо, по словам самого Гиппократа, знаки болезней, им изложенные, верны в Скифии, Архипелаге и Ливии, следовательно, в северном, среднем и южном климатах; ибо Ливия, по разумению древних, значила либо часть Африки на северном ее берегу, между заливом Сидра и Египтом, что ныне земля Барка и сопредельная с нею часть степи Сары, либо и всю Африку, как-то особливо у древних писателей, каковы без сомнения у греков были Геродот и Гиппократ, следовательно, без сомнения те самые страны, где климат жаркий. Острова Тазос, Делос и Кос, омываемые Архипелагом, означают умеренный климат, Скифия же, к которой я нарочито наклоняю слово мое, Скифия, где ныне возлюбленное Отечество наше, по словам того же Геродота, современника гиппократова, заключалась между рекою Доном, морями Азовским и Черным, реками Дунаем и Ольтою и горами Трансильванскими, Молдавскими и Карпатскими до источника реки Днестра и, не имея в точности определенных границ на севере, по крайней мере простиралась до черты, между источниками Днестра и Дона проведенной, или еще и вообще до параллельного круга источника реки Дона, то есть до 55 градуса северной широты, следовательно, заключала южную часть России, т. е. губернии: Таврическую, Екатеринославскую, землю донских казаков, губернии Воронежскую, отчасти Орловскую, Курскую, отчасти Черниговскую, Слободскую-украинскую, Полтавскую, Киевскую, отчасти Минскую, Волынскую, Подольскую и Херсонскую и новоприобретенные земли от Турции, земли между Днестром и Дунаем и земли вне России за Прутом, то есть остальную часть Молдавии, Валахию, Трансильванию, Буковину и отчасти Галицию. Есть ли же сию полосу земли, Геродотом для Европейской Скифии назначенную, протянем к востоку, то под таким же климатом в Азиатской Скифии и в неизвестных древним странах, кроме помянутых, частию на восточной стороне Дона, Азовского и Черного морей лежащих, находятся нынешние области российские: губернии Кавказская, Астраханская и Саратовская с частью Тамбовской и Оренбургской губерний, степь Киргис-Кайсацкая, части губерний Томской и Иркутской с частию Камчатки, Курильские острова и некоторые, может быть, из Алеутских. Из сего изложения Европейской Скифии во времена гиппократовы и под одинаковыми градусами широты лежащих от нее к востоку земель, следовательно, и в одинаковом климате, ясно видеть можно, что великий Гиппократ, описывая Скифию, описал отечественную страну предков наших. Какое усладительное утешение для вас, юные воспитанники Гиппократа! Гиппократ описывал Россию, Гиппократ писал для вас! Но вы скажете, что северные губернии России не суть Скифия, и наблюдения гиппократовы не могут быть верными здесь и в восточнейших странах, в которых чем далее, тем суровее делается климат. На сие я вам отвечаю свидетельством наилучших практических врачей, что наблюдения Гиппократа справедливы во всех странах. Англия и Тазос лежат в отдаленном расстоянии и в разных климатах, но наблюдения сиденгамовы и гиппократовы в горячках близки или лучше одинаковы по свидетельству Фрейнда и Копа.
Естьли же кто из прельщенных мудрованиями века сомневается во свидетельствовании гиппократовых врачей, тот пусть сам испытает писания Гиппократа и его предсказания сравнит с злаками и явлениями здешних болезней; тогда пусть он выбросит из учения гиппократова то, что ему покажется ложным и пустым, а мудрыми наставлениями отца медицины да воспользуется. Труд его не останется тщетным, и он найдет сокровище, сокровенное в сих книгах, библиотечною пылью покрытых.
Сверх сего не совсем то справедливо, чтоб Гиппократ не знал наших северных стран и климата. Гиппократ знал действие холода, жара и ознобление членов. Он писал не по-новому, что холод расслабляет, а теплота укрепляет, и не по-старому, наоборот; он говорил как русской человек, что холод греет, а жар делает знобкими. Гиппократ хорошо знал Скифию, страну наших предков. Он нарочито описывал ее как страну холодную, воинственную и благочестивую, ее суровый климат, реки, долины, ветры, снежные и льдистые горы, короткое лето, продолжительную зиму, обыкновения предков наших, кочующий образ жизни, их стада и табуны, кибитки о четырех и шести колесах, упряжку волами, пищу, питье, телосложение обоих полов, болезни, неплодность богатых жен от лености и толстоты и даже он описывал всеобщее ополчение жен и дев на брань. Из Архипелага он означил положение Скифии на земном шаре созвездиями, морем, ветром, горами и климатом. «Скифия, - говорит Гиппократ, - начинается от Азовского моря (Palus Maeotis), лежит под самыми медведицами и Рифейскими горами, откуда дует борей (северный ветер)». А как Большая Медведица наподобие колесницы явственно вращается перед нашими глаза ми и, совершая свой круг от востока на запад, бывает в самом зените, Полярная звезда в хвосте Малой Медведицы неподвижно стоит почти над нашими головами; борей дует к нам с Ледовитого моря, а Рифейские горы по древним картам Эратостена и Дионисия составляют пределы севера, где живут гипербореи. Плутарх и Страбон под именем гипербореев разумеют народ, живущий за скифами и за Рифейскими горами, т. е. в полярных кругах, следственно около Белого моря. Геродот же пишет, что гипербореи принесли их богослужение и некоторую святыню, в пшеничных снопах завернутую, к скифам, скифы сообщили оную грекам, и сей образ богослужения принят был жителями острова Делос, где Гиппократ писал свои творения. Итак, в древности было скифо-греческое богослужение, как ныне греко-российское. Следовательно, страна сия, лежащая на севере от Черного и Азовского морей, называемая Скифиею, коей обитатели около Азовского моря у Гиппократа называются савроамты, есть отечественная страна предков наших. А Рифейские горы, сей вымысел древних для означения границ известной страны, должны простираться, как великий горный хребет, с северо-запада на юго-восток между 70 и 54 градусами северной широты; они без сомнения суть либо вообще северные горы в губерниях Олонецкой, Архангельской, Вологодской, Тобольской, Пермской, Вятской, Костромской, Ярославской и Новгородской, либо плоская возвышенность в Псковской, Тверской, Смоленской, Калужской, Тульской, Московской, Владимирской, Рязанской, Нижегородской, Казанской и Симбирской губерниях: следственно Рифейские горы либо будут Уральские, Верхотурские, Олонецкие и Валдайские горы, либо плоская возвышенность, или и то и другое вместе.
Итак, любезные юноши, вы видите, что древний Гиппократ, за две тысячи двести лет живший, лучше знал Скифию, нежели французы ныне знали Россию, честнее описывал предков наших, нежели описывали нас ныне наши враги. Естьли я в заключение моего слова на счет всеобщего ополчения скифов, описанного Гиппократом, коснусь вооружения скифских жен и дев на брань, вы увидите, любезные соотчичи, что россияне суть потомки воинственной нации. Вы увидите, к удивлению вашему, далеко ли наши русские женщины, вооруженные пиками и вилами, коих вы ныне видели, далеко ли отстали от скифских их праматерей. Вы увидите, от чего нападение Кирово и Дариево на скифов было пагубно, от чего покушение Александра Македонского на скифов было тщетно, от чего римляне, победители света, были биты скифами и спасались бегством, как Наполеон.
От того (1), что сии древние завоеватели не справились с Гомером, первым учителем военного искусства, что они пойдут на язык, любезный Богу, на страну, которая, обращая на себя молниеносные очи Его, бранями утомленные, успокаивает их, на народ, ходящий в преподобии и правде, на людей, благословенных долгоденствием и питающихся млеком, т. е. на людей, любящих сухоедение и посты, что они пойдут на славных гиппомолгов или скифов Jupiter retro vertit oculos fulgidos intuens terram illustrium Hippomolgorum, lacte victitantium (pauperum) longae vorumque inftiffimorum hominum. Iliad. Lib. XIII. Recherches sur 1'origine des Scythes par S. Pikerton. Paris. 1904. p. 6 et 200.
Оттого все были биты скифами и спасались бегством, «что во время всеобщего ополчения, говорит Гиппократ, скифские жены и девы, все ополчаются как всадники во время предстоящей надобности. Вооруженные луками и едучи верхами на лошадях, они бросают стрелы и сражаются с неприятелями. Они не прежде выходят замуж, как убивши трех неприятелей и не прежде идут на брачное ложе, как по принесении жертвы Богу по обычаю их праотцев. Они не имеют правой груди, ибо матери еще в младенчестве у дочерей своих отнимают ее особенным инструментом, раскаленным в огне, и выжигают, чтоб не могла она вновь вырасть, для того, чтоб вся сила и крепость перешла в правую руку». Такова была Скифия, таковы были предки наши и наши праматери по описанию Гиппократа.
Вы же, любезные юноши, посвятившие себя врачебной науке, постарайтесь первое учинить себя достойными и мощными читать Гиппократа. Сего вы достигнете точным исполнением тех правил, кои он предписал в законе своем, ибо Гиппократ писал не для всех, но для врачей именем и делом.
«Знающий врач, по словам Гиппократа, не зависит от щастия, но и с щастием и без щастия будет исправно отправлять свою должность, ибо врачебное искусство и правила его не имеют нужды в щастии».
Труды ваши принесут вам обильную жатву для сердца и ума во все возрасты. С Гиппократом вы будете лучшие люди и лучшие врачи. Поклянитесь со мною в присутствии сего почтенного собрания: Solo eisse, nisi medicius Hippocraticus, а с сим титлом вы будете верные слуги государю в армии и в гошпиталях, утешение и радость ваших начальников, истинные сыны отечества, повелители природы при постелях больных и верные прорицатели будущего, пример человеколюбия, предмет благословения и молитв, слава божия.
СЛОВО О СПОСОБЕ УЧИТЬ И УЧИТЬСЯ МЕДИЦИНЕ ПРАКТИЧЕСКОЙ
ИЛИ ДЕЯТЕЛЬНОМУ ВРАЧЕБНОМУ ИСКУССТВУ ПРИ ПОСТЕЛЯХ БОЛЬНЫХ
К вам обращаю речь мою, юные воспитанники врачебные науки! Цветите и спейте здесь; отверзите ум и сердце ваше к восприятию благотворной росы в поучениях мудрых наставников ваших!
А как все науки ваши, подобно источникам, издалека от разных стран текущим, должны сливаться здесь, при одре болящих - в сей учебной больнице, имеющей пять разных отделений * [Она состоит из 5 отделений, кои суть: 1-е. Клиническое, внутренних болезней, 2-е. Хирургическое, 3-е. Акушерское, 4-е. Университетская больница, и 5-е. Больница для воспитанников], где предлежат пятьдесят больных, ожидающих вашей помощи и своего облегчения, то я, желая споспешествовать всеми силами, чтобы сей новый наш Клинический институт принес вам и Отечеству всю возможную пользу, по долгу звания моего, предприемлю изложить обязанности ваши здесь при постелях больных и преподать прочные правила, служащие основанием деятельному врачебному искусству; дабы вы, вступив в службу, и в мужестве и в старости следовали наставлениям, кои опытность многих лет приносит вам в дар. Ибо поздно для вас наступит то златое время, когда вы будете руководствоваться уже собственным суждением практическим, которое приобретается единственно долголетней опытностью и наблюдением. Во врачебном искусстве нет врачей, окончивших свою науку. Наша наука так обширна, говорит Гиппократ, что целая жизнь для нее недостаточна.
Я должен бы, любезные юноши, сие врачебное учение начать с врачевания вас самих, то есть с лечения вашей наружности в чистоплотности, в опрятности одежды, в порядке жилища, в благоприличии вида, телодвижении, взглядов, слов, действий и проч., потом перейти к врачеванию душевных свойств ваших. Начав с любви к ближнему, я должен бы внушить вам все прочее, проистекающее из оной врачебной добродетели, а именно: услужливость, готовность к помощи во всякое время, и днем и ночью; приветливость, привлекающую к себе робких и смелых; милосердие к чужестранным и бедным; бескорыстие; снисхождение к погрешностям больных; кроткую строгость к их непослушанию; вежливую важность с высшими; разговор только о нужном и полезном; скромность и стыдливость во всяком случае; умеренность в пище; ненарушимое спокойствие лица и духа при опасностях больного; веселость без смеха и шуток при щастливом ходе болезни; хранение тайны и скрытность при болезнях предосудительных; молчание о виденных или слышанных семейных беспорядках; обуздание языка в состязаниях, по какому бы то поводу ни было; радушное принятие доброго совета, от кого бы он ни шел; убедительное отклонение вредных предложений и советов; удаление от суеверия; целомудрие, благочестие, богопочитание внутреннее и наружное; покорение самого себя и поручение врачевания власти божией, словом: мудрость. Медицину должно соединять с мудростью, ибо, по словам Гиппократа, врач, любящий мудрость, подобен богу.
Изложением сих добродетелей и свойств врача я мог бы преисполнить мое к вам приветствие для достопамятного дня сего. Но как таковое учение пространно описано в Слове моем о благочестии и нравственных качествах врача, то и советую вам читать и обращать оное к назиданию и исправлению вашему. В нем говорил я не языком лжемудрия, но правдолюбивыми устами Гиппократа, отца медицины и князя врачей. Шествуя сим прямым путем, вы достигнете настоящего душевного благородства, а вдобавок получите гражданские отличия, коими великий государь щедро награждает достойных слуг своего престола и Отечества.
С намерением и искренним желанием существенного вам блага, изобразив необходимость врачевания наружных и внутренних свойств ваших, любезные юноши, а с тем вместе и лестные награды, вас ожидающие, должен бы я обратиться к предположенной мною цели, - к начертанию правил, каковых следует вам держаться во всею жизнь вашу у одра больных; но, движим будучи нежной к вам любовью, не могу удержаться, чтоб не сказать вам, что для достижения гражданского благосостояния и для получения благородного имени вам надобно готовиться к понесению тяжких трудов на будущем поприще вашем и не искать ничего, кроме строгого исполнения священных должностей ваших, какие бы вражды или гонения ни препинали вам на сем тесном пути.
Какие же тяжкие труды и вражды предлежат нам? И почему тесен путь сей? - спросите вы меня, любезные юноши! На сие мужественным из вас я буду ответствовать словами превечные истины, что искомый вами к мудрости путь для решительных людей легок; ибо ведет к правде, к которой вся приложится. В деснице мудрости здравие, долгоденствие и жизнь, в щуйце же богатство и слава. А тем из вас, кои еще слабы и не могут сей истины постигнуть, я буду отвечать медоточивыми устами Цицерона, дабы и в них возбудить соревнование ко благу общему желанием себе чинов, славы и благоденствия.
Поведай же нам, незабвенный Вития сената и народа римского, какие необъятные труды и неприязни предлежали тебе и какие предлежат нам? «Поистине, - говорит Цицерон, - я не искал их, но они поневоле бременят меня, ибо не могу дозволить себе такого бездействия, каким пользуются люди знатные. На ложь неги и роскоши получают они награды и почести (за заслуги своих предков), а я в сем граде должен поступать совершенно иным образом и идти путем многотрудным. В ободрение себе привожу на мысль пример Катона, мужа мудрого, который приобрел доверенность народа не родом, но доблестями своими, и который, пожелав соделаться сам родоначальником своего поколения, препобедил зависть, вражду людей сильных и жил до глубокой старости под тяжким бременем трудов и под громким звуком славы. Помпеи, рожденный в низкой доле, достигнул высших почестей, преодолев вражду, претерпев величайшие опасности и перенеся невероятные труды. Вижу и других многих, посреди препон и под бременем забот, грудью пробившихся к тем высоким местам, кои достаются знатным посреди забав их и беспечности; но я избрал себе жизнь строгую и трудолюбивую. Так, следую по стопам людей, своими достоинствами великих. Мы видим, коликую зависть и вражду имеют знатные против доблестей и талантов людей новых. Едва уклонил глаза от дела, уже сети готовы. Лишь только подал малейший повод к подозрению и обвинению, уже удар нанесен и рана дана. Из сего ясно видно, сколь необходимо нам беспрестанно бодрствовать, беспрестанно трудиться». А мы к тому присоединим: и беспрестанно молиться. «Восстает вражда? Должно терпеть. Предлежат труды? Должно приниматься за них всеми силами. Не столь опасна вражда явная и открытая, сколь страшна вражда тайная и скрытная. Знатные бывают редко покровителями талантов наших. Никакими услугами нельзя приобресть их благорасположения. Колико родом и званием они от нас отдалены, толико же умом и волею от нас отличны. Естьли уже злобствуют они и ненавидят нас без всякой причины, то сколь ужасны бывают гонения их за самое дело!» Тако вещал Цицерон.
Теперь приступим к настоящему делу и рассмотрим, какие труды, какие подвиги предлежат вам при начале вашего врачебного поприща; или скажу откровеннее: какие труды предлежат нам в сей больнице с больными и с вами, любезные юноши! Дабы, видя оные, научились вы, как по примеру старших действовать младшим.
Врачебный разум один, наука одна; но врачевание многоразлично, и потому-то одни врачи превышают в искусстве других. Благородные и простолюдины, бедные и богатые, ученые и невежды, художники и мастеровые, городские жители и поселяне, желающие лежать в больнице и ужасающиеся болезненных одров ее, все просят здравия и просят помощи нашей. Одни любят пользоваться лекарствами, другие без лекарств простыми средствами; а посему и самое врачевание различно, по различному состоянию, свойству и образованию людей. Сия наука основана на началах умственных, выведенных из опыта и наблюдений, и называется искусственною медициною (Medicina artificialis), та самая, которая преподается во всех университетах и академиях людям образованным; самая та, которую и я преподаю вам с сего места чести. Не сходя отсюда к постелям больных, когда я учусь и поучаю вас познавать предлежащую болезнь из уст самого больного, либо из причин, либо из вида ее; определяю вам натуру и форму ее; признаю ее излечимой, либо неизлечимой; для излечимой предписываю надежные лекарства; для неизлечимой успокаивающие средства; и когда частную болезнь, спасающую здравие всего тела, не только запрещаю лечить, но еще советую поддерживать, то сия же самая медицина называется практическою, или лучше клиническою (Medicina clinica); ибо на самом деле и при постелях больных показует свое искусство. В больницах, где всегда соблюдается хозяйственная бережливость, простота и единообразие, где вместо дорогих лекарств употребляются заменяющие их дешевые средства, она называется госпитальною (Medicina nosocomialis). В богатых и знатных домах, где соблюдаются изящность и выбор аптекарских и всяких пособий, она именуется городскою практикою (Praxis civicis); а в хижинах бедных и недостаточных людей, где употребляются домашние и самые дешевые лекарства, она называется медициною бедных (Medicina pauperum). Итак, вы видите, что врачебный разум один, а средства врачебные, по самому существу сих трех предметов, должны быть различны. Не заключите, однако ж, из сего повествования, любезные юноши, что я намерен в сей учебной больнице покорствовать скупости при лечении вас самих и прочих университетских питомцев. Нет, вы сами свидетели моих скорбей и болезней при постелях ваших, моих полунощных посещений при покойном сне вашем, расходов тысящных, употребленных для выздоровления вашего или для выздоровления даже и одного из вас, когда важность болезни того требовала. Скажите, случалось ли когда, чтоб в сей больнице отказано вам было в лучшей пище, питии, дорогом лекарстве и в чем-либо на пользу вашу потребном? Отказывал ли в том когда вам и мне благодетельный попечитель наш? А сие самое обилие средств и составляет ту золотую ветвь медицины практической, искусственной, городской, изящной (elegans), которою пользуются богатые только и вельможи. Да и те никогда не могут иметь такой прислуги, каковую имеете вы от своих собратий во время ваших болезней.
Но вы будете бедные врачи, естьли будете знать одну только медицину богатых. В опочивальню вельможи нет другого пути врачу, как чрез людские избы их челядинцев и чрез хижины бедных. Это суть колокола, в кои сначала будут благовестить о вашем искусстве. Итак, воздвизая нищих от гноища; обязуя сокрушенных и взыскуя погибающих, вы соделаете имя свое известным и воссядете с вельможами. Научитесь же прежде всего лечить нищих, вытвердите фармакопею бедных (Pharmacopoea pauperum), вооружитесь против их болезней домашними снадобьями: углем, сажею, золою, травами, кореньями, холодною и теплою водою; употребите в пользу бедных ваших больных самые стихии: огонь, воздух, воду, землю - пособия, никаких издержек не требующие, и к тому же приличную пищу и питие; ибо бедность их не позволяет покупать лекарства из аптеки, а недоверчивость к оным запрещает. Сей род лечения и составляет в практической медицине оную сухую ветвь, или паче вечно зеленеющую леторасль, которая называется медициною бедных (Medicina pauperum), иногда медициною домашнею (Medicina domestica, s. empirica), иногда медициною ремесленников и мастеровых (Medicina opificum), иногда медициною ученых людей (Medicina litteraforum), иногда медициною деревенскою (Medicina rusticorum), по различию цели писателей о сих предметах. Различие сих наук зависит от причин болезней, т. е. от разнообразия труда и ремесла; а бедность есть общая оболочка и существо таковых больных. Общее всем им лечение есть покой, хорошая пища, питие и чистый воздух; а частное многоразлично по различию причин. И сии вечно зеленеющие леторасли медицины практической всегда украшали вход, или приемную нашея учебныя больницы. Сим райским вравием, слезами страждущих, яко перлами блистающим, советую и вам отличаться здесь на земли; ибо и в будущей жизни из них токмо соплетаются венцы врачей. Таковым единственно лечением исполните вы волю божию благую, угодную и совершенную.
Ты, врачу душ и телес, ведающий помышления человеческие! Сподоби нас похвалиться о милости твоей и не отврати от прага учебныя больницы сея приходящих к нам бедных больных! Двери больницы сея и двери дому моего всегда были отверсты для братии твоей меньшей. Да не будет сия хвала моя во осуждение мне, но в пример и назидание сим юношам!
Медицина госпитальная или больничная есть средина между дорогим врачеванием богатых и дешевым лечением больных. Странное, но известное всем добрым хозяевам дело, что богатым помогает продолжительное употребление лекарств дорогих, а бедным малозначащее пособие приносит скорую пользу. Причина сего различия - лакомство и бездействие первых и простая пища и трудолюбие последних. В поте лица твоего снеси хлеб твой: ее первый богописанный рецепт для здравия роду человеческому!
Но когда и труды, свыше сил человеческих, для пропитания семейства подъемлемые, производят истощение; когда война потребляет цвет юности; когда небо медяно соделывает землю железною; когда прелюбодейный яд проедает тело до мозгов костей и заражает самую невинность; когда пьянство лишает хлеба насущного отца семейства и домочадцев, тогда порождаются болезни, коим домашние средства не помогают. Для таковых нещастных милосердное правительство устрояет больницы и назначает определенные суммы. Из сих границ человеколюбия врачи выступить не могут; и потому они разделяют больных на палаты, по различию болезней; и больным, страждущим сходными болезнями, предписывают одинакую пищу и одинакое лекарство.
В чем же состоит первая обязанность врачей! В том, чтоб найти сходство одних болезней по их свойствам и отличить от других, требующих иного лечения и иного содержания в диэте, или что все одно: первее надобно познать болезнь, ибо познание болезни есть уже половина лечения.
А как познать болезнь; как определить оную по ее натуре, как назвать по ее виду; как назначить ее поприще; как измерить ее силу; как предсказать исход ее; как лечить ее, коренным образом, либо только укрощать ее порывы; как описывать ее ход? Все сие предварительно при постелях больных на самом деле показуется в сей учебной больнице, которая имеет больных всякого состояния и которая служит преддверием для будущих госпиталей ваших, военных и гражданских. Когда же болезнь превозмогает натуру и искусство, тогда показуется место и причина болезни, и разрушение органов. Таковое деятельное учение составляет наш предмет, цель клинических институтов, школу усовершенствования и пример к подражанию учащихся. Сие деятельное учение над больными требует ваших трудов, напряженного внимания и всенощных бдений! Ибо здесь полагается начало к городской и деревенской практике, к военной медицине и хирургии на суше и на водах, к медицине бедных, ученых, ремесленников и к вспоможению беременным, родильницам и их младенцам.
Вступая с вами, любезные юноши, в пространное поле познания и лечения болезней, поистине недоумеваю, какою ближайшею стезею обойти и обозреть с вами сию юдоль плачевную, и обойти так, дабы плач страждущих обратился в радость их и дабы они воскликнули: коль красны ноги приносящих утешение!
Но укрепитесь прежде пищею приуготовительных наук, препояшите чресла ваши истиною, очистите чувства ваши и тако исходите со мною на сие поприще, куда призирает сам бог и вся совоздыхающая тварь!
Во-первых, око твое да будет чисто, да и все тело твое светло будет! Уклоняй очи от зрения лукавого и дух от похоти очесь. Ибо очи твои должны взирать токмо на страждущие лица больных, на положения их тела, на дыхание, на язык, на раны, язвы, сыпи и на гнойные извержения. Ибо и во врачевании светильник телу есть око.
Слух твой да будет внемлющ и чувствителен не к буйным козлогласованиям, но к хвалению господа, к поучениям и беседам мудрых. Ухо твое да будет чутко и в полунощи на жестком ложе твоем и на камени с книгою в возглавие твое, когда воззову тебя на помощь. Наряд твой должен быть таков, что встал, то готов. Не только в бодрственном состоянии, но и в самом сне изнемогшего тела твоего ори одре болящего, ты бодрствуй духом, слыши дыхание его, внимай его требованиям, стенанию, кашлю, бреду, икоте; и воспряни от твоего бодрственного сна.
Язык твой, сей малый, но дерзкий уд, обуздай на глаголы неподобные и на словеса лукавствия. Да будет он органом хваления вышнему, во оправдание словес и судеб его, во успокоение мятущейся души; к предвкушению пищи, пития и лекарства больных, а не к лакомству и пресыщению твоему.
Обояние твое да будет чувствительно не к масти благовонной для влас твоих, ни к ароматам, из одежды твоей испаряемым, кои все противны больным; но к запертому и зловонному воздуху, окружающему больного, к заразительному его дыханию, поту и всем его извержениям.
Руки твои должны быть чисты и обмовены всячески, т. е. наружно и нравственно; всегда готовы подать помощь каждому; косны принимать воздаяния от богатых, сжаты ко мздовоздаянию бедных. Ибо будет иметь награду от того, который ценит и чашу студенныя воды. Осязание твое должно быть тонкое и зрячее: прикосновением перстов твоих познай волнение крови, обремененение мозга, слабость чувственных жил, озноб, жар, пот, стояние гноя и воды в полостях и проч.
Таковое усовершенствование наружных чувств приобретается не профессорским учением, но собственным упражнением учащихся при постелях больных, и сохраняется райскою добродетелью - воздержанием. Сими чувствами делаются все наблюдения над больным и вне больного; а наблюдения суть подпоры для опытности, коею, яко многоценным бисером, украшается суждение практическое – венец врача.
Суждение практическое (judicium practioum) есть суждение верное о предлежащей болезни, почерпнутое чувствами из наблюдений; руководствуемое наукою; порождающие средства верные и прочные. Оно постигает вещи сокровенные от глаза и от прочих чувств; предрекает исход болезни; не боится возмущения природы, когда все окружающее трепещет от ее порывов; видит змею, ползущую под травой; предваряет нападения; не доверяет под пеплом кроющейся искре, готовой вспыхнуть и произвесть лютый пожар; потушает малейший огонь, раздуваемый легким ветром, погашает пламя водою, а не маслом и вином.
Дабы приобресть таковое суждение практическое и сохранить сие негиблющее богатство, должно иметь внимание, единственно устремленное на болезнь и больного без поспешности; должно сообразить все явления, большие и малые; должно не только записывать их, но написать в своем месте, в связи, в порядке; надобно оставить предрассудки юности, позабыть у прага храмины болящего тонкости более ученые, нежели умные, выдуманные для книжной торговли; следить болезнь просто, по учению Гиппократа, или, что все равно, по руководству натуры; облещись терпением в повторении тех же исследований; благоразумно отличать посторонние явления от существенных; не все принимать за причину, когда случится перемена после вещи обыкновенной; не редких явлений, не новых лекарств искать, но искать точности и пользоваться старыми пособиями, полученными преданием из рук ваших опытных учителей.
Мне кажется, что вы из сего изложения довольно ясно видите, любезные юноши, что я призываю вас к трудам необыкновенным, естьли вы сами не хотите быть обыкновенными врачами; вызываю вас на поприще, где каждый стремится к цели, но не каждый преемлет честь совершенства. Вы же тако тецыте, да постигнете!
Кто не хочет идти к совершенству сим многотрудным путем; кто звания сего не хочет нести с прилежностью до конца дней своих; иди, кто не призван к оному, но упал в оное препнувшись: тот оставь заблаговременно священные места сии и возвратись восвояси. Вместо тучных класов, ты пожнешь плевелы одни; ибо семя учения сего падет на бесплодную ниву, тобой невозделанную, недр коея ни дождь, ни роса не напояли. Вместо хлеба, тобою искомого, - глодать будешь кости; ибо врач посредственный более вреден, нежели полезен. Больные, оставленные натуре, выздоровеют, а тобою пользованные умрут.
Но ободритесь, любезные юноши; положив руку на рало, не озирайтесь вспять. Я проведу вам первые бразды глубокие и прямые; и нивы, возделанные трудами вашими, дождем ранним и поздним напоенные, покроются плавыми класами, и жатва ваша будет многа!
Как благоразумный земледелец, обрабатывающий ниву свою, смотрит на три вещи: первое, на почву земли, исследуя ее свойства; второе, на время года, ненастье, ветры, на заходящее солнце и на изменения луны; третье, на самые семена добрые или худые, и сообразно тому учреждает все предпринимаемые им хлебопашеские работы, так равно и искусный врач смотрит на три вещи: первое, на свойство больного; второе, на действие причин болезненных, находящихся в природе; третье, на самую болезнь, и по сим трем отношениям учреждает свои врачебные действия.
Пойдем со мною, любезные юноши, во глубину врачебные науки! Но прежде нежели я приступлю к исследованию сих трех отношений, на коих основывается лечение, предварительно скажу вам, что простонародные лечебники учат лечить каждую болезнь по ее только имени; что умозрительная о болезнях наука, патология, учит отнимать причины болезни; что опытная врачебная наука, терапия, учит основательному лечению самой болезни, а врачебное искусство, практика или клиника, учит лечить собственно самого больного. По теории и по книгам почти все болезни исцеляются, а на практике и в больницах много больных умирает. Книжное лечение болезней легко, а деятельное лечение больных трудно. Иное наука, иное искусство; иное знать, иное уметь.
Итак, в простоте сердца примите важный совет учителя вашего, который не имеет других упражнений, кроме врачевания и учения. Мои печали и радости суть попеременно больные и вы, вы и больные. Я намерен сообщить вам новую истину, которой многие не поверят и которую, может быть, немногие из вас постигнут. Поверьте ж, что врачевание не состоит ни в лечении болезни, ни в лечении причин. Так в чем же оно состоит? - спросите вы меня с удивлением. Я скажу вам кратко и ясно: врачевание состоит в лечении самого больного. Вот нам вся тайна моего искусства, каково оно ни есть! Вот весь плод двадцатипятилетних трудов моих при постелях больных! Вот вам вся цель сего Клинического института!
Предвижу, что многие ученые люди восстанут противу меня на брань, будут стараться изобличить меня как бы в грубой ошибке и может быть преклонят вас на свою сторону, но и тогда со смирением буду говорить им, что и они содержат истину, но в неправде. Вам же, друзья мои, я еще чаще и громче буду всегда повторять одно и то же, что не должно лечить болезни по одному только ее имени; не должно лечить и самой болезни, для которой часто и названия не находим; не должно лечить и причин болезни, которые часто ни нам, ни больному, ни окружающим его неизвестны; ибо давно уже удалились от больного, или не могут быть от него устранены; а должно лечить самого больного, его состав, его органы, его силы. Еще повторяю: вот вам вся тайна моего лечения, которую приношу вам в дар, предоставляя вам на произвол, следовать ли сему моему учению, или нет.
Но чтоб не слепо следовать сему новому учению, вникните в каждое положение оного и убедитесь доказательствами, из опытов почерпнутыми.
Что не должно лечить болезни по ее имени: истина сия давно и везде известна, и при самом праге врачебныя науки всем и каждому преподается. И подлинно, больные весьма часто называют свои болезни ложными именами, либо легкими, либо страшными. Врач не должен верить их наименованиям, но сам прежде исследовать болезнь во всех ее припадках: тогда дает ей классическое имя. Но о сем и спору нет.
А что врачевание не состоит в лечении самые болезни: это такой парадокс, который, кажется, сам в себе заключает явное противоречие. Вы мне скажете: не все ли практические книги писаны о лечении болезней? Не сам ли я лечу болезни пред вашими глазами? Так, соглашаюсь, я учу лечению болезней по общепринятому образу выражения; а на деле я лечу больных. Ибо одна и та же болезнь часто показывается в людях противных сложений, и сии больные врачуются противоположными средствами: а одну и ту же болезнь, например, лихорадку противными средствами врачевать есть дело невозможное и противное здравому разуму. Одна и та же болезнь, например, ломота, является под разными видами, как-то: в песке, слизях, наростах, и в разных частях тела, т. е. в почках, в пузыре, пищеприемном канале, в конечностях, в голове, в зубах: каждая часть по степени своего благородства требует особого врачевания; а части тела не суть части болезни; и каждый больной, по различию сложения своего, требует особого лечения, хотя болезнь одна и та же. Во всех воспалениях можно давать соли, а в воспалении желудка и кишок нельзя; ибо вместо слабительного действия ты усиливаешь рвоту. Слабый, пульс везде запрещает пускать кровь, а здесь повелевает. Всюду можно положить шпанские мухи, а на почки нельзя, ибо усилишь их болезнь. Сверх того сколько раз случается, что болезни положительно не знаем, а больного пользуем. Часто и с честью довольствуемся отрицательным определением болезни, то есть: что она не есть ни та, ни другая, ни третья; то кто она такова? Не знаем, больного же пользуем.
Естьли и теперь еще мне не верите, то возвратимся к началу врачебного искусства. Гиппократ лечил больных, описывал их мастерским и неподражаемым пером; но он не определял и не называл болезней так, как наша школьная гордость учит ныне их называть. И что значат наши определения и названия болезней? И много ли таких знатоков? Сколько голов, столько и умов. Но для чести врачебного искусства лучше о сем молчать, нежели говорить о соблазне.
Что не причины болезни должно лечить: это покажется вам таким же парадоксом, который вовсе противен и здравой философии и медицине всех веков и народов; ибо вы скажете: отнявши, причину, без сомнения отнимешь и действие. Так и. в болезнях надобно с корня начать лечение, т. е, с причин; тогда и ветви ее или припадки болезни сами собою иссохнут и пропадут. Например, камень в пузыре; надобно его вынуть, и болезнь кончилась. Чтоб выгнать желчь, стоящую в предсердечии (praecordia), надобно дать рвотное, и горячка желчная прошла. Заперлась моча: надобно поставить катетер, и болезни нет.
Все сие вы говорите разумно и согласно со всеми учителями врачебного искусства. Но я еще повторю вам, что они содержат истину в неправде.
Исследуем же сие дело и разберем самые примеры. Совершенную истину говорят они, что для познания болезни и для лечения оной надобно узнать причину болезни коренным образом; но что для уврачевания болезни надобно отнять причину оной, это на деле неправда; поелику причина, воздействовавшая на больного, иногда сама собою удаляется, а произведение ее остается в теле. Например: после простуды, т. е. остановки испарины, остался ревматизм. Чем больше сию ревматическую материю больной старается выгонять испариною, тем болезнь сильнее свирепствует. Заперлась моча, надобно открыть ей ход катетером, чтоб болезнь прошла. Вот ты поставил катетер, моча вышла; а болезнь продолжается потугами во всей силе, хотя пузырь пуст и живот не вздут. Следовательно, и несправедлива в медицине та аксиома, что, отнявши причину, отнимешь и действие.
Иногда причина болезни бывает неотъемлема, например: камни в печени, или в почках; иногда же отъемлема, а отнять нельзя. Например: при нечистотах желудка и сильных его болях можно отнять рвотою причины болезней, т. е. слизи и желчь, но рвотного дать нельзя, чтоб не убить больного, который полнокровен, или имеет грыжу, или слаб грудью. Во всех таких случаях надобно лечить больного, смотря на состав его органов и на его силы.
Вместо рвотного, которое следовало бы дать, вы даете противурвотное (antiemetioum). И так кого ж вы лечите? воистину не болезнь, а больного. Вы говорите, что камень из пузыря надобно вынуть и болезнь кончится; но вы не отважитесь вырезывать его ни у слабого младенца, ни у дряхлого старца, ни у человека, другою какою-нибудь болезнью изнуренного; или когда камень так велик, что в разрез ваш не пройдет. Следовательно, вынимаете ли вы камень или так оставляете, причины болезни не отнимаете, а больного пользуете. Ибо, и вырезавши камень, причина остается в теле и часто готовит новый камень. Приведем другой пример: пуля попала в грудь и мимоходом повредила легкие. Пуля есть причина болезни; она сидит в теле. Пуля вынута операцией, а болезнь осталась. Либо пуля вылетела напролет, а болезнь также осталась. Самая наружная рана зажила, а следствие, т. е. внутренняя болезнь осталась, усиливается при переменах погоды, и больной требует ежегодного кровопускания. Возьмем еще пример, и пример такой, которым, по-видимому, можно меня победить и удобнее уличить в ошибке: объелся человек ядовитых грибов, или чего-нибудь другого тяжелого. Бред и горячка свирепствуют. Грибы - причина. Надобно рвотное, т. е. извергнуть грибы, и болезнь извержением причины кончилась, и здравие возвратилось. Итак, по вашему мнению я побежден!
Побежден, ежели грибы не произвели воспаления в животе и ежели рвотное дано заблаговременно. Но я вас спрошу: дадите ли рвотное человеку полнокровному? Ему сделается удар, и он умрет от рвотного, а не от грибов. Как вы дадите рвотное человеку с грыжей? У него сделается ущемление, и средство будет хуже болезни. Итак, не лучше ли дать слабительное, стены кишок умащать масляными веществами, а с тем вместе притуплять остроту яда? Из сего видите ясно, что болезнь и больной суть два разные предмета; что болезнь и орган страждущий суть также два разные предмета; что не болезнь принимает лекарство, а больной, что не причину лечить должно, она и без того сильна, но что лечить должно больного, который слаб.
Наконец, в последний раз вопрошаю: кого будете вы лечить, когда причина вовсе неизвестна или когда больной нарочито таит оную, что случается весьма часто? Итак, не лучше ли учить и лечить одинаким образом, нежели на словах учить болезней, а на самом деле лечить больного?
Не подумайте, однако ж, чтоб я сим новым учением отвергал изыскание причин и исследование самой болезни. Нет! Чтоб правильно лечить больного, надобно узнать, во-первых, самого больного во всех его отношениях; потом надобно стараться узнавать, причины, на тело или на душу его воздействовавшие; наконец, надобно обнять весь круг болезни: тогда болезнь сама скажет вам имя свое, откроет внутреннее свойство свое и покажет наружный вид свой.
Сим образом вы увидите строение болезни (Constructio morbi), подобное дому, которого все части, внутренние и наружные, слабые и твердые, основание и кровля, будут вам известны как бы по чертежу и представлены во всех своих разрезах. А сей дом болезни - есть больной.
Как зодчий рассматривает весь дом, чтоб прочно починить оный; как земледелец исследует почву земли для благопотребного возделания и удобрения: так точно и врач при лечении болезни первою должностью поставляет рассмотреть больного и вникнуть во все его существо для восстановления его здравия, т. е. для укрепления тех частей, которые расслабли; для ослабления тех, кои к своему вреду избыточествуют силами; либо для очищения органов и растворения огустевших соков.
Предметы сего рассмотрения суть следующие: пол, возраст, сложение, соразмерность частей (habitus), род жизни, состояние и ремесло, наследственное расположение к недугам, особое свойство и болезни предшедшие.
Естьлиб я хотел распространиться в описании многоразличных родов больных по всем сим отношениям, вы ясно бы увидели, что сообразно оным и лечение также многоразлично. Но дабы не входить здесь в дальние подробности, я представлю одни только примеры, кои сие учение соделают для вас вразумительным.
Одно лечение прилично мужчинам, а другое женщинам, которые чувствительнее и слабее первых.
Одно лечение потребно младенцу, другое мужу, третье старцу; одно девице, другое матери, третье женщине преклонных лет. Сложение горячее требует прохладительных и ослабляющих средств; холодное раздражающих; сухое питательных и соответственной оным диэты. Убавление питательных соков нужно людям, имеющим крепкие мышцы, прибавление же людям сухощавым и слабым. Бедным покой, добрая пища и средства крепительные; богатым труд, воздержание, средства очищающие. Рабочему кровопускание; сидячему горькие средства, способствующие умножению крови. Болезни наследственные: ломота, песок, желчь, почечуй, полнокровие требуют благовременной предосторожности в людях здоровых, но наклонных к сим болезням. Одни не терпят ревеню, солей, мяты, ромашки, магнезии, малины; другие ими лакомятся. Одни от них больше разнемогаются, другие выздоравливают. Одни больны от телесных причин, другие от душевных возмущений. Больные притворяются здоровыми, здоровые больными. Болезни юности и грехи неведения открываются в мужестве; труды, подъятые в мужестве, отзываются в старости.
Из сих противуположностей уразуметь можно, почему одна и та же болезнь требует различного лечения и различные болезни, в подобном сложении, требуют одинакового лечения. Например: горячка воспалительная и горячка нервная, совершенно различные в своих качествах, требуют в полнокровном и горячем сложении одинаких прохладительных средств, наипаче в первом поприще болезни. Горячка и лихорадка в людях желчных требуют одинаких чистительных средств. Рвотное им прилично, когда их сложение среднее; противурвотное же средство людям слишком крепкого или слишком слабого сложения.
Сообразно сим правилам, мы безопасно поступать будем, когда станем лечить больного, а не болезнь, коей иногда поблажать принуждены бываем для того, чтоб поддержать силы больного. Из уважения к врачебному искусству я умолчу здесь, что самая болезнь бывает иногда так запутана, что трудно ее определить, невозможно назвать, а, смотря на больного, лечить удобно.
Вторая должность врача есть вникнуть в причины болезней и искать их вне больного. Щастлив тот, кто нашел корень болезни! Щастлив тот, кто приобрел навык познавать истинные причины вещей! Но сии воскликновения суетны; ибо в глубоких кладезях, или на стремнистых высотах часто сокрываются вины болезней наших от мысленных очей врача. Сколь ни трудно, а искать их должно потому, что они воздействовали на тело здоровое и сделали его больным. Сколь ни трудно, но должно исследовать их число, меру и вес, дабы взвесить, измерить и вычислить перемену, произведенную в теле больного.